Owen Archer - Аптекарская роза

      Оуэн проглотил уже готовый сорваться с языка ответ.
      Леди Филиппа лишь пожала плечами.
      — Я хочу, чтобы вы поняли, как несчастлива была Амели… леди Д'Арби. Моего дорогого брата рассердило, когда спустя год супруга еще не произвела на свет наследника или наследницу. Он дал волю своему гневу. Бедняжка Амели. Поведение Роберта лишь все усложнило. Видите ли, у нее прекратились ежемесячные недомогания — я уверена, что это произошло от горя, страха, одиночества и всего такого прочего. Я сказала Роберту, что он сам виноват и из-за страха, который она к нему испытывает, ничего хорошего получиться не может, но брат, конечно, мне не поверил. Мужчины все заносчивы, когда дело касается их семьи. Виновата Амели. Он просто не мог думать иначе. И он убедил ее в этом. Она тяготилась сознанием собственной вины. Больше всего на свете ей хотелось иметь ребенка, малыша, чтобы его любить. Она была готова поверить во всякого рода чепуху. Как раз тогда горничная и привела ее к Магде Дигби. Бедняжка Амели. Она так надеялась на лечение, но снадобье кончилось, а цикл у нее не восстановился. Амели расспрашивала меня о растениях в моем саду, и я начала потихоньку ее обучать. Как-то упомянула про сад Николаса, сказав, что она и Николас одногодки и что он упорно изучает свою профессию. Его сад был уникален, там росли как обыкновенные, так и экзотические целебные растения. Я никогда не думала… — Филиппа затрясла головой. — Многое из того, что сейчас я рассказываю, я узнала от самого Николаса. Он пришел ко мне и во всем признался, прежде чем просить твоей руки. Думаю, он хотел, чтобы ему отказали. Он искал кары.
      — За ее смерть? — высказала догадку Люси.
      Леди Филиппа не прореагировала на ее вопрос.
      — Но он мне нравился. После всего, что теперь от меня узнала, ты вполне можешь сказать: «Глупая старая дура, как он мог тебе нравиться, после того как ты узнала, что он натворил?» На что я тебе отвечу: «А как он мог мне не понравиться?» Он ведь хотел как лучше…
      — Тетя, пожалуйста, рассказывай дальше! — не выдержала Люси.
      — Что ж. — Тетушка выпрямилась. — Итак. — Она смахнула с юбки невидимую крошку. — Как-то Амели нашла Николаса и сказала, что хочет посмотреть его сад. Николас был очаровательный молодой человек. Деликатный, нежный. С иссиня-черными волосами и пронзительными голубыми глазами. Такого же цвета, как у нее, но смотрели они по-другому. Николас казался ангелом во плоти, в Амели же чувствовалась какая-то потаенная печаль. Было что-то в ее взгляде… — Филиппа замолчала, вспоминая.
      Оуэн посмотрел на Люси и увидел, что ее тоже одолели печальные воспоминания.
      Леди Филиппа вздохнула и покачала головой.
      — Знаете, если бы не эта разница, они бы смотрелись как брат и сестра. Как сейчас вижу их в прелестном саду, они склонились над ползучим тимьяном, он отмечает галочками названия растений, она дотрагивается до цветков пальцами, нюхает их, хвалит, а он смущается и краснеет. У нее была истинно французская манера держаться, которая так покоряет всех мужчин. Он обожал ее, это было ясно.
      Люси покраснела при этом замечании. Оуэн испытывал неловкость от того, какое направление принял рассказ Филиппы. Разумеется, такой поворот событий был более чем естественным, но что все это могло означать для Люси? Что могло заставить Николаса жениться на дочери обожаемой им женщины?
      — Во время своего первого визита Амели попросила у Николаса черенки дудника, болотной мяты и марены. А в ответ на его недоумение сказала, что хочет развести сад. И доказать тем самым Роберту, что она, как положено, намерена исполнять роль хозяйки поместья. Николас предложил растения посимпатичнее — лаванду, сантолину, маки, тимьян. Нет, нет, она хотела получить именно то, что просила. Он начал спорить, заявив, что дудник невыигрышен: большая семенная коробочка, никаких бутонов. Она пояснила, что в монастыре Святого Мартина они посыпали дудником полы, тем самым избавляясь от визитов дьявола. Николас осмелел, решил показать свои знания. «Вы думаете, что дьявол мешает вам зачать ребенка?» Она вспыхнула, но подняла на него глаза, наградив тем восхищенным взглядом, на который он надеялся. Она, видно, решила, что он способен читать ее мысли. Святые небеса, должно быть, эта глупая идея в ее головке появилась благодаря горничной. — Филиппа посмотрела на огонь. — Или, может, это я была глупа, раз не увидела, что она на самом деле околдована дьяволом.
      Тетушка встряхнула головой и встретилась глазами с Люси.
      — Николас с гордостью объяснил, как он догадался. Мяту с мареной принимают, чтобы восстановить цикл, если только не подозревают, что в недуге не замешан дьявол. Он поинтересовался, с чего вдруг дьяволу проделывать с ней такое. Амели ответила, что заслужила быть проклятой. Она, мол, не любит мужа, а это великий грех. «Но вы ведь хотите от него ребенка?» — «Это для меня очень важно. Если я не рожу ему ребенка, значит, я никто. Стоит его разочаровать, и он бросит меня». Бедный Николас! Он пришел в ярость и решил, что обязан ее защитить. Спасти от сэра Роберта. Ну как он мог ей отказать? Но выращивать растения из семян — слишком долго. Поэтому Николас приготовил для Амели лекарства, а потом потихоньку вынес их из аптеки, прекрасно сознавая, что не следует этого делать без отцовского разрешения. Николас поклялся, что дал ей самые подробные инструкции. Он рассказал, что, когда принес Амели лекарства, глаза ее засияли, и он почувствовал себя королем. — Филиппа кивнула Оуэну. — Вам стоит посмотреть на ее дочь, чтобы понять, о чем я говорю, хотя характер у Люси другой — у нее моя закалка. Амели и сейчас бы жила, будь в ней хоть капля нашей крови.
      — А разве в твоей семье никто не умирал при родах? — строго спросила Люси.
      Ее тетя закрыла глаза и погрузилась в себя.
      — Смерть твоей матери — полная неожиданность, — тихо произнесла она. — Это не был Божий промысел.
      — Что-то вы издалека заходите, — сказал Оуэн.
      — Я просто хочу, чтобы вы оба поняли все, как надо. Сад околдовал Амели. Она и Николас стали друзьями. Амели обрела покой, а потому к лету уже понесла. — Филиппа заметила смятение на лицах слушателей. — Это был ребенок сэра Роберта, не сомневайтесь. Между Николасом и Амели ничего не произошло.
      — Хвала Господу, — прошептала Люси и перекрестилась.
      Оуэн ненавидел свое дело. Он был создан для другого. Он жаждал сражаться на поле битвы. Кровавую бойню, казалось, легче перенести, чем это вынюхивание и подслушивание. Милая Люси. Как, должно быть, ей сейчас тяжело. А эта высокомерная дама все медлит, не спешит добраться до сути.
      — Роды были трудные. Позвали на помощь Магду Дигби. Мы с ней водили Амели под руки всю ночь. Она очень мучилась, даже родильное кресло стало для нее пыткой. Но видели бы вы, каким чудесным светом озарилось ее лицо, когда родилась здоровая девочка. Магда сказала тогда, как это хорошо, что Амели довольна младенцем. Повитуха сомневалась, что после таких трудных родов твоя мать решится родить второго ребенка. Я с ней не согласилась. Но сэр Роберт услышал предсказание Магды. Брат всегда скорее прислушается к чужим словам, чем к совету собственной сестры.
      Филиппа презрительно фыркнула, заметив нетерпеливый взгляд Оуэна. Она по-прежнему не торопилась выложить все до конца.
      — Через несколько месяцев Роберт отправился в Лондон, чтобы продолжить службу при короле Эдуарде. Мой братец старый дурак. — Она наклонилась и взяла Люси за руку. — Знаешь, я ведь боялась, что сэр Роберт не станет обращать на тебя внимание. Дочь нужна лишь для того, чтобы помогать управляться с младшими, которые появляются позже, а также создать нужный альянс через брак. Но Роберт все равно выигрывал больше, находясь на службе у короля Эдуарда, чем выдав тебя замуж за какого-нибудь знатного господина. А Магда заявила, что больше малышей не будет. Тогда я поклялась, что буду за тобой присматривать. И сделаю все, чтобы ты была счастлива.
      — Но ведь мама тоже собиралась за мной присматривать?
      Филиппа похлопала Люси по руке.
      — Если бы только она сама не была таким ребенком, — вздохнула тетушка.

* * *

      Аббат Кампиан, заметив отсутствие в трапезной Вульфстана и его помощника, послал Себастьяна узнать, в чем дело. Как это было похоже на Вульфстана — забыть попросить о помощи.
      Кампиан не удивился, когда увидел, что вместо Себастьяна в трапезную вернулся послушник Генри. Аббат догадался, что Вульфстан прислал его, как обычно, с извинениями.
      Но Генри не собирался извиняться. Выглядел он как безумный и говорил, задыхаясь от спешки.
      — Брата Вульфстана отравили. Мне пришлось с ним остаться. Брат Микаэло. Вы должны призвать его к ответу. Это он дал лекарю напиток, содержащий большую дозу наперстянки.
      Старый друг. Господи, только не это.
      — Где сейчас Вульфстан?
      — В лазарете. Я оставил с ним Себастьяна. Велел никого не впускать, кроме вас или меня.
      — Ладно. Ладно. — Аббат быстро что-то написал, подошел к двери и позвал своего секретаря, брата Энтони. — Отнеси это Йоханнесу, секретарю архиепископа. Он знает, что делать. На выходе предупреди привратника, чтобы тот был повнимательнее. Он не должен выпустить из аббатства брата Микаэло.
      Энтони ушел, не проронив ни слова.

* * *

      Мелисенди соскочила с колен хозяйки, заинтересовавшись шорохом в углу кухни. Люси встала, проверила медленно кипевший на огне суп и снова уселась.
      — В своем сундуке с приданым я нашла книгу о растениях, подписанную именем бабушки. Я так и не вспомнила, что видела раньше эту книгу или что мама мне ее дарила.
      Филиппа покачала головой.
      — Неужели Николас ни разу тебе ее не показал? Очень типично для мужчины — не задуматься о том, как много для тебя значила бы эта книга. Амели подарила ее Николасу, когда он стал подмастерьем. А ей в свое время книга досталась от матери. Прекрасно иллюстрированный том с переплетом из мягкой кожи. Она выучила все наизусть и подумала, что Николасу книга тоже понравится.
      — По вашему рассказу выходит, что эти двое приятно проводили время, — заметил Оуэн.
      — Но потом пришла беда. Амели переменилась. Она не ходила, а летала, едва касаясь земли, глаза ее сияли. Она часами гуляла по лабиринту, но без Николаса. Семилетняя Люси, очень любопытная девочка, рассказала мне, что ее мама гуляет там со своим другом, златокудрым рыцарем.
      Люси пришла в ужас.
      — Я ее предала.
      Филиппа закатила глаза.
      — Ерунда. Просто ты понимала меня лучше, чем твоя мать. Мой брат был неотесанным мужланом. Если тот человек мог доставить Амели радость, я не видела в их прогулках ничего плохого, совершенно ничего. И если тебя это шокирует, значит так тому и быть. В общем, я сказала Амели, что хочу познакомиться с юношей. И познакомилась. Да, он был красив — высокий, светловолосый, обходительный. Я не заметила в нем ни одного недостатка. И он приехал, чтобы забрать ее. В Милане он нашел себе место у какого-то знатного господина и собирался увезти с собою Амели. Никто бы не догадался, что они не женаты.
      Эта новость меня перепугала. Милан! До меня доходили истории о воинах на службе у итальянских аристократов, ведущих между собой бесконечные войны. Такой воин не мог привезти с собой жену и ребенка. Я пыталась урезонить эту пару, но у них был готов ответ на любое мое возражение. Люси предстояло отправиться в местный монастырь. В конце концов ее мать тоже получила образование в монастыре. Тогда я напомнила Амели, что она училась во Франции, где все говорили на ее родном языке, где она знала все традиции и обычаи. «Но они будут говорить по-французски. Все образованные люди знают французский». Она была сама невинность. Я напомнила ей, что Италия не похожа на ее родину. Солнечная, теплая страна, там даже голоса у людей другие. Ребенка могут перепугать такие изменения, к тому же разлука с матерью. Господи, о чем она только думала? — Филиппа помолчала немного, чтобы успокоиться. — Но Амели уже все решила, а раз так, то ни Бог, ни все его архангелы не могли изменить ее решения. Это была ее гибель.
      В глазах Филиппы блеснули слезы. Она смотрела на Люси, но было ясно, что видела перед собой в эту минуту Амели.
      Наконец леди Филиппа очнулась.
      — Но я отвлеклась. Как вы правильно поняли, Николас теперь почти не виделся с Амели. Но в конце лета Джеффри уехал, чтобы все устроить в Милане, и Амели снова приблизила к себе Уилтона. Она даже ревновала, когда он слишком много времени проводил в лавке или в своем саду. Его отец давно открыл сыну кошелек, поощряя делать заказы в дальних странах, откуда присылали семена экзотических растений. Парень разрывался между желанием угодить отцу и доставить удовольствие Амели. Надо отдать ему должное, работа обычно перевешивала. А это только усложняло мою жизнь. У меня уже не хватало терпения заботиться об Амели в ту зиму. Она металась в большом зале, срываясь на тебе, малышка, за малейшую провинность, почти ничего не ела и постоянно на все жаловалась. Весной вернулся Джеффри. Он отправился к Николасу и поблагодарил его за то, что тот был другом Амели. А еще он заверил Николаса и меня, что теперь у него есть куда отвезти Амели, хотя Люси по-прежнему предстояло пожить какое-то время в монастыре. Девочка моя, мое сердце все изболелось за тебя. Итальянский монастырь. Джеффри клялся, что сестры там знают французский и вполне образованны и добры. Он попросил нас с Николасом еще немного послужить опорой для Амели. Он должен был съездить к своей семье в Линкольншир, попрощаться, уладить кое-какие дела. Это было затишье перед бурей. Амели постепенно становилась все мрачнее, но как-то незаметно, так что я даже не сразу поняла, что случилось. Она стала очень скрытной. От Николаса я узнала, что она как-то пришла к нему утром, раньше чем обычно, такая одинокая, напуганная. Оказалось, что ей снова предстояло стать матерью. Она попросила его помочь. Поначалу он даже не понял, ведь не так давно она ждала этой самой новости. Амели сказала, что Джеффри не возьмет ее с собой, если узнает о ее состоянии. Николас был против решительных мер. Она ведь могла скрывать беременность довольно долго. Но округлившийся живот был уже довольно заметен в июле. А Джеффри все не возвращался. Он не мог уехать раньше Михайлова дня, в конце сентября. То есть ждать предстояло два месяца. Амели сказала, что зачала ребенка, потому что наконец узнала, что такое счастье. Позже она сможет родить, но не сейчас, когда это означало бы конец всей ее радости. Она молила Николаса дать ей средство, чтобы избавиться от ребенка. Он испугался. Он знал, что это смертельный грех, к тому же небезопасный для ее здоровья. Она с таким трудом родила Люси, а теперь пребывала в глубоком расстройстве. При таком состоянии, когда человека одолевает слабость, лекарство может превратиться в яд. Николас отказался. Тогда Амели встала перед ним на колени и принялась плакать и угрожать, что сама выпьет настойку из руты, растущей в моем саду. Он упал на колени рядом с ней и заплакал. В общем, она почти его уговорила. Он только попросил подождать чуть-чуть, потому что хотел помолиться. А на самом деле отправился к своему старому другу Ансельму просить совета. Ансельм сказал, что Амели все равно раздобудет нужное средство у кого-то другого, поэтому если Николас заботится о ее здоровье, то сам должен приготовить снадобье. Он был лучшим аптекарем в Йоркшире. Настанет день, и он станет мастером. И сейчас он сын мастера.
      Люси сразу поняла замысел Ансельма.
      — Архидиакон надеялся, что снадобье убьет ее. Он ревновал к ней. А если Николас окажется виновным, то постарается ее забыть. И тогда у Ансельма появился бы еще один шанс.
      Филиппа дернула плечом.
      — Я не подозревала об их отношениях. Знала лишь, что Николас прислушивался к мнению Ансельма и верил ему, что дело не получит огласки. Раз Ансельм посоветовал дать Амели лекарство, Николас так и поступил. Он смешал зелье из руты, можжевельника, пижмы и полыни, но в достаточно малых дозах, чтобы снадобье действовало постепенно и не могло стать опасным. В общем, насколько обыкновенный смертный может это гарантировать. Меня он уверял, что дал ей совершенно безвредную дозу. Ни одна из составляющих не гарантировала бы избавление от ребенка, но это был редкий случай, когда все пошло не так, как задумывалось. Я тогда решила, что он поступил мудро, но не могла избавиться от дурного предчувствия. Я следила за Амели, как наседка, под моим присмотром она принимала лекарство крошечными порциями утром и вечером. Она была очень осторожна. Мне казалось, Николас внушил ей мысль, как важно следовать его инструкциям. А потом я сглупила: ослабила бдительность. Настал сентябрь, Джеффри по-прежнему не появлялся; Амели выглядела плохо, вздрагивала от малейшего шума, сильно жестикулировала в разговоре, под глазами у нее пролегли тени, словно она плохо спала. Я тогда отнесла это на счет вестей из Кале. Роберт написал, что король Филипп наконец-то привел огромное войско для спасения жителей Кале, но несколько дней спустя приказал армии отступить без боя. За городскими стенами стоял сплошной вой. Целый год горожане прожили в осаде, а теперь узнали, что король их бросил. Весть была радостной для нас, но только не для Амели. Ведь это был ее народ.
      — Я служил с теми, кто побывал в Кале, — сказал Оуэн. — Жуткое время. Когда открыли городские ворота, то оказалось, что в городе не осталось ни собак, ни других животных, кроме нескольких дойных коров и коз. Всех остальных забили на прокорм. Очень много людей умерло. В городе царили пустота и тишина.
      Люси вытерла глаза.
      — Монастырь, где была мама, подвергся нападению королевского войска. Вот почему она оказалась дома, когда сэр Роберт привез ее отца и потребовал выкуп. А в монастыре ее спрятала одна из сестер в кадушке из-под муки. Какой-то солдат затащил в кладовку, где стояла кадушка, одну из ее подруг, изнасиловал, а потом перерезал ей горло прямо на глазах у мамы. Она не могла ни кричать, ни пошевелиться из страха, что ее обнаружат. Она могла только смотреть.
      — Да, хлебнула она горя, — вздохнула леди Филиппа. — А известие, что Кале сдался войску короля Эдуарда, повергло ее в истерику. Мой брат прислал письмо, что скоро намерен вернуться в Фрейторп. Что, если он приедет раньше Джеффри? Милостивая Мадонна. Я все время спрашивала Амели, уверена ли она, что ребенок все еще в ней. Она была такая худенькая, что мне не верилось, как в таком тщедушном тельце мог расти младенец. Она клялась, что ребенок в ней жив. Тогда я ее предупредила, что больше нельзя принимать снадобье. С каждым днем она становилась все слабее. Металась, как птица в клетке, смотрела загнанным взглядом, а потом приехал Роберт, как всегда довольный собой, ничего вокруг не замечающий. Король Эдуард назначил его помощником губернатора Кале. Роберт намеревался увезти с собой Амели. Я поняла, он надеялся, что, вернув жену во Францию, сделает ее счастливой. Настолько счастливой, что она родит ему долгожданного сына. И я тогда вдруг поняла, что он, должно быть, очень сильно ее любит. Он ведь пересек пролив с большими трудностями, а потом шесть дней скакал галопом только для того, чтобы вскоре вернуться с ней обратно. Он был уже не молод. А задержаться в доме действительно не мог. Губернатор нуждался в нем, как никогда. А я помогла Амели предать Роберта. Святая Мадонна, я поощряла Амели, когда она решила не хранить верность моему брату, который любил ее и был ей законным мужем. Я просто увлеклась романтической мечтой. Конечно, Роберт неотесан, ни манер, ни деликатности. Из него воспитали воина, который потом повел своих людей на битву. Никто не учил его быть мужем. Но он хотел измениться, хотел дать жене то, чего, по его мнению, ей не хватало. Родную страну, ее людей. А потом все рухнуло.
      Филиппа дрожащей рукой вытерла лоб. Люси так крепко сжала кулачки, что у нее побелели костяшки пальцев.
      — Как-то раз, когда Амели спустилась к обеду, выглядела она нездоровой. Я предложила ей прилечь, но она отказалась, заявив, что если сыграет роль хозяйки как надо, то Роберт ничего не заметит. Но он был не настолько слеп. Он попросил прощения за то, что привез ее в Йоркшир. Сказал, что не понимал раньше, как ей трудно придется. Амели сидела прямо, ела мало, смотрела не мигая либо себе в тарелку, либо на руки мужа. Ее головной убор стал влажным на висках. Лицо побледнело, приобрело серый оттенок. Роберт продолжал есть и пить; он, видно, подумал, что бледность жены и дрожание рук — обычное для нее состояние. Ему не терпелось изменить все это, отправившись в Кале.
      Внезапно Амели вскрикнула и, обхватив руками живот, повалилась со стула. Мы с Робертом подскочили к ней, Роберт успел поймать ее на лету. У нее началось кровотечение. Люси, ты, моя девочка дорогая, закричала, увидев кровь на руках отца. Я схватила тебя и отправила в детскую, велев Кук присмотреть за тобой.
      Амели приняла чересчур большую дозу снадобья, решив как можно быстрее освободиться от свидетельства своей неверности, пока Роберт ничего не заметил. Доза оказалась смертельной. Бедняжка сказала, что не чувствует ни рук, ни ног. Она пришла в ужас. Я не верю, что она хотела убить себя.
      — Но ведь Николас предупреждал ее, — сказала Люси, — и ты тоже.
      — Самоуверенность молодости. Она подумала, что снадобье может убить кого-то послабее, но только не ее. Полагаю, если бы она собиралась покончить с жизнью, то выпила бы все лекарство без остатка. Чтоб уж подействовало наверняка. А так осталась приличная порция.
      Амели умерла на руках у Роберта. «Что здесь произошло?» — в отчаянии спросил он меня. Что мне было делать? Я все ему рассказала.
      Брат был поражен таким предательством. Джеффри служил в свите Роберта, когда тот вез Амели в Йорк. Он присматривал за Амели во время путешествия через пролив. Только теперь Роберт понял, что сам свел эту пару.
      Он попросил меня оставить его одного. Не хотел, чтобы я видела, как он плачет. Я вышла в сад. Там меня и нашел Джеффри. Он уже несколько часов поджидал Амели в лабиринте. Господи, она столько вечеров проверяла, не вернулся ли он. Не наведалась в лабиринт только в тот день. Ах, если бы только она туда заглянула. — Голос Филиппы дрогнул, она уставилась в огонь.
      Люси по-прежнему крепко сжимала руки.
      — Когда Кук заснула, — сказала Люси, — я потихоньку спустилась вниз и нашла сэра Роберта, который держал маму и стонал. Они оба были в крови. Красивое платье мамы промокло насквозь. Я дотронулась до ее лица. Что-то было не так. Лицо холодное, как у статуи. И руки холодные. Я подумала, это оттого, что они висят почти у пола, и постаралась их растереть. Сэр Роберт прогнал меня, как собачонку, будто я не имела права находиться там. Он не сказал мне, что она мертва. Просто прогнал. Я поняла, что кто-то ранен, и решила, что он заколол ее ножом. Я подумала, что он узнал о Джеффри и ранил маму, чтобы она больше не виделась со своим другом. И я возненавидела сэра Роберта.
      — Но ведь я говорила тебе, что Роберт не виноват в ее смерти, — сказала Филиппа.
      — Ты говорила, что она умерла из-за ребенка. Но она была замужем за сэром Робертом, вот я и подумала, что это был его ребенок. Даже когда в монастыре шептались по углам, я была уверена, что люди ошибаются. Сэр Роберт ненавидел ее и убил вместе со своим ребенком.
      Тетушка вздохнула.
      — А Джеффри обвинил Николаса. Отправился к нему, разбудил среди ночи, избил до бесчувствия, ударил ножом и ушел, решив, что тот умер. Уилтон-старший нашел сына на полу в лавке. Он не желал давать пишу слухам и отправился к Магде Дигби, зная, что она выходит Николаса и будет держать язык за зубами. Еще он позвал архидиакона Ансельма для совершения последнего обряда, зная, что и тот не выдаст Николаса. Поговорив и с Ансельмом, и с Магдой, отец Николаса узнал, что произошло.
      Он и архидиакон явились к нам в Фрейторп. Поинтересовались, что мы намерены делать теперь, узнав, какую роль сыграл Николас в судьбе Амели. Мой брат удивил всех нас, взяв всю вину за происшедшее на себя. Оказывается, он уже послал гонца к королю с прошением об отставке. Он собирался совершить паломничество, замаливать грехи. Это был уже сломленный человек. Как и Николас. А Джеффри исчез еще раньше, решив, что убил Николаса. Амели погибла. Все это было слишком ужасно. Когда Роберт велел мне отдать Люси в монастырь, я подумала, что так будет лучше всего для нее. Убраться из этого проклятого дома.
      — Почему, скажите на милость, вы позволили ей выйти замуж за Николаса? — спросил Оуэн.
      — А разве не ясно? Он совершил ошибку по молодости. Не могла же я проклинать его всю оставшуюся жизнь.
      — Но для Люси он служил напоминанием о случившемся.
      — Нет, — возразила Люси. — Я ничего не знала о той роли, которую он сыграл во всей этой истории. Мне он напоминал те хорошие времена, когда мама была жива, когда я была любима. И он пообещал мне жизнь, полную смысла. — Она поднялась и, распахнув дверь, набрала в легкие холодный ночной воздух. Филиппа и Оуэн не сводили с нее глаз. Немного погодя Люси тихонько прикрыла дверь и обернулась. — Но ты поступила неправильно, когда решила обмануть меня, тетя Филиппа. И он тоже.
      — Ты бы никогда его не приняла, если бы знала обо всем.
      — Наверное, это было бы лучше.
      — Нет. Он обеспечил тебе будущее, оправдав мои надежды. Я хотела, чтобы ты не знала страхов, одолевавших Амели. Если бы ты составила партию какому-нибудь знатному господину, то тебя ждала бы та же участь: страх потерять уважение мужа, если не сумеешь родить ему сына и наследника, а еще лучше — двух сыновей. Страх потерять все вовсе не по собственной вине, а из-за того, что муж совершил предательство или преступление. Страх, что он может слишком рано умереть, и тогда ты останешься, как я, без дома, без положения, вечно от кого-то зависимой. И к кому ты могла бы тогда обратиться за помощью? С кончиной Роберта ты лишилась бы дома. О тебе начал бы заботиться королевский двор. Деньги, оставленные отцом, скоро кончились бы, и тебя продали с молотка тому, кто дал бы наивысшую цену. Все так бы и вышло, не иначе. — Филиппа поднялась и устало пошатнулась. — В Николасе я увидела того, кто послан нам Богом. — Она поднесла дрожащую руку ко лбу.
      Люси помогла тете добраться до постели, а когда выходила из комнаты, то леди Филиппа сказала:
      — Неужели ты не понимаешь, Люси? Николас хороший человек.
      — Тем не менее он убийца, тетя. Трижды убийца.

23
ОДЕРЖИМОСТЬ

      Поводья намокли и скользили в руках. Но к вечеру руки и ноги так закоченели, что уже ничего не чувствовали. От холода и сырости Ансельма то и дело бросало в дрожь. Тепло шло только от потных боков лошади. Его попутчик, Брандон, здоровый детина, послушник из дальних краев, ехал впереди, видимо нимало не страдая из-за того, что промок до костей. Ансельм считал тяготы пути наказанием за собственный грех гордыни и дерзости, позволившей ему вместо Бога решать, кому жить, а кому умереть. Он нужен архиепископу. Торсби — слишком великий человек, чтобы подвергнуть себя такому путешествию, и потому Ансельм не роптал.
      На самом деле архиепископ оказал Ансельму огромную честь, доверив такую миссию. Дар, о котором шла речь, составил бы немалую долю в фонде собора. Переговоры следует вести очень деликатно, иначе сэр Джон Далвили может передумать, отдать всю сумму кому-то другому, и они останутся ни с чем. Ансельму предстояло внушить дарителю мысль о важности строительства собора, о вере и благодарении, кои воплощает собою этот храм, о милостях, которые ждут тех, кто внесет свою лепту.
      Своего спутника он до разговора не допустит, отошлет его в ближайший монастырь, а то он может ляпнуть что-то неподходящее. Брандону нельзя доверять и в том, что он согласится молчать. В таком деликатном деле он будет только обузой.
      Ансельма несказанно удивило, что аббат Кампиан выделил ему в спутники Брандона, а не Микаэло, дальновидного и речистого. Ансельм с самого начала попросил послать с ним Микаэло, который мог бы пригодиться — все-таки второй сын в знатной семье землевладельцев.
      Этот послушник обладал аристократической выучкой, способной сослужить ему хорошую службу при разговоре с сэром Джоном. Кампиан ответил, что Микаэло не пожелал ехать и даже молил оставить его в Йорке, ссылаясь на хрупкое здоровье.
      Он действительно хрупок. Как и Николас. Дорогой Николас, чего бы только Ансельм не отдал, лишь бы увидеть своего друга прежним. Лишь бы пройтись с ним по саду. Попробуй это, разотри между пальцами и понюхай, полюбуйся цветом — ну разве это не Божья благодать? Разве этот сад не высшее благо Создателя? Николас был преисполнен любви к Божьему созданию.
      Тонкий, чувствительный, душевный Николас. Кем бы он стал, если бы продолжал жить в аббатстве Святой Марии, защищенный от всего мира? Он превзошел бы в мастерстве немощного Вульфстана, создал свой собственный чудесный сад в стенах аббатства, не подвергаясь соблазнам французской блудницы. Все то зло, которым она отравила жизнь Николаса, было бы обращено на другое. Он никогда бы не встретился с Амели Д'Арби. Ее отродье, эта Люси, никогда не заманила бы Николаса в свое логово. Но она заманила и высосала из него всю жизнь, всю красоту, всю грацию. Бедный Николас лежит теперь в этой тесной вонючей комнатушке, словно муха, оставленная в паутине для будущего пиршества. Ведьма. Злая, порочная женщина. Ансельм был рад, что дал ей почувствовать вечность прошлой ночью. А сейчас она охвачена по-настоящему ужасным пламенем, вечным пламенем, по сравнению с которым пожар в сарае ничтожный пустяк.
      «Ансельм». Это имя прошептали ему на ухо. Сладостное дыхание ласково коснулось шеи. Ансельм обернулся, ожидая увидеть свою любовь. Но Николаса не было рядом с ним на болотах. Это ветер его дразнил. Архидиакон поплотнее запахнул ворот отяжелевшей от дождя накидки. «Ансельм. Ансельм. Ансельм». Жалобный крик. «Почему тебя здесь нет? Неужели ты покинул меня, когда я больше всего нуждаюсь в тебе?»
      Николас умирал. Должно быть, именно это хотел сказать ему призрачный голос. Он умирал, а архидиакон тем временем находился далеко, на дороге, ведущей в Дарем. Ансельм покинул свою любовь. Он оставил Николаса одного, с ужасом ждать грядущего. Терзаться страхом преисподней. Николас боялся, что Бог не поймет причины того, что он сделал, что ему пришлось сделать, не простит ему убийств, к которым его подтолкнула Амели Д'Арби. Милый, добрый Николас терзался страхом из-за того, что та ведьма разрушила его душевный покой сладкими речами и потупленным взглядом. Она околдовала его и привела к греху. Николас ни в чем не виноват. Бог это поймет.