Психодинамика чуда. Секреты подсознания

Сергей Хольнов

Психодинамика чуда

Секреты подсознания

Вступительная глава

Во-первых, предмет этой книги. Как вы, наверное, и предполагаете, это наши потенциальные возможности, которые, как правило, у подавляющего большинства людей так и остаются в латентном состоянии всю жизнь. Можно сказать, пылятся себе в кладовых подсознания, в то время как любому из нас они бы в жизни не помешали. Этому животрепещущему вопросу были посвящены и другие мои книги, но на сей раз я намерен подойти к нему, можно сказать, с другого конца. Потому что теперь я знаю, во-первых, что именно из описанных мною в прежних книгах психотехник воздействия, а также развивающих приемов и методов вызывает затруднения, а то и вовсе не получается у кого-то из тех, кто за них берется, а во-вторых, мне понятны и некоторые причины затруднений данного рода. Вот я и хочу попытаться эти причины устранить. Иными словами, я намерен, исправляя собственные недочеты, предложить конкретные советы, которые могут существенно облегчить людям овладение некоторыми своими потенциальными возможностями, которые все еще им недоступны.

Особенность же моего подхода к проблеме заключается в том, что, в отличие от некоторых коллег, я предлагаю начинать не с действий, а с психических настроев, которые только и делают возможными любые действия. Однако будем двигаться по порядку.

Наши потенциальные возможности

Я уже сообщал в своих работах – и по-моему, не один раз, – что нормальный человек способен за целую жизнь освоить от двухсот до четырехсот (последняя цифра верна лишь для отдельных индивидуумов) смысловых позиций. Я имею в виду какой-то цельный навык: вождение автомобиля, игра в теннис или на фортепиано, специальность фрезеровщика, гримера или официанта, врача или экстрасенса (не депутата, премьер-министра или президента – эти занятия определенный смысл, наверное, имеют, но смысловые позиции, увы, не образуют).

Конечно, любым из перечисленных навыков люди, посвятившие его освоению достаточное время, овладевают, – в разной степени, конечно, но все-таки овладевают. Скажем, токарь или фрезеровщик тоже может гениально владеть своим ремеслом, то есть быть способным отфрезеровать или выточить что-то такое и так, как никто, кроме него, не сумеет. Вспомните лесковского мастера Левшу, подковавшего блоху – пусть не фрезеровщик он был, но тоже работал с металлом: в общем, будем считать его универсальным мастером по металлу экстра класса.

И это, конечно же, способности сверхнормальные. Точно так же, как, например, у Моцарта, писавшего в шестилетнем возрасте вполне приличные пьесы.

Или «наше все» – Пушкин, из которого стихи сыпались, как из рога изобилия. Для сравнения возьму весьма уважаемого литератора Серебряного века господина Ходасевича. Тот за 2 года упорной работы над книгой стихов сумел выдавить из себя всего 28 стихотворений, причем очень коротких. Среди них были даже просто четверостишия.

Например, такое:

«Пробочка над крепким йодом,

Как ты скоро перепрела!..

Так, вот, и душа незримо

Жжет и разъедает тело».

Кстати, Даниил Андреев, очень уважаемый человек в среде мистицизма, – как, кстати, и его брат, занимавшийся литературоведением, – восхищался глубиной мысли, заложенной в этом четверостишии, и точностью образа.

А на мой взгляд, сие творение Ходасевича отнюдь не рождено, а изобретено, то есть придумано в муках. Что, бесспорно, снижает его ценность в свете того, о чем мы с вами беседуем. Зато у Пушкина стихи молниеносно рождались и бродили, как хмельной напиток, в его курчавой голове… И это, бесспорно, – тоже сверхнормальные способности. А ведь в лицее он был, по-нашему, двоечником: закончил курс предпоследним.

Примеры совсем уж «волшебных» способностей я приведу немного позже.

В общем, нам придется констатировать тот факт – для кого-то печальный, а для кого-то и наоборот, – что нормальным для каждого из нас является какой-то собственный набор возможностей. Кто-то другой может больше, ну а кто-то – меньше.

Вспоминаю первую половину 90-х годов прошлого века, когда жив был Вячеслав Цой, чьим именем названа у нас Академия боевых искусств, – его убили в августе 96-го, и до сих пор, как у нас водится, не выяснено, кто это сделал. Скорей всего, какие-то криминальные разборки. Могу только предположить, из-за чего.

Так вот, у Вячеслава был отличный тренировочный зал неподалеку от Невского проспекта. И пускал он туда не только профессионалов и тех детишек, из которых растил бойцов (не лично, конечно, – у него работала группа сильных тренеров), но и просто своих знакомых, интересовавшихся боевыми искусствами Востока. Более того: очень часто Цой приглашал из-за границы самых именитых мастеров, чтобы провести цикл занятий по тому или иному виду искусств. Причем не только по хапки-до – это его «родной» стиль, – но и по внутренним стилям боевых искусств: тайцзи, багуа, синь-и.

Должен заметить, что меня-то интересовали как раз внутренние школы – работа с энергиями, в том числе и психическими, цигун, нейгун и т. п.

Ну, и вместе со мной в течение полутора лет приходил в зал Цоя на тренировки один молодой университетский китаист – кандидат наук, между прочим. Он пытался освоить стиль лян-си-фа багуа. И даже не стиль целиком, а просто тао-лу – всего лишь круговую форму стиля, которая обычно исполняется на показательных соревнованиях.

Вообще-то, багуа можно смело назвать вершиной внутренних школ – тем более лян-си-фа: стиль восьми триграмм, считающийся самой изощренной разновидностью багуа. (Обычно учителя багуа, начиная с легендарного Дун Хайчуаня, берут в обучение только тех учеников, которые уже овладели в достаточной степени каким-то другим стилем – например, тайцзи или синь-и.)

Но первая ладонь круговой формы лян-си-фа – это лишь вступление к тао-лу; по-моему, она проста как дважды два. Конечно, если копнуть поглубже, то и в ней сыщется множество тонкостей, но тому парню, честно говоря, было не до них. Ему лишь хотелось научиться выполнять, скажем так, что-то, похожее на тао-лу багуа стиля лян-си-фа.

И вот в течение полутора лет я наблюдал, как он 2–3 раза в неделю, часа тоже по три, пытался освоить эту первую, можно сказать, вступительную ладонь. И, к превеликому сожалению, абсолютно безрезультатно. Всякий раз он бодро являлся на занятие и к его концу, вроде бы, что-то приблизительно запоминал, – очень коряво, конечно, но что-то похожее на эту коротенькую ладонь он все-таки воспроизводил. Однако уже на следующем занятии выяснялось, что он снова не помнит ничегошеньки. И парень заново принимался осваивать все тот же нехитрый набор начальных движений. С обреченной настойчивостью Сизифа!

Я все ждал: когда же ему надоест попусту убивать время? Но то был очень упорный человек – недаром сумел одолеть китайский! Он долго не хотел сдаваться…

Ладно, что уж далеко ходить! Некогда я – наверное, целый год – пытался обучить вечерами собственную жену хотя бы первому дуаню классической формы тайцзи стиля ян в академической интерпретации. Просто для здоровья – вместо зарядки.

Каюсь: освоить его жена под моим руководством, увы, так и не сумела. Причем усилий с моей стороны, положенных на ее обучение, наверняка хватило бы на то, чтобы написать еще одну книгу, по меньшей мере.

Разумеется, в принципе, я мог бы все-таки добиться своего, изменив ее, жены, состояние сознания, но она панически таких вещей боится. Она и меня боялась, когда я занимался какими-то психологическими опытами; просто умоляла никогда в ее присутствии ничего подобного не начинать. А уж наводить на нее транс – боже упаси!..

Так в чем же дело? Почему ни китаист, ни моя жена никак не могли освоить нехитрый набор движений? Если мы возьмем за основу какую-то биоэнергетическую модель, то есть зададим этот вопрос, предположим, китайскому традиционному целителю или даже нашему «полевику» – именно так называют себя сегодня экстрасенсы, работающие с энергиями, – то и тот и другой уверенно укажут на макушку. Именно здесь, на вершине головы, располагается главный центр канала трех частей тела, или трех обогревателей, как говорят китайцы. А у индусов этот центр называется сахасрара-чакрой.

Кстати, выдающийся китайский мастер боевых искусств Чэн Жуцын – я учился у него полгода – говорил, шлепая себя по макушке, что у хорошего бойца «здесь все должно быть раскрыто, как зонтик». А потом еще широко разводил руки. Оно и понятно: нашей кинестетической памятью, или, как еще говорят, «памятью» тела, как раз и заведует «макушечный» центр.

Ну, а у бедняги-китаиста, работающего в основном другим центром, лобным (аджня-чакра у индусов, или центр канала толстого кишечника у китайцев), макушка, грубо говоря, не тянет. Дело в том, что лобный и «макушечный» центры могут друг друга гасить. Когда человек чересчур нагружает один из них, а при этом еще недостаточно использует второй – тот и вовсе «гаснет», или перегружается, как говорят «полевики». (Кстати, это – одна из причин, по которой не стоит злоупотреблять каким-то одним центром в ущерб остальным, даже если дело касается нашего хваленого интеллекта.)

Впрочем, сейчас мы воспользуемся другой моделью – психологической. (Разговор о психологических моделях вообще нас ожидает в самое ближайшее время.)

Итак, мы можем с полной уверенностью утверждать, что нормальному состоянию каждого человека соответствует лишь определенный набор возможностей. Остальные возможности закрыты для него набором ограничений, естественных для этого нормального состояния. Можно даже сказать так: наше нормальное состояние сознания – это и есть полный перечень наших возможностей (разумеется, в этом состоянии). Стараться прямо из него овладеть еще чем-то – все равно что пытаться таранить лбом Великую китайскую стену.

В каком-то другом состоянии сознания, измененном относительно нашего нормального состояния, мы автоматически обретаем и какие-то новые возможности (а какие-то из прежних теряем). Таким образом, переходя в различные измененные состояния сознания, или психические позиции, как мы говорили раньше, мы способны научиться очень многим удивительным вещам, в том числе и таким, которые в нормальном состоянии сознания представляются нам чудесами.

Универсальный ключ – состояние сознания

Теперь отвлечемся на наши возможные состояния сознания. Вероятно, кто-то из вас читал мою со Шлахтером «Психодинамику колдовства, или Введение в паралогию». Тот, кому эта книга знакома, наверное, помнит, что в ней, где-то в первых главах, предложен некий график, у которого горизонтальная ось – воля, а вертикальная – психическая активность. Можно описать окружность с центром – в точке пересечения этих осей. Для каждого из нас следует, вероятно, подобрать какой-то свой радиус этой окружности. Все, что окажется внутри нее – это доступные нам состояния сознания с той или с иной степенью активности и с определенной силой воли. Впрочем, на самом-то деле – если, конечно, соблюсти точность, у нас получится не окружность, а какой-то эллипс, причем смещенный по одной из осей. Это связано с тем, что у одного психика легко разгоняется, но тяжело тормозится, а у другого – наоборот. Да и границы волевого потенциала у разных людей варьируются.

Но в этот график следовало бы добавить еще несколько осей, прежде всего, ось психической силы, а затем две эмоциональные оси, соответствующие модальности и силе эмоций… В общем, у нас тогда получится пятимерный график, и в фигуру на этом графике влезет на много-много порядков больше точек. Только представьте себе, сколько всевозможных точек может на нем существовать для каждого из нас! А ведь все это – наши потенциальные состояния сознания, наши психические позиции. И, повторюсь, у каждой из них – собственные возможности и ограничения. Разумеется, далеко не все они для нас полезны. Тем не менее, среди них немало и таких, которые соответствуют чрезвычайно продуктивным настроям – с точки зрения иррациональной психологии.

Между прочим, имеется и еще одна ось более частного характера, которая соединяет два наших важнейших нормальных состояния сознания. О ней я вскоре расскажу подробнее.

Я так настойчиво об этом говорю – буквально разжевываю тему, потому что крайне важно, чтобы вы с самого начала поняли, как соотносятся психические настрои с нашими возможностями. В дальнейшем это нам понадобится и не раз.

Тем не менее, изменить свое состояние желательным для нас образом мы, как правило, не можем: во-первых, не умеем, главное – мы просто не приучены этим заниматься. Нам никто не подсказал, что именно это стоит попробовать.

Предположим, некто прочитал книгу по экстрасенсорике и узнал – чисто теоретически – о силовом поле между ладонями, обращенными друг к другу. Человек разводит руки указанным образом и пытается кинестетически поле ощутить. И большинство людей действительно что-то почувствуют, потому что для этого не нужно серьезно изменять свое сознание. Но для того чтобы уверенно ощущать биополя окружающих, да еще практически использовать эту способность, требуется изменять свое нормальное состояние уже достаточно сильно.

В своих книгах я называл такие измененные состояния сознания психическими позициями, или настроями. Например, позиция охотника, или сталкинга, – это состояние, в котором внутренний диалог, который мы постоянно ведем сами с собой, уже значительно ослаблен, эмоции успокоены, а внимание целиком сосредоточено либо на внешних, либо на внутренних процессах. Англоязычные «энэлписты» называют аналогичный психический настрой, при котором внимание сконцентрировано на реакциях пациента, состоянием «ап-тайм».

Итак, обычно человек, который пробует самостоятельно научиться чувствовать свое или чужое биополе, прежде всего, концентрирует внимание на кинестетическом ощущении в ладонях (или в ладони). То, что он начинает именно с собственного биополя, прежде чем перейти к чужому, – абсолютно правильно. Неверно другое: то, что он старается нечто почувствовать ладонями прямо в своем обычном состоянии сознания. При таком сосредоточении его психическое состояние, конечно, изменяется само собой, но лишь в очень незначительной степени. А потому он и не получает надежного результата.

Иное дело – правильно обученный экстрасенс, который уже не раз и не два погружался в нужное состояние: сама попытка почувствовать чье-то биополе служит для него «якорем», погружающим его в нужное состояние.

Поясню: «якорями» психотерапевты, гипнологи, «энэлписты» и некоторые другие профессиональные коммуникаторы называют некие особые впечатления – зрительные, слуховые или кинестетические, – которые автоматически изменяют психический настрой пациента в соответствии с принципом условных рефлексов. Грубо говоря, сначала человека вводят в определенное психическое состояние и затем на него, на это состояние, устанавливают «якорь»: например, простым нажатием пальца на определенную точку тела (кинестетический «якорь»), особым жестом (визуальный «якорь») или как-то иначе. В дальнейшем при повторном нажатии на эту точку (при повторении жеста) пациент автоматически переходит именно в тот психический настрой, на который первоначально установлен «якорь».

Ну, или кто-то другой, стремящийся овладеть техниками гипноза, – предположим, эриксонианского гипноза, но при этом сосредоточенный именно на самих техниках и только. По аналогичной причине и этот человек внятного результата обычно не достигает.

Продолжим наши вполне вероятные предположения.

Затем тот и другой идут на какие-то обучающие семинары; естественно, каждый – по своей теме. А на семинаре присутствуют, скажем, человек сто, а иногда и больше, если ведет его человек в своей области известный. По этой причине специалист, проводящий занятия, никак не может поработать индивидуально с каждым из присутствующих. А наведение транса на большую группу людей в целях индивидуального обучения – не очень-то благодарное занятие: нужная степень погружения достигается у пятнадцати – максимум, двадцати процентов собравшихся. Правда, и остальные, по меньшей мере, хорошо расслабляются. Вдобавок приводится в действие механизм взаимного индуцирования, о котором я неоднократно говорил в своих книгах. Но всего этого оказывается, как правило, недостаточно, чтобы каждый научился чему-то существенному.

Но, предположим, человек попадает в какую-то небольшую группу (8-10 человек; идеальная группа для обучения гипнозу), занятия в которой, к тому же, строятся грамотно. Допустим, это группа по эриксонианскому гипнозу. Тут уже руководитель может немного поработать с каждым из учеников индивидуально. А помимо этого, он то и дело разбивает своих подопечных либо на пары, либо на тройки (это зависит от выполняемого упражнения), и слушатели отрабатывают подстройку и ведение, то есть наведение транса или погружение в транс, а затем – и его углубление, и, даже возможно, утилизацию.

(Следует заметить, что «энэлписты» рассматривают любые наши измененные состояния сознания, любые психические позиции как разновидности транса, и в таком подходе, нужно признать, имеется рациональное зерно; во всяком случае, в практическом отношении.)

В итоге что-то получается (в плане обучения), но, конечно, и в этом случае результат далек от идеала. Как правило, слушатели семинара осваивают лишь какую-то часть того материала, который был им изложен. Потому что семинар длится обычно лишь 2–3 дня – максимум, неделю. Ведущий же вкладывает в него целую программу, которую, по-хорошему, следовало бы растянуть на год-полтора, а то и на два.

Между тем, наше подсознание весьма и весьма инертно, когда дело касается приобретения какого-то навыка тем более такого, который связан с переструктуризацией психики. Эту информацию из внешнего мира подсознание мгновенно ловит и откладывает в свои анналы. А вот обработка этой информации с последующим ее применением протекает совсем по-другому, поскольку этот процесс связан с внутренней перестройкой.

Во время гипотетических семинаров, о которых мы говорим, их участник за день получает, как правило, по 15–20 интервенций, связанных с обучением по программе, а на следующий день – еще столько же… Его подсознание просто не справляется с предложенной нагрузкой. А следовало бы проводить лишь одну интервенцию в одно занятие, – максимум две или три, но, конечно, при том условии, что они взаимосвязаны и друг друга дополняют. А затем следовало бы дать подсознанию хотя бы 2–3 дня на обработку полученного материала, его усвоение и собственную реконструкцию. Однако же, если действовать правильно, то семинар растянется на год или полтора.

Так поступают только в каких-то специализированных школах или постоянных группах для занятий. И там действительно чему-то можно научиться – при условии, конечно, что школа обучает чему-то реальному.

Года три назад я полностью прекратил индивидуальные занятия с людьми, – когда почувствовал, что они вредят моему здоровью. Но не так давно их возобновил, правда, с очень малым числом партнеров – буквально с двумя людьми. Один из них – преуспевающий бизнесмен. На данном этапе его задача – по-новому структурировать свою психику, научиться кое-чему полезному для коммуникаций с различными людьми и скорректировать некоторые свои стандартные реакции.

На первом же занятии после официального наведения транса средней глубины я провел интервенцию в метафорической форме – то есть партнер не понял, что именно я предложил его подсознанию. Но вам я это могу, конечно, сообщить: моя процессуальная инструкция была нацелена на образы достижения – на пересмотр существующих и создание новых.

На следующем нашем занятии, состоявшемся дня через два, я уже не использовал официальное наведение, а хорошенько подстроившись к партнеру, провел, методом рассеянных сообщений, следующую интервенцию – на сей раз на пересмотр своих отношений с окружающими.

Затем, уже на третьем нашем занятии, мой партнер сам завел речь о том, что пересмотрел свои жизненные цели, выделил какие-то основные и отбросил все ненужное и второстепенное. (Естественно, я порадовался за него.)

А потом, спустя небольшое время, у нас состоялась просто короткая встреча (не занятие), во время которой он сообщил мне весьма доверительно, что мои интервенции действуют на него как-то странно. Он вдруг стал испытывать беспричинную, вроде бы, неприязнь к одному из своих директоров. Прежде он, напротив, был расположен к этому человеку и вполне ему доверял. А тут – казалось бы, ничего особенного между ними не произошло – он почувствовал сильное отторжение от этого директора и недоверие к нему.

В последнем случае все яснее ясного. У моего партнера подсознание провело работу в заданном направлении. В принципе, оно уже собрало достаточно компромата на этого директора, но до сих пор не использовало по назначению эти данные. А тут, после соответствующих инструкций, оно провело анализ и выдало свой вердикт в форме эмоций.

Ну, а в первом случае все понятно и без комментариев. Что же я хотел проиллюстрировать этой историей? Подсознание работает с задержкой, как радист на приеме. Между прочим, у нас еще имеются радисты – в прежнем понимании слова, и между ними даже проводятся соревнования в скорости приема и передачи данных.

Так вот, радист принимает группы символов – по пять знаков в каждой группе – и делает это с задержкой: принимая на слух очередную группу, он в это время фиксирует на бумаге даже не предыдущую группу, а ту, что была групп на 5-10 ранее. Чем быстрее работает радист, тем больше это отставание.

Аналогичный прием использует и наше подсознание в том случае, когда не просто «складирует» информацию, но как-то ее обрабатывает – тем паче, само перестраивается. В общем, чем объемнее и сложнее работа, которую ему надлежит выполнить, тем длиннее срок должен быть на нее отпущен.

Между тем, на любом обучающем семинаре, рассчитанном на ограниченное время, ведущему приходится перегружать подсознание слушателей, чтобы изложить весь материал. Естественно, из этого материала обычно усваивается лишь какая-то часть: как правило – если мы говорим о семинарах по НЛП – что-то из подстройки плюс нехитрый набор шаблонов для наведения транса.

Разумеется, у вас уже возник резонный вопрос: а как же быть даже не с семинаром, а просто с книгой – с той самой, которую вы раскрыли сейчас?

Отвечу: в нашем случае я поставил перед собой задачу несколько по-иному. Я не собираюсь здесь и сейчас научить вас всему тому, о чем буду говорить. Но я надеюсь, сообщив вам необходимый набор информации, научить вас осваивать ее затем самостоятельно, исходя из некоторых измененных состояний сознания, из некоторых психических позиций. А вы, при желании, сможете погружаться в них сами, чтобы нормально, то есть постепенно, учиться, учиться и учиться – как предлагал нам вождь мирового пролетариата.

Между прочим, классическая йога, в определенных своих разделах – мудра, пранаяма, пратьяхара, дхарана, – тоже дает нам методики достижения трансовых состояний. Вот только в ней совершенно не отработаны методы утилизации транса; возможно, потому, что дело это – индивидуальное. Йога и вообще склонна постоянно отсылать нас к учителю, не сообщая при этом, где его отыскать.

Обычные состояния человека

До сих пор мы говорили об измененных состояниях сознания человека разумного в свете тех преимуществ, которые можно из них извлечь. Однако не стоит упускать из виду и наше нормальное состояние: вернее, наши состояния, поскольку их несколько (а если учитывать и нюансы, то очень-очень много). Можно, конечно, предположить, что о них-то, об этих состояниях, в которых мы, главным образом, и проводим жизнь, нам известно решительно все. Но это, увы, не так, далеко не так. Тут уместна аналогия: множество людей сегодня постоянно пользуются мобильной связью, компьютером, Интернетом, но данный факт вовсе не значит, что все эти люди четко представляют себе устройство того, другого и третьего. В общем, нам будет полезно немного уточнить: а что же такое эти наши самые обычные состояния, в которых мы в основном и живем, не особенно о них задумываясь? Выше мы уже коснулись данного вопроса, главным образом, в ракурсе психологии и психопатологии. А сейчас мы попробуем рассмотреть его в ином свете.

Вообще-то, их достаточно много, как я уже сказал, – нормальных состояний сознания человека разумного. Однако мы можем выделить два основных состояния, характерных для тех временных отрезков, в которые всякий нормальный человек бодрствует и занимается самыми обычными вещами: работает, развлекается, отдыхает в кругу друзей, гуляет с семьей и т. п. Воспользуюсь терминами западного шаманизма и назову их состояниями интеллекта и заботы-тревоги. Сразу же поясню: и того и другого состояния, так сказать, в чистом виде нормальный человек достигает очень редко, пребывая обычно в некоем смешанном состоянии, несущем черты обоих в той или иной пропорции.

Можно представить себе это графически. Тогда состояния заботы-тревоги и интеллекта будут у нас полюсами. А человек в каждый период нормального бодрствования пребывает в какой-то точке отрезка, их соединяющего. Иногда он приближается к состоянию заботы-тревоги, а в другое время – к состоянию интеллекта. Причем у людей различаются диапазоны, в которых обычно происходят указанные колебания. Чья-то психика, в целом, тяготеет к состоянию интеллекта, а чья-то – к противоположному полюсу.

Кстати, в модели толтеков, объясняющей все наши переходы из одного состояния в другое смещением так называемой точки сборки восприятия, эти два ее положения – интеллект и забота-тревога – помещаются рядышком. Но для нас, естественно, расстояние меж ними может представляться громадным.

Что же характерно для этих состояний? В чистом виде состояние интеллекта пригодно для сознательного выстраивания логических цепочек, для решения каких-то стандартных задач, для оценки ситуаций и т. п. Я не случайно употребил слово «стандартных»: наша интуиция в состоянии интеллекта обычно молчит, и потому настоящее творческое мышление требует уже слегка измененных состояний. Дополнительно состояние интеллекта характеризуется определенными диапазонами эмоциональной и психической активности. В принципе, я думаю, это состояние знакомо каждому. Будучи в нем, человек, как говорится, чувствует ясную голову и готовность шевелить мозгами.

А вот в состоянии заботы-тревоги преобладают эмоции, зачастую негативные, которые не позволяют уму функционировать нормально. В принципе, интеллект работает, но никакой пользы это не приносят. Потому что мысли крутятся вхолостую – именно крутятся, как тяжелый жернов, циклически возвращаясь к одному и тому же. Про людей, угодивших в это состояние, часто говорят, что они зациклились на чем-то. Весьма точное определение! Придумать что-либо полезное или решить какую-то задачу, даже типовую, в этом состоянии невозможно. Мысль как бы тащится по замкнутой колее, и ничего с ней не поделать, пока ее хозяин остается в состоянии заботы-тревоги. Это сочетание зашоренного интеллекта с налипшими на него эмоциями – иногда они могут быть даже приятными (положим, вы предвкушаете какое-то радостное событие, зациклились на нем и способны только его предвкушать) – способно изводить нас, как зубная боль. Разумеется, вам это состояние знакомо; кому-то – даже чересчур хорошо.

В общем, мы имеем для бодрствования целый спектр нормальных состояний сознания, располагающихся на нашей воображаемой оси между состояниями заботы-тревоги и интеллекта. В принципе, указанную ось следовало бы добавить к предложенному выше графику с осями психической активности и воли. И у нас получился бы тогда трехмерный график, который можно еще усложнить, как было сказано, эмоциональными осями. Естественно, мы не станем этим заниматься. Я только хочу, чтобы вы отчетливо представляли, какое множество нормальных для нас состояний сознания может, в принципе, существовать.

Кстати, у Александра Сергеевича Пушкина, которого я выше взял для примера, нормальное состояние сознания могло быть, в принципе, каким угодно. Могу даже предположить, исходя из биографических описаний последнего периода его жизни, что смещено оно было по оси в сторону состояния заботы-тревоги. Ну, а во время работы над стихами – так мне кажется – он переходил в одно очень продуктивное измененное состояние, или нормально-измененное.

Вот именно: имеются еще и состояния нормально-измененные, которых тоже немало. Почему все-таки «нормально»? Да потому, что в них попадают – чаще или реже – и самые обычные, самые нормальные люди в своей нормальной жизни. Ну, к примеру, перед тем, как уснуть, у нас возникает некое промежуточное состояние меж сном и бодрствованием, которым очень интересуются восточные мистические традиции, поскольку его можно использовать как трамплин для перехода к осознанным сновидениям. (На санскрите оно называется «тандри».)

Или состояние сексуального возбуждения. Когда мы в нем, мир нам представляется совсем иным, нежели в обычном состоянии. Мы и ведем себя в нем по-другому.

Наверное, каждый из нас хотя бы раз в жизни попадал в еще одно измененное состояние сознания – то самое, в котором дон Хуан преподавал своим ученикам «левосторонние» учения и которое у Кастанеды названо состоянием повышенного осознания. Его характеризуют эмоциональность, а также очень высокая скорость восприятия и реакций плюс, как говорят теперь, высокая креативность мышления. Причем это уже – весьма глубокое, по нашим представлениям, измененное состояние, в котором начинает работать интуиция. Хотя в системе толтеков оно – всего лишь стартовая позиция для последующих погружений. Оказавшийся в нем человек потом, вернувшись в свое обычное состояние, как правило не помнит, что с ним происходило. (Вот и Кастанеда, по собственному признанию, потратил много лет, чтобы восстановить в памяти все перипетии случавшегося с ним после того, как дон Хуан наносил «удар нагваля»: то есть искусственно погружал своего ученика в состояние повышенного осознания.)

Как я уже сказал, иногда самые обычные люди, не помышляющие ни о каких психических переходах, спонтанно попадают в состояние повышенного осознания. Как правило, этому способствует эмоциональный всплеск и высокий уровень психической активности. В молодости я неоднократно улетал в это состояние – во время экзаменов и первых публичных выступлений, перед которыми сильно волновался. Потом я не помнил, что делал и как, но оказывалось, что все выходило у меня еще и лучше, чем в обычном состоянии.

В 70-х годах прошлого века одна моя знакомая, вокалистка, на выпускных экзаменах в консерватории, предварительно сильно перенервничав – она и вообще была девушкой эмоциональной, – спела нечто непотребное (по семантике) великолепным меццо-сопрано. (Тем не менее, после этих экзаменов ее пригласили петь в Мариинку.) Просто девушка на репетициях, разучивая итальянскую арию в русском переводе, малость хулиганила, подставляя не особенно приличные рифмы… А в самый ответственный момент провалилась в состояние повышенного осознания и преспокойно вывалила на комиссию собственный вариант этой арии. Правда, спела его очень хорошо. Имейте в виду: подобные вещи случаются со всеми.

Я думаю, что и Пушкин, когда брался за стихи, автоматически переходил в состояние повышенного осознания, которое называл вдохновением. Сама попытка заняться литературным творчеством служила «якорем» условного рефлекса, запускающим у него это состояние.

Возможно, у кого-то возник законный вопрос: так существует ли качественное отличие измененных состояний сознания от состояний нормальных? Быть может, первые отличаются от вторых всего лишь какими-то количественными показателями, – скажем, большей или меньшей психической активностью, эмоциональностью или, предположим, силой воли?

Ответ однозначен: нет, не так – имеется самое что ни на есть принципиальное различие между состояниями нормальными и измененными. И заключается оно в том, что в измененном состоянии принципиально изменяется и восприятие. Подчеркну: меняется принципиально, качественно, то есть самой своей модальностью. Ну, к примеру, пребываете ли вы в состоянии заботы-тревоги или занимаете позицию чистого интеллекта (нормальные состояния сознания), все равно ваше эмоциональное восприятие одних и тех же жизненных явлений в принципе будет идентичным. Иначе говоря, если у вас в состоянии заботы-тревоги вызывает резкое отторжение некая картинка, то она никогда не привлечет вас и в состоянии интеллекта. В то же время, если вы поменяете состояние сознания на измененное, даже какое-то легкое, то эта картинка вполне может вам понравиться. Ну, скажем, в состоянии сексуального возбуждения человеку может нравиться что-то такое, что в нормальном состоянии им же резко отторгается (или наоборот).

Можно сказать иначе: переход из одного нормального состояния в другое личностных изменений не вызывает; погружение в измененные состояния может менять нашу личность.

Существуют столь глубоко измененные состояния сознания (в принципе, они для нас доступны), в которых прежняя личность человека просто исчезает. Например, в своих книгах Кастанеда часто упоминает психическую позицию, как мы говорим, которую толтеки называют положением (точки сборки восприятия) без жалости. То же самое измененное состояние, весьма глубокое, у буддистов часто называется безэмоциональным, или равностным. Его суть – в тотальном равностном восприятии без выбора. И без каких-либо эмоций вообще! Между тем, в расхожем представлении человек без эмоций – какой-то робот, нечто отталкивающее, неестественное и потому пугающее. Делайте выводы.

Не стану избыточно усложнять предложенную модель – ее вполне достаточно для материала, изложенного в этой книге. О психологических моделях и моделировании в широком смысле слова мы подробно расскажу в первой главе.

Да несчастье помогло…

Чтобы уже «закрыть» эту тему, расскажу вам о том, что вы наверняка знаете и без меня, а именно: сверхвозможности у отдельных людей иногда возникают и случайно – благодаря несчастному случаю, катастрофе, болезни – в общем, в результате какого-то очень сильного переживания, погружающего человека опять-таки в измененное состояние сознания.

Приведу примеры, очевидцем которых был сам. В 70-е годы жила у нас в Питере одна женщина – З. К. Эта женщина обладала совершенно уникальными возможностями. Например, удерживала спичечный коробок между разведенными ладонями или двигала этот коробок взглядом по столу. Кстати, когда производили замеры во время опытов с ней, то выяснили, что между ее ладонями возникает очень мощное электростатическое поле. Ее постоянно пасли «спецы» из КГБ. Лечить людей или как-то по-иному им помогать З. К. могла неважно, да и не каждому контакт с нею приносил пользу. Ее дар, скорее, годился для разрушения. Один посетитель случайно угодил под ее взгляд во время опыта – хотелось мужику сфотографировать колдунью получше – и получил сильный ожог.

Эти необычные способности появились у З. К. после того как в ее дом угодила бомба – девочкой она пережила в Ленинграде блокаду, – и она долгое время находилась под завалами, из-под которых ее, к счастью, извлекли и вернули к жизни.

Этот случай хорошо укладывается в схему: мощнейший стресс и, конечно, измененное состояние сознания вызвали перестройку психики с таким удивительным эффектом.

Но вот иной пример – другой человек. Приблизительно в то же самое время жил в Питере скульптор Л. Ваял он в основном бюсты Ленина. Не улыбайтесь: в те годы для этого требовалось особое разрешение. Имел шикарную мастерскую в центре города, в которой постоянно собиралась публика – из художников, литераторов, музыкантов… А еще он коллекционировал скрипки и хвастался, будто в его коллекции имеется инструмент работы великого Страдивари. Иногда он даже предъявлял гостям эту самую скрипку, правда, в разобранном виде. На мой взгляд, то были просто куски сухой древесины с остатками лака на них – в общем, нечто такое, что не узнал бы даже сам великий мастер, когда бы ему это показали.

Впрочем, все это не имеет значения. Важно другое – у Л. были мощные магнетические способности. Бывало, он накрывал ладонью стопку газет или журналов в 3–4 сантиметра толщиной – он любил показывать свой фокус гостям, – и эта стопка прилипала к его руке. Затем он медленно поднимал ее и держал на весу некоторое время. Потом подходил к стене, прикладывал к ней стопку газет и убирал руку. Газеты оставались на обоях, точно приклеенные, некоторое время, может быть, секунд 30, после чего все-таки падали.

Была у Л. – и, кстати, у его молодой жены – еще одна способность: мощные видения вплоть до объективизации образов, причем не будущего, а прошлого. Однажды из-за этой способности они с женой на пару угодили в «психушку». Увидели торжественный въезд императора в столицу, действительно имевший место, по-моему, в 1909 году.

Способности свои скульптор «заработал», по его словам, лет в 35–40 – после инфаркта и клинической смерти. Интересно, что Сила в нем то нарастала, то убывала. Причем она не зависела от лунной фазы – скорее, от солнечной, то есть от времени года.

Кстати, у меня есть знакомый, очень хорошо Л. знавший, который уверяет, будто скульптор каким-то образом передал свою силу его, знакомого, жене. Однако эту его жену лично я никогда не видел, а потому утверждать ничего не берусь.

А вот пример другого сорта; он выдернут мною из настоящего времени. Прогуливаясь по Московскому проспекту, вы и сегодня можете встретить некоего господина с тростью, в шортах и яркой клетчатой рубахе с короткими рукавами. На голове у него – стетсоновская шляпа, на боку – брезентовая сумка. Босые ноги засунуты в разношенные сандалии. Все бы ничего – мало ли на белом свете чудаков! – когда бы субъект этот не разгуливал в таком виде по городу в самые лютые морозы. (Нынешней зимой, очень суровой, он дважды попадался мне на Московском в таком виде.)

Если бы этого господина повстречал тибетец, то сделал бы вывод, что перед ним – рэпа (райпа – бурятск.), то есть анахорет, овладевший искусством туммо: искусством «внутреннего тепла», помогающим налджорпа, тибетским подвижникам, выдерживать лютые зимние бури в горах. Американец, поглядев на стетсоновскую шляпу, мог бы принять мужика за техасца, прикинувшегося ковбоем. Европейцы разглядели бы в шортах и рубахе нечто тирольское. Китаец мог бы счесть чудака сострадательным учителем чань, желающим своим противоречивым видом преподать всем встречным истинное учение.

Что же до меня, грешного, то я почему-то подумал о каком-нибудь отечественном психопатологе, который, скорей всего, без колебаний поставил бы диагноз – паранойяльно осложненная шизофрения.

К слову, в районе того же Московского проспекта водится еще одно чучело – лихой казачок, разъезжающий в полной амуниции на велосипеде. Прежде он умудрялся гарцевать на своем «двухколесном жеребце» с шашкой на боку, которая то и дело норовила влезть меж спиц. Потом, видимо, мужичка разоружили, и он какое-то время ездил с нагайкой. Теперь же, когда его лишили и нагайки, казачок вынужден, чтобы чести своей не посрамить, кататься по городу с какой-то комичной плеточкой, видимо, приобретенной в секс-шопе. Но то – просто к слову.

Если же оставить в стороне очевидный диагноз этих господ, то все-таки тот, в шляпе и шортах, обладает и кое-какими преимуществами, поскольку действительно каким-то чудом не обращается в сосульку на двадцатиградусном морозе.

Ради интереса попробуем примерить к этому питерскому рэпа биоэнергологическую модель. По мнению «полевиков», паранойяльный радикал свидетельствует (по выражению тех из них, которые склоняются к западной учености) о хроническом синдроме избыточности по меридиану толстого кишечника. Ну, а перегруженный канал толстого кишечника – косвенное свидетельство очень сильного меридиана печени, при котором никакой мороз не страшен. С другой стороны, канал печени как раз и стимулируется всякими стрессами – переохлаждениями, запредельными нагрузками, «адреналиновыми» ситуациями и прочее. Однако его стимуляция еще сильнее угнетает меридиан толстого кишечника, то есть укрепляет паранойяльный радикал. В результате получается замкнутый круг.

В общем, мы можем сделать вывод: потенциальные наши возможности воистину безграничны – нужно лишь найти к ним тропинку, которая начинается с какого-то измененного состояния сознания. И, к счастью, чтобы его заполучить, вовсе не обязательно попадать под бомбежку, переносить инфаркт или лишаться рассудка.

Очень показательно то, как подходят к данному вопросу тибетские подвижники – весьма знаменитая своими сверхнормальными способностями категория мистиков. Судя по писаниям, потенциальный ученик буквально носится повсюду за выбранным учителем, умоляя его дать ему абхишеку (специфическое буддийское посвящение) на ту или иную практику, а также, если требуется, – некие устные наставления.

Абхишека обычно состоит из нескольких частей, которые варьируются. Как правило, создается особый магический круг (мандала – санскр.; ихор – тиб.); ученику открывается некая мантра (звуковой эквивалент); и непременно учитель вводит ученика в измененное состояние сознания, которое необходимо для его практики. В дальнейшем же сами атрибуты посвящения служат «якорями», погружающими ученика в это состояние (ихор – визуальный «якорь», а мантра – аудиальный).

Добившись успеха в одной практике, ученик, как правило, обращается к учителю за следующим посвящением. И так может продолжаться очень долго.

Более того, в некоторых тибетских монастырях система посвящений возведена в ранг верховного принципа. В них послушник получает от своего ламы посвящения буквально на все действия, которые в жизни совершает; даже, казалось бы, самые простые и естественные. Например, на умывание, на трапезу, на отход ко сну и т. д. и т. п. В результате все, что послушник в жизни делает, становится для него «якорем» условного рефлекса, как говорят наши гипнологи – то есть вводит его в какое-то полезное, с позиций учения, состояние сознания.

А вы не задумывались о том, как нестабильно наше индивидуальное восприятие? Сегодня вам что-то нравится, а завтра – нет; вечером вам хочется одного, а утром – другого нынче вы пришли в восторг от какого-то плана, а дня через два он перестал вас вдохновлять… Бывало такое? Наверное, не раз. И если даже не брать в расчет эмоциональную составляющую восприятия – наши эмоции, как мы отлично знаем, субстанция изменчивая, – то и в интеллектуальном смысле какой-то стабильности мы в нем тоже не обнаружим. Нечто представлялось тебе вчера очевидным, а сегодня ты никак не можешь взять в толк, с чего это недавно так заблуждался.

Данному явлению, то есть высочайшей вариативности нашего восприятия, существует множество объяснений. Позже мы этого коснемся, но сейчас я о другом. Парадокс в том, что при совершенно естественном непостоянстве восприятия любого человека его личность, тяготеющая к стабильности, всячески старается опровергнуть существующее положение вещей. Эфемерная личность защищает себя, отождествляясь со своими атрибутами – взглядами, предпочтениями и прочее. В вопросах восприятия логика личности такова: мои взгляды, представления, эмоции – это моя личная собственность, которую я буду отстаивать во что бы то ни стало и защищать. И возникает глубокая трещина, психический разлом: с одной стороны, наше истинное восприятие изменяется и перетекает из одной формы в другую, а с другой, мы стараемся доказать и окружающему миру, и самим себе, что это не так. Наше выражение «цельная личность», которым мы обозначаем некий идеал человека разумного, тяготеет к постоянству, неизменности и прочему. Но в наибольшей степени изо всех личностных типов эти постоянство и неизменность характеризуют паранойяльный тип.

Мне кажется, что человеку разумному было бы разумно, оправдывая свое обозначение в перечне биологических видов, принять с благодарностью этот подарок природы – гибкость собственного восприятия – и научиться пользоваться ею для целей самых разных. От улучшения своих коммуникационных возможностей до наращивания творческого потенциала; от обустройства с максимальным комфортом в нашем непрерывно меняющемся мире до открытия новых психических миров, а то и проникновения в них.

В связи с затронутой темой мне вспомнилась одна восточная притча. Четверо слепцов шли по дороге, натолкнулись на слона и принялись его исследовать.

– Слон – это толстый шланг, – сообщил один, исследуя на ощупь хобот.

– Нет, – возразил другой, тянувший животное за хвост. – Как ты не понимаешь, что это – веревка!

– Вы оба заблуждаетесь, – возразил третий, щупавший слоновье пузо. – Слон – это огромный кожаный мешок.

– Скорее это – столб, обтянутый кожей, – сообщил последний, припавший к ноге слона.

Мимо по дороге проходил зрячий человек. Слыша рассуждения слепцов, он просто улыбнулся.

Забавно, что и мы, люди зрячие, воспринимаем мир примерно по той же схеме, что и слепцы из притчи.

Глава 1

Психический мир – это мир моделей

Наверное, многие из вас – если не все вы – читали книги Кастанеды. В них красной нитью проходит мысль о том, что наше восприятие мира и себя в нем, а, следовательно, и наше нормальное состояние сознания, в первую очередь, зависит от индивидуальной социализации. Что же он понимал под словом «социализация»? Очень многие факторы, формирующие нашу психику; всю их совокупность. Это и воспитание, и образование, и все прочие виды обучения, а также наши личные представления о добре и зле, о мироустройстве – обо всем, что мы считаем реальностью, а, к тому же и о том, что, по нашему мнению, нереально или маловероятно. Это и усвоенные нами ценности, или представления о добре и зле – о том, что хорошо и что плохо. Это и наши пристрастия, и жизненные предпочтения, и устремления. Таким образом, от нашей социализации напрямую зависят и наше восприятие, а, следовательно, и наши возможности.

Теперь поглядим, что же такое социализация в психологическом смысле. А это модели – набор моделей, которые мы для себя принимаем, не более. Вдумайтесь в это поглубже – тогда вы непременно обнаружите, что я прав.

Ну, к примеру, все мы знаем, что Земля круглая и вращается вокруг Солнца. Между тем, мы этом никоим образом не чувствовали, не чувствуем и никогда не почувствуем. Для нашего сенсорного восприятия Земля является плоской – естественно, с выпуклостями – горами и впадинами, то есть морями и океанами. А Солнце восходит на востоке и заходит на западе.

В древности люди так и считали, а дископодобную Землю помещали, скажем, на трех китов, или слонов, или еще на что-то (на кого-то). Потому что опыт и здравый смысл подсказывали им, что неподвижное тело без опоры непременно должно рухнуть. Особенно такое тяжелое, такое массивное, как Земля.

Согласитесь, что с точки зрения нашего повседневного чувственного опыта, представление о «висящей» в космическом пространстве Земле куда как более фантастично и нелепо, нежели представление о той же Земле, опирающейся на что-то, сравнимое с нею по размерам.

Но мы обучены современным взглядам на мироздание, современным его моделям и преспокойно их принимаем – без внутреннего отторжения и даже тени скепсиса.

Итак, мы можем резюмировать: наш психический мир основан на определенных моделях, поскольку наше восприятие способно работать только в рамках каких-то моделей. Вернее, не восприятие само по себе, а осознанное восприятие. Модели ему столь же необходимы, как протезы или хотя бы костыли безногому. Лишите человека моделей – и он перестанет адекватно воспринимать то, что видит.

Ну, к примеру, в тридцатые годы прошлого столетия экспедицией АН СССР был поставлен опыт. Неграмотным узбекским женщинам показывали фотографии близких людей – мужей, детей, родителей. При этом процентов тридцать из них или даже более видели на фотографиях просто цветовые пятна. Потому что у них в сознании не было соответствующих моделей, которые и позволяют нам интерпретировать нужным образом, например, фотографии или рисунки.

Кстати, есть такое состояние – одна из фаз на пути к просветлению у буддистов (известно оно и индийским йогам), – которое описывается как «взгляд ребенка на фрески монастырской стены». Вот такое восприятие уже очень близко подходит к полному отказу от интерпретаций и моделей.

У буддистов имеется термин, который наши буддологи обычно переводят неологизмом «таковость»: то есть так, как есть на самом деле (без иллюзорных интерпретаций или моделей). Но нам, грешным (и не только – даже для весьма продвинутых в психо-мистическом отношении людей), буддийская таковость просто недоступна. А потому нам непременно нужны модели, причем такие, которые бы заработали именно у нас, современных людей.

Поясню на простом примере. Допустим, у сибирских шаманов имеется модель нижнего мира, куда они отправляются во время камланий. При этом им действительно удаются некоторые удивительные вещи, которые ни за что не получатся у среднего европейца, сколько бы он ни колотил в шаманский бубен в заданном ритме. «Но почему?» – спросите вы. А я отвечу: прежде всего, потому, что шаман по-настоящему верит в свой нижний мир. Понимаете? А нам поверить в него как в физическую реальность очень и очень трудно, практически невозможно. Следовательно, эта модель нам не годится, а потому мы – такие, какие мы есть – при всем желании, не сможем эффективно действовать, используя техники шаманизма.

Аналогичным образом и наша святая, соборная, апостольская Церковь отлично может служить школой благочестия, высокой морали и духовности, но никак не школой сверхвозможностей. Хотя бы потому, что принятые ею космогонические модели для нашего разума-восприятия непостижимы. Иначе говоря, если использовать, к примеру, святую троицу как рабочую модель, то вряд ли у нас выйдет что-то путное с ее помощью. Для нашего сознания такая модель всегда останется абстракцией, но главное – для подсознания. Мы не способны опереться на нее своим восприятием. Вот использовать ее как обобщение при наведении транса на какого-нибудь верующего человека вполне можно, причем очень даже эффективно.

Далее, как вы уже могли понять на примере изменений наших представлений о Земле, все модели имеют свойство стареть, ветшать и даже умирать, а потому традиции, их использующие, должны изобретать время от времени модели новые, которые соответствовали бы нуждам живых людей, а не их далеких предков. И это устаревание свойственно моделям любых психомистических течений.

Для своих примеров я буду использовать, главным образом, буддизм – во-первых, потому что это религия, можно сказать, образцовая, имеющая все необходимые составные части в виде точно рассортированных писаний («Трипитака», или «Три корзины учений», то есть «Абхитхарма-питака» – философия, обоснование, «Сутра-питака» – история, предание и «Винная-питака» – этика и ритуал). Во-вторых, потому что буддизм, несмотря на свою древность по сравнению с двумя остальными мировыми религиями, является, прежде всего, школой (точнее, множеством школ), которая ведет своих последователей в едином направлении. Ну, и, естественно, потому что таких школ, традиций, течений в рамках буддизма достаточно много.

Итак, изначально будда Гаутама сформулировал свои «Авьякатани» – 10 основных вопросов, которыми не имеет смысла задаваться. В том числе такой: есть ли Бог? А в более поздний период, когда буддизм из Индии распространился на север – в Монголию, Тибет и Китай, – его модели легко и органично вобрали в себя весь пантеон божеств индуизма, а кое-где попутно подцепили и некоторых богов-аборигенов. Более того: в северном буддизме установилась (и узаконилась) шестеричная классификация живых существ, в которой весь перечень возглавляют именно боги. Вот этот перечень: боги, асу-ры (низвергнутые с неба демоны), люди, животные, преты (вечно голодные духи) и обитатели ада.

Кстати, буддийский ад аналогичен католическому чистилищу: души людей, в него угодившие, отбывают в аду лишь определенный срок, соответствующий тяжести их грехов, а затем вновь возвращаются в обычную цепочку рождений и смертей (колесо сансары). Добавлю еще, что буддизм считает предпочтительнее родиться человеком, нежели богом, поскольку всякий бог удовлетворен своим положением, то есть боги никогда не вступают на благородный путь, а потому и не развиваются. А вечно неудовлетворенный человек со временем даже может стать буддой.

Впрочем, как вы уже догадались, буддийские боги отнюдь не всемогущи и всеведущи, как наша триединая троица или мусульманский Аллах.

Вместе с изменениями в моделях в буддизме происходило и развитие методов. Как я уже сказал, в границах буддизма течений и методов очень и очень много: от школы Чистой земли поклонников будды Амитабхи, занятых в основном моральным очищением, до последователей Ваджраяны, стремящихся особыми психофизическими методами достичь просветления в нынешней своей жизни.

Должен заметить, что мне режет слух, когда Ваджраяну называют тантрическим буддизмом, а это случается у нас достаточно часто. Мне доводилось даже встречать в книгах европейских авторов лжетермин «тантраяна». Санскритское слово «яна» означает «колесница». Но «тантраяна» – это уже полный бред. Сейчас я объясню, почему.

Когда речь заходит об индуизме, слово «тантризм» вполне можно принять. Дело в том, что вся классическая йога, не относящаяся к тантризму, изложена в сутрах. Например, «Йога-сутра», «Гхеранда самхита», «Хатха-йога прадипика» – все это по форме сутры. Попутно поясню: сутра – это краткое афористичное произведение, в то время как тантра – большое, развернутое и очень подробное произведение.

В южных школах Индии весь путь тантрической лайя-йоги зафиксирован именно в тантрах, что и неудивительно, поскольку изложение данного материала немыслимо без подробнейшего описания мистических центров (чакр) со всеми божествами, к ним относящимися, а также и энгергопотоков (нади), и еще целого ряда вещей. В общем, классические тексты данного направления – «Шатчакра нирупана», «Падука панчака», «Анандалахари» и т. п. – все это тантры. Потому и данное направление в рамках индуизма совершенно законно называют тантризмом. Кстати, сексуальная йога, столь настойчиво сегодня пропагандируемая, – это лишь один из многих методов индийского тантризма. (В буддийской Ваджраяне тоже имеется аналогичный метод – так называемая Карма-мудра.)

Но в буддизме дело обстоит иначе. В нем слова «сутра» и «тантра» связаны исключительно с формой изложения материала и с объемом произведения. Например, «Калачакра-тантра» – произведение весьма пространное и объемное, а «Дзан лун до», или «Сутра о мудрости и глупости» – это сборник коротких, лаконичных пересказов каких-то случаев из прежних воплощений будды Гаутамы.

В общем, среди текстов Ваджраяны имеются и тантры, и сутры. В то же время среди писаний, относящимся к другим буддийским направлениям, тоже имеются тантры. А потому называть Ваджраяну буддийским тантризмом, я думаю, совершенно неправомерно.

Вернемся к нашей теме. Итак, в раннем буддизме, получившем название Хинаяны («Малой колесницы»), важнейшим фактором обучения являлось личное присутствие самого Будды, а после его кончины – того или иного патриарха, который уже достиг хотя бы состояния архата.

Ну, предположим, Махакашьяпе, старому монаху, ставшему впоследствии первым патриархом буддизма, потребовалось всего 8 дней побыть рядом с Победоносным, чтобы обрести полное просветление.

Этот эпизод, кстати, последователями дальневосточного буддизма, чань или дзэн, интерпретируется как пример непосредственной передачи истины «от сердца к сердцу» самим буддой Гаутамой. (А данный способ обретения просветления лежит в основе чаньской доктрины.)

Дело было так: просветленный царевич сидел, как обычно, в окружении учеников и, видимо, что-то им растолковывал. Затем он умолк, сорвал цветок и поднял его, показывая ученикам. Один Махакашьяпа чуть заметно ему улыбнулся. И Будда увидел, что этот монах, который появился подле него совсем недавно, уже достиг полного просветления.

А двоюродному брату Победоносного, Ананде, пришлось таскаться за ним повсюду лет 40, после чего еще какое-то время сопровождать Махакашьяпу – вплоть до 1-го всебуддийского собора, накануне которого Ананде, не без помощи патриарха, все-таки удалось достичь архатства. (Состояние архата предшествует состоянию будды; архат уже обрел почти все преимущества полного просветления – за исключением всеведения, свойственного любому из будд.)

Итак, поначалу передача истины в буддизме не была формализована в какие-то методики, которые, однако, начинали интенсивно развиваться всюду, куда приходил буддизм, причем обязательно – с учетом местных условий и менталитета аборигенов, как выразились бы сегодня.

Тот же чань в самом начале китайского периода уже активно использовал так называемые гун-ани (коан, яп.). Само слово «гун-ань» означает «запись судебного случая», или, говоря юридическим языком, «прецедент».

В чане гун-ань – это пересказ обстоятельств, предшествующих просветлению того или иного подвижника.

Рассказанный учителем в надлежащее время и в соответствующей обстановке, гун-ань мог вызвать у ученика примерно тот же комплекс переживаний, который испытывал подвижник в момент своего просветления.

Ну вот типичный пример гун-аня.

Однажды император Лан У Ди пригласил наставника Шань Хуэя, прозванного также Бодхисаттвой Фу, дать толкование «Алмазной сутры». Заняв место перед императором, наставник тут же ударил линейкой по столу и сошел обратно. Император заметно испугался, а наставник спросил его: «Ваше Величество не понимает?» Император ответил: «Нет!» Святой наставник сказал: «Бодхисаттва закончил толкование сутры».

В другой раз, надев на себя поношенное монашеское платье, шляпу и туфли, бодхисаттва пришел во дворец императора, который спросил его: «Ты – монах?» В ответ Бодхисаттва показал пальцем на свои туфли. «Ты – светский человек?» – спросил император. В ответ Бодхисаттва показал пальцем на свое монашеское платье.

Его гатха (предельно лаконичное изложение сути учения, чаще всего – в четырех строках) звучит так:

Безрукие держат мотыгу.

Пеший шагает верхом на водяном буйволе.

Человек переходит через мост —

Течет мост, а не вода.

Я выбрал для примера именно этот гун-ань, главным образом, потому, что к нему у нас имеется китайский комментарий из «Рассказов о знаменитых подвижниках».

«Восхождение наставника на место перед императором, удар по столу и сошествие его обратно должны были продемонстрировать Высшую реальность, раскрытую в «Алмазной сутре». Это был наилучший способ показать свое чистое и ясное сознание, присущее каждому человеку, которое и отвечает за все привычные действия, совершаемые в повседневной жизни.

Он явился во дворец во второй раз, чтобы попытаться вызвать просветление у императора. В стародавние времена, как и в наш современный век, люди придавали огромное значение наружности человека, его званиям и социальному положению. Поскольку все это не имеет никакого значения применительно к дхарме Будды, Фу надел на себя шляпу, монашеское платье и туфли, чтобы устранить все представления о форме, внешних проявлениях, наружности и свойствах, как тому учит «Алмазная сутра». Обычно монах не носит шляпу, даос – туфли, а мирянин – монашеское платье.

Теперь толкование гатхи. Первая ее строка означает: «безрукое» сознание использует феноменальную человеческую форму, которая одарена двумя руками, чтобы держать мотыгу.

Вторая строка означает: у феноменального человека есть сознание, ему изначально присущее, которое и направляет обе его ноги во время ходьбы.

Переход человеком моста раскрывает то, что входит в его тело при рождении и покидает его в момент смерти.

В четвертой строке подразумевается то, что мост, или человеческое тело, подвержен постоянным изменениям – тогда как вода, или сущностная природа, непреложна и никогда не меняется».

Впоследствии, по словам знаменитого чаньского наставника Сюй Юня, «ученики испортились и перестали воспринимать гун-ани должным образом». Тогда вместо гун-аня стало использоваться хуатоу.

Что это такое? Хуатоу – это «пра-слово», или «пра-мысль». Иначе говоря, ученику предлагается сосредоточиться на том ощущении, которое предшествует появлению мысли, причем, как правило, мысли о себе, родимом.

Примеры наиболее распространенных хуатоу: «Кто тащит на себе этот труп?», «Каким было мое подлинное лицо до того как я родился?». В наши дни наставники часто используют хуатоу «Кто повторяет имя Будды?»

По словам Сюй Юня, «удержание хуатоу в сознании – это созеpцание собственного сознания вплоть до его постижения».

Таким образом, мы видим, что даже в дальневосточном буддизме, который принято дистанцировать от писаний и определенных методов, все же происходит развитие моделей и способов обучения.

Модели содержательные и процессуальные

Теперь рассмотрим одну из важнейших характеристик моделей. Психологические модели могут быть содержательными и процессуальными. Содержательная модель – это конкретное описание устройства чего-либо (кого-либо) вроде уже упоминавшегося земного диска на трех китах.

Вот, к примеру, Данте создал именно содержательную модель ада и чистилища, а также объяснил механизм образования этой древнейшей системы наказаний. По его представлениям, когда Бог одолел восставшего ангела – Люцифера, то с огромной силой низверг гордеца со всею его свитою на Землю, и тело дьявола проделало в ней конусообразную воронку. Это и есть ад, в который увлекает грешников тяжесть их грехов. В основании перевернутого конуса круги шире и вместительнее, нежели на более низких уровнях. И это весьма важно, поскольку не так много людей можно назвать законченными злодеями – в то время как более мелких грешников достаточно много. Чем тяжелее груз грехов, тем глубже в адскую воронку погружается грешник. В вершине же перевернутого конуса находится сам Люцифер, который держит в своей пасти троих величайших грешников, которым нет и не будет прощения. Это – Иуда, Брут и Кассий.

Ну, а с другой стороны Земли образовалась гора, которая является чистилищем. По мере того как мелкие грешники, собранные там – точнее, их души, – освобождаются от своих земных грехов, они могут подниматься все выше и выше. Пока, наконец, полностью очищенные, не взойдут на небо.

Это – типичная содержательная модель. Обратите внимание: сам Иисус никогда не предлагал своим ученикам содержательные модели – только процессуальные, а чаще всего Он «говорил притчами», то есть на языке гипнологов, выстраивал метафоры, которые должны были подействовать на его окружение в заданном направлении. Это позже, при отцах Церкви, а затем – и при схоластах внутри христианской Церкви стали создаваться содержательные модели.

В чем же их принципиальный изъян? Да в том, что любая такая модель – это, по сути, догма, которая лишь затрудняет психическую перестройку человека. А для нашего совершенствования и обретения новых возможностей перестройка психики крайне необходима.

Посмотрите, как исторический Будда, отвечая на абсолютно конкретный вопрос разным людям, переводил этих людей в состояние внутренней работы и психических преобразований. Это – даже не притча, а рассказ Ананды об одном эпизоде из земной жизни Победоносного.

Рассказывают, что однажды Будду спросили: «Есть ли Бог?» И Он твердо ответил: «Да!». В тот же самый день другой человек спросил его: «Существует ли Бог?» И Будда столь же категорично ответил: «Нет!» А вечером того же дня третий человек спросил Будду о существовании Бога, и Победоносный промолчал и лишь многозначительно поднял в ответ указательный палец.

Все это видел его ученик и брат Ананда. Ночью он спросил Будду:

– Я не могу уснуть. Скажи, пожалуйста, почему на один и тот же вопрос ты дал три разных ответа?

Будда охотно пояснил:

– Вопрошавшие были разными людьми. Первый верил, что Бога нет, и ему очень хотелось, чтобы я укрепил его веру. Ему я ответил, что Бог есть. Потому что прийти к Истине человек может, лишь освободившись от того, во что верит. Другой человек был убежден, что Бог есть. Ему тоже очень хотелось, чтобы я подтвердил истинность его веры. Ему я ответил, что Бога не существует. Я здесь для того, чтобы разрушать всякую веру, чтобы ум мог воспарить над ней и войти в Истину. Третий человек не был ни верующим, ни атеистом, поэтому ему не нужно было отвечать ни «да», ни «нет». И я промолчал, говоря этим: «Делай, как я: просто погрузись в молчание – и тогда узнаешь!»

Тут еще следует учесть, что авторитет Победоносного был непререкаем; к тому же, все вопрошавшие невольно подпадали под мощное влияние его личности. Иными словами, они никак не могли игнорировать то, что услышали из уст самого Будды.

Концерт в метро

Приведу еще один пример, который, по-моему, очень хорошо иллюстрирует работу психологических моделей в наши дни. Американская газета «Вашингтон пост» провела социально-психологический эксперимент.

Холодным январским утром в вестибюле одной из вашингтонских станций метро мужчина средних лет достал скрипку – вероятно, с целью заработка – и затем играл на ней в течение 45 минут. За это время им были исполнены 6 известнейших классических произведений, требующих от исполнителя высочайшего мастерства. В вестибюле с приличной акустикой скрипка звучала великолепно. Оно и неудивительно – этот инструмент был изготовлен самим великим Страдивари (он и стоил три с половиной миллиона долларов), а держал скрипку в руках прославленный скрипач Джошуа Белл. Всего-то за два дня до своего выступления в метро Белл дал концерт в Бостоне при переполненном зале, причем средняя стоимость билета на его выступление превышала 100 долларов. А тут, в вестибюле метро, за 45 минут виртуозной игры он собрал всего 32 доллара.

Вот что отметили специальные наблюдатели газеты во время импровизированного концерта Белла: примерно через три минуты после его начала какой-то мужчина средних лет обратил внимание на музыканта – замедлил шаг, даже приостановился на несколько секунд, но затем поспешил по своим делам. Минуту спустя состоялся первый заработок скрипача: какая-то женщина торопливо бросила в футляр от скрипки несколько монеток и, не задерживаясь ни на секунду, пошла дальше.

Спустя несколько минут немолодой мужчина облокотился на стену неподалеку от музыканта и слушал скрипку минуту-полторы, после чего посмотрел на часы и продолжил свой путь.

Наибольшим вниманием музыканта наградил карапуз лет трех-четырех: мама вела его за руку, но мальчик все-таки остановился напротив Белла… Мама потеряла терпение и сильней потянула сына за руку – мальчик поплелся за ней, хотя то и дело оглядывался на скрипача. Та же история повторилась и с несколькими другими детьми, однако все без исключения родители не позволили им задержаться и на минуту.

В итоге же только 6 человек ненадолго остановились и послушали музыку; 20 человек, не останавливаясь, бросили в футляр деньги…

Проводя этот эксперимент, газета ставила вопросы: «В будничной среде и в неподходящий момент: во-первых, чувствуем ли мы красоту? Остановимся ли, чтобы ее оценить? Распознаем ли талант в неподходящей обстановке?»

И сделала ряд выводов, важнейший из которых сформулирован ею так: «Если мы не можем найти время на то, чтобы ненадолго остановиться и послушать лучшие из когда-либо написанных музыкальных произведений в исполнении одного из лучших музыкантов планеты; если темп современной жизни настолько высок, что мы становимся слепы и глухи к столь прекрасным вещам – тогда что же еще мы упускаем в этой жизни?»

Ну, а я делаю из этого, бесспорно, интересного эксперимента собственные выводы. Во-первых, о том, что направленность нашего внимания определяет и наше поведение, и наше восприятие окружающего – в частности, нашу способность чувствовать прекрасное. Внимание всех этих людей, стремглав пронесшихся мимо Белла, было сосредоточено на каких-то делах, отнюдь не связанных с музыкой. Дети не в счет – родительские заботы их пока мало трогают.

А во-вторых, я хотел показать, насколько влияют на наше восприятие принятые нами модели. В случае с Беллом у пронесшихся мимо цивилизованных людей модель в данном отношении очевидна: в вестибюле метро априори не может быть хорошей музыки в достойном исполнении; к тому же, бесплатно… За все хорошее в жизни приходится отдавать деньги – по меньшей мере. Не случайно же никто музыканта не узнал, хотя, наверное, многие из проходивших мимо бывали на его концертах, хотя бы видели его фотографии в газетах и журналах или же его выступления по телевидению.

Итак, вот вам первые два кита, на которых опирается наше восприятие: это направленное внимание и принятые нами модели.

И еще, конечно, наш язык – предположим, родной, русский. Язык – это тоже модель: со своими возможностями и с ограничениями. Потому что одни психические явления в нашем языке как-то названы (а само слово, обозначающее какое-то явление, уже заставляет нас с этим явлением считаться, хотя бы его замечать), а другие явления не названы никак. Наши предки, допустим, эти явления просто не заметили или не посчитали важными, чтобы как-то их назвать. И получается, что мы тоже – так сказать, по наследству – склонны не замечать эти явления, а все-таки заметив иногда, не придать им значение. А это запросто могут быть, например, какие-то ключевые психические процессы.

Пример? Да, те же движения глазных яблок, которым придается значение лишь современными психотерапевтами и гипнологами – последователями Милтона Эриксона и некоторых других видных мастеров относительно недалекого прошлого.

Между тем, непроизвольные движения глазных яблок человека дают специалисту очень ценную информацию, причем стопроцентно верную, поскольку это – рефлекс безусловный, то есть процесс подсознательный, а подсознание не лжет никогда. Во-первых, специалист может с уверенностью сказать, в какой модальности человек припоминает то или иное явление. (А всякий из нас делает это постоянно, – к примеру, во время обычной беседы, – поскольку так или иначе вынужден обращаться к своему опыту, хранящемуся в памяти.) Затем он с легкостью определит, действительно ли человек припоминает нечто, или же он как-то реконструирует ситуацию: то есть попросту фантазирует, что-то придумывает. (А потому специалисту-коммуникатору детектор лжи ни к чему!) В-третьих, грамотный специалист быстро выявит так называемые стратегии мышления данного индивидуума, а это уже – великолепный рычаг влияния на него.

И для всего этого не требуется никакие экстрасенсорные возможности – только внимание, соответствующая привычка да, может быть, некоторый навык, который вполне может быть выработан путем самостоятельных упражнений.

Однако мы привыкли – вернее, приучены – не обращать внимание на открытый и доступный язык подсознания. А в нашем разговорном языке отсутствует даже слово, обозначающее данное явление. Разве ж это не удивительно?

Глава 2

Вариативные модели нашей психики

Если мы решим приобрести какие-то новые возможности или даже развить в максимальной степени те, которые уже имеем, используя при этом в качестве основного инструмента самих себя – свою психику, свое сознание, – то, естественно, нам крайне желательно представлять себе, как же этот сложнейший инструмент работает. То есть иметь какую-то модель собственной психики.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.