Монах (№2) - Монах: последний зиндзя

Внутри все было серо-чёрным от пепла. Пожар сровнял город с землей. Среди обугленных обломков кое-где поднимались остатки стен и почерневшие каменные статуи. Первая встреченная ими группа захватчиков при их приближении бросила оружие и опустилась на колени под ливнем. Самураи взмахнули мечами и ожидали приказа начать отрубать головы. Дзебу допросил человека средних лет, чьи промокшие от дождя халаты, похоже, когда-то были роскошной боевой одеждой. Они китайцы, сказал он Дзебу. Их силой заставили прийти сюда, пригрозив смертью им и их семьям, У них нет причин для ссоры с благородными воинами Страны Восходящего Солнца. Они молили о милосердии.

– Мы всегда убиваем пленных, – сказал Цумиоши, когда Дзебу попросил его оставить китайцев в живых.

– Они не по своей воле подняли оружие против нас, – сказал Дзебу. – Истинный самурай сострадает несчастным, а эти люди оказались здесь по воле злой судьбы. Эти китайцы – умелые, трудолюбивые и цивилизованные люди. Их убийство принесет огромный ущерб!

– Короче, – сказал Цумиоши, – из них выйдут хорошие рабы. Бакуфу имеет слишком мало земли, чтобы преподнести её в награду нашим победоносным воинам. Вместо земли мы преподнесем им бесплатную рабочую силу. Возьмите их и отведите в Хакосаки.

«Я не это имел в виду, – подумал Дзебу, – но жизнь на таких условиях для этих людей лучше, чем немедленная смерть».

Тела валялись везде. В грязной пепельной жиже в них трудно было разглядеть что-то человеческое. Гражданских было мало, потому что при приближении монгольского флота большая часть населения портовых городов была эвакуирована. У многих мёртвых самураев были сорваны доспехи, руки связаны за спиной, а тела покрыты ранами от монгольских стрел, причем сами стрелы были вытащены. Бойня, учинённая над их беспомощными товарищами, привела самураев в ярость, хотя сами они поступили бы точно так же с любыми пленными монголами.

Было взято в плен несколько сотен корейцев. Они ещё более громко обвиняли своих монгольских повелителей. Оставшиеся в живых монголы, сообщили они самураям, собирались держать последнюю оборону на западной стороне разрушенного города, близко к воде, на случай, если флот вернется.

– Эти корейцы не желают ничего другого, кроме как завоевать нас, – кисло сказал Цумиоши. – Они предоставили корабли и моряков для двух флотов захватчиков. Они всегда ненавидели нас!

Тем не менее снова аргументы Дзебу возобладали. Пленные принесут больше пользы живыми.

Потом они наткнулись на монголов, которые притаились под дождем мокрыми коричневыми рядами, держа копья и мечи наготове, воспользовавшись тем небольшим прикрытием, какое давали разрушенные стены храма. Их было более тысячи, тех, кто остался или был оставлен на берегу, когда флот захватчиков уходил, спасаясь от шторма.

– Приканчивая их, мы потеряем много людей, – сказал Дзебу.

– Сегодня наши люди хотят пролить кровь! – прорычал Цумиоши. – Они злы, они пришли сюда в эту бурю, чтобы сражаться, и они хотят убивать монголов!

– Я пришел сюда в эту бурю, потому что я могу говорить с монголами и могу убедить их сдаться в плен, – сказал Дзебу. – Один из самых древних военных принципов повелевает никогда не нападать на загнанного в угол врага. Это слишком дорого обходится.

– Ну, тогда действуй! – Цумиоши с отвращением отвернулся.

Дзебу выбрал место на полпути между самураями и монголами. Он положил нагинату на землю и постарался обдумать аргументы, которые могут повлиять на захватчиков.

– Мы знаем, как воздать честь смелому врагу, – сказал он. – Вы напрасно отдадите свои жизни, если будете продолжать сражаться. Шторм уничтожил ваш флот. Вы последние из своей армии остались па берегу. Мы охотно примем вашу почётную сдачу в плен. В этом нет позора. Глупо бесцельно проливать кровь.

Кто-то откликнулся:

– Вы сделаете из нас рабов. Мы лучше умрём!

Под дождём просвистело копьё, хорошо нацеленное и с силой брошенное. Дзебу отразил его своей нагинатой. Полетели ещё копья. Позади себя он услышал боевой клич самураев. Они бежали мимо него, с трудом двигаясь по мокрому серому пеплу, ряд за рядом, держа наготове мечи и нагинаты.

В рукопашном ближнем бою боевой стиль самураев значительно превосходил монгольский. Без лошадей, с бесполезными под дождем и ветром луками и стрелами, монголы были слабее. И их было меньше. Мечи самураев поднимались и опускались, как серпы крестьян на поле, где созрел урожай. У Дзебу сегодня не было никакого желания сражаться, да он и не был нужен. Хотя его тошнило от убийства, он стоял на месте и наблюдал.

В середине толпы монголов на небольшой груде камней стоял, выкрикивая приказы и подбадривания, знакомый седобородый человек – Торлук. Дзебу слышал, что Торлук получил командование над китайскими войсками и Южным флотом Янцзы. Этот важный плацдарм находился под его началом, и сейчас он собирался умереть, защищая его. Молотя направо и налево рукояткой нагинаты, Дзебу пробирался сквозь толпу сражающихся. Он расталкивал людей в стороны, пока не оказался в переднем ряду самураев.

– Торлук! – позвал он. – Торлук, подойди ко мне!

Их глаза встретились. Торлук был потрясен, узнав его. Старый монгол с рёвом соскочил с коня и бросился на Дзебу, размахивая саблей. Дзебу бросил нагинату стоящему рядом испуганному самураю и ожидал нападения Торлука, выставив вперед безоружные руки.

Подозревая западню, Торлук ослабил натиск и начал медленно кружить вокруг Дзебу. Возраст, подумал Дзебу, сказался на Торлуке сильнее, чем на Аргуне. Он двигался медленнее, менее уверенно, чем раньше. Дрожь суеверного страха пробежала по его лицу.

– Значит, ты ещё жив, – сказал Торлук. – Я слышал, что ты жив, но не мог поверить в это!

– Да, я жив, а твой хозяин, Аргун, мёртв, – сказал Дзебу.

Что-то – страх, горе? – исказило лицо Торлука, но было вытеснено решительным, сосредоточенным взглядом профессионального бойца.

– А теперь ты собираешься убить меня и завершить свою месть?

Дзебу засмеялся.

– Конечно же, ты хочешь умереть в битве, но я приготовил тебе более жестокую участь.

При этих словах Торлук бросился на него, подняв саблю и нацелившись ударить в шею Дзебу. Дзебу отклонился вправо от Торлука, так что сабля монгольского военачальника лишь слегка оцарапала грудь зиндзя. Дзебу поймал руку Торлука с протянутой саблей в захват, выкручивающий запястье, поворачивая бородача вокруг себя и медленно увеличивая усилие, чтобы заставить его выронить саблю. Торлук извернулся в объятиях Дзебу, склонившись ему за спину. На мгновение Дзебу через плечо заметил кинжал, блеснувший в левой руке Торлука, и острие клинка ударило в латы Дзебу, но не пробило их. Дзебу подставил плечо под Торлука и перебросил его через себя; тот упал на спину с глухим стуком. Пока Торлук лежал оглушенный, Дзебу вынул оружие у него из рук и быстро связал монгола его же собственным арканом из сыромятной кожи.

Вокруг сражались самураи и монголы. Дзебу в отчаянии отвернулся. Произошло то, о чем он предупреждал Цумиоши: истребление последних монголов обойдется дорого. Даже хотя самураи превосходили монголов численностью и военным искусством, каждый убитый монгол забирал с собой по крайней мере одного самурая. Они сражались с силой, которую дает сознание того, что они уже мертвы. Кольцо сражающихся воинов становилось всё меньше и меньше. Его окружало гораздо более широкое кольцо погибших. Самураи и монголы лежали бок о бок в смерти, как никогда не смогли бы лежать в жизни. Океаны крови, подумал Дзебу. Океаны крови!

Когда Дзебу притащил к нему взятого в плен Торлука, Цумиоши сказал:

– Теперь я понимаю, почему эти пришедшие из пустыни варвары завоевали полмира. У них есть истинный боевой дух. Этого нельзя сказать о человеке, пока не прижмёшь его спиной к стене. Кто это тут?

– Командующий этим плацдармом, гурхан Торлук, – сказал Дзебу. – Теперь, когда их вождь у нас в руках, может быть, остальные сдадутся.

Торлук понимал язык Страны Восходящего Солнца и говорил на нём, хоть и с акцентом.

– Мне не повезло – я попал в плен, хотя надеялся умереть в битве. Эти люди, мои бойцы, никогда не сдадутся! А наши пустынные земли вскормят еще десятки тысяч воинов. Не думайте, что вы, самураи, сегодня одержали окончательную победу. Когда новость о нашей гибели достигнет ушей Кублай-хана, его ярость будет ужасной, как этот тайфун. Мы вернемся! Мы вернемся снова и снова, пока не победим!

– Мы тоже никогда не сдадимся, приятель, – сказал Миура Цумиоши, вытаскивая длинный меч.

– Подождите! – быстро сказал Дзебу. Цумиоши повернул к Дзебу оскорбленное лицо.

– Ты же не думаешь, что я оставлю этого человека в живых? Он один из тех, кто развязал эту войну с нами.

Цумиоши прошипел:

– К тому же он даже не хочет жить!

– Я знаю, – сказал Дзебу. – Но, генерал, я настоятельно советую вам отправить его обратно к Великому Хану, и, может быть, еще нескольких пленных монголов. Я хочу, чтобы Великий Хан из первых рук получил известие о том, что произошло здесь с его флотом и его армией. Ему сообщат, что мы никогда не сдадимся и что мы уничтожим любую посланную им экспедицию так же, как уничтожили эту. Что, как вы думаете, почувствует гурхан Торлук, будучи единственным оставшимся в живых монгольским полководцем и принеся Кублай-хану весть о поражении? Это будет достаточным наказанием за его участие в этой войне! Конечно, он хочет умереть. Это будет гораздо менее болезненно для него…

– Мне это не нравится, – сказал Миура Цумиоши, – но в том, что ты говоришь, есть резон.

Он повернулся к Торлуку:

– Я приказываю тебе вернуться к твоему Великому Хану и рассказать ему, как велико было это поражение. Сообщи, что самураи никогда не сдадутся ему!

– Вам не нужно приказывать ему, – сказал Дзебу. – Он доложит все это Великому Хану, потому что таков его долг монгола!

Битва всё ещё продолжалась. Под проливным дождем толпа самураев окружила небольшой кружок обречённых монголов. Дзебу вопросительно посмотрел на Цумиоши, тот кивнул. Дзебу шагнул к сражающимся воинам. Он прокладывал путь к переднему ряду самураев, крича, чтобы те прекратили бой. Почва под ногами была настолько пропитана кровью, что даже ливень не мог смыть её.

Наконец он взглянул в лица немногих оставшихся монголов, злых, напуганных, обречённых, готовых умереть. Он жестом разорвал кольцо самураев, ощетинившееся мечами и нагинатами.

– Довольно! – сказал он по-монгольски, повышая голос, чтобы его расслышали сквозь ветер и дождь. – Хватит сражаться! Ваш гурхан Торлук взят в плен. Он отправляется домой, и те из вас, кто остался в живых, пойдут с ним.

Первый монгол уронил свое копьё, другой бросил на него свою саблю. Скоро все оружие было со стуком свалено в кучу. Самураи дали им дорогу, и Дзебу увел их прочь.

Глава 24

Хакосаки, хотя монголы там не высаживались, был разрушен почти так же, как Хаката. Город уничтожила вода, а не огонь. В разгар тайфуна волны, более высокие, чем стены, разбили стены на камни и унесли большинство домов. От домов, которые не были смыты, остались лишь поломанные деревянные столбы вперемешку с разбросанными камнями и обломками кораблей. Пробираясь по пляжу мимо разрушенного города, Дзебу видел выброшенные волнами на пляж тела утонувших людей и лошадей. Шторм выбросил на берег морскую живность, рыб и крабов, и расшвырял повсюду чёрно-зелёные кучи морских водорослей, разлагающихся на воздухе. Вокруг начали роиться мухи.

В облаках виднелись голубые просветы – похоже, солнце может появиться уже сегодня. Ураган бушевал два дня и две ночи, но сегодня утром дождь наконец прекратился, ветер стих, и люди начали выходить на берег бухты Хаката, чтобы осмотреться. Снова наступила удушливая жара. Вблизи Хакосаки народ собрался вокруг груды дерева, бывшей останками «Красного Тигра». Корабль был так велик и выброшен так далеко на берег, что выдержал все удары шторма. Сакагура со своими людьми разрубал шпангоут на небольшие бревна и складывал их прямоугольным штабелем.

Вскоре после того, как Дзебу встал в первом ряду присутствующих на похоронах, появилась карета Танико, и она вышла, опираясь на руку Саметомо. Её глаза покраснели от слез, лицо осунулось. Дзебу молча встал рядом с ней. Вышла процессия жрецов, за ней самураи несли небольшую кобая на пятнадцать человек. Посреди корабля, одетый в белое кимоно, был посажен Моко. Тишину нарушили барабаны, колокола и гонги, жрецы начали нараспев читать сутры. Музыка и пение продолжались долго, Дзебу поймал себя на том, что хотел бы услышать, что сказал бы Моко об утомительности всей этой церемонии. Наконец жрецы закончили обряд. Сакагура подошел к Дзебу.

– Есть ли у твоего Ордена песнопение или молитва, которую можно прочитать о душе моего отца?

– Я скажу кое-что, – сказал Дзебу. Он стоял возле погребального костра, его белый халат развевался на лёгком ветру, на него смотрели люди, собравшиеся, чтобы воздать Моко последние почести.

– Более трех циклов назад, в год Дракона, я встретил этого человека на дороге Токайдо, и с того дня и до этого он был моим другом. Когда я впервые встретил его, он был простым человеком из маленькой деревни, но он был плотником и достиг мастерства в своём деле. Его труд был его путём проникновения в тайны жизни. Он путешествовал по дальним уголкам земли и принёс оттуда открытия, приносящие огромную пользу людям. Он сконструировал и построил корабли, помогавшие нам обороняться от монголов. Его чувство долга заставило его добровольно отправиться в рейд в самую середину флота монголов, и в этом рейде он погиб. Он погиб, спасая мою жизнь.

Дзебу умолк, чувствуя, что если он скажет ещё хоть слово, то разрыдается вслух. Выглянуло солнце и ослепило его. Он посмотрел на Танико. Слёзы снова бежали по её лицу, обильные, как вчерашний дождь. Наконец Дзебу почувствовал, что в силах продолжать.

– И всё же, говоря всё это о Хаяме Моко, я сказал не всё. Что было смыслом его жизни? Когда Моко умер от своей раны, мудрый брат из моего ордена сказал мне, что тех, кто умер в расцвете своих сил, тех, о ком мы говорим, что смерть подкосила их слишком рано, не нужно оплакивать. Моко жил так, что, если бы он прожил тысячу лет, мы всё равно сказали бы, что его жизнь была слишком короткой. Он умер без оружия в руках, пожертвовав собой ради спасения других, не нанеся ни одного удара. Он не давал священнических обетов, тем не менее он ни разу в своей жизни не обидел ни одно существо. Его жизнь была посвящена созиданию. Почему он умер от руки другого человеческого существа? Мы никогда не должны переставать задавать себе этот вопрос! Моко своим ответом послал нас на поиск, на поиск ответа на вопрос: почему люди убивают других людей? В этом поиске смысл жизни и смерти Моко…

Когда Дзебу замолчал, наступила долгая тишина. Затем Сакагура шагнул к костру, держа в руке горящий факел.

После похорон Сакагура и Дзебу сели в одну из уцелевших в шторм кобая, чтобы поискать какие-либо следы вражеского флота. Это был пятнадцатиместный корабль, похожий на тот, в котором похоронили Моко. Жаркое солнце стояло высоко, лёгкие волны в бухте сверкали. Дзебу и Сакагура мало что могли сказать друг другу на пути к устью бухты. Каждый был погружен в собственное горе о Моко.

Их корабль сидел в воде так низко, что они не видели обломков кораблекрушения, пока не подплывали к ним совсем близко. Проходя напротив острова Шинга, они оказались среди разбитых шпангоутов, обломков палуб и корпусов, плавающих вокруг так тесно, что их приходилось расталкивать с пути. Наконец они уже не могли идти дальше. Путь преграждал барьер из разбитого, пропитанного водой дерева. Качающийся на волнах, но прочный, он простирался впереди насколько хватало глаз. Там были и тела, множество тел в одежде солдат и моряков. Они плавали в воде или лежали, запутавшись среди обломков флота Великого Хана. И там были акулы, искавшие добычу, их чёрные плавники разрезали воду вокруг груд дерева.

– Это тянется отсюда до мыса Шинга, – сказал Сакагура, стоя на носу кобая.

Они медленно поплыли на юг вдоль барьера, ища просвет, чтобы выйти в море. Но как бы далеко они ни заходили, картина не менялась, перед ними тянулась все та же стена из обломков кораблекрушения, слишком крепкая, чтобы через нее мог пройти маленький корабль.

– Еще не было видано ничего подобного, – сказал Дзебу, – и, возможно, никогда не будет видано снова.

«Это для тебя, Юкио, – подумал он. – Если ты ещё существуешь в каком-нибудь виде, если ты действительно стоял рядом со мной на поручнях корабля Аргуна, то смотри на это. Твои люди, вдохновляемые твоим духом, одержали победу над теми самыми монголами, что уничтожили тебя!..»

– Их, наверно, прибило друг, к другу у входа в гавань, когда они пытались уйти, – сказал Сакагура. – Они наткнулись друг на друга, и шторм разбил их.

– Они, видимо, потеряли здесь половину своего флота, – сказал Дзебу. – Вероятно, они потеряли намного больше в открытом море. Нам, конечно, придется послать за ними разведывательные корабли, но я не думаю, что они вернутся. По крайней мере, эта экспедиция Кублай-хана окончена.

Десятки тысяч людей утонули, целые армии! Это было трудно представить, это ужасало, вызывало жалость. Случилось так, как Тайтаро предсказывал Юкио и Дзебу много лет назад в Китае: «Сокровища, созданные Изанами и Изанаги, будут защищены ураганом, пришедшим с ками». Со вздохом Дзебу сел, скрестив ноги, на носу кобая, опустив на грудь свое длинноволосое бородатое лицо.

– Сострадательный Будда! – сказал Сакагура, глядя на остатки монгольского флота. Он приказал гребцам идти обратно к Хакосаки и опустился рядом с Дзебу.

– Шике, я благодарю тебя за прекрасные слова, сказанные утром на похоронах моего отца, но твоя речь звучала странно для монаха-воина. Что ты имел в виду под поисками того, почему люди убивают друг друга?

– Орден зиндзя был основан для защиты людей от войны и убийства, поэтому мои слова соответствуют духу Ордена. Спустя много поколений мы были вынуждены признать поражение. Именно поэтому Орден был распущен.

– Ни одна группа, преданная своему делу так, как зиндзя, не может исчезнуть просто так, шике, – сказал Сакагура с понимающей улыбкой. – Но это еще не всё. Мой отец намекнул мне, что ваш Орден просто решил сделаться невидимым.

– А почему это должно интересовать тебя? – сказал Дзебу. Лицо этого юноши сильно напоминало Моко.

– Шике, я нахожусь на перекрёстке моей жизни.

В больших карих глазах Сакагуры появились слёзы.

– Я думал, что я – великий герой. Я восхищался похвалами других самураев. Потом я сделал величайшую ошибку, унесшую так много жизней, в том числе жизнь моего отца, только из-за моей глупой гордости и жажды славы. Всю жизнь я мечтал о продвижении по службе, землях, власти, ранге. Я хотел этих вещей как ради своего отца, так и ради самого себя, шике. Я уважал и любил его. Я знаю, что он был мудрым и сострадательным человеком. И храбрым. Он был храбрым, хотя всегда говорил, что это не так.

Сакагура немного помолчал, не в силах продолжать.

– Он был храбрым, но никогда – глупым, – сказал Дзебу.

– Кое-кто в Камакуре смеялся над ним, шике. Я хотел, чтобы наша семья поднялась так высоко, чтобы больше никто не посмел смеяться над моим отцом. Но вместо этого я стал причиной его смерти. Один из капитанов кобая собирается нанять художника, чтобы тот нарисовал свиток с изображением его героических дел. Он преподнесет его бакуфу вместе с петицией о наградах. Несколько дней назад я хотел сделать то же самое. Теперь это кажется мне смешным. Когда ты сегодня утром сказал, что смерть моего отца заставила тебя отправиться искать ответ на вопрос, почему люди убивают друг друга, я подумал, что если монах-воин может задаться таким вопросом, то может и самурай. Шике, я хотел бы сопровождать тебя в этих поисках, куда бы они тебя ни привели!

«Хороший учитель сначала попытается отговорить своего предполагаемого ученика», – подумал Дзебу.

– Я не ищу последователей, – резко сказал он. – Я не имею понятия, что я сам собираюсь делать сейчас. В любом случае это чувство – что жизнь самурая не подходит тебе – всего лишь преходящий этап. Горе о смерти твоего отца со временем, естественно, будет меньше мучить тебя, и образ жизни самурая снова покажется тебе желанным.

– Ты не понимаешь, шике, – начал Сакагура. Дзебу повернул к нему сумрачное лицо:

– Оставь меня в покое! Я медитирую! – Дзебу скрестил руки на коленях и полузакрыл глаза. Сакагура вздохнул и ничего не сказал. Под ритмичные удары вёсел кобая скользила по искрящейся воде гавани. Через какое-то время Дзебу осознал, что то, что он сказал Сакагуре, отчасти верно. Он действительно не был уверен в своём будущем, и это было очень больно.

Сакагура ничего не говорил до тех пор, пока кобая не была привязана к временному пирсу в Хакосаки. Затем, когда оба выбрались на берег, он повернулся и встал перед Дзебу.

– Извини меня, шике, но ты не понимаешь, что я очень похож на моего отца. Он рассказывал мне, что однажды обещал следовать за тобой повсюду, даже в Китай, и сдержал свое обещание. Так как мой отец приказал мне жить, я хочу занять место, которое он оставил. Я тоже буду следовать за тобой. Везде!

Не давая Дзебу ответить, он повернулся на пятках и зашагал в город. Дзебу стоял, улыбаясь ему вслед, надеясь, что борода скроет улыбку.

Глава 25

Танико и Ейзен прогуливались в сумерках между широким, тихим прудом, где жили карпы, и каменной внешней стеной храма Дайдодзи в древнем городе Наро. Всё вокруг Танико шептало о возрасте и трагедии. Дайдодзи был построен императорами пять столетий назад, когда Наро был столицей страны. Тысячи людей, живших здесь, погибли от огня и меча во время Войны Драконов, когда Такаши в свой ярости обрушились на храм. Теперь на землях Дайдодзи поднимались новые здания. Под руководством Ейзена, чей авторитет среди буддистских священников значительно вырос из-за покровительства Камакуры, монахи и народ Наро перестраивали храм. Танико, совершая торжественное путешествие с Саметомо из бухты Хаката в Камакуру, ненадолго остановилась в Рокухаре, в Хэйан Кё. При первой же возможности она предприняла двухдневную поездку из Хэйан Кё в Наро, чтобы повидаться с Ейзеном и осмотреть ход строительства. Окончив церемонии, они прогуливались по саду, чтобы поговорить с глазу на глаз.

– С прискорбием сообщаю вам, что ваш отец ушел в небытие, моя госпожа, – сказал Ейзен.

– Я только что получил письмо для вас от главного настоятеля храма Рикю-ин. – Рикю-ин был небольшим храмом, основанным учениками Ейзена вблизи Эдо, отдаленной рыбацкой деревушки к северу от Камакуры. Там Шима Бокуден с обритой головой в праздности проводил свою жизнь и целыми днями мечтал о власти под внимательным присмотром монахов дзен, бывших когда-то зиндзя.

– Отчего он умер? – Новость удивила ее, но она не почувствовала горя. На мгновение она устыдилась холодности своего отклика. Она осознала, к величайшему своему изумлению, что фактически чувствует скорее облегчение оттого, что хоть одна из её проблем разрешилась. Её отец больше никогда не побеспокоит её…

– Пневмония, – сказал Ейзен. – Он получал наилучший уход. Он умер вскоре после того, как новость о том, что монгольский флот разрушен, достигла храма. Мне сообщали, что он был доволен этим.

– Может быть, он сказал хоть одно похвальное слово о своей семье? – с тоской сказала Танико. – Неважно. Пожалуйста, молитесь о его душе. – «Был ли облик, который я имела перед тем, как родиться, лицом моего отца?» – спросила она себя. Но она больше не чувствовала себя просвещённой.

– Как только я вернусь в Камакуру, – сказала она, – я увеличу доходы этого храма. Всё наше благосостояние ушло на войну. Я хочу, чтобы вы завершили отливку гигантской статуи Будды, которая заменит ту, что здесь разрушили Такаши. А после этого я хочу, чтобы такая же большая статуя Будды была установлена в Камакуре в память о моем муже, покойном сегуне. Я обещала это ему, когда он умирал. Без него у нас бы не было армий, которые понадобились нам, чтобы отразить монголов.

Ейзен предостерегающе поднял палец.

– Это достойные планы, моя госпожа, но, пожалуйста, вспомните, что, когда Будда был жив, он просил только того, что люди могли дать ему, когда удовлетворят свои собственные нужды. Множество семей нуждается, много людей осталось без крова, у многих детей нет отцов. Умоляю тебя, используй богатство бакуфу для облегчения страданий нуждающихся, прежде чем отливать любые статуи, Существует старинный рассказ о монахе, который зимней ночью нашел прибежище в храме и использовал деревянную статую Будды на дрова. Такова истинная позиция дзен!

Танико горько засмеялась.

– Похоже, вы единственный священник, который так думает. В стране нет ни одного храма, большого или маленького, монахи которого не претендуют на личные заслуги в разгроме монголов. Их молитвы, утверждают они, вызвали тайфун. Они называют его «камикадзе», божественный ураган. Хуже всех – Ношин. Он заявляет, что в день бури все флаги на его храме указывали точно на бухту Хаката. Он требует – не просит, а требует, – чтобы бакуфу наделило его храм большим количеством рисовых земель, чем есть сейчас у любого из старейших храмов.

– Камикадзе, – задумчиво сказал Ейзен. – Этот тайфун не спас наши Священные Острова сам по себе. Это наши самураи два месяца удерживали огромную монгольскую армию на берегу. Если бы монголы укрепились на нашей земле, буря не уничтожила бы их. Истинный божественный ураган – это дух нашего народа.

– В них нет прежнего воодушевления, – печально сказала Танико, – Прошёл всего месяц с тех пор, как прогнали монголов, и уже этот чудесный дух, наполнявший страну, исчез. Все кричат о богатствах, гоняясь за землями, титулами, должностями. А мы практически ничего не можем дать. Фактически мы вынуждены просить самураев и народ о новых жертвах. Кублай-хан попытается напасть еще раз. Мы не будем в безопасности, пока он не умрёт, а может быть, и дольше. Нам нужно ремонтировать оборонительные сооружения, строить новые стены и корабли, постоянно держать армию вдоль находящегося под угрозой побережья. Нам придется экономить ресурсы еще много лет.

– И вы хотите возводить гигантские статуи Будды? – мягко спросил Ейзен.

– Я думала, это сможет напомнить людям, что не надо быть такими эгоистичными.

– У вождей есть только один способ вдохновить свой народ, моя госпожа, – сказал Ейзен. – своим примером. Вы пользуетесь привилегиями правителей. Перестаньте чувствовать себя виновной за то, что ваши подданные предъявляют к вам требования. Помните, боги не гарантируют, что ваша семья вечно будет удерживать власть. Нынешние времена опасны для правителей, моя госпожа. Помимо банд обнищавших рассерженных самураев, скитающихся по стране, людей будоражат любители проповедовать, вроде Ношина, заявляющие, что страдания посланы людям за грехи их правителей. А в такое время, как сейчас, очень легко спровоцировать восстание. Если вы хотите, чтобы ваш режим оставался у власти, правители страны должны вести безукоризненную жизнь.

Он перестал прохаживаться, остановился спиной к карповому пруду и многозначительно посмотрел на неё.

– Что вы имеете в виду, сенсей?

Он поколебался, затем его лицо приняло решительное выражение. При этой моментальной смене выражений она, к своему удивлению, поняла, что даже великий учитель Ейзен может с неохотой говорить что-то неприятное.

– Моя госпожа, я имею в виду, что будет разумно, если монах Дзебу на какое-то время покинет страну.

Танико на мгновение лишилась дара речи. Этот внезапный поворот беседы поразил и разозлил ее. Как смеет этот человек говорить с ней о Дзебу? Как кто-нибудь вообще смеет? Чтобы Дзебу покинул страну? Наряду с радостью победы над монголами её самой счастливой мыслью в последний месяц было то, что они с Дзебу соединятся и ничто больше не разлучит их до конца жизни. Она не верила своим ушам.

– Пожалуйста, простите меня, что я нарушил вашу гармонию, госпожа, – сказал Ейзен. – Просто монаху Дзебу предлагают совершить путешествие.

– Кто предлагает?

Её гнев вырос. Кто-то хочет, чтобы Дзебу покинул страну. Когда она выяснит кто, она пошлёт на них самураев.

– Те, кого когда-то называли «зиндзя», моя госпожа.

– Вы один из них?

– Я и другие члены Ордена много лет делали все возможное для заботы о вашем благополучии и благополучии вашей семьи.

– Почему вы хотите разлучить меня с Дзебу? – На её глазах готовы были выступить слёзы.

– Из всех нас, живущих на Священных Островах, Дзебу единственный, кто способен выполнить эту миссию – поездку на запад. Он поговорит от нашего имени с нашими братьями в далеких краях, представит нас на Совете Ордена, узнает, что происходит в мире, и вернется сюда с точными знаниями. Вы не можете представить, моя госпожа, всю чрезвычайную важность такой поездки. Один человек, путешествующий по свету с востока на запад и с запада на восток, в нынешние времена может изменить ход истории.

Он рассказал ей немного об Ордене и его целях, о его далеко раскинувшихся ветвях, о постоянной необходимости поддерживать связь между его частями. Она с изумлением и даже с испугом осознала, что существует неизвестное ей. Дзебу хранил секреты Ордена даже в постели.

– Все страны на земле сейчас проходят период великих и болезненных перемен, – сказал Ейзен. – Эти перемены могут принести великое благо, но могут принести и страдание невиданного масштаба. Мы, те, кто называет себя Орденом, должны быть в состоянии распространять созидательные идеи, влиять на ход событий. Приёмный отец Дзебу, Тайтаро, до него взял на себя такие же обязательства перед Орденом. Знайте, он оставил мать Дзебу ради многих лет медитации и путешествий.

– Вы просите, чтобы я позволила разрушить моё счастье секретному обществу, о котором я едва знала раньше, ради блага людей, которых я никогда не видела!

– Для блага вашего народа, моя госпожа. Если бы вы знали, что поездка Дзебу могла бы помочь сделать так, чтобы монголы никогда больше не угрожали Священным Островам, вы отпустили бы его?