Любовь колдовская...

— Плохой, — ответил Иван. — Боюсь, до хутора не дотянет… Много потеряли?

— Считая с твоими, трое убитых и двое раненых. Точнее, четверо, — добавил Мохов, поглядев на обескровленное лицо Беспалова, впавшего в забытье. — Грязнов ранен легко, в руку.

— Что будем делать? — поинтересовался Иван.

— Ясно, что Фролова в логове уже нет. Мы его спугнули… И откуда этот гад проведал про нас?

Мохов пытливо посмотрел на Ивана.

— Чего ты на меня так глядишь? — возмутился тот.

— Да нет, ничего, — ответил Мохов. — Значит, говоришь, Дарья Гришина доказала тебе про то, где скрывается Фролов?..

— Ты что, думаешь, она упредила его?

— Покуда я ничего не думаю… Но все ж откуда-то он знал, что мы идем по его душу…

— Упредить его мог, кто угодно, — ответил на это Иван. — Все видели, как мы собирались. Тут уж любой дурак догадается… Ты мне вот чего скажи… Откуда он проведал, с какой стороны мы пойдем?

Мохов улыбнулся.

— А кто тебе сказал, что ловушки только с этой стороны?

Возразить на это Ивану было нечего.

— Ладно, двигаем дальше, — сказал Мохов.

— А что с ранеными и убитыми?

— Беспалова отправлю сейчас. Остальных оставим покуда здесь, опосля заберем. Зараз нам надо разобраться со Фроловым. Думаю, он побегет в супротивную сторону, а там его встретят наши.

— А ежели нет?

Мохов удивленно посмотрел на Ивана.

— Теперича ему никуда от нас не деться. Мы этого гада достанем!

Мохов ошибался. Фролову удалось выскользнуть из леса незамеченным. Какая-то неведомая, могущественная сила позволила ему обойти кордоны, которые должны были задержать его. Может, то было его звериное чутье, а, может, просто везение. Он был волком среди людей и дичью для охотников…

Выбравшись из леса, Тит переплыл реку и бросился прочь от этого места. Страх придавал ему силы, заставляя бежать подальше от хутора. Но, странное дело, чем дальше Фролов удалялся от него, тем труднее ему было двигаться. Словно кто-то невидимый сильной рукой упирался ему в грудь. Каждый шаг давался Титу с трудом, и, в конце концов, он свалился на землю, устав от этой выматывающей борьбы.

В душу закралась паника. Он не мог уйти из этих мест. Что-то или кто-то не давал ему этого сделать. Он догадывался, кто это может быть. Загнанный в угол, не видя другого выхода, Тит решил, наконец, нанести ответный удар, покончив с этим кошмаром раз и навсегда.

Едва он принял такое решение, как тяжесть, не дававшая ему двигаться, куда-то пропала. Фролов попытался осторожно двинуться в сторону города и сразу же почувствовал, как кто-то невидимый толкнул его в грудь, да так сильно, что он отшатнулся. Тит повернулся и сделал шаг в сторону хутора. И, как он и предполагал, этот шаг дался ему с такой легкостью, словно тот, кто раньше не давал ему уйти, теперь, наоборот, помогал ему…

Оперативники прочесали весь лес вдоль и поперек, но Фролов как сквозь землю провалился. Люди недоумевали. Отряды шли цепью навстречу друг другу, но ни тот, ни другой на своем пути никого не встретили. Осмотр заброшенного волчьего логова говорил о том, что Фролов действительно последнее время обретался тут, но совсем недавно покинул свое убежище. Странное дело, судя по следам, он неизбежно должен был наткнуться на кого-нибудь, но этого не произошло. Создавалось такое впечатление, что ему каким-то неведомым образом удалось просочиться сквозь сплошные цепи загонщиков.

— Чертовщина какая-то! — развел руками Мохов. — Этого просто не могет быть!

— Факты, Василий, — упрямая вещь, — сказал на это Иван, который совсем не удивился, потому что подозревал и раньше, что так и случится. — Что будем делать?

— Он не мог спрятаться в лесу. Ежели он выбрался отсюда, далеко ему не уйти…

К ним подошел один из оперативников и сообщил, что на другом берегу реки обнаружились свежие следы, ведущие в противоположную от хутора сторону.

— Ну, теперича мы его точно достанем! — обрадовался Мохов. — Вперед, товарищи, за ним!..

К тому времени, когда Фролов добрался до хутора, уже была глубокая ночь. Он не стал заходить домой, а направился сразу же к Куркову. На его осторожный стук в окно сначала выглянула хозяйка. Когда она увидела его, на лице женщины появилось выражение страха, словно перед ней стояло приведение, а не давний сосед, приятель ее мужа. Но это был страх за свою семью, за Афанасия. Она давно уже уговаривала его порвать с Титом, вечно подбивавшего своего соседа на всякие глупости, которые рано или поздно могли погубить его. Появление Фролова ночью, в то время, когда его разыскивали ГПУ и милиция, не сулило ее мужу ничего хорошего…

Конечно, Тит об этом даже и не задумывался. Ему было глубоко наплевать на переживания этой женщины, ему было наплевать на самого Афанасия. Курков был необходим ему для задуманного дела. На этого человека он мог положиться, единственного из всех, кого он знал. Конечно, Тит мог бы справиться и один, но, честно говоря, он боялся Дарьи после того, что с ним произошло…

Через некоторое время в окно выглянул сам Курков. Он сделал знак Титу, чтобы тот подошел к воротам, и опустил занавеску. Фролов осмотрелся по сторонам и проскользнул к воротам…

Ждать ему пришлось недолго. Вскоре послышались шаги, скрежет отодвигаемого засова. Тяжелая створка приоткрылась, и Тит проскользнул внутрь.

— Ты что, Тит, спятил? — встретил его Афанасий вопросом. — Тебя ж ищут!

Было хорошо заметно, как он нервничает. Тит усмехнулся, увидев это, и сказал:

— Не боись, Афанасий, все чисто. Никто не видал, как я к тебе пришел…

— За мной следят, за хатой тоже.

— Нынче никто не следит, все бросились в степь искать меня… Чего не приходил? Аль Натаха не передавала тебе?

— Передавала, — ответил Курков, виновато отводя взгляд. — Так ить следили ж за мной, Тит! Как я мог идтить к тебе?

— Ладно, — миролюбиво сказал Фролов, — дело прошедшее… Ктой-то выдал меня, Афанасий.

Курков переменился в лице.

— Это не я, Тит! Я никому!..

Он понимал, что, кроме него и Фролова, больше никто не знал о заброшенном волчьем логове в лесу. Значит, подозрение, прежде всего, падало на него. Он хорошо знал, что Тит был крут на расправу, а доказать свою невиновность не мог…

— Я тебе верю, — сказал вдруг Фролов, и у Куркова сразу отлегло от сердца. — Это все Дашка, стерва!

— Дашка? — удивился Афанасий. — Ты чего-то путаешь, Тит. Откуда ей знать?

Фролов недобро усмехнулся.

— Она — ведьма! Я знаю, это она навела оперов на меня!

Куркову не с руки было спорить с ним, хотя он скептически отнесся к заявлению своего приятеля.

— Ну, заходь в хату, Тит, повечеряешь. Там и погутарим.

У Фролова рот сразу наполнился слюной при упоминании о еде, но он отрицательно покачал головой.

— Нет, Афанасий. Ты бы вынес чего-нибудь пожрать и из одежи чего-нибудь, моя, вишь, ни на что не годится, даже срам прикрыть… Да захвати с собой обрез. Нам надобно наведаться к Дашке. Я навсегда отучу эту стерву путаться не в свое дело!..

К дому Гришиных они пробирались задами, избегая случайных глаз, которые могли увидеть их. Они хотели незаметно подобраться к хате и убить всех, кто находился там. Это была месть Фролова за те дни страха, которые он пережил. Он считал, что, убив Дарью, сможет, наконец, вздохнуть свободно…

Дом Гришиных стоял на отшибе, на самом краю хутора, что способствовало их плану. И погода была, как на заказ. Все небо затянуло темными свинцовыми тучами, было очень темно…

— Чтой-то не нравится мне все это, Тит! — сказал вдруг Курков.

— Чего это вдруг? — поинтересовался тот.

— Ты глянь, какая тишь! Не к добру это!

Действительно, было очень тихо. Ни одного звука, природа словно вымерла. Воздух был наэлектризован, чувствовалось, что приближается гроза…

— Как бы не было грозы, а то и бури, — заметил Курков. — Глянь-кось, как парит!

— Ерунда! — отмахнулся от его предупреждений Тит. — Ты чего, грозы никогда не видал, что ль?

— Будет буря! — уже увереннее заявил Курков.

— Да ну и черт с ней! — рассердился Тит. — Надобно дело сделать, а ты тут о какой-то буре талдычишь! Ежели спужался Дашки, так и скажи, а голову мне тута не морочь!

Курков замолчал, видя бесполезность своих предупреждений. У него были дурные предчувствия. Он очень не хотел идти с Фроловым, но и отказаться не мог, зная вспыльчивый нрав своего дружка…

Ослепительно сверкнула молния где-то совсем рядом, расколов небо пополам и заставив их вздрогнуть. Следом за этим оглушительно прогремел гром. Налетел сильный порыв ветра, подняв целую тучу пыли, запорошив глаза, мешая дышать.

— Тит, может, не пойдем? — закричал Курков в ухо Фролову. — Глянь, чего творится!

Первые капли дождя упали на землю, а потом небеса разверзлись, хлынуло, как из ведра, вымочив их сразу с головы до ног. Молнии теперь лупили беспрестанно, разгоняя вспышками темноту.

— Вали отседова, трус! — крикнул Фролов, вытирая ладонью воду с лица. — Я и один управлюсь!

— А, может, послухаешь своего дружка? — услышали они вдруг голос Дарьи Гришиной.

И Фролов, и Курков испуганно стали озираться по сторонам. Голос прозвучал совсем близко, но самой девушки нигде не было видно. И это вселило в их души суеверный ужас.

— Где ты? Выходи! — крикнул в темноту Фролов. — Будя играть с нами в кошки-мышки!

Ослепительно сверкнула молния, сильный раскат грома сотряс воздух, заглушая его слова.

— Дядя Тит, ить я тебя упреждала, — сказала Дарья сурово. — Ишо не поздно сознаться.

— Иди к черту, ведьма! — огрызнулся Фролов.

— Я-то пойду, но и тебя захвачу! — отозвалась девушка. — Не спужаешься?

Курков, до сих пор озирающийся по сторонам, крикнул в ухо Фролову.

— Тит, где она? Я ее не вижу!

Фролов повернул к нему мокрое лицо.

— Ее тута нету. Надо добраться до ее логова…

И в этот момент что-то яркое сверкнуло перед его глазами и отшвырнуло в сторону, оглушив и на время лишив возможности соображать. В насыщенном влагой воздухе запахло озоном и паленым мясом.

Когда к Фролову вернулась возможность соображать, он встал сначала на колени, потом на ноги. Он огляделся по сторонам в поисках Куркова. На земле лежала какая-то черная, дымящаяся масса. Тит подошел поближе и с ужасом узнал в этой массе своего дружка, а, точнее, то, что от него осталось после того, как в него ударила молния.

От этого зрелища желудок Фролова вывернуло наизнанку. Тошнотворный запах заставлял его раз за разом содрогаться в судорожных позывах.

— Дядя Тит, ишо не поздно! Сознайся, а то с тобой будет то же, что и с твоими дружками! И не надейся, что я тебя оставлю в покое! Не надейся…

Фролов разогнулся. Его рассудок не мог выдержать такого давления, и он побежал…

Он бежал и падал, поскальзываясь в грязи, вставал и снова бежал. А в ушах звучал настойчивый голос Дарьи, преследовавший его по пятам. Он зажимал уши ладонями, но голос проникал глубоко в его сознание, заставляя кричать от ужаса…

Отряд Мохова вернулся на хутор уже под утро. Люди приехали мокрые и злые: в степи их застала сильная гроза, заставившая свернуть поиски. А на хуторе их ждала новость: нашли мертвого Афанасия Куркова неподалеку от дома Гришиных. Его убило ударом молнии…

В связи с этим возникало много вопросов. Что делал Курков этой ночью в таком месте и в такую погоду? При нем обнаружили обрез, значит, он шел к Гришиным с недобрыми намерениями. Кто-то из его соседей сказал, что видел, как к его дому пробирался какой-то человек. Предположительно, Фролов…

Оперативники обыскали дома Куркова и Фролова, но никого не обнаружили. Мохов ругался, костеря всех и вся. И это было неудивительно. В последнее время на хуторе было слишком много смертей, а результатов — никаких. Словно какой-то рок довлел над хутором…

У Ивана было свое мнение на этот счет. Он точно знал, что Дарья имеет какое-то отношение ко всем тем событиям, которые произошли за последнее время на хуторе. Да и смерть Афанасия Куркова была слишком странной. То, что это произошло неподалеку от дома Гришиных, наводило на определенные мысли…

Иван решил поговорить с Дарьей начистоту. Не то, чтобы он верил в эту мистику, но… Он сам убедился, что Дарья знает гораздо больше, чем говорит…

На его стук отворила мать Дарьи, Аксинья.

— Чего тебе, Иван?

— Хочу погутарить с Дарьей, — ответил Иван.

— Нету ее, — сказала Аксинья.

— А где она?

Женщина пристально посмотрела в его глаза, словно раздумывая, говорить или нет.

— Уехала она, Иван. В город, к отцу…

Он почувствовал глубокое разочарование. Ему очень хотелось увидеть Дарью, поговорить с ней. И не только потому, что это было необходимо для дела. С каждым днем его все сильнее и сильнее тянуло к ней. Постепенно он начинал осознавать, какую ошибку совершил он, посватавшись к Алене Кирзачевой. Минутную слабость Иван принял за глубокое чувство, отказавшись от своей настоящей любви…

Нет, не то чтобы с Аленой у него было все кончено. Он чувствовал какое-то раздвоение в своих чувствах. Его тянуло к Дарье, но и с Аленой Иван не мог расстаться просто так, до конца не разобравшись в себе. Что-то было у него и к этой, в общем-то, милой девушке, но он чувствовал, что это чувство — какое-то неестественное, фальшивое. Все это ему надо было хорошенько обдумать, прежде чем принимать какое-то решение. Он надеялся, что Дарья в какой-то мере поможет ему в этом…

Он поблагодарил Аксинью, и та, не ответив, закрыла за ним дверь. Ему не оставалось ничего другого, как вернуться к себе и ждать. Ждать, когда все разрешится…

XVII

Мохов уехал из хутора, так ничего и не добившись. А через два дня его сняли…

В тот день Иван сидел дома. Настроение было препаршивое. Все буквально валилось из рук. После смерти двух самых главных активистов артели, Атаманчукова и Беспалова, коллектив стал разваливаться. Сразу несколько человек подали заявления о выходе и потребовали свою долю урожая и сельхозоборудования. Раньше спаянный коллектив превратился в свору дерущихся за кость собак. И остановить их было некому…

В личной жизни тоже был полный разлад. Формально они помирились с Аленой, а фактически… Ивану все меньше и меньше хотелось ее видеть, да и она, видимо, тоже слегка охладела к нему. Несколько раз оставшиеся верными ему приятели намекали, что видели его невесту с Яшкой Рыжим. Но он только отмахивался от них, и, в конце концов, его оставили в покое.

Их родители тоже были обеспокоены. Несколько раз они пытались поговорить с детьми, чтобы выяснить, что между теми происходит, но и Иван, и Алена в один голос твердили, что все нормально, что все у них в порядке и беспокоится не стоит. Конечно, родители прекрасно понимали, что их обманывают, но ничего не могли с этим поделать…

На хуторе отношение к Ивану тоже изменилось. Семьи Атаманчукова и Беспалова винили во всем его и не разговаривали с ним. Родня подговаривала против него баб и казаков, и те, в свою очередь, тоже стали на него недобро коситься. Иван чувствовал тот забор отчуждения, который возник вокруг него, но ничего не мог с этим сделать. Он уже не имел прежнего авторитета среди жителей хутора…

Честно говоря, ему было наплевать на это. Исключение из партии, последние события подорвали его духовные силы. Он даже не стал подавать апелляцию в окружком. Им овладело какое-то странное равнодушие, безразличие ко всему происходящему, словно это его и не касалось. Единственное, чего он хотел в данный момент, — это чтобы поскорее вернулась Дарья. Ему необходимо было увидеть ее, поговорить с ней…

Во дворе послышался шум отпираемой калитки. Иван выглянул и увидел заходивших на баз незнакомых ему людей. Впрочем, не все лица он видел в первый раз. Ему показалось, что он узнал нескольких оперативников, приезжавших с Моховым в тот злополучный день, когда они отправились ловить Фролова. Но где в таком случае был сам Василий?

В дверь постучали. Иван встал и пошел открывать.

— Востряков Иван Андреевич? — поинтересовался худой высокий молодой человек с холодными глазами.

— Это я, — подтвердил он. — А в чем дело, товарищи?

— Начальник районного отдела ГПУ Снегов Владимир Михайлович, — представился его собеседник, предъявляя документы.

— Начальник? — удивился Иван, ничего не понимая. — А как же Мохов?

— Мохов снят, — коротко ответил Снегов.

Иван почувствовал, как холодок пробежал по его коже. Василия сняли!.. Где он теперь, что с ним?.. Видно, Трофимов все-таки добился своего…

— Товарищ Востряков, — продолжил тем временем новый начальник районного ГПУ, — по имеющимся у нас сведениям у вас в доме хранится оружие. Вы должны сдать его, или мы вынуждены будем произвести обыск и конфисковать его.

Иван с интересом рассматривал Снегова. Раньше он никогда не видел его. Ни в станице, ни среди сотрудников Мохова. По всей видимости, его прислали из окружного ГПУ. Да и говор выдавал в нем городского человека. В станицах и на хуторах так не говорили…

Он понял, что спорить было бесполезно. Да и не хотелось, честно говоря. Ради чего? Бывшие его единомышленники теперь, после гибели Атаманчукова и Беспалова, вряд ли пойдут ловить Фролова, если тот объявится…

— Проходите, — сказал Иван и пошел в комнату.

Он не оглядывался, зная и так, что сотрудники ГПУ следуют за ним. Подошел к стене, снял с нее винтовку, достал из кармана наган и отдал оружие Снегову. Потом наступила очередь патронов.

— Это все? — поинтересовался начальник ГПУ.

— Все, — ответил Иван.

— А это? — Снегов кивнул на стену, где висела шашка.

— Это — наградное оружие.

— Покажите.

Иван снял шашку со стены, вытащил из ножен и показал Снегову надпись: «Вострякову Ивану Андреевичу за проявленную доблесть в боях с врагами революции». Начальник ГПУ удовлетворенно кивнул и сказал:

— Товарищ Востряков, я надеюсь, что вы сдали все оружие. В противном случае вы будете арестованы за незаконное хранение. Я знаю о ваших прошлых заслугах и о том, что вас поддерживал предыдущий начальник ГПУ Мохов. Но, товарищ Востряков, закон одинаков для всех. И для вас тоже…

Иван вернул шашку на место. Снегов, забрав сданное оружие, ушел со своими оперативниками. Иван догадывался, что они пошли к другим его бывшим соратникам. Но он не знал того, что Снегов прибыл в их хутор не только за этим…

Аксинья Гришина в то утро проснулась с ощущением надвигающейся беды. Она не знала, что должно было случиться, но была уверена в том, что это было что-то нехорошее для их семьи…

Дарья уехала к отцу два дня назад, и Аксинья была в хате совсем одна. Она встала, наскоро поела и занялась делами по хозяйству. Ощущение тревоги не проходило, а только усиливалось, словно неведомая беда неумолимо приближалась к ее дому…

Этим утром Аксинья заметила, что захворала ее любимица, корова Зорька. Бедное животное лежало на полу пластом и не вставало. Бока ее ходили ходуном, глаза были закрыты, и Аксинья подумала, что Зорька не дотянет до ночи. Это была повальная беда, какая-то эпидемия, внезапно захлестнувшая хутор. Скотина стала дохнуть, и никто ничего не мог сделать. Ветеринар говорил какие-то мудреные слова, но люди не понимали его. Они хотели, чтобы он вылечил их скотину или, по крайней мере, оградил от болезни. Но, похоже, ветеринар и сам был бессилен что-либо сделать…

Но не эта беда породила в душе Аксиньи тревогу. Она чувствовала, что должно произойти что-то более страшное. Что-то, что будет пострашнее внезапного падежа скота…

Когда она увидела заходящих на баз вооруженных людей, ее тревога усилилась, заполнив всю ее сущность. Женщина готова была закричать в голос, потому что поняла, что это и было тем, чего она ожидала и так боялась. Настоящая беда пришла в ее дом…

— Гражданка Гришина? — поинтересовался высокий молодой человек в форме работника ГПУ.

— Да, это я, — ответила Аксинья, вытирая испачканные руки о подол простенькой юбки. — Что-то стряслось?

— Стряслось, — усмехнулся молодой человек. — Решением суда ваш муж признан виновным в организации заговора с целью свержения Советской власти и приговорен к расстрелу. Ваше имущество конфискуется, а семья высылается на постоянное место жительства на Урал. Вот постановление.

Он протянул ей какую-то бумагу, но она уже не слышала его. Боль стальными тисками сдавила сердце, перед глазами все завертелось в каком-то бешеном танце, а потом на сознание опустилась тьма…

Дарья в нерешительности остановилась перед зданием окружного ГПУ. Сердце подсказывало, что ей не стоит заходить туда. Она не знала, откуда возникло это ощущение, но верила ему. В последнее время ее колдовская сила настолько возросла, что она иной раз сама пугалась. Дарья боялась, что в один прекрасный момент не сможет ее контролировать, и то Зло, которое таилось в ней, вырвется наружу, сметая все на своем пути.

И, тем не менее, она не могла не пойти, хотя и чувствовала, что не стоит этого делать. Девушка назвала дежурному цель своего визита. Молодой парень велел ей ждать, а сам куда-то ушел. Когда через несколько минут к ней подошли два дюжих сотрудника ГПУ и предложили ей следовать за ней, она послушно пошла, уже зная, что будет дальше…

Ее заперли в камере. Странно, но страха или безысходности не было, хотя она прекрасно понимала, что случилось то, что она так долго и безуспешно пыталась предотвратить. Дарья знала, что в любой момент может выбраться из этого здания, она была просто уверена в этом. Но ей хотелось, чтобы ее опасения кто-нибудь подтвердил.

Через некоторое время пришел следователь и объявил, что ее отец приговорен к расстрелу, а семья — к высылке. Завтра ее должны были под конвоем отправить на пересыльный пункт, откуда ее дорога лежала на Урал.

Девушка слушала его рассеянно. Следователь удивился, с каким ледяным спокойствием она встретила это известие. Единственный вопрос, который задала девушка, был о том, когда приговор приведут в исполнение.

— Не думаю, что его исполнение будут затягивать, — ответил следователь. — С такими у нас не церемонятся…

Дверь заскрипела несмазанными петлями, надзиратель задвинул засов. Дарья осталась одна. Необходимо было срочно предпринимать какие-то меры, но она знала, что до ночи все равно не сможет ничего сделать. Поэтому девушка закрыла глаза и постаралась уснуть…

Ночь опустилась на город. В камере тускло светила лампочка, еле-еле разгоняя темноту. Дарья открыла глаза и прислушалась. Все ее чувства были обострены до предела. Она слышала, как шуршат крысы в поисках чего-нибудь съестного, как сопит на своей табуретке в конце коридора надзиратель. Мысленно прощупав здание, девушка определила, что в нем осталось совсем мало людей: только охрана, дежурный, надзиратели и несколько заключенных. Отца среди них не было…

Она улыбнулась. Настало ее время действовать…

— Эй, кто-нибудь! — закричала Дарья и забарабанила кулаками в железную дверь.

Послышались шаги, маленькое окошечко в двери открылось, и в камеру заглянул надзиратель.

— Ты чего это шумишь, а? Чего порядок…

Договорить он не успел. Дарья уставилась своим завораживающим взором ему прямо в глаза, и надзиратель умолк, так и не договорив фразы. Затем он достал ключи и отпер камеру. Дарья вышла, и надзиратель запер за ней дверь, словно ничего и не произошло. Девушка легонько коснулась его лба рукой, и он послушно поплелся следом за ней, глядя бессмысленным взглядом прямо перед собой.

В конце коридора была еще одна дверь. Надзиратель отпер ее, выпуская Дарью, потом закрыл и уселся на свое прежнее место, на табурет. Его взгляд постепенно приобретал осмысленность…

Через несколько минут он встал. Какая-то непонятная тревога глодала его. Он не мог объяснить, откуда взялось это ощущение, но ему казалось, что что-то идет не так, как должно быть. Надзиратель встал и прошел по коридору, заглядывая в те камеры, в которых сидели задержанные. Все они были на месте. Да и куда могли деться эти несчастные? Двери были надежными, решетки на окнах тоже, здание очень хорошо охранялось. Никто не мог сбежать из стен ГПУ…

Оставалась последняя камера, в которую сегодня посадили эту странную девушку. Тревога вспыхнула с новой силой. Ему казалось, что там кроется что-то страшное, и он боялся открывать окошечко, опасаясь неведомо чего. Вроде, и причин-то для беспокойства не было, и, тем не менее, надзиратель долго стоял перед дверью, не решаясь заглянуть в камеру…

Наконец, он открыл окошечко и заглянул внутрь. То, что он увидел, заставило его расслабиться и облегченно вздохнуть. Девушка лежала на деревянных нарах, стоявших в каждой камере… Закрыв окошечко, успокоенный надзиратель отправился на свое обычное место.

В эту ночь он больше не проверял своих подопечных…

XVIII

Не одних только Гришиных выселили с хутора и конфисковали имущество. Под это же постановление попали семьи Фроловых, Курковых, Бородиных и даже Ушаковы, которые, в общем-то, не имели к этому делу никакого отношения…

После смерти Афанасия Куркова Тит Фролов прятался на чердаке своего дома, выходя из этого убежища только по ночам, и то с большой осторожностью, чтобы, не дай бог, его не заметил кто-нибудь из соседей. Была бы его воля, он и не покидал бы его, но надо же было как-то добывать себе пропитание. Работники разбежались сразу же после смерти Куркова, потому что теперь за ними некому было следить. Скотина стояла некормленая, и по ночам Тит подкармливал ее. Он знал, что это опасно, что его могут заметить, но хозяйское сердце не могло допустить, чтобы его быки, коровы, утки и другая живность сдохла с голоду.

В этот день на баз Фроловых пришли вооруженные люди. Фролов скрипел зубами от бессильной ярости, глядя, как выводят его скотину, вытаскивают имущество, но ничего не мог сделать. Несколько раз он порывался выскочить на улицу и перестрелять этих гадов, но сдерживал себя. Тит прекрасно осознавал, что шансов у него не было никаких. Его бы просто пристрелили…

А потом два оперативника полезли на чердак. Тит едва успел зарыться в сено, когда голова первого из них показалась в проеме чердачной дверцы. Он лежал, затаив дыхание, еле сдерживаясь, чтобы не чихнуть от сенной трухи, набившейся в ноздри, а оперативники ходили совсем рядом, что-то разыскивая. У него даже заболела рука от того напряжения, с которым он стискивал наган. Люди переворошили все на чердаке, но по какой-то странной случайности не обнаружили его. Словно какая-то неведомая сила охраняла Тита…

Оперативники ушли, и Фролов выбрался из сена. Слезы обиды и ярости катились по его щекам. Все, что он так долго наживал, у него отобрали в одночасье, оставив его нищим. И от этого его ненависть разгорелась с еще большей силой. Он поклялся, что этой же ночью кое-кому придется расстаться с жизнью за то, что они с ним сотворили…

Ночь раскинула свои черные крылья над хутором. Еще с вечера хуторские казаки и их семьи почувствовали какое-то смутное беспокойство. Надвигалась что-то нехорошее, заставляя людей с тревогой выглядывать из окон, выходить на улицу, бесцельно слоняться по хутору. Даже обычных для такого времени гуляний молодежи под гармошку в этот вечер не было. Чувствовалась какая-то напряженность, заставлявшая людей нервничать. Внезапно вспыхивали беспричинные ссоры, случались и драки между соседями, которым, вроде бы, и делить было нечего. Драки были жестокими, били друг друга до крови, пока их кто-нибудь не разнимал.

С наступлением ночи все, вроде бы, утихомирились. Но даже во сне люди ворочались с боку на бок. Им снились кошмары…

Титу Фролову тоже приснился кошмар. Во сне он увидел Степана Гришина. С первого взгляда было понятно, что этот человек — мертв. Лицо было неестественно бледным, все в запекшейся крови, один уцелевший глаз горел каким-то дьявольским огнем. Второго глаза у него не было, вместо него чернел провал, из которого вытекала какая-то жидкость. Мокрые окровавленные волосы свалялись и торчали в разные стороны.

— Ну, здравствуй, Тит, — сказал Степан, буравя его своим страшным взглядом.

Фролов не ответил. У него язык не ворочался, парализованный тем ужасом, который он испытал при виде мертвеца.

— Вот видишь, чего ты добился, — продолжал тем временем Степан. — Убили ить меня, Тит. И виноватый в этом ты!

— Нет! — прохрипел Фролов, пятясь от мертвеца. — Это не я!

— Брось, Тит! — улыбнулся Гришин, обнажив рот с выбитыми зубами. — Ить это ты стрелял в Ваньку, это ты украл, а затем подкинул мне мои же сапоги! Я это точно знаю…

В темном углу послышался шорох, и на свет вышел Фрол Бородин. Его лицо тоже было мертвенно бледным, во лбу чернела маленькая ранка пулевого отверстия.

— А меня ты за что в расход пустил, а, Тит? — сказал мертвец, скаля зубы в улыбке. — Ить я ничего тебе не сделал!

Фролов отшатнулся назад и уперся спиной во что-то твердое. В ноздри ударил тошнотворный запах горелого мяса. Он обернулся…

Перед ним стоял Афанасий Курков. Поначалу Тит не узнал его: волос не было, глаза зияли черными провалами, кожа почернела, полопалась и все еще дымилась, словно в него только что ударила испепеляющая молния. Но все-таки это был Афанасий…

Невыразимый ужас захлестнул Фролова. Ему захотелось проснуться, но он не мог, как не мог ни кричать, ни убежать. Тит понял, что мертвецы пришли по его душу, что спасения ждать не приходится, и рухнул перед ними на колени.

— Не губите, за-ради Христа! Все сделаю, что хотите!

Гришин достал откуда-то сложенный вчетверо листок бумаги и карандаш.

— Пиши.

— Чего писать-то? — удивленно поинтересовался Фролов, принимая от него письменные принадлежности.

— Все пиши. Как стрелял, с кем стрелял, как меня подставил…

— Но…

Тяжелая ладонь мертвеца опустилась на его левое плечо, и рука мгновенно онемела от пронизывающего ледяного холода, которым веяло от Гришина.

— Не балуй, Тит! — предупредил он Фролова.

— Что ты, что ты, Степан? — испуганно забормотал тот, поспешно склоняясь над бумагой. — Разве ж можно!.. А, черт! — выругался он. — Темень-то какая, ни зги не видать!

Вдруг откуда-то возник яркий луч света, упавший на бумагу.

— Пиши! — приказал Гришин.