Радости и тяготы личной жизни

Убедившись, что они устроились прекрасно в роскошном прямо под крышей номере с огромной лоджией, Джоан Петерсон объявила, что на следующее утро она заедет за ними, чтобы сопровождать их в ознакомительной поездке по городу.

– Боюсь, на это я не должна тратить время, – сказала Джейд. – Завтра я собиралась заняться поисками дома для постоянного проживания.

– Обо всем уже позаботились, – оживленно уверила ее Джоан. – Два дня отведено на знакомство с нашим городом, после чего агенты по недвижимости, нанятые мистером Сазерлендом, предложат вам свои варианты. Среди которых, я уверена, будет городской особняк или вилла, которые удовлетворят вас. Все ваши требования мистер Сазерленд заранее сообщил своим агентам.

– Похоже, мистер Сазерленд предусмотрел абсолютно все.

Слова были сказаны сухо, но Джоан оценила их и изрекла:

– Как всегда!

Следующие месяцы пронеслись как в тумане;

Эми начала занятия в новой школе, Джейд устраивалась в новом доме – особняке в викторианском стиле, расположенном на утопавшей в зелени Сакраменто-стрит. Джейд продолжала рекламную кампанию «Тигрицы», но главное, она приступила к работе у Ремингтона, где скоро должен был состояться аукцион антиквариата Востока.

Джейд была счастлива, жизнь шла интереснее, чем когда бы то ни было. Но все же расслабиться и успокоиться душой Джейд не могла. Мешала давно усвоенная жуткая истина, что дьявол всегда свое возьмет (если в чем и были правы велеречивые оклахомские проповедники, то именно в этом). Светлая, счастливая полоса в жизни непременно сменится черной и дурной. Так уж устроен мир.

Поэтому Джейд нимало не удивилась, когда в один прекрасный день ей позвонил из Оклахомы какой-то врач и сообщил, что ее мать пришлось срочно госпитализировать. И хоть Джейд зареклась когда-нибудь возвращаться в Оклахому, она вылетела туда первым же самолетом.

Она надеялась, что, возможно, доктор преувеличил серьезность состояния матери.

Но оказавшись у больничной койки, на которой лежала мать, глядя в ее осунувшееся лицо, видя ее тело – кожа да кости, – Джейд поняла, что по телефону доктор дал щадящее заключение.

– Она умирает? – сразу спросила Джейд, когда зашла в кабинет к врачу.

– Я не буду ходить вокруг да около, мисс Макбрайд, – с сочным оклахомским выговором сказал доктор. – Ваша мать очень плоха. У нее тяжелая пневмония плюс жесточайшее истощение.

– Но ведь это все поддается лечению! Деньги для меня не проблема, – поспешила она уверить его, опасаясь, что убогие условия жизни Белл заставили врачей усомниться в платежеспособности ее дочери.

Джейд сама пришла в ужас, заглянув в квартиру Белл. Почему она жила в таком мрачном, жутком углу? Неужели она пропивала все деньги, которые ежемесячно переводила ей Джейд? Но, судя по всему, так оно и было.

– Если ее организм восприимчив к действию антибиотиков, пневмонию мы сможем вылечить.

А если мы продержим ее здесь подольше, то есть надежда, что ей удастся немного набрать вес. – Доктор посмотрел Джейд прямо в глаза. – Но ведь мы с вами прекрасно понимаем, что все это не решит главной проблемы.

Да, Джейд понимала это. Едва зайдя утром в палату к матери, она услышала, как та выкрикивала какие-то бессвязные слова, похоже, навеянные жуткими страстями очередной «мыльной оперы» («Сантана соблазняет Круза!», «Керк хочет убить Идеи!»). Медсестра объяснила, что этот бред и возбужденное состояние – следствие многолетнего токсического воздействия алкоголя. Белая горячка, грубо говоря.

Когда Белл попыталась вскочить с кровати, крича, что ей необходимо предупредить всех своих – »кантри» о готовящемся против них коварном заговоре, дежурный врач не раздумывая назначил сильный седативный препарат. И вот уже больше четырех часов Белл вообще не подавала признаков жизни.

– Что бы вы предложили, доктор?

– Есть наркологический санаторий в Нормане, – сказал он. – Чудес там не творят, но через какое-то время они смогут очистить организм вашей матери от токсинов, поставят ее на ноги.

Поставят на ноги для того, чтобы она вышла оттуда и начала все по новой. Слова эти не были произнесены вслух, но по выражению лица доктора Джейд поняла, что сейчас они оба подумали об одном и том же.

– Сколько потребуется времени на лечение?

– Минимум два месяца. Документы мы можем оформить прямо сейчас. Как только воспаление легких будет позади, мы готовы отправить Белл в санаторий.

Оставаясь внешне подчеркнуто внимательной, Джейд вдруг мысленно перенеслась на несколько лет назад. Она вспомнила те дни, что пришлось когда-то провести за решеткой. Лишенная свободы, униженная, перепуганная, она пережила тогда самое страшное время в своей жизни. Так не станет ли помещение Белл в закрытый наркологический санаторий чем-то подобным заключению в тюрьму?

– Мисс Макбрайд? – вопросительно окликнул ее врач.

Джейд на мгновение прикрыла глаза, напоминая себе, что другого выбора сейчас нет. Решение было принято.

– Где я должна расписаться?

Сатана, похоже, пустился вовсю наверстывать упущенное. В первый же вечер после возвращения Джейд в Сан-Франциско невольный удар нанес ей Сэм.

После изысканного обеда у «Китайской императрицы» – ресторана под крышей высотного здания китайского торгового центра, Сэм привез Джейд в ее особняк на Сакраменто-стрит. Эми была в школе, Эдит отправилась в Сиэтл навестить дочь с семейством. Весь дом был в распоряжении Джейд.

– Какие у тебя планы на следующий субботний вечер? – спросил Сэм.

Он только что развел огонь в камине и теперь устроился рядом с Джейд на диване. Сидели они совсем близко друг к другу, но в этом не было даже намека на романтические отношения.

– Скорее всего буду пришивать блестки на платье для принцессы, – ответила Джейд. – Эми намерена стать самой блистательной Золушкой, каких видел свет.

– У тебя не девка, а просто фейерверк! – засмеялся Сэм. – Как ты думаешь, удастся тебе урвать несколько часов от своих домашних дел, чтобы поприсутствовать со мной на одном бракосочетании?

– Ну, на несколько часов я сумею выбраться, – подумав, сказала Джейд. – А, кстати, кто невеста? Я ее знаю?

– Не думаю. Дочь одного из моих деловых партнеров. Филиппа Хэмилтон.

– Филиппа Хэмилтон? – Джейд еле выговорила это имя.

– Именно. – Сэм немного удивленно посмотрел на нее. – Я не знал, что вы знакомы.

– Мы не знакомы. Но я не могла не заметить ее портретов во всех светских изданиях.

– Да, об этой даме написано немало, – согласился Сэм.

– А кто жених? – с ледяным спокойствием задала вопрос Джейд, страшась услышать имя, которое, она твердо знала, сейчас прозвучит.

– Рорк Гэллахер.

– Архитектор.

– Он самый, – легко откликнулся Сэм. – И хотя я не выношу светских мероприятий, на которые вынужден одеваться как метрдотель, боюсь, если я пренебрегу приглашением, Хэмилтон примет это на свой счет. – Он сжал холодные пальцы Джейд. – А вот если я появлюсь в сопровождении самой красивой женщины Сан-Франциско, это превратит вынужденное мероприятие в почти сносный вечер.

– На свадьбе самой красивой женщиной всегда является невеста, – сочла необходимым заметить Джейд.

– Это на всех других свадьбах, – возразил Сэм. – Но поскольку Филиппа Хэмилтон тебе и в подметки не годится, боюсь, ей придется довольствоваться от силы вторым местом.

Он бегло поцеловал ей волосы, потом сказал задумчиво:

– Знаешь, как усиленно я бы ни молчал, чтобы не сглазить их счастье, боюсь, эти старания напрасны.

– О чем ты?

– Да о том, что это будет третий брак Филиппы. И обычно женихом становился элегантный молодой денди, неотразимый в смокинге, сопровождающий ее на всех светских раутах, но полностью подчиняющийся ей. – Сэм покачал головой. – А Гэллахер всегда казался мне волком-одиночкой. Он слишком умен и независим, чтобы позволить супруге прибрать его к рукам.

– Может быть, Филиппа в этот раз специально выбрала мужчину иного толка?

– Может быть. Но если это не так, этому браку не продлиться и года, – предсказал Сэм.

Свадьба Рорка и Филиппы стала гвоздем сезона. Список гостей достигал четырехсот фамилий, приглашены были «лучшие» люди Сан-Франциско – от старых денежных мешков вроде Шпрекеля или Крокера до нуворишей, к которым относился Сазерленд. И Джейд.

Свадебная церемония устраивалась в огромном поместье отца невесты. Оглядывая сад, Джейд решила, что здешние садовники трудились, наверное, денно и нощно, чтобы каждая роза на каждом кусте огромного цветника к назначенному дню раскрылась в полной своей красе. Теплый летний воздух был просто пропитан розовым ароматом. Наведенный через небольшой пруд мостик был увит-украшен белоснежными орхидеями, а для полноты картины по тихой голубой воде царственно скользили два белых лебедя.

Группа музыкантов из Оркестра Филармонии Сан-Франциско заиграла изысканную классическую мелодию, до боли знакомую, но, к сожалению, Джейд не могла вспомнить, чью. Спустя несколько минут по белоснежному мостику прошел «парад» нежных красавиц, одетых в тончайшие шифоновые разноцветные платья, которые так и струились по их ногам. Каждую фею сопровождал молодец неземной красоты – в белых перчатках и серебристо-серой тройке.

Белая атласная дорожка была проложена от «зрительских кресел» к подиуму, на котором сейчас стоял Рорк, заложив руки за спину. Стоял в ожидании выхода невесты. Привыкнув видеть его или в потертых рабочих джинсах, или в повседневной незамысловатой одежде, какую он носил на Серифосе, Джейд подумала, что сейчас, в положенном к случаю белом фраке, он выглядит чужим, далеким, неприступным.

Музыка стихла, все замерли в ожидании. И наконец под звуки свадебного марша из «Лоэнгрина» появилась Филиппа Хэмилтон. Гости ахнули от восхищения – это была не женщина, а целое облако антикварных брюссельских кружев.

Пышное белоснежное подвенечное, платье от Живанши было так щедро обшито кружевами и усыпано жемчужными бисеринами, что у Джейд мелькнула мысль, сколько же белошвеек потеряло на этом зрение. Ослепительная невеста держала букет роз и лилий, от запаха которых у гостей захватывало дух, когда мимо них шествовала виновница торжества.

Джейд заставила себя окаменеть, когда Филиппа Хэмилтон обменивалась клятвами в верности с человеком, которого некогда любила сама Джейд, но подумала, что для нее менее мучительным было бы уехать из Сан-Франциско и примкнуть к секте мазохистов, которые занимаются самобичеванием.

К счастью, оставшаяся часть свадебной церемонии проплыла как в тумане. Смутно помнила Джейд, как они с Сэмом заняли место в длинной очереди гостей, чтобы поздравить молодых и пожелать им счастья. Голубые глаза Рорка угрожающе сузились, когда Сазерленд представил Джейд, но ответное приветствие его было мимолетным, он не подал вида, что они с Джейд встречались прежде.

Его ледяная вежливость одновременно и задела, и обрадовала Джейд. Но как бы она ни пыталась убедить себя, что ее нисколько не волнует, как сейчас относится к ней Рорк, это были тщетные старания. Себе не солжешь. Как бы она ни пыталась вычеркнуть этого человека из своего сердца, она думала о нем. Думала много и часто.

С излишним рвением Джейд теперь взялась за новую работу.

Иногда даже Сэм предлагал ей на секундочку остановиться, перевести дух, сменить обстановку.

Но Джейд была неудержима, вплоть до того, что про себя признавалась: я могу еще больше работать, еще лучше, каждая минута дорога.

И сидя воскресным утром у себя в комнате за антикварным письменным столом, в тишине, пока спит наверху Эми, Джейд доставала свои гроссбухи, прибавляла в каждый столбик еще по цифирке, еще по нолику и чувствовала глубокое, почти физическое, удовлетворение.

Первое Рождество в Сан-Франциско стало для Джейд и Эми настоящей сказкой. Праздники начались в школе у Эми, куда Сэм и Джейд приехали на спектакль детского театра. Сэм так растрогался, глядя на юную артистку в роли рождественской феи, что глаза его подозрительно заблестели. После праздничного угощения яичным коктейлем и печеньем-»звездочками» Джейд и Сэм забрали Эми в город на все рождественские каникулы.

За два дня до Рождества Сэм и Джейд отправились на концерт: в Оперном Театре давали «Мессию» Гайдна.

Отбросив все сомнения и предрассудки, Джейд решила сделать себе поблажку и купила к этому выходу немыслимо дорогое платье. Открыв входную дверь и увидев немного обалдевшее лицо Сэма, она поняла, что это коньячного цвета бархатное платье, оттеняющее бронзовыми бликами ее волосы, вполне оправдывает свою цену.

– Вкладывая столько денег в твою красоту и еще больше зарабатывая на ней, я мог бы лучше других знать, насколько ты хороша, – изрек Сэм. – Но сегодня ты превзошла себя.

– Я рада, что тебе нравится.

С безмятежной улыбкой на лице Джейд покружилась перед зеркалом, совсем как Эми в новом праздничном платьице.

– Нравится – это мало сказано. Я окажусь объектом зависти всех мужчин, когда сегодня войду в Оперный Театр с тобою под руку.

– Вот забавно, а я думала, что это мне будут завидовать все женщины. – Джейд с головы до ног оглядела Сэма. – Вы сегодня невероятно элегантны, мистер Сазерленд!

Джейд всегда считала Сэма привлекательным, видным мужчиной, но была немало удивлена, с какой изысканной непринужденностью он носит официально-выходной костюм.

– Ты, похоже, рожден, чтобы ходить во фраках да смокингах.

Сэм рассмеялся.

– Ты хочешь сказать, люди не понимают, что я обычный дровосек, которому просто немного повезло в жизни?

– О своем везении ты позаботился сам, – твердо сказала Джейд. – А если ты и есть обычный дровосек, то я удивляюсь, что по лесам не бегают толпы женщин, мечтающие о таком дровосеке.

– Что мне в тебе нравится, Джейд, – лукаво ухмыльнулся Сэм, – это то, как здорово ты врешь.

Он хотел было своим обычным жестом взлохматить ее роскошные волосы, но удержался, сообразив, что разрушит чудо парикмахерского искусства.

Попрощавшись с Эми, которая с Эдит на кухне колдовала над орехово-шоколадными пастилками, Сэм и Джейд отправились на концерт.

Сэм задержался в раздевалке, а Джейд тем временем обозревала гулявшую по фойе элегантную сверкающую толпу. Женщины в этом сезоне словно с цепи сорвались. Джейд не могла припомнить, где и когда ей приходилось видеть столько бисерной вышивки, мехов и ювелирных изделий в одном помещении.

Джейд медленно прошлась по залу, остановившись у огромной сверкающей огнями рождественской елки, украшенной мишурой, золотистыми и серебряными шариками. Вдруг совсем рядом у елки она увидела Филиппу Хэмилтон Гэллахер, облаченную в такое сияюще-серебристое платье, которое делало ее похожей на елочную игрушку.

Выражение ее лица как нельзя лучше соответствовало зиме. Когда она повернулась к мужу, Рорку, ее лицо исказилось гримасой раздражения и неприязни. Как она была сейчас непохожа на красавицу Филиппу, знакомую всем по фотографиям в журналах.

– Я не понимаю, – громко негодующе заговорила она. – Не понимаю, если прежде ты сотрудничал с моим отцом, почему ты отверг такое великодушное предложение.

– Я уже объяснял тебе, – отвечал Рорк с плохо скрываемой досадой. – Если бы я подписал это двухстороннее соглашение с твоим отцом, я лишился бы подряда на строительство нового здания федерального суда – Но какого черта тебе надо непременно проектировать этот дурацкий суд?!

– Я еще никогда не занимался проектом здания суда.

Филиппа сердито встряхнула своей белокурой головкой.

– Ты и общественный сортир еще никогда не строил. Наверное, это и станет твоей следующей работой? – ядовито сказала она.

– Что же, если у меня появится оригинальная идея, это будет небезынтересно.

– Ты, как всегда, совершенно невыносим!

Если бы взглядом могли убивать, Рорк был бы сражен наповал, машинально подумала Джейд.

Филиппа, пробормотав сквозь зубы злобное ругательство, крутанулась на своих тончайших серебряных шпильках и удалилась. Протяжно, устало вздохнув, Рорк последовал за ней. Джейд все еще смотрела им вслед, когда услышала над ухом звучный низкий голос:

– Шампанское для королевы бала! – объявил Сэм, но тут улыбка слетела с его лица. – Джейд? Что с тобой? Все в порядке?

– Конечно! – она отогнала прочь мучительное, щемящее чувство сожаления и подарила Сэму ослепительную улыбку. – Я просто задумалась.

– Должно быть, о чем-то крайне неприятном.

Он внимательно смотрел на нее своим проницательным взглядом, от которого ничто не могло укрыться. Стараясь избежать этого, Джейд нарочито спокойно глотнула шампанского, которое принес Сэм. – Ну не чудо ли эта елка? – с напускным восторгом воскликнула она.

Сэм сжал ее запястье.

– Джейд?

Выручил звонок. Джейд чуть не застонала от облегчения, услышав отчетливую трель, возвещающую, что пора занимать места в зрительном зале.

– Пойдем, пожалуй.

Пальцы Сэма сильнее обхватили ее руку.

– Мы не в Нью-Йорке, Джейд. Здесь люди вольны распоряжаться своим временем как угодно.

В этом он был прав. За исключением группки сухоньких седовласых леди в лисьих палантинах и фамильных драгоценностях, никто не двинулся из фойе.

– Прошу прощения, – поставив свой бокал, сказала Джейд, – но ты знаешь, что я жутко пунктуальная особа.

По огорченному виду Сэма она догадывалась, что ее усилия уйти от ответа не остались незамеченными; просто Сэм не хотел портить вечер расспросами.

– Твое слово – закон, Джейд, – лишь сказал он и, приобняв свою даму за талию, увлек ее к лестнице, ведущей в их ложу.

Музыка была бесподобна, но бессмертный Гайдн не тронул сердце Джейд. Как ни старалась, она все думала и думала о Рорке, о Греции, о той чудесной неделе любви, что подарила им судьба. И уже в который раз она твердила себе, что уже затянулась в душе рана от страшного открытия: Рорк – ее сводный брат.

Еще совсем недавно ей казалось, что нисколько ее не мучает женитьба Рорка на Филиппе Хэмилтон. Но сейчас, сидя рядом с Сэмом, вслушиваясь в волшебное многоголосие хора, Джейд осознала, что обманывала себя. Рана не зажила, боль не отпускала, сердце щемило сильнее, чем она того ожидала.

На следующий день неимоверным усилием воли Джейд заставила себя отринуть все мысли о Рорке и его супруге.

Сэм, заявив, что уже много лет не имел никаких дел с Санта Клаусом, пригласил Джейд и Эми встретить Рождество в его доме на Пасифик Хейтс. Эдит уехала к родным в Сиэтл.

В парадной гостиной дома Сазерленда воцарилась огромная пирамидальная серебристо-голубая елка. На полу, среди ее пушистых нижних лап Сэм навалил целую гору подарков в ярких нарядных коробках и свертках.

Эми по-турецки восседала перед камином на несколько поблекшем абиссинском ковре и поедала сладкие «плоды» многочасовых усилий повара из дома Сазерленда, Джейд вслух читала рождественские истории Дилана Томаса. Сэм для Эми дублировал ее повествование безукоризненной пальцево-губной речью. Сочные витиеватые слова переплетались, сливались, текли изысканной вязью, почти физически заполняя атмосферу дома сказочной музыкой языка.

Да это чудо! Чудо, вдруг подумала Джейд, и какую же глупость она вчера совершила, позволив себе затосковать. Жизнь полна стольких радостей, пронизана такой любовью, что ничто не должно омрачать ее дни.

В рождественское утро в гостиную будто торнадо ворвался.

– Такой маленький торнадо с голубыми глазами, – усмехнулся Сэм, оглядывая ворох распотрошенных коробочек, свертков, пакетов. В комнате, казалось, прошел снег – но из ярких клочков оберточной бумаги. – Или торнадо, или войско гуннов побывало тут.

Эми в новой пижамке, которую еще накануне подарил ей Сэм, самозабвенно возилась с одной из трех новых кукол, принесенных Санта Клаусом. Именно эта кукла по индивидуальному заказу Сэма была вручную сделана в Германии. У куколки было личико самой Эми, одета она была в красное бархатное платьице с белой кружевной отделкой, точь-в-точь такое, как надевала в рождественский вечер ее новая хозяйка, Эми. Сэм и Джейд заранее отыскали мастера, согласившегося за соответствующую плату сшить для девочки платье, до мелочей повторяющее кукольный наряд.

– Сэм! – позвала Эми.

– Да, дорогая моя?

Голубые ее глаза были распахнуты так же широко, как в день, когда она появилась на свет.

Только одна Джейд знала, что эти глаза – копия глаз Рорка.

– Сэм, ты будешь моим папой?

В то время как Джейд вспыхнула, услышав такой прямолинейный вопрос, Сэм лишь запрокинул голову и расхохотался.

– Даже не знаю, дружок, – признался он. – Но раз ты спрашиваешь, я непременно обдумаю это. Идея неплохая.

Джейд бросила на него быстрый взгляд, но не поняла, всерьез он говорит или нет. По его дружелюбному лицу ничего нельзя было понять.

Зимние дни побежали дальше, и оказалось, что неожиданное заявление малышки Эми изменило отношения Джейд и Сэма. Впервые после их знакомства Джейд вдруг увидела в Сэме не только шефа, не только друга, но и возможного любовника. Она ощутила рядом с собой мужчину, и чувство это усугублялось с каждым часом. Скоро и Сэм понял, что так несвойственное ему долготерпение было не напрасным.

Глава 16

Февраль 1987

Первый проводимый Джейд аукцион привлек как старую денежную аристократию, так и новоиспеченных миллионеров. Непонятно было, вызвано ли скопление покупателей их интересом к «женщине-Тигрице», выступающей в новой роли, или их вниманием к предлагаемым на торги ценностям. Как бы там ни было, полный зал Джейд встретила и с радостью, и с облегчением.

Был, однако, момент, когда она вдруг усомнилась, выдержат ли нервы, – ступив на подиум, в третьем ряду она увидела сидящих Рорка и Филиппу. Рорк поймал ее взгляд и долго не отводил глаз, так что руки Джейд вдруг задрожали, заколотилось сердце. Пришлось напомнить себе, сколько же она пережила ради сегодняшнего аукциона, сколько ждала этого, трудилась, поэтому она не позволит призракам из своей прошлой жизни в одночасье все разрушить.

– Леди и джентльмены, добрый день, – сказала Джейд звучным, хорошо поставленным голосом, который не обнаруживал никаких признаков волнения или трепета. – Приветствую вас в этот прекрасный для торгов день. Итак, мы начинаем.

Джейд обернулась вправо, где вместо обычного задрапированного столика для экспонатов появилась изысканной азиатской красоты девушка-модель, одетая в черное облегающее, с открытыми плечами платье. Ее нежнейшую, почти фарфоровую шею украшало жемчужное ожерелье.

Это и был первый лот. Восторженный вздох прокатился по залу.

– Это уникальное украшение состоит из пятидесяти пяти идеально подобранных жемчужин, общий вес которых составляет восемьсот пятьдесят один грамм. Ожерелье было подарено японским вельможей императору Мацухито после возвращения его к власти в 1877 году. Десять лет потребовалось искателям жемчуга подбирать жемчужины идеальной формы в соответствии с жесткими требованиями дайме. Трудно даже предположить, сколько жемчужин было отвергнуто как несовершенные.

Вновь одобрительно-заинтересованный гомон пронесся в аудитории.

– Император назвал это ожерелье Безмятежное Лунное Сияние – сама красота вдохновила его. Я предлагаю первоначальную цену пятьдесят тысяч долларов.

Джейд не позволила аудитории раскачиваться, медлить, цена быстро росла – шестьдесят тысяч, семьдесят, восемьдесят, пошла еще выше.

Прислушиваясь к себе, Джейд с удовлетворением отметила, что голос ни разу не изменил ей, не выдал ее волнения.

– Джентльмен в конце зала дает сто пятьдесят тысяч долларов, – сказала Джейд, – так, цена – сто пятьдесят тысяч долларов. – Она помедлила, внимательно оглядывая собравшихся, и остановила взор своих зеленых глаз на почтенном процветающего вида японце из первого ряда, который казался равнодушным к царящему вокруг напряжению и невозмутимо листал яркий каталог. – Сто пятьдесят тысяч долларов, – повторила Джейд.

Едва заметным движением японец опустил очки, исподлобья посмотрел на нее; Джейд сразу заметила его взгляд.

– Сто шестьдесят тысяч долларов, – объявила она, заслужив восторженный вздох тех, кто считал, что предельная цена уже достигнута. – Сто шестьдесят тысяч долларов.

И началось. Незаметными знаками два человека в зале заявляли ей, что поднимают цену.

Один – все тот же японец из первого ряда, другой – из последнего. Похоже, оба они разом подхватили так называемую «аукционную лихорадку». Переступив все рамки разумного, они начали свирепый поединок, в котором каждый был настроен только на победу. Все это время Джейд оставалась просто олицетворением спокойствия.

– Двести пятьдесят тысяч, – произнесла она, – двести пятьдесят тысяч. Двести семьдесят.

Итак, двести семьдесят тысяч... Лот уходит за двести семьдесят тысяч долларов. – Она сделала паузу, а потом, как бы принимая свершившееся, подняла свой молоточек слоновой кости... и опустила его – Продано! Продано за двести семьдесят тысяч долларов.

Ожерелье ушло за цену, более чем в два раза превышающую первоначальную. Возбужденная аудитория вскочила с мест, аплодируя Джейд.

Аукцион быстро набирал скорость. Трехцветное, покрытое лаком керамическое блюдо в форме четырехлистника (Китай, эпоха династии Ляо) было продано за семьдесят тысяч долларов; японский меч с гравировкой, датируемый эпохой Шоа, ушел за сто пятьдесят тысяч долларов; деревянная фигурка китайского божества (ХII век) достигла цены в две тысячи долларов; после отчаянного состязания шестнадцатидюймовая керамическая женская фигурка времен династии Тань досталась за три тысячи долларов человеку, который в самом начале торгов не смог отыграть жемчужное ожерелье.

– Ты была бесподобна! – восхищался потом Сэм. – Никогда не видел, чтобы человек излучал столько энергии.

После торгов они приехали к Сэму домой.

Джейд с облегчением сбросила черные туфли из крокодиловой кожи, рухнула в кресло, положив ноги на журнальный столик. С ними была и Нина, которая для моральной поддержки специально прибыла на первый аукцион Джейд.

Сама Джейд была вымотана до последней степени. В голове роились сплошные цифры.

– Повезло мне, что все прошло благополучно.

– Это не просто везение, – возразил Сэм. – Это сделала ты. Ты подогревала аудиторию, ты довела их почти до неистовства.

Да, Джейд рисковала. Но в этом и был ее расчет. Если бы она сникла, если бы ей не удалось добиться бешеного роста цен, она сочла бы, что провалилась на своем дебюте, пусть даже отдельные лоты в результате многократно превзошли исходную цену.

– Благодаря Сэму я знала, что они будут состязаться до конца, – сказала Джейд.

– Благодаря мне? – искренне удивился Сэм.

– Да я ни черта не понимаю в антиквариате и раритетах. Кроме того, что это дорого и что Фрейд считал коллекционирование сродни сексуальной мании.

Это сравнение на Джейд не произвело впечатления.

– Помнишь, ты как-то говорил, что продается сеть магазинов в Карсон?

– Конечно. Я еще сам подумывал, не купить ли их, но решил, что это будет уж совсем бесшабашно.

– А не припоминаешь ли ты, кто в результате купил Карсон?

– Езаки Хода.

Джейд усмехнулась:

– Который сидел в конце зала.

– Неужели ты отправила каталоги аукциона и Танаке?

– Я подумала, что ему будет небезынтересно приобрести кое-какие милые старинные вещицы, – невинно откликнулась Джейд.

– Кто этот Танака? – спросила Нина.

– Предприниматель из Токио, которого Хода обставил в свое время на сделке с магазинами, – пояснил Сэм.

– А также тот, кто все поднимал цену, соперничая с Ходой за ожерелье, – закончила Джейд.

– Ты чертовски умная женщина! – засмеялся Сэм.

Джейд улыбнулась. Разве ее жизнь – не само совершенство?

Следующим утром, проводив Нину в аэропорт, Джейд снова заехала к Сэму.

– У меня такое ощущение, будто меня в ведре с водой намочили и выжали, – хмуро пробормотала Джейд, глядя в чашку кофе.

– Лет сто не слышал подобных выражений, – немного удивился Сэм.

Все еще пребывая в расслабленном состоянии после напряженного аукциона-дебюта, Джейд, сама того не заметив, сбилась на свой прежний оклахомский говорок.

– Это я переняла у своей гримерши, – оправдываясь, излишне торопливо сказала она. – Девушка то ли в Техасе выросла, то ли в Оклахоме. Я забыла, где.

– Ничего удивительного, что ты вымотана, – согласился Сэм. – Столько работала. Пожалуй, в один прекрасный день мы с тобой будем учиться расслабляться.

А ведь сегодня для этого идеальное утро, неожиданно подумала Джейд. Туман еще не рассеялся, и весь дом был окутан нежной серебристой пеленой. Сидя в тепле уютной кухни, Джейд вдруг захотела остановить время. Сэм так добр к ней. Никогда еще никто не проявлял к ней столько внимания, не одаривал таким теплом.

– Сэм...

– Да, милая?

– Можешь сделать мне одолжение?

– Любое.

И сделает. Непременно.

– Давай мы с тобой лучше будем заниматься любовью.

– Девочка ты моя! – Сэм быстро подошел к ней. – Я боялся, ты никогда этого не скажешь.

Как дети, они взялись за руки и пошли наверх, в спальню.

Матрасы на кровати тихо вздохнули, когда Джейд, трепеща в предвкушении, опустилась на них.

А Сэм все стоял рядом, все смотрел на нее, и такого лица у него Джейд никогда не видела.

– Что с тобой?

– Ничего. – Он встряхнул головой, будто возвращаясь к ней. – Я просто думал о том, как ты красива, обаятельна, умна и совершенна, и в то же время как ты нежна и беззащитна, я думал о том, какое же счастье выпало мне на старости лет.