Под небом Испании

Легенды ходили о советском танкисте-добровольце Поле Армане.

Только за один рейд Поль Арман, командуя пятнадцатью танками, прорвал фашистскую оборону, уничтожил несколько десятков марокканских солдат, подавил много орудий, пулеметов, расстрелял несколько неприятельских танков.

На исходе дня группа советских танков ворвалась в Вальдеморо. На центральной улице уже стояло несколько машин с открытыми люками. П. Арман подъехал к головному танку. Каково же было его удивление, когда он увидел, что на броне сидит с планшетом подполковник-фалангист. Мешая французские и испанские слова, Поль Арман начал переругиваться с фашистским офицером.

– Ты целую улицу загородил своими коробками.

– Проваливай, законник, – вяло огрызнулся фалангист.

– Не по уставу колонну остановил, – пропуская свои машины, тянул время Арман.

– Я вот тебя научу уставу, – не на шутку разозлился офицер.

Но Поль Арман уже захлопнул люк и тихо подал команду: «Огонь!»

Танки республиканцев открыли огонь по ничего не подозревавшим фалангистам.

Позже, встретившись в штабе Листера, я спросил у Поля:

– Как тебе удалось это сделать.

– Почему мне? У меня золотые ребята. И он рассказал о членах своего экипажа, добровольцах Мерсоне и Лысенко.

Однажды республиканские танкисты неожиданно столкнулись с крупным марокканским соединением. Механик-водитель Мерсон, не задумываясь, направил тяжелую машину в гущу неприятельских солдат. Мятежники заметались в панике, запросили подкрепления. И вскоре Арман увидел восемь неприятельских танков, которые спешили на выручку своим.

– Стрелять только наверняка, – отдал приказ Арман.

Слова командира потонули в сильном грохоте. Снаряд, пущенный вражескими танкистами, разорвался совсем близко.

– Ну, что же. ты тянешь? – крикнул водитель своему товарищу Лысенко.

– Поспешишь – людей насмешишь, – ответил тот и наконец выстрелил. Снаряд угодил в правую гусеницу вражеской машины. Она завертелась на месте. Второй танк, шедший на большой скорости, налетел на подбитую машину и свалился в широкий ров. Два других затормозили и стали отходить к перелеску.

Им наперерез двинулись два танка республиканцев. Меткими выстрелами они зажгли машину врага. Другому удалось уйти. Исход боя был предрешен. Но в этот момент откуда-то сбоку ударила марокканская пушка. Одна из наших машин, вспыхнув, остановилась. Арман решительно направил свою машину на артиллерийскую батарею. Марокканцы спешат, стреляют неточно. И вот уже видна марокканская пушка. Вражеские артиллеристы испуганно машут руками, пятятся назад. Через несколько минут они находят могилу под гусеницами.

Только после боя удалось погасить начавший было гореть танк Армана. Танкисты тоже пострадали. Бинтов нет. В ход идут разорванные рубашки. Мерсон едва держится на ногах. У Лысенко разбита ладонь правой руки, сломаны три ребра. Арман решает пересесть в другой танк, а Мерсона и Лысенко вывезти к своим. Но ребята обиделись:

– Почему, товарищ командир, вы пересаживаетесь в другую машину? Наш танк от огня не пострадал, он только закоптел.

– Танк закоптел, – ответил Арман, – но вы-то обуглились.

И все же они отказались покинуть поле боя.

Натолкнувшись на сильное сопротивление республиканцев, мятежники на время приостановили свое наступление, подтягивая резервы, перегруппировывая силы.

В момент затишья я отправился в батальон капитана Овиедо.

Штаб капитана Овиедо оказался в двух километрах от передовых позиций, и вскоре я крепко жал руку командиру. Среднего роста брюнет, с длинными, причесанными назад волосами. Совсем молодой, лет двадцати. На боку потертая кобура с пистолетом бог знает какой марки.

– Муй бьен, русо! – радостно улыбался капитан. Он был очень доволен русскими пулеметами.

В батальоне капитана Овиедо я провел неделю. Все это время он был очень весел, жизнерадостен, много рассказывал о своих бойцах. Но однажды, когда он вернулся из полевого лазарета, я его не узнал: капитан был чернее тучи.

– Каких людей калечат! – сжимая кулаки, кричал он.

Я попросил его рассказать, что он увидел в лазарете. Он долго отказывался, потом согласился:

– Ладно.

– Я пришел, когда на операционном столе лежал Висенте Пертегас. На лице – кровавая маска. Это тот самый Пертегас, который до войны был поэтом. В двадцать пять лет за сборник лирических стихов ему присудили Национальную премию Испании. Он был хорошим поэтом. Но с того дня, как Франко бросил вызов республике, Висенте Пертегас перестал писать стихи. Поэт стал солдатом.

Висенте не учили убивать. Он слушал курс литературы и философии в университетах Мадрида, Парижа, Лондона. Он учился учить других. Однажды пожилой профессор сказал ему: «Не гонись за легкой славой. И звезд не надо. Потому что с человеком умирает и легкая слава, и звезды. Остается только вдохновение, воплощенное в труд».

Висенте запомнил то, что сказал профессор. Созидание – смысл жизни. Но ему пришлось взять в руки винтовку.

И вот теперь он лежал на столе, не шевелясь. И где-то над головой слышал тихие голоса:

– Нужна пластическая операция.

– Но я только дантист.

Висенте пошевелил пальцами. Врач наклонился к нему. Раненый заговорил:

– Делайте операцию. Я согласен, если вы даже не дантист, а коновал.

Врач замахал руками:

– Это же риск.

Висенте поймал его руку.

– Я должен вернуться в бригаду.

И дантисты сдались. Их было двое. Толстого, удивительно суетливого звали Альберто. Высокого, степенного – Маноло.

– Французский знаешь? – наклонился к столу толстый.

– Как матадор повадки быка, – пошутил Висенте.

– Переводи статью из журнала. Чем точнее, тем для тебя лучше. Там описана операция.

Это была уникальная операция. Со стороны дантисты и раненый походили на заговорщиков. Альберто медленно, по слогам читал статью, Висенте, кривясь от боли, переводил. Маноло орудовал скальпелем, нитками и множеством блестящих инструментов. Временами Висенте терял сознание, и тогда дантисты ждали. Потом и они устали. Присели закурить. Раненый зашевелился:

– Дайте сигарету.

– Нельзя.

– Не буду переводить.

И они аккуратно вложили ему в рот тощую сигаретку. Так втроем и курили.

Операцию они сделали. Командир бригады вернется в часть.

За неделю, которую я провел в батальоне капитана Овиедо, франкисты на этом участке не наступали.

Это было на руку республиканскому командованию. Особенно здесь, под Мадридом. Участок, который занимал батальон капитана Овиедо, имел особое значение. Здесь сдерживалось наступление основных вражеских сил, тем временем республиканское командование получало возможность сконцентрировать свои резервы, приготовиться к отражению мощного наступления фашистов на Мадрид. И бойцы капитана Овиедо отлично справились со своей задачей. Когда первые наскоки франкистов были отбиты, батальон получил короткую передышку.

В учебе, в заботах, в боевых делах время летело незаметно. И все же на душе было неспокойно. Наконец я понял, что меня мучает судьба Миши, оставшегося в поле. Откровенно говоря, я не поверил тогда, что у него болел живот. Мне казалось, что он перепугался и решил отсидеться в укромном местечке. Вот почему я и оставил его одного. А теперь мне стало стыдно, что не поверил человеку.

Вернувшись в Мадрид, я сразу же поехал к Вальтеру справиться о Мише. Генерал рассказал, что Миша пытался ползком пробраться к пулеметному расчету, но лопал под сильный минометный обстрел. Его ранило, он на время потерял сознание. Когда очнулся, увидел в стороне неизвестных солдат. Кричать не стал, опасаясь попасть к фалангистам. Лишь в сумерках решился выползти из своего укрытия. Кусая губы от нестерпимой боли, обдирая в кровь колени, он пополз к дороге. У дороги его подобрали разведчики республиканцев и отправили в госпиталь.

– В какой?

– Палас. Но сегодня там неприемный день.

Прямо от Вальтера я помчался в госпиталь. В коридоре меня задержал вахтер, древний старик, неплохо говоривший по-русски:

– К другу? – деловито осведомился он.

– Угадали.

– Ранен?

– Тяжело, очень тяжело.

– Сегодня неприемный день. Пускать запрещено.

Несколько минут пришлось потратить, чтобы уломать старика. Я соврал ему, что специально приехал с фронта, что отпустили меня на несколько часов и раненый не друг, а мой брат. Старик хитровато прищурился, щелкнул пальцами и попросил нагнуться. Когда я подставил ухо, старик ехидно хихикнул: «Придумал про брата. Да ладно уж, родственничек, топай».

Я вбежал по лестнице, едва не сбив с ног сестру милосердия. Она накинула мне на плечи белый халат и сказала, где лежит мой друг. Я шел по длинному коридору, мимо открытых дверей.

В палатах, тесно прижавшись друг к другу, стояли койки. Запах медикаментов кружил голову, стонали раненые.

Мишу я нашел на втором этаже. Мой приход его очень обрадовал. Он тяжело переживал наш последний разговор, видно, понял, что я подозреваю его в трусости. Я не скрыл, что тогда не поверил ему.

– И я бы не поверил, – согласился со мной Миша. – И все же ты ошибся, Павлито.

– Конечно, дружище, да еще как ошибся.

Мы долю беседовали. Я рассказал ему о последних боях. И хотя врач запретил ему пить вино, мы тайком подняли тост за дружбу.

После выздоровления Миша обещал работать со мной. Он наклонился поближе и добавил шепотом: «Откровенно говоря, я побаивался лежать в госпитале. Чего доброго, думаю, сдадут Мадрид и тогда всем раненым крышка. Ты же знаешь: нам нельзя попадаться франкистам в лапы живыми. Но сейчас, послушав новости с фронта, успокоился. Раз для обороны Мадрида прибыла 12-я интернациональная бригада генерала Лукача, можно спать спокойно».

Пожелав Мише скорейшего выздоровления, я вышел из госпиталя.

На улице дышалось легко и свободно. Солнце слепило глаза и плавило мостовые. Пожилой санитар, припадающий на правую ногу, нес к подъезду два больших чана с водой. Они были наполнены до краев, и при каждом шаге капли холодной воды тяжело шлепались на горячий асфальт и моментально испарялись. Взглянув еще раз на уставшего санитара, я отправился за новым заданием к Петровичу.

VI

Переводчица Валя. Франкисты пытаются высадить десант в Валенсии. Пулеметчики постигают азы. Шофер Пако. Будущий Боттичелли. Письмо из Москвы

Прежде чем вернуться в Альбасете к Петровичу, я решил заскочить к Вальтеру и попросить помощника, хорошо знающего испанский язык и разбирающегося в военном деле. Но найти генерала на этот раз оказалось нелегко. Добрался до склада, а часовой руками разводит:

– Только уехал.

Едва остановил машину у столовой, знакомый офицер, узнавший о цели моего приезда, советует:

– Езжайте к дому партии. Он там. Наконец встретил генерала. Он сразу же стал расспрашивать о событиях последней недели, о новостях.

– Миша поправляется, – поспешил успокоить я генерала.

– Ладно, поговорим позже, а сейчас пошли обедать. Опаздывать нельзя: сегодня у нас в гостях прекрасная дама.

И действительно, когда мы поднялись в столовую, вслед за нами вошла молодая девушка в форме бойца интернациональной бригады, ладно пригнанной по ее фигуре, в сапожках, начищенных до блеска. Как правило, сапоги рядовым не выдавались. Солдаты носили ботинки какого-то сложного пошива, с крепкими, тупыми носами, похожие на футбольные бутсы. Единственная разница между такими ботинками и бутсами – вместо шипов большая толстая подошва. А наша незнакомка с погонами рядового щеголяла в сапожках. Военная форма как-то не вязалась с дамской сумочкой, которую девушка держала в руке, с ярко накрашенными губами и аккуратно подведенными бровями. Можно было предположить, что это артистка, искусно загримированная под девушку-добровольца.

Судя по всему, она тщательно готовилась к этому обеду. И все-таки она меня раздражала. Наверное, сказывалась усталость. «И зачем она так вырядилась», – с досадой подумал я. Кругом идет война. До костюмов ли сейчас. Невольно посмотрел на свой френч, брюки, испачканные после длительных путешествий на животе. Быть может, сравнение, которое было не в мою пользу, и настроило меня против блондинки.

– Твоя новая переводчица, – улыбнулся Вальтер.

– Валя, – протянула руку незнакомка.

Она свободно говорила по-испански. И лишь небольшой акцент и непоседливое «л», которое все время натыкалось на что-то невидимое, выдавали в ней русскую.

– Генерал мне подробно обо всем рассказал, – обратилась она ко мне. – Вот только сумею ли быстро переводить? Ведь я не знаю оружия и не разбираюсь в военной терминологии. Да и муж станет ревновать, – кокетливо прищурила глаза девушка.

«Вот так птичка, – расстроился я. – Война для нее романтическое приключение».

– Вы видите в жестокой схватке детективный роман, – стараясь быть сдержанным, начал я, – ошибаетесь…

Я совсем разозлился.

– Люди приехали сюда не ради приключений. Они жертвуют жизнью, счастьем, благополучием, чтобы помочь испанским рабочим. И потом, если у вас такой ревнивый муж, зря вы приехали в Испанию. Лучше оставались бы дома, сажали бы, черт возьми, репку, копали бы картошку.

Странное дело. Я думал, что Валя обидится. Даже заплачет. Откажется. А получилось наоборот.

– Ладно, Павлито, – серьезно сказала она, – убедил. Завтра начнем работать.

– Ну, вот договорились, – улыбнулся Вальтер. – Значит, по рукам?

– По рукам, – вяло буркнул я.

Утром нас ждала машина. Шофер Пепе широко распахнул дверцы потрепанного лимузина.

– Куда едем?

– В Альбасете.

– Ну что же, присядем по русскому обычаю перед дорогой, и в путь, – провожал нас Вальтер.

Мы опустились на скамейку во Дворе, помолчали секунду и стали прощаться.

Валя села на заднее сиденье. Я устроился с шофером.

Раннее утро, ласковые Лучи солнца, тихий приветливый ветерок. Настроение приподнятое. Я покосился на девушку: «Теперь-то ты меня не выведешь из терпения». И ошибся. Все несчастья были впереди. За те несколько часов, что добирались до Альбасете, новая знакомая успела прочитать мне курс лекций о манере держаться и вести себя за границей. Не успели мы отъехать и километра, как молчавшая Валя заговорила: «За границей, мой друг, начальник с шофером не садится».

Останавливаю машину. Пересаживаюсь на заднее сиденье. Едем. Молчим. Шумит дорога. Цепляются за машину тени апельсиновых и лимонных рощ. Потом побежали пустынные поля, резкий сухой кустарник, и снова темно-зеленые ароматные оазисы. Валя, не отрываясь, глядела в окно.

– Смотрите, целые плантации апельсинов, – нарушила молчание моя спутница.

– Можно купить. Скажите Пепе, пусть остановит машину, и мы запасемся на дорогу.

– О, Павлито! Это очень здорово. Я давно хотела просить, да боялась, что рассердитесь.

– Ну что вы. У нас целых сто пезет.

Пепе остановил машину, пошел искать хозяина плантации. Пропадал он долго, и я, потеряв терпение, отправился за ним. Вошел в рощу и издали увидел нашего шофера. Пепе и хозяин плантации, крепкий старик с густыми седеющими волосами, о чем-то спорили. Оба энергично размахивали руками, кричали, что-то показывали па пальцах. Старик подбегал к собранным в ящик апельсинам, извлекал фрукты и совал их под нос нашему шоферу.

– Ай-ай, какие фрукты выросли. Лучшие апельсины в Испании. – Довольный собой, шофер подошел ко мне.

– Договорился обо всем. Сколько брать?

– Килограмма четыре.

– Ай-ай, не шутите, Павлито. Четыре килограмма только на смех.

– Я не шучу. Зачем больше.

Поняв, наконец, что с ним действительно говорят серьезно, Пепе расстроился:

– Я-то думал, что вы возьмете несколько ящиков. А эту мелочь я нарвал бы с любого дерева. Зря торговался с хозяином.

Подошел старик. Пепе что-то смущенно бормотал. Старик подцепил совок душистых апельсинов и высыпал в машину. От денег он отказался. Мы поблагодарили и распрощались.

Всю дорогу Пепе ехал молча. Валя пыталась его развеселить, шутила над его торговыми переговорами: «Не получится из тебя министра торговли». Но Пепе только качал головой. Видя, что он тяжело переживает свою оплошность, мы оставили его в покое и принялись за подарки старого испанца.

– Угощайтесь, – протянул я Вале огромный апельсин.

– Спасибо. А старик на нас обиделся, – хмуро сказала Валя.

– За что же?

– Он думал, что мы закупаем большую партию фруктов для отправки в Россию. Что теперь он о нас скажет?

– Старик понял, что это недоразумение, мы приехали сюда не торговлей заниматься, а защищать Испанскую республику. А закупочные операции, в которые впутал нас Пепе, меня мало касаются.

В Вале сидел какой-то бес. Она не могла молчать. Для нее это было страшнее пытки. Она всегда хотела что-то сказать, на что-то указать, поправить. Когда я вынул перочинный нож и стал для нее чистить апельсин, она от неожиданности даже растерялась. Но ненадолго…

– Кто же так чистит?

Выхватив апельсин, она принялась сама его потрошить. Девушка ловко подрезала кожуру, подхватила ее ногтем и моментально сняла с апельсина золотистую душистую шубку.

– Вот как это делается, – показала она мне. – И вообще надо быть деликатным с женщинами. А то выскочил из машины и даже руки не подал, не открыл дверцы.

Теперь мне смешно все это вспоминать, а тогда, честное слово, было не до веселья.

«Ладно, приедем в Альбасете, отделаюсь от такой учительницы», – решил я.

В город добрались к вечеру. Я пошел в гостиницу в свой номер, а Валентина отправилась искать мужа. Встретиться договорились утром.

Устав с дороги, я быстро разделся и бухнулся в постель. Яркое солнце разбудило меня. Побрившись, пошел к Петровичу. Он был доволен нашей работой в Мадриде. Испанцы хорошо овладели советскими пулеметами, успешно сражались на фронтах. Мне, их наставнику, приятно было слышать лестные отзывы. Но радость была не полной…

Обстановка в Мадриде, Валенсии, Барселоне и других республиканских городах с каждым днем накалялась. Коммунистическая партия Испании собирала преданные республике силы, чтобы отстоять завоевание испанских трудящихся. Пренебрегая усталостью, работала неутомимая Пасионария. Она то появлялась на передовой, подбадривая бойцов перед боем, то выступала на рабочем митинге, то приходила в госпиталь к раненым. Ее видели всюду: на заседаниях ЦК партии и в общине перепуганных монашек. Долорес Ибаррури боролась за каждого человека. И немало неграмотных, забитых монашек после ее бесед меняли мрачное платье на форму бойцов Народного фронта.

Любимцем партии называли Хосе Диаса. Несмотря на тяжелую болезнь, он проводил в эти дни титаническую работу. Друзья не знали, когда он спал. Так трудились все коммунисты.

Вести с фронта приходили неутешительные. Франкисты вводили в бой все больше техники и людей. Генерал Франко хвастался: «Если понадобится, я прикажу расстрелять половину Испании». От своего кровавого предводителя не отставали и подчиненные. Генерал Кейпо де Льяно также высказался достаточно откровенно: «Я найду своих врагов повсюду. И если они уже в земле: я их выкопаю и расстреляю снова».

Франкистская армия готовилась к решительному наступлению. Петрович рассказал мне, что в ближайшее время ожидается высадка морского десанта – итальянского экспедиционного корпуса. Враги планировали блокировать и взять Валенсию. А ведь здесь сосредоточились все жизненные центры республики. Тут работало правительство Ларго Кабальеро, обосновалось военное министерство вместе с генеральным штабом. В то же время военные силы республиканской армии в Валенсии были незначительны.

Итальянцы рассчитали все до мелочей. Десант, плохо организованные анархисты, пятая колонна – этого достаточно, чтобы захватить Валенсию и пленить правительство.

Узнав о намерениях врага, коммунисты предприняли все возможное для предотвращения катастрофы. Получили новое задание и мы, добровольцы. Мне пришлось срочно заняться формированием двух отдельных пулеметных батальонов из лучших солдат и офицеров 5-го коммунистического полка.

После беседы с Петровичем я сразу же отправился к пулеметчикам. Договорился о материальной части, подобрал младших командиров. И уже вместе с ними взялись за дело. За короткий срок взводы и роты первого батальона были сформированы. Сюда вошли храбрейшие из храбрых солдаты и офицеры 5-го полка из бригады Листера.

Второй батальон оказался не менее сильным и боеспособным. Под его знаменем готовились сражаться добровольцы из всех стран мира: чехи, поляки, болгары, венгры, литовцы, латвийцы, эстонцы. Организаторы бригад стремились создавать более крупные подразделения, говорящие на одном языке. Обычно таким подразделением был батальон, носящий, как правило, имя национального героя той страны, откуда приехали добровольцы. Батальон итальянцев был назван именем Гарибальди, немецкий – Тельмана, польский – Домбровского, французский – именем Парижской коммуны, американский – Линкольна.

Одновременно с организацией начались занятия в отделениях, взводах и ротах. Об индивидуальной подготовке и речи не могло быть. Для этого не хватало ни сил, ни средств, ни времени. Главная наша задача сводилась к тому, чтобы быстро научить добровольцев грамотно и разумно в тактическом отношении использовать новое оружие, изжить процветавшую кое-где партизанщину.

А попробуй расскажи, если ты не знаешь испанского языка. На пальцах, хоть и привык уже жестикулировать, далеко не уедешь. Дело осложнилось тем, что я остался опять без переводчика. Валя, которая приехала со мной из Мадрида, как исчезла в первый вечер, так и не появлялась. Встаешь утром, собираешься в учебный центр, а сам голову ломаешь над тем, как объясняться.

Вернулся я как-то вечером с занятий, в номере трезвонит телефон. Быстро отпер дверь, поднял трубку. Звонил Петрович: «Можешь плясать. Нашли твою переводчицу. Завтра Валя выходит на работу». Я вспомнил свою поездку из Мадрида в Альбасете, представил себе эту накрашенную девицу, и мне стало не по себе.

– Заменить ее некем? – спросил я.

– Нет… Да ты опомнись, – шутил Петрович, – такая красавица…

Ему легко говорить, ведь он не знал ее характера.

«Ну, ничего, – утешал я себя, – работа трудная, некогда ей будет замечания делать. И потом она все же знает язык. А это сейчас – самое главное».

Работы действительно было много, а специалистов не хватало. И как же мы обрадовались, когда узнали о приезде еще одной группы русских добровольцев.

Проходя в этот вечер по коридору гостиницы, я неожиданно услыхал русскую речь. Оглянулся и увидел нескольких военных. Они пришли в соседний номер. С одним из них, задержавшимся в фойе, я познакомился.

Высокого роста, крепкий, с густой шапкой рыжеватых волос, с доброй застенчивой улыбкой, он сразу располагал к себе.

– Зови меня Коля-артиллерист, – немного помедлив, прибавил: – Николай Гурьев.

– Вот и хорошо. Будем воевать вместе, – ответил я. – Меня зовут Павлито, Гошес и Александр.

Колю назначили инструктором-артиллеристом в учебном центре. Он готовил орудийные расчеты.

Знакомство наше переросло в настоящую дружбу. С Колей-артиллеристом мы воевали позже под Гвадалахарой, Брунете, Теруэлем, на реке Хараме. Свели нас вместе фронтовые дороги и в годы Великой Отечественной войны. Но в тот вечер Коля спешил к своим друзьям, и мы расстались, договорившись увидеться завтра.

Я спустился в ресторан. И встретил здесь старых друзей: Ваню Маленького, так мы звали Ивана Татаринова, и Митю Цюрупу. Узнав, что я только вернулся из Мадрида они забросали меня вопросами. Ребята расспрашивавали о боях под Мадридом, о вооружении республиканцев и мятежников. Их интересовало все до мельчайших подробностей. И слушали они с величайшим вниманием.

Особенно заинтересовало их сообщение о структуре испанской армии. Честно говоря, когда я впервые с ней познакомился, многое меня удивило не меньше, чем ребят. Помню, во время боевых действий под Мадридом меня направили в один из батальонов. Когда я приехал на место, то сразу же попросил провести к командиру.

– К какому? – последовал вопрос.

– К командиру батальона, – повторил я просьбу, думая, что переводчик неправильно передал мои слова. Но испанец опять задал свой вопрос. Я ничего не понимал.

– Разве в одном батальоне несколько командиров?

Испанец закивал головой, выбросил загорелую ладонь вперед, показал два пальца. Оказывается, здесь было два командира. Молодой капитан Овиедо, бывший рабочий, вступал в свои обязанности, когда батальон шел в бой. Он нигде и никогда не учился военному делу, если не считать краткосрочных пулеметных курсов. Но воевал умело, грамотно и смело. Овиедо вместе с назначением на должность командира батальона получил и погоны капитана. Впрочем, никто ему этого звания не присваивал. Просто старший офицер сказал, что необходимо надеть погоны капитана.

Второй командир, дублер Овиедо, вступал в свои права, когда батальон выходил из боя на отдых. Он был опытнее и старше своего молодого напарника, служил раньше в испанской армии в чине майора. Гарсиа, так звали его, хорошо дополнял молодого и горячего Овиедо.

Друзья-внимательно слушали мой рассказ, качали головами и в свою очередь также рассказывали о своих встречах. Так прошел вечер.

Завтра предстояло всем вставать очень рано, и мы разошлись. Вернулся и я в свой номер.

За окном сгущались сумерки. В комнате становилось темно, а свет зажигать не хотелось. Включил приемник. Дружелюбно замигал зеленый огонек. В эфире замелькали, заскрипели, зашумели станции. Радио Ватикана транслировало какую-то праздничную молитву. Париж заливался бесшабашной песенкой, что-то злобное наговаривал Берлин. А вот и Москва. Кончились последние известия и начался концерт по заявкам шахтеров. Щедрая, улыбающаяся «Калинка» сразу перенесла меня из далекой Испании домой, в Москву. Я прилег на кушетку и незаметно для себя задремал.

Проснулся, когда в окно заглядывало раннее утро. Открыл глаза и увидел потускневший на свету зеленый глазок приемника.

День родился солнечный, ясный, приветливый, и настроение было таким же, словно энергия солнца передавалась мне и заряжала бодростью и весельем.

В дверь постучали.

– Входите, Валя, – узнал я по стуку свою переводчицу. Она скромно вошла в номер и остановилась у двери. А я начал хохотать, да так, что не смог устоять и плюхнулся на диван. Понимал, что неприлично веду себя, но никак не мог побороть смех. Валя стояла у дверей и удивленно смотрела на меня. Потом села…

– Что за смех? Вам всегда весело по утрам или только сегодня? – съязвила она.

– Пожалуй, только сегодня. Наряд ваш рассмешил.

Девушка подошла к зеркалу. Модельные кремовые туфли на высоких каблуках, черная юбочка, белая легкая кофточка, элегантные длинные перчатки. Валя выглядела так, будто только что вернулась со светского приема, устроенного самим Ларго Кабальеро.

– На полигон собралась? – спросил я.

– Разве мой костюм шокирует пулеметчиков?

– Занятия сорвутся. Все будут ослеплены.

Валя фыркнула и, резко повернувшись, вышла из номера.

Я отправился в столовую, где уже сидели Николай Гурьев и Иван Татаринов.

Я рассказал им про инцидент с переводчицей, и они, от души посмеявшись, посочувствовали мне.

После завтрака двинулись в путь. У подъезда нас ждала машина «форд-8». За рулем сидел незнакомый шофер, молодой испанец лет двадцати двух. Он отрекомендовался нам по всей форме, а потом улыбнулся, ткнул себя в грудь пальцем: «Пако».

В дороге, путая испанские, французские и русские слова, он рассказал, что назначен к нам шофером из 5-го коммунистического полка.

– Можете на меня положиться, не подведу, – заверил Пако.

Разговаривая с Пако, мы незаметно подъехали к зданию учебного центра.

Начальник учебного центра, встретивший нашу машину, уже знал об экстренном формировании и обучении двух отдельных пулеметных батальонов. Причем один из них должен быть испанским, другой – из интернационалистов. Структура батальонов была необычна: штаб, четыре пулеметные роты, взвод связи, саперный взвод, артиллерийская батарея и тыловые части. Численность батальона четыреста пятьдесят – пятьсот человек. В их распоряжении тридцать два станковых пулемета системы «максим».

Работа закипела. Особенно трудно пришлось артиллеристам: не хватало знающих офицеров, не было боевых расчетов.

Коля Гурьев трудился без отдыха. Он выискивал солдат, хотя мало-мальски знакомых с различными системами орудий, звонил в штаб 5-го коммунистического полка, где его заверили, что в самое ближайшее время пришлют выпускников мадридской артиллерийской школы. Коля немного успокоился, но дни до приезда пополнения отсчитывал чуть ли не по пальцам.

Время торопило. Нам предстояло в небывало короткие сроки создать и обучить батальоны. Тактике и управлению взводом, ротой и целым батальоном мы обучали без всяких предварительных лекций – практическим показом на местности. Подразделение выходило в поле на учение с материальной частью, необходимыми боеприпасами, полным боевым расчетом.

Здесь они принимали решения, учились тактически грамотно строить боевые порядки. Тут же, если кто ошибался и мешкал, мы делали замечания, поправляли, просили повторить прием.

Так продолжалось не раз, не два, а до тех пор, пока командиры твердо усваивали материал.

Мы все, испанцы и бойцы интернациональных бригад, готовились к жестокой схватке с фашистами.

Около двух недель шла напряженная работа по формированию и обучению пулеметных подразделений. И когда батальоны были почти готовы к отправке, противник неожиданно отказался от высадки десанта в Валенсии.

И у нас отпала необходимость специализироваться в противодесантной обороне. Оба наших батальона в ближайшие дни перебрасывались на автомашинах на Центральный фронт для защиты Мадрида. Мы должны были пополнить испанские отдельные бригады.