Хроники Маджипура (№5) - Волшебники Маджипура

— Вы, Септах Мелайн, тоже станете одним из новых учеников, — огорошил его Свор. — Ваше имя теперь Симрок Морлин, и вы не из Тидиаса, а из Гимкандэйла, — Он объяснил причину этого маскарада, и Септах Мелайн, пребывавший в наилучшем настроении, не только соизволил дать согласие на этот план, но и поклялся стать самым прилежным учеником из всех и покинуть Триггойн истинным мастером дьявольских наук.

Затем Престимион поинтересовался, как ему удалось их найти, на что Септах Мелайн ответил, что совсем недавно к нему в гостиницу, которая по случайному совпадению располагалась совсем недалеко, всего лишь в трех кварталах, пришел рассыльный и назвал ему адрес, по которому должны находиться его большие друзья. Рассыльный дал ему визитную карточку человека, который его нанял; Септах Мелайн показал ее Престимиону. На ней было написано имя мага Гоминика Халвора.

— Но мы же не называли ему вашего имени! — удивился Престимион. — Как он мог узнать…

— Ах, Престимион, — укорил его Гиялорис. — Ну, что я вам говорил? У вас перед самым носом все время появляются неопровержимые доказательства, и тем не менее вы отказываетесь поверить в реальность того, что делают маги!

Престимион пожал плечами. Он не имел никакого желания продолжать обсуждение этой проблемы с Гиялорисом ни сейчас, ни когда-либо впоследствии.

При гостинице, в которой они расположились, имелась харчевня. Перед тем как отправиться к Гоминику Халвору на первый урок, они съели там немного мяса с довольно приличным вином. За едой Септах Мелайн щедро потчевал их рассказами о том, как ему удалось спастись от наводнения, о своем быстром походе на север и о забавных приключениях, которые происходили с ним в Триггойне, пока он ожидал их появления. Он заявил, что ни минуты не сомневался, что они рано или поздно появятся здесь. В его устах все звучало так, словно минувший период был чуть ли не самым легким и беззаботным в его жизни, — таков был его стиль во всем. Но Престимион прекрасно понимал, что его друг нарочно старается представить все в забавном свете: и уничтожение армии наводнением после взрыва дамбы, и тяготы его похода через пустыню, и тревожные дни, которые он провел в одиночестве в Триггойне. Было ясно, что Септах Мелайн сразу почувствовал тягостное настроение Престимиона, и не хотел усугублять его рассказами о потерях и страданиях.

Престимион ел мало, а пил еще меньше. Хотя он с тех самых пор, как б Джаггерине пришел в себя на руках друзей, все время старался превозмочь непроглядную тоску, окутывавшую его душу, пока что это ему нимало не удавалось.

Он понятия не имел, что будет делать дальше. Впервые в жизни у него не было совершенно никакого плана на будущее.

Сейчас он хотел только одного: жить спокойно вдали от Замка, вдали от всякой власти, от всего, что окружало его в те дни, когда он был Престимионом Малдемарским. Он принимал как неизбежное, что крушение судьбы забросило его в Триггойн, в это место, столь не соответствующее его характеру и всем убеждениям, и воспринимал необходимость искать убежище среди колдунов как своего рода покаяние.

Однако когда через некоторое время он высказал некоторые из этих мрачных мыслей вслух, Септах Мелайн возмутился.

— Покаяние?! — воскликнул он. — Какое покаяние, за что? За отстаивание закона и справедливости против зла?

— А вы считаете, что было так? Что я поднялся против Корсибара лишь потому что считал себя законным короналем, а его преступным узурпатором?

— Только назовите какую-нибудь иную причину, — заявил Септах Мелайн, — скажем, что вы делали все это из одной лишь жажды власти, и я дам вам шпагу, которую ношу на бедре, чтобы вы воткнули ее мне в брюхо. Престимион… Тьфу, Поливанд! Прошу прощения. Я знаю вас; и знаю, почему вы делали то, что делали. Присвоение Корсибаром короны было преступлением против всей цивилизации. У вас не оставалось иного выбора, кроме как всеми силами противодействовать этому. И никакой проступок, никакая ошибка не могут быть поставлены вам в вину, Престимион: ничего вообще.

— Выслушайте его и запишите эти слова в своем сердце, — добавил Гиялорис. — Престимион, у вас нет ни одной разумной причины, чтобы вот так есть себя поедом.

— Поливанд, — поправил Свор. — Пойдемте, господа. Пора на первый урок колдовства.

Судя по тому, какое жилье занимал Гоминик Халвор, престарелый волшебник явно был не последним человеком в городе. Ему принадлежало семь-восемь, а то и больше просторных комнат наверху высокой каменной башни в центре Триггойна, откуда открывался вид на весь город.

Там Гоминик Халвор хранил большое собрание странных и непонятных приборов и иных вещей: перегонные кубы и плавильные тигли, бутыли с загадочными жидкостями и порошками, металлические коробки с мазями и кремами, железные пластины, на которых были выгравированы неведомые письмена, реторты и мензурки, песочные часы и чашечные весы, армиллярные сферы и астролябии, амматепалалы и гексафоры, фалангарии и амбивиалы.

Помимо всех этих вещей — а их было несчетное количество — в апартаментах мага находилась масса шкафов, плотно уставленных большими книгами в кожаных переплетах, похожими на те, которые Престимион уже видел в спальне покойного понтифекса, в библиотеке своей матери; книгами, которые, без сомнения, высоко ценились повсюду в мире знатоками этого искусства. Кроме того, там имелись и другие комнаты, в которые их не приглашали.

— Для начала коснемся вашего скептицизма, — заговорил Гоминик Халвор, поглядев на Престимиона, а затем на Септаха Мелайна. — Не стоит отрицать ваши чувства; я достаточно четко вижу их по вашим лицам. Он не должен явиться помехой вашим занятиям. Выслушайте мои слова и сверьте их с теми результатами, которые мне удается получить. То, чем мы здесь, в Триггойне, занимаемся, является наукой, то есть ее методы подчинены строгой дисциплине, а результаты, которых мы достигаем, вполне доступны для эмпирического анализа. Не спешите делать заключение; смотрите и изучайте. Не следует слишком торопиться с отрицанием того, что вы пока что не можете понять.

Затем он пустился в рассказ о своих собственных занятиях и путешествиях, в которых, казалось, посетил все уголки мира, хотя Престимион знал, что Гоминику Халвору потребовалось бы для этого по меньшей мере пять человеческих жизней. Но старик рассказывал о своем плавании по Великому океану туда, где небо по ночам ярко, как днем, озарялось призрачным светом звезд Гискернар и Хаутаама, которых никто и никогда не видел над сушей, и о гигантских синих змеях глубин, вступавших в страшные схватки с двадцатиногими монстрами, обитавшими в вековечных водоворотах. Он говорил о своей поездке на остров Галепиго, о котором Престимион никогда не слышал, где с оглушительным грохотом на поверхность вырываются неугасимые факелы белого подземного пламени. О скитаниях в сырых, пропитанных гнилостными миазмами тропических джунглях Каджит-Кабулона, где ему удалось набрать некоторые травы неизмеримой ценности, которые были неизвестны даже жителям этих мест. И о времени, которое он провел среди пиуриваров (так именуют себя метаморфы, аборигены этой планеты) в их заросшей густыми лесами области Пиурифэйн на Зимроэле, куда лорд Стиамот переселил их давным-давно, после окончания войны с меняющими форму.

На удивление глубокий и твердый голос старого мага вел повествование все дальше и дальше, и слушатели постепенно погружались в умиротворенное состояние. Лишь упоминание о жизни среди метаморфов вызвало у Престимиона сильное удивление. Метаморфы почти не вели торговли с внешним миром и не приветствовали посетителей человеческой расы в своей резервации. И все же Гоминик Халвор заставил их поверить в то, что он провел среди них несколько лет. — А теперь перейдем к демонам, о которых говорят везде и всюду, — продолжал старик. — Мы теперь знаем их природу и происхождение, и я поделюсь с вами этим знанием. Это доисторические жители этого мира, его первые владельцы, реально бессмертные существа древнейших времен, тех времен, когда человечество и знать не знало о Маджипуре. Они обитали здесь на свободе, пока меняющие форму двадцать тысяч лет назад не сковали их ужасными заклинаниями. При помощи верных слов эти оковы можно раскрыть, можно заставить духов выполнить наши приказания, а затем отправить их назад, в лишенное света место, откуда мы их извлекаем. Смотрите, — сказал Гоминик Халвор, заговорив на языке, которого Престимион никогда прежде не слышал:

— Гойбалайиуд йёиай сенайоф калипрайтаар, — говорил он, — идриеримос урайлайаадфалдиц тилимойн гамоосф.

Почувствовалось движение воздуха, и посреди комнаты появилась какая-то смутно различимая полупрозрачная фигура, некое существо с шипами вместо волос и светящимися пятнами вместо глаз.

— Это Теддим, — объяснил маг. — Он властен над током крови в наших сердцах. — И действительно, Престимион почувствовал, что его сердце начало биться сильнее и чаще, хотя и не мог сказать, произошло ли это по воле демона Теддима или же просто явилось следствием волнения, которого он не мог не испытывать, будучи свидетелем такого обряда. А маг произнес еще несколько непонятных слов, и видение исчезло.

Гоминик Халвор рассказал им и о других демонах, о Туа Низирите, демоне бреда, о Гинитиисе с покрытым чешуей лицом, о Рухиде, обладателе огромной раздутой морды, дарующем выздоровление от лихорадки, о Мимиме, помогавшем вернуть утраченные знания, о Какилаке, добром демоне, успокаивавшем охваченных припадками буйства. Этими существами, сказал маг, управлять можно было лишь в небольшой степени, но даже несмотря на это они подчас совершали большие деяния для тех, кто владел умением их вызывать.

В этом ночном уроке маг изложил своим четырем ученикам некоторые основы этих методов — просто беглый обзор его науки, поскольку, как он сказал, они пока что находились на первом, подготовительном этапе, который лишь предшествует настоящему обучению.

— Существуют три вида демонов, — рассказывал он. — Валистерой — они смогли не подпасть под действие заклятий метаморфов — обитают вне солнечной сферы и ни при каких условиях не могут быть подвластны нашим командам. Калистерой, обладающие ограниченной свободой, населяют промежуток между воздушной сферой планеты и Великой луной; они изредка откликаются на наши просьбы. Иргалистерой, демонов подземного мира, которые были порабощены метаморфами, мы можем порой вынуждать исполнять наши приказания, но это очень опасные злобные существа, вызывать их могут только истинные знатоки искусства, так как любого другого вызванный демон почти неизбежно сожрет.

— Нужно ходить поосторожнее, — тихонько сказал Престимион на ухо Септаху Мелайну, когда они возвращались в гостиницу, — ведь у нас под ногами находится толпа иргалистероев. Вы когда-нибудь могли представить себе, что мы делим наш мир с таким множеством невидимых существ?

— Если кто-нибудь из них сейчас покажется мне, я приведу его в таверну и допьяна напою вином за свой счет, — отозвался Септах Мслайн. А Гиялорис, шедший в нескольких шагах впереди, сердито огрызнулся на них. Не следует кощунствовать, сказал он, и накликать новые неприятности, словно им и так не хватает прошлых бед.

Так Гоминик Халвор каждый вечер терпеливо раскрывал им одну за другой свои тайны. Он рассказывал об амулетах и различных узлах, о способах наложения швов на раны и волшебных свойствах камней, о том, как составлять заживляющие микстуры и как проходить сквозь огонь, как выводить бородавки и лечить от кашля, головных болей, болей в кишках, ужаления скорпиона. Он объяснял правила собирания трав: одни растения следует срывать перед восходом солнца, другие только при свете одной из малых лун, а третьи только большим и указательным пальцами левой руки. Престимиона подмывало спросить, что будет, если кто-то все же воспользуется другой рукой и не теми пальцами, но все же он заставил себя слушать и смотреть, а не высказывать сомнение или насмешки.

А занятия продолжались. Как истолковывать движение звезд, какими заклинаниями выявлять истинный облик вещей, как обличить лжесвидетеля, дав ему в руки палочку белого тростника определенного сорта, какие слова власти помогают против нападения диких зверей в лесу, как заставить старших демонов присматривать за младшими, как нейтрализовать заклинания враждебных магов при помощи устройства из воска и волос, какие растения использовать для проверки чистоты металлов, а какие для изготовления микстуры продления жизни или повышения сексуальной силы, как гарантированно получить обильный урожай и как обезопаситься от ограбления. Существовало даже заклинание для поворота течения рек. («Ну надо же! — прошептал себе под нос Престимион. — Если бы кто-нибудь произнес его на Ийянн, тогда все те, кто там погиб, могли бы уцелеть, а озеро вернулось бы вспять, за дамбу.) Маг обучил их использованию рохилий и вералистий, объяснил достоинства коримборов. Он заставил Престимиона вытащить из-под камзола его собственный амулет и использовал его для иллюстрации к своей лекции: произнес над ним несколько быстрых заклинаний, которые — по крайней мере, так он сказал — заставили начавшийся час назад ливень быстро ослабеть и прекратиться.

Чудесам, о которых рассказывал Гоминик Халвор, не было конца, хотя примеры были крайне немногочисленны и демонстрировались между делом. И Престимион со своим критическим складом ума почти всегда мог, при желании, найти объяснение результатам, которых достигал маг, при помощи каких-то рациональных причин, исключавших применение заклинаний и колдовских ухищрений.

Поначалу Престимион и Септах Мелайн изрядно забавлялись, выдумывая свои собственные комические заклинания, когда их не слышали друзья.

— Лечение зубной боли, — говорил Септах Мелайн. — Плюнуть в пасть громварку и три раза повернуться слева направо.

— От несварения желудка, — подхватывал Престимион, — считайте падающие звезды в небе и приседайте на корточки в момент падения каждой одиннадцатой звезды.

— Чтобы избавиться от насморка, — продолжал Септах Мелайн, — точно в полдень поцелуйте ститмоя в нос.

Они выдумывали все новые и новые шутки, пока игра им не надоела. Эти еженощные посиделки у старого волшебника, его непрерывные повествования о всякой всячине хорошо отвлекали Престимиона от мрачных мыслей в первые, самые тяжкие дни его пребывания в Триггойне. Но постепенно, по мере того как Гоминик Халвор начал переходить от рассказов об искусстве предсказания будущего и вызова духов к самостоятельным скромным упражнениям учеников в этих делах, он начал ощущать некую дополнительную душевную неустроенность. Многое из того, о чем рассказывал волшебник, казалось ему дикими всплесками болезненной фантазии, и тем не менее Престимиону все время приходилось на различных примерах раз за разом убеждаться в очевидной эффективности некоторых заклинаний. И он никак не мог найти этому убедительное объяснение.

К тому же, когда он оглядывался назад на все, что с ним происходило, ему было с каждым днем труднее закрывать глаза на все те многочисленные предсказания бедствий, которые делали ему Свор, Талнап Зелифор и многие, многие другие незадолго до того, как Корсибар присвоил корону. А ведь было еще и видение, созданное магом его матери Галбифондом, в котором ему отчетливо было показано и сражение у озера Мавестой, и его бегство в Валмамбру. Все то, над чем он насмехался, чего не желал ни видеть, ни слышать, проложило ему путь к нынешнему жалкому положению.

Под руководством Гоминика Халвора ему удалось самому получить кое-какие туманные прогнозы своего будущего. Он снова заглядывал в чашу, подобную той, какую ему показывал Галбифонд (правда, у того она напоминала простую кухонную миску), и хотя картины, которые он разглядел, были куда менее отчетливыми, чем то, давнее видение, он все же уловил в них намек на то, что в конце концов покинет Триггойн и возобновит борьбу за трон, что предстоят новые и новые большие сражения, в которых погибнет едва ли не больше народу, чем до сих пор. А завершиться все должно было каким-то грандиозным финалом, сути которого Престимион так и не смог постичь; он был исполнен тьмой и пустотой, за которыми ничего нельзя было разглядеть; он мог, казалось, являться даже концом света.

— Что это такое? — спросил он у Гоминика Халвора, рассматривая свое последнее апокалиптическое видение. — Как следует понимать то, что я здесь вижу?

Но старый волшебник заглянул в чашу не более чем на полсекунды.

— Любезный граф Поливанд, иногда то, что кажется необъяснимым, оказывается на самом деле просто бессмысленным, — сказал он совершенно безразличным тоном. — К тому же далеко не все, что новичку удается вызвать, имеет значение. Я посоветовал бы вам выкинуть это из головы.

Что Престимион и попытался делать. Но все же то мятущееся в пустоте небытие, которое он разглядел в чаше, так и осталось в нем. Его волновало и расстраивало то, что он уже собственноручно начинал творить мелкое колдовство, ну а то, что в результате он увидел нечто такое, чего ни он сам, ни Гоминик Халвор не смогли объяснить, расстраивало его еще сильнее. Он все время ощущал в себе странное лихорадочное возбуждение. Порой ему даже казалось, что он вот-вот лишится разума. Одной дождливой ночью, сидя далеко за полночь за кружкой простого вина, Престимион пожаловался Септаху Мелайну, который единственный разделял теперь его скептицизм:

— Я строил всю жизнь, опираясь на доводы здравого смысла, а теперь мне кажется, что вся моя вера в факты, причины и следствия находится под угрозой.

— Может ли такое быть, Престимион? Неужели ваши убеждения поколебались после нескольких упражнений в колдовских фокусах?

— Признаюсь, что начинаю замечать смысл во многом из того, что говорит Гоминик Халвор. Но тем не менее не вижу никакого смысла в этом самом утверждении!

— Печально было бы впасть в безумие из-за собственных противоречивых выдумок. Не волнуйтесь так, старый друг. На самом деле все это колдовство само по себе является наполовину безумием, а наполовину мошенничеством, и нет никакой необходимости воспринимать любую половину всерьез. Я никогда не соглашался на это и никогда не соглашусь, и вам тоже не следует. Я еще с детских лет напрочь отверг все, что не приближает мое мироощущение к пониманию действительного положения вещей.

— Я больше не могу поступать так, — ответил Престимион. — Или, может быть, мое осознание действительной картины мира здесь, в этом городе волшебников, начало меняться. Мне кажется, что я начинаю верить этим людям, по крайней мере отчасти.

— В таком случае мне жаль вас.

— Избавьте меня от жалости, — сказал Престимион. Он наклонился вперед над столом, почти касаясь лицом лица Септаха Мелайна. — День за днем я пытаюсь найти в себе силы, чтобы покинуть этот город и возобновить борьбу с Корсибаром, — чуть слышно прошептал он. — Пока еще я далек от осуществления этого намерения, но стремление к нему все сильнее и сильнее овладевает мною. Нельзя позволить Корсибару владеть похищенной короной; я теперь как никогда убежден в этом. От того, что я стану делать, после того как уйду отсюда, может зависеть судьба всего мира, и для достижения моих целей может потребоваться помощь волшебников, от которой я до сих пор все время отказывался.

— Ну что ж, тогда воспользуйтесь ею, Престимион! Я никогда не говорил, что не согласен использовать хоть что-нибудь такое, от чего можно ждать пользы.

— Но ведь вы нисколько не верите в волшебников, Септах Мелайн. Так как же вы можете советовать мне обратиться к ним?

— Вы верите в них. А во что верю я, совершенно не имеет значения.

— Верю? Я сказал лишь, что кое-что показалось мне убедительным…

— Если вы поверили хоть чему-нибудь, значит, вы перешли в их мировоззрение. Коготок увяз — всей птичке пропасть. Вы уже погрязли во всем этом так же глубоко, как Свор или Гиялорис. Скоро вы станете ходить в высокой медной шапке и халате с вышитыми мистическими символами.

— Вы что, смеетесь надо мной? — спросил Престимион, чувствуя, что начинает закипать.

— Неужели я стал бы это делать?

— Да. Да, уверен, что стали бы. Вы сидите здесь и смеетесь надо мною, Септах Мелайн.

— Вы считаете, что я оскорбил вас? Тогда, может быть, выйдем и подеремся?

— На мечах?

— Любым оружием, которое вы предпочтете, Престимион. Можно на мечах, если вам так уж сильно надоело жить. Можно драться камнями или кусками сырого мяса. Мы могли бы стать друг против друга на улице и твердить заклинания, пока одного из нас не хватит паралич. — Тут он расхохотался, спустя мгновение к нему присоединился Престимион, а затем они, все еще смеясь, одновременно протянули друг другу руки и обменялись крепким рукопожатием.

Но несмотря на кажущуюся веселость этого смеха, душа Престимиона была все так же полна огорчения и растерянности, и ему нескоро удалось уснуть той ночью. Каким-то образом, казалось ему, он сбился с пути и теперь блуждал в гораздо более непостижимой и враждебной пустыне, чем даже та, которую он преодолевал и месяц и два назад, направляясь сюда, в Триггойн.

3

Ваше высочество, — доложил Верховный канцлер Фаркванор, — за дверью стоит волшебник Талнап Зелифор и испрашивает вашей аудиенции. Прогнать его?

Лицо Верховного канцлера кривила гримаса. Он никогда не пытался скрывать свое отвращение к маленькому врууну. И потому оказался явно недоволен ответом Корсибара:

— Он пришел по моему приказу. Пусть войдет. А сами убирайтесь.

Последняя фраза не добавила любезности лицу Фаркванора. Он без единого слова подошел к двери — они находились в небольшом и скромном тронном зале Стиамота, где Корсибар в последние недели проводил большую часть времени — и вышел, придержав дверь открытой лишь столько времени, чтобы Талнап Зелифор успел поспешно проскользнуть внутрь.

— Ваше высочество, — сказал вруун, широко разведя в стороны свои желтые глаза и одновременно изображая перед короналем несколькими щупальцами знак Горящей Звезды, — ваше высочество, здоровы ли вы?

Эти слова ошеломили Корсибара; неужели его дурное настроение было так легко заметить? Всю минувшую ночь он крутился в постели, безуспешно пытаясь найти удобное положение, и это была далеко не первая такая ночь.

— Я что, выгляжу больным, Талнап Зелифор?

— Вы выглядите усталым. Вы бледны. Темные круги под глазами. Я знаю заклинание, которое помогло бы вам уснуть, мой лорд.

— Уснуть без сновидений?

— Такого заклинания не существует, — ответил вруун.

— Тогда я обойдусь без него. Я вижу ужасные сны, от которых снова и снова просыпаюсь, охваченный страхом, весь в поту. А когда не сплю, дела ничуть не лучше, — Корсибар, болезненно сморщив лоб, стиснув зубы, ссутулившись от напряжения, сидел, прижавшись к подлокотнику древнего, лишенного украшений мраморного трона лорда Стиамота. Он с силой уперся кулаком в кулак. — По тысяче раз каждой ночью я вижу разрушение дамбы, — тусклым голосом сказал он, уставившись неподвижным взором в голую каменную стену. — Подо мною несется поток воды, затопляющий близлежащие фермы, расположенные по берегам реки, затопляет деревни… Столько трупов, Талнап Зелифор… И люди Престимиона, и крестьяне…

— Разрушение дамбы было делом Дантирии Самбайла, мой лорд.

— Это была его идея, и он влил ее мне в сознание, словно яд в бокал вина, чтобы отравить мою душу, но приказ отдал я. Вина лежит на мне.

— Вина? Мой лорд, вы боролись с мятежом!

— Да, — согласился Корсибар и, подняв взгляд к потолку, на мгновение прикрыл глаза. — Да, мятеж. Ну что ж, Престимион теперь мертв, по крайней мере таково общее убеждение. Мятеж подавлен. Но когда я снова смогу спокойно спать? И смогу ли вообще? Дантирия Самбайл шляется здесь и терзает меня своими планами, моя сестра пылает гневом против меня и никогда не успокоится, а еще и эта тайная партия моих врагов… О, я знаю, что она существует, знаю, что она готовит заговор против меня, знаю, кто в нее входит: Фаркванор и Фархольт, и, возможно, Олджеббин, и многие другие, чьих имен я никогда не слышал… Они прямо сейчас, в этот самый момент, думают, как свергнуть меня и посадить на мое место кого-нибудь из братьев Престимиона, а может быть, и самого прокуратора…

— Мой лорд…

— Скажите мне прямо, — устало проговорил Корсибар, — вы тоже злоумышляете против меня?

— Я, мой лорд?

— Вы появляетесь и исчезаете, вы то и дело перебегаете с одной стороны на другую, то вы продаетесь Гониволу, то Тизмет, то Престимиону. А теперь вы возвращаетесь в Замок, утверждаете, что дезертировали от Престимиона, и на этот раз продаете себя мне. Интересно, что такое во мне заставляет хитрецов слетаться целыми роями? Сначала был хитрый малыш Свор. Я любил его, а он убежал от меня в объятия Престимиона. Потом Фаркванор, который будет говорить что угодно, кому годно, пока это ему выгодно. Дантирия Самбайл, который умудрился предавать своего кузена Престимиона и одновременно причинить мне страшный вред, убедив меня разрушить дамбу… Если бы можно было хоть что-нибудь в жизни вернуть обратно, о, с какой радостью я не стал бы этого делать!

— Мой лорд…

Но Корсибар никак не мог остановиться.

— Даже мой собственный маг Санибак-Тастимун: внешне он, кажется, предан мне, но я знаю, что в нем гнездится предательство. И Олджеббин, Гонивол. Я не доверяю ни тому, ни другому. Вот Навигорн, полагаю, истинный друг. И Мандрикарн. Возможно, Вента. Ирам. Но даже и они, похоже, начали отворачиваться от меня после дамбы, хотя делают вид, что любят меня по-прежнему. — Он наконец умолк и злобно посмотрел на врууна. — Могу ли я доверять вам, Талнап Зелифор? На каком основании?

— На том, что и в Замке, и вне его никто, кроме вас, мой лорд, не станет защищать меня. Вы моя единственная защита. Мой собственный интерес делает меня вашим преданным слугой.

Корсибар выдавил кривую улыбку.

— Что ж. Этому, пожалуй, можно поверить. — Он повернул голову и искоса взглянул на врууна. — До вас не доходили слухи о том, что Престимион уцелел в наводнении и сейчас скрывается где-то на севере?

— Да, мой лорд, я слышал об этом.

— Как вы думаете, это может быть правдой? Санибак-Тастимун верит. Он начертал руны, произнес свои заклинания, отправил куда-то свои мысли и теперь говорит, что Престимион, вполне возможно, жив.

— Санибак-Тастимун великий мастер этого искусства, мой лорд.

— Да, это верно. Но он тактичен, и если говорит, что ему что-то кажется, это значит, что Престимион действительно жив, и он совершенно точно знает, что он делает. Ну и ладно, меня это вовсе не волнует. Я никогда не желал смерти Престимиона. Я любил его: вы знаете об этом, Талнап Зелифор? Я восхищался им. Я хотел ввести его в мой совет. Но нет, он предпочел отказаться, сказать мне, что я являюсь незаконным короналем, и начать восстание против меня. Все это было совершенно не нужно. Он мог иметь свое место в совете и счастливо жить в своих виноградниках. — Корсибар снова прикрыл глаза, теперь уже надолго. Они болели. Они болели днем и ночью из-за отчаянной пульсации, которую он непрерывно ощущал в своем воспаленном мозгу.

Посидев так с минуту, а может быть, и дольше, он снова посмотрел на врууна.

— Как вы думаете, народ ненавидит меня? — произнес он очень спокойным голосом.

— Что, мой лорд? — не веря своим ушам спросил вруун.

— В городах. На Горе, дальше, по всей земле. Что они говорят обо мне?

Они считают меня тираном? Чудовищем? Они знают о взрыве дамбы: понимают ли они, что это было военной необходимостью, что восстание Престимиона было необходимо подавить, или они думают после этого обо мне как о преступнике? Мое обретение трона: что они думают об этом? Может быть, они склоняются к мысли, что его должен был получить Престимион? Я боюсь того, что они могут шептать друг другу. Я боюсь этого. Что вы можете сказать мне об этом, Талнап Зелифор?

— Мой лорд, я не покидал Замок с тех пор, как возвратился сюда из лагеря Престимиона. А это было перед событиями у озера Мавестой.

— Вы можете каким-нибудь колдовством, как это делает Санибак-Тастимун, отправить свое сознание разузнать, что люди говорят обо мне?

— Я могу сделать нечто лучшее, мой лорд. Я могу предоставить вам возможность собственной персоной выйти в мир, ходить там тайно и слушать все это своими собственными ушами.

Корсибар резко подался вперед, его сердце часто и сильно заколотилось.

— Что? Тайно выйти из Замка?

— Да. Скажем, на полдня в Бомбифэйл, или Халанкс, или Минимул. Вы будете в полнейшей безопасности; никто не сможет догадаться, что рядом с ним находится корональ.

— Но как же это сделать?

— Вы, возможно, знаете, мой лорд, — сказал Талнап Зелифор, — что у меня в мастерской в башне Тампкарии хранится много устройств, сделанных моими собственными руками? Это не волшебные, а научные приборы, и все они связаны с передачей мысли из одного сознания в другое.

— Да. Мне докладывали об этом.

— К сожалению, большая часть еще не закончена. Но совсем недавно я завершил работу над одним из них, и оно, я думаю, могло бы очень пригодиться вам именно для той цели, о которой вы изволили упомянуть. Это устройство при помощи иллюзии полностью изменяет внешность…

Подготовиться к отъезду из Замка совсем не простое дело, особенно если ты корональ. Прежде всего было необходимо довести до сведения всего окружения и слуг, что лорд намеревается в такой-то и такой-то час удалиться в свою спальню, чтобы предаться глубоким размышлениям о состоянии мира, и что его нельзя тревожить ни при каких обстоятельствах, пусть даже он закроется у себя на день, а то и на два.

Корсибару понадобилось также приказать одному из секретарей, чтобы тот приготовил возле южных ворот быстроходный парящий экипаж для врууна Талнапа Зелифора и его водителя. Еще одним необходимым шагом было срочное введение в штат личной прислуги короналя су-сухириса с правом в любое время беспрепятственно входить в Замок и выходить оттуда. Прибор Талнапа Зелифора придавал тому, кто им владел, облик представителя двухголовой расы, так как мало кто из остальных обитателей Маджипура мог отличить одного су-сухириса от другого.

Эти действия следовало осуществить порознь, чтобы никому не пришло в голову как-то связать пребывание короналя в его спальне с перемещениями волшебника-врууна и су-сухириса. Поэтому на подготовку потребовалось несколько дней. Правда, за это время Корсибар смог освоиться с изобретенным Талнапом Зелифором устройством для изменения облика.