Корни зла

— О нет! Прошло уже очень много времени, — сказала Дебора. — Кажется, что все это как будто бы и не со мной произошло. Ты поймешь это, Эдмунд, когда станешь старше.

Сердце Эдмунда тяжело застучало. Его сокрушительные удары отбивали ритм, сводящий с ума. Она была в студии «Ашвуд» в тот самый день, она была в студии...— билось в мозгу. Она была там, когда это случилось, она была ТАМ...

Эдмунд сделал несколько глубоких вдохов. Но сердце не стало биться спокойнее. Что она видела?— говорили эти удары. Что она видела в тот день в Ашвуде... В Ашвуде?

— Ничего из этого не будет опубликовано, не будет превращено в бестселлер, — говорила Дебора. — Мисс Смит собирается написать научную работу. Она, главным образом, будет работать с психологическими аспектами.

— Как современно!

— Не будь саркастичным, Эдмунд, это тебе не идет. Думаю, ты съел слишком много деликатесов на светском приеме прошлым вечером, и теперь у тебя несварение желудка. У тебя всегда несварение после подобных обедов.

— Нет у меня никакого несварения.

— Хорошая порция нюхательных солей, тех, которыми пользовался Эндрю, — вот что тебе нужно. Если у тебя их нет, то постарайся сегодня же купить по дороге домой. Так, теперь что касается нашего разговора. Я почти уверена, что Трикси Смит искренна, но, я думаю, было бы лучше, если бы ты позвонил и договорился с ней о встрече. Ты же не будешь возражать? Она согласилась приехать на выходных, и я могу устроить ланч. Но на всякий случай, если у нее есть — как вы это называете — скрытые намерения, я думаю, что звонок от юриста даст ей понять, что я далеко не слабоумная старушка.

— Никто никогда не считал тебя слабоумной, — автоматически парировал Эдмунд, и вдруг его сердце перестало биться. Он погрузился в бесконечную тишину и неожиданно четко осознал, что должен делать. Нарушая эту всеобъемлющую тишину, его голос прозвучал очень спокойно:

— Ну что ж, раз ты упомянула об этом, я думаю, это отличная идея, чтобы я ей позвонил. Дай номер ее телефона, и я позвоню прямо сейчас. Или нет, подожди минутку: я должен встретиться с клиентом по пути домой сегодня вечером, а он живет недалеко от тебя. Как насчет того, чтобы я позвонил от тебя? Я предпочел бы сделать именно так. Здесь все так любят посплетничать, и если кто-нибудь подслушает...

Дебора сказала, что, конечно, не хотела бы, чтобы кто-нибудь из работников Эдмунда слышал подобную беседу, даже эта милая секретарша, которая заслуживает доверия, или тот симпатичный юноша, который отвечает за составление документов. Она сказала, что если вечером Эдмунду больше никуда не нужно, то он мог бы остаться на ужин.

— От этого предложения я не могу отказаться, — сказал Эдмунд и повесил трубку.

Нужно быть совершенно спокойным и не нервничать, хотя, подумал Эдмунд, в подобной ситуации это простительно. Ведь он совершенно не был готов к опасному воскрешению семейных призраков. И он, конечно, не ожидал, что эти призраки появятся в комплекте, если можно так выразиться, с полезными советами о несварении желудка и с небрежным упоминанием о печально известном месте преступления.

(Она была там...— эта мысль снова начала мучить его. — Дебора была там. Что она видела?)

Эдмунд вел машину, лихорадочно размышляя над тем, как не допустить расследования ашвудского дела. Нужно избавиться от всяких любопытных журналистов. Еще не хватало, чтобы какая-то зануда заработала на этом звание магистра искусств. Нельзя допустить, чтобы журналисты, ищущие сенсации, или энтузиасты в дождевиках рылись в их прошлом...

Надо сделать так, чтобы не было никаких старух, которые с возрастом становятся болтливыми и рассказывают о своем прошлом всякому, кто готов их слушать.

Прошлое...

Правда о произошедшем в Ашвуде никогда не должна всплыть на поверхность. Надо решить эту проблему, неважно, какой ценой...

Чай и булочки были поданы Эдмунду с неназойливым великодушием, которым всегда отличалось гостеприимство тетушки Деборы.

Эдмунд, принимая чашку чаю, сказал:

— Я бы лучше сказал этой женщине, что...О, не шевелись, тетя Дебора, — у тебя по шее ползет паук. — Он поставил чашку и подошел к ее креслу.

— Фу, какая гадость! Смахни его, Эдмунд! Ты же знаешь, как я ненавижу пауков.

Разумеется, никакого паука не было. Было то, что Эдмунд принес в дом в своем кармане, а теперь аккуратно прятал в руке. Это был шприц, который он незаметно стянул из аптечки медсестры несколько лет назад, когда мужу Деборы Фэйн внутривенно кололи гепарин и нитроглицерин из-за его слабеющего сердца. Медсестра приходила для этого каждый день. Эдмунд взял шприц после смерти Уильяма Фэйна и хранил его в сейфе у себя дома. Никогда не знаешь, что может пригодиться. Криспин приучил Эдмунда к этому во время учебы в университете, и это было отличное правило.

Также было сохранено и воспоминание о разговоре с медсестрой, которую здесь по старинке называли районной медсестрой.

— Будьте осторожны с внутривенными инъекциями, — говорила она. — Шприц должен быть заполнен так, чтобы воздух не попал в вену и не вызвал эмболию — закупорку кровеносных сосудов.

— Эмболия?

— Это воздушный пузырь в крови, — сказала медсестра, польщенная тем, что привлекательный племянник мистера и миссис Фэйн пришел к ней, чтобы поговорить. Ей было приятно поделиться своими знаниями. — Маленький воздушный пузырь растворится, и ничего не случится, но если вы введете большое количество воздуха в одну из больших вен — в бедренную или яремную, — этот пузырь дойдет до сердца через пару минут, и оно остановится.

Медсестра заметила, что этот способ убийства иногда используется сочинителями детективных романов. Наверное, в жизни этот способ убийства не так часто используется, как описывается в книгах, хотя он достаточно надежен. Разве Дороти Л. Сэйерс не описывала это в своей книге?

Эдмунд вежливо ответил, что не читает детективов — слишком занят учебой, знаете ли, — и медсестра ушла, думая, что это за очаровательный юноша. Очевидно, что он очень благодарен своим родственникам, которые так добры к нему. Интересно, есть ли у него девушка в университете и не гей ли он. Да, на самом деле, симпатичные ребята часто оказывались гомосексуалистами.

Эдмунд читал не детективы, а энциклопедии. И при первой же возможности он посмотрел значение слова «эмболия». Он был совершенно уверен, что найдет это слово.

«Эмболия — от греческого 'embolos', что переводится как клин...»

Закупорка кровеносного сосуда какой-нибудь плотной частицей, занесенной током крови из одной части тела в другую. Возможны также тканевая и жировая эмболия, воздушная или газовая эмболия, бактериальная эмболия и эмболия инородными телами.

Воздушная эмболия. Воздушная пробка в крови, как описывала медсестра. Нечто подобное случается с машиной или системой центрального отопления и приводит к полной остановке машины. Все органы человеческого тела перестают работать? Да, именно так. Если воздух ввести в одну из больших вен, то быстрая, тихая и безболезненная смерть наступит через несколько минут. Интересно. Это тот факт, который стоит сохранить в памяти. В один прекрасный день, возможно, придется выяснить, правда ли это на самом деле.

Оказалось, что это правда. Когда Эдмунд надавил на шприц, Дебора Фэйн почувствовала легкое удушье, как бывает при испуге, а затем ее голова упала вперед. Эдмунд пристально посмотрел на тетушку, через мгновение пощупал пульс на ее шее, а затем под ушами. Пульса не было. Но надо убедиться на все сто процентов: это не тот случай, когда можно рисковать и делать предположения. Эдмунд приложил ухо к груди. Сердцебиения не было. Ничего. Тетушка была мертва, эмболия сделала свое дело. И теперь Эдмунд позвонит местному терапевту, слегка охваченный паникой оттого, что пришел и нашел дорогую тетушку Дебору, по-видимому, мертвой в своем кресле.

Крошечный след на шее Деборы Фэйн от укола даже не был замечен, потому что никому и в голову не пришло что-либо заметить. Сердечная недостаточность тети Деб — давняя и неизлечимая болезнь — уже заведомо наводила патологоанатома на мысль, что смерть наступила от тяжелого приступа сердечной недостаточности. В действительности это было убийство, но никто этого не понял. Эдмунд и не думал, что кто-нибудь поймет, но все-таки нужно было удостовериться, что он ничего не пропустил и все предусмотрел.

Однако оказалось, что предусмотрел он не все. Предвидеть, что дом будет завещан благотворительному обществу Майкла Соллиса, было невозможно. Печально, что тетушка Дебора не рассказала ему об этом. Эдмунд считал, что между ними было больше доверия, — все это лишний раз доказало, что полагаться можно только на себя. Но потеря дома не была столь трагичной. До официального утверждения завещания пройдет несколько недель. Так что у Эдмунда было достаточно времени, чтобы тщательно осмотреть дом. Уж он постарается замести все следы. Бродя по пустым комнатам, после того как присутствующие на похоронах разошлись, он поймал себя на том, что постоянно оглядывается через плечо, будто ожидая, что тетя Дебора появится в дверном проеме. Вот она стоит и смотрит на него. Ее голова слегка наклонена в одну сторону — в ту, куда он вколол шприц...

Ясно, нервы ни к черту — вот что это такое.

* * *

Призраки страха, пережитого в Педлар-ярде, возвращались нечасто. Но если такое случалось, то воспоминания о ночах, проведенных под одеялом, об ужасе, о беспомощности перед страхом и отчаянием вновь начинали меня мучить. Как же я мог так долго все это терпеть?

Страх не всегда был частью моей жизни. Хотя бы потому, что если постараться, то можно было держаться подальше от отца, когда он был пьян или сердит. И стараться, чтобы не досталось ремня с пряжкой, которая причиняла особенно сильную боль, если попадала по спине. Того самого ремня, который использовался на матери чаще, чем кто-либо подозревал. Она никогда не жаловалась и никому об этом не рассказывала, потому что рассказывать было некому. В те дни — это было начало семидесятых — ив том обществе еще не было таких вещей, как центры психологической поддержки женщин — жертв насилия со стороны мужей, еще не было доброжелательных работников социальной помощи или «горячих линий» психологической помощи. Да и в любом случае, в Педлар-ярде не было телефона. Зато у мамы было какое-то странное упрямство. Когда вы женитесь, говорила она, вы даете друг другу клятву — а клятвы никогда не должны нарушаться. Твой отец взял меня в жены, когда никто не хотел брать, и я благодарна ему. (И он был очень обаятелен, когда был моложе.)

Но мама также дала и другое обещание — обещание, что однажды они сбегут из Педлар-ярда, только они вдвоем.

— Ты ведь не обманываешь, да? Мы действительно когда-нибудь туда уедем? В тот дом, где живет эта леди из историй?

— Да, в один прекрасный день мы действительно туда поедем.

Но мама заколебалась — она определенно заколебалась, прежде чем ответить, и появилось новое опасение.

— Она ведь взаправдашняя, эта леди, да?.. Ну... ты же ее не выдумала?

Мама была хорошей рассказчицей. Однажды она сказала, что если бы не вышла замуж, то стала бы писательницей.

Но все было в порядке. Она, улыбаясь, сказала:

— Нет, я не выдумала ее. Честное слово! Она настоящая и живет именно там, где я тебе и сказала. Смотри, я покажу тебе...

— Что? Что? — Эта фотография должна была оказаться самой ценной вещью в мире.

Но это была не фотография. Это было письмо, очень короткое письмо, в котором говорилось, что в письмо вложен чек.

— Наверху адрес. Видишь? «Дом священника», Момбрей-Фэн. Это настоящий адрес.

— Леди послала чек? — Он знал, что банковские чеки — все равно что деньги, но это было его детское представление, вовсе не совпадающее с тем, что имели в виду взрослые.

— Да, она часто присылает чеки. Теперь ты веришь в то, что она существует на самом деле?

— Наверно, да. Ведь только настоящие люди могут посылать чеки?

— Ну конечно.

Так что все было отлично. Леди была настоящая, и дом существовал, и однажды они разработают план и сбегут.

В ту ночь, когда он ворвался в дом с глазами, горящими от переизбытка алкоголя, они не успели спастись. Его нельзя было назвать крупным мужчиной, хотя он и был высоким. Однако в такие страшные ночи он, казалось, заполнял собой весь дом.

У ребенка уже не было шанса добраться до одного из безопасных укрытий — старой прачечной во дворе или даже до чулана под лестницей, — так что оставалось только спрятаться под простыней и тонким одеялом. Иногда ему удавалось мысленно убежать далеко из тусклой обветшалой спальни, далеко из Педлар-ярда, и погрузиться в мир воспоминаний и мечтаний. Пойти по узкой дорожке, которая вилась, подобно ленточке, вдоль деревьев и придорожных кустарников. Мимо маленьких деревень, названия которых так похожи на имена из книг Толкиена про хоббитов. Деревеньки выстроились вдоль дороги подобно бусинкам на ожерелье... Надо было идти далеко-далеко, пока не доберешься до домика среди болот, где танцуют блуждающие огоньки.

Но в тот вечер заклинание не сработало. Внизу происходило что-то, что делало сказочную дорогу недостижимой. Что-то происходило в маленькой гостиной в задней части дома. Что-то, что заставляло маму выкрикивать:

— Нет, пожалуйста, нет...

Послышался тошнотворный звук упавшего тела и затем всхлип боли, который тут же заглох. О боже! Боже! Такими ночами он избивал ее, и соседи говорили друг другу, что однажды этот монстр убьет бедную женщину и что кто-нибудь должен хоть что-то сделать.

Однажды ночью он убьет ее. А вдруг сегодня именно такая ночь? Что если мама умерла? Там, в гостиной? Ужас оттого, что подобное было возможно, рос. Кто-то должен что-нибудь сделать... Я не могу. Я не могу. Он убьет меня. Но что, если он убивает ее?

До гостиной было всего десять ступенек, и они немного скрипели, но можно было перепрыгнуть третью, а затем седьмую ступеньку так, чтобы они совсем не скрипнули. Сегодня было важно перепрыгнуть через эти ступеньки, важно пройти украдкой маленький коридорчик от передней части дома к задней, не обращая внимания на холодный пол. Было важно открыть дверь очень тихо и заглянуть внутрь. Было важно не быть услышанным. Потому что кто-нибудь должен что-нибудь сделать, а в доме больше никого не было...

Комната была слабо освещена, и тени в непонятном ритме двигались на стенах. Это были огромные тени, поэтому потребовалось некоторое время, чтобы различить их, так как при первом взгляде они выглядели как одно чудовищное существо, развалившееся на маленьком столике под окном... В комнате слышалось резкое, учащенное дыхание, будто кто-то очень быстро бежал, или рыдал, или боролся...

Тени задвигались снова, и это был не один человек, а два: два человека, скрепленных вместе. Тень, которая была больше, почти проглатывала худенькую, хрупкую...

Мама полулежала на диване, ее волосы спадали на лицо — у нее были красивые темные гладкие волосы, — а юбка была задрана выше талии. Ее ноги были обнажены, и он стоял напротив нее, вталкивая свое тело в нее — вставляя, вытаскивая, туда-обратно, туда-обратно, еще и еще. Мышцы на его ягодицах и бедрах сжимались и разжимались, его лицо было искажено от концентрации и дикого наслаждения.

Вы не росли в Педлар-ярде и не знаете, что мужчины делают с женщинами в постели, или на задних сиденьях автомобилей, фургонов, или у стен в переулках. Над этим потом хихикали на игровой площадке. Об этом шептались ребята постарше.

Никто из них не услышал, как открылась дверь, так что можно было просто отползти назад наверх и остаться неуслышанным. Но мама задыхалась от боли, ее рот распух и кровоточил. А что если это действительно была ночь, когда он убьет ее? Свет освещал жестокие красные ссадины на ее лице. Завтра эти следы станут синими, и она не будет выходить из дома, пока они не исчезнут, чтобы никто ничего не узнал. (Но что если завтра ее уже не будет в живых и ей не придется идти куда бы то ни было?)

Теперь он отодвинулся, браня маму, называя ее никуда не годной и говоря, что она даже не может вызвать эрекцию у мужчины. Он не кричал, а говорил холодным ненавидящим тоном. Так же холодны и полны ненависти были и его глаза. Вообще-то в эти ночи он всегда был таким. Он выглядел нелепо со спущенными брюками и болтающейся на бедрах рубашкой.

— Это потому, что ты сегодня мертвецки пьян, чтобы трахать что-либо!

Голос мамы был полон слез и злости, но еще он был более сильным и резким, чем когда-либо прежде. И было так странно слышать из ее уст такие слова, как «трахать» и «мертвецки пьян», хотя подобные словечки часто использовались в Педлар-ярде. В этот ужасный момент мама была уже совсем не тем тихим и знакомым человеком, который выдумывает истории и рассказывает о дне побега. Она выглядела как воющий зверь с красными страшными глазами. Она была похожа на крысу, нет, на землеройку из школьной постановки. Она царапалась и кричала на отца. Она была отвратительна! Да, отвратительна! Она внезапно стала очень страшной.

— Слезь с меня, ты, беспомощный ублюдок! — кричала мама. — Слезь с меня и дай мне уйти из этого места, ради всего святого!

Она оттолкнула отца так, что он отшатнулся, и именно тогда он увидел, что дверь приоткрыта. Он пересек комнату и вышел, а мама попыталась проскользнуть в маленькую прихожую. Но он ее остановил. Руки у него были грубыми и мозолистыми из-за его работы — он был грузчиком. Он ненавидел свою работу, да и вообще он был безумно ожесточен из-за того, что ему приходилось работать.

Он говорил, что дети, сующие свой нос в чужие дела, должны быть проучены. Их следует научить не совать нос куда не следует — а затем было ощущение его рук — твердых и сильных. Он потянулся за своим ремнем с пряжкой...

В это время мама шла по комнате с поднятой над головой рукой, свет превращал цвет ее глаз в красный, как у крысы. Но она не крыса, не крыса... Нет, она крыса, ведь я могу видеть ее когти...

У нее не было когтей, но в руках сверкало суровое и жестокое острие, красневшее в отблесках огня.

Ножницы из корзины для шитья, которая стояла у камина.

Острие сверкнуло, и отец поднял руки, чтобы защититься, но было слишком поздно — мама действовала молниеносно.

Ножницы нанесли удар, и стальные кружки их ручек оказались на месте глаз. Ножницы проткнули его глаза.

Глава 5

Невероятно, но это его не убило. Он отступил назад, ревя от боли. Из его лица торчали ножницы. Кровь струилась по его щекам, и плотные темные капли, смешанные с жидкостью, которая сочилась из разорванных глаз, стекали вниз по лицу. Вид всего этого вызывал приступы тошноты.

Он пытался вытащить ножницы. Нащупал их одной рукой, потом второй и с ужасным животным хрюканьем вытащил их. Послышался влажный хлюпающий звук — ужасно! Затем раздался крик боли. Лезвия вышли, и большое количество крови хлынуло и растеклось повсюду.

Мама попятилась к стене. На костяшках ее пальцев виднелась кровь. Она уставилась на слепое, измазанное кровью лицо. Невозможно было понять, что она чувствовала. Быть может, она была шокирована или до ужаса напугана.

Искалеченная голова поворачивалась из стороны в сторону. Вдруг он все еще может видеть после того что с ним сделали? Нет, конечно, не может. Он шел на звук, на запах, шел инстинктивно. Он знал, что мама все еще была в комнате, и он собирался найти ее по запаху, как это делают собаки. Разве люди так могут? О боже, да, он начал двигаться по комнате, сжимая ножницы в одной руке. Я должен что-нибудь сделать. Я должен что-нибудь сделать...

Все происходило как в страшном сне. Невозможно было шевельнуться или произнести хоть слово, словно как в ночном кошмаре, когда ты никак не можешь произнести ни слова, как бы сильно ты ни старался.

И вот он настиг мать, схватил ее за руку, замахиваясь над головой ножницами, с которых капала кровь. Из его рта полились проклятия... «Убью тебя, я убью тебя, сука, дрянь — убийца, а потом убью ребенка, я убью вас обоих...»

Она вырывалась, царапая ему лицо, — да, ее руки были словно когти! Но у отца была железная хватка. Они оба боролись и боролись, и, когда показалось, что мама вот-вот вырвется, отец занес сверкающие ножницы над головой и вонзил их глубоко ей в шею. Кровь брызнула так, как будто на полную мощность открыли кран, заливая пол и стены. Мама опустилась на колени с выражением удивления на лице.

Время, казалось, остановилось... Потом послышался хлюпающий звук, и мама упала. Мертва? Да, конечно, она была мертва. Это было ясно с первого взгляда. Казалось, что вокруг внезапно погас свет. Словно в душе что-то оборвалось.

Отец был совершенно спокоен. Невозможно было понять, вернулись ли к нему силы или он боролся с собственной болью. Затем он снова стал прислушиваться. Меня захлестнул ужас. Он крутил головой из стороны в сторону, и ужасающее лицо с двумя влажными, кровоточащими впадинами, казалось, обыскивало комнату. Он все еще держал в руках ножницы! Он вытащил их из маминой шеи. Теперь, убив ее, он искал меня!

Осознание этого парализовало. Отец обезумел от боли, но был все так же хитер и жесток, как и всегда. И он ищет меня, ведь я видел, что он сделал. Если он найдет меня — мне не жить! И тогда я не смогу рассказать людям, что он убийца.

Конечно, не было ничего проще, чем сбежать от слепого убийцы. Про слепцов ходили разные шутки. Но когда тебе восемь лет и когда обе входные двери дома заперты, побег превращается в игру «кошки-мышки». Все начинается с необходимости передвигаться по комнате очень тихо, пытаясь не издавать ни единого звука. Надо было сдерживать дрожь, когда наступаешь в скользкое пятно крови, а затем постараться бесшумно проскользнуть в небольшой темный коридорчик. Услышал ли он меня? Почувствовал ли он движение — возможно, почувствовал сквозняк от открывающейся двери? Да, так и есть — он преследовал меня: вот он, его жуткий силуэт, вырисовывающийся на стене. Он уже начал ощупывать стены, чтобы пробраться к лестнице. Конечно же, он знал все потайные места. Он знал и о чулане под лестницей, и о небольшом пространстве между кухней и комнатой...

Но он больше не мог видеть. У него, наверное, болевой шок, и, конечно, он не сможет искать слишком долго. Так где же будет самое безопасное место для укрытия? Лестница — да, тесный чулан под лестницей. В чулане царил удушающий запах старых вещей... Я могу плотно закрыть дверь и свернуться в клубочек, как будто меня там и нет... Он пройдет мимо двери, ведь он не знает точно, где она, так что там я буду в полной безопасности. Он будет искать путь на кухню, а когда доберется до нее, я смогу по коридору дойти до входной двери, открыть ее и выбраться на улицу...

Входная дверь заперта, а ключи лежали наверху, в спальне на комоде — там, где всегда. Значит, я должен пойти наверх и взять их, затем спуститься и открыть дверь. Паника нарастала, так как, конечно, невозможно было сделать это и остаться непойманным.

Дверь чулана задергалась, и в открытом дверном проеме появилось слепое лицо. Кровь на его щеках еще не высохла, но оба глаза уже стали покрываться коркой. Все это выглядело как в кошмарном сне — эта голова... она выглядела так ужасно, что хотелось сжаться и кричать, но только крик не должен был вырваться наружу, ведь это выдало бы убежище... Меня тут нет. Меня тут нет...

Внезапно, хватая пальцами воздух, в маленькое убежище протянулась рука. Так что пришлось вжаться в стену и затаить дыхание так, чтобы он не услышал... Господи, пожалуйста, не дай ему найти меня... Пожалуйста, не дай ему понять, что я здесь... Плащи зашелестели. Мир сжался до маленького пространства чулана, в котором пахло сыростью. А затем — о спасибо, Господи, спасибо! — голова скрылась, и дверь захлопнулась. Было слышно, как, шаркая, отец спустился по каменным ступенькам, ведущим в кухню.

Я должен был сочувствовать ему, но мне не было его жаль! Не было! И если я смогу подняться наверх и схватить ключи, я смогу тогда выйти и убежать. Да, но куда? Куда бежать?

И снова приступ паники, а затем появился ответ. Как раскрытие тайны, подобно мягкому шелковому шелесту занавеса, пришел ответ, а с ним и чувство глубокого восторга.

«Она живет в месте под названием Момбрей-Фэн, — говорила мама. — Это маленькая деревенька на краю графства Линкольншир. Ты должен пройти лес Рокингем, Торни и Витчфорд. Потом ты увидишь указатель на Викен-Фэн...»

Торни и Витчфорд, лес Рокингем. Дом на болотах. Дом, который назывался «дом священника». Хозяева этого дома сотни лет назад помогли священникам сбежать из Англии. Получится ли найти этот дом? Живет ли все еще там леди из историй? Как давно было послано это письмо с чеком? Месяцы назад? Годы?

И в восьмилетнем возрасте бывают такие моменты, когда мозг может работать четко и ясно, когда проявляется врожденный инстинкт самосохранения. Он проявляется и у взрослых, и у детей с одинаковой силой. Позже придет тоска по маме, которая не должна была умирать, но сейчас существовала лишь одна мысль: остаться здесь, позвать соседей на помощь или позвонить в службу спасения из телефонной будки на углу улицы будет означать, что появятся доктора и полицейские. Предстоят долгие часы расспросов. Мне могут и не поверить и отдать в приют, или под стражу, или в дом предварительного заключения для малолетних преступников. Дети из Педлар-ярда знают, что значит быть отправленными в приют, и они все знают о доме предварительного заключения для малолетних преступников. Если что-нибудь из этого случится со мной, я никогда не увижу дома на болотах, я никогда не увижу леди из историй...

Решение было принято — на самом деле и принимать-то было нечего. Сейчас отец бродил по кухне, и если и был момент попытаться, то только этот. В коридор, по лестнице. Нужно помнить, что две ступеньки скрипят, их надо перешагнуть... Хорошо. Теперь — в спальню, забрать ключи. Опять хорошо. Что насчет денег? Чтобы путешествовать, необходимы деньги. Будет ли считаться кражей, если открыть оловянную шкатулку, которая стояла на комоде, и взять то, что лежало внутри? Но я ничего не могу поделать, даже если это кража. Он все еще ходил внизу, так что время было. В шкатулке было тридцать фунтов. Хватит ли этого для путешествия? Должно хватить. Теперь — школьный рюкзак, чтобы можно было нести вещи, теплое пальто и шерстяные перчатки. Зубная щетка и расческа из ванной, но взять их нужно тихо. Это он поднимается по лестнице? Нет — я по-прежнему в безопасности. Что-нибудь еще? Шкатулка все еще была открыта и стояла на комоде, внутри шкатулки лежал коричневый конверт, в котором мама хранила важные вещи. Документы. Свидетельство о рождении? Иногда просят показать свидетельство о рождении. Лучше его взять.

Свидетельство о рождении было в конверте. Было достаточно аккуратно свернуть его и засунуть в один из карманов рюкзака. Что-нибудь еще из конверта? Письмо с адресом «дома священника»? Мне следует взять его, если оно здесь. Тогда я смогу доказать ей — леди, — что я именно тот, за кого себя выдаю.

Письмо было там, сложено и немного смято, но адрес можно было прочитать. А еще там была фотография — маленький снимок мамы и папы вместе, оба улыбаются прямо в камеру. Но сейчас было совсем другое время — я не хочу когда-либо еще видеть его снова! Но в то же мгновение пришла и другая мысль: взять эту фотографию с собой — это словно взять с собой кусочек мамы. Она выглядит счастливой — я мог бы смотреть на нее и думать о том времени, когда она была счастлива. Фотография отправилась в рюкзак вместе со свидетельством о рождении. Что ж, теперь я готов.

Входную дверь нужно было открыть очень тихо, ключ повернулся беззвучно, и я мягко прошептал: «Ты на свободе!»

В это время суток на улице никого не было, так что было просто добежать до телефонной будки. В Й отвратительно пахло, но, по крайней мере, она Н была разрушена, как большинство телефонных будок в наше время. Набрать 999 и спросить «скорую помощь». И не стоит волноваться, что голос дробит, — они ожидают услышать панику в голосе ребенка.

На звонок сразу же ответили:

— Служба спасения — какая служба вам нужна?

— "Скорую помощь", пожалуйста.

Четыре удара сердца, а затем другой голос сказал:

— Служба «скорой помощи».

— Пожалуйста, кто-то ужасно ранил... моего отца... ему нанесли удар чем-то острым Я не знаю, что делать...

— Как ваше имя? Назовите адрес? Притвориться, что не слышал первого вопроса.

Немного поплакать. Тебе же позволено быть напуганным и смущенным, помнишь?

— Вот мой адрес. — Это прозвучало четко. — Пожалуйста, приезжайте скорее.

И повесил трубку. Достаточно? Да, они не посмеют проигнорировать мой звонок. «Скорая помощь» не игнорирует вызовы, даже те, которые, скорее всего, являются ложными. Все так говорят. И, кажется, человек на другом конце провода поверил во все, что я сказал.

Что ж, теперь я готов, теперь я сделал все, теперь я покидаю Педлар-ярд — ужасное, ненавистное место — навсегда. Я оставляю все плохие воспоминания. Позже я буду тосковать по маме, но сейчас пока я не могу об этом думать.

Тридцать фунтов. Интересно, этого достаточно для путешествия на поезде? Продадут ли на вокзале билет ребенку? Почему нет? И если поезд не идет до Момбрей-Фэн, тогда придется последние мили ехать на автобусе. Билеты на автобус обычно стоят очень дешево. И начиная с этого момента, мне нечего делать в Педлар-ярде и в северной части Лондона. Я один из тех, у кого нормальная жизнь и нормальная семья, и я собираюсь навестить свою бабушку.

Будущее было и пугающим, и захватывающим одновременно. Все было похоже на приключения, которые описываются в книжках. Например, на приключения четверых детей, пробравшихся через платяной шкаф в волшебную страну Нарнию. Кажется, они ели яблоки, чтобы выжить в своих странствиях. Я куплю яблоки и буду их есть, как ели они. Или куплю гамбургеры и чипсы. Никто не обратит внимания на ребенка, покупающего чипсы и апельсиновый сок.

Конечно, я выдержу путешествие. И в конце пути, когда позади останутся все эти деревеньки со старинными английскими именами, будет стоять дом, окруженный блуждающими огоньками, которые могут исполнять заветное желание.

И леди из волшебных историй будет там.