Любовь колдовская...

Неизвестно каким образом, но Степанов впоследствии опять оказался в партии и даже стал председателем райКК. Но это было уже после того, как отряд, сколоченный Иваном, совместно с милицией и районным ГПУ сумели заманить бандитов в ловушку и полностью перебить их. Правильно, ведь жизни больше ничего не угрожало…

Степанов сразу невзлюбил Ивана. Не мог простить ему той фразы, которую секретарь партячейки захудалого хутора бросил ему в лицо. Тогда Иван обвинил его в трусости, даже тряхнул пару раз хорошенько. И секретаря райкома партии Трофимова, прибывшего взамен прежнего, ушедшего на повышение, сумел настроить против него. Поэтому любая, даже случайная встреча на улице не приносила им радости. Вот и сейчас Иван понимал, что Степанов приехал не просто так, и что тот приложит максимум усилий, чтобы накопать на него побольше плохого…

— Ко мне, Григорий Степаныч? — поинтересовался Иван, здороваясь с председателем контрольной комиссии.

— К тебе, Востряков, к тебе, — ответил тот и перешел сразу к делу. — В райком пришло письмо. Жалуются на тебя, Востряков.

— Кто жалуется?

— Люди, Востряков, люди… Пока тебя не было, я тут побеседовал с жителями хутора. Ты что же творишь?

— А что я творю? — поинтересовался Иван.

— Подрываешь авторитет нашей партии среди населения, ведешь распутный образ жизни. Через это в тебя даже стреляли… Оскорбляешь добропорядочных граждан, угрожаешь им. Держишь при себе вооруженный отряд… В общем, придется держать тебе ответ перед партией, Востряков. Завтра в десять на бюро будет рассматриваться твое поведение. Твое присутствие обязательно!

Степанов ждал, что Иван начнет, как всегда, возражать, ввяжется в полемику, но тот лишь сказал:

— Это все?

— Пока все.

— Тогда не буду больше тебя задерживать, Григорий Степаныч. У тебя ить, наверное, ишо дела имеются?

Степанов вспыхнул от гнева. Своей фразой Иван как бы дал ему понять, что он может катиться ко всем чертям. Это было оскорблением, но председатель контрольной комиссии сдержался, решив, что завтра сполна рассчитается с наглецом за все обиды. Сухо распрощавшись, он сел в риковский автомобиль и укатил.

После его ухода Иван задумался. Ситуация складывалась пресквернейшая. Ясно было, что так просто ему не выпутаться. Кто же мог настучать на него? Кто этот таинственный «доброжелатель»?

У него было несколько вариантов. «Обиженными» были кулаки, они вполне могли состряпать анонимку в райком. Кто еще?.. Дарья… Но эту мысль он сразу же откинул. Девушка не могла с ним так поступить. Не такой был у нее характер. Она была слишком гордой для этого… Ее отец?.. Тоже вряд ли. Он мог попытаться его убить, но кляузничать… Нет, скорее всего, что это было дело рук кулаков…

Скрипнула дверь, вошел председатель сельсовета Михаил Атаманчуков.

— Ну, как, Иван? Сдал Гришина? — поинтересовался он, садясь на табурет.

— Сдал, — ответил тот.

— Что сказал Мохов?

— Будут разбираться.

Атаманчуков кивнул и поинтересовался:

— Я видел Степанова. Чего он приезжал?

— Меня вызывают на бюро, Мишка, — ответил Иван.

— По поводу?

— Письмо пришло на меня. Неизвестный «доброжелатель» настучал о моих отношениях с Дарьей.

— Та-а-а-к! — Атаманчуков хлопнул себя руками по коленям. — А ить я предупреждал тебя, Иван, что энтим дело и закончиться… Что будешь делать?

— Покуда не знаю, — ответил Иван. — Поеду на бюро, там посмотрим… Понимаешь, это не все.

— А что ишо?

— Степанов сказал, что я оскорбляю «добропорядочных граждан».

— Это кого это? — удивился Атаманчуков.

— Кого? Я думаю, Фролова и евонную компанию, — ответил Иван. — А ишо я держу в страхе весь хутор, имею вооруженный отряд для энтих целей…

— Так, мне все понятно! — прервал его председатель сельсовета. — Это дело рук нашенских кулаков. Зараз пойдем, тряхнем их хорошенько. Мы выбьем из них признание…

— Нет! — воспротивился Иван. — Это не выход.

Он задумался на некоторое время, потом сказал:

— Значится, так. Я поеду на бюро и попытаюсь отбиться. Мохов и Давыдов, я думаю, поддержат меня.

— Ну, гляди сам, — пожал плечами Атаманчуков. — Только не думаю я, что ты так легко отделаешься.

— Поглядим…

Выйдя из сельсовета, Иван столкнулся с Дарьей. Девушка пытливо заглянула в его глаза, но он отвел свой взгляд.

— Мне нечего тебе сказать, Даша. Будет следствие, во всем разберутся. Ежели твой отец невиновен, его отпустят.

— Он невиновен, Ваня! — воскликнула та. — Это не он стрелял!

— А кто? — живо поинтересовался Иван.

Девушка смутилась.

— Я не могу тебе зараз сказать, Ванечка. Ишо не пришло время…

Востряков покачал головой.

— Эх, Дашка, Дашка!..

— Это Фролов, Курков и Бородин в тебя стреляли! — решилась Дарья.

Иван остановился, как вкопанный, и повернулся к ней.

— У тебя имеются доказательства?

— Я видала их у твоей хаты, — ответила девушка.

— А ты что делала там ночью?

— Я? — покраснела она. — Я… гуляла.

— Гуляла? Ночью? — Иван задумался. — Вот что, Дарья… Ты должна понимать, что тебе, как дочери подозреваемого, никто не поверит. Нужон ишо кто-нибудь, чтобы подтвердить твои слова. Или чтоб они сами признались…

Глаза девушки блеснули каким-то дьявольским огнем.

— Сами, говоришь?.. Хорошо, пущай будет так.

Она развернулась и пошла прочь, не оглядываясь. Иван хотел окликнуть ее, но передумал. Все-таки она стала какой-то странной в последнее время…

Она шла домой, когда ее нагнал Фролов.

— Здорово живешь, Дарья! — поздоровался он.

— Здорово, дядя Тит, — ответила нехотя девушка.

Меньше всего сейчас ей хотелось видеть этого человека. Но этот немолодой, зажиточный казак пристроился сбоку от нее и зашагал рядом.

— Слыхал о вашей беде, Дарья. Надо ж такому случиться…

Девушка ничего не ответила. Тогда Фролов продолжил:

— А я думаю, дай зайду, проведаю. Может, помощь какая надобна по хозяйству… Мы с превеликим удовольствием… Раз уж такая беда приключилась, мы не бросим своих…

Дарья резко остановилась и повернулась лицом к нему. Ее глаза пылали таким гневом и ненавистью, что Фролов невольно отшатнулся.

— Ты чего, Дашка?

— Слухай меня, дядя Тит… Я ить прекрасно знаю, кто стрелял в Ивана, и из-за кого моего отца забрали в ГПУ!

— Да ты что, белены объелась, Дарья? — сказал Фролов, немного оправившись от неожиданной ярости девушки. — Чего это ты?

— Я знаю, что это ты стрелял, а твои дружки, Бородин с Курковым, помогали тебе! И опосля этого ты ишо смеешь являться в нашу хату со всякими разными предложениями о помощи?

— Чего ты мелешь, Дарья?!

Фролов попытался разыграть возмущение, но девушка оборвала его:

— Я знаю, что говорю!

Он посмотрел на нее, его глаза недобро сверкнули.

— А раз знаешь, то помалкивай. Тебе ж никто не поверит! А будешь много болтать, так мы тебе язычок-то твой вострый подрежем малость…

— Это мы ишо поглядим! — ответила Дарья. — Слухай меня, дядя Тит… Вы пойдете в ГПУ сами и во всем сознаетесь!

— Ты что, сдурела, девка? — рассмеялся Фролов. — Кто ж по собственной воле сует голову в петлю? Нет, ищи других дураков!

Он уже совсем взял себя в руки. В самом деле, что им могла сделать эта глупая баба? Доказательств, видимо, у нее не было, иначе их бы давно уже арестовали. А раз так, значит, можно было не бояться…

— Гляди, дядя Тит, я тебя упредила, — с угрозой в голосе произнесла девушка.

— Ну, а ежели мы не пойдем? — с ехидцей поинтересовался Фролов.

— Тогда пеняйте на себя! Вы умрете страшной смертью — сначала твои дружки, потом ты! — твердо заявила Дарья.

Фролова мороз пробрал по коже. В словах девушки было столько уверенности, что он почувствовал невольный испуг. Но казак быстро унял дрожь. Что она могла сделать трем сильным мужчинам? Да ничего! Скорее всего, что грозилась она просто от бессилия…

— Поглядим! — сказал Фролов и, развернувшись, зашагал в другую сторону.

— Гляди, дядя Тит, как бы не было поздно! — крикнула ему вдогонку девушка.

Уладив все дела, Иван зашел к Алене. Девушка уже давно ждала его. Сейчас ей, как никогда, требовалось его присутствие. Алена боялась… Боялась того, что ее милый бросит ее. Того, что нечто может разлучить ее с ним. А события этой ночи подлили масла в огонь. Мало того, что Ивана чуть было не убили, так еще на подворье Кирзачевых кто-то перебил всех птиц. Не съел, не утащил с собой, а именно поубивал и бросил…

Весь день Ивану было не до Алены. Сначала поездка в станицу, потом разговор с Самохиным, встреча с Дарьей… Разговор с девушкой заставил его задуматься. В самом деле, откуда она могла знать, кто на самом деле стрелял в него? Что это было? Желание выгородить отца?.. Правда, Иван и сам не до конца был уверен, что это было делом рук Степана Прокопьевича. И, тем не менее…

Старики Кирзачевы встретили его радушно, поведали о своем горе, показали тушку убитой курицы. Иван внимательно осмотрел ее. У него сложилось впечатление, что это сделала какая-то птица: у курицы были выклеваны глаза.

— А боле вы ничего не нашли в курятнике? — поинтересовался он у хозяев.

— Так ить… — переглянулись отец Алены с матерью.

— Ну, не было там чего-нибудь ишо, окромя курей?

— Так ить мы и не искали больно-то, — ответил Мирон Григорьевич.

— Пойдем, глянем, — сказал Иван…

В курятнике он все внимательно осмотрел. Там было много крови, куриные перья валялись тут и там. И все-таки Иван нашел то, что искал. На полу среди куриного помета валялись несколько черных перьев…

Он поднял перо и внимательно осмотрел его. Перед глазами всплыл образ умного ворона, спасшего его ночью от смерти. Такая птица вполне могла пробраться в курятник и устроить там побоище. Только вот зачем? Какой смысл был в том, чтобы перебить всех птиц? Вороны не были хищниками, не охотились на куриц. Такое было бы понятно для коршуна, но коршун не мог проникнуть в запертый курятник. Так зачем ворону было убивать всех куриц?

— Ну, что? — поинтересовался Мирон Григорьевич, внимательно следивший за действиями Ивана.

— Да ничего, — ответил тот, решив не высказывать своих соображений по поводу ночного происшествия на подворье Кирзачевых. — Сам не пойму, что тут могло произойти.

— А нам как теперича быть? — вмешалась мать Алены. — Так хоть яички были…

— Завтра решим на собрании. Думаю, артель пойдет вам навстречу, пособит…

Алена вышла провожать Ивана. За плетнем она остановила его и заглянула в глаза.

— Ванечка, мне страшно!

— Ну что ты, дуреха! — обнял он ее. — Чего боишься-то?

— Не знаю, — ответила она. — Тревожно чтой-то на душе… Поскорей бы уж сыграть свадьбу! Хочу, чтоб ты завсегда был рядом, чтоб не надо было расставаться…

— Ничего, Аленка, скоро уж, — успокоил ее Иван. — Потерпи маненько…

Откуда ему было знать, что Алена до смерти боялась, что действие колдовского снадобья вдруг возьмет и исчезнет, что ее милый опять вернется к Дарье. У нее было предчувствие, что кто-то специально поубивал у них всех куриц. Старуха-колдунья умерла, а Дарья приходилась как-никак ей внучкой. А вдруг она переняла ремесло своей бабки и теперь мстит ей? Встречаясь с ней на улице, Алена видела, с какой неприязнью смотрела на нее Дарья. От ее взгляда девушке становилось нехорошо, она спешила побыстрее пройти мимо, но все равно долго потом чувствовала, как та пристально смотрит ей вослед…

Поцеловав на прощание невесту, Иван пошел домой. А Алена долго смотрела ему вослед, пока он не скрылся с глаз. Она повернулась и побрела в хату.

На душе было тяжело. Алена не больно-то верила в Бога, но последние события подтолкнули ее к решению при первой же возможности сходить в церковь. Она надеялась, что Всевышний сможет защитить ее и ее Ивана от колдовских чар…

Дарья не сразу пошла домой. Сначала она набрала целебных травок для матери, которая после ареста отца чувствовала себя очень плохо. К тому времени, когда девушка вернулась, Аксинья уже немного оправилась и даже встала с кровати.

— Ну, что, доченька? — встретила ее мать вопросом. — Узнала чего?

— Мама, ты почто встала? — забеспокоилась Дарья, обнимая ее за плечи и подводя к кровати. — Тебе надобно лежать, ты ишо слишком слаба!

— Ничего! — запротестовала Аксинья. — Мне ужо значительно легше… Ну, рассказывай!

Но девушка все равно уложила ее в постель, поставила горшок с водой на огонь и только после этого рассказала матери о своем разговоре с Иваном и встрече с Фроловым. Та слушала внимательно, ловя каждое слово дочери, потом сказала:

— Ты в самом деле думаешь, что это сотворили энти трое?

Дарья кивнула.

— Я не думаю, мама, я знаю.

— Этого мало. Фролов прав… Кто поверит тебе?

— Я заставлю их, мама, сознаться.

Аксинья пристально посмотрела на дочь.

— Дарья, моя мать и вправду передала тебе свое знание?

— Да, — ответила та. — И я им собираюсь воспользоваться, чтоб принудить энтих гадов сознаться!

Мать схватила ее за руку и быстро, умоляюще заговорила:

— Доченька, милая, забудь про это! Не пользуйся дьявольским знанием! Ты не ведаешь, сколь зла тебе и всем нам могет принесть оно!.. Моя мать, конечно, не сказала тебя, но я скажу… Любое зло возвращается трижды к тому, кто сотворил его. Это закон колдовского ремесла… Думаешь, почему мы все так сторонились старуху? Потому как то, что она делала, завсегда отражалось на нас! Сколь мест мы поменяли, несколько разов ее чуть не убили через это колдовство!.. Мы с отцом надеялись уберечь тебя от энтой участи, но, видать, не смогли…

Слова матери поколебали уверенность Дарьи. Она сварила целебный отвар, напоила им Аксинью. Потом сходила пригнала скотину, заперла ее, еще немного повозилась по хозяйству. Когда она вернулась, мать уже крепко спала. Отвар подействовал на нее благоприятно: бледность спала, на щеках появился румянец, дышала она ровно.

Убедившись, что ей стало лучше, Дарья занялась своим делом. После того, что рассказала мать, ей необходимо было заглянуть в будущее, чтобы узнать, что будет с ними дальше. Захватив с собой травы, она пошла в лес…

IX

Фрол Бородин с вечера ушел с ночевкой на рыбалку. Неспокойно было у него на душе. Перед этим к нему заходил Тит Фролов и рассказал о своем разговоре с Дарьей Гришиной. Фрол не разделял уверенности своего дружка, что девушка никому не расскажет о них. По своей сущности этот казак был труслив. В детстве предпочитал не ввязываться в драки, потому что боялся, что его побьют. Бывало, что и бивали. Особенно доставалось ему в юности, когда стал женихаться. Он был видным парнем, и девки липли к нему. Но хуторским парням не нравилось, что их подруги заглядываются на другого. Потому и ходил частенько Фрол Бородин с разбитым лицом.

Этот страх и послужил причиной тому, что он долго не мог жениться. Жена Фролу попалась некрасивая и желчная. К тому же оказалось, что она не может иметь детей. Много раз порывался он уйти от нее, но страх опять не давал ему этого сделать. Он боялся ее многочисленной родни, боялся осуждения, да и самой жены, которая частенько била его. Даже другую бабу не мог себе завести из страха, что жена узнает. Так и жил, пока не грянула война…

Фрол попал на австрийский фронт. Ему совсем не хотелось лезть под пули. Большими стараниями ему удалось устроиться в обоз, где и прослужил до рокового семнадцатого года, и пороха-то не нюхав толком. А потом судьба закрутила, завертела его…

До войны Фрол считался зажиточным хозяином, держал работников. Понятно, что с большевиками ему было не по пути, поэтому, когда казаки окрестных станиц восстали, он присоединился к ним. Но воевать ему не больно-то хотелось. Ненавидя большевиков лютой ненавистью, Бородин пристроился к карательному отряду. Расправлялся с красноармейцами, попавшими в плен, с теми казаками, которые покидали свои части, не желая воевать.

Среди карателей Фрол отличался своей звериной жестолькостью. Поэтому, когда белое движение потерпело поражение, Бородин с опаской возвращался в родной хутор. На его счастье не было никого, кто знал бы о его «славном» прошлом. Пленных, которые попадали в его руки, живыми он не отпускал, а среди сослуживцев не было ни одного земляка…

Хозяйство было разрушено: крыша в хате текла, амбары, конюшня, курятник и другие постройки обветшали, скотина частью передохла, частью находилась у тестя. Там же жила и жена. Все пришлось начинать с нуля. У Фрола был кое-какой капиталец, накопленный им за время службы в карательном отряде. Он-то и послужил первым камнем в его хозяйстве. Фрол нанял батраков, драл с них три шкуры, не давая пощады, благо в то голодное время тем некуда было деваться. Сам не работал, только надзирал…

Постепенно дело стало выправляться. Скоро уже Бородин имел столько же, сколько и до войны. Но жил в его душе страх. Страх перед тем, что кто-нибудь его раскроет, что его арестуют. Этот страх Фрол вымещал на своих работниках, отличаясь особой лютостью в отношениях с ними.

А бояться ему было чего. Через некоторое время после его возвращения объявился на хуторе Тит Фролов. Он знал, что Фрол был в карательном отряде, о чем дал ему недвусмысленно понять. Ох, и ненавидел же его Бородин! Ненавидел и боялся… Можно было, конечно, заставить его замолчать навсегда, но Фрол никак не мог на это решиться. Да и слишком похожи они были. Оба одинаково сильно ненавидели Советскую власть и делали все, чтобы навредить ей. Утаивали зерно, помогали бандитам продуктами, даже составили список активистов из бедноты, кого, по их мнению, следовало уничтожить в первую очередь. Не успели…

Банда Харламова была разгромлена, им тогда чудом удалось отвертеться. На их счастье не было никого, кто мог бы свидетельствовать против них. Харламова убили при захвате, его «правую руку» бывшего хорунжего Лисового они самолично утопили в реке, когда тот прибежал к ним искать спасения. А больше никто и не знал об их сотрудничестве, если не считать членов семей. Но в их молчании они были уверены…

Покушение на Вострякова Бородин считал их главной ошибкой. Слишком осторожным был секретарь партийной ячейки, чтобы его можно было взять голыми руками. Той ночью пуля зарылась в землю прямо перед самым носом Фрола, заставив отползти назад, проворно работая локтями и коленями. Им бы помочь Фролову, но они с Курковым поспешно ретировались. Как ни ругал их потом Фролов, они лишь огрызались, ссылаясь на то, что на выстрелы сбежалось почти полхутора. А на самом деле Фрол и его дружок Курков просто испугались, что их поймают…

А теперь вот, оказывается, Дарья Гришина знала об их участии в неудавшемся покушении на Вострякова. Конечно, Степана взяли, план Фролова прекрасно сработал. Но они не могли чувствовать себя в безопасности, пока был хотя бы один человек, знавший об этом. Тит утверждал, что Дарье никто не поверит, поэтому опасаться ее нечего. Но на душе у Фрола было неспокойно. Уверенности не придавал даже обрез, который он прихватил с собой… Надо было убрать Дашку! Но тогда они раскрыли бы себя. ГПУ стало бы копать и рано или поздно добралось бы до них…

Ночь вступала в свои права. Рядом у костра храпел его свояк Демид Ушаков. Еще с вечера наловив окуней и сварив в котелке наваристую уху, они выпили много самогона. Но Фрола спиртное не брало. Он ворочался с боку на бок, пока не понял, что уснуть не сможет. Бородин сел у костра, подкинул веток, набранных в ближайшем лесу, и стал размышлять о своей невеселой жизни…

Перед ним лежала зеркальная водная гладь шириной метров пятьдесят. Этот плес называли Маришкиным. Никто уже не помнил, откуда взялось название. Место это славилось хорошими поклевками, поэтому неслучайно Бородин с Ушаковым выбрали его для рыбалки, хотя оно и располагалось довольно-таки далеко от хутора.

На лодке они перебрались на противоположный, пологий берег плеса. Здесь хоть было, где разместиться. А на другой стороне берег был обрывистым, крутым, по его верху вплотную к самому обрыву подступал смешанный лес: кряжистые дубы, карагачи, вязы вперемежку с дикими яблонями, вербы, тополя и осины. Этот массив с густым подлеском темной громадой тянулся вверх и вниз по течению реки, вселяя в него подсознательное чувство тревоги. Фрол ощутил, как зашевелился внутри липкий беспричинный страх. Мелькнула шальная мысль: бросить все, сесть в лодку и уплыть отсюда подальше. Но он отогнал ее. Смешно было бояться неизвестно чего. И, тем не менее, Бородин непроизвольно сильнее сжал теплое ложе обреза…

— Дядя Фрол! — услышал вдруг он голос, звучавший, казалось, внутри его головы.

— Кто это?

Бородин испуганно огляделся по сторонам, но никого не заметил, отчего его паника усилилась.

— Это я, дядя Фрол, Дарья Гришина, дочка того самого человека, какого вы отправили в тюрьму заместо себя.

— Где ты? Покажись!

Фрол напряженно вглядывался в темноту, пытаясь определить местонахождение девушки. Казалось, она должна была стоять рядом с ним, но ее нигде не было видно, и это еще больше пугало его.

Огонь внезапно погас, хотя за секунду до этого пламя весело плясало, пожирая большую охапку ветвей, брошенную им туда незадолго до этого. Стало очень темно. Пространство вокруг освещалось лишь светом луны, желтым пятном вырисовывающуюся на небе.

— Дядя Фрол, я ить знаю, что это ваша троица покушалась на Ивана. Ты, дядя Тит и дядя Афанасий… Это вы подкинули моему отцу винтарь и сапоги!

— Брешешь, ничего мы не подкидывали! — крикнул Бородин.

— Твоя неправда, дядя Фрол! Себе-то хоть не врал бы!

— Это правда! Я не стрелял и ничего не подкидывал!

Невидимый собеседник рассмеялся.

— Вот это уж точно! Кишка у тебя тонка, дядя Фрол, чтоб стрелять в человека!.. Но ты помогал в этом своим дружкам…

— Чего тебе надобно от меня?

— Ты пойдешь в ГПУ и обо всем поведаешь его начальнику, — ответил голос.

— Я что, совсем глупой, что ль? Никуды я не пойду!

— Тогда я сама тебя туда приведу.

В голосе Фролу послышалась угроза. Он еще сильнее стал озираться, пытаясь обнаружить невидимого собеседника. Никого не было видно…

В тот вечер комары особенно сильно досаждали ему. Но сейчас творилось вообще что-то невообразимое. Создавалось ощущение, что эти паразиты слетелись сюда со всей окрестности. Тучи надоедливых насекомых кружились над ним, он то и дело давил этих кровососов, не прекращая озираться по сторонам в поисках Дарьи. Но девушки нигде не было видно, даже голос куда-то пропал.

И тут вся эта туча комаров напала на него. Насекомые густо облепили тело, забираясь даже под рубаху в поисках свободного места, чтобы можно было воткнуть свой хоботок и вволю напиться кровушки. Фрол ничего не видел, потому что не мог открыть глаз, так как паразиты сразу же лезли на глазные яблоки. Нечем было дышать, ноздри были забиты шевелящейся массой. Даже рот нельзя было открыть, так как эти кровососы сразу лезли туда, и ему приходилось отплевываться. Ужас заполнил все его сознание, им овладела паника. Фрол замахал руками, давя комаров десятками, сотнями, но место погибших сразу же занимали их собратья.

— Пойдешь в ГПУ? — услышал он знакомый голос.

— Иди к черту! — крикнул он, отплевываясь.

— Что ж, — вздохнула девушка, — ты сам напросился.

В очередной раз смахнув с лица комаров, Фрол вдруг увидел ее стоящей в нескольких шагах от него. Доведенный до полубезумного состояния, он разыскал на земле обрез, передернул затвор и выстрелил в ненавистную фигуру…

Человек зашатался и рухнул на колени. Сразу вдруг ярко вспыхнул костер, который погас перед разговором с Дарьей.

— Фрол, за что? — услышал он голос Демида.

Ушаков упал лицом вниз. Бородин бросил обрез и подбежал к свояку. Опустившись на колени, он перевернул его на спину. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что Демид мертв: пуля попала прямо в сердце. И комары куда-то подевались…

Фрол поднял лицо к небу и завыл по-звериному, с надрывом.

— Будь ты проклята, ведьма!

Ответом ему был тихий смех, как ветер прошелестевший над ним…

Титу Фролову этой ночью снились кошмары. Во сне к нему приходили сотрудники ГПУ, чтобы арестовать. Он убегал, отстреливался, его настигали и, в конце концов, убивали. Он умирал долго и мучительно. Просыпался в холодном поту, но как только закрывал глаза, все повторялось заново.

В какой-то из моментов этого бесконечного кошмара ему вдруг привиделась Дарья Гришина. Девушка стояла перед ним и, молча, глядела на него. Ее появление напугало его больше, чем сон об аресте. Где-то в глубине души жил страх, что она все-таки выдаст его. Отсюда, наверное, и этот ночной кошмар.

— Чего тебе надобно от меня!

Ему показалось, что он крикнул, но на самом деле губы лишь беззвучно шевелились.

— Сознайся, дядя Тит, ить это ты пытался убить Ивана!

— Сгинь, нечистая сила! — отмахнулся он от нее.

— Сознайся, пока за тебя это не сделали другие.

— Кто?

— К примеру, дядя Фрол.

— Ты, видать, совсем ополоумела, девка! Фрол никогда не сдаст меня!

В ответ Дарья рассмеялась.

— Сам увидишь!

И пропала.

Тит проснулся. В окошко кто-то отчаянно барабанил, спущенный на ночь с цепи пес во дворе заливался отчаянным лаем.

— Стучит что ль ктой-то? — встревожилась жена, тоже проснувшаяся от стука. — Тит, выглянь-ка, кого это нечистый принес в такую пору?

Фролов нехотя слез с кровати и пошел к окну, на всякий случай прихватив с собой наган, который всегда клал под подушку, когда ложился спать. Особенно после неудавшегося покушения на Вострякова…

Он приподнял занавеску, выглянул в окно и отпрянул. Ладони сразу вспотели, лоб покрылся холодной испариной. Из темноты на него смотрела ужасная, распухшая рожа.

— Тит, это я, Фрол, — услышал он знакомый голос.

Фролов пригляделся. Это действительно был Фрол Бородин, только изменившийся до неузнаваемости. Все лицо его распухло до такой степени, что от глаз остались одни маленькие щелки. Тит открыл окно и поинтересовался:

— Кто это тебя так?

— Комары, язви их в душу! — выругался Фрол. — Тит, выдь на-час, разговор до тебя есть.

Фролов закрыл окно, задернул занавеску и вернулся к кровати. Увидев, что он одевается, жена поинтересовалась:

— Ты куды?

— Спи, не твово ума дело! — довольно-таки грубо ответил ей Тит. — Скоро возвернусь.

Он вышел на улицу, где его поджидал Бородин.

— Ну, что стряслось? Чего спать не даешь?

— Беда, Титушка! — чуть не плача, ответил Фрол. — Ить я свояка свово завалил!

У Фролова все оборвалось внутри от нехорошего предчувствия.

— Погодь, давай-ка закурим, — предложил он Бородину, доставая кисет. — Успокойся и обскажи все по порядку…

Они скрутили по самокрутке и закурили. Фрол, сбиваясь и путаясь, рассказал о том, что произошло, не утаив ничего.

— Н-да! — только и смог сказать Тит. — И много ль вы с ним выжрали первача?

— Да порядочно, — ответил Фрол. — Только, Титушка, я ить не пьяный был!

Фролов поморщился. От Бородина несло таким перегаром, что в его слова верилось с трудом.

— Это ты бабе своей будешь рассказывать! Нажрался самогону, вот с пьяных глаз тебе и привиделась всякая чушь!

— Вот те крест! — Бородин перекрестился. — Гляжу, Дашка передо мной стоит. Я в нее из винтаря пальнул, а оно вишь, как получилось! Чего же теперича делать?

— Чего? — глаза Фролова недобро сузились. — Пойдем, покажешь…

На лодке Бородина они довольно-таки быстро добрались до места преступления. Костер уже прогорел и потух. Тело Демида лежало там же, где его оставил Фрол…

Фролов осмотрел труп и убедился, что человек — мертв. Он поднялся с корточек и повернулся к Бородину.

— Где винтарь?

— Да где-то тута должон быть, — ответил Фрол, не сводивший испытующего взгляда со своего дружка.

— Ищи, — приказал Тит.

В его голове бродили темные мысли. Он не доверял Бородину. Дарья была права: этот человек мог сдать их всех с потрохами. Уж его-то Тит хорошо знал. В том, что Бородина возьмут, у него не было сомнений. Кроме Фрола с Ушаковым на рыбалке никого не было…

Это натолкнуло его на одну мысль. Когда Бородин принес ему обрез, он уже знал, что делать…

— Вот, нашел, — сказал Фрол, отдавая ему оружие. — Что дале будем делать? Сховать бы надобно тело куда-нибудь…

Тит щелкнул затвором, досылая патрон в ствол, и направил обрез на Бородина. Тот смертельно побледнел, поняв, что тот собирается сделать.

— Титушка, ты чего удумал? Не надо!

— Ить ты выдашь нас, Фрол! — сказал Фролов, глядя на него.

— Нет, Титушка! — воскликнул тот в отчаянии. — Я буду нем, как рыба!

Фролов покачал головой.

— Я должон быть уверен, что ты никому не скажешь…

Поняв, что ему не удастся уговорить своего дружка, Фрол рухнул на колени и завыл по-звериному. Хлопнул одинокий выстрел, оборвавший этот рвущий душу вой…

X

Дарья явилась домой лишь под утро. Ужасно хотелось спать, но надо было работать. Она подоила коров, потом выгнала скотину пастись. Когда вернулась в дом, мать уже встала.

— Ты опять не ночевала дома, дочка? — спросила она, пытливо заглядывая Дарье в глаза.

— Так надо, мама, — ответила девушка, обнимая ее. — Поверь мне.

— Ох, дочка, гляди, как бы не было хуже…

Откуда ей было знать, что увидела Дарья в ту ночь в водной глади, гадая на будущее! Девушка поняла одно: если не предпринять решительных действий, их ожидало большое горе. И она нанесла удар…

— Дарьюшка, надо бы съездить в станицу, узнать, как там отец, — говорила ей тем временем мать. — Заодно и передашь ему поесть. На казенных-то харчах, поди, не больно-то разживешься.