Легенда о Стиве и Джинни - Опасный мужчина

Тихо усмехнувшись, он вытянул свое длинное тело. Руки Кинкейда блуждали по груди Тори, вдоль всего ее влажного тела, поглаживая его через намокшие блузку и юбку.

Не отрывая своих губ от губ Тори, он осторожно убрал ее руки со своей шеи, и вдруг девушка оказалась совершенно обнаженной. Ее мокрая одежда лежала рядом на песке. Дрожащая — но не от холода — Тори посмотрела на Кинкейда, стиснула его руки, прикусила нижнюю губу и затрепетала всем телом.

— Полегче, Венера, — пробормотал он, улыбаясь и слегка приподнял девушку.

Она закрыла глаза, внезапно испугавшись и поняв, что они зашли слишком далеко. Тори охватила предательская слабость. Она хотела запротестовать, остановить его, но ничего не вышло.

Он снова навалился на Тори, принялся изучать губами ее шею, приблизился к темно-розовым соскам. Когда он коснулся языком соска, она вздрогнула, вскрикнула, прогнулась, ее руки взлетели вверх и уперлись в его грудь. Он просунул руку между ее ног, слегка раздвинул их и принялся гладить чувствительную кожу бедер.

Глаза Тори были закрыты, но она знала, что он не снял с себя одежду. Она чувствовала, как его брюки трутся о ее обнаженные ноги. Внезапно она ощутила, что его пальцы прикоснулись к шелковистому треугольнику. Шепча слова любви и страсти, которые Тори воспринимала с трудом, потому что никогда их не слышала, Ник проник пальцем внутрь девушки, заставил ее вздрогнуть и закричать.

— Нет! О Боже, что ты…

— Тихо, — произнес он, быстро закрыв ее рот своей рукой и забормотав успокаивающие слова, словно она была испуганным ребенком; через мгновение Тори почувствовала, как Кинкейд пытается войти в нее. Он подался вперед, и боль стала почти невыносимой. Тори вцепилась пальцами ему в спину, стиснув ткань рубашки, инстинктивно прогнулась.

Следующее движение Ника было резким и внезапным, Тори не ожидала его. Острая боль пронзила тело девушки. Она закричала. Ник немного приподнялся, посмотрел на Тори в полумраке скалистого укрытия и произнес:

— Девственница, Венера?

Она испуганно взглянула на него, устыдившись своей неопытности; спустя мгновение он покачал головой и пробормотал что-то о невероятном везении. Тори задыхалась, жадно ловила ртом воздух, а Ник целовал ее, пока она не расслабилась. Их пальцы сплелись, он развел ее руки в стороны, прижал к мягкой траве и начал медленно двигаться. Поначалу Тори испытывала легкую боль, потом ощущения стали более приятными. К ней вернулось возбуждение, внезапно уничтоженное болью. Движение океана сливалось внутри ее с движениями Ника, которые нарастали, захватывали, и, наконец, по телу Тори стала растекаться незнакомая горячая волна. Задыхающейся девушке вдруг показалось, что она тонет в теплых волнах, наступила восхитительная расслабленность.

Тело Ника напряглось, он застонал, замер и обессилено лег на нее. Она обняла его; все случившееся так потрясло Тори, что она не могла вымолвить ни слова. Беспокойное, неистовое желание, мучившее ее, наконец растаяло. Да, она получила то, что хотела.

Потом она позволила ему вымыть себя краем рубашки, который он намочил в океане. Все происходило точно во сне. Тори ахала, когда холодная мокрая ткань прикасалась к ее коже. Ник помог ей надеть юбку и блузку, поискал чулки и туфли, заботливо очистил их от песка.

— Где ты живешь, Венера?

Она подняла голову, изумленно поморгала, еще не придя в себя окончательно. Реальность возвращалась медленно, но изрезанные куски головоломки постепенно соединялись в единую картинку — Тори осознала, что произошло. Проглотив слюну, она сумела улыбнуться.

— Конечно, в морской раковине.

Зловеще красивый Люцифер в маске соблазнителя усмехнулся. На самом деле соблазнительницей была она. Иезавель. Господи, те бостонские гарпии были правы. Она действительно цыганка, необузданная язычница. Что бы сказала тетя Кэтрин, если бы узнала правду? И, Господи, Питер.

Ник с кошачьей грацией поднялся с земли и протянул руку Тори, помогая ей встать.

— Проводить тебя до дома? Ты нетвердо стоишь на ногах, Венера.

— Нет. Пожалуйста, не надо, со мной все в порядке. Я не знаю, что… почему… нет, правда. Со мной все в порядке.

Он внимательно посмотрел на Тори, но она старательно отводила взгляд, потому что была готова расплакаться и боялась, что он заметит это. Все должно было произойти иначе. Где те прекрасные чувства, которым положено появляться после такого события, меняющего всю жизнь? Она показалась себе глупой. Неистовые, восхитительные ощущения, захватившие ее недавно, уже исчезли, уступив место опустошенности.

— Ты говоришь так, словно с тобой не все в порядке. Я отведу тебя домой.

— Нет!

Столь категоричный отказ заставил Ника пристально посмотреть на девушку.

— Я понимаю.

— Нет, не понимаешь. Ты ничего не понимаешь. Она сделала глубокий вдох и вяло улыбнулась.

— Дело совсем не в том, о чем ты подумал. Пожалуйста, не оскорбляй меня, — добавила она, когда он сунул руку в карман куртки, словно собираясь достать оттуда монету.

Она попятилась назад, едва не упала, потом повернулась и побежала по петляющей дороге, которая тянулась от берега к обрыву. Слезы ослепляли девушку. Ей уже не вернуться к прежней жизни. Никогда. Все изменилось раз и навсегда за какой-то час, за один миг слабости.

Она хотела знать, будет ли сожалеть об этом завтра.

Глава 9

Кто-то пел в саду асиенды чистым прозрачным голосом. Французские слова звучали нежно и грустно. Остановившись, Ник прислонился к широкому стволу дуба, чтобы прикурить тонкую сигару. Над коричневым кончиком заструился ароматный дымок, от которого у Ника защипало в глазах. Он сделал затяжку, прищурился и стал слушать. Когда песня закончилась, он бросил сигару на дорожку и растоптал ее каблуком.

— Bonjour![18] — тихо сказал Ник, испугав певунью, которая резко повернулась, привстала с чугунной скамьи и поднесла руку к шее.

— Месье… — смущенно пробормотала она. Когда девушка поднялась, светлые волосы упали ей на глаза. — Я не знала, что вы здесь.

— Было бы обидно, если бы такое чудесное пение никто не услышал, ma belle[19].

Девушка слегка сдвинула брови, потом ее глаза округлились.

— Вы — человек с площади… о, j'avoue que cela est supresant…[20] — Она отступила на шаг, и он, усмехнувшись, последовал за ней.

— Approcher, que je vous embrasse[21].

Услышав французскую речь, девушка немного успокоилась и улыбнулась. Убрав волосы с глаз, она бросила на него взгляд из-под ресниц. Она была хорошенькой и напомнила ему некую fille de joie[22], которую он однажды встретил в Новом Орлеане. Несмотря на дерзость его предложения и ее изумленный протест, своими глазами и позой девушка соблазняла, а не отталкивала Ника.

Они сели на деревянную скамейку в дальнем углу сада и заговорили. Девушка сказала, что ее зовут Колетт. Она недавно приехала в Калифорнию со своей хозяйкой.

— И кто твоя хозяйка, красавица? — Он улыбнулся. — Надеюсь, не та испанская ведьма, которая смотрит на меня с ненавистью.

— Тетя Бепита? — Колетт захихикала, вызвав этим раздражение Ника, и пожала плечами. — Нет, не она. Моя maotresse[23] молода, красива и gai comme un pinson[24], но здесь, по-моему, ей не очень-то весело.

— Правда? — В глубине его сознания прозвучал предупреждающий звоночек. Нику показалось, что сейчас он узнает нечто такое, что ему может не понравиться. — С чего бы ей грустить, petite[25]?

Девушка снова пожала хрупкими плечами, и, когда она слегка придвинулась к Нику, он ощутил приятный аромат французских духов.

— Потому что ей пришлось оставить в Бостоне своего жениха. К тому же здесь за ней постоянно следят, говорят: «Не ходи туда», «Не делай этого». Что за удовольствие для взрослой девушки подчиняться стольким правилам?

— Но правила существуют в любом приличном обществе, petite. До прибытия сюда вы жили в Бостоне?

— Oui[26]. Я рада, что мы уехали оттуда. — Она подняла ресницы и подалась вперед, приблизив свое лицо к Нику. — Я не выношу так называемое приличное общество. Я люблю делать то… что мне нравится.

— И что тебе нравится?

Она улыбнулась.

Он понял, что мог бы при желании овладеть ею. Она подалась вперед, слегка опустила веки, раздвинула влажные губы.

— Ты очень красива, Колетт, — сказал он по-французски, — но, к сожалению, сейчас не время для любовных утех. Возможно, позже мы сумеем уединиться.

Она разочарованно нахмурила лоб, обиженно поджала чувственный рот. Нику потребовалось несколько мгновений, чтобы успокоить ее. Он подумал, что, вероятно, упускает весьма соблазнительную женщину, которую задел его отказ, но ему почему-то не было до этого дела. Во всяком случае, сейчас. Возможно, позже он пожалеет об этом, но в данный момент следовало подумать о более важных вещах.

Он предпочел бы остановиться в гостинице Монтерея, но Мартин настоял на его возвращении в Буэна-Висту к Патрику Райену. Смерть Такетта объяснили как акт правосудия, совершенный государственным агентом, но все же Нику следовало на какое-то время покинуть город. К тому же его ждало связанное с Райеном задание.

— Или ты забыл о нем? — спросил Мартин, приподняв брови. — Светская беседа — весьма эффективный способ сбора информации, — сухо добавил он, глядя на Ника сквозь клубы сигарного дыма. Подавшись вперед, Мартин стряхнул пепел в хрустальную пепельницу, стоявшую между ними на столе, потом откинулся назад. — Понимаю ваше нетерпение, лейтенант Кинкейд, но должен напомнить, что вы взялись за это задание по собственной воле. Вас никто не принуждал.

— Если считать, что угроза трибунала — вовсе не принуждение, — мягко парировал Ник, и Мартин улыбнулся.

— Чепуха. Вы ведь не служите в армии, лейтенант Кинкейд. Как вас можно отдать под трибунал?

— Кажется, это был мой первый вопрос.

Ник отлично знал, что Рой Мартин не остановится ни перед чем ради достижения своей цели. Если бы Мартину понадобилось обойти несколько законов или переступить через них, он сделал бы это не моргнув глазом, считая, что интересы Америки оправдывают все. Обладая связями на самом высоком уровне, Рой Мартин мог бы добиться зачисления Ника Кинкейда в армию и осуждения его военным трибуналом. Для этого хватило бы нескольких росчерков пера. Конечно, такой поступок был бы неэтичным, но Мартин честно и откровенно признавался, что, когда речь идет о такой важной задаче, как сохранение новых штатов в составе страны, можно оправдать многое.

Поэтому сегодня Ник принял предложение Патрика Райена пожить в Буэна-Висте и обдумать предполагаемую покупку обследованной им земли. Это было мудрое решение. Нику уже удалось собрать по крупицам информацию, которая могла оказаться чрезвычайно полезной при условии тщательной проверки.

Слуги зажгли фонари, и тусклый свет упал на хорошенькое личико Колетт. Ник вспомнил, что ему следует приготовиться к торжественному обеду, на котором будут присутствовать и другие гости Райена. Дон Луис, которого ждали сегодня, по предположению Мартина также активно участвовал в незаконных сделках. Вечер обещал оказаться весьма интересным, хотя и не таким приятным, как середина дня.

Ник еле заметно улыбнулся, вспомнив о вышедшей из океана Венере с атласной кожей, фиолетовыми глазами и чувственным ртом.

Да, это было приятное и загадочное происшествие. Ника преследовало какое-то смутное воспоминание, связанное не с садом асиенды, а с чем-то более давним. Перед ним периодически возникали блестящие аметистовые глаза; они заслоняли собой девушку с пляжа, которую он держал в объятиях.

Но события развивались так быстро, что ему пришлось отстранить от себя интригующее видение, чтобы заняться подвернувшейся ему красоткой. Потрясение, которое он испытал, обнаружив, что имеет дело с девственницей, перепутало все его мысли, и он лишь сейчас подумал о странном эпизоде.

То, что хозяйка Колетт приехала из Бостона — города, где его однажды арестовали из-за девушки с фиолетовыми глазами, — не могло быть случайным совпадением. Если он прав в своих догадках — скоро это выяснится, — то, как любил говорить Мартин, зачем напрашиваться на неприятности? Они и так слишком часто приходят без приглашения.

Несколько минут назад тетя Бенита сообщила, что отец зовет Тори к себе по какому-то важному делу. Она должна зайти к нему до прибытия гостей. Тон послания не сулил ничего хорошего, и Тори забеспокоилась. В последнее время все шло наперекосяк.

Умиротворенность, которую она ощущала совсем недавно, исчезла, ее прогнали невероятные события этого дня. Вернувшись в асиенду, девушка тотчас забралась в бронзовую ванну, до краев наполненную горячей благоухающей водой, но по-прежнему чувствовала прикосновения его рук, обжигающие поцелуи. Господи, она, верно, сошла с ума, если предложила себя ему… точно жертвенное животное.

Он мгновенно овладел ею, не задавая вопросов до того момента, когда уже было слишком поздно. Но врожденная честность Тори требовала признать, что ее с самого начала тянуло к Кинкейду; с первого момента, когда он прикоснулся к ней в саду, она постоянно думала о нем, представляла, как он дотрагивается до нее. Возможно, она не понимала до конца странное, неистовое желание, которое заставило ее отдаться Кинкейду, но все же не могла отрицать его.

Она закрыла глаза и вздрогнула. После возвращения Тори постоянно беспокоила мысль о том, что нечто важное остается скрытым, ускользает от нее. Но что именно? Она нервничала, зная, что должна что-то вспомнить.

— Maotresse?

Открыв глаза, Тори повернулась и увидела стоящую в дверном проеме Колетт; светильники еще не горели, и служанка находилась в тени. Пришло время одеться к обеду и встретиться с отцом; Тори боялась предстоящего вечера.

— Да, Колетт. Я знаю — пора приготовиться.

— Oui. Один гость уже пришел.

— Гость?

— Oui. Лейтенант Брок.

— О Господи, я совсем о нем забыла!

Тори подошла к зеркалу и хмуро посмотрела на отражение стоящей за ее спиной Колетт. Французская служанка была слишком самоуверенной и дерзкой, ее следует поставить на место. Тори захотелось наказать девушку.

— Он уже здесь?

— Oui. Рамон провел его в гостиную. — Колетт лукаво посмотрела на свою хозяйку. — Он сказал, что вы пригласили его. Рамон очень удивился, услышав это.

— Да, я его пригласила. Почему бы и нет? В конце концов, он держался очень любезно на пароходе и знает, что я уже помолвлена.

— Зато вашему отцу это неизвестно. Он ведь не ведает о славном преподобном Гидеоне, верно?

Тори бросила на служанку холодный взгляд:

— Не знает, однако это тебя не касается. А теперь поторопись, Колетт, застегнуть мое платье. Папа также не знает, что я пригласила лейтенанта Брока на обед.

Она отвернулась от зеркала и пристально посмотрела на служанку. Колетт, похоже, мечтала о чем-то своем, сегодня она двигалась словно во сне. Что с ней? В дополнение к тому, что девушка отсутствовала днем и едва успела вовремя вернуться, чтобы одеть Тори к обеду, она еще и сейчас проявляла нерасторопность.

— Ладно, оставь меня, — наконец произнесла Тори необычно резким тоном, когда Колетт неправильно застегнула крючки. — Я справлюсь сама или попрошу тетю Бениту помочь мне. Только подай мой платок. Папа ждет меня в кабинете, я должна поторопиться.

Еле дыша, Тори остановилась в коридоре у двери кабинета, чтобы взять себя в руки, разгладить пальцами темно-красное платье и поправить кружевной платок, придававший девушке, по мнению тети Бениты, более скромный вид. Он красиво лежал на плечах Тори, но шею она оставила открытой. Ее волосы были собраны на макушке и закреплены испанскими гребнями. Отдельные вьющиеся пряди спускались по вискам к шее. «Настоящая французская прическа», — удовлетворенно сказала Колетт, невыносимо медленно укладывая волосы Тори. В вырезе платья эффектно сверкала цепочка с рубином, которую девушка надела на шею. Небольшой камень насыщенного цвета поблескивал между ее грудей. Глубокое декольте придавало элегантной Тори почти вызывающий вид. Настоящая падшая женщина…

Она постучала в дверь, открыла ее и сделала шаг. Заставила себя улыбнуться, когда отец поднял голову. При виде Тори хмурые складки на его лбу разгладились.

— Ты звал меня, папа?

— Да. — Он жестом попросил ее пройти в комнату. — Закрой дверь, пожалуйста. То, что я должен сообщить тебе, не предназначено для чужих ушей.

Эти слова прозвучали убедительно. Отец редко беседовал с Тори таким серьезным тоном. Девушка захлопнула дверь и насторожилась. Он знает? Их кто-то видел? Нет, это абсурд. Она положит этому конец. В конце концов, она уже взрослая женщина, а не ребенок. Если она совершила ошибку, то это касается только ее одной. В таком возрасте девушка сознает возможные последствия.

— С тобой все в порядке, папа?

Однако отец казался не более больным, чем обычно. Похоже, после возвращения Тори он даже окреп. Он уже не лежал в кровати, а сидел в кабинете — эта картина была знакома Тори с детства. Еще будучи ребенком, она знала, что может найти его здесь, что он всегда уделит ей несколько минут, после чего позовет тетю Бениту или одну из служанок и попросит кого-то из них забрать ее.

— Что-то произошло с мамой или Диего?

Она остановилась перед его прибранным столом, на котором лежала раскрытая бухгалтерская книга в кожаном переплете. Похоже, отец только что писал. В ящике из тикового дерева лежали письма. Чернильницы и ручки находились на своих местах, тяжелый медный груз в форме вставшего на дыбы жеребца прижимал к столу небольшую пачку бумаг. Тори играла этим грузом в детстве. Когда отец посмотрел на нее, вопросительно подняв бровь, она спросила:

— С мамой все в порядке?

— Как обычно, — напряженно произнес отец. Он закрыл книгу, убрал ее в ящик стола и снова посмотрел на дочь. Его лицо немного расслабилось. — Сядь, Виктория. Думаю, нам пора поговорить о твоем будущем.

— О моем будущем?

Она медленно опустилась в резное кресло, стоящее возле письменного стола, расправила платье и подумала, не о наследстве ли пойдет речь. Конечно, он не настолько болен…

— Папа, дело не в тебе? Ты ведь не собираешься…

— Умереть? — с легкой улыбкой закончил он фразу. — Это произойдет когда-нибудь, но, насколько мне известно, не в ближайшем будущем. Речь пойдет не обо мне, nica, а о тебе. Ты знаешь, что последнее десятилетие в Калифорнии было неспокойным и мне приходилось делать все возможное для защиты моих владений. Не только ради меня самого, но и ради вас с Диего. К счастью, мне везло. Большинство моих сделок были прибыльными. Я увеличил площадь принадлежащих мне земель до двадцати тысяч акров, а после присоединения Калифорнии к Соединенным Штатам мои владения расширились еще больше.

— Это прекрасно, но я думала, что ты боишься потерять часть своей собственности из-за налогов и новых законов.

— Уже нет. — Улыбнувшись, он откинулся на спинку кожаного кресла и изучающе посмотрел на Тори. — Я не знаю точно, что ты запомнила из рассказов взрослых, Виктория, но я приехал в Калифорнию простым морским капитаном-янки. В моем кармане бренчало всего несколько долларов, но я горел желанием работать и учиться. Я занялся этим. Женившись на твоей матери, я породнился с богатой и уважаемой семьей. Этот дом мы получили в качестве свадебного подарка — конечно, с тех пор он значительно увеличился. На земле, подаренной мне доном Франсиско, я выращивал виноград и скот. Потом в Монтерей стали регулярно заходить корабли, а у меня был товар на продажу — вино и кожа. На заработанные деньги я расширил свои владения, стал продавать больше вина и скота. Мой бизнес рос, но я понял, что другие сделки могут приносить гораздо больший доход. Дон Луис стал моим партнером, и уже много лет мы делаем большие деньги. Ради твоего будущего.

— Ты имеешь в виду наследство?

— Не в буквальном смысле. Когда-нибудь дом и земли достанутся Диего. Но твоя доля не уступает его. Я покупал для тебя владения, клал деньги на твой счет, отправил тебя в школу, чтобы ты подготовилась к жизни, получила опыт, из которого сможешь черпать силы и знания. — Он немного подался вперед, заскрипев креслом. — Знания — большая сила, Виктория, запомни это. Никто не сможет тебя обмануть, если тебе известны все способы обмана.

Она ждала чего-то совсем другого и поэтому смотрела на отца, сидя молча и неподвижно.

— Ты писала мне, что интересуешься правами женщин. — Отец еле заметно улыбнулся. — Это произвело на меня впечатление. Ты умна, и если время для перемен, которых требуют женщины вроде Элизабет Стентон и Лукреции Мотт, еще не настало, то оно все же не за горами. Ты будешь готова к нему. А пока я заключил соглашение, которое защитит тебя и твое приданое.

Она догадалась, что он сейчас скажет, и подняла руку, чтобы остановить его, но он проигнорировал этот жест.

— Я договорился о твоем браке с Рафаэлем Диас-Рейесом, старшим сыном дона Луиса. Это прекрасная партия, поскольку дон Луис — один из основных моих партнеров и в будущем наши капиталы сольются, возможно, в одну большую империю. Конечно, я оговорил несколько технических моментов, чтобы защитить тебя. Например, твой муж не сможет продать твои владения без твоей подписи, и…

— Папа… папа, я не могу выйти за него! — Тори вскочила с кресла. — Я уже помолвлена с другим человеком.

Патрик уставился на нее немигающим взглядом. Потом слегка пожал плечами:

— Боюсь, ты поступила неразумно. Конечно, помолвку придется разорвать.

— Нет.

Глаза отца сузились, в них вспыхнуло голубое пламя. Тори сделала глубокий вдох и забормотала так быстро, что слова наталкивались друг на друга:

— Я люблю его, папа. Он священник, отстаивающий права женщин. Его зовут Питер Гидеон. Он тоже меня любит. Вероятно, он сможет приехать в Калифорнию, если ты захочешь, чтобы мы поженились здесь.

Отец встал, дрожа от ярости, и заговорил тем ледяным тоном, который Тори слышала в саду:

— Ты выйдешь за Рафаэля. Это не подлежит обсуждению, Виктория. Со временем ты поймешь, что это — лучшее решение.

— Я не выйду за Рафаэля! — выпалила Тори, рассерженная не меньше отца. — Ты меня не заставишь. Я не люблю его. Я даже не знаю его и не хочу знать. Я не видела его с детства, и к тому же я люблю Питера.

Пренебрежительно отмахнувшись от последнего заявления, Патрик заговорил более спокойно:

— Я понимаю, что это для тебя неожиданность. Имена вступающих в брак уже оглашены в церкви, но свадьба состоится только в следующем месяце, а официальное заявление будет сделано через две недели во время фиесты. У тебя достаточно времени, чтобы привыкнуть к этой мысли и написать письмо Питеру, сообщив ему о разрыве помолвки.

— Я этого не сделаю. — Ее голос тоже стал более спокойным, но не менее решительным. — Я взрослый человек и…

— Тебе еще нет двадцати одного года, Виктория. Но дело не в этом. Мы живем в Калифорнии, а ты — незамужняя девушка. Ты обладаешь только теми правами, которые я предоставляю тебе.

Она вздернула подбородок, грозно прищурила глаза.

— Я помолвлена. Питер подарил мне кольцо и нечто большее — свое сердце и любовь.

— Любовь, — почти презрительно произнес Патрик. — Все это со временем не будет иметь никакого значения. Не делай глупости. Я думал, что ты более благоразумна и лучше понимаешь, что действительно важно в жизни. Любовью сыт не будешь, она не оденет тебя, а чаще всего от нее остается только пустота в душе. Не говори мне о любви. Ты не знаешь истинного значения этого слова.

— Несомненно, я знаю больше, чем ты… — Задетая словами отца не меньше, чем его жестким тоном, она запротестовала сдавленным шепотом: — Нам с Питером для счастья нужна только наша любовь.

Господи, сейчас она казалась себе отвратительной лицемеркой! Любовь! Как бы отреагировал Питер, если бы она сказала ему о том, что совершила? Что бы он о ней подумал?

— Любовь? Если бы преподобный Гидеон узнал, что у тебя нет ни цента за душой, он бы нашел любовь в другом месте. — Отец вышел из-за стола и хмуро посмотрел на Тори из-под густых бровей своими холодными глазами. — Забудь о своих глупых планах, девочка. Я не позволю тебе выбросить все, что так долго зарабатывал. Думаешь, я женился на твоей матери по любви? Нет. Этот брак устроили ее родители.

— Да, и я вижу, как вы оба счастливы! — Она была слишком рассержена, обижена и напугана, чтобы следить за своими словами. — Моя мать прячется в комнате, желая поскорее умереть, а ты думаешь только о деньгах, земле и скоте. Я предпочла бы голодать, нежели выйти замуж за человека, которого не люблю!

— Возможно, тебя постигнет такая судьба, — холодным тоном произнес он. Чем сильнее сердился Патрик Райен, тем более заметным становился его ирландский акцент.

Тори уже с трудом понимала отца.

— Поверь мне, девочка, тебе не понравится голод, от которого живот прилипает к позвоночнику, я знаю это по собственному опыту. Еще я знаю, что такое стоять перед человеком, который говорит тебе, что ты недостоин его дочери и никогда не выбьешься из бедности. Эти раны глубоки, девочка, от них остаются шрамы. Я поклялся, что сделаю все для того, чтобы никогда больше не услышать таких слов. Думаешь, я отправил тебя в Бостон для того, чтобы ты научилась там бунтовать? Я послал тебя туда, чтобы ты научилась тому, чему нельзя научиться здесь, и, клянусь Богом, тебе пора возвращать долги!

Он сделал глубокий вдох, дрожа всем телом; лицо Патрика стало пугающе багровым. С каждым словом его голос звучал все громче и громче, пока не превратился в настоящий рев, отражавшийся эхом от деревянных стен кабинета.

Рассерженная не менее отца, Тори отказалась сдаваться:

— Я вернусь в Бостон на следующем корабле. Тогда тебе не придется беспокоиться из-за меня.

— Никуда ты не поедешь! — выпалил в бешенстве Патрик. — Я предупрежу портовые власти, и ни один капитан не возьмет тебя. Будь уверена, я это сделаю.

Тори не сомневалась в том, что он выполнит свою угрозу. Она побледнела.

— Ты не можешь сделать меня пленницей!

— Смотри на это как тебе будет угодно, но я знаю, что лишь пытаюсь спасти тебя…

Его голос, напоминавший хриплое рычание, дрожал от эмоций и усталости. Руки Патрика тряслись, и он оперся ими о край массивного стола, навалился на него, тяжело дыша.

Тори трепетала, но капитуляция была для нее равнозначна гибели. Она не хотела стать причиной смерти отца, а ярость Патрика была так велика, что его в любой момент мог хватить удар. Позже, когда он успокоится и обретет способность слушать, она снова повторит ему, что не может выйти за Рафаэля, А сейчас пойдет на компромисс.

Сделать это было нелегко. Она набрала воздуха в легкие, чтобы успокоиться, и посмотрела на пылающее лицо отца.

— Мне нужно время, чтобы подумать.

Отец сделал вдох, потом кивнул:

— Да, девочка, подумай. Ты поймешь, что это к лучшему. Я ведь не хочу причинять тебе боль, ты это знаешь?

Его слова прозвучали не так убедительно и ободряюще, как могли прозвучать раньше, но она медленно кивнула:

— Да, папа.

Он подошел к Тори, обнял ее, прижал к груди и пробормотал, что скоро она забудет Питера Гидеона. Браки по договоренности всегда оказываются лучшими. Так уж устроена жизнь, и он, Патрик, лишь хочет защитить Тори.

— Помнишь, я говорил тебе о сюрпризе? — Он отступил на шаг, коснулся согнутыми пальцами подбородка Тори и поднял ее голову. — Твой брат привезет его, когда вернется домой. Он и твой дядя должны приехать из Лос-Анджелеса через день или два, задолго до фиесты. О, видела бы ты Диего! Он так вымахал, что ты с трудом его узнаешь…

Девушка заставила себя вяло улыбнуться и пробормотала что-то в ответ, почти не соображая, что говорит. Ее жизнь внезапно вырвалась из-под контроля, и теперь она, Тори, беспомощно неслась навстречу своей судьбе.

Глава 10

К двери кабинета подошел Рамон, встревоженный сердитым голосом хозяина, и Тори отправилась принимать первых гостей, которые ждали в sala grande[27]. Она обрадовалась бы любому предлогу для бегства и была благодарна Рамону, который понял причину ссоры. Слава Богу, она не заплакала при отце… который обошелся с ней возмутительно, несправедливо; покатившиеся по щекам слезы оставляли следы на рисовой пудре, которой Тори старательно покрыла лицо.

Рассерженная девушка остановилась перед освещенным канделябрами зеркалом и уставилась на свое отражение. Стараясь не испортить еще сильнее тонкий слой пудры, она стерла следы слез краем кружевного платка. Свет свечей, преломленный хрустальными призмами, падал на лицо девушки маленькими радугами.

«О, я так бледна, — встревожено подумала Тори, — мои глаза при таком освещении кажутся почти черными». Ей казалось, что ее терзает кошмар. Она не знала, как остановить его…

Отец был прав, когда сказал, что она по-прежнему находится под его опекой. Она не предполагала, что он проявит такую черствость, проигнорирует ее желания. Это был не тот человек, которого она боготворила в детстве, о котором с нежностью думала в Бостоне, который так обрадовался ее возвращению. Этот Патрик Райен был для нее незнакомцем, загадкой, настоящим доном Патрисио. Переделанное на испанский лад имя идеально подходило ему. Всегда ли он был таким властным? Или дело в том, что она никогда так открыто не восставала против него по важным вопросам?

Сейчас ей не стоит волноваться из-за этого. Позже, уединившись в тихой спальне, она придумает, как убедить отца в том, что он не должен принуждать ее к браку с Рафаэлем.

Лейтенант Брок ждал ее в sola. Скоро прибудут другие гости, если это еще не произошло. Господи, она не сообщила отцу о приходе лейтенанта. Это объяснялось волнением, но она окажется в неловком положении, если Дейв будет влюбленно смотреть на нее в присутствии отца после ее страстных заверений, что она любит одного Питера и больше никого.