Сано Исиро (№2) - Бундори

Враги возвращаются.

От страха Сано окончательно обрел сознание. Застонав, он попытался встать, но не смог пошевельнуть и пальцем. Над ним возникла темная фигура, голова отклонена в сторону и поднята, словно незнакомец всматривается и вслушивается в лесную тишину. На мгновение луна высветила лицо в три четверти.

— Нет, — прошептал Сано.

Он почувствовал, как его взвалили на сильную спину. Земля противно накренилась и в тот момент, когда фигура выпрямилась вместе с ним, провалилась в бездну.

Глава 26

Что-то теплое, нежное, обволакивающее.

Легкий всплеск воды.

Боль — сначала слабая и далекая, затем сильная и близкая.

Сано выбирался из бесчувствия, словно пловец из вязкого океана. Он с трудом разомкнул веки. Пронзительно яркий, как расплавленное солнце, свет ослепил его. Сано застонал от неожиданности. Он не помнил, что произошло, и не имел понятия, где находится, он чувствовал только, что лежит на спине и его окружает опасность. Он должен бежать. Напряжение мышц принесло мучительную боль, которая окончательно привела Сано в сознание. Он сообразил: рядом кто-то есть, и сразу ощутил мягкое прикосновение к подбородку. Сано округлил глаза в удивлении.

В золотом мерцании светильника над ним склонился безмятежный лик Аои. Настоятельница протирала ему лицо влажной тряпкой. Рукава бело-зеленого кимоно были закатаны выше локтей. Встретившись с Сано взглядом, Аои едва заметно улыбнулась — проблеск зари на мрачных чертах.

— Вы очнулись. Это хорошо.

Сано, поморщившись, сел. Голова закружилась. Когда мир встал на место, Сано узнал собственную спальню: балки на потолке, разрисованная ширма, лаковые сундуки и шкафы, угольная жаровня. Он посмотрел на себя и ужаснулся.

На нем не было ничего, кроме набедренной повязки. Гело чистое, но покрыто красными и багровыми синяками. Ссадины на коленях и ладонях заныли. Сано вспомнил дикую погоню через весь замок, избиение. Он шел к Аои.

Положив руку ему на грудь, Аои нежно, но твердо заставила Сано лечь.

— Спокойно, я обрабатываю раны, — промурлыкала она.

Хрипловатый голос подействовал на Сано, как бальзам красота Аои, невзирая ни на что, возбудила желание. Он вспомнил, зачем хотел увидеть настоятельницу.

— Как я попал домой? Что вы здесь делаете?

— Патруль нашел вас без сознания в Фукиагэ и принес домой. Ваши слуги позвали меня, потому что я владею искусством врачевания.

Аои показала на пол, Сано увидел три подноса, уставленных самыми разнообразными предметами. Тут были каменная ступка и пестик, ложки и керамические блюдца, заварочный чайник, лаковые чашки с пахучим вареным зеленым луком, который прикладывают к ранам, чтобы уменьшить боль, высушенные цветки шафрана, которые добавляют в чай для вывода из шока, желтый куркумовый порошок против воспаления. От чайника шел острый аромат женьшеня — почитаемого всеми корня, который является как тонизирующим, так и успокоительным средством и усиливает сопротивляемость организма болезням. Однако среди знакомых лечебных препаратов Сано заметил неизвестные и насторожился.

— Что там? — Он кивнул на чашку с мерзкими коричневыми полосками, воняющими тухлятиной.

Аои наморщила лоб, удивленная враждебностью тона:

— Кожа ильной рыбы. Для предотвращения нагноения. Вам не повредит. Пожалуйста, не волнуйтесь.

Она потянулась с влажной тряпкой к лицу Сано, но он отвел руку.

— А это что? — Он посмотрел на чашку, испускающую едкий запах.

— Это нашинкованные листья геллодиндрона, замоченные в уксусе. Они сводят синяки, — сказала Аои. Она сложила руки на груди и терпеливым голосом добавила: — Я не смогу вам помочь, если не будете слушаться.

Она наклонилась, чтобы смочить тряпку в бадье около кровати, и загородила светильник. Бело-зеленое кимоно потемнело, черты лица резко выделились.

Черная фигура! Профиль в свете луны!

Сано сел и поймал запястье Аои. Настоятельница резко выдохнула. Он заставил ее распрямиться.

— Никакой патруль не приносил меня домой. И вас не вызывали мои слуги. Ведь так? Что действительно произошло? Как вы оказались здесь?

— Ну хорошо, — будто сдалась Аои. — Я гуляла в Фукиагэ. Нашла вас на поляне. Позвала ваших слуг, они отнесли вас домой, я осталась, чтобы обработать раны. Я боялась сказать вам правду, чтобы не показаться бесцеремонной. А теперь отпустите мое запястье, позвольте мне заняться вашим лечением.

Гнев придал Сано силы. Оттолкнув руку Аои, не обращая внимания на протесты, Сано бешеным ударом опрокинул лекарства.

— Довольно вранья! Я все вспомнил. Это вы, женщина, победили пятерых здоровых мужчин. Это вы отнесли меня домой. Вы хотите отравить меня своими колдовскими снадобьями. Неужели вам недостаточно того зла, что вы уже причинили мне?!

О, как он был зол на бандитов за их кулаки, на судью Уэду — за его рассудительность, на Тюго и Мацуи — за их самоуверенность, на канцлера Янагисаву — за его козни, на Токугаву Цунаёси — за его слабость! И на себя — за неспособность выполнить назначенное судьбой.

— Вы обманули меня обрядами и видениями. — «И приворожили, о чем я вам никогда не скажу», — подумал Сано. — Вы направили меня и моего помощника искать человека, которого не существует в природе. И все для того, чтобы я провалил расследование!

Не желая выглядеть перед врагом беспомощным инвалидом, Сано поднялся на ноги. Он задохнулся от боли и зашатался. Голова пошла кругом, тело моментально покрылось испариной. И все же Сано не мог не признать: результаты избиения были бы гораздо серьезнее, не займись Аои его лечением. Впрочем, трезвая мысль не укротила ярости. Боевые навыки, физическая сила и медицинские познания настоятельницы плюс ее ложь, происхождение из провинции Ига и сверхъестественные способности укрепили подозрения.

— Ниндзя! — догадался Сано. — Грязная шпионка! На кого ты, исчадие тьмы и посланница зла, работаешь?

Аои тоже встала. Ее глаза горели бешенством под стать его.

— Да кто ты такой, чтобы называть меня грязной? У нас с тобой один хозяин. Клан Токугава руководит и мной и тобой. Да, я мешала тебе. А ты бы — мне, окажись на моем месте. Потом назвал бы это честью, а всю вину за грехи возложил на свой мерзкий бусидо. — Она швырнула тряпку в бадью с такой силой, что вода выплеснулась на пол. — Спесивый неуч!

То, что простолюдинка обозвала его, сильнее разозлило Сано. Ощущение их сходства, несмотря на сословные различия, пропало.

— Как ты смеешь меня оскорблять?!

Достоинство и мужество не разрешали самураю ударить женщину. Однако Сано не мог оставить Аои безнаказанной. Нужно хорошенько встряхнуть ее, чтобы вспомнила, кто есть кто.

Но притронуться к Аои не удалось. Мгновенно взлетевшие руки отбили посягательство Сано. Он даже не успел заметить, как нога Аои угодила ему в живот. Сано задохнулся, попятился и свалил на пол ширму.

— Ах, ты так? — шепотом выдавил он.

И тут словно ушат холодной воды окатил его. Сано понял, что Аои при желании может убить. Он в отчаянии быстро оглядел комнату. Мечей нигде не было. Безоружный, он Аои не соперник. Мало ли какие тайные орудия смерти способна ниндзя использовать в бою! Заточенные звездочки, ослепляющий порошок, темные силы... Страх подстегнул Сано. Он ринулся к Аои, топча матрас, разбросанные лекарства. Она отпрыгнула в сторону и угодила ногой, обтянутой чулком, в керамическое блюдце. Лицо искривилось от боли, взгляд невольно устремился на пол. Сано воспользовался моментом и всем телом бросился на Аои.

— Ничтожество! — Он придавил настоятельницу к стене. За стеной тревожно загудели слуги. Ну и пусть. Без разрешения не войдут. — Врунья!

Аои корчилась в его объятиях, царапалась, толкалась коленями. Сано схватил ее за руки.

— Значит, я обманула? — крикнула она. — Я занималась на тренировочной площадке, как обычно. Вдруг вижу: охранники бегут за тобой. Я спасла тебя. Ты мне нравился, я жалела тебя. А ты... Лучше бы ты умер!

Аои быстро наклонила голову, вонзила зубы в плечо Сано и выплюнула кровь прямо ему в лицо.

Разъяренный до беспамятства, Сано поднял руку, чтобы ударить женщину. И тут осознал, что ее грудь тесно прижимается к его груди, что ее бедра касаются его чресл. Желание победило гнев. Член напрягся, превратившись в великолепное орудие наслаждения. Так Сано узнал, что страх и гнев стимулируют вожделение.

Забыв про смертельную опасность, исходящую от рук Аои, он одним движением развязал на ней пояс и рванул кимоно. Одежда соскользнула на пол. Как он и представлял, грудь была круглой, налитой, с большими сосками. Сано прижался к Аои крепче. Беря настоятельницу против ее воли, Сано не просто мстил конкретной лживой женщине, но выражал ненависть ко всем ниндзя: демоническим бесчестным наемникам, которые воплощали то, что самурайское воспитание приучило его отвергать.

Сано грубо запустил пальцы в волосы Аои и резко дернул. Шпильки и гребешки упали на пол, прическа рассыпалась. Сано лихорадочно принялся целовать и кусать соски Аои, испытывая неведомое доселе нетерпение.

Вскрикнув, она замолотила по Сано локтями и коленями, безошибочно находя самые больные места и синяки. Сано закричал, но не столько от боли, сколько оттого, что понял: она с радостью принимает его насилие, несмотря на внешнюю реакцию. Она не сопротивлялась его натиску, как могла бы. А как могла, Сано знал. Он ощущал губами твердость ее сосков. Продолжая бить одной рукой, другой женщина лихорадочно срывала с него набедренную повязку. Сано чувствовал: ненависть и боль возбуждают их обоих не меньше, чем страх и злость.

Ноги Аои плотно обвились вокруг Сано. Он обнял ее, отнес к матрасу и упал, придавив всей тяжестью тела.

Не теряя времени на то, чтобы устроиться поудобнее, Аои взяла член и направила в себя. Сано застонал, погружаясь во влажную, нежную теплоту. Неземное блаженство чуть не подвело их к вершине акта. Сано сопротивлялся оргазму, он хотел не только насладиться обладанием, но и причинить боль. Аои лишь изгибалась навстречу его толчкам, издавая хриплые, с придыханием крики. Женщина положила руки ему на ягодицы, понуждая глубже погружаться. Сано больше не хотел сдерживаться. Он действовал быстрее и быстрее. Сано ощущал, как внутренние мышцы Аои сжимают его, видел, что у нее закрыты глаза. Его крик слился с ее, когда он достиг пика наслаждения. Время остановилось, пока его тело сотрясалось в неистовых конвульсиях. Мир вокруг перестал существовать. Затем, пресыщенный и изможденный, он упал на локти и открыл глаза.

Аои лежала неподвижно. Напряжение покинуло тело, злость и ненависть в глазах исчезли, появилась задумчивая печаль. Уже во время борьбы Сано вновь почувствовал, как они похожи с Аои, и страстно захотел восстановить исин-дэнсин, редкую связь, идущую от сердца к сердцу, более глубокую, чем вожделение. Теперь Сано понял: не было никакой мести. Аои победила его. Он больше не мог отрицать, что любит эту женщину.

Сано скатился с Аои и лег на спину. Его переполняла душевная и физическая усталость. Страдания души отзывались в ранах тела. Сколько, оказывается, надежд сулило его одиночеству знакомство с Аои! Все надежды прогнала ее измена. Закрыв глаза рукой, Сано предался отчаянию.

— Скажи мне что-нибудь, — попросил он.

Раздался шорох. Сано понял: Аои встает и надевает лежавшее на полу кимоно. Пол слегка скрипнул: Аои отошла на несколько шагов — бесконечное расстояние — от него.

— Когда мы встретились в прошлый раз, ты хотела меня так же сильно, как и я тебя. — До сих пор он столь искренне никому не открывался. Слова словно протискивались сквозь природную сдержанность. — И дело не только в плоти, но и... — Продолжение показалось ему излишне сентиментальным, и он запнулся. — Ведь правда?

Ответа не последовало. Убрав руку с лица, Сано повернул голову и посмотрел на Аои. Она стояла на коленях спиной к нему, склонив голову в молчаливом, тяжелом согласии.

— Зачем же ты мне мешала? — Сано услышал жесткость в своем голосе.

Плечи Аои задрожали.

Сано сел и накинул кимоно, которое обнаружил около постели. Время интимной близости миновало, комната стала холодной, а нагота неприличной. Слишком усталый для того, чтобы встать, он подполз к Аои и сел рядом.

Бесстрастность ее лица показала: она прилагает огромные усилия, чтобы сохранить хладнокровие. На шее выступили вены, веки подрагивали. Она плачет, понял Сано, плачет без звука, без слез. Даже досадуя на ее предательство, он не мог не оценить ее мужественное сопротивление скорби, которое сделало бы честь любому самураю. Рукой, непривычной к нежности, он коснулся щеки Аои:

— Что-то не так?

Аои судорожно передернулась и устремила взгляд вдаль.

— Порой в хижине за стенами Момидзиямы мне снится, что я убегаю, — заговорила женщина тихим прерывистым голосом. — Во сне я брею голову и надеваю монашескую одежду. Я покидаю замок на закате солнца и иду. Днем — по дорогам, прося милостыню у прохожих, ночью — через поля. Сплю в пещере или в лесу. Ем растения, орехи и мелкую дичь. Чтобы когда-нибудь добраться до родных.

Сано представил, как она, стройная безвестная тень, бредет по проселочным дорогам. Помимо воли родилось сочувствие. Он и сам однажды был беглецом, знал эту тоску по дому.

— Но проснувшись, — монотонно говорила Аои, — я понимаю, что никогда не уйду. Токугава пошлет солдат, он убьет меня, уничтожит мой клан, сожжет нашу деревню. Так всегда поступают самураи, чтобы добиться у ниндзя послушания. — Она взглянула на Сано, в глазах появились злые искорки. — Мы сражались на ваших войнах. Мы убивали ваших врагов, проникая в их лагеря, рисковали жизнью, чтобы принести вам победу. Но даже теперь, без войны, вы не даете нам покоя.

Сано потряс головой, приводя мысли в порядок. Он никогда не задумывался о том, как много общего между ниндзя и самураями. Власть рода Токугава довлела над обоими сословиями. Правда, ниндзя служили менее охотно, чем самураи. Они за службу не получали ни денег, ни похвал. А напрасно. Ниндзя отличались умом, отвагой, мужеством, приверженностью семье... Аои обладала всеми этими достоинствами. Вдобавок она спасла Сано жизнь.

— Прости меня, — пробормотал Сано, считая, что выражает не только раскаяние, но и понимание.

Он взял Аои за руку, ее мускулы напряглись. Она быстро пожала его пальцы, убрала руку и потупила взор. Но жест Сано и ответная реакция Аои означали любовь, которая не ведает сословных преград и не соблюдает правил приличия. «Именно этого, — подумал Сано со страстной, радостной уверенностью, — я и хочу от женщины».

Аои рассмеялась. В хрипловатом голосе прозвучала горькая ирония:

— Что сказал бы канцлер Янагисава, увидев нас сейчас — шпионку и ненавистного сёсакана?

Унылый страх Сано встрепенулся:

— Значит, это канцлер приказал тебе сорвать расследование. Еще одно свидетельство его вины.

— Канцлер Янагисава подозревается в убийстве?

— Да. — Сано объяснил, как пришел к опасному выводу. Он по-прежнему не доверял Аои, но полагал: сведения, уже знакомые Янагисаве, вряд ли повредят следствию.

Аои выслушала рассказ совершенно неподвижно, однако выражение ее глаз свидетельствовало: спокойствие дается ей нелегко.

— Канцлера... казнят? — В интонации мелькнула надежда.

Сано понял ход рассуждений Аои: если Янагисава умрет, она сможет безнаказанно вернуться домой, чиновники будут слишком заняты дележкой власти, чтобы заботиться о судьбе шпионов мертвого фаворита. Сердце больно сжалось. Непреодолимая разница в оценке ситуации разделяет их. Аои не знает, чем грозит ему успешное завершение дела. И объяснить нельзя: шпионка быстро доложит хозяину о плане расследования.

— Если канцлер Янагисава виновен, то он умрет, — подтвердил Сано.

Глаза Аои засверкали, она подалась вперед и взяла Сано за руки:

— Я могу помочь тебе доказать его вину. Чтобы никому больше не пришлось терпеть от его жестокости.

Сано покоробила ее готовность к предательству. Вспыхнувшие угольки гнева напомнили о прежней «помощи». Возрожденная подозрительность заставила отдернуть руки.

— Что ты можешь сделать?

Женщина, которую он полюбил, по призванию и профессии обманщица, хотя и обладает некоторым великодушием.

Обиженная, Аои нахмурилась, тем не менее гордо вскинула голову и сложила руки на коленях.

— Да, я лгала тебе, мой народ всегда обманывал ваш, — сказала она, вновь демонстрируя непостижимую способность к телепатии. — Я не умею предсказывать будущее или напрямую общаться с мертвыми. Но порой я слышу чужие мысли, как, например, сейчас. Что же касается мертвых, то от них остаются вещи. Я понимаю язык вещей. — Она придвинулась к Сано и погладила его по груди, заглянула в глаза, улыбнулась. Сано собрал волю в кулак, сопротивляясь искушению красоты и любви. — Если канцлер Янагисава — охотник за бундори, я приложу все силы для того, чтобы свершилось правосудие. Единственный раз в жизни сделаю добро. Пожалуйста, позволь мне вместе с тобой победить нашего общего врага!

Сано в смятении взирал на Аои. Как он может позволить ей вступить в заговор против хозяина, подвергнуть опасности себя и свою семью? Да и не нужны ему больше доказательства вины Янагисавы. Один паланкин чего стоит! Впрочем, следует принимать любую помощь, какой бы странной и нежелательной она ни была. До истечения срока, установленного сёгуном, осталось три дня. Долг перед отцом и правителем требует поймать убийцу, независимо от того, сколько и кому придется за это заплатить.

Он знает, что поручить Аои.

Вздохнув, Сано заключил женщину в объятия и спрятал лицо в ее волосах, пусть не видит, какими несчастными стали у него глаза.

— Хорошо, Аои. Спасибо тебе. Мы будем работать вместе.

И не расстанемся до тех пор, пока смерть не разлучит нас.

Глава 27

Отама, последняя из подозреваемых, жила к югу от замка, в районе Хибия, о чем Сано знал со времен службы в полиции. Тем не менее он ехал знакомыми улицами с таким чувством, будто видит их впервые. Весь мир вокруг стал для него другим.

Выслушав инструкции, Аои снова приготовила лекарства и обработала раны Сано. Потом они долго говорили о своих семьях, детстве, учебе, любимых блюдах, развлечениях, впечатлениях — короче, о жизни. Люди, только что ставшие любовниками, любят делиться самым дорогим. Непроходящее желание укрепляло их духовную связь. Влечение к Аои не покинуло Сано и назавтра. Он проснулся в одиночестве; солнце било сквозь окна, а он уже ждал наступления темноты и свидания.

Искусное врачевание Аои заметно помогло Сано, раны не болели, голова не кружилась, аппетит был великолепный. Но прекрасное самочувствие не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось у него на душе.

Любовь совершила чудо. Удивленная улыбка играла у Сано на губах, он смотрел на город новыми глазами. Улицы, битком набитые людьми, принадлежали ему, дома, магазины, особняки, замок, далекие зеленые горы, разлившаяся коричневая река, безграничное небо — тоже. Теплый солнечный свет, легкие облака, гонимые порывистым ветром, и цветущая вишня знаменовали не просто перемену времени года. Они отмечали наступление весны в его душе. Сомнения и опасения тревожили Сано не больше, чем тонкий шлейф дыма, поднимающийся над Нихонбаси, где, похоже, догорал небольшой ночной пожар. Сано чувствовал себя хозяином мира, он мог повелевать им. Он был способен довести расследование до логического конца и вызволить Эдо из цепей страха. Он оправдает Янагисаву и возложит вину на Мацуи, Тюго или Отаму. Он выполнит обещание, данное отцу. И он найдет способ удержать Аои, хотя у нее противоположная цель.

Удача улыбнулась Сано, Записка от Хираты, которую он получил утром, гласила: «Прошлой ночью Мацуи отправился прямо домой. Но у меня новая ниточка. Встретимся в полицейском управлении в полдень».

Подъезжая к Хибии, Сано оставил мысли об Аои и Хирате. Мечты и любопытство перекрыли желание поскорее увидеть Отаму. В юности она работала в одной из многочисленных бань Нихонбаси, где проституция процветала, несмотря на запрет властей. Отама была самой известной красавицей в заведении «Водяная лилия», которое славилось что обслугой, что клиентурой. Десять лет назад она стала причиной скандала, потрясшего Эдо.

Отаме исполнилось восемнадцать лет. Она покорила сердца многих мужчин, о ее отношениях с торговцами, самураями и монахами рассказывали популярные песенки. Зрелая женщина, сохранившая хрупкую фигуру и обольстительную улыбку, она достигла пика славы, когда завоевала покровительство Мимаки Тэиносукэ, богатого надзирателя за дорогами, который был старше ее на тридцать два года.

Обыватели с великим вниманием наблюдали за развитием этой связи. Все говорили о щедрых подарках Мимаки, о его поэтичных любовных посланиях, о том, что он позабыл про службу, жену и детей, проводя часы в специальном номере «Водяной лилии», и о том, сколько он платит за каждое посещение проститутки. Любовь Отамы и надзирателя должна была закончиться трагедией, как обычно бывает с запретными связями, тем более что власти, по слухам, собирались разобраться с банями.

Сано подъехал к дому Мимаки. Огромный особняк был обнесен необыкновенно высоким забором, виднелась только верхушка крыши, покрытой черепицей. Назвавшись стражнику у ворот по имени и должности, Сано сказал:

— Я бы хотел встретиться с госпожой Отамой.

Стражник переговорил с кем-то за воротами.

— Подождите, пожалуйста, вашу просьбу передадут господину Мимаки, — сообщил он Сано. Тот спешился.

История Мимаки и Отамы закончилась следующим образом. «Водяная лилия» погибла от пожара. Надзиратель отослал семью за город и взял Отаму в дом в качестве наложницы. Говорят, он обращается с ней, как с императрицей, выполняя малейшую прихоть. Домашней работой она не занимается, все делают слуги. Желая, чтобы она радовала своей красотой только его, Мимаки избегает общества. Если приходит посетитель, которого нельзя не принять, он закрывает наложницу от посторонних глаз ширмой. История великой любви завершилась счастливо, внимание публики переключилось на другие вопросы. Сано многие годы ничего не слышал об Отаме. Он прохаживался перед воротами, гадая, как она выглядит сейчас, и удивляясь, что по странному велению судьбы ее имя всплыло на поверхность в связи с убийствами. И кто мог подумать, что в ее жилах течет кровь великого воина, генерала Фудзивары!

Ворота открылись. Служанка средних лет, вероятно, экономка, поклонилась Сано:

— Пожалуйста, идите за мной.

У дверей особняка Сано оставил мечи. Однако в дом не вошел: экономка повернула на тропинку вдоль здания. Они миновали ворота, и Сано оказался в саду, самом необычном из всех ранее виденных. Гравиевые дорожки огибали традиционные валуны, сосны и цветущие вишни, на этом сходство с типичным японским садом кончалось. От нежных серых ветвей сирени с пурпурными шапками цветов распространялся сладкий аромат. Жасмин и жимолость заслоняли изгородь и веранду. Бессчетные колокольчики позванивали в ветвях красных кленов. Птицы суетились в специальных деревянных домиках на сливовых деревьях. Красный карп плескался в небольшом пруду. На берегу стоял чудной стул, вроде тех, что Сано видел на картинах в жилищах голландских торговцев в Дэшиме, только у этого к ножкам были приделаны деревянные колеса. Подле клумбы с ароматной мятой седовласый самурай в черном кимоно, стоя на коленях, орудовал маленькой лопатой.

Экономка подвела к нему Сано:

— Господин Мимаки, пришел сёсакан Сано.

Мимаки поднялся. Они обменялись приветственными поклонами. Мимаки, человек лет шестидесяти, вовсе не походил на пылкого любовника наложницы, которая годилась ему в дочери. Человек вполне ординарной наружности, внешние уголки глаз опущены вниз, полные щеки, узкие губы, проваленный рот. Загар и испачканные землей руки придают ему сходство с крестьянином.

— Насколько я понимаю, вы хотите видеть Отаму по официальному делу, — сказал Мимаки. В суровом тоне не было и следа ревности.

— Совершенно правильно.

— Наедине?

Сано подтвердил:

— Да. Пожалуйста.

Настороженный допрос вкупе с крестьянским видом полностью соответствовал представлениям Сано о человеке, совершенно ушедшем в личную жизнь и не желавшем пускать в нее посторонних.

Против ожидания Мимаки уступил просьбе, вероятно, не счел сёсекана соперником:

— Хорошо. — Он повернулся к экономке. — Приготовь госпожу Отаму к приему посетителя.

Экономка поспешила в дом. Мимаки и Сано не торопясь последовали за ней.

— Вы можете говорить с госпожой Отама, соблюдая следующие условия, — сказал Мимаки, когда они шли по коридору. — Вы будете стоять не менее чем в десяти шагах от ширмы. Если попытаетесь убрать ширму или зайти за нее, я убью вас. Понятно?

Изумленный угрозой, произнесенной будничным голосом, Сано лишь кивнул в знак согласия.

При приближении мужчин дверь распахнулась. Экономка с поклоном пропустила их в комнату, где, кроме большой ширмы (бумажные панели в форме алмазов, обрамленные тонкими рейками), ничего не было. На ширме лежала размытая тень человеческой фигуры.

Сано опустился на колени в обусловленном месте. Мимаки удалился за ширму. На полупрозрачной панели появились две тени. Сано уловил шепот. Вышел Мимаки из-за ширмы неузнаваемым. Глаза сияют, губы расплываются в улыбке, радостной, нежной и таинственной. Миг спустя к смотрителю вернулась прежняя суровость:

— Помните, что я вам сказал. — Мимаки покинул комнату.

Сано, не зная, с чего начать допрос незримого подозреваемого, замешкался. Как он определит, что Отама говорит правду?

— Для меня большая честь и удовольствие познакомиться с вами, сёсакан-сама, — произнес высокий мелодичный голос.

Сано еще не слышал такого. Звук лился, как песня, отдаваясь в душе и согревая ее. Несмотря на серьезность миссии, Сано улыбнулся. Даже недавно расставшись с Аои, будучи абсолютно уверенным в своих чувствах, Сано не мог остаться безразличным к очарованию Отамы. Должно быть, немало мужчин влюблялось в нее, едва заслышав голос.

— Польщен возможностью встретиться с вами, — со всей искренностью ответил Сано.

Служанка поставила перед ним чай и печенье.

— Чувствуйте себя как дома, — предложила Отама. — И пусть правила Мимаки-сан вас не смущают. Он и не думает никого оскорблять, просто чрезмерно меня опекает. К тому же, судя по вашему голосу, вы благородный и порядочный человек.

В интонации сквозила симпатия к хозяину. Пробивалась и некоторая игривость, но ей, заподозрил Сано, удостоился бы любой мужчина. Мимаки нет нужды бояться потерять наложницу. Похоже, потому он и разрешил беседу. Для чего тогда ширма, угрозы?

— Не приди вы сегодня, я сама пригласила бы вас, — сказала Отама. — Мне известно о ваших блестящих дарованиях. Кроме того, у меня для вас есть важное сообщение.

— Сообщение? — переспросил Сано, давая себе время оправиться от ошеломительного приема, у других подозреваемых он встречал совсем иное. Сано поднял чашку и пригубил чай.

— Я люблю покой и уединение и обычно не интересуюсь тем, что происходит за пределами особняка, — сказала Отама. — Моя жизнь — это мой милый Мимаки. Но я с большой тревогой слежу за этими ужасными убийствами. После первого и второго у меня родились смутные догадки, но после третьего, убийства монаха, все сложилось в четкую картину. Я поняла, что должна рассказать вам правду, Сёсакан-сама, простите меня за дерзость, не подобающую женщине. Я не знаю имени охотника за бундори, но знаю, почему он убивает. Им может быть один из трех человек.

— Кто эти люди? — Сано затаил дыхание, борясь с нетерпением. Для подозреваемой в убийстве она слишком откровенна. Не выдумывает ли она, защищаясь от обвинения? Вот бы увидеть ее лицо!

Он попытался проникнуть взглядом через ширму, но различил лишь силуэт головы с высокой прической да нечто, напоминающее груду подушек. Возможно, лицо и тело округлились от возраста, кожа и волосы утратили шелковистость, но голос!.. Наверняка она сохранила свежесть и живость молодости. Хозяин прячет ее, значит, она до сих пор прекрасна. Вот бы увидеть!

— Эти люди связаны со мной историей клана, — пояснила Отама. — Я знаю их мотивы как никто. Они приходятся мне двоюродными братьями: Тюго Гишин, Мацуи Минору и Янагисава Ёсиясу. Вы с ними встречались?

— Да, — осторожно ответил Сано.

— Вы нисколько не удивились, полагаю, вы уже заподозрили моих кузенов. Но вы никого не арестовали. Следовательно, у вас нет улик против них, и вы пришли ко мне.

Бывшая проститутка была столь же умна, сколь и очаровательна. Бессмысленно ходить вокруг да около, отрицать очевидную причину визита.

— Да.

Обжегшись на разговорах с Тюго, Мацуи и Янагисавой, Сано знал: от прямых вопросов толку мало. Он решил вручить нить разговора Отаме. Вина или невиновность прекрасной подозреваемой как-нибудь да проявится.

Переливчатый смех вызвал образ бегущего ручейка. Сладострастного проказника, мысленно уточнил Сано.

— Что ж, тогда мне особенно приятно предоставить вам по крайней мере часть улик, которые необходимы, чтобы привести охотника за бундори на плаху. Можно начать?

Сано, удивленный контрастом между веселым тоном и мрачным смыслом слов, молча согласился.

— Причина убийств коренится в событиях, произошедших более ста лет назад, — начала Отама.

Наконец его версия подтверждается, хотя источник сомнителен.

— Вы имеете в виду нападение генерала Фудзивары на кланы Араки и Эндо?

Тень Отамы качнулась.

— Нет, сёсакан-сама. Я имею в виду убийство Оды Нобунаги.

Сано смешался:

— Действительно, после смерти Оды были покушения. Но в архивах нет упоминаний, что эти случаи вызваны ею.

Отама снова рассмеялась.

— Сёсакан-сама, такой образованный человек, как вы, должен понимать, значительная часть истории остается незафиксированной. Того, что я рассказываю вам, нет в изъеденных молью свитках, это тайное предание нашей семьи. Генерал Фудзивара мстил Араки и Эндо за участие в убийстве Оды Нобунаги.

Сано недоверчиво возразил:

— Но Араки и Эндо не убивали Оду. Его убил Акэши Мицухидэ. Факты документально подтверждены и бесспорны.