Наши звезды: звезда Полынь (журнальный вариант)

      – Нет, - сказал Вовка. - Ты легкая. Не завтракала, наверно.
      Он хотел пошутить, чтобы еще немножко ее развлечь, но она оскорбилась:
      – Как не завтракала? Завтракала!
      – А если даже и устану- мне полезно.
      – Почему?
      – Хорошая физподготовка.
      – Ты спортсмен?
      – Нет.
      – Хочешь в армию?
      – Позовут, так пойду, но…
      – А, поняла! - сказала она. - У вас в фашистском уставе сказано, что в здоровом теле - здоровый дух.
      – Дура, - сказал он.
      Некоторое время она молчала. Ее дыхание обиженно участилось и горячо щекотало ему шею сзади.
      – Прости, - неловко пробормотал он. - Я же сам тебе… Прости. Я в космос хочу. Знаешь, сколько весит скафандр для выхода в открытый космос?
      – Сколько? - заинтересованно спросила она как ни в чем не бывало.
      Он и сам не знал.
      – Много, - сказал он. - Больше тебя.
      Первый поворот… Километр прошли.
      – А зуб даю, - сказала она, - пока ты сюда не приехал, про космос и не думал.
      – Точно, - подтвердил он.
      – Тут место такое. У нас мальчишки в классе как с ума посходили. Все хотят кто на Луну, кто на Марс. Просто смешно. Таблицу умножения друг у друга выясняют, но болтают с умным видом про апогей и перигей. Я у одного спрашиваю: а что выше - перигей или апогей? Молчит, моргает… Я у другого… Только третий вспомнил.
      И я на них похож, подумал Вовка. Надо будет посмотреть, сколько весит скафандр.
      – Ты в каком классе? - спросил он.
      – Ты молчи, - заботливо ответила она. - Береги дыхание. А я буду тебя развлекать разговорами.
      Он скорчил рожу типа “фу ты, ну ты” - но видеть этого она не могла.
      – Я вот не понимаю: а зачем, собственно, этот космос?
      – То есть как? - удивился он.
      – Нет, конечно, интересно. Вот как я сюда забрела. Идешь, идешь, и хочется все дальше и дальше. Но ведь это просто идешь. Ни денег не надо, ни ракету строить… А такое сложное дело должно быть для чего-то очень нужного. Вот был в России философ Федоров. Он странный, я его поэтому люблю. Только читать ломает, у него такой язык… Жутики. Он был совершенно религиозный человек, но сам этого не понимал и хотел, чтобы все, что в религии обещано, было прямо тут. Он в науку верил, как в Бога. Если наука чего захочет, сказал он, то обязательно это сможет. А что самое важное для людей? Не бояться смерти. Поэтому надо воскресить всех, кто умер. Не дожидаться Страшного суда, когда Бог воскресит, а научиться самим. И будет рай. Федоров это называл: воскрешение отцов. Тогда встает вопрос: а куда же расселить такую прорву народу? Земли не хватит. И вот Циолковский, между прочим, его почти что ученик, сказал: в космос. Там места бесконечно много. И начал придумывать ракету. Вот ради такой цели - это я понимаю…
      Вовка, втянувшись в ритм, с неторопливой размеренностью отпихивал то правую, то левую лыжню, и те будто сами несли его, как несет пловца, накатывая волна за волной, безветренная морская зыбь. Голова была свободна для беседы - но Вовка ушам своим не верил. Слушать детский голосок, произносивший все это, было противоестественно. Как если бы маленькая золотая рыбка в аквариуме, подплыв к стеклу, вместо беззвучного и бессмысленного шлепанья губами открыла ротишко и зычно выдала из-под воды оперную арию.
      – Слушай, а ты правда еврейка?
      – А что? Думаешь, я так шучу?
      – Нет, просто… - он не знал, что сказать, потом нашелся: - Не похожа. У тебя нос скорей картошкой, чем клювом…
      – Еще вытянется, - кровожадно пообещала она.
      – Да ну тебя. Я серьезно спрашиваю…
      – А если серьезно - то наполовину. Папа русский. По фашистским понятиям - самый криминальный вариант.
      – Понятно… - хмуро проговорил он.
      – Но ты знаешь, я про все эти национальные дела вспоминаю, только когда слышу, что жидов ругают.
      Он помолчал, потом не выдержал:
      – А когда русских?
      – Ну, знаешь, - возмутилась она, - смотря за что.
      – Вот то-то и оно, - сказал он, поразмыслив.
      – Что?
      – Что когда евреев несут по кочкам, ты сразу вспоминаешь, что еврейка. И сразу: а-а-а! наших бьют! А когда русских - то не вспоминаешь, что русская. Тут, мол, за дело ругают, справедливо. А тут, пожалуй, перехватили… Но за живое не берет. Правильно я понял?
      Она долго молчала. Он метров полтораста успел отмахать и уже почти уверился, что опять ее обидел, но она задумчиво призналась:
      – Даже в голову никогда не приходило посмотреть так.
      Он засмеялся.
      – Ты чего? - удивилась она.
      – Прости, но… Не удержался. Как ты мне про Федорова-то…
      – А Федоров чем тебе не угодил?
      – Да не в том дело… У нас прям как в листовке. Евреи едут на шее русского народа и его же учат русской культуре.
      Некоторое время она озадаченно молчала. А его зудяще тянуло говорить с нею именно об этом. Она казалась живым опровержением всех мерзостей, и ему невтерпеж было опровергать их ею снова и снова. Бескомпромиссно, в лоб.
      – Ну, поучи ты меня, - попросила она.
      Он порылся в памяти, пытаясь сообразить, чему бы такому мог научить ее. Федоров… Воскрешение отцов, блин, Страшный суд… Плохо дело, подумал он.
      – И вообще, знаешь, я к тебе на спину не просилась, - сказала она.
      Тогда он понял, что она все-таки опять обиделась, только старается не подать виду. А его будто черт какой-то бодал.
      – Именно, - сказал он. - Там и про это сказано. Русские, мол, всемирно отзывчивые. Сами себя по доброте душевной предлагают в ярмо. Мы ж богатыри, у нас, мол, сил на всех хватит. А остальные уже к этому привыкли и не только благодарности не испытывают, но относятся как к должному. И если русские их на плечи не сажают, а говорят: идите своими ногами, в ответ тут же в крик: как это - своими ногами? Это же притеснение по национальному признаку! Русские хотят нас поработить и истребить!
      – Знаешь, это то же самое, что верить, будто панночка взаправду на Хоме летала, - непонятно, но очень сухо сказала она. - Тебе надо прочитать речь Достоевского, где он ввел понятие всемирной отзывчивости русских. Сравнишь.
      Он только головой покачал.
      На сей раз они молчали долго. Тянулся, пожалуй, уже пятый километр; Вовка начал уставать.
      – Ты не устала висеть-то? - чуть принужденно спросил он: очень трудно возобновлять разговор с тем, кого ты явно обидел.
      – Нет, - односложно отозвалась она.
      Конечно, устала. Руки затекли, конечно. Приподняты, пережаты, кровь отлила… Он постарался покрепче подхватить ее под коленки. Спустить ее наземь и дать отдохнуть? Нет, нельзя, холодно.
      – Расскажи еще что-нибудь, - попросил он.
      – А я как раз думала об этом, - призналась она. - Только не знала, как предложить. Мне показалось, ты обиделся.
      У него точно гора с плеч свалилась.
      – А ну, - сказал он, непроизвольно улыбнувшись до ушей, - давай развлекай меня разговорами.
      – Сейчас, - с готовностью отозвалась она. - Но ты, пожалуйста, не смейся.
      – Почему? - удивился он.
      – А потому, что… Потому что я стесняюсь, - честно сообщила она. - Ладно, если захочешь - смейся. Это опять про космос… Тут правда место такое. И звезды. В Москве я никогда столько звезд не видела. Я недавно как уставилась на них - так даже сразу стих придумала.
      Это его добило.
      – Ты еще и стихи пишешь?
      – Первый раз, - утешила она. - Хочешь, прочитаю?
      – Еще бы! - ответил он без колебаний.
      Она немножко помолчала, набираясь смелости. И сказала:
      – Млечный Путь, а Млечный Путь! Уведи куда-нибудь.
      Это очень странно прозвучало. Доверчиво и мягко, будто фитюлька обращалась с незамысловатой просьбой к родному человеку. Или к человеку, от которого ждет только добра.
      “Мальчик, а мальчик…” - вспомнил Вовка.
      – А по Млечному Пути можно далеко зайти… - проговорила она, интонацией дав понять, что под “далеко” имеет в виду отнюдь не одни лишь райские кущи. И, чуть помедлив, закончила: - Но без Млечного Пути - просто некуда идти.
      Вовка подождал. Может, это не все, может, есть еще продолжение, и фитюлька театральную паузу держит. Но - нет. Он даже затылком чувствовал, как она робко ждет его восхищения.
      – Ну, ты прямо… это… - он порылся в памяти, стараясь взять по максимуму, чтобы фитюльке стало приятно. - Прямо Анна Ахматова!
      – По-моему, у меня философски глубже, - серьезно сказала фитюлька.
      Вовка только головой качнул: вот наглая… А врет, что стесняется. И тут услышал, как она хихикает ему в шею - сначала тихонько, потом громче, от души. Шее стало жарко, точно летним солнцем припекло. Это она пошутила, облегченно понял Вовка и засмеялся с нею вместе. И будто бежать стало легче.
      – Слушай, а может, все-таки расскажешь, зачем тебе космос?
      – Трудно объяснить, - отозвался Вовка. - Я еще сам не очень…
      – Ой, я забыла! Молчи, молчи, береги дыхание!
      – Да ничего, я еще в форме… Просто у меня пока… больше ощущений, чем мыслей. Понимаешь… Людям иногда надо иметь, куда разъехаться. Когда все впритык, непонимания и злости больше, чем на просторе. Я по себе знаю. Это даже между близкими так. А между народами и подавно. У нас в мире столько злости, столько обид… Люди многие уже и сами бы рады от них избавиться… А - въелось. Я вот иногда думаю. Кто-то, скажем, какую-нибудь занюханную долинку между гор двадцать лет делит и поделить не может. А предложить им по целой планете? Не Луну дохлую, конечно, и не Марс… А настоящие, полноценные планеты. Они называются землеподобными, ты, наверное, знаешь. Вот тогда станет видно, кто чего стоит. Кто способен жить сам, тот и будет. Да еще и развернется в полную силу. А кто потянется вслед за теми, от кого якобы хотел избавиться, кого крыл на весь свет… Стало быть, и вправду паразит. Момент истины, понимаешь?
      Солнце, будто не желая докучать грубым светом, присело за деревья и, вкрадчиво подзадоривая, оставило их вдвоем. Снег выдохнул таинственную синеву. Просека поплыла. Иногда в какую-нибудь пустяковую пазуху, ненароком сложившуюся из многоярусных ветвей и висячих снежных груд, стреляла тягучая вспышка луча, поджигая золотое пятно на сумеречной лыжне, - и каждое разбрасывало по мглистым сугробам мириады переливчатых искр. То тут, то там… Казалось, мальчик и девочка бегут по Млечному Пути.
 
      Санкт-Петербург-
      Рощино-Коктебель,
      март-октябрь 2006
 
      © 2001 Журнальный зал в РЖ, "Русский журнал" | Адрес для писем: [e-mail]
      По всем вопросам обращаться к Татьяне Тихоновой и Сергею Костырко | О проекте