Сано Исиро (№5) - Жена самурая

— Пока нет. Большое спасибо за помощь.

Лицо Правого министра превратилось в непроницаемую маску; он отвесил прощальный поклон. У Сано возникло чувство, что какая-то чрезвычайно важная деталь в расследовании им упущена.

8

Виллу императорской наложницы окружали сосны, ветлы, красные тополя и живописные кустарники. Пожилой дворецкий вел Рэйко по красивым дорожкам; в теплом неподвижном воздухе звучали смех и музыка.

— У ее высочества Главной императорской наложницы веселятся друзья, — сказал дворецкий. — Она приглашает вас присоединиться к компании.

Боковые пристройки к дому образовывали двор. Лозы дикого винограда, яркие от пурпурных цветов, оплетали ажурные решетки окон. Во дворе на помосте под балдахином, боком к большому экрану, на котором был изображен залитый лунным светом лес, стояли молодая женщина и мужчина. На ней было дорогое кимоно из малинового шелка, на нем — хлопчатобумажное кимоно и соломенные сандалии. Чуть в стороне три музыканта играли на традиционных инструментах театра кабуки — флейте, самисэне и погремушке. Люди в придворных одеждах сидели на коленях на подушках перед импровизированной сценой и наблюдали за разворачивавшимся спектаклем.

— Пришло нам время умереть! — с утрированной страстью продекламировал мужчина, схватив партнершу за руки.

Женщина, всхлипывая, запричитала:

— Пусть в этом мире нам не довелось быть вместе, но в ином мы станем мужем и женой.

Парочка, припав друг к другу, побрела сквозь воображаемый лес к керамическому горшку с огромным кустистым бамбуком.

Рэйко узнала «Самоубийство в Камакуре». Пьеса, излагающая правдивую историю проститутки и горшечника, разлученных общественным мнением, шла на театральных подмостках Эдо и некоторое время пользовалась популярностью. Поверх голов зрителей Рэйко с удивлением наблюдала, как зрелищем, предназначенным для черни, наслаждаются придворные.

— Это досточтимая госпожа Асагао, — тихо проговорил дворецкий, кивнув на женщину, исполнявшую роль проститутки.

Удивление Рэйко возросло, когда она хорошенько разглядела императорскую наложницу. Асагао было немного за двадцать. Сложная прическа, нашпигованная цветами, круглое лупоглазое лицо, веки, закрашенные тушью, нарумяненные щеки... Какая низкая вульгарность при высоком статусе!

Актер, игравший возлюбленного, имел мелкие черты лица и ладно скроенную фигуру. Он подвел Асагао к горшку и вскричал:

— Пусть смерть придет к нам в тени этих бамбуковых зарослей!

Он пал на колени, и Асагао фальшиво запела нежным голосом:

Нам не пришлось познать

Ни дня покоя...

Вместо этого — одни лишь муки несчастной любви.

Она засеменила по сцене, жеманно вихляя крутыми бедрами, обтянутыми кимоно.

Убей меня своими руками,

Освободи меня от этой муки,

А потом соединись со мной на небесах!

Упав на колени перед актером, она зарыдала и взмолилась:

— Пожалуйста, обними меня напоследок!

Они обнялись: актер принялся гладить Асагао, та начала отвечать на ласки. Они явно наслаждались друг другом. Бесстыдный пыл смутил Рэйко.

Актер выхватил из-за пояса кимоно деревянный кинжал:

— Вот залог того, что наши души будут вечно вместе!

— Я готова. Не медли! — Госпожа Асагао закрыла глаза и выпрямилась.

Рыдая, актер «вонзил» кинжал ей в грудь. Она вскрикнула, упала и забилась, изображая предсмертные конвульсии. Он обнимал ее, пока стоны и судороги не затихли. Потом воскликнул:

— О любимая, иду за тобой! — и «воткнул» кинжал в свою грудь.

Зрители одобрительно зашумели и зааплодировали. Обреченная парочка немного полежала, встала и, смеясь, поклонилась. Тут Асагао заметила новое лицо; ее глаза загорелись. Она спрыгнула с помоста и засеменила к Рэйко.

— Досточтимая госпожа Сано! Я так рада встретиться с вами! — выпалила она.

Дворецкий, услышав: «Вы можете быть свободны!» — удалился.

Асагао рассмеялась, взгляд записной кокетки оценивающе скользнул по Рэйко.

— Чудесно, что вы попали прямо к нашему спектаклю. Что вы скажете о моей игре?

— В жизни не видела ничего подобного, — нашла Рэйко золотую середину между лестью и честностью.

Двусмысленный комплимент вызвал у Асагао счастливый смех:

— Мой скромный талант едва ли заслуживает такой оценки! Да еще от вас, которую наверняка развлекали лучшие артисты Японии. О, как бы мне хотелось тоже увидеть их! — Пухлые губы мило надулись. — Мы буквально заперты в этом дворце и вынуждены довольствоваться собственными маленькими представлениями, но мы стараемся следовать классическим образцам. Декорации выполнены одним из лучших придворных художников. Он оформил и мой костюм. — Она сделала па. — Мне идет?

— Да, вы выглядите великолепно, — сказала Рэйко.

Кимоно и вправду было произведением искусства, хотя от цвета потемнее и фасона попроще Асагао казалась бы стройнее.

— О, благодарю вас! Вы очень добры. — Асагао поправила прическу и обратилась к зрителям: — Познакомьтесь с нашей гостьей из Эдо.

Придворные и фрейлины окружили Рэйко, улыбаясь, кланяясь и приветствуя. Представив их, Асагао с видом собственницы положила руку на плечо актера:

— Это господин Годзё. Он один из секретарей императора.

Парочка обменялась интимными взглядами. Асагао сделала большие глаза и воскликнула:

— Мне только что пришла в голову изумительная мысль! Госпожа Сано должна принять участие в нашем спектакле.

— Что вы?! Я не могу!.. — Рэйко в ужасе попятилась.

Все с восторгом приветствовали идею Асагао. А Годзё заявил:

— Она могла бы сыграть лучшую подругу героини.

— Но я не знаю текста! — запротестовала Рэйко, отчаянно пытаясь избежать посмешища.

— Это ничего, — заверила Асагао. — Вы будете пока читать по бумажке, а позже запомните. — Она выпятила нижнюю губу, на лице появилось укоризненное выражение. — Вы ведь не разочаруете нас, не так ли?

Нетерпеливые нотки в голосе выдали обидчивость императорской наложницы. Рэйко поняла: если она не согласится фиглярничать, Асагао откажется отвечать на вопросы об убийстве.

— Конечно, я не способна вас разочаровать, — сказала Рэйко с предельной искренностью. — Для меня большая честь сыграть в вашей постановке.

— Прекрасно! — Асагао засмеялась и захлопала в ладоши. Она критически посмотрела на пучок Рэйко и ее шелковое кимоно цвета морской волны с узором из бледно-зеленых листьев плюща. — Позже придется подобрать вам другой костюм, а сейчас давайте поменяем прическу и «сделаем» лицо. Все должно быть изысканно. Идемте!

Асагао и ее фрейлины повлекли Рэйко в угол двора, где на столике в тени огромного зонта были разложены зеркала, гребни, кисточки, украшения для волос и сосуды с гримом.

— Принесите нам вина, Годзё-сан, — попросила Асагао, — а потом отправляйтесь готовить сцену к первому акту.

Молодой человек повиновался. Две фрейлины начали заново укладывать волосы Рэйко, а остальные, попивая сладкое сливовое вино, стали давать советы. Рэйко приложилась к чашке в надежде, что хмель поможет преодолеть смущение. Асагао наложила ей на лицо смесь топленого жира и рисовой пудры и заметила:

— Вы, наверное, считаете нас легкомысленными, — она сделала паузу, чтобы отхлебнуть вина, — но здесь практически больше нечем заняться, жизнь так однообразна и скучна.

Рэйко, пытаясь не морщиться от омерзения, которое вызывали и толстый слой теплого грима, и чересчур близкий контакт с новой знакомой, сказала:

— По-моему, жуткое происшествие в Саду пруда некоторым образом скрасило это однообразие.

Асагао на мгновение растерялась; потом ее лицо прояснилось.

— А-а, вы имеете в виду кончину Левого министра Коноэ. — Она щелкнула пальцами, словно сбросила чужую смерть со счетов. — Это было так давно. Все волнения улеглись. Вы, вероятно, думаете, что я черствая особа, поскольку развлекаюсь во время траура, но — что делать! Я не в состоянии горевать целые месяцы, хотя даже мой отец говорит, что это необходимо. — Она добавила: — Мой отец — Правый министр Исидзё.

Рэйко вспомнила, что Исидзё является посредником между Сано и двором и что благодаря убийству Коноэ он стал первым чиновником при императоре. «Стало быть, пошел по проторенной дорожке, — подумала Рэйко, — через связь дочери с господином».

— Не вижу причин печалиться по поводу смерти Левого министра, — сказала Асагао, беря кисточку и обводя алой краской глаза Рэйко, — более того, я рада, что он мертв.

Фраза повисла в воздухе. Фрейлины энергичнее взялись натирать волосы Рэйко маслом из камелий; кое-кто пролил вино. А Асагао как ни в чем не бывало продолжила:

— Этот ужасный старый тиран! Вы знаете, как он со мной обошелся?

— Как? — спросила Рэйко, скрывая волнение под безразличием.

— Он решил, что я трачу слишком много денег! — задыхаясь от возмущения, доложила Асагао. — И урезал мое содержание! Я вынуждена была отказываться от новых одежд и развлечений до самого конца года. Я, наложница императора, должна была жить как нищенка!

— Представляю, насколько это было вам неприятно, — сказала Рэйко и на радостях, что подозреваемая с охотой делится всяческой информацией, забросила удочку: — Я не стала бы вас винить, если бы вы решили отомстить Левому министру.

— Именно так я и поступила! — Асагао с жадностью припала к чашке.

Язык ее начал заплетаться, в зрачках появился стеклянный блеск.

«Какая огромная разница между матерью императора и его наложницей! Одна слова в простоте не скажет, а другая мелет что ни попадя», — подумала Рэйко.

Фрейлины неистово начесывали и закрепляли заколками волосы Рэйко, но та, сосредоточив внимание на Асагао, едва ощущала боль.

— Сначала я пошла к отцу, но он сказал, что ничего сделать не может: Левый министр Коноэ был старше его по должности. — Асагао тампоном наложила румяна на щеки Рэйко. — Потом я пожаловалась Томохито. Но Томохито ответил, что я должна смириться с решением Левого министра и прекратить транжирить деньги... Я умоляла. Я плакала. Я злилась. Почему это он должен слушать какого-то чиновника, а не меня? О, как я ненавидела Левого министра за то, что он встал между нами! — Голос Асагао поднялся до раздраженного визга.

Рэйко кивнула и пробормотала что-то сочувственное.

— И что вы тогда сделали? — спросила она, почувствовав, как сердце учащенно забилось.

Воцарилось молчание, но не потому, что Асагао задумалась. Нет, она просто обмакнула кисточку в румяна, придвинулась ближе и принялась красить Рэйко губы, хмурясь от усердия. Ее черты, увеличенные близким расстоянием, потеряли мягкую женственность, лицо как будто затвердело. Рэйко с трудом удержалась от того, чтобы не отодвинуться от императорской пассии. «В жилах ее течет кровь теневых правителей Японии. Могла ли она для утоления собственного властолюбия тайно изучить боевые искусства, развить имеющуюся у каждого человека духовную энергию до такой степени, чтобы овладеть техникой киаи? Способен ли с этих нежных, чувственных губ слететь „крик души“?» — размышляла Рэйко, дожидаясь, когда Асагао отложит в сторону кисточку и осушит новую чашку с вином. Наконец это случилось.

— Ничего я не сделала, — с мрачным видом сказала она. — Не было никакой возможности добраться до старого скряги. Когда он умер, я возблагодарила богов, так как теперь главным стал мой отец, который позволяет мне иметь все, что захочется.

Рэйко охватило разочарование. Она выругала себя за то, что ожидала признания. Бесспорно, Асагао не столь умна, как Дзёкио, однако в ее тщеславии виден инстинкт самосохранения. Рэйко никак не могла представить жеманную капризницу в роли убийцы. Легче предположить, что она наняла убийцу. Но если у нее не было денег, то как она это сделала?

— Вы ничего подозрительного не заметили в ночь убийства?

— Как я могла заметить? — Асагао скорчила озадаченную гримаску. — Я не была в Саду пруда.

— Да? А где вы были?

В глазах Асагао плеснулась тревога. Фрейлины затаили дыхание.

— Не помню. Давно это было. — Асагао отвела глаза в сторону и вновь посмотрела на Рэйко. Лицо прямо-таки светилось желанием убедить. — Подождите! Вспомнила. Я сидела в летнем павильоне с фрейлинами. Мы пили вино и играли на самисэне. — Она обратила на женщин требовательный взгляд: — Ведь так?

Те, неуверенно улыбаясь, закивали. Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять: все они лгут. Хосина выяснил, что фрейлины во время убийства находились на своей половине, а не с Асагао; Дзёкио, как установила Рэйко, прогуливалась ночью вокруг павильона и наслаждалась тишиной.

Наложница надула губы:

— Разговоры об убийстве меня очень расстраивают. Довольно об этом. — Она окинула Рэйко взглядом, и довольная улыбка стерла с ее лица всякое напряжение. — Думаю, вы готовы к выходу на сцену. — Она поднесла своей лучшей подруге по пьесе зеркало: — Как вам нравится?

Рэйко увидела отражение и содрогнулась. Волосы, уложенные горками и кольцами, напоминают цветочную клумбу; нарисованные брови арками пересекают лоб; веки краснеют, словно Рэйко не спала трое суток; щеки горят чахоточным румянцем, а губы, размалеванные помадой, похожи на зажравшихся червей. Рэйко выглядела точь-в-точь как подзаборная шлюха.

— Даже не знаю, что и сказать, — прошептала супруга сёсакан-самы, дочь самурая и просто порядочная женщина. Она знала, что многим мужчинам нравится то, как выглядят проститутки, но Сано ужаснулся бы от ее преображения.

Асагао радостно засмеялась:

— Вы стали настоящей красавицей!

Фрейлины хором поддержали наложницу императора.

— Идемте! — Асагао повлекла Рэйко на сцену.

Задник теперь изображал улицу в квартале развлечений, где познакомились обреченные любовники. Годзё и другие придворные установили на помосте большую деревянную клетку, символизировавшую окно в публичном доме. Дамы устроились в клетке, и кто-то передал Рэйко книгу в шелковом переплете.

— Начали! — крикнула госпожа Асагао.

Придворные заходили вперед и назад по сцене, отпуская неприличные шутки и строя дамам глазки.

— О, как эта грязная жизнь печалит мою душу! — трагическим голосом произнесла Асагао. — Как бы я хотела, чтобы мой возлюбленный Дзихэй купил мне свободу и женился на мне! — Она открыла перед Рэйко книгу с текстом пьесы и прошептала: — Имя вашей героини — Подснежник. Начинайте читать отсюда, — и указала нужную строчку.

— Какое несчастье, что ты влюбилась в бедного горшечника, который к тому же женат, — прочитала Рэйко еле слышно.

К ней приблизился один из придворных, плотоядно потирая руки.

— О господин, сегодня ночью вишни в полном цвету! Не хотите ли отведать их сладости? — пролепетала Рэйко.

Будь ее воля, она бежала бы отсюда опрометью. Одно лишь желание помочь Сано удерживало ее на месте. У Асагао были причина и возможность совершить убийство и не было алиби. Если Рэйко намерена найти улики против наложницы императора, необходимо оставаться с ней в хороших отношениях.

Фарс продолжался. Улучив момент, Асагао слегка толкнула Рэйко локтем и прошептала, лучась радостью:

— Правда здорово?

9

Безжалостное полуденное солнце заливало светом черепичную крышу императорского учебного павильона, небольшого строения на каменном фундаменте, расположенного неподалеку от Сада пруда. Правый министр Исидзё стоял на тенистой веранде и подслушивал у открытого окна, как Сано допрашивает слуг. Исидзё снедала тревога. Почему сёсакан до сих пор не задал ему ни единого вопроса по поводу смерти Левого министра Коноэ? Может быть, он не знает об их взаимоотношениях? Сомнительно: в архиве мецукэ на каждого сановника имеется досье. Тогда отчего следователь сосредоточился лишь на императоре Томохито, принце Момодзоно, Дзёкио и Асагао? Неужели Сано не в курсе, что и у него на момент убийства отсутствует алиби? Ах, если бы так! В случае обвинения в убийстве ему не избежать казни, ведь фактически все процессы заканчиваются обвинительными вердиктами. Исидзё представил себя на лобном месте и мысленно помолился, чтобы до Сано не дошло то, что известно многим во дворце.

Похоже, слуги ничего опасного не выболтали. Исидзё осторожно спустился с веранды и направился домой.

Внезапно из-за угла появился человек в кимоно с гербами клана Токугава. Огромный и мрачный, он заступил вельможе дорогу:

— Досточтимый Правый министр, прошу следовать за мной.

— Куда? — испугался Исидзё. — За что?

Человек лишь повторил просьбу, причем не допускающим возражений тоном.

Чутье подсказывало Исидзё, что никуда идти не надо, однако трилистники на кимоно сулили суровое наказание тому, кто пренебрегает приказами бакуфу. Мечтая о тех временах, когда его предки исподволь правили Японией, когда императорский двор обладал властью, Исидзё позволил вывести себя через северные ворота дворца.

На улице за воротами их ожидали люди сёгуна и черный паланкин с четырьмя носильщиками.

— Садитесь в носилки, — приказал человек Исидзё.

Правый министр неохотно подчинился. Когда захлопнулась дверца паланкина и на окнах опустились жалюзи, тревога Исидзё переросла в страх.

— Что происходит? — воскликнул он. — Я арестован? Ответа не последовало. Паланкин взмыл над землей и быстро поплыл вперед. Исидзё не решился звать на помощь. Он лихорадочно размышлял над причиной похищения. Возможно, бакуфу заподозрило его в убийстве Левого министра Коноэ; возможно, его везут на допрос. Но тогда для чего эта секретность? Токугава обычно выставляли преступников напоказ, чтобы другим было неповадно. К тому же сёсакан Сано, отвечающий за расследование, похоже, к этому происшествию не причастен. Стараясь определить, куда его несут, Исидзё обратился в слух.

По шуму толпы он угадал улицу Имадэгава. Паланкин повернул направо. Исидзё уловил запахи рыбы и лака, услышал визжание пил и гудение гонга. Он понял, что движется по улице Карасума. Его начало укачивать; пот, вызванный нервным напряжением, струйкой бежал по спинной впадине. Уличные звуки затихли. Исидзё придавило к сиденью, и он сообразил, что паланкин поднимается в гору. Запели птицы, да так громко, что заглушили тяжелое дыхание и равномерный топот носильщиков. В жарком полумраке паланкина Исидзё все сильнее ощущал привкус собственного страха.

Внезапно дорога выровнялась. Раздался скрип ржавого металла и деревянный стук. «Ворота», — догадался Исидзё. Паланкин опустился, дверца открылась. Прежде чем Правый министр успел что-либо увидеть, кто-то протиснулся в кабину, набросил ему на голову мешок и вытащил наружу.

Исидзё заломили руки назад и повели через поросшую травой площадку. Он ощущал, как ветер треплет его одежду, чувствовал жар солнечных лучей. Вдруг ветер и жар исчезли. Исидзё посадили на твердое покрытие и разули. Поднявшись, он ступнями определил деревянный пол. Исидзё хотел запротестовать, но испугался, что его вырвет, едва он откроет рот.

Пол сменился татами на подкладке. Солдаты поставили Исидзё на колени и отошли в сторону. Послышались удаляющиеся шаги; задвинулась дверь. Исидзё почувствовал, что в комнате, кроме него, кто-то есть. Задыхаясь от ужаса, он сорвал с головы мешок.

Яркий свет ослепил его. Он зажмурился, а когда разлепил веки, увидел пустую комнату. Фресковая живопись повторяла заоконный пейзаж и тем самым увеличивала комнату. В поле зрения Исидзё появился высокий стройный самурай в черном шелковом кимоно, опоясанный мечами; лицо его поражало зловещей красотой. Остановившись, самурай гордо расправил плечи.

— Кто вы? — спросил Правый министр, стараясь придать голосу обычную властность.

Самурай улыбнулся; внимательный взгляд прожег Исидзё.

— Примите извинения за неудобство и потрясение, которые вам пришлось претерпеть. Уверяю вас, всего этого требовала насущная необходимость. Я Ёсиясу Янагисава.

Теперь Исидзё заметил золотые трилистники мальвы на груди собеседника.

— Канцлер? — в изумлении спросил он. Его окатила новая волна ужаса. Внезапная встреча неизвестно где с самым могущественным в Японии чиновником, прославившимся жестокостью, грозила обернуться невообразимым злом. — Но... Я не знал, что вы в Мияко.

— Об этом знают очень немногие, — сказал канцлер, — и пока меня это устраивает.

— Почему?

— Вас это не касается.

Вежливая спесь канцлера разозлила Правого министра. В конце концов, сёгун официально подчиняется императору, а значит, канцлер стоит на ступеньку иерархической лестницы ниже Правого министра.

Поднявшись с колен, Исидзё надменно произнес:

— Какое бы ни было у вас ко мне дело, я предпочитаю обсуждать его в собственном кабинете, в цивилизованных условиях. Прощайте.

Он направился к двери, но застыл, услышав тихий голос Янагисавы:

— Я бы не советовал вам так поступать. Люди, которые привезли вас сюда, стоят за дверью. Они применят силу, чтобы вас задержать. Не делайте себе больно, вернитесь.

Исидзё посмотрел на презрительно улыбающегося противника.

— Что вам от меня нужно? — спросил он, ненавидя свою беспомощность и весь клан Токугава.

— Информацию, — бросил канцлер и начал ходить вокруг Исидзё, словно опутывая незримой веревкой. — Информацию об убийстве Левого министра Коноэ.

* * *

Канцлер Янагисава с любопытством изучал пленника. Красное лицо покрыто потом, седые волосы растрепаны, одежды помяты, но осанка хоть куда: чувствуется благородное происхождение. Сам Янагисава, сын казначея у некоего господина Такэи, одного из многочисленных управляющих даймё, приобретал вальяжность по мере восхождения к власти. И теперь он не мог не восхищаться потомственным аристократом, хотя и чувствовал, насколько тот напуган. Перед ним стоял оппонент, поражение которого способно было доставить большое удовольствие.

— Расскажите мне о своих отношениях с Левым министром Коноэ, — предложил он.

На лице Исидзё появилось замкнутое выражение.

— Это входит в круг интересов сёсакана Сано, которому сёгун поручил расследование.

То, что его пусть справедливо, но осадили, взбесило Янагисаву. Чтобы успокоиться, он припомнил историю клана, к которому принадлежал Исидзё.

Фудзивара некогда контролировали обширные территории, защищая землевладельцев в обмен на деньги и верность, но прошли десятилетия, и они растратили авторитет в сомнительных увеселениях. Их хватка в провинциях ослабла. В сельской местности начались бунты. В итоге клан Минамото разгромил род Фудзивара и основал первую династию сёгунов, опорой которых стало самурайство.

— Давайте считать, что мной руководят личные мотивы, — признался Янагисава с наглостью исторического победителя. — Да вы садитесь, в ногах правды нет.

Исидзё проигнорирован предложение. Тогда Янагисава сорвался:

— Сядьте!

Бросив на грубияна гневный взгляд, Исидзё опустился на колени.

— А теперь рассказывайте о Левом министре. Краткая пауза красноречиво показала, что Исидзё подчиняется исключительно в силу несчастных обстоятельств.

— Коноэ-сан был мудрым, трудолюбивым и уважаемым человеком. Блестящим администратором.

Янагисава уловил искусственность в тоне Исидзё и констатировал:

— Значит, вы его не любили.

Едва заметное движение породистых губ отметило нетактичность «выскочки».

— Мы были сослуживцами и родственниками.

Янагисава усмехнулся:

— Кто бы мог подумать! Стало быть, вы теперь единственный претендент на пост премьер-министра двора его величества?

— Да, верно. — Легкий взлет бровей продемонстрировал, что Исидзё понял, куда клонит канцлер. — Исполнявший эти обязанности чиновник умер нынешней весной.

Премьер-министр выступал в качестве главного советника императора и контролировал жизнь пяти тысяч обитателей резиденции. Власть над крошечным государством в государстве казалась Янагисаве ничтожной, но он знал: это источник всех благ для представителей знати, которым положение не позволяло заниматься торговлей или служить в правительстве.

— Когда император собирался объявить нового премьер-министра? — спросил он, хотя ответ ему был известен.

— В конце этого месяца.

— Кто были основные кандидаты?

После секундной заминки Исидзё ответил:

— Простите, досточтимый канцлер, но я не понимаю, почему вас так интересуют дворцовые назначения?

— Отвечайте на вопрос.

— Левый министр Коноэ и я, — выдавил Исидзё.

— И кто из вас с большей вероятностью мог удостоиться этой чести?

— Кузен Коноэ как Левый министр и глава старшей ветви рода Фудзивара. — Черты лица Правого министра затвердели. — Его величество император, естественно, принял бы все это во внимание.

— Естественно, — согласился Янагисава. — И все-таки вы надеялись.

Исидзё промолчал.

Янагисава принялся развивать мысль:

— А что? В самом деле! Вы старше Коноэ по возрасту, обладаете богатым опытом, отличаетесь сильным характером, имеете кристально чистую репутацию. Ваша карьера — образец исполнения долга. Немудрено, что Коноэ видел в вас соперника. Осмелюсь предположить, он вредил вам на каждом шагу.

Острые черненые кончики зубов блеснули между губ Исидзё.

— О чем вы говорите?

Угроза и страх поочередно отпечатались на его лице.

Любитель театра Но, Янагисава представил себя и Исидзё актерами. Спектакль приближался к драматичной развязке. Раскаты гонгов заменяли музыку, щебетание птиц — хоровое пение. Медный столб солнечного света, как направленный луч фонаря, освещал разрываемого полярными чувствами Исидзё.

— Коноэ распускал про вас слухи среди самых влиятельных придворных. Он говорил, что вы впали в старческий маразм, что у вас недержание речи и мочи, что вы не в состоянии самостоятельно найти дорогу домой.

Высокие скулы Исидзё располосовал румянец возмущения.

— Ваши шпионы хорошо поработали! Однако россказни Коноэ — бесстыдная клевета.

— Вам виднее, — усмехнулся Янагисава. — Итак, теперь, когда Коноэ умер, кто станет следующим премьер-министром?

— Процедура отбора началась заново, ее исход непредсказуем, — отрезал Исидзё, сумевший взять себя в руки.

— И все-таки кто на сегодня при дворе является высшим должностным лицом? У кого больше шансов снискать милость императора?

Исидзё слабо улыбнулся: дескать, самураю не дано понять очевидных вещей.

— Хорошо, я вам отвечу. Да, вероятно, премьер-министром буду назначен я.

— Для этого вы и убили Коноэ, не так ли? — процедил Янагисава, оскорбленный невысказанным замечанием Исидзё.

— Ваше обвинение нелепо, — высокомерно проговорил Правый министр. — Полагаю, вы и так знаете чересчур много. Впредь я отказываюсь отвечать на ваши вопросы. Все равно мои слова не изменят вашей извращенной трактовки фактов.

Янагисава хмыкнул:

— А как насчет того, что императорский двор уведомил сёсидая о смерти Левого министра Коноэ лишь спустя несколько дней? Это тоже извращение факта?

— Мое решение отложить известие об убийстве преследовало цель дать двору время задокументировать происшествие максимально полно и точно.

Янагисава пренебрежительно махнул рукой:

— Словоблудие. Где вы были, когда умер Левый министр Коноэ?

— Я находился в павильоне для чайных церемоний, — промолвил Исидзё, воплощенное спокойствие. — Со мной рядом сидела моя дочь, госпожа Асагао. — Он сделал паузу и внушительно добавил: — Наложница императора.

Канцлер Янагисава чуть не подпрыгнул от радости. Наконец-то он поймал Исидзё на откровенной лжи. В соответствии с докладом Хосины, в Павильоне чайных церемоний, однокомнатном домике, в ту ночь некая молодая пара имела свидание. Исидзё с дочерью никак не мог присутствовать на нем. Правый министр знал, что госпожа Асагао стоит в списке подозреваемых, и он явно был намерен обеспечить себе алиби с ее помощью.

— Если вы были в чайном павильоне, — вкрадчиво сказал Янагисава, — то должны были слышать «крик души». Почему же вы не вышли в Сад пруда? Госпожа Асагао, например, это сделала. Охранники хотели доложить вам о смерти Левого министра Коноэ, но нигде не могли вас найти. Как получилось, что вы не возглавили расследование?

— Виноват, — развел руками Исидзё. — Вижу, вы уверены, что я убийца. — Черненые зубы блеснули в улыбке. — Не боитесь, что я убью вас криком, прежде чем вы успеете позвать охрану?

Янагисава ускорил движение вокруг Правого министра.

— Риск — составная часть нашей жизни. Кроме того, мы не в Саду пруда. Вам не удастся избежать наказания.

— Ну что ж... — Исидзё выпрямил стан. — Значит, я арестован?

— О нет. — Янагисава на всякий случай остановился у него за спиной. — Вы совершенно свободны. — Он хлопнул в ладоши, и двое охранников появились в дверях. — Отвезите Правого министра назад, во дворец, — приказал канцлер.

— Но... если вы не собирались меня арестовывать, то зачем нужно было похищать? — В голосе Исидзё смешались недоверие и насмешка.

Канцлер Янагисава только улыбнулся и сказал:

— Очень благодарен вам за компанию, досточтимый Правый министр.

Он получил от беседы все, что хотел: оценил главного подозреваемого и придумал следующий ход в партии с Сано.

Исидзё поклонился и встал.

— Думаю, сёсакан-сама не знает, что вы в Мияко. Кроме того, предполагаю, что благодаря именно вам я не попал в список подозреваемых. Как по-вашему, стоит ему рассказать о нашей встрече?

— Боюсь, тогда, — ответил Янагисава, — следствие сосредоточится на вас. И мне придется рассказать сёсакану то, о чем он пока не ведает. Не лучше ли сохранить нашу встречу в тайне?

— Да, достопочтимый канцлер. — Поникший Исидзё побрел к двери.

10

— Меня сильно тревожит это дело, — сказал Сано.

За окнами сгустились сумерки; звуки гонгов объявили о начале обрядов, посвященных Обону. Сано одевался для банкета сёсидая, сугубо мужского мероприятия.

— Прошел всего один день, — утешила Рэйко. — Ты же не можешь так быстро раскрыть тайну.

— Я понимаю.

Облачаясь в красно-коричневое шелковое кимоно, гармонирующее с широкими штанами, Сано пытался разобраться в своих чувствах. Одним из достоинств его брака с Рэйко являлось то, что сообща им удавалось находить ответы на вопросы, которые он один был решить не в состоянии. Сначала он с большой неохотой принимал советы от женщины, но теперь совместное обсуждение перипетий расследования казалось ему вполне естественным.