– Он сделал имя в Королевской Шекспировской труппе, – говорила она. – Очень быстро его стали упоминать рядом с Гилгудом. Он играл в Ковент-Гардене, и его исполнение роли Яго было потрясающим. Мне рассказывали, что вместе с Оливье он создал потрясающую атмосферу трагедии. Он играл принца Хэла и тому подобное. Потом… ну, как бы это сказать, жизнь его увлекла и стала интересовать больше, чем театр. Он был бонвиван высшего разряда, мой Вэн. Когда он вошел в возраст, он стал играть Фальстафа. Это было так близко ему, баловню судьбы.
Нелл не понимала большинство этих слов или их значения, но она чувствовала по голосу тети Аиды, что она очень любила Вэна. И она могла бы шепнуть Стиви, наклонившейся обнять ее, что она чувствует, что что-то в их приезде беспокоит тетю.
Они поднялись по лестнице, их шаги отдавались эхом. Здесь был большой зал, паутина свисала с тяжелых темных люстр, большой деревянный стол был сплошь покрыт плесенью. Нелл твердо держалась за отца и Стиви. Отец говорил своим обычным деловым голосом.
Это был такой голос, который она слышала, когда он говорил по телефону, и когда она приходила к нему в офис. Один из признаков, по которому она знала, что он правда не любил Франческу, было то, что таким же голосом он говорил и с ней. Он никогда не понижал голоса, когда Нелл была рядом.
Отец никогда не говорил таким голосом с Нелл. Только однажды он говорил так с матерью, незадолго до того, как она навсегда покинула их. Даже когда он был так расстроен в тот день в доме у Стиви, где Нелл безудержно рыдала о тете Мэдди, отец не говорил таким голосом. Был у него еще голос сердитого папочки, который появлялся обычно только по отношению к семье – тете Мэдди, например.
Теперь он говорил что-то о пожертвовании земли и замка, о каком-то направленном дарении, о налогах на недвижимость, о куче непонятной чепухи. Но Нелл видела, глядя на Стиви и тетю Аиду, что им это не только интересно, но даже приятно. Отец достал блокнот и мерную ленту, начал делать замеры. Он измерил толщину стен, высоту потолка.
Тетя Аида указывала на разные повреждения, говорила о сухой гнили и термитных ходах, и отец достал перочинный нож и немного поковырял им в древесине пола. Он сказал что-то вроде того, что проверка покажет точнее, но насекомых или их яиц в дереве нет. Тетя Аида, кажется, почувствовала облегчение.
Они вошли в темную дверь в стене и оказались на темной и узкой винтовой лестнице. Это показалось Нелл похожим на тюрьму. Свет попадал сюда только из маленьких окошек с цветными стеклами, и тетя Аида достала из кармана своей куртки маленький фонарик, чтобы освещать дорогу. Нелл было страшно, потому что она не могла держаться за руки взрослых, но она шла между ними, пока они поднимались, так что она знала, что все будет в порядке.
Стиви говорила что-то о «центре природы», и тетя Аида сказала:
– На ста шестидесяти четырех акрах можно устроить прекрасный заповедник.
А отец сказал:
– Замок потрясающий, и его надо сохранить таким, как он есть.
Тетя Аида прямо-таки вскрикнула:
– Спасибо вам за то, что вы это так видите! Все застройщики предлагали его обновить и сделать здесь медиа-центр и провести горячую воду!
Когда они взобрались по четырем невероятным виткам до самого верха, это было похоже на восхождение из тюремного помещения в солнечный сад. С башни просматривалась вся долина, прямо до самого серебристого моря. В трещинах между камнями поселились мхи и травы. Семена дикорастущих трав, должно быть, принесло сюда ветром, потому что на летнем ветру колыхались цветы, пробившиеся сквозь цемент.
Нелл радостно улыбнулась яркому солнечному свету, глядя на верхушки деревьев. Птицы прыгали с ветки на ветку. Она вспомнила рассказ Стиви про сосновые пустоши и старые дубы, про оленей и зайцев, певчих птичках и совах. Она ощущала колдовское блаженство от того, что по этим ступенькам она пришла в реальную волшебную долину. Ей почти верилось, что перед самыми ее глазами из рощи выскочит белый олень или выйдет единорог.
Кругом росли деревья. Отец говорил спокойно, но взволнованно о том, что надо сохранить и деревья и замок. Тетя Аида задавала по сто вопросов в минуту: что теперь нужно делать, с кем поговорить, какие бумаги подписывать?
Стиви отошла от взрослых, склонилась к Нелл. Они вместе смотрели на толстые сосны и высокие древние дубы. Они смотрели на лианы с красными цветами, которые взобрались по каменным стенам замка, обвивая всю поверхность до самого парапета. Пока они смотрели, пара маленьких блестящих зеленых колибри порхала в воздухе, добывая нектар из трубковидных красных цветков.
– Как они долетели сюда? – прошептала Нелл.
Пристально глядя на них – они были маленькие, не больше стрекозы, – она ощущала дрожь в коленях. Она поежилась, подумав, как трудно жить таким малюткам, как много силы нужно им, чтобы добраться до красного нектара.
– Они пролетают половину земного шара, – сказала Стиви. – Они очень сильные и упорные.
– Они кажутся такими крошечными, – сказала Нелл. Подул ветер, и она испугалась, как бы их не ударило о стену замка. – Что, если ветер убьет их?
– Этого не случится, – сказала Стиви, беря ее за руку. – У них сильные крылья, и они устоят против ветра.
– Почему только у одного красное горлышко? – спросила Нелл, глядя на их броски взад и вперед, замечая их переливающиеся зеленые перышки, пестрые крылышки, длинные клювы, тянущиеся к цветкам.
– Это самец, – сказала Стиви. – Это краснозобые колибри. Природа дала самцам более яркую окраску, но, мне кажется, самочки тоже прелестны, может, даже красивее. Они нежные и загадочные.
– Почему природа сделала именно так?
– Так он привлекает ее. И так она больше защищена от хищников.
Глаза Нелл наполнились испугом. Она не знала, что значит «хищник». Может, это неровная и ухабистая деревенская дорога? Может, неправильный поворот ее любимой тети, когда они возвращались домой в темноте? Или это были чудища, которые приходят ночью, каждую ночь, чтобы напоминать девочке о маме?
– Что с тобой, Нелл? – спросила Стиви, ее голос был бодрым, но глаза печальными.
– Я скучаю по ним, – прошептала Нелл.
Стиви крепко обняла Нелл и держала ее, не отпуская от себя, и Нелл почувствовала, что она думает о пляжных девочках, о матери и тете Нелл, и Нелл услышала, как она прошептала самой себе:
– Я знаю. Я все сделаю.
Этой ночью, после того как Нелл уснула, Джек взял телефон и опять набрал тот номер. Сердце у него стучало, но уже не так сильно, как тогда, когда он звонил в первый раз. Сейчас он был готов – сейчас он заговорит, скажет «алло», спросит, как дела у нее и у Криса. Он скажет ей, что знает о ее поездке к Стиви. Он скажет, что Нелл соскучилась по ней.
Она ответила после третьего гудка.
– Алло? – произнесла она.
Джек закрыл глаза.
Его сердце прибавило обороты. Это был уже не спринт по равнине, это было восхождение на гору, еще два шага – и он не выдержит. Если он поговорит с ней, действительно поговорит, он разрешит все тайны и выдумки, кончится то ожесточение, через которое он прошел за этот год. И тем самым он подтвердит то, что он поверил во все, что она сказала ему про Кирсейджа. И, возможно, Нелл узнает всю правду… Его руки так вспотели, что прилипли к телефону.
– Я рада, что ты позвонил, – проговорила она, и ее голос ломался.
Как она могла догадаться? Или она знала? Даже если она включила определитель номера, она же не знает номера телефона этого арендованного коттеджа?
– Я так тоскую по тебе, – сказала она, в ее голосе слышались слезы, – я бы хотела вернуть время назад и сделать все по-другому… я так тоскую по моему большому брату.
Джек не мог говорить. Он молча слушал ее рыдания и боялся все еще больше испортить. Не шелохнувшись и не сказав ни слова, он повесил трубку.
Глава 17
Мэделин знала, что это был Джек. Она посмотрела определитель, этот номер был из Хаббард-Пойнта, Коннектикут, и, заглянув в свою телефонную книжку, поняла, что это номер не Стиви, поэтому она догадалась, что это мог быть он. Она сидела в кабинете своего федерального дома, вытирая глаза; ее знобило, хотя жаркий летний воздух струился из открытого окна.
Крис просунул голову в комнату. Она посмотрела на его большие синие глаза и седеющие светлые волосы и, изобразив улыбку, кивнула ему, давая знать, что все в порядке. С тех пор как она вернулась домой от Стиви, он следил за ней больше, чем обычно. В сущности, его внимательность напоминала ей о первых месяцах после той аварии, когда она была в очень плохом состоянии.
– Кто это был? – спросил он.
– Ошиблись номером, – ответила она.
– Мне показалось, что ты разговаривала…
Хорошо, что он не сказал – плакала. Мэделин опять улыбнулась и сказала:
– Я постаралась быть вежливой.
Крис поверил ей и вернулся к телевизору смотреть баскетбольный матч. Мэделин дрожала. Она терпеть не могла лгать мужу. Но она знала, что, если скажет, что звонил ее брат, он тут же сделает обратный вызов и выложит Джеку все, что о нем думает. По правде, Мэделин хотелось сделать то же самое.
Она не могла поверить, что он просто не хотел или не мог говорить с ней. Конечно, она отвечала за ту поездку, она должна была доставить Эмму домой в целости и сохранности. Но дело было в другом – Джек не смог справиться с тем, что услышал оскорбительную для него правду. Теперь Мэделин вспоминала, как она пришла в себя сквозь туман димедрола, который ей кололи в первые дни в госпитале, и увидела Джека у своей постели. Тогда она все рассказала ему, и только ему, что произошло на самом деле. Он буквально обезумел – тряс головой, кричал, словно сумасшедший, бил кулаками в стену.
Вошла сестра и быстро увела Джека, а Мэделин опять провалилась в бессознательный и мучительный сон. Крис оставался с ней днем и ночью, доктора приходили и уходили. Они показали ее психиатру. Приходили полицейские, но Крис попросил их вернуться тогда, когда Мэделин придет в себя.
Она больше не могла вспоминать об аварии. Психиатр сказал, что у нее «травматическая реакция». Эти слова мучили ее – они возвращали ее сознание к другой травме. Крик, удар, кровь.
Все остальное вспоминалось легко – дни и часы перед этим. Она помнила, как пригласила Эмму провести уик-энд на пляже, она помнила белый забор и персиковое дерево неподалеку. Она помнила руки Нелл в своих руках, ее милую болтовню о школе и об истории, которую она сочинила про пони по имени Звездочка. Она помнила, как Джек поцеловал ее на прощание, как она благодарила его за то, что он отпустил Эмму на уик-энд.
И помнила уик-энд… ленивые утренние часы с кофе и свежевыжатым апельсиновым соком, бег по пляжу для тренировки, помнила, как они искали место для своих одеял и кресел, сидели с Эммой на горячем песке, ничего не делая, только беседуя. Мэдди вспомнила, как взглянула в глаза Эммы в самый первый день, улыбнулась и воскликнула:
– О, пляж, и мы будем здесь вместе.
– Мы прошли долгий путь после Хаббард-Пойнта, – сказала Эмма.
– Там мы впервые встретились все вместе. Я помню тот день, когда я встретила тебя и Стиви Мур. Тогда мы думали, что всегда будем вместе… помнишь, какими мы были неразлучными?
Эмме, казалось, было неинтересно вспоминать, но Мэделин не могла остановиться:
– Помнишь, ее отец подарил ей маленький английский автомобиль… какой же марки? «Хиллман»! Точно. Он был такой пикантный, прямо для пляжа. И она съезжала сверху и возила нас в кафе-мороженое «Парадиз»?
– Мы все в купальниках втискивались на переднее сиденье, – сказала Эмма без тени улыбки. – Поедали мороженое, проезжая вдоль пляжа… все парни сигналили нам. Помнишь, как Джимми Петерсон почти заставил отступить нас с дороги?
Они засмеялись, вспоминая прогулки на «хиллмане» Цвета морской волны, непостижимую энергию их семнадцати лет. Мэделин внимательно посмотрела на Эмму, вспомнив покупку «Лета лебедей» для Нелл. Почему Эмма так отрицательно отнеслась к творчеству Стиви?..
– Помнишь, какой стеснительной сначала была Стиви с мальчиками, – спросила Мэделин. – Я думаю, она была такой замкнутой, потому что у нее не было матери, она жила вдвоем с отцом.
– Профессор, – сказала Эмма. – Помню его английский акцент… Меня он не слишком занимал.
– Меня тоже, – сказала Мэдди.
– Стиви просто привалило счастье, – заговорила Эмма со странной грубостью. – Она сделала карьеру, потому что заботилась только о себе самой, у нее не было мужчины, чтобы надеяться на его поддержку. Она могла себе позволить быть застенчивой с мальчиками, а потом выходить замуж и разводиться в свое удовольствие.
– Эмма…
– Прости, Мэдди. Ты не ожидала услышать что-то подобное. Но это то, для чего я поехала с тобой. Мне нужно сказать тебе…
А потом они повернули свои намазанные кремом лица к солнцу, наслаждаясь теплом, даже когда в душе Мэдди все похолодело от того, что сообщила ей Эмма. Она чувствовала, что ее невестка несчастлива, но только сейчас она поняла масштаб надвигавшейся катастрофы. Она поняла бы, что Эмма недовольна своей жизнью с Джеком, но не подозревала, что у нее был кто-то другой. Она не знала всех ее планов.
Пляж, остров, коттедж, долгий мучительный разговор – все это незабываемо запечатлелось в памяти Мэделин. Она помнила, что была потрясена – нет, это слишком драматичное слово, – тем, что Эмма поведала ей. Может ли она держать это в тайне от своего брата? Шли часы, солнце ласково грело их кожу, и волны мягко плескались о белый песок острова, а Мэделин слушала и слушала и не могла поверить, и у нее мурашки бегали по коже…
Она была лучшей подругой Эммы. Но также она была сестрой Джека. Все это она пыталась довести до Эммы, садясь в машину. Когда Мэделин, наконец, заговорила, она сказала Эмме, что не сможет сдержаться, что хотя она любит Эмму и уважает ее право выбора, она не может отказаться от брата, ведь она сестра Джека.
И родная тетя Нелл.
Мэделин считала, что поступок Эммы нанесет сильный удар Нелл. Уик-энд заканчивался, но у них еще оставались часы, нужные для дороги домой. Между ними возникло некое напряжение; Мэделин пыталась заставить себя сказать что-то, что не звучало бы ханжески. Эмма должна была понять, что у Мэделин растет возмущение и неодобрение, досада и отвращение к тому, о чем она услышала. И ее охватил страх перед тем, как это отразится на Джеке, а главное на Нелл.
– Ты должна подумать о том, как это скажется на Нелл, – заговорила Мэделин очень мягко, когда они ехали через деревни Джорджии, восточнее Атланты, где Эмма собиралась ей показать, откуда происходил Ричард Кирсейдж.
– Как ты смеешь упрекать меня? Нелл – это все, о чем я думаю!
– Это незаметно по твоим поступкам.
– Ты думаешь, что беспокоишься о ней больше, чем я? Это моя дочь! – запальчиво закричала Эмма, ее правая рука взлетела в воздух – и сильный удар в лицо поразил Мэделин, заставив ее выпустить руль…
Она потеряла сознание, потом пришла в себя, она помнила, как поддерживала голову Эммы и опять теряла сознание от боли и ужаса. И потом, когда Джек сидел у ее больничной кровати, она, потрясенная рассказом Эммы и под воздействием лекарств, боли, выложила брату всю правду о случившемся, она ожидала встретить его понимание. Ведь она боялась за него и за Нелл, предупредила его, рискуя рассердить Эмму, потерять ее дружбу.
Но он все понял не так. К ужасу Мэделин, казалось, он порицал ее, а не Эмму. Или, может быть, он испытывал шок и стыд за то, что о его несчастье знала сестра. Он был в полном отчаянии от потери жены. Если бы он поверил в то, что Мэдди рассказала ему, ему пришлось бы увидеть все совершенно по-другому.
Сидя в своем доме в Провиденсе, Мэделин неотрывно смотрела на телефон и мечтала, чтобы он зазвонил снова. Она не раз слышала об отчуждении родственников в других семьях. Причины этого всегда казались ей такими несущественными, мелкими. В глубине души она всегда верила в то, что члены семьи всегда связаны между собой такими тесными узами, что такая вражда не могла долго существовать. Она допускала, что отчуждение могло возникнуть из-за денег или наследства. Братья и сестры в таком случае могли отдалиться. Но они всегда могли написать друг другу письмо и вряд ли считали, что стали навсегда чужими.
Как же она заблуждалась!
Самым ужасным потрясением было то, что был только один человек, который стал относиться к ней как к чужой. Именно он, ее родной брат, единолично принял решение закрыть перед ней дверь, перестать общаться, именно он, ее брат, решил, что его жизнь без нее будет легче. Ее никто не спросил. Ее лишили возможности что-то сказать в свою защиту…
Минута текла за минутой, и Мэделин поняла, что этой ночью телефон не зазвонит. Она повернула голову к окну и увидела большую луну, теперь уже не совсем круглую, сияющую на небе. Ее глаза наполнились слезами, когда она подумала, как сейчас прекрасно на взморье Хаббард-Пойнта.
Она представила себе вид, открывавшийся из окон Стиви; каким-то шестым чувством зная, что ее подруга имела отношение к телефонному звонку Джека. Она не была уверена, как и почему это произошло, она не могла себе представить, какие слова нашла для этого Стиви, но знала, что пляжная девочка, Стиви, смягчила ожесточившееся сердце ее брата, найдя к нему верный путь.
Пристально глядя на луну, она представила себе, что ее лучи проложили тропу от Провиденса до Хаббард-Пойнта. Лунная девочка… Мэдди смотрела в ее таинственное лицо и всем сердцем умоляла вернуть ей доверие и любовь брата… Нелл. Стиви.
Из соседней комнаты донесся радостный крик – должно быть, «Ред Сокс» выиграли, наверное. Крис позвал ее смотреть финал. Она вытерла глаза, еще раз взглянула на луну. Она была сияюще-белой в темно-синем небе, и Мэдди показалось, что все это могла нарисовать Стиви.
О, если бы Стиви волшебством своего искусства могла вернуть их всех вместе в прошлое! У нее перехватило горло; о, если бы только можно было это сделать. От волнения у нее першило в горле, но она не пошла в кухню за вином, она отхлебнула немного диетической кока-колы. Четыре дня без выпивки… она помнила горькие слова Стиви, сказанные ею о своем первом муже: «Утонул в бутылке». Эти слова сдерживали ее.
Крикнув Крису, что она через минуту придет, она достала свою адресную книгу. Найдя номер, она набрала его.
Номер ответил гудками, но она оставила сообщение.
«Стиви, это Мэделин. Я хочу поблагодарить тебя. За все… пока, спасибо. Передай им, что я их люблю, ладно? Ты знаешь, о ком я. Скоро поговорим».
Положив трубку, она почувствовала себя лучше. Потом она пошла в гостиную, села на ручку кресла мужа, и молча поблагодарила судьбу за то, что находится под надежной крышей.
Сообщение Мэделин удивительно много значило для Стиви. Чувствуя замкнутость своей пляжной подруги, Стиви побуждала ее раскрыть свою душу. На следующее утро она встала рано, сварила кофе и, налив его в термос, отправилась к дому Джека. Нелл еще спала.
Птицы оживленно щебетали на деревьях. Они с Джеком сидели на скамейке у дома. Он склонился в ее сторону, разливая кофе. Под его взглядом ее кожу будто покалывали тоненькие иголки.
– Как мило с твоей стороны, что ты пришла, – сказал он.
– Я только… – начала она, – я не могу не думать о том, что вы так скоро уезжаете.
– Я стараюсь не думать об этом. Я не хочу расстраиваться, заранее переживая. Но это неизбежно.
– Что ты думаешь относительно Нелл, кто будет ее наблюдать за границей? Может быть, доктор Гэдфорд кого-то порекомендует?
– Он продумывает это, – сказал Джек, – странно, но она безмятежно спит в последнее время.
– С тех пор, как вы обратились к доктору Гэлфорду?
– Я полагаю, – сказал Джек тихо, – что с тех пор, как она стала проводить больше времени с тобой.
Стиви потянулась к нему и прижалась лбом к его шее. Ей не верилось, что он сказал это. Ей так хотелось верить, что это правда.
– Ты не возражаешь, если я завтра возьму с собой Нелл купаться пораньше? – спросила она – Сегодня я вернусь рисовать, а вечером я встречаюсь с тетей Аидой.
– Я знаю, что ей это понравится, – сказал Джек, гладя ее руки, несмотря на то, что солнце уже совсем взошло, и Нелл могла вот-вот проснуться и выглянуть в окно…
На другой день рано утром Стиви ожидала Нелл у полосы прилива. Пляж теперь целиком принадлежал ей – курорт Хаббард-Пойнт еще не проснулся. Воздух был свежим и чистым, небо сияющим, безоблачным. Пролив сверкал, как синее стекло, слышались только крики кружащихся чаек, да шум одинокого рыбацкого катера доносился с моря.
Нелл сбежала вниз в красном купальнике, соскочила с променада с полотенцем, колыхавшимся за ее спиной, как плащ супердевочки. Она неслась широкими прыжками, со смехом упав на песок у ног Стиви.
– Папа сказал мне, что вы хотели встретиться со мной! Я еще никогда не видела вас на пляже.
– Я редко появляюсь при дневном свете, – ответила Стиви. – Не говори про это другим детям, не то моя репутация ведьмы будет разрушена.
Нелл засмеялась:
– Мне нравится ваш купальник.
– Спасибо, – улыбнулась Стиви. Ее купальник по всей длине был обшит черными лентами, гладкими, без оборок. – Мне твой тоже нравится.
Был отлив, и они босиком пошли по чуть влажным водорослям, принесенным высоким приливом прошлой ночью. Солнце согревало их головы и плечи, но было еще слишком рано для настоящего тепла. Они собирали лунные камни, раковины и морские стеклышки, держа свои трофеи в ладонях.
– Расскажите, как началась история пляжных девочек, – сказала Нелл.
– Ну, это началось прямо здесь, – улыбнулась Стиви – С твоей мамы и меня. Когда мы были совсем маленькими, гораздо меньше тебя.
– Как вы встретились?
– Наши мамы были подругами…
– Как Бэй и Тэра?
– Пожалуй, – согласилась Стиви. – Похоже, наши матери тоже любили лето, и солнце и пляж, и когда у них родились дочки примерно в одно и то же время, они не могли нас не познакомить.
Нелл улыбнулась, казалось, она счастлива представлять это.
– А что вы делали вместе? – спросила она.
– Когда мы были совсем маленькими, около года или двух, наши мамы выкапывали нам в песке довольно глубокие ямки, прямо тут, где мы сейчас идем. Они делали небольшие дамбы из сырого песка, чтобы до нас не добрались самые большие волны, и наполняли эти ямки водой, и у нас были как бы собственные персональные бассейны.
– Мама делала такие и для меня, – сказала Нелл, и в ее голосе слышалась печаль. – Я помню, как она держала меня, когда накатывали волны.
– Она, наверное, очень любила тебя, – произнесла Стиви.
– Да, очень, – сказала Нелл.
Пока они шли по песку, Стиви ощущала напор волн и прилива, все время чувствовала сердцем непрекращающуюся связь с матерью этого ребенка.
Дойдя до конца пляжа, они бросили свои полотенца и вошли в воду. Стиви сразу нырнула и проплыла под водой несколько ярдов. Вынырнув, она увидела, что Нелл вынырнула позади нее, отфыркиваясь и гримасничая.
Они всплыли на поверхность, смеясь и переводя дух.
– Как далеко вы можете доплыть? – спросила Нелл.
– До Франции! – пошутила Стиви.
– Нет, правда, как далеко? До моста? Или до большой скалы?
– До большой скалы, – ответила Стиви.
– Поплыли туда!
– Это для тебя далеко. Давай лучше подождем, что на этот счет скажет твой отец.
– Он доверяет вам! – сказала Нелл. – Пошли! Я уже плавала туда с Пегги и ее мамой. Я буду вас догонять.
Они двинулись в путь поперек бухты, по диагонали от конца пляжа Стиви старалась плыть медленнее, но ее поразило, что Нелл оказалась умелой пловчихой. У нее были ровные, спокойные взмахи рук, плавные движения ног, едва касавшихся поверхности. Сам пляж был совершенно пуст, но несколько человек, сидевших с утра на променаде, смотрели на них. Стиви любила эти ранние утренние часы, когда все вокруг принадлежало только ей. Но делить все это с Нелл оказалось еще лучше.
Они проплыли ярдов пятьдесят, до большой скалы – горбатой, как кит, немного выше спереди и пологой сзади. Выбравшись на берег, они вскарабкались по водорослям и прилепившимся моллюскам на освещенную солнцем сторону. На солнце искрились колонии иссиня-черных мидий.
Опустившись на колени, Стиви и Нелл наблюдали за мельканием рыбешек, чертивших под водой узоры линий, которых преследовали стремительные стаи голубых луфарей. Чайки и крачки кружились и кричали у них над головами изредка пикируя на стаи рыб.
Нелл визжала от возбуждения. Стиви нравилось, что она не боится, что она настолько любопытна, что не уклоняется от ныряющих птиц, и не остерегается больших луфарей. Они следили за зигзагообразными движениями рыб, вспыхивающих серебром, а потом ныряющих и исчезающих.
– Это так классно! – сказала Нелл.
– Пищевая цепь в действии, – усмехнулась Стиви.
– Что такое пищевая цепь?
– Ну, мелких рыбешек поедают луфари, а луфарей едят более крупные рыбы…
– А кого едят рыбы, которых преследуют чайки? И рыбы, большие, как эта скала?
Стиви засмеялась, подумав о книге, в которой можно все это рассказать.
– Ты молодец, Нелл Килверт, – сказала она. – Я сообщаю тебе, что ты подкинула мне отличную идею. Я никогда не перестану писать книги, если ты будешь рядом.
– Правда? – обрадовалась Нелл, широко улыбаясь.
– Правда.
Они посидели еще несколько минут, пока их купальники не высохли на солнце. Стиви бросила взгляд на ступни Нелл. Они были точно такой же формы, как у Эммы, – узкие, с высоким подъемом. Переведя взгляд на ее лицо, она увидела глаза Джека, его прямой нос, его высокие скулы. От этого она слегка потеряла голову. Как поразительно, должно быть, иметь ребенка, у которого твои ноги и который похож на твоего любимого мужчину…
Ее мысли вернулись к посланию Мэделин, к ее просьбе передать «им», что она их любит. Ей не хотелось расстраивать Нелл, волнуя ее разговорами о ее тетушке. И сидя на скале, она упорно глядела на ступни Нелл, вкладывая в свой взгляд всю любовь Мэделин, надеясь, что Нелл что-нибудь почувствует.
– Поплывем назад? – спросила Нелл.
– Если ты готова.
Нелл кивнула. Она заслонила рукой глаза от солнца и смотрела прямо на Стиви.
– Раньше мне никогда не хотелось жить так, – проговорила она.
– Ощущать лучи солнца так прекрасно, да? – сказала Стиви.
Нелл пожала плечами и хмыкнула. Возможно, она думала, что Стиви не поняла, что она хотела этим сказать.
Но Стиви прекрасно поняла, что Нелл говорит о Хаббард-Пойнте и о лете вообще. Раньше она никогда не хотела жить летом на пляже… Стиви всегда помнила, как прекрасны эти ощущения.
Они вошли в воду, оттолкнулись от прибрежного шельфа и поплыли назад к побережью. Берег сверкал впереди, будто усыпанный бриллиантами и серебром. Когда они ступили на отмель, Стиви посмотрела на песок, по которому они шли.
Она увидела две цепочки следов, своих и Нелл, все еще сохранившихся на песке. Теперь наступал прилив, и первые, еще нерешительные волны начинали стирать их.
Песок был твердый и гладкий, но когда очередная волна лизала его поверхность, в нем появлялись мелкие дырочки, пузырящиеся пеной. Нелл опустилась на колени, уставившись на них.
– Что это? – спросила она.
– Моллюски, – сказала Стиви.
– Мы можем их выкопать?
– Не здесь, – сказала Стиви. – Песок тут очень твердый, и сюда скоро придут люди и сядут на свои одеяла. Но я знаю место…
– Вы отведете нас туда? Нас с папой?
– Я, конечно, могу это сделать, – произнесла Стиви медленно, – если он захочет.
– Он захочет, – уверенно сказала Нелл.
– Ладно, после, – сказала Стиви. – Может быть, попозже, к вечеру? Думаю, отлив будет максимальный. Если твой отец свободен… а если нет, мы можем пойти вдвоем.
– Он свободен, – так же уверенно сказала Нелл. – И захочет пойти. Вы ему нравитесь.
– Да? – спросила Стиви, краснея.
Нелл кивнула и лукаво улыбнулась.
Они крепко обнялись, а потом Нелл побежала встречать Пегги и прогулочную группу. Стиви пошла назад вдоль пляжа. Когда она шла вдоль линии прилива, ей бросились в глаза последние несмытые следы ее и Нелл. Волны с каждым разом закрывали их все больше. «Каждый день приносит маленькие потери, – подумала Стиви. – Но сегодня, кажется, их будет не так много – потому что к вечеру они все пойдут собирать моллюсков».
Глава 18
Они шли вниз по дороге и выглядели как путешественники, собравшиеся в экспедицию, они несли с собой грабли, чтобы выкапывать раковины, и ведро с дырочками на дне и по бокам. Стиви катила надутую камеру от колеса, а Нелл пританцовывала впереди, очень волнуясь. Стиви велела ей надеть старые теннисные туфли, но Джек нашел, что и эти вполне сгодятся.
– Когда ты сказала «старые туфли», ты, оказывается, не шутила, – сказал он, глядя на ее ноги.
Она была обута в старые красные сапоги с отворотами, обрезанными до изношенного края. Резиновые подошвы отдирались от ткани и скрипели на ходу.
– Поосторожнее, не обижай мои сапоги для выкапывания моллюсков, – сказала она. – Мне понадобились годы, чтобы их разносить.
– Тебя никогда не поймешь, – парировал Джек.
– Итак, – начала она, – расскажи мне, как тебе показался замок.
Джек провел утро, внимательно изучая каждый дюйм строения – измеряя, определяя, исследуя.
– Он в изрядно плохом состоянии, – ответил он. – И я рад, что твоя тетушка вовремя сказала тебе об этом. Пара плохих зим, и, я думаю, потолки и полы уже нельзя было бы отремонтировать. Как бы это…
– Их можно укрепить?
– Для этого требуется серьезная работа. Это будет недешево, Стиви. Когда я первый раз пришел туда, твоя тетушка работала, а потом появились Генри и Дорин, так что у меня не было подходящего момента, чтобы подробно расспросить ее о планах. Есть у нее деньги на это?
– Дядя Вэн любил пожить так широко, что, мне кажется, он оставил ей больше счетов, чем капитала, – сказала Стиви. – Однако она очень известный художник и мастер своего дела.
