Корни зла

— В понедельник днем... Тогда все сходится, — сказала Франческа, подсчитывая в уме. — Я хватилась, что Трикси давно нет, вечером во вторник. В понедельник у меня было родительское собрание, а потом мы пошли ужинать. Я вернулась очень поздно и сразу легла спать. Утром я обычно очень спешу, поэтому только вечером во вторник я наконец поняла, что Трикси не вернулась.

— Она могла отправиться в Ашвуд, не предупредив вас?

— у нее не было причин рассказывать мне об этом. Я же что-то вроде квартирантки. Возможно, Трикси рассказала бы мне обо всем позже, потому что любит поговорить о своей диссертации, и она была бы довольна тем, что ей удалось побывать на киностудии. Да и живем мы между восточным Барнетом и Энфильдом, так что это совсем близко.

— Эдмунд Фэйн говорит, что он оставил ее на киностудии примерно в пять, — сказал Майкл. — Она хотела побродить там и зарисовать, что где находится. Фэйн говорит, что ехал быстро и приехал домой примерно в половине восьмого.

Почему-то — возможно, причина была в тоне, которым говорил Майкл, — Франческе определенно не понравился этот Эдмунд Фэйн. Она спросила:

— А зачем он с ней туда поехал? Разве Трикси не могла добраться самостоятельно?

Майкл подумал и ответил:

— Да, думаю, она вполне могла бы, но Эдмунд — педант и слегка суетлив. Наверное, ему показалось правильным сопровождать Трикси. Или, возможно, его просили приехать, чтобы засвидетельствовать личность вашей подруги. Как поверенного в делах или что-то в этом роде.

— Понятно. Однако эта ниточка нас никуда не привела, не так ли? — печально заключила Франческа. — Если только Трикси не разбилась на машине на обратном пути.

— Полагаю, разбитую машину уже обнаружили бы и оповестили полицию.

— Но это могло произойти где-то далеко, на дороге, по которой редко ездят...

— Сейчас везде ездят.

Но перед глазами Франчески появилась очень яркая картинка: мертвая Трикси лежит где-то в канаве, на ее тело льет дождь и по нему ползают куницы, и, поскольку эта картина ей вовсе не нравилась, она твердо сказала:

— Наверное, мне нужно связаться с этим ашвудским поверенным.

— Хорошо. Фэйн дал мне его номер. Его зовут Лайам Дэвлин. Вы можете позвонить с моего мобильного.

Лайам Дэвлин сказал, что будет рад встретиться с мисс (миссис?) Холланд в Ашвуде. Разумеется, он принесет ключи в тот же день, если она хочет, хотя ей стоит одеться так, чтобы чувствовать себя комфортно, если вдруг начнется буря, пожар или наводнение, поскольку весь Ашвуд превращается в болото после нескольких дней дождливой погоды.

Франческа пообещала, что оденется соответствующим образом, и вернула трубку Майклу. Она с благодарностью приняла его предложение быстро привести себя в порядок в обставленной старинной мебелью уборной в дальнем конце холла. Она была слегка взъерошена и бледна после долгой дороги, а ее губы казались слишком большими для тонкого лица — они всегда казались большими, когда она уставала или беспокоилась. Она причесалась и вернулась в кухню, чтобы поблагодарить Майкла за помощь. После расставания с Маркусом она коротко постриглась и теперь походила на Жанну д'Арк после ночи, проведенной в военном лагере. Зато по отношению к длинноволосой подружке Маркуса это был эффектный жест, как поднятые вверх два пальца — классический знак победы.

Как же Фран разозлилась, когда после всех многократных вежливых расшаркиваний: «Спасибо вам большое», «Приятно было познакомиться!» и «Счастливо вам доехать!» — мотор ее машины просто отказался заводиться, когда она включила зажигание. Абсолютно мертвый мотор. Даже искры зажигания не слышно.

Фран выругалась и попыталась снова — на этот раз в салоне появился едва различимый, слегка зловещий запах бензина. Залито бензином, или забито водой, или что-то еще... Бог любит троицу? Она снова повернула ключ зажигания, и на этот раз, в добавление к устрашающей тишине, на приборной доске замигала лампочка, сигнализирующая о перегреве мотора. Черт подери! Теперь не оставалось иного, как пойти обратно в дом и позвонить в местную автомастерскую. Но проблема в том, что уже почти наступил вечер пятницы, и, скорее всего, приехать по ее звонку смогут самое раннее — завтра. А это означает, что ей придется звонить Лайаму Дэвлину и переносить их встречу, а это, в свою очередь, означает, что встретиться они смогут только утром в понедельник — именно к этому времени она сможет добраться до Ашвуда. Проклятый, проклятый двигатель внутреннего сгорания!

Она увидела свет, идущий из открытой двери дома, и услышала голос Майкла:

— Похоже, вам лучше вернуться в дом, не так ли?

— Будь она неладна, эта штука! — зло сказала Фрэн. — Думаю, вы не знаете, как ее починить?

— Вы абсолютно правы. В котором часу у вас встреча с Лайамом Дэвлином?

— В шесть.

Майкл посмотрел на машину, и Франческе внезапно показалось, что он сам с собой спорит. Но он просто сказал:

— Вы идеально играете роль девицы, попавшей в беду, не правда ли?

— У меня и в мыслях не было попадать в беду, — сказала Франческа и с раздражением заметила, что в ее голосе звучат нотки извинения, которые всегда доводили Маркуса до бешенства.

— Сегодня я еду обратно в Лондон, — сказал Майкл, — так что вполне могу подбросить вас до Ашвуда — по крайней мере, мог бы, если бы вы знали дорогу. И мог бы подождать, пока вы там все осмотрите, а потом довезти вас до дому.

Так вот по поводу чего он спорил сам с собой! Как мужчина он должен был сделать это предложение — ведь он был галантен, но самому ему делать это вовсе не хотелось, поэтому он раздумывал, как бы повежливее отказать. Все абсолютно понятно. Франческа твердо ответила:

— Спасибо большое. Я просто не могу доставить вам так много хлопот. Я легко могу позвонить Лайаму Дэвлину и договориться о встрече в другое время.

— Но если ваша подруга отсутствует с понедельника, то, возможно, не стоит все откладывать? Дайте мне десять минут — я закрою дом и буду в вашем распоряжении.

Улыбка, которая делала его лицо так неожиданно озорным, снова появилась.

— Спишите это на счет галантности и любопытства. В любом случае, приятно иметь попутчика.

Вторая вещь, которой никогда не стоит делать: садиться в машину к незнакомому мужчине и отправляться с ним в путешествие непонятно куда.

Но в тот момент Франческу больше заботил вопрос, как бы ненавязчиво и тактично компенсировать Майклу Соллису ту пару-тройку лишних миль, которые ему придется проехать, а не о том, повезет ли он ее в логово маньяка-убийцы или в бордель, находящийся где-нибудь в пропитанном запахом любви восточном порту. Она подумала, что, если предложить ему заплатить за бензин, он непременно откажется. Возможно, лучше было бы предложить перекусить где-нибудь по дороге и заплатить самой? Или это будет выглядеть как предложение прыгнуть в постель? После пяти лет брака определенно теряешь навык в таких делах. Может, лучше отправить письмецо с благодарностью в офис ЧАРТ и вложить в него какую-нибудь книжонку в знак признательности или чек на покупку в «Трешер» или что-нибудь в этом роде? «Боже мой!» — раздраженно произнес внутренний голос. Разумеется, ему и в голову не придет считать чашечку кофе и бутерброд в «Поваренке» приглашением к разнузданному сексу!

Отбросив все сомнения, она развернула карту, нашла Ашвуд и записала, как туда проехать, на задней обложке своей чековой книжки. Никогда не повредит проявить осведомленность и организованность, даже если ты ни одной из этих черт не обладаешь. Фран тщательно проверила свои записи и, надеясь, что ей удалось опознать названия всех дорог и островков безопасности, сказала:

— Расскажите мне о ЧАРТ. Мне кажется, это очень необычная благотворительная организация. Вы действительно будете использовать тот дом в качестве приюта для бездомных подростков?

Он отвел глаза от дороги и взглянул на Фран, как будто пытался понять, искренне она спрашивает или просто старается быть вежливой. Франческе пришло в голову что он, вероятно, относится к людям, которые не любят светской болтовни. А еще у него были красивые глаза: ярко-серые, обрамленные черными ресницами.

— Все зависит от того, что скажут страховой агент-оценщик и строительная компания, — сказал он — Нам понадобится больше ванных комнат и, возможно, еще одна кухня. Там большой чердак — возможно, мы могли бы использовать и его. Мне хочется надеяться что мы будем использовать дом, а не продадим его, чтобы вложить деньги. Думается, миссис Фэйн понравилась бы эта идея.

Он замолчал, словно решал, стоит ли рассказывать дальше, но Франческа, которой было интересно.

— Продолжайте. Как бы вы распорядились домом?

— Многие из подростков, с которыми нам приходится работать, принадлежат к низшим слоям общества, часто не они виноваты в том, что им негде жить. Некоторые из них родились в трущобах и ночлежках некоторых бросила мать — ей подвернулся очередной мужчина, и она бросила ребенка на произвол судьбы. Некоторые еще в раннем возрасте сбежали из дома из-за плохого отношения родителей; некоторые из них сделали это в невероятно раннем возрасте семи-восьми лет и с тех пор жили на улице.

— А читать и писать они умеют?

— Кто о чем, а учительница — о грамотности, — сказал Майкл. — Но вы абсолютно правы: многие из них не умеют ни читать, ни считать хотя бы до десяти не умеют пользоваться часами. Мы стараемся записать их на курсы или на занятия по обучению письму и чтению для взрослых, чтобы хоть как-то подготовить к нормальной жизни. Мы не ведем себя агрессивно: не заставляем никого ничего делать силой, но, как ни удивительно, многих молодых людей к нам направляют полицейские, ведущие надзор за преступниками, получившими условный срок, работники органов надзора за детьми и подростками, а также такие организации, как «Сентр-пойнт» и «Самаритяне»[3].

— Вы и вправду обеспечиваете обучение?

По виду ему больше подошла бы роль профессора в Оксфорде, чем учителя по предмету «Как жить в современном мире» в классе, полном подростков — выходцев из бедных семей.

— Мои задачи гораздо более прозаичны. Я делаю все, чтобы они могли изучить настоящие «азы жизни»: то, о чем мы с вами даже не задумываемся, но что для них непонятно, потому что у них никогда этого не было.

— Что именно? Я не просто стараюсь быть любезной — мне хочется знать.

— Ну, например, если всю жизнь жить в заброшенном доме, где нет ни газа, ни электричества, ни водопровода, то едва ли будешь знать, как готовить еду и о том, что есть надо за столом и пользоваться ножом и вилкой. Они ведь покупают еду навынос, а бобы и суп едят прямо из банки. Поэтому не умеют пользоваться плитой и покупать еду в магазине.

Когда он заговорил о своей работе, то вся его сдержанность куда-то испарилась, даже выражение лица изменилось.

— Или даже более простые вещи, — сказал он. — К примеру, как заменить перегоревшую лампочку. Поэтому у нас имеются дома, выполняющие функцию «перевалочных пунктов»: мы селим там группу подростков на два-три месяца и стараемся помочь им адаптироваться. Для этой цели лучше всего подходят дома, стоящие на отшибе, поскольку некоторые наши подопечные бывают недисциплинированными. Но если все проходит более или менее гладко, мы снимаем для каждого комнату, если получается найти что-то подходящее, а затем помогаем им получить профессию. Я думаю, из дома Деборы Фэйн получится отличный «перевалочный пункт».

— У вас странная работа, — задумчиво произнесла Фран. — А вы занимаетесь теми, кто ищет политического убежища? Некоторые из них ведь очень молоды.

— Возможно, со временем нам придется заняться и ими. Пока же с заботой о них справляются правительственные организации.

Майкл опять искоса взглянул на нее.

— Когда все получается, то от такой работы получаешь массу удовольствия, — промолвил он, и Франческе показалось, что он раздумывал, стоит ли говорить эту фразу, опасаясь таким образом выдать себя.

— Наверное, это действительно благодарный труд.

— Процент неудач велик — несмотря на наши усилия, некоторые подростки возвращаются к прежней жизни. Спят на улице, торгуют наркотиками.

— У нас в школе тоже иногда бывают проблемы, связанные с наркотиками. Хотя, мне кажется, редко какой школе удается этого избежать. И, конечно, у нас есть определенный процент «сложных подростков». Не всегда знаешь, как с ними общаться. Они сразу начинают защищаться.

— Все иногда защищаются, — сказал Майкл, и Франческа физически ощутила, как между ними снова выросла стена.

Глава 12

Ашвудский офис Лайама Дэвлина находился на первом этаже красивого старого здания, которое в свое время, возможно, было жилищем богатого торговца елизаветинской эпохи. Теперь же его комнаты находились в беспорядке и запустении, но Франческе подумалось, что в таком беспорядке приятно работать. Она посмотрела на Майкла, и ей показалось, что он тоже так думает. Везде были кипы книг и документов, старые карты, выпущенные картографическим управлением, и парочка миленьких эстампов на стенах. Эркер, по-видимому, выходил на главную улицу, но было сложно увидеть сквозь него хоть что-то, потому что огромных размеров черный кот, самоуверенно и вольготно разлегшийся на подоконнике, закрывал обзор.

— Но вы же понимаете, — сказал Лайам, впустив их в офис и представившись, — что данная встреча абсолютно нетипична для человека, чья профессия связана с законом. Сейчас шесть часов вечера, и все ушли домой. Вообще-то, по правилам, я должен был бы покинуть офис около трех часов дня и отправиться, к примеру, играть в гольф, или в местный клуб консерваторов, или в постель к любовнице.

По его виду нельзя было сказать, что он настолько придерживается правил, что ходит играть в гольф, а политические организации, которые он мог бы поддерживать, должны были бы отстаивать какие-нибудь романтические или бунтарские идеи, например ратовать за воцарение на престоле изгнанного монарха или бороться за права униженных рабов. С другой стороны, Франческа легко могла представить этого Лайама в постели с любовницей. Она сказала:

— Как мило с вашей стороны согласиться встретиться с нами в столь поздний час.

— Я тоже так думаю. Присядьте, пока я принесу ключи, — стулья чище, чем кажутся.

Стулья были идеально чистыми, хотя и пришлось убрать с них кучу папок, прежде чем сесть. На столе был такой же беспорядок, но все равно было видно, что сделан стол не меньше ста лет назад и что вырезавший его мастер был хорош. Фран посмотрела на Майкла, который был погружен в созерцание двух висевших над дверью карикатур с изображением сценок в суде.

— Оригиналы кисти Хогарта?[4] — спросил он Лайама, когда тот вернулся с ключами.

— Да. А откуда вы знаете?

— Качество говорит само за себя.

— Предпочитаю владеть оригиналами, — беззаботно сказал Лайам. — А вдруг придется что-то срочно продать, чтобы расплатиться с долгами? Пойдемте. Если хотите, можем поехать на моей машине. Это недалеко, и я единственный знаю дорогу, поэтому...

— Отлично.

— Так значит, — сказал Лайам, когда они отъехала — мы ищем неуловимую леди по фамилии Смит, верно?

— Мы ищем ниточки, которые помогли бы нам обнаружить ее местонахождение, — ответила Франческа с заднего сиденья, заваленного аудиокассетами и папками, среди которых валялись две-три потрепанные книги в бумажных обложках. Кассеты представляли собой смесь грегорианских хоралов, кантат Баха и записей, которые Фран, ежедневно общающаяся с подростками, опознала как очень готический и агрессивный тяжелый рок. Присмотревшись к книгам, Франческа увидела «Мэнсфилд-Парк», «Остатки дня» Кадзуро Исигуро и пятую книгу «Гарри Поттера».

— Она, безусловно, была запоминающейся женщиной, — сказал Лайам, проезжая на слишком высокой скорости по главной улице Ашвуда и сворачивая на открытую дорогу, — поэтому, полагаю, несложно будет выйти на ее след. Вы, случайно, не знаете, она раньше исчезала на несколько дней?

— Не думаю.

— Ничего. Жизнь постоянно преподносит нам сюрпризы — она просто бросается на нас и впивается когтями и зубами, и люди тоже полны сюрпризов.

Машина на всей скорости влетела на узкую, покрытую выбоинами тропинку с высокими живыми изгородями по обеим сторонам.

— Эта тропинка ведет к главной достопримечательности Ашвуда. Заросла, правда? Но думаю, в один прекрасный день ее купит какой-нибудь богатый концерн, и все тут сровняют с землей. Потом построят аккуратные маленькие коробочки, в которых станут жить люди, и здесь будет нормальная дорога вместо этой «тропы в джунглях», облюбованной мхом и летучими мышами, которая, как кажется, ведет к гробнице Спящей красавицы. И как только это произойдет, — продолжал мистер Лайам, который, как оказалось, в полной мере наделен присущим ирландцам красноречием, — «легендарная фон Вольф» канет в Лету, исчезнет, как паутинка над пламенем свечи. И это будет печально. Вам так не кажется, миссис Холланд?

— Кажется. Кстати, зовите меня Франческа или Фран.

— Тогда, Франческа, надеюсь, вы надели удобную обувь, потому что, когда мы доедем до ворот и я найду, где припарковаться, нам придется выйти из машины и идти пешком.

— А мы сможем хоть что-то увидеть? — спросил Майкл.

— Боюсь, очень немного, потому что сейчас темно, как... — Фары машины разрезали темноту, когда Лайам резко повернул автомобиль, чтобы припарковаться, и сравнение, каким бы они ни намечалось, так и осталось недосказанным.

Фран вскрикнула:

— Что это? Что случилось?

— Вон там... Смотрите, — сказал Лайам, чей голос теперь разительно отличался от развязного и фамильярного тона, которым он говорил раньше, отчего Франческа почувствовала страх. Что-то случилось. Она посмотрела туда, куда показывал Лайам, и испугалась еще больше.

В нескольких ярдах от них, ярко освещенный фарами машины и мокрый от дождя, стоял фургончик, и не нужно было смотреть на него еще раз, чтобы понять, что стоит он там давно, поскольку колеса наполовину увязли в сырой грязи.

Машина Трикси. Видавший виды и не избалованный мытьем автомобиль, который Трикси водила, потому что он был надежен, а сзади можно было возить собак. Его ни с чем не спутаешь.

Ей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Майкл сказал:

— Если я все верно понимаю, это ее машина, не так ли?

— Да.

— В таком случае, Дэвлин, очень хорошо, что вы прихватили с собой ключи, потому что, по-моему, нам придется осмотреть киностудию внутри. Франческа, пожалуйста, останьтесь в машине.

Но Фран вовсе не хотелось оставаться одной в такой недружелюбный вечер, когда все вокруг, казалось, полно теней и шепотов.

— Я отправляюсь с вами, — твердо сказала она и вылезла из машины, прежде чем хоть кто-то из них смог ей возразить.

Мужчины промолчали. Майкл протянул ей шарф, который она уронила на пол машины, Лайам выключил фары и сказал:

— По-моему, где-то на заднем сиденье есть фонарик.

Рассеянный свет от фонарика Лайама освещал путь, они осторожно шли вперед, вокруг них, привлеченные светом, метались насекомые.

— Как огоньки судьбы, — заметил Лайам.

— Ignisfatuits?— мягко переспросил Майкл. — Глупые огоньки. Все-таки удивительно, насколько живучи народные предрассудки.

— В Ирландии вам бы рассказали, что огоньки судьбы являются только тем, чья совесть нечиста, — сказал Лайам. Он помолчал и добавил: — Их не видит никто, кроме убийц и тех, кто нечестен по отношению к вдовам и детям. — В этот раз в его голосе звучало нечто, заставившее Франческу обернуться и посмотреть на него.

— Думаю, нам и без созданий из древних мифов есть о чем волноваться, — пробормотал Майкл.

Но Фран показалось, что, говоря эти слова, он оглянулся назад, как будто подозревал, что за ними могут следить; ее этот жест очень расстроил, и она сказала:

— То здание — киностудия?

— Да, павильон номер двенадцать. — Лайам снова говорил непринужденно. — Именно его хотела осмотреть ваша подруга. Не стану мучить вас рассказами о привидениях. Думаю, вы оба знаете, что случилось здесь, но это было давно и, как кто-то однажды сказал, в другой стране...

— Кроме того, девушка мертва[5], — автоматически закончила цитату Франческа и сразу же пожалела о сказанном.

— Вот именно, — довольно сухо сказал Лайам. — Подержите фонарик, чтобы я смог открыть дверь. Спасибо.

Невозможно было, живя в одном доме с Трикси, не узнать массу всего об этом месте. Сначала Фран нравилось слушать эти истории, затем они стали ее слегка беспокоить, и она хотела сказать Трикси: «Оставь все это! Неужели ты не понимаешь, что носишься с историей, которая давно в прошлом, а некоторые старые истории не стоит трогать». Желание сказать именно так охватило ее и секунду назад, когда внезапно она поймала себя на мысли, что не хочет, чтобы Лайам открывал дверь. Но, разумеется, они должны сделать это. Дело было не в привидениях, а в Трикси — нужно было узнать, что с ней все-таки случилось.

Пока Лайам открывал дверь, Франческа размышляла о том, что вся это ашвудская история — ссоры и соперничество, ревность и измены — лежит сваленная в кучу прямо там, за дверью, и что, открыв эту дверь, они окажутся погребенными под всей этой грязью. Но когда они прошли через большой холл в центр студии, она увидела, что если не брать во внимание тот факт, что это место давно и прочно заселено привидениями забытых любовных связей и разрывов, то это по сути был навевающий тоску пыльный и грязный склад. Здесь могли водиться тараканы, но опасности не чувствовалось. («Или здесь все же опасно? — спросил ее внутренний голос. — Ты уверена, что нет?»)

— Здесь ужасно пахнет сыростью, — сказал Майкл, который все еще стоял в дверях. — Или кошками. Или чем-то еще. Дэвлин, вы уверены, что сюда не проникает дождь?

— Нет.

— Нам придется все тут осмотреть, да? — спросила Фран и с раздражением заметила, что в ее голосе звучит неуверенность. — Тщательно осмотреть, да?

— Боюсь, что да. Но за дверью есть выключатель — нам будет проще, если мы будем видеть, что делаем. Подождите, сейчас я его найду и включу свет...

Послышался щелчок, и где-то вверху загорелась одна-единственная лампочка.

— Так-то лучше, — сказал Дэвлин. — Франческа, не могли бы вы остаться тут у двери, пока я и Соллис проверим все?

— Я пойду с вами.

Это огромное помещение, где все было покрыто чехлами от пыли, под которыми могло скрываться все что угодно, нравилось ей не больше, чем зловеще тихие сумерки снаружи. Кроме того, Франческе казалось, что из всех закутков, куда не мог пробиться тусклый свет лампы, за ней неотрывно следят чьи-то глаза. Это, конечно, глупо и смешно. Тем не менее...

Тем не менее идти мимо мебели и декораций, чьи формы напоминали могильные холмы, было жутко. Фран не могла отделаться от чувства, что, проходя мимо, они сметают пыль с запретных и запечатанных семью печатями глав ашвудской истории или на цыпочках крадутся мимо невидимых глазу дверей, за которыми могут находиться все эти выдуманные миры, накопившиеся здесь за долгое время. Миры, где города были сделаны из брезента и фанеры, где стены легко рушились, где кипели страсти и легко рушились судьбы влюбленных. Вон стоит искусно сделанный шезлонг, который мог бы украсить дворец Клеопатры, или турецкий караван-сарай, или комнату, где умирала Элизабет Барратт. А каменная плита, прислоненная к шезлонгу, — всего лишь кусок штукатурки, но однажды, возможно, она служила частью зубчатой стены какого-нибудь нормандского замка, или колодца, в который бросают монеты и загадывают желания, или башни, на которой сидят вороны...

«Или, — сказал тихий голосок, о существовании которого Фран раньше не подозревала, — крышкой могилы Альрауне, где бы она ни находилась?..»

Из всех пришедших ей в голову мыслей эта была самой дурацкой, хотя, находясь в таком месте, невозможно было удержаться от мыслей о привидениях — именно тут отдавали на разграбление города, соблазняли любимых, расправлялись с врагами — и делали все это в течение одного дня! Да, но странно все-таки, что ей подумалось об Альрауне...

(«Ребенок-призрак, — сказала однажды Трикси. — Так теперь думают почти все... Имя Альрауне было покрыто тайной и выдумками, но я уверена, что она на самом деле существовала...»)

Ребенок существовал... Франческа заставила себя вернуться в настоящее. Лайам шел впереди, светя фонариком по углам, время от времени отпуская замечания типа «О, Боже! Только посмотрите, какое тут царит запустение!», Майкл молчал, и Фран казалось, что ему это все очень не нравится. Она почувствовала себя виноватой за то, что втянула его в историю, которая его совершенно не касалась.

Тот, кому поручили зачехлить мебель и декорации, сделал это крайне неаккуратно. Во многих местах из-под покрывал торчали части столов или стульев, а на полу валялись рыболовные крючки и бутафорское деревце. Возможно, когда Ашвуд погружался в тишину и темноту, брошенные кусочки декораций выползали на улицу и выстраивались в сцену «Как все было, когда Ашвуд жил полной жизнью и был наводнен людьми». Как во всех тех сказках, где игрушки оживают и бродят по детской, пока дети спят. Возможно, появление Франчески и двух мужчин застало декорации врасплох, и они не успели заползти под чехлы?

Фран поежилась и укутала шарфом плечи, приложив уголок к губам, потому что от царившего здесь запаха ее подташнивало. Сырость, как сказал Майкл. Или кошки.

Один из стульев, казалось, полностью сбросил с себя чехол и стоял сам по себе, лишь наполовину освещенный тусклым светом. Как последние кадры фильма про оборотня, когда волк уже наполовину превратился в человека, но именно в этот момент его настигла серебряная пуля. Когда-то этот стул был определенно красив: деревянные ручки украшала резьба, обивку — бусинки.

Кто-то набросил на него кусок ткани коричневого цвета — возможно, старую штору, — а рядом со стулом валялись какие-то туфли. Из-за тусклого света ткань выглядела так, как будто бы на ней были полосы, и, если присмотреться, казалось, что это вельветовые брюки.

Франческу охватил ужас, от которого кровь застывает в жилах, а слова начинают бешеную пляску в голове: эти слова снова и снова звучали у нее в голове, сводя с ума: «Здесь случилось что-то ужасное — ты ведь это знаешь, правда, Фран?» Это как запах, от которого к горлу подступает тошнота, но только тебя никак не вырвет... никогда не вырвет... Ведь и так понятно, что кто-то сделал что-то ужасное на этом самом месте. И тогда ее внутренний голос сказал ей тихо, что она это знает... конечно, знает... Что-то ужасное...

Ее мозг перестал работать, как автомобиль с засорившимся карбюратором и заглохшим мотором, и она не могла выйти из лабиринта этих банальных слов и фраз. «Случилось что-то страшное». «Насилие». Еще мгновение, и она сможет определить, что именно это было, этот акт насилия, то, что было «ужасно», и тогда она поймет, что нужно делать.

Она почувствовала, как Майкл взял ее за руку, как будто намереваясь увести подальше от места, где произошло насилие, и откуда-то из глубин сознания пришла мысль о том, что она знает, что это Майкл, и ей даже не нужно поворачивать голову, чтобы убедиться в этом. Однако ее внимание было сосредоточено не на этом — она все еще пыталась вывести свой мозг из состояния «заглохшего мотора».

Но теперь она видела, что на красивом стуле с высокой спинкой кто-то сидит. Да, именно это она и видела, и что-то тут было не так, поскольку никто не стал бы сидеть здесь, в такой темноте. И что-то было ужасно не так с головой человека на стуле, хотя у него было хорошо знакомое Фран лицо. Что-то странное с глазами? Казалось, из глаз свисали темные ленты — ленты, которые были прикреплены к щекам.

Глаза.

Паралич и холод отступили, и Франческа снова обрела способность мыслить. Мысли путались и причиняли боль, но ей удалось припомнить, что Трикси говорила что-то неприятное об Ашвуде и показывала какие-то старые газетные заголовки. Они вспышкой пронеслись в мозгу, словно кадры фильма на порванном экране старого кинотеатра... "Изувеченные и брошенные умирать жертвы фон Вольф..." «Жуткие, несовместимые с жизнью увечья...» «Глаза, ГЛАЗА...».

Она глубоко и шумно вдохнула, ее мозг освободился, и она поняла наконец, что именно видит. Лежащая на полу ткань действительно была вельветовыми брюками — именно такие часто носила Трикси, — и туфли, валявшиеся под стулом, тоже принадлежали Трикси. Это были скромные туфли без каблуков с верхом из золотистой кожи: Трикси всегда говорила, что не смогла бы носить модные неустойчивые туфли.

Трикси. О боже! Это же Трикси сидит в неестественной позе на стуле, и безжизненные кисти подчеркивают мрачную окаменелость рук. Грубоватая и добрая Трикси, которая заново раздула старый скандал, чтобы иметь возможность наконец-то называть себя магистром гуманитарных наук, что позволило бы ей преподавать не только этим скучным и неинтересным четырнадцати— и пятнадцатилетним подросткам. Трикси, которая упрямо искала людей, которые могли быть полезны для прояснения деталей этой давней печальной истории, — и, наверное, довела парочку из них до белого каления, потому что она часто раздражала людей — милая-милая Трикси... бедняжка.

Ее голова с этими ужасающими черными следами под глазами была повернута к двери, как будто бы в ожидании, что кто-нибудь придет и найдет ее. Но она ничего не ждала, потому что была мертва, но даже если бы она была жива, она не могла бы ничего видеть, потому что...

Потому что кто-то воссоздал ужасную легенду Ашвуда вплоть до мельчайших деталей. В период между вечером понедельника и сегодняшним днем кто-то вонзил лезвие сначала в правый, а потом в левый глаз Трикси. Франческа это знала, потому что ей было видно, что лезвие, которое использовал убийца Трикси, торчит из ее левого глаза.

Студия вдруг заплясала вокруг Фран. Она сделала шаг назад, налетела на какую-то кучу старой одежды, размахивая руками, как будто старалась оттолкнуть от себя образ этого кошмара, сидящего на стуле.

— Ради бога! Уведите же ее отсюда! — злобно сказал Лайам, и Фран услышала свой собственный голос, который заверил, что с ней все в порядке и ей просто надо на свежий воздух...