Это неистовое сердце

Мы не разговаривали, а через несколько минут он неизменно поворачивался спиной. Взгляды Маленькой Птички становились все недоуменнее: она, видимо, жалела меня, хотя ничего не говорила вслух. Она была неизменно добра ко мне и пыталась научить языку апачей, хота странные гортанные звуки давались с трудом.
      Люкас Корд по-прежнему оставался загадкой. Иногда я чувствовала себя словно во сне – одинокие пустынные места, нереальное, непонятное путешествие, когда на много миль вокруг ни одного человека. Мы никого не встретили до самого ранчо, где жила семья Маленькой Птички. Индейцы не задавали никаких вопросов и не выказывали по отношению ко мне никакой враждебности, и единственный раз я испытала неловкое чувство, когда шаман, очень старый человек с длинными седыми волосами, внимательно оглядел меня, хотя я старалась ничем не привлечь к себе внимания.
      Потом он о чем-то спросил Люкаса, и полученный ответ заставил всмотреться в меня пронизывающим взором, хотя шаман не произнес ни слова.
      Мы должны были провести ночь на ранчо, и я помню, как была обрадована. Местность оказалась изумительно красивой – крохотное плато, защищенное с трех сторон скалистыми уступами и поросшее густой зеленью, сосной и осиной. Апачи жили здесь много лет, хотя на зиму уходили туда, где было теплее. Индейцы сажали кукурузу и другие злаки, и ранчо могло быть местом мира и спокойствия, но верховный вождь апачей, кровожадный Викторио, иногда приезжал, оставался надолго, и отсюда совершались опустошительные набеги на фермы белых поселенцев и беззащитных путников.
      Но я твердо приказала себе ни о чем не думать, тем более что была здесь кем-то вроде гостьи, а здешние индейцы были совсем не похожи на тех, кто с раскрашенными лицами выходил на тропу войны.
      Мужчины отправились в ритуальный вигвам, а позже несколько женщин, в том числе я и Маленькая Птичка, отправились купаться к ручью, в уединенное место, защищенное деревьями. Женщины мыли волосы чем-то вроде мыла, изготовленного из кактуса юкка, и расчесывались самодельными гребешками. Я последовала их примеру, а когда волосы высохли, обвязала вокруг головы полоску кожи, чтобы убрать с глаз непокорные пряди.
      – Поглядись в воду, – предложила Маленькая Птичка.
      Я давно не видела зеркала и сейчас, наклонившись над ручьем, не узнала себя. Совсем индианка, если бы не синие глаза. Коричневая кожа, прямые, спадающие до плеч волосы, платье индейской скво. Куда девалась убого одетая девушка с очками на носу? И гордая женщина, залитая сверкающими бриллиантами? Правда, в ушах до сих пор поблескивали крохотные сапфировые сережки, почему-то казавшиеся здесь неуместными, я сняла их и протянула Маленькой Птичке.
      – Подарок. Ты была так добра ко мне.
      Она недоумевающе уставилась на переливающиеся камешки, потом осторожно взяла серьги.
      – Спасибо, сестра, – прошептала она еле слышно, и в этот момент мы были почти друзьями.
      Но Люкас все испортил, внезапно появившись словно ниоткуда, полуголый, на шее болтается подаренная шаманом ладанка, мокрые волосы поблескивают на солнце, лицо хмурое и непроницаемое. Жесткие пальцы сомкнулись на моем запястье.
      – Шаман хочет поговорить с тобой. Выкажи ему уважение. Он очень стар и мудр. Мой… – И, поколебавшись, добавил: – Мой дед.
      – Я всегда уважала тех, кто этого заслуживает. Считаешь, опозорю тебя?
      – Откуда мне знать, что ты выкинешь?! – пробормотал он с чем-то вроде раздражения. – Весьма непредсказуемая дама.
      – Зато умею приспосабливаться к обстоятельствам, – холодно заверила я, – и достаточно терпелива. Знаю свое место. Мне идти на несколько шагов сзади с опущенной головой? Не хочешь же, чтобы другие подумали, будто ты потворствуешь рабыне.
      И с удовлетворением заметила, как дернулся Люкас.
      – Придержи язык, – только пробормотал он и, повернувшись, направился к самому большому вигваму.
      Я ужасно нервничала, хотя умерла бы, прежде чем призналась в этом. Но почему?! Меня представляли королеве английской, и я была спокойна, как мумия! Но здесь не Англия, и я во власти человека, которого презираю и ненавижу.
      – Не заговаривай первой, – наставлял Люкас, – сиди спокойно и не суетись!
      Я не устояла перед ехидной репликой:
      – Спасибо за наставление! Ваша покорная рабыня не опозорит вас!
      Он окинул меня мрачным предостерегающим взглядом; мы очутились в зловещей обстановке освещенного костром жилища.
      Шаман, казалось, дремал и ни словом, ни взглядом не дал знать, что заметил наше присутствие. В вигваме бесшумно суетилась толстая женщина, на вид гораздо моложе шамана. Жена? Дочка? Можно ли им жениться? Старик снял церемониальный головной убор, и на голове у него была только кожаная лента с пером. На коричневом лице было столько морщин, что, казалось, шаману уже гораздо больше ста лет. Люк сказал, что это его дед. Неужели это отец Илэны Кордес, вождь апачей, взявший в жены юную пленницу испанку?
      – Значит… та самая, – внезапно пробормотал он по-испански, так, что я едва не подпрыгнула. Старый лис! Все время следил за мной! Наши взгляды встретились, но он больше ничего не сказал. Что я могла ответить? Мы долго смотрели друг на друга; прошло несколько минут, глаза старика широко открылись, он повернулся к Люкасу: – Она может говорить или боится?
      Я крепко сжала губы, но Люкас ехидно усмехнулся:
      – Иногда говорит даже слишком много. И не думаю, что боится.
      Шаман одобрительно кивнул:
      – Это хорошо. Ты не похожа на трусливую женщину. Бывает, мой внук поступает совсем не так мудро, как полагает сам. Впервые увидев тебя, я подумал: вот одна из тех редких женщин, которые умеют слушать и наблюдать… извлекать уроки из того, что видят. Я заметил, как быстро ты переняла наши обычаи. Тогда и сказал себе: может быть, ум и сердце этой женщины так же открыты и честны, как у ее отца, который пришел сюда когда-то, один, бесстрашно, потому что хотел понять апачей. – Старик снова покивал, как бы довольный давними воспоминаниями. – Твой отец был единственным из белых, кого я называл братом. И всю жизнь он оставался названым братом апачи. Теперь понимаешь, почему я позвал тебя сюда?
      Но я все еще недоумевала, не зная истинных причин, заставивших его сделать это. Отец? Названый брат дикарей, безжалостных, кровожадных убийц?!
      Но шаман явно ждал ответа, и мне оставалось только покачать головой:
      – Нет, я не уверена… Значит, вы с самого начала знали, кто я?
      Старик начал медленно раскачиваться взад и вперед, словно это помогало думать.
      – Значит, я вызвал у тебя любопытство? Это хорошо, любопытство побудит тебя задавать вопросы. Раньше ты не понимала, почему старый шаман послал за тобой. Ты дочь своего отца, единственный его ребенок, пришедший из Великой Воды. Поэтому ты здесь. – Он остановился, я наклонилась вперед, но шаман повелительно поднял руку. – Вижу в глазах твоих много вопросов, но задашь их позже. Думаешь, воинов, взявших тебя в плен, послали за тобой? Нет. Это был набег. Много дней воины наблюдали за проезжавшими дилижансами, узнали, сколько солдат их охраняет, как они вооружены и по каким дням возят серебро. Нет, дочь моя, ты случайно попала в горы, или, может быть, таково было веление судьбы, что тебя привели к моему внуку, вождю племени, а второй внук узнал дочь Гая Дэнджерфилда и доставил тебя сначала сюда, как я и хотел.
      Сначала? Почему все они говорят загадками – Люкас, Рамон, а теперь и старик? Никто не сказал, чего ожидают от меня! Неужели было необходимо встречаться со стариком при таких унизительных обстоятельствах?!
      Нет-нет, подобает или не подобает, но молчать больше нельзя!
      Я гневно взглянула на Люкаса, тот едва заметно поднял брови, словно запрещая говорить. Ну что ж, нравится ему или нет, я все-таки выскажусь.
      – Ты хочешь что-то сказать, слова так и рвутся из твоего горла, – заметил шаман, словно прочитав мои мысли.
      – Да! – взорвалась я, не в силах сдержать ярости. – Хочу знать, почему меня привели сюда и что собираются делать дальше. Он, – я с отвращением показала на Корда, – ничего не говорит, только заявил, что я должна выбрать между участью служанки и положением гостьи. И потом… этот… то, что он сотворил со мной, просто не поддается описанию, сделал своей рабыней, угрожал даже… словно я причинила ему зло или отец не спас когда-то его жалкую жизнь. Вы сказали, что мой отец был вам братом, и говорите со мной по-человечески, а он…
      – Хватит! – взвился Люкас. – Если бы ты не распускала язык!
      – А я говорю: молчите оба! Немедленно!
      Голос шамана был тихим, шелестящим, старческим, но в нем звучали такие властные нотки, что мы мгновенно успокоились.
      – Пока вы бросали друг другу сердитые слова, – уже мягче сказал старик, – я думал, что должна быть причина ненависти, родившейся между вами. Жаль, ибо отец твой не хотел, чтобы так получилось.
      Он обращался ко мне, мои губы упрямо сжались.
      – Может, отец плохо его знал.
      – А ты? Хорошо?
      – Во всяком случае, достаточно из того, что я видела.
      – Она упертая, сварливая баба!
      – А ты бессердечный убийца и насильник!
      Шаман, чуть нахмурясь, вновь поднял руку.
      – Это правда? Тебе известны наши обычаи и то, что я считаю эту женщину своей дочерью. Ты знаешь также…
      – Я знаю, чего хотел Гай Дэнджерфилд, но она этого не желает. И клянусь, что не прикоснулся к ней!..
      Как мог он лгать при мне так хладнокровно?! И вообще…
      Ярость придала мне сил.
      – Спросите его, кто сорвал с меня одежду в первую же ночь, угрожая избить, если не буду повиноваться, кричал, что я его собственность и он может делать со мной все, что пожелает!
      – Она это заслужила! Я принес ей поесть, а она швырнула в меня тарелкой!
      – Как ловко ты все оборачиваешь! Не помнишь, как сам довел меня до этого?!
      Наши взгляды скрестились, в глазах Люкаса метались яростные зеленые блики, как крохотные огоньки.
      – Вы словно дети, неразумные, оскорбляющие друг друга в припадке детского гнева! Дочь моя, он изнасиловал тебя?
      От неожиданности я прикусила губу.
      – Н-нет, хотя спал рядом каждую ночь. Должно быть, его друзья решили, что он зря отдал такую великолепную винтовку!
      Старик кивнул:
      – Хорошо. Пусть так. Думаю, ты понимаешь, что голова мужчины устроена иначе и думает он по-другому.
      – Но этот… он…
      – Вы повторяетесь, леди Ровена. Неужели больше нечего сказать?!
      Я смерила Люкаса ледяным взглядом и отвернулась. Хочет вести себя как избалованный мальчишка, пусть!
      И снова старик прочел мои мысли.
      – Ты все еще не понимаешь, зачем находишься здесь и почему я заговорил о желании твоего отца. Может, выслушаешь спокойно, пока я закончу говорить? – Приняв молчание за согласие, шаман вздохнул. – Твой отец и я говорили о мире. Это удивляет тебя? Нас, апачей, становится все меньше, все больше бледнолицых приходит на нашу землю, вместо одного, убитого моими людьми, появляются двое или трое. Я старик и знаю, что, если война не кончится, народ апачей исчезнет с лица земли. Мы говорили об этом с твоим отцом. Он записал все свои мысли в книги, которые оставил дочери, и, хотя знал, что дни его сочтены, верил: она приедет и поможет исправить старые ошибки и обратит зло в добро. Ты не читала эти книги?
      Чувствуя презрительный взгляд Люкаса Корда, я покачала головой.
      – Начала читать… но потом так много всего случилось, что не было времени.
      – Зато на Шеннона и его племянника время нашлось, – бросил Корд.
      Но я даже не посмотрела на него.
      – Тодд Шеннон – партнер отца. Я собиралась выйти за него замуж.
      Лицо шамана оставалось бесстрастным.
      – Шеннон – старый человек с сердцем, полным ненависти. Отец твой видел это. Он так надеялся, что тебя оставят в покое. И строил планы, как покончить со старыми обидами и восстановить справедливость. Жаль, что ты не узнала его мысли.
      – Все говорят это! Но…
      – Будь терпелива, дочь моя, как отец. Я шаман племени, но Гай был мудрее меня и превыше всего ставил правду и справедливость.
      – Но почему мне не откроют правды? Загадки, тайны. Никто не хочет объяснить, чего желал отец!
      – Ты женщина, и хотя разумом равна мужчине, однако должна научиться выжидать и слушать. – Он снова кивнул; изможденное тело медленно раскачивалось. – Твой отец любил мою дочь. Всегда любил. Дочь моя отвернулась от своего народа и пошла путем белых людей. Я отпустил ее. У нее ум воина и характер мужчины – настойчивый, упрямый, независимый. Она тоже ненавидит. Вот почему твой отец знал: единственный способ покончить с ненавистью – поступить как велят старые обычаи. Отец твоего отца был вождем, и сын женился по его приказу. Гай тоже желал, чтобы ты стала женой одного из сыновей моей дочери.
      – Только не этого! – вырвалось у меня.
      – Об этом можно не беспокоиться. Я сам выбираю, на кого охотиться.
      – Хочешь сказать, добычу.
      – Значит, вы двое не будете принадлежать друг другу, – спокойно объявил шаман. – А Хулио женат. Остается Рамон. Он не апачи – долго жил с белыми, получил образование. Настоящий джентльмен. Он сможет существовать в твоем мире. Но все же Рамон – мой внук. Он видел тебя, говорил с тобой и понимает свой долг, как и ты должна его понять.
      – Нет! – вскочила я. Нельзя допустить, чтобы эта комедия продолжалась. Это невозможно! Как можно стать женой человека, которого не знаешь?! И все из-за старой вражды, начавшейся еще до моего рождения?!
      – У тебя будет время все взвесить, познакомиться с Рамоном, тогда, наверное, этот брак не покажется тебе таким странным. Я видел – ты легко можешь перенимать наши обычаи и поймешь, почему это необходимо. Ведь и в твоей стране заключаются подобные браки. Твои родители… разве они не стали мужем и женой?
      – Это верно, но посмотрите, что произошло! Они не любили друг друга! Отец…
      – Твой отец был мудрым человеком, а ты его дочь. И приехала, потому что он послал за тобой.
      – Чтобы выдать замуж за незнакомого человека? Стать пешкой в чужой игре?
      – Ты сильная женщина, как и моя дочь. Если бы она вышла замуж по моему желанию… но потворствовал я ей потому, что у нее материнские глаза… ну что ж, все это в прошлом. Но я сдержу слово, данное брату. – Глаза впились в меня, заглушая гневные протесты. – Ты непокорна, дочь моя, и тебя нельзя заставить пойти на такой брак или силой выдать замуж. Но тебе нужно дать время и возможность узнать человека, выбранного отцом, и, может быть, выслушать обе стороны. Иди и подумай о том, что я сказал.
      Я попыталась протестовать, выкрикнуть что-то резкое, но пальцы Люкаса, словно клещи, сомкнулись на моей руке, чуть не сломав запястье. Старик взглянул на нас сквозь полуприкрытые веки.
      – Она твоя сестра, ты ее брат. Уважай и защищай ее. Мы поговорим еще, до того как ты уедешь отсюда.
      Я очутилась снаружи, до сих пор не в силах поверить услышанному. Невероятно!
      Должно быть, я выкрикнула последнее слово вслух, потому что Люкас встряхнул меня.
      – Попробуй только завопить или устроить сцену – я врежу тебе и не посмотрю, сестра или не сестра!
      Я охнула от боли; губы Люкаса дернулись в жестокой усмешке.
      – Лучше снова начинай притворяться послушной и покорной! Тебе это идет гораздо больше! Будь ты моей женщиной, давно бы отрезал тебе язык!
      Я постаралась взять себя в руки и даже улыбнулась в искаженное яростью лицо.
      – Но я не твоя женщина, и тебе лучше об этом помнить.
      Люкас, словно обжегшись, отдернул руку, и я удовлетворенно наблюдала, скольких усилий стоило ему овладеть собой. Он молча повернулся и исчез, предоставив мне самой добираться до вигвама родственников Маленькой Птички.

Глава 19

      Меня много раз и многие люди обвиняли в холодности, бесчувственности, расчетливости и бездушности. Может, я и была такой. Помню, что было время, когда я гордилась, что могу держать себя в руках. И приходила в бешенство, когда стечение обстоятельств, от меня не зависящих, заставляло терять этот контроль, ощущать себя отданной на чью-то милость. Я пришла в такую дикую ярость, когда Корд покинул меня, что чувствовала, как задыхаюсь. Но все же еще до утра постаралась успокоиться, поскольку решила осмотреть долину и познакомиться с жившими здесь людьми.
      Сама идея о браке с Рамоном Кордесом по-прежнему казалась смехотворной, но, по-видимому, выбора не было, нужно встретиться с ним еще раз. Прекрасно! Если он и в самом деле джентльмен, то, безусловно, поймет неловкость положения, в которое мы попали. И, увидев, что я не желаю выходить замуж против воли, несомненно, поможет уехать отсюда. Но что скажет Илэна Кордес, о которой я столько слышала? А Люкас?
      Люкас старался избегать меня, когда пришел ужинать. Как обычно, мужчины ели первыми, а женщины терпеливо ожидали, пока они насытятся.
      Я удивилась, заметив толстую женщину, которую видела в вигваме шамана. Она о чем-то тихо заговорила с матерью Маленькой Птички. Выяснилось, что старик решил всем объявить, кто я на самом деле. Дочь названого брата стала и его дочерью. С этого дня она будет жить и спать в его вигваме.
      Маленькая Птичка объяснила, что мне оказана большая честь, и даже ее величественная мать взглянула на меня с невольным уважением.
      Старый шаман, который уже лежал перед огнем, завернувшись в одеяло, приподнялся на локте и приветственно кивнул.
      – По нашим обычаям, молодая незамужняя женщина должна спать в жилище старшего родича. Спи, дочь моя, и ничего не бойся.
      Я поняла, что сегодня ничего больше не услышу. Толстая скво, которую звали, как я узнала позже, Падающий Лист, знаками показала мне, где лечь: очевидно, она не понимала испанский.
      Молча подчинившись, я долго думала, зачем шаман сделал это: защищает мою репутацию или показывает остальным, что я больше не пленница, а почетная гостья?
      Вся моя жизнь за последние несколько недель изменилась так, что было трудно поверить в происходящее. Я долго лежала без сна из-за того, что слишком устала, а когда наконец уснула, ужасные кошмары терзали мозг. Я тонула в зыбучих песках пустыни, стояла на высоком обрыве, глядя в пустоту, и чувствовала руку на плече, руку, готовую подтолкнуть в бездну…
      И наконец проснулась вся в поту, но увидела только наклонившуюся надо мной толстуху.
      Шаман спал. Он был совсем стариком и вставал поздно. Маленькая Птичка объяснила, когда мы встретились у ручья, что иногда его сны предсказывают будущее, иногда предупреждают об опасности. Вспомнив ночные кошмары, я спросила себя, может, они тоже служат предостережением.
      Весь день меня мучили предчувствия, становившиеся все сильнее по мере того, как тянулось время.
      Я старалась ни на секунду не оставаться без дела, подражая остальным женщинам, не позволявшим себе отдыхать.
      Маленькая Птичка взяла меня с собой в рощу собирать коренья и ягоды. Пока мы шли вдоль небольшого ручья, она показывала мне съедобные растения, весело болтала, называла меня сестрой и время от времени упоминала о путешествии. «Когда вы спуститесь в долину… Когда вы завтра отправитесь в дорогу…»
      – Но разве ты не идешь?
      Она смущенно, недоумевающе взглянула на меня:
      – Я думала, тебе уже сказали. Мой отец стар и попросил мужа позволить мне остаться на несколько дней в его вигваме, чтобы он мог провести с внуками еще некоторое время. Муж был так добр, что согласился.
      Я испуганно вскинулась:
      – Значит, меня заставляют остаться наедине с этим человеком?
      – О нет! Мой муж тоже уедет. Он давно не видел свою мать и говорит: его обязанность, как сына, – навестить ее. С вами будут еще трое воинов, которые решили отправиться на охоту. Двое из них возьмут с собой жен, чтобы коптить мясо и выделывать шкуры. Ты не будешь одинока, двое братьев позаботятся о своей сестре.
      – Братья? – непонимающе переспросила я, и Маленькая Птичка застенчиво хихикнула.
      – Моя тетя-вдова, которая ухаживает за шаманом, рассказала моей матери, а та передала мне, что говорил шаман. Твой отец и дед моего мужа договорились обо всем задолго до твоего прибытия в эту землю. Знай я, что ты должна стать женой младшего брата, по-другому бы тебя встретила, когда увидела в лагере. Прости меня.
      – Но…
      Я взглянула в расстроенное личико и не смогла высказать всего, что просилось на язык. Маленькая Птичка не поймет, а мое неповиновение только огорчит ее. Нет, лучше приберечь гневные речи для Люкаса Корда!
      Но в этот день я его так и не увидела. Женщины ни на секунду не оставляли меня в покое, со смехом объяснив, что именно я должна готовить еду для Люкаса и выстирать его грязную одежду. Я повиновалась, стараясь скрыть бешеный гнев, раздирающий сердце, и, подражая остальным, изо всех сил колотила одежду плоским камнем, надеясь превратить ее в лохмотья.
      – Не так сильно, – с лукавой усмешкой возразила Маленькая Птичка.
      – Он ведь порвал мою одежду, и, кроме этого платья, у меня ничего нет.
      – Я не знала, сестра! – охнула она. – Ничего, твой отец, шаман, даст тебе все. Он богат!
      И действительно, вечером шаман подарил мне традиционный костюм женщин племени апачи, принадлежавший раньше его жене Кармелите, матери Илэны: длинную юбку, богато вышитую бусами и украшенную перьями, и рубашку с высоким воротом и бахромой на рукавах и спине, тоже покрытую вышивкой.
      – Доставь мне радость и надень его, когда достигнешь долины. Может, хоть это напомнит моей дочери Илэне, что она тоже апачи.
      – Горжусь, что вы сочли меня достойной такого подарка, – пробормотала я, не переставая спрашивать себя: неужели этот морщинистый древний старик любил когда-то молодую пленницу? А она? Любила ли она его? Мне постоянно напоминали о старых печалях, обидах и привязанностях, но чего ожидали от меня? Какого ответа? Каких поступков?
      Шаман, мой приемный отец, по-видимому, относился к своим обязанностям достаточно серьезно: кроме костюма, мне подарили мокасины и юбку с блузой, чтобы надеть в дорогу. Я никуда не хотела ехать, но когда попыталась возразить, шаман нахмурился.
      – Прошлой ночью я видел сон. Это было предназначено судьбой. Твой отец, великий шаман, давно понял все.
      – Но он даже не знал, где я и соглашусь ли приехать!
      – В его жилах твоя кровь! Говорю тебе, дочь моя, ему все было известно. Нельзя бороться с высшими силами! Пойми и смирись. Отправляйся в долину, поговори с Рамоном. Он пришел из твоего мира. Ты не поймешь своих истинных чувств, пока не выслушаешь обе стороны, не узнаешь, как все было на самом деле. – И тут шаман снова обнаружил невероятную способность читать мои мысли. – Ты все еще сердита на Люкаса, не так ли?
      – Как мне не сердиться! Он плохо обошелся со мной! Раньше я пыталась защитить его перед остальными, но когда получила доказательства…
      – У доказательств, о которых ты говоришь, дочь моя, есть много сторон. Ты выслушала тех, кто ненавидит Люкаса. Спросила бы обо всем у него самого. И узнала бы правду.
      – Правду?! – Я так обозлилась, что забыла об осторожности. – Знаю, отец верил в него, но что же Люкас сделал потом?! Выстрелил в человека из засады, сбежал с падчерицей Тодда Шеннона и бросил ее! Продал другому, только чтобы отомстить. Ее убили в пьяной драке. Он знает об этом?
      – Почему бы тебе самой не спросить? – тихо, почти неслышно перебил шаман.
      – Его?! – Я поняла, что кричу, но ничего не могла с собой поделать. – Он опять солжет или просто не ответит! И обозлится на меня.
      – Но ведь справедливость именно в том, что, если человека обвиняют, надо дать ему возможность оправдаться, так?
      Этот старый индеец и вправду мог быть моим отцом или дедом – так мудры были его слова. Я опустила глаза под прямым спокойным взглядом.
      – Думаете, нужно спросить его?
      – Это ты так думаешь, дочь моя. Я могу сказать только, что Люкас упрям и рассержен. Но если сможешь забыть о ненависти и спросить его обо всем, что желаешь знать, он выкажет тебе уважение, как сестре. Вот и все. – Шаман вздохнул. – Мира и покоя можно добиться, только если люди сядут рядом и выскажут все, что у них на душе. Легко позволить гневу затуманить разум, труднее сказать: «Я знаю, что беспокоит моего брата, и попытаюсь понять его!»
      – Вы напоминаете мне деда, упрямого, несговорчивого старика со странными идеями, – кивнула я. – Но он меня любил и пытался научить думать и размышлять. И сейчас вы пытаетесь объяснить то же самое.
      – Разве я не сказал, что у тебя разум мужчины? Ты дочь своего отца. Видишь обе стороны медали.
      В эту ночь я спала без снов и кошмаров, может, потому, что не видела Люкаса. Но на следующее утро, когда мы должны были уезжать, неприязнь возвратилась с новой силой.
      Я увидела только двух лошадей, уже нагруженных припасами и краденым серебром.
      – А где остальные лошади? Неужели пойдем пешком?!
      – Так будет быстрее, младшая сестра, – с преувеличенной вежливостью объяснил Люкас. – Ты теперь апачи и сможешь идти не жалуясь.
      Я чувствовала, что все наблюдают за нами и ждут, чем это кончится. Обе женщины, которые должны были сопровождать нас, ждали молча, терпеливо, несмотря на тяжелые вьюки, висевшие на спинах. Хулио, как всегда с непроницаемым лицом, стоял рядом с братом. Я небрежно пожала плечами:
      – Ну что ж, должна была догадаться…
      – Когда ты увидишь местность, по которой придется идти, сама поймешь, – спокойно ответил Люкас.
      Поняв, что он хочет угодить шаману, вышедшему проводить нас, я молча отвернулась.
      Мы отправились в горы, ведя лошадей в поводу, поднимаясь все выше и выше по отвесным склонам, покрытым густым лесом. Мужчины упругим шагом шагали впереди, даже не задыхаясь в разреженном воздухе.
      А я? Неужели я способна идти целый день? Еще две недели назад это казалось невозможным. И все же мы останавливались очень редко – напоить лошадей, поесть на скорую руку.
      На закате мы нашли приют в маленькой пещере, зажгли костер и расстелили у стен одеяла. Раньше я считала, что женщины-апачи – рабыни своих мужей, но только теперь, поймав смущенные, робкие взгляды, которыми обменивались молодые пары, почувствовала нечто вроде зависти. Что за роль играю я сама? Ровена Дэнджерфилд – приемная дочь индейца, будущая невеста нежеланного жениха! Нужно быть очень осторожной, если хочу освободиться. Рамон Кордес еще молод, и его легко обвести вокруг пальца, играя на рыцарских чувствах. Нет, не Рамона нужно опасаться, а его матери, Илэны Кордес, ведь из-за нее началась кровавая распря – из-за женщины, которую Тодд Шеннон ненавидел, а отец безумно любил. Высокомерная, бесчувственная, расчетливая, не жалеющая собственных детей, взрастившая в их сердцах ненависть и бессовестно пользовавшаяся ими как орудием мести. Какая она на самом деле, Илэна Кордес? Инстинкт подсказывал: мы будем врагами, нельзя недооценивать ее силу и решимость. Если верить Тодду, именно она, чтобы завладеть чужим мужем, привела на ранчо убийц собственной двоюродной сестры и ее маленького сына! Даже шаман признавал, что Илэна обладает умом и волей. А Люкас? Люкас Корд, поставивший себе целью отомстить за мать? Думает ли он о ней сейчас? Сказанные когда-то слова вновь всплыли в мозгу: «Он всегда преклонялся перед матерью… обожал ее…»
      Какой он на самом деле? Что кроется за обликом дикаря? И что за женщина произвела на свет подобного сына?
      Я пыталась представить себе Илэну. Конечно, она уже немолода, с морщинистым лицом и седыми волосами. Совсем не та юная прекрасная девушка, которую любил отец.
      Образы расплывались, сон тяжелил веки, и скоро все исчезло: я погрузилась в глубокое забытье.

Глава 20

      Как оказалось, Илэна Кордес была совсем не похожа на ту, что я рисовала в своем воображении. Но нам предстоял еще довольно долгий путь, прежде чем я ее встретила.
      Путешествие заняло почти пять дней. Мы поднимались все выше, и временами я была готова упасть от утомления, хотя не проронила ни слова жалобы. Люкас Корд все время подгонял нас, и в конце концов даже Хулио запротестовал, что в такой спешке нет необходимости и можно задержаться еще на несколько дней.
      С некоторых пор он вообще начал обращаться со мной преувеличенно вежливо, называя младшей сестрой. Но иногда я ловила на себе мрачный, полный непонятного мне желания взгляд.
      Люкас же, наоборот, не уделял мне ни малейшего внимания; резкие слова и обвинения сменились полнейшим равнодушием, словно между нами никогда не было ни ссор, ни взаимных упреков, и я иногда спрашивала себя, чем же он так озабочен. Собственно, Люкас вообще старался ни с кем не общаться, отвечал, только когда к нему обращались, а по вечерам долго сидел около костра, уставясь в темноту. О чем он думал?
      Как-то Хулио, проследив, куда я смотрю, тихо сказал:
      – Мой брат не привык высказывать свои мысли. Даже мне трудно его понять. Но наверное, сейчас я понимаю Люкаса: он вспоминает о женщине, которая ждет его на ранчо матери. Очень молодая, красивая, дочь старого друга. Она хочет, чтобы Люкас наконец принял решение.
      – Мне неприятно говорить это, – пробормотала я, – но ее можно только пожалеть.
      – Тебе не нравится мой брат?
      Возможно, это только показалось, но в его голосе слышалось явное удовлетворение.
      – Наверное, так лучше для твоего же блага, сестра.
      Я не спросила, почему Хулио сказал это, желая прекратить беседу; и в самом деле, он скоро зевнул, потянулся и отошел.
      Я стояла вместе с остальными на снегу перед отвесной скалой и чувствовала, что не могу больше сделать ни шагу. Да и куда идти? Прыгать по утесам, словно горные козлы? Другого пути, казалось, не было.
      Люкас Корд тоже смотрел вверх, на лице сменялась буря непонятных мне эмоций. Настойчивое стремление идти вперед все быстрее. Отчаяние… Раздражение… А вдруг что-то произошло и он не может найти дорогу в спрятанную долину – ведь на земле все еще лежит снег.
      Но тут он вынул из седельной сумки канат из сыромятных ремней и повесил на шею. Потом, распластавшись по каменистой стене, пополз на вершину. Я охнула, но Хулио ободряюще улыбнулся: