Монах (№2) - Монах: последний зиндзя

«Получив известие о восстании принца Мочихито, Хидейори сразу же повел блестящую когорту самураев Муратомо и Шима к гробнице Хачимана, бога войны и покровителя семьи Муратомо. Хидейори построил гробницу семь лет назад и, насколько знает мой отец, с минимальными затратами. Но Хидейори верил в силу богов и молитв, в то время как мой отец верил лишь во власть денег.

Вернувшись после поездки к гробнице Хачимана, Хидейори собрал всех близких ему военачальников и призвал их идти с ним на юг. Он сказал воинам, что Хачиман обещал ему победу. Это напомнило мне слова Кублая о том, что Великие Ханы монголов всегда перед сражением разговаривают с духами. Хидейори сказал самураям, что их число возрастёт на сотни тысяч человек перед прибытием в Хэйан Кё. Он напомнил им, что они воины восточных провинций, а воины восточных провинций известны своей жестокостью на всех островах.

Я слышала все это через окно в башне. Речь Хидейори не была впечатляющей. Ему не хватало задора, это был человек, живший в страхе большую часть своей жизни. По крайней мере, мне так показалось. Однако это очень амбициозный и прозорливый человек. Он намеревался уничтожить Такаши и вернуть славу Муратомо, чего бы это ни стоило.

После обращения к самураям Хидейори вывел их из Камакуры для сражения с Такаши Канетаке – самым могущественным воином семьи Такаши в этой области».

Восьмой месяц, семнадцатый день,Год Быка.

– Я не могу понять блестящую госпожу Танико, когда она разговаривает с плотником, – сказала Цогао. – Не обязательно именно с этим плотником. Такие огромные белые зубы делают его похожим на акулу! А эти глаза? Никогда нельзя понять, куда он смотрит!

– Моко – мой старый друг, тётя!

– Люди твоего круга не должны иметь друзей плотников.

Танико приняла Моко в своих покоях сзади витражей, изображающих поляну, покрытую пионами. В слабо освещенной комнате маленький Моко выглядел удрученным. Он смотрел на дверь.

– Это же смешно, – сказала Танико. – Я не собираюсь разговаривать с тобой через стекло!

Она начала подниматься, но Моко предупреждающе поднял руку.

– Нет, моя госпожа, сиди, где сидишь. Все, что мы делаем и о чём говорим, могут увидеть и подслушать. Если ты не будешь говорить со мной через экран, то это лишь вызовет скандал и сделает для меня невозможными встречи с тобой в будущем.

– Хорошо, Моко, – Танико вновь уселась на подушки. – Ты нашел себе пристанище в Камакуре?

– Я приобрел прекрасный кусок земли на холме, выходящем на пляж, моя госпожа, и строю на нем дом. Я послал в Хакату за моим сыном и его матерью, на которой хочу жениться. Может быть, у меня будет пятеро детей, а может – шестеро? Я говорил тебе об этом, когда мы встретились с тобой много лет назад. Я был принят в гильдию столяров Камакуры. А это было непросто! Их количество строго ограничено. Я не могу выполнять серьезную работу, не будучи принятым в гильдию. Я пообещал, что помогу заплатить за новый зал для собраний гильдии, и показал им новую систему архитектурных пропорций, которой научился в Китае. В отдаленном будущем я надеюсь стать судостроителем.

Оба замолчали. Внезапно Моко сказал:

– Жаль, что вы с шике не можете быть вместе!

– Дзебу должен идти на войну, – вздохнула Танико. – Я должна перебороть себя.

– Я был там, – мягко сказал Моко, – и видел, как он убил Кийоси.

– Дзебу рассказал мне об этом.

– Я был первым во всём мире, кто оплакивал его смерть, моя госпожа. Господин Кийоси был великим и добрым человеком. Но это сумасшествие – связывать его смерть, произошедшую столько лет назад, с нашим временем и позволять ей приносить страдания сейчас.

– Ты прав, Моко. Но сумасшествие охватило нас. Оно не уйдет, если мы прикажем ему исчезнуть. Я могу лишь надеяться, что со временем оно покинет меня. Думаю, так оно и будет.

Танико почувствовала, как кто-то коснулся ее плеча. Она сразу же проснулась. Это была одна из её служанок. Танико встала и накинула кимоно. Сильный летний ливень барабанил по крыше женских покоев. «Видимо, уже идёт вторая половина ночи», – подумала Танико. Она последовала за служанкой к приоткрытому окну, через которое виднелся двор огромного особняка Шимы.

Небольшая группа всадников проезжала через главные ворота. Их головы были понуро опущены, а лица – спрятаны под капюшонами плащей и камышовыми шлемами. Что-то более значительное, чем дождь, довлело над ними. Их движения были тяжёлыми, усталыми и безнадёжными. Когда они спешивались, в луче света Танико узнала Хидейори.

– Привез ли господин Хидейори с собой жену или женщину, чтобы она ухаживала за ним? – спросила Танико прислугу.

Служанка покачала головой.

– Одна его жена умерла при родах два года назад.

– Иди к нему. Скажи, что госпожа Шима Танико предлагает ему свои услуги, если он хочет этого.

Служанка была поражена, но, ничего не сказав, поспешила прочь. «Я не собираюсь спать с ним, дура!» – подумала Танико. Но после того, что он преодолел, человек нуждается в сухой одежде и пище, тёплом саке и приятной беседе. Конечно, глава клана Муратомо заслуживает этого в наибольшей степени.

Хидейори поежился. Он выпил четыре чашки саке одну за другой, каждый раз молча передавая ей пустую чашку. Он смотрел на деревянный пол с непроницаемым лицом.

Это был первый раз, когда она посетила покои Хидейори. Интерьер комнаты был весьма прост: письменный стол, плоский деревянный подголовник и круглая подушка. В токонаме стояла небольшая статуя бога войны Хачимана, выполненная из чёрного дерева. На лице Хачимана застыла улыбка, он был верхом на коне, вооружен луком и стрелами. «Хачиман не помог Хидейори так быстро, как тому хотелось бы», – подумала Танико.

Затем он взглянул на неё.

– Я не заслуживаю жизни, – сказал он голосом, в котором слышалась обречённость.

«Он пытается узнать, что я думаю о нём», – подумала Танико.

– Мой господин, вы обязаны жить. Будущее клана Муратомо зависит от вас!

Хидейори покачал головой.

– Я наблюдал, как мой отец вёл наш клан к катастрофе. Я поклялся не допустить подобных ошибок. Через девятнадцать лет у меня появилась возможность вести Муратомо в бой. Я мог побить Такаши. И снова катастрофа! – он неопределенно махнул рукой на юг, – Под моей командой находилось пять тысяч воинов. Я потерял четыре тысячи из них…

Танико хотела поддержать его, но не могла найти нужных слов, которые оказались бы одновременно добрыми и честными.

– Я уверена, что воины с востока показали свою храбрость, чем они и знамениты, – сказала наконец Танико.

– Храбрость! – он горько рассмеялся. – Они сбежали ночью. Я сбежал вместе с ними. Однако женщины обычно не расположены говорить о войне…

– Я не люблю войну, мой господин. Однако я считаю её слишком важной, чтобы не упоминать о ней.

– Я всегда думал, что вы – необычная женщина. Я вышел из Камакуры, как вы знаете, в начале месяца, полон надежд. Много помещиков и их воинов присоединились к нам по дороге. К тому времени мы были готовы подвергнуть осаде Такаши Канетаке в его цитадели – нас было три тысячи воинов. Мы заняли замок Канетаке и отрубили ему и его воинам головы.

Танико почувствовала пустоту в желудке, что обычно случалось с ней, когда Кублай рассказывал ей о резне, устраиваемой монголами.

– Я думаю, что вы не брали пленных?

– Самураи никогда не берут пленных. Когда эта война закончится, я поставлю перед собой цель: ни одного Такаши в живых! По крайней мере, такова была моя цель до Ишибасиямы.

– Что произошло потом?

– После нашей победы над наместником Такаши мы почувствовали, что мы непобедимы. Многие самураи присоединились к нам. Нас стало пять тысяч. Затем я получил известие, что Мочихито, Мотофуза и их сторонники были разбиты войсками Такаши. Я решил, что больше уже нет смысла продвигаться на юг, если Юкио не будет продолжать движение на юг. Он и я могли бы взять столицу вместе. В противном случае лучше оставаться здесь, чтобы соединить наши усилия, направленные на северо-восточные провинции и равнины Канто. Пусть они вытянутся в линию, двигаясь за нами. Затем мы получили новые сообщения о том, что Такаши двинулись на север, вверх по Токайдо. Мои офицеры придерживались одного мнения: мы должны идти навстречу. Нельзя позволить Такаши захватить наши провинции, убивая и грабя. Я бы предпочел отступать, втягивая противника на нашу территорию, пока где-нибудь не устроим засаду. Но мои бравые восточные воины не хотели и слышать об этом. Они все хотели сразу же броситься в атаку! Я не мог больше возражать. Кроме того, у меня не было возможности показать себя в бою, и я знал: если самураям покажется, что их вождь – трус, они никогда не будут больше за него сражаться, Поэтому я позволил, чтобы мной руководили мои сторонники, – Хидейори выпил ещё саке.

– Мы двинулись к югу через горы Хаконе, пересекли перешеек полуострова Идзу. Я не стал молиться за победу у гробницы Хачимана. Затем наши разведчики установили, что Такаши были в Шимидзу. Их количество достигало тридцати тысяч. Они превосходили нас количеством в шесть раз. Теперь я настаивал, что нападать на них – сумасшествие. Но среди нас были офицеры, убежденные в победе. «Такаши – не воины, – говорили они, – а изнеженные придворные! Пять тысяч настоящих самураев могут легко победить этих разодетых выродков, пусть даже их будет в десять, в двадцать раз больше!» Наконец один из самураев, знавший окрестности, предложил план, устроивший нас всех. Около морского побережья, к северу от горы Фудзи, находится долина под названием Ишибасияма, которая пересекает горы Хаконе, и в самой широкой ее части могут встать плечом к плечу не более сотни воинов. В этом проходе мы могли бы и занять боевую позицию. Такаши не смогут обойти нас, так как мы сумеем ударить им в тыл. Они попытаются двинуть через проход, но в этой самой узкой части им не удастся получить преимущество в числе. Только сто человек могут приблизиться к нам одновременно. Мы нанесем им такие потери, что они вынуждены будут сдаться и отступить. Известие о такой возможности привлекло на нашу сторону многих самураев, – Хидейори ненадолго умолк. Затем продолжил: – Нам потребовалось около двух дней, чтобы занять позиции в Ишибасияме. Это было двадцать третьего числа. Передовой отряд Такаши шел за нами по пятам. До того как достичь прохода, мы развернулись и уничтожили его. Это придало нам больше уверенности…

«Ацуи, возможно, входил в этот авангард, уничтожение которого Хидейори с жаром описывает, – подумала Танико. – Я не должна думать об этом!»

– Будут ли Такаши преследовать нас или передумают? Попытаются ли они обойти нас? И лишь когда ночь скрыла очертания окрестных гор, мы услышали звуки барабанов тайко и флейт, играющих наступление, и увидели ряды самураев, карабкающихся по склонам гор. Наши армии расположились на близком расстоянии друг от друга. Я подумал, что было бы хорошо отступить под покровом ночи, но мои самураи не хотели даже и слышать об этом.

Затем в полночь позади нас, с северного конца ущелья, раздался ужасный шум. Воины даже подпрыгнули в темноте. Кто-то закричал: «Армия Такаши идет, чтобы напасть на нас! Их сотни тысяч!» Они подумали, что Такаши обошли горы в темноте и напали на нас с тыла. Наши самураи, полувооруженные, полуодетые, побежали вперед, прямо в лагерь Такаши, где полегли сотни бойцов. Наконец некоторые из нас поняли, что этот шум, внесший панику в наши ряды, был не что иное, как шум крыльев птичьих стай, взлетевших в полночь с берегов озера, находящегося в северной части долины. Изнеженные Такаши напали на нас, как медведь на оленя. Менее половины наших воинов вышли из долины живыми. Я ушел в лес, расположенный за долиной. К тому времени каждый должен был думать о себе. Я был один. Я лежал ничком, лицом в грязи, пока вражеские воины обшаривали кусты в нескольких шагах от меня…

Хидейори посмотрел на Танико. Он бы не сказал, что находится на грани безумия, но она могла прочесть это в его глазах.

– В течение пяти дней Такаши обыскивали горы и леса, убивая каждого найденного самурая Муратомо. Однако большинство воинов искали меня. Сбросив с себя доспехи, оставив лишь меч, я проскользнул между ними и спрятался. – Его лицо посветлело: – Худший день из этих пяти оказался лучшим! Я знаю, боги охраняют меня! Я спрятался в полом дереве и слышал, как банды Такаши прорываются через кустарники низу. Вскоре они окружили дерево. Один из них подошел к нему, Я узнал этого самурая. Он служил в дворцовой страже у моего отца. Он посмотрел в дупло, где я прятался, прямо мне в глаза. Я сжал руки на рукояти меча. Я был уверен, что убью его раньше, чем он убьет меня, даже если я не смогу уйти от его собратьев по оружию. Самурай улыбнулся мне. Он отошёл от дерева и дважды ударил его мечом плашмя. Три голубя, прятавшиеся в ветвях, взмыли вверх. «Никого нет!» – прокричал он и ушёл. Видишь? Должно быть, боги охраняют меня!..

Танико вспомнила, как много лет назад Кийоси увидел прячущегося на дереве Моко и спас ему жизнь. В тот же день Кийоси срубил голову хозяину Моко.

– Даже в периоды жесточайшей борьбы некоторые люди испытывают порывы доброты, – сказал Танико.

– Порывы доброты? – переспросил Хидейори, изумленно взглянув на нее. – Нет, этот человек, который спас мне жизнь, не был воином. Это был Хачиман. Голубь – посланник Хачимана. На дереве сидело три голубя. Хачиман затуманил мозг воина, поэтому он и не увидел меня. – Хидейори прошел в альков, встал на колени и распростерся перед изображением Хачимана.

– Идут ли Такаши сюда? – спросила его Танико, когда Хидейори снова вернулся и выпил немного саке.

– Нет. Через пять дней они разделились и пошли вниз по Токоторо. Юкио, должно быть, пугает столицу.

Хидейори хмуро взглянул на статую Хачимана.

– Мысль о том, что мой полубрат достигнет столицы раньше меня, побуждает меня совершить харакири.

«Он не может никому верить, – подумала Танико. – Большую часть жизни он был уверен, что каждый из его окружения желал его смерти, чтобы подарить затем его голову Согамори».

– Ваш брат Юкио всегда говорил о вас с чувством глубокого уважения, мой господин, – сказала Танико.

– Насколько хорошо ты знаешь его?

– Я встретилась с ним в начале этого года, – ответила Танико. – Служа при дворе, я зналась с его матерью.

– Я думаю, что знаю Юкио лучше, чем ты, – сказал Хидейори с напряжённой улыбкой. – Я знаю его с детства. Он был хнычущим, уродливым мальчиком, чья мать вскружила голову моему отцу. Она соблазнила его и заставила забыть свою настоящую семью, все внимание уделяя ей и её ребенку. Когда он был подростком, то убегал из Рокухары и, путешествуя по стране, жил как бандит. Юкио никогда не думал о том, какой опасности подвергали мою жизнь его преступления. Дважды Согамори приказывал казнить меня из-за проделок Юкио. Лишь моя способность находить союзников спасала меня. Может быть, тебе интересно, почему я хотел бы оказаться в столице раньше него? Я очень хотел бы этого, потому что совершил ту же ошибку, которую совершала наша семья на протяжении ряда поколений, ошибку, которая заставила нас терпеть поражение за поражением. Мы слишком нетерпеливы. Мы действуем стремительно и преждевременно. Это привело мою бабушку и отца к смерти. Это уничтожило Муратомо. Это же самое едва не привело меня к смерти в Ишибасияме, потому что я так спешил попасть в столицу, что не стал ждать, пока здесь, в Камакуре, соберется большая армия, чтобы потом напасть на Такаши. В данном случае мне не следовало вступать с ними в бой. Во время боя военачальник не может быстро менять свои планы. Ты никогда не увидишь Согамори идущим в бой впереди своих войск. Он посылает сыновей и генералов сражаться за него. Он стоит, как паук, в центре своей паутины, получая пользу от ошибок своих жертв, толстея на их телах. Ишибасияма – последний раз, когда я шел в бой во главе своих войск. С этого времени я буду находиться здесь, строя планы, организовывая поддержку, посылая моих генералов и войска, моля Хачимана о победе. Мне кажется, что я могу сражаться в течение всей войны, не покидая Камакуру, лучше, чем если бы я ездил по стране, подобно какому-нибудь древнему принцу.

– Возможно, вы правы, – сказала Танико. – Особенно если у вас будут такие великолепные генералы, как Юкио, чтобы вести сражение вместо вас.

Хидейори посмотрел на нее холодно.

– Вы продолжаете попытки убедить меня, что Юкио для меня больше помощь, чем угроза. Если бы ты не была со мной так откровенна, то я заподозрил бы в тебе его шпиона!

– Я не являюсь ничьим шпионом, – улыбнулась Танико и покачала головой.

– Конечно, нет! Ты останешься здесь со своей семьей, не так ли? Ты и я вместе пройдем через эту войну, госпожа Танико?

Он улыбнулся ей. В его улыбке не было теплоты, а было лишь желание.

Танико внезапно встревожилась. Она поставила себя в неудобное положение, придя сюда, в его покои, так как не ожидала, что он заинтересуется ею.

– Я никогда не забуду тот день в Дайдодзи, – сказал он мягко. – Спасая жизнь своему мужу, ты рисковала, находясь за ширмой, твое бледное лицо скромно отвернулось, и веер из слоновой кости закрыл его. Я понял, что ты самая прекрасная из всех женщин, которых я когда-либо встречал. Теперь здесь нет ширмы, а ты все еще прекраснейшая из всех женщин.

– Вы слишком добры, мой господин! – она почувствовала, как ее сердце забилось быстрее. Что-то пугающее было в этом задумчивом человеке, полном холодной злости. Память была его жизнью. Казалось, он ненавидел Юкио, потому что в детстве Юкио смог отдалить от него отца. Он пробудил воспоминания девятнадцатилетней давности. Увидел ее такой, какая она была тогда, а не такой, какой стала сейчас. У нее не было желания лгать ему. Конечно, не из-за, проведенных с Дзебу последних месяцев. Но ей необходимо дать Хидейори понять это очень аккуратно.

– Извините меня, мой господин, но я знаю, что не могу быть такой прекрасной, как вы говорите. Мне сейчас тридцать четыре года, это средний возраст, и я выгляжу соответственно. Лучше было бы вам выбрать девушку в возрасте пятнадцати лет, какой я была тогда, чтобы картина, которую вы запечатлели в своей памяти, была близка к жизни.

Хидейори устремился к ней через стол.

– Некоторые женщины не имеют возраста и с годами становятся более желанными!

Пытаясь двигаться плавно и не желая обидеть Хидейори, выразив тревогу, Танико отошла от стола назад.

– Я думаю, на сегодня я сделала все для вас, мой господин. Вы нуждаетесь в отдыхе. Я желаю вам спокойной ночи!

Она и Хидейори одновременно остановились.

– Ты не всё сделала для меня, что могла, – раздражённо сказал он. – Я никогда не забуду тебя. Я истосковался по тебе за эти девятнадцать лет. Даже когда ты отдала свое сердце Кийоси, сыну моего злейшего врага, я ждал тебя. Сегодня ты пришла ко мне по собственному желанию, не поставила между нами ширмы. Ты сказала, что хочешь предоставить мне все удобства!

Он обошел вокруг стола и обнял ее за талию. И потащил Танико в спальню.

Хидейори был гораздо сильней, и она знала, что не сможет воспрепятствовать ему, если он захочет овладеть ею. Хидейори знал, что она спала с мужчинами, помимо своего мужа, например, он знал о Кийоси. Поэтому она не могла претендовать на звание целомудренной замужней женщины. Если она попытается сопротивляться, то обидит его, что повлечет за собой катастрофические последствия. Однако она не хотела спать с ним. Какой же она была дурой, что отмежевалась от Дзебу!

– Почтение Амиде Будде! – прошептала она.

– Что ты сказала? – спросил Хидейори тихим, напряжённым голосом.

Она запомнила, что этот человек был, казалось, убеждён, будто сможет принести больше пользы для своего дела, молясь Хачиману, нежели возглавляя армию на поле боя.

Танико быстро соображала:

– Я обращаюсь к Будде, мой господин. Я надеюсь, что вы не заставите меня силой нарушить свою клятву. Это может наложить тяжелую кару на нас.

– Какую клятву? – руки Хидейори соскользнули с ее талии.

– Как вы можете догадаться, мое замужество с князем Сасаки-но Хоригавой не было счастливым. Обида и мой юношеский пыл толкнули меня в объятия Кийоси, когда принц Хоригава ушел от меня. Когда Кийоси был убит, я с абсолютной отчётливостью поняла, что моя жизнь с ним прогневила богов и вызвала его смерть. Я пообещала Будде, что никогда ни с кем не буду близка, за исключением моего мужа.

Хидейори пристально глядел на нее.

– Тысячи женщин спят с мужчинами, которые не являются их мужьями, и мужчины не умирают! – Он рассмеялся. И добавил: – Если мужья не убивают их. Почему же твой любовник окажется в опасности?

Танико опустила глаза.

– Вы можете смеяться, если хотите, мой господин. Я знаю, что Кийоси был вашим врагом. Но его смерть – один из самых печальных моментов моей жизни.

«Это чистая правда! – подумала она. – Даже если это и не причина, но я не хочу спать с Хидейори. Настоящая причина – живой человек, его имя Дзебу».

Произошло именно то, на что она надеялась. Она перестала воспринимать Дзебу как убийцу Кийоси. Когда она вновь увидит его, то все будет так, как было в лучшие времена.

Глаза Хидейори выражали скрытую тоску.

– Но все же скажи мне, что стала бы моей, если бы не клятва! Не был ли я для тебя желанным?

– Прошло столько времени с тех пор, как я лежала с мужчиной последний раз, что я забыла, как он выглядит, – сказала Танико. Сейчас это была уже ложь. – Но даже несмотря на это, мой господин, я нахожу вас очень привлекательным мужчиной, и, если бы я могла переспать с кем-либо в Камакуре, то я выбрала бы вас.

Это было правдой! Она почувствовала возбуждение, вызванное его желанием. Он относился к тем мужчинам, к которым ее притягивало, подобным Кийоси или Кублаю. Он даже немного напоминал ей Дзебу. В любви у него явно была та же повадка…

– Хорошо. Пока ты живёшь в Камакуре, я не хочу видеть никого возле тебя, кроме себя. Может быть, придет тот день, когда мы найдём возможность освободить тебя от твоей клятвы…

Танико лежала в одиночестве, ее голова покоилась на видавшем виды деревянном подголовье – ее спутнике в течение всей жизни Танико. Сон не шел к Танико. Хидейори напугал её. Ей показалось, что она почувствовала, как его желание окружает ее столь надежно, как прутья клетки. Она зашла в клетку сегодня, не зная, какая опасность ее подстерегает внутри. Она гадала, насколько сложно будет избавиться от нее.

Глава 9

На вершине холма под названием Тонамияма Ацуи сдержал свою лошадь, чтобы насладиться открывшимся перед ним пейзажем. К востоку вырастали вершины, покрытые снежными шапками и отливающие золотом под лучами заходящего солнца, к востоку виднелось море, разделяющее Страну Восходящего Солнца и Корею. Где-то за этим морем находилась удивительная страна, из которой Муратомо-но Юкио привёз варваров, составляющих большую часть его армии.

Ацуи почувствовал приступ страха. Никто не знал, как они выглядят или сколько их, но каждый слышал страшные истории, которые о них рассказывали. Они в два раза превышали рост нормального человека, питались сырым мясом, издавали запах тигра, кожа варваров была чёрной. Военачальники Такаши, такие как дядя Нотаро, осмеивали утверждение, будто невежественные дикари могут создать угрозу сорокатысячной прекрасно обученной и хорошо вооруженной армии самураев. Они говорили, что эти истории являются выдумкой и что они делают из варваров сверхчеловеков. Невдалеке сидел на чёрной лошади Такаши-но Нотаро, одетый в красное парчовое кимоно генерала, которое он носил под доспехами, и совещался с командирами, которые, сидя верхом, образовали полукруг.

Они указывали на гребень горы, расположенной вдали, где белые флаги Муратомо трепетали в багряном небе. Между холмом Тонамияма и пиком, где были расположены войска Муратомо, находилось ущелье под названием Курикара. Долина и ущелье, окружающие его, были густо покрыты соснами. Позади Ацуи, заняв пространство от холмов на юг, сорок тысяч самураев преодолевали откосы. В гуще сосен их было почти не видно. Изредка Ацуи видел воина или группы воинов, пробивавшихся через заросли деревьев.

Исороку, молодой самурай из Хёго, который был другом Ацуи, так как они были одного возраста, ехал рядом с ним.

– Похоже, их стало гораздо больше, чем было в Ишибасиме, – сказал Исороку, указывая на знамена.

– Да, мы не можем войти в ущелье, пока они занимают этот холм, – сказал Ацуи.

Лишь немного сведений удалось получить армии Такаши из районов, по которым прошла армия Юкио. Такаши удалось узнать, что Юкио ведёт большую армию и что столица напугана. После их осенней победы в Ишибасиме они пересекли узкий хребет из Хонсю в Хэйан Кё, где армия зимовала и собирала подкрепление. Очевидно, что Юкио, как обычно, ушел на зимние квартиры. Затем в Пятом месяце Года Тигра огромная армия Такаши ушла из столицы и направилась на север, для того чтобы встретить Юкио и уничтожить его.

Они провели день, восхищаясь озером Бива, самым большим озером Священных Островов. Целая армия ждала, пока Нотаро возьмет лодку и поплывет к покрытому соснами острову Тикубушима, где он занимался пением и игрой на лютне у гробницы ками острова. Он даже сочинил стихотворение в ее честь, затем армию поразили слухи, что перед Нотаро появилась жрица в виде Красного Дракона и обещала ему победу над повстанцами.

Вчера они начали подъем на горы, образующие разделительную полосу между домашними провинциями вокруг столицы и тихим севером страны. В полдень Ацуи достиг пика, с которого он мог оглядеться и обозреть озеро Бива – серебристую водную гладь – и увидеть впереди перекатывающиеся волны моря на длинной северо-западной прибрежной полосе и ряды воинов под острыми выступами гор.

Он почувствовал острую боль, вызванную страстным влечением к Хэйан Кё. Теперь каждый день Садзуко будет растить их ребенка, зачатого после его возвращения с победой из Ишибасиямы. По мере того как они спускались с вершины и озеро исчезало, он почувствовал, что оставил дом и безопасность за спиной и отважился проникнуть на неизвестную и полную опасности землю.

Ацуи не хотел признаться себе, что он не любил войны. Он не хотел участвовать в настоящем сражении. Может быть, пройдут часы в ожидании или езде верхом. Затем внезапно кто-то схватит тебя за горло – и всё будет кончено! Большинство войн, казалось, состояло из вражды, насилия и умерщвления. Ацуи был особенно разочарован воспоминаниями об уничтожении храмов вокруг Мары. Даже женщины и дети, жившие в храмах, были заживо сожжены или порублены мечами. Великий Дайдодзи, возраст которого равнялся шестистам годам, был сожжен дотла по приказу Нотаро.

Ацуи старался не замечать, когда группа его воинов совершала насилие над крестьянами или пытала пленных врагов-самураев до смерти. Однако было очень сложно допускать подобные вещи, ведь они столь сильно потрясали юношу!

Поступила команда разбить лагерь на вершине холма Тонамияма.

– Разве мы плохо отдохнули накануне у озера Бива? – нетерпеливо спросил Исороку.

– Ты считаешь, что было бы лучше пересечь долину и столкнуться с врагами на вершине холма? – спросил Ацуи. – Посмотри на эти флаги Муратомо. Должно быть, их там от пятидесяти до ста тысяч. Вот почему мы остановились.

Слуга Ацуи разбил палатку, и юноша послал его к Исороку, чтобы тот разбил палатку для него позади первой.

Когда наступила ночь, Ацуи и Исороку сели в кругу воинов, которых им предстояло вести в бой. Им нравился обед из необработанного риса и жареная форель из озера. Воины Ацуи имели богатый опыт в добывании пищи, что было особенно ценно, так как продовольствие закончилось вскоре после того, как они покинули столицу. Они, подобно саранче, пожирали все, что можно, опустошая фермы, попадающиеся им по дороге. Это был позор, так как владельцы земель, по которым они шли, были преданными союзниками Такаши. Ацуи был удивлен тем, что снабжение было организовано на столь низком уровне. Юноша с удовольствием представлял себе, что если бы его отец Кийоси был главнокомандующим этим войском, то воины были бы сыты и продовольствия было бы достаточно, чтобы достигнуть северных провинций, составляющих оппозицию режиму Такаши. Теперь, когда они шли через горы, ферм было мало и они были расположены на значительном расстоянии друг от друга. Недостаток продовольствия явился труднопреодолимым препятствием.

Насытившись, Ацуи снял с ремня флейту, которую теперь он носил с собой постоянно, и заиграл «Цветы персикового дерева». Все окружающие его воины хранили почтительное молчание ещё долго после того, как он закончил играть.

– Ты играешь так хорошо, что, мне кажется, принесёшь нам удачу, – сказал Исороку. – Боги увидят нас и даруют победу!

– Значит, победа даётся лучшим музыкантам? – с улыбкой спросил Ацуи.

– Разве Такаши не лучше образованы, чем Муратомо? – с готовностью спросил Исороку. – И разве мы не выходили всегда победителями в сражении с ними?

– Мы всегда превосходили их числом, – сказал Ацуи. – В те времена, когда жив был мой отец, мы часто превосходили их умением. Но сейчас мы не знаем, что ждёт нас по ту сторону холма.

Он показал рукой на холм, где развевались флаги Муратомо, невидимые в темноте.

– Хотел бы ты умереть в бою, Ацуи? – спросил Исороку.

– Я хотел бы жить, – покачал головой Ацуи. – Конечно, лучше умереть в сражении, чем попасть в плен и быть подвергнутым позорным пыткам. Но по какой еще причине можно желать смерти?

– Я иногда испытываю чувство, что лучше умереть молодым, привлекательным и сильным, совершив отважный поступок, чем состариться и стать безобразным, – сказал Исороку. – Цветы срезают, когда они прекрасны, а не когда они отцветут. Твой отец погиб смертью героя, и все помнят его таким. Если бы он был жив и ныне, я уверен, его уважали бы, но теперь его не почитали бы как бога.

– Я достаточно взрослый человек, чтобы понимать, что я очень молод, Исороку-сан. О жизни я знаю очень мало. Я хочу узнать и сделать больше, перед тем как умру. Я не забочусь о том, будут ли люди считать меня героем или нет, А что касается моего отца, я бы предпочел, чтобы он остался жив и был уважаемым человеком, чем мёртвым и почитаемым, как бог. Мне страшно не хватает его!