Ей-то бы я прямо сейчас сказал про предложение Алдошина. Чтобы услышала от меня, а не от кого-то чужого. Но ей не до меня.
Насколько далеко она может пойти, чтобы выкачать из этого загадочного Журанкова все, что ей надо?
А, собственно, что ей от него надо?
Господи, какая чушь лезет в голову. Чушь и гадость. Стыдуха просто, срамотища. Кругом - сказка, а я - чем занимаюсь, спрашивается?
Почему я никогда не слышал даже эту фамилию? Журанков… А она вот слышала.
“Кто это там такой красивый?..”
Черт ее знает - влюбится еще в этого… Сердце красавицы склонно к измене. И вообще. Это у кого душа очень устала или, наоборот, не проснулась, от тех - да, от тех можно ожидать супружеской и всякой подобной верности. А у кого творческий потенциал бушует… Где потенциал - там и чувства пляшут, как море в шторм, непредсказуемо. Туда, сюда. Щупают мир. Потому что понять и осмыслить можно только то, чем очарован. За что переживаешь, как за себя; порой даже больше, чем за себя. А чувствам вслед - иногда ахнуть не успеваешь, что я, не знаю, что ли, - и мясо подтягивается. Поди-ка попробуй рявкнуть на него, совестью или там юриспруденцией поставить мясу предел - тут и чувства протухать начнут, из всего своего клокочущего разнообразия оставляя тебе лишь скуку и серую тюремную тесноту; и все бы ничего, но от этого творческая твоя способность куда-то загадочно испаряется, и однажды встаешь утром такой честный-честный, и совесть такая чистая-чистая, и обнаруживаешь, что не можешь выжать ни строки и в голове - ни единой новой мысли… И ничего не хочется.
Луна - и сортир.
Спокойной ночи, дорогой товарищ, сказал себе Корховой.
Я, брат, Родину люблю
Отчим достал.
Насчет равенства наций тереть - любимая ботва. Но при этом конкретно наши все корыстолюбцы и жестокие преступники, а ихние все бескорыстные правдоискатели и беззащитные гуманисты. Кто за русских - тот красно-коричневый реваншист, кто против - тот восстанавливает справедливость, поруганную тоталитаризмом и террором. Русского на работу не взяли - правильно, тупой. Черного не взяли - фашизм. Наших в какой-нибудь бывшей братской республике порезали - ах-ах, людей, конечно, жаль, но вообще-то несчастных бандитов вполне можно понять, мы перед ними пять веков виноваты и не каемся, носы задираем, не признаем в них равных себе и норовим в колонию превратить. У нас кого-нибудь из гастарбайтеров порезали - о звери, о эсэсовцы! Нашим кричат: “Чемодан-вокзал-Россия!” - и вышвыривают из домов - правильно, у нас есть собственная страна, а если мы не хотим на Родину, значит, во-первых, она уродская, и мы сами это чуем, а во-вторых, если уж тебе лучше в чужой стране, так забудь о том, что ты русский, становись, как те. У нас кого-то из нелегалов депортировали назад - какая жестокость, какое надругательство над правами человека, он виноват лишь в том, что хотел жить там, где ему хочется, и так, как ему хочется!
Ну чисто больной на всю голову.
И, главное, в нашей же стране за это в бабках просто купается. Во всяком случае - сравнительно. У пацанов из класса родители, если кто на заводе или в институте каком - так ведь заплата на заплате, чирики считают.
Года три назад, может, даже два - трудно сказать, когда глаза начали открываться, - Вовка этого еще не понимал. В детстве все воспринимается как единственно нормальное. Только чувствовал, что скучно. И мама стала какая-то скучная. Раньше - он помнил смутно и с каждым годом, жаль, все смутнее - они с батькой по вечерам болтали о том о сем, обо всем; смеялись, стихи даже читали, Вовке особенно нравилось про бегуна… теперь уж и не вспомнить ни слова - типа про бегуна, и все. Сейчас она с отчимом если и разговаривает, то как-то все время по делу. Что купить, куда поехать, с кем встретиться… Повестка дня, а не разговор. Бюджет в третьем чтении.
А то еще придут какие-нибудь его коллеги или, ваще шмуздец, иностранцы из цивилизованных стран. Почему это в дикой России до сих пор пидоросня и прочая дрянь не в чести? Отклонения от нормы надо пропагандировать как можно шире, чтобы извращенцев не третировали, а уважали. Норма есть торжество серости, норма есть питательная среда тоталитаризма. Уважительное отношение к сексуальным меньшинствам - главный признак цивилизованности общества…
Ага. Через улицу напротив школы дом гниет, три года назад признали аварийным, назначили к сносу, да так и забыли, вода из кранов не течет, люди на цыпочках ходят - боятся вместе с полом к соседям рухнуть; а в подвале чуть не полсотни пацанов и девок бездомных ютятся с крысаками в обнимку, уже и говорить разучились почти. Каждый день со стариками на помойках дерутся - за объедки. Это нормально. А вот если пидорам не лизать - мало цивилизации, Европа не полюбит.
А почему наркотики до сих пор не разрешены? Это же вопиющее нарушение прав человека! Это только усугубляет скрытую наркоманию!
О, сокрушался в ответ Валенсий, я и сам предпочел бы, чтобы Россия была маленькой страной, ведь жить в стране размером с Люксембург не в пример приятнее, у нее просто в принципе не может быть наших имперских амбиций, столь губительных для свобод… И это взрослый? А спроси его: ну, ладно, хорошо, выстрижем вокруг Москвы Люксембург, а вся остальная земля кому достанется? И кто на ней будет заправлять? Оккупационные власти, кейфор очередной? И что там будет с нашими? Как в Чуркистанах - начнут из домов вышвыривать. Гуманист хренов… Умным себя считает. Чисто маньяк.
Ну да, скажи попробуй - он и так чуть что вспоминает какую-то карательную психиатрию. При коммуняках, говорит, чуть кто начинал думать не как положено - его сразу сажали в психушку и там мучили, а диагноз ставили: патологическая ненависть к Советской власти. Сначала Вовка тех, кого этак вот лечили принудительно - жалел, а потом и сам не заметил, как ему от бесконечных отчимовых сетований и самому стало закрадываться: нет, ну ведь, похоже, и впрямь маньяки.
И, главное, сами-то они диагнозы всем ставят - только держись! Иван Грозный - садист, Ленин - циклотимик какой-то, Сталин - параноик… Только они сами - на все шары нормальные.
Ох, они бы всех несогласных не то что пересажали, а просто в землю бы вогнали по ноздри, видно же: чуть им кто слово против - тот с ходу фашист, и говорить с ним не о чем, с дикарем, в резервацию его.
Для них, кто на бабки не подсел, - тот и псих, и по нему дурка плачет.
В итоге отчимовых и вообще демократических охов и ахов картина рисовалась на самом деле такая. Была замечательная, могучая, добрая и бескорыстная страна - Советский Союз. Вроде Атлантиды. Лучше ее в мире нет и не было. На нее ополчились со всего мира торгаши. Советская власть - жаль, Вовка ее не застал - была последней на планете властью в интересах народа. Настоящего народа, который страну создал и держал, а не разжиревшего жулья и пришлой шелупони. Пустите нас в домик одну лапку погреть… Ой, пустите нас в домик все лапки погреть… Ой, да это ж наш домик! Ой, да это ж сразу много независимых домиков, и все наши!
Жулье и шелупонь общими усилиями страну и развалили. Потому теперь и несут ее по всем кочкам при всяком удобном случае, чтобы их почитали героями и не задумывались: а зачем, собственно? То там было не так, это не этак… Кто круче всех Союз обгадит - тому самый крутой гонорар.
И ведь интересно, с пацанами из класса с кем ни поговоришь - того же мнения. Ну, с мелкими вариантами. Если, конечно, человек вообще о чем-то задумывается, кроме как про пиво и телок, или на чем-то конкретном не съехал: на байках типа, или на гробах трахаться, или на каком-нибудь экстриме; у тех вообще любимое словцо “забей”.
А теперь уже ничего не вернешь, не поправишь.
Взросляки все либо порушили, либо продали. И в открытую друг перед другом похваляются, как они это ловко и, блин, не без выгоды провернули.
Вообще-то Вовка одно время начал подозревать, что ему просто мозгов не хватает - разобраться во всех этих взрослых безумствах. Кто от души, а кто врет за бабло. Тайком от отчима он - чтоб тот не начал еще и советы советовать, что именно прочесть и к какому сроку, - попробовал несколько книжек полистать из огромной отчимовой библиотеки.
Так просто смех. Книжек - полон самосвал, а будто одним человеком писано.
Коварные православные византийцы были многовековой реакционной угрозой для всей прогрессивно развивающейся Европы, а как византийцев снесли чурки, так эта ужасная функция перешла к коварным православным московитам.
Темный Александр Невский, вместо того чтобы подчиниться тевтонскому ордену и воспринять культуру, свободу, демократию и католицизм, на тевтонов напал, а перед дикими татарами с восторгом встал рачком.
Европейцы нам по врожденной своей заботливости Лжедмитрия посадили - доброго, честного, справедливого, наивного, как все замечательные люди; он всех прощал и всем хотел только добра. Он вместе с Польшей старался, чтобы мы вошли в европейский дом. А мы, уроды, Лжедмитрием из пушки стрельнули.
Умный и принципиальный Петр Третий прямо сказал, что править такой мерзкой страной ему зазорно и лучше бы ее просто прекратить, чтоб не мучилась. А Екатерина с любовниками его вместо этого убила, и начала грозить Европе, и Крым отняла у Украины. Или у кого-то там… Отняла, в общем.
Уж казалось бы - взял дюдик почитать с дальней полки. Дюдик! Отдохнуть! Не такой уж старый - девяносто пятого года издания. Валенсий вечно долбит, что тогда был наивысший расцвет демократии в России.
Ага. В Буденновске.
Так даже в дюдике про то, как убить президента, послесловие этой… как ее… Новодворской. Блин, черным по белому, без зазрения совести: косную, отупевшую, отсталую страну надо подвергнуть вивисекции, а лишних, нежизнеспособных вне социализма, убрать! Или: народ запросто может демократически избрать чуму или холеру, но это не означает легитимности избранной власти, а лишь свидетельствует о слабоумии избирателей. Или вот, слово в слово: замызганное и зачуханное, забубенное большинство вынесет любую тиранию за миску баланды и пайку ради того, чтобы никто другой, на него не похожий (умный, сильный, свободный), не имел “Тойоты”, виллы и честно купленной икры…
Блин, ну не въехать: если большинство - это слабоумное быдло (то есть опять же психи, без этой лайбы никуда) и оно всегда не право, то что такое тогда ихняя демократия, про которую они же всю плешь проели? Получается: диктатура горстки тех, кто продался, и террор против всех остальных, кто не успел честно (ха-ха!) купить виллу с икрой?
Больше Вовка и не стал время изводить на отчимовы залежи премудрости.
Надо же столько места в доме занять под бумажный хлам! Одной книжки бы хватило, даже одной страницы: русские - говно. Повесил бы как слоган на стену в кабинете и пялился б неотрывно с утра до вечера, весь свой напряженный, на пределе могучего интеллекта, рабочий день.
И притом гордится, что он - крутой антифашист!
Ну не дурдом?
Потолкался Вовка потом у лотков, лотки-то ломятся. Понятно, что Валенсий макулатуру по себе подбирал: он же умный, а зачем умному читать тех, кто с ним не согласен; это ж только дураки, не имеющие собственных убеждений, считают своим долгом с разными точками зрения знакомиться. Но ведь на лотках-то всякое можно найти.
Да, но поди-ка узнай заранее, что под какой обложкой спрятано. Купишь - а вдруг там в сотый раз про то, что злые русские на всех напали и поработили? Так у нас такого и без шопинга полна жопа огурцов.
Словом, Вовка бы просто пропал, если бы не познакомился с одним человеком. Тот, наверное, к нему присматривался, как он у лотков-то изо дня в день рыщет и ни на что решиться не может, - и началось с книг. Вот это действительно были книги!
Уже первая Вовку покорила - и определила его путь, он тогда был уверен, навсегда.
“Сейчас детей гноят в скучных школах, снабжая их мозги и память насильно на хер не нужной никому пылью. Образование станет коротким и будет иным. Мальчиков и девочек будут учить стрелять из гранатометов, прыгать с вертолетов, осаждать деревни и города, понимать красоту синей степи и рыжих гор. И всю мерзость бетонных бараков в снегах, мерзость московских спальных районов”.
Это было бы весело! Как это было бы, блин, весело!
“Никаких алгебр, тригонометрий, математик, физик и других отвлеченных, никогда не пригождающихся дисциплин преподавать детям не будем. Для хранения и передачи подобных отвлеченных знаний существуют ученые, это их работа. Ученых будет немного, и специальные знания будут ограничены несколькими небольшими высшими учебными заведениями”.
Ну, таких ученых, как историки из отчимовой библиотеки, и впрямь бы в дурку, большего они не стоят. Паразиты.
“Семья - липкая, теплая навозная жижа. Семья, как чахотка, ослабляет человека, изнуряет своей картошкой с котлетами, своей бессильной беспомощностью. Хочется, чтоб отец был героем: чемпионом по боксу, революционером, генералом разведки, боевиком, ну, бандитом даже… Детям не за что уважать своих родителей (“черепа” - красочно и точно называют их панки). В книгах и фильмах есть храбрые крутые герои. Были в начале века национал-социалисты, фашисты и большевики, они покорили вначале свои страны, а позднее и чужие. Они шли стройными рядами, красивые, в барабанном бое и шелесте знамен, молодые, и земля ложилась под них, как женщина, радостно…”
Храбрые, крутые, стройные, красивые…. Вовке казалось, что он это же самое уже читал недавно, чуть-чуть другими словами. Умные, сильные, свободные… Но было уж не вспомнить где.
Редко когда Вовка запоминал фамилии авторов: какого хрена забивать память; запомнить бы хоть суть того, что написано. Но вот здесь уж и стараться не надо было, память сама всосала, как губка: Лимонов…
Впрочем, тот парень, с которым Вовка познакомился на книжках, был не из нацболов. Славомир - так его звали, и был он всего-то лет на пять старше Вовки - объяснил, что Лимон и сам уже ссучился: то ли в маразм впал с годами, то ли его чурки купили. Возлюбил, сказал Славомир, исламских прихвостней жидовни и сидит в одних президиумах то с мусликами, то с какой-нибудь валютной Хакамадой… Ну? А ты что, не знал, что ислам, как и христианство, произошел от того же иудаизма и все это один и тот же сатанизм против русских богов? Вот и Лимон купился на жидовский лохотрон. Наперсточников помнишь? Так это тоже как три наперстка: под каким шарик? А ни под каким! Бдительность поэтому должна быть - ого-го! Нацболы - рекламная параша, часть путинской системы, чтобы было кем обывателей и заезжих обсешников пугать. А у нас своя команда. Небольшая. Зато прямого действия.
Сложен мир. И очень быстр. Просто-то разобраться трудно, а тут еще надо УСПЕВАТЬ разбираться! Мир тебе вводные подкидывает каждый день - а ты только хлебалом щелкаешь…
Теперь шмуздец настал щелчкам хлебалом. Все сделалось ясно.
Конечно, Валенсию Вовка ничего не говорил. Пошел он на хрен, урод, американская подтирка. Да и маме… Ну о чем с мамой говорить? Не простыл, не пьешь, не куришь - она и счастлива, а других тем для нее просто нет.
Не станешь же маме втолковывать, что пить и курить - это так же вредно, как еврейку или мусульманку трахнуть. Маму ж кондратий хватит.
А мусульманку или еврейку, между прочим, трахнуть - так же вредно, как пить и курить. Вовка это только недавно узнал, от новых друзей. Какие-то там сложные процессы в организме начинаются, гены как-то так перепутываются, что иммунитет слабеет, будто от СПИДа. Вовке трудно было представить, чтобы гены могли от одной палки сразу перепутаться: смолоду у него о генах и генетике совсем иные были представления… Но век живи - век учись. После того, как астрономы совершенно точно по затмениям доказали, что ни Греции с Римом, ни тем более всякого там Китая вовсе не было, а все это в Европе триста лет назад иезуиты и масоны насочиняли, чтобы доказать: русские вовсе не самая древняя и не самая мудрая нация на земле - так уже всему можно поверить, и про гены тоже.
А в школах так и учат до сих пор: Афины, мол, Спарта… Да еще и оценки ставят! Хорошо ли масонскую брехню вызубрил?
Нельзя сказать, чтобы Вовка был в полном восторге от новых товарищей. Те тоже с тараканами. Русских хотят спасти - а сами от Гитлера тащатся, а между прочим, он русских сгноить всех хотел. На самом-то деле, если бы Гитлер Вовке где-нибудь встретился, Вовка бы усатую сволочь придушил.
Да и эти их боевые тренировки и посвящения - гордо и смело всемером на одного… Не по-людски.
Но лучше-то нет! И что-то ж делать надо! Не стоять же на углу, раздавая листовки “Читай „лимонку“!” И уж не мусор же убирать, как малахольные “Наши”! Подумаешь, мусор. Его назавтра все равно опять накидают, вдвойне против убранного, да еще с удовольствием: вот, мол, дураки за нами подгребли, а мы, умные, опять… Не срач надо собирать, а руки ломать тем, кто где жрет, там и срет. И уж простите, братья, невзирая на национальность. Вот тогда подействует.
А отчим знай себе кудахчет: ах-ах, кровавые спецслужбы опять без суда и следствия убили в горном лесу чеченского патриота арабского происхождения! Ах-ах, опять беззаконная чиновничья атака на крупный бизнес! Ах-ах, народ это все одобряет! В стране скоро не останется ни одного мыслящего человека! Русский фашизм поднимает голову! Без всенародного покаяния опасность коричневой чумы никогда не будет преодолена!
А мама знай себе заботится: ты не голодный? Ох, опять где-то рукав порвал… Хочешь конфетку? Твои любимые, с вишенкой!
Однажды после политзанятия младший воевода Розмысл подозвал к себе Вовку.
– Хайль, старший брат.
– Хайль, брат послушник Володимир…
Вовку они тут не переименовали, только из Владимира Володимиром сделали на древнеславянский манер. Предварительно - на время послушания, потом дадут уже имя окончательное, языческое. А был бы он какой-нибудь Борис, сразу бы стал, например, Бориславом, чтобы с Борухом еврейским не было ни малейшей связи.
– Я с удовольствием слежу за тобой и твоими успехами, брат послушник. Ты - леп.
– Служу России, старший брат.
– Два малых посвящения ты прошел, нонича предстоит тебе третье. Последнее и главное, только для тех, кому суждена большая и широкая дорога.
Сердце подпрыгнуло, будто его огрели хлыстом; во рту стало сухо.
Розмысл сунулся в ящик своего стола и вынул пистолет. Протянул его Вовке. Вовка благоговейно взял. Настоящий.
Тяжелый. Жесткий. С гравировкой: надпись “Слава России” и руническая свастика, наша, русская.
Пальцы не дрожали. Хорошо.
Кажется, наконец - дело.
На тренировках он уже работал с ПМ и научился неплохо с ним управляться, даже вполне ловко. Лепо, так сказать.
– Здесь только два патрона, - сказал младший воевода. - Хватило бы и одного, не на бой кровавый я посылаю тебя, но… На всякий случай. Ибо говорят в народе: на грех и курица пернет. А народ зря не скажет, всякое случается… Дело тебе предстоит ответственное. Есть человек, жидовский прихвостень вдвойне. Был мусульманин, крестился в православие. Проповедует. Надо поведать ему, что не ждет его на сем пути удача. И немного попугать, коли начнет артачиться. Выстрелить ему под ноги, например… Или в ноги. Но крови я не требую, не нужна кровь пока. Главное, чтобы понял он: мы бдим и воли ему не дадим.
– А он кто? - не выдержал Вовка.
Младший воевода погрозил ему пальцем.
– Все-то знать тебе надо, - с мягкой укоризной проговорил он. - А зачем? Что за разница тебе? Чурка он. Понял?
– Понял, - нехотя ответил Вовка.
– Вот этот брат пойдет с тобою и укажет врага, - сказал Розмысл.
Рядом с Розмыслом стоял, чуть улыбаясь, мужик лет двадцати пяти. Вовка знал его в лицо: тот был при старшем воеводе то ли порученцем, то ли советником, а то ли и тем, и другим сразу. Появлялся редко. Звали - Ярополк. До сей поры Вовка с ним не контачил, а каков он в деле - не знал. Но воеводе виднее.
Кому-то ж надо в жизни верить.
Уж не отчиму же.
Лебединая песнь соловья
– Вы, пожалуйста, - сказал человек на сцене. Он был невысок, худ, жилист и совершенно сед, с обветренным, коричневым лицом и держался, одиноко сидя за столом с микрофонами, очень прямо. Так классные наездники держатся в седле, небрежно и уверенно придерживая поводья одной рукой.
Вскочил молодой, до высокомерия уверенный в себе мужичок. Прежде, подумал Корховой, в таких безошибочно узнавали комсомольских руководителей среднего звена; теперь столь же безошибочно узнают среднего пошиба менеджеров.
Впрочем, Корховой был в очень дурном расположении духа и оттого язвителен не в меру. Жизнь повернулась к нему жирным задним фасадом.
– А не кажется ли вам, не уважаемый мной господин Шигабутдинов, что жевать сопли с сахаром, как вы в своих книжках, - удел тех, кто заблудился между СССР и современностью? Наше время - время успеха, и тем, кто живет в своем времени, все это не нужно и совершенно не интересно.
– Готов с вами согласиться, молодой человек, - не задумываясь, ответил седой на сцене; глаза его стали колючими и беспощадными. - Еще Екклесиаст советовал в дни радости веселиться и только в дни печали - размышлять. Боюсь, однако, в одном мы с вами не сойдемся - в определении того, что есть успех.
Молодой хозяйчик был полон победоносного задора и не собирался отступать.
– И опять же ваше поколение нагородило тут сложностей на пустом месте. На самом деле все очень просто. Успех измеряется чисто количественными характеристиками. Больше денег, больше автомобилей, больше комфорта, больше электроэнергии, больше площади жилья… Чем больше всего - тем больше успех.
– То есть больше сгоревшей нефти, вырубленных лесов, сожженного кислорода, отравленной воды… Ведь так? Значит, получается, чем успешнее человек в вашем понимании - тем успешнее он превращает землю в пустыню и лишает ее будущего.
– Это все демагогия завистливых неудачников.
– Был еще один очень завистливый неудачник. Он учил: что проку тому, кто приобретет весь мир, а душе своей повредит?
– Это вы про Христа, что ли? - запальчиво и, как показалось Корховому, с подчеркнутым презрением уточнил хозяйчик жизни. - Забодали уже религией… Да если бы у него руки не из задницы росли, он бы стал нормальным плотником, как отец. И не пришлось бы зарабатывать на хлеб, изрекая благоглупости.
Провокатор, подумал Корховой. Эпатирует нарочно. Но, как видно, от души.
– И мы молились бы на рубанок, - спокойно ответил седой на сцене.
– Уж лучше на рубанок, чем на орудие казни. Рубанок, по крайней мере, символ труда.
– Труд, конечно, почетное дело, - согласился седой на сцене, - но иногда, молодой человек, встает вопрос о целях труда. Что ты делаешь своим рубанком - дом, гроб, приклад для винтовки? И вот когда заходит разговор о целях, тут без жевания сахарных соплей, как вы выразились, никак не обойтись.
– Это вам не обойтись. А все опять-таки очень просто: цель труда - увеличение личного благосостояния. Когда все будут работать и добиваться успеха - тогда-то всем и станет хорошо.
Зал, заскучав от этой схватки, начал урчать, как голодный желудок: сперва украдкой, затем в своем праве. Седой не обращал на ропот внимания, хозяйчик - тем более. Он теперь просто не мог уступить, слишком далеко все зашло.
– Изготовители взрывчатых веществ действительно могут сильно поднять свое благосостояние, продавая продукцию труда террористам, - но как бы их самих не зацепило взрывами.
– Просто надо тщательней выбирать покупателей.
– По каким критериям?
– Ну… э…
– У вас получается - исключительно по критерию цены. Но убийцы и грабители в этом смысле всегда будут самыми выгодными покупателями, потому что деньги даются им легче и они в состоянии предлагать лучшую цену. Тогда, если все пойдет по-вашему, скоро получится, что все люди труда станут трудиться исключительно на преступников.
– Это софистика! - крикнул хозяйчик.
– Ну, разумеется. Все то софистика, чего не понимает Митрофанушка… Садитесь, наша пикировка уже надоела почтенной публике.
Не сказать, что зал Центрального Дома литераторов был переполнен. Прошли те времена, когда вольнодумные беллетристы собирали стадионы - но по нынешним меркам народа подтянулось на редкость немало. Действительно, интересный мужик, с уважением констатировал Корховой уже в третий или даже четвертый раз. Вот в ком чувствуется сила преодолевать превратности судьбы. Вот с кого брать пример…
Зная биографию Шигабутдинова, невольно хотелось спеть песенку Бекаса из советского кинохита про резидента. “Надышался я пылью заморских дорог, где не пахли цветы, не блестела луна…” В конце Совдепа писатель Шигабутдинов, уже тогда известный на Западе, а рикошетом от Запада - и на родине, сел как татарский националист. В начале девяностых вышел и, ошпаренный, стремглав свалил за кордон, как обожженную руку отдернул. За кордоном ему, однако, тоже не прилегло. Надышавшись европейской пылью, принял православие, стал из нормального Юнуса Мустафовича умопомрачительным Прохором Мустафовичем и вот вернулся. И все это время продолжал писать - умно, хлестко, поэтично… Несколько элитарно, конечно, - ну так не сериалы ж ему было наяривать при его-то неуемной неспособности быть таким, как надо. Носились с ним в Европах поначалу, ясное дело, как с писаной торбой, потом помаленьку перестали. После его последней вышедшей в Париже книги флегматичные тамошние интеллектуалы просто-таки перестали его замечать, а интеллектуалы темпераментные принялись наперебой обвинять в том, что он продался Кремлю.
А он был искренним. Корховой с удовольствием читал практически все его книги и статьи - и это чувствовал. Он был искренним и когда шел в лагерь за то, что русские поработили и растлили его многострадальный народ и расхитили его природные богатства, и когда из Англии срывался оттого, что Россия - светоч современности, оплот дружбы народов и взаимопроникновения культур, и за ней будущее, и надо успеть ей об этом сказать, пока она не потеряла под натиском Запада понимания своей роли.
Этот по-настоящему свободный человек жил по совести и потому шел сквозь все тяготы, как вода сквозь марлю. И без малейшей оглядки на дядю. И на тетю; наверное, потому и не женился - чтобы не подвергать никого, кроме себя, превратностям… И не унывал, несмотря ни на что. Лагерь? О, как интересно! Уайт-холл? Тоже ничего!
А над Корховым судьба посмеялась.
Он, кому первому было сделано удивительное, звездное предложение участвовать в программе “Журналист в космосе”, он, благодаря чьему ходатайству и посредничеству то же предложение наутро получили Фомичев и Наташка, он, здоровяк, русский богатырь, оказался непригоден по здоровью! Его отбраковали с ходу, да как! Как унизительно!
Даже рассказать, в сущности, никому нельзя!
“Вы, наверное, очень много пьете… - обескураженно проговорил врач. И затем, вероятно, чтобы как-то смягчить слишком резко прозвучавшую формулировку, поправился неубедительно: - Или, возможно, раньше пили…”
Вот тебе, бабушка, и реликтовое излучение, вот тебе разом Новые и Сверхновые, белые карлики и голубые гиганты. Красное пятно и Крабовидная туманность. Астероиды и гуманоиды в одном флаконе!
В сухом остатке: Фомичев и Наташка успешно прошли предварительный отбор и, того гляди, официально отъедут в Звездный на тренировки, а он - ку-ку, Мария! Сиди в Москве, пиши вприглядку!
Издевательство.
Зачем тебе теперь мышцы, зачем рост и косая сажень плеч, Корховой?
Тем более - он почти сразу понял, что такой расклад, вдобавок ко всему, надежнейшим образом обеспечит полный и долгий отрыв от него Наташки. А свято место пусто не бывает. Просто, как вымя: отсутствующий не имеет шансов. К тому же этот красивый и беззащитный гений Журанков наверняка окажется где-нибудь от нее поблизости просто по службе - и, хотя пока никакого криминала между ними Корховому выявить не удалось, понятно было, что тот на Наташку некое впечатление произвел; а - лиха беда - начало…
И теперь Корховой смотрел на небольшого, но замешанного на редкость густо-седого человека, закаленного прожитой согласно собственным убеждениям жизнью до твердости стального стержня, и думал: ну, ничего.
А в душе свербело: да, но татарин-то, потомок Чингисхана самодостаточный, в тюрьму шел за убеждения, а за что на земную тюрьму обречен я?
За лишнюю рюмку, ни хрена себе, пельмешечка! Анекдот же!!!
И Наташки нет рядом. Полный мрак.
– Вы, пожалуйста, - сказал Шигабутдинов со сцены.
Поднялся молодой парень и вдруг неожиданно густым басом сообщил всему залу:
– Бисмилла иррахман иррахим!
Корховой от неожиданности слегка дернулся в кресле - и, вероятно, не он один. То, что многими людьми все делается и говорится во имя Аллаха милостивого и милосердного, давно не новость для любого россиянина, но, когда это публично и этак вот атакующе заявляет очевидно русский юнец, невольно закрадывается мысль о демонстрации.
Шигабутдинов, не растерявшись ни на миг, что-то очень ладно ответил нараспев то ли по-арабски, то ли по-татарски - Корховой не понял, разумеется, и даже не смог бы воспроизвести. Судя по на миг поплывшему лицу парня, он тоже. Но неофит не дал себя смутить, он явно шел на важное дело, хотя главное, судя по всему, уже объявил: он не одинок в этом мире, как, может быть, кто-то мог подумать; с ним, за ним - вся умма.
– Вы, этнический мусульманин, - на вполне аутентичном русском наречии непримиримо начал юнец, - никогда, судя по вашим произведениям, не были одухотворены религиозными вопросами. И вдруг непосредственно перед возвращением в Россию вы принимаете православие. Несомненно, это сделано вами не столько по велению вашего внутреннего имама, сколько по политическим, я бы даже рискнул предположить - патриотическим соображениям. В связи с этим у меня два вопроса. Первый: был ли это чисто рациональный, конформистский выбор, или вы и впрямь обрели некий духовный мистический опыт, толкнувший вас в объятия рясофоров? И второй: как вы полагаете - может ли гражданин России из патриотических соображений принять ислам? Благодарю вас.
