Боевая Форма (Вэнги - 2)

Раули Кристофер
Боевая Форма (Вэнги - 2)

      Кристофер Раули
      Боевая Форма
      (Вэнги-2)
      Пер. с англ. А. Бушуева, Т. Бушуевой
      Книга первая
      СЕМЯ
      Глава 1
      Одиночество было столь же бесконечным, как и сама Вселенная: крошечный спасательный модуль - защитная оболочка, снабженная системой жизнеобеспечения, - беспомощно барахтался на задворках отдаленного пояса астероидов вокруг ничем ни примечательного желтого солнца.
      Насколько Боевая Форма могла предполагать, модуль будет все так же вращаться по своей орбите до тех пор, пока сможет существовать эта солнечная система. А это будет длиться долго, независимо от того, каких воззрений и верований придерживается тот, кому придет в голову поразмышлять о структуре и будущем Вселенной.
      К несчастью, Боевая Форма была создана для того, чтобы выжить. Она не могла даже помыслить о самоубийстве и продолжала бы жить (если, конечно, можно назвать жизнью странствия по глубинам космоса внутри модуля-капсулы) столь же долго, сколько и сама Вселенная.
      Когда Боевая Форма думала о космологических проблемах, ее охватывали чувства, близкие к отчаянию. Если бы Вселенная состояла исключительно из "остаточных масс", появившихся в результате всепоглощающих гравитационных сжатий вскоре после Большого Взрыва, тогда это была бы "открытая" Вселенная и, таким образом, бесконечная.
      Следовательно, звезды в конце концов разбегутся, галактики погаснут и она, Боевая Форма, продолжит свой дрейф в бесплодной пустыне слишком далеко от чего-либо, что хотя бы на микрон изменило бы ее курс в межзвездном пространстве.
      Дважды в течение полумиллиарда лет, пока капсула вращалась здесь на орбите, она прошла в пяти миллионах километров мимо другого небольшого тела. Но, не имея какой-либо другой движущей силы, кроме мускулов, и лишенная скафандра, Боевая Форма так и не осмелилась нанести удар. Впрочем, она могла существовать в вакууме довольно продолжительное время, если ей не удастся принять форму, приспособленную к активным действиям.
      Помимо всего прочего, дело ухудшалось еще и тем, что среди планетной системы выделялся яркий крупный диск. Это, несомненно, был обитаемый мир в телескоп была хорошо видна голубизна его океанов. Это был мир, в котором, без всякого сомнения, имелись формы-носители!
      Форма-носитель! Мысли о ней было достаточно, чтобы заставить Боевую Форму затрепетать от вожделения. Но водный мир находился так далеко, и потому Боевой Форме не оставалось ничего другого, как наблюдать за этим ярким писком и облизываться, глядя на него.
      Естественно, что Высшая Форма, чей покой внутри капсулы охраняла Боевая Форма, давным-давно превратилась в крохотную цепочку генов. Впрочем, это случилось задолго до того, как их обеих занесло в эту солнечную систему.
      Боевая Форма благодарила судьбу за такую удачу. Не дай Бог, чтобы Высшая Форма, запертая в крохотной спасательной капсуле, пробудилась к жизни. Это было бы просто ужасно! За время многочисленных пертурбаций и бесконечных побед Боевая Форма развила в себе непреодолимую антипатию к жалобам и капризам Высших Форм.
      Итак, в полном одиночестве, вынужденная подчиняться неотвратимым генетическим позывам, Боевая Форма просеивала окружающее пространство в поисках пролетающих астероидов. Время от времени у нее регенерировались оптические датчики телескопической конечности, что способствовало поступлению информации. Помимо этого, Боевая Форма мало чем занималась одно дыхательное движение в минуту, вот, пожалуй, и все.
      Главной ее обязанностью было цепляться за жизнь, какой бы однообразно-тоскливой та ни была. Боевая Форма, насколько ей было известно, являлась последним представителем своей расы, единственным, кто остался в живых из некогда могущественных богов Аксона-Нейрона.
      * * *
      В районе колонии на планете Саскэтч, расположенном в умеренном поясе северного полушария, стоял конец весны. Сквозь тучи наконец-то проглянуло ясное небо. Над долиной реки Элизабет сияло солнце.
      В глубине лесного массива всепланетного заповедника Блэк-Рукс был отчетливо слышен звук работающего мощного мотора. В овраге, немного южнее горы Сервус, стонал и сотрясался на своих длинных ногах-ходулях вездеход-"ходунок" - он застрял как раз на полпути вверх по крутому склону.
      Сидевший в кабине вездехода сорокалетний наркокурьер по имени Карни Уокс кипел от злости. Он громко чертыхался, стучал ладонями по рулю управления, умоляя своего "коня" подняться хотя бы до узловатых сосен, густо, будто плащом, покрывавшим вершину горного кряжа.
      На главном экране компьютера продолжал увеличиваться "предсказанный" след радара.
      - Ну, давай, дружок, помоги хорошему парню Карни. Давай, детка, давай, а не то легавые нас повяжут и мы опять останемся с голой задницей. Вот тогда нам всем хана.
      Машина заурчала. Ступни "ходунка" еще глубже погрузились в землю и во все стороны полетели ошметки грязи.
      - Ну, давай же! - взвыл Карни. - Это чертов вертолет вот-вот появится на горизонте! Если он засечет нас, то тебя, дружок, конфискуют. Они пообдерут с тебя все файлы, а потом засунут в какую-нибудь шахту.
      И "ходунок" откликнулся на мольбы хозяина, словно его действительно подстегнули кнутом. Двадцатицилиндровый мотор мощностью в восемьсот лошадиных сил неожиданно закашлялся теплым паром. Сцепление сработало, и "ходунок" рывками пополз вверх по склону, сломав при этом парочку молодых деревьев, а затем скользнул под густые кроны сосен.
      Из груди Карни вырвался вздох облегчения. Он убрал ноги "ходунка" внутрь и сам сжался в комок на сиденье кабины, предварительно заглушив мотор.
      На востоке в небе показался вертолет отдела полиции по борьбе с наркотиками. Вертолет поплыл над склоном горы как раз наперерез Карни, который вел свою машину к следующему тайнику с топливом. Уоксу на мгновение показалось, будто вертолет завис прямо над его головой, и он сидел ни жив ни мертв.
      Медленно, словно нехотя, вертолет полетел к плато. Карни продолжал чертыхаться себе под нос, потому что от полиции можно было ожидать любого подвоха. У легавых эти чертовы штуки оснащены такими сверхчувствительными микрофонами, что даже еле слышное пуканье они засекут с расстояния в тысячу метров.
      Когда вертолет наконец скрылся за горой, Карни издал сдавленный победный вопль и потер пальцами глаза.
      Что за кошмарное путешествие - сплошные передряги! Однако сорок универсальных унций "тропика-45", спрятанных в чреве его вездехода, стоили всех этих хлопот, если ему, конечно, удастся довести дело до конца.
      Беда заключалась в том, что после трех с половиной тысяч километров пути через джунгли Уоксу предстояло преодолеть самый противный отрезок длиной всего лишь в триста пятьдесят километров. Прилегающая к колонии местность была теперь для Уокса пострашнее всяких джунглей.
      Но сначала надо было добраться до следующего тайника с горючим, располагавшимся в паре километров отсюда, в лощине на склоне горы Сервус.
      Горючее в вездеходе было уже на исходе. Оставалось только гадать, сумеет ли он добраться до места заправки, прежде чем заглохнет мотор. Частично "ходунок" приводился в движение компьютером, и окажись они без горючего на полпути, это грозило бы выходом из строя всей хитроумной системы электронного управления.
      Горючее, стабилизированный водород в виде порошкообразного конгломерата с добавками катализатора, сжигалось начисто, не оставляя никаких следов, что также спасало от зоркого ока отдела полиции по борьбе с наркотиками.
      Карни Уокс пригладил дрожащей пятерней белокурые волосы - шевелюра его редела с каждым днем. Карни обычно старался не смотреться в зеркало, чтобы не слишком задумываться над тем, каков результат его эскапад, сводивших на нет его личную программу искусственного продления жизни. Для своего возраста Карни выглядел старовато, нервишки его были сильно расшатаны, чего уж тут скрывать. Ему давно следовало найти себе работенку попроще. Но каким же еще, черт побери, образом можно продержаться целую зиму, если не заработать хорошенько на "тропике"? Это было для Карни самым главным... Восседать в Золотом павильоне в лучах голубого сияния под нежные голоса, доносящиеся из волшебных пространств...
      Поэтому-то Карни и отказался от удачно складывающейся карьеры в департаменте лесного хозяйства. Его не привлекала перспектива всю жизнь проторчать в стекляшке небоскреба в центре Беливо-Сити.
      С тех пор как департамент по охране окружающей среды полностью запретил пользоваться авиатранспортом, главным источником поставки "тропика" стали коммивояжеры на "ходунках". Человечество требовало все большего количества "тропика-45". И какой дурак отказался бы от "небесного блаженства"? Поэтому-то цена на него взлетела "выше крыши" и доходила до семизначных величин за унцию. Контрабанду в космопорте можно было сравнить с растущим снежным комом.
      Если вы хотели испытывать "тропическое" блаженство более или менее постоянно, вам надо было иметь целое состояние. При отсутствии денег оставалось только одно - пересечь на "ходунке" целый континент и хорошенько поторговаться со сбродом, нашедшим себе убежище под густым пологом тропического леса.
      Целые племена новоиспеченных кочевников бродили под нескончаемыми ливнями, делая надрезы на покрытых плесенью деревьях.
      Эта публика испытывала хронический недостаток в боеприпасах и медикаментах и поэтому старательно собирала по каплям всю живицу влажного экваториального леса. Из нее - черной живицы гигантских грибов-дождевиков добывался "тропик-45", самый фантастический из известных людям галлюциногенов. Среди всего разнообразия наркотиков, изобретенных человечеством с незапамятных времен, "тропик-45" можно было сравнить со "сверхновой" звездой. Он магнитом притягивал к себе интерес и деньги буквально отовсюду.
      Организованные человеческие сообщества не желали мириться со злоупотреблением "тропиком-45". Апатия, помешательство и, наконец, чудовищные вспышки насилия - вот чем было чревато злоупотребление этим наркотиком. Он был предан политической анафеме. Действия полиции по борьбе с этой отравой получили повсеместное одобрение властей.
      Но наведение порядка явилось делом не из легких. Спрос был слишком велик, а деньги рекой текли в карманы торговцев.
      Однако политическое давление со стороны других человеческих миров было столь велико, что обитателям Саскэтча приходилось держать подпольный бизнес в тайне. Правда, время от времени все же появлялись видеофильмы о том, как торговцев наркотиками настигала полиция и расстреливала прямо с вертолетов.
      Висящая на хвосте полиция, непредсказуемые в своей свирепости кочевники, промышлявшие собиранием наркотического сока, подстерегающая на каждом шагу опасность (будь то "наземный краб" или булмунк) - нетрудно себе представить, сколько нервов стоил поход за товаром в тропики и обратно...
      Карни задумался, сколько он еще выдержит при такой жизни. Вот уже четыре года, как он постоянно в пути, за его спиной - семь удачных ходок. И хотя Карни работал на крупные синдикаты вроде "Кэп энд Страйдер", он все же занимал вполне приличное положение. Его шансы были выше, чем у конкурентов.
      А если ему и на этот раз удастся довести дело до конца, то тридцать пять универсальных унций "тропика" пойдут Крутым Братцам, поскольку именно они финансировали эту ходку, а пять унций Карни оставит себе. Продав одну, можно на три года удалиться от дел, погрузившись в нескончаемое блаженство.
      Через пару минут после того, как вертолет скрылся из виду, Карни выпрямил ноги "ходунка" и приподнял кабину над порослью молодых побегов сосен. На востоке собирались тучи. С дальних горных вершин спускались кучевые облака. Неужели и впрямь, как и обещали, со стороны ледника Томпсона надвигается буря? Что ж, по крайней мере, какое-то время полицейские вертолеты не смогут совершать облеты гор! Карни снова завел свой вездеход и двинулся вперед. Компьютер направлял машину среди деревьев, мимо огромных валунов по крутому склону к протянувшемуся внизу каньону.
      Совсем рядом с Карни, на склоне горы Сервус, в тот момент, когда полуденную тишину нарушил звук работающего гидромотора, Рибен Арнтадж издал легкий стон и беспокойно завертел головой. Бруда Дара посмотрела на него расширившимися от ужаса глазами.
      - Неужели мотор? - прошептала она. Рибен утвердительно кивнул.
      - Черт побери, что им здесь надо?
      - "Тропик-45", что же еще. Должно быть, это контрабандист: спешит преодолеть эти горы после того, как пересек плато Томпсона.
      - Судя по звуку, он движется прямо на нас. - Малышка Бруда была готова расплакаться. - Скольких трудов нам стоило установить оборудование, подготовиться к съемке, ведь у них сейчас как раз брачный период - и вот на тебе!..
      Звук гидромотора доносился все явственнее, машина фыркала и дребезжала совсем рядом, видимо, карабкалась по ближнему ущелью.
      Раздался громкий стук, сопровождаемый ругательством на китайском диалекте ван хо, и двое мужчин выскочили из укрытия.
      - Они улетели! Они услышали этот чертов мотор, и самец ретировался. Самка тоже испугалась, и они оба улетели.
      Себастьян Лисе, бледный, долговязый блондин, в ярости стукнул кулаком о ладонь. Йен Чо, коренастый парень китайско-кавказского происхождения, выразительно пожал плечами. Бруда разразилась рыданиями.
      - Это могли быть лучшие кадры ночного кормушника, и все пошло прахом! До ближайшей дороги целых сто километров. Ведь здесь ничегошеньки нет, ничегошеньки! А мы не можем добиться обыкновенной тишины, чтобы наконец заснять этого треклятого кормушника!
      Звук мотора стал еще громче. Эта чертова тарахтелка двигалась прямо на них, вверх по склону горы Сервус. Себастьян подошел к рюкзаку и вытащил оттуда пистолет.
      - На всякий случай, - объяснил он, засовывая пистолет за поясной ремень своих камуфляжных брюк.
      Глава 2
      Это был старый межпланетный крейсер класса "К", вытянутый словно позвоночный столб, с термоядерным приводом на одном конце и полусферой жилого отсека на другом. Перед вращающейся жилой зоной на "позвоночник" был насажен защитный экран из усиленного нейтронной решеткой кремния, предохраняющий живой груз от излучения. На вращающуюся полусферу был нанесен номер судна и его название - "Семя надежды".
      Корабль был тайно заброшен в солнечную систему Саскэтча с борта межпланетного лайнера-дальнорейсовика с приводом Баада и смонтирован для долгосрочной нелегальной миссии. С тех пор уже прошло три года, три очень удачных года для каждого из столь непохожих друг на друга членов экипажа.
      Теперь корабль дрейфовал у внешних границ относительно крупного скопления астероидов. Он почти закончил свою грабительскую миссию - поиски высококачественных радиоактивных минералов. "Семя" готовилось к возвращению во внутреннюю систему, чтобы там его подобрал другой гигант, снабженный приводом Баада. Именно этого момента с нетерпением ожидал экипаж корабля, уставший после трех лет скуки в тесноте замкнутого пространства.
      Как непохожи они были друг на друга - космические пираты, отбросы общества Ксермины и напыщенные толстосумы Бешваны. Единственное, что было у них общего, так это неуемная алчность. Именно она не давала этим двум семействам перегрызть друг другу глотки.
      Ксермины отвечали за космическую часть проекта, Бешваны - за его организацию и финансовую сторону. И все же на корабле то и дело вспыхивали конфликты, и чаще всего в семье Бешванов, состоявшей из супругов Прамода и Ритиллы и их единственной девятнадцатилетней дочери Пандамон. Иметь одного ребенка, тем более дочь, было весьма необычным явлением в том круге, к которому принадлежали Прамод и Тилли. Ведь супруги строго придерживались священного индуистского канона, согласно которому рождение дочери не шло ни в какое сравнение с рождением сына.
      Поэтому в глазах Прамода Панди была всегда чем-то ненужным, да и мать, как правило, держалась с дочерью подчеркнуто холодно. Тем не менее безразличие и даже враждебность родителей не испортили характера Панди. Она была спокойной, даже умиротворенной, хотя и немного меланхоличной девушкой.
      Когда ее мать Ритилла впадала в ярость, то начинала пронзительно кричать. Пока она кричала, дочь замыкалась в себе. Упрямство Панди постоянно выводило Тилли из себя, и она выливала на голову девушки поток оскорблений, отрекаясь от несчастной и проклиная ее и те беды, что Панди принесла с собой в семью.
      Такие сцены неизменно заканчивались для Панди долгим, бередящим душу разговором с отцом в его кабинете. Где бы Прамод ни жил, он всегда обзаводился собственным кабинетом, где мог в любую минуту найти убежище от вульгарности материального мира, населенного женщинами.
      Подобную беседу Прамод обычно начинал, сидя за столом. Потом, на третьей или четвертой минуте разговора, Прамод вскакивал из-за стола и принимался кричать и размахивать перед носом непокорной дочери пальцем. Его бесило нежелание Пандамон серьезно воспринимать его внушения.
      Последний скандал разгорелся из-за розовых носков, злосчастных розовых носков, которые девушка оставила в душевой. Тилли была фанатичной приверженицей чистоты и аккуратности и к тому же ортодоксальной индуисткой. Розовые носки противоречили представлениям матери Панди о приличиях и действовали на нее, как красная тряпка на быка.
      И вот теперь Панди сидела на резном бомбейском стуле ручной работы, а Прамод, склонившись, стоял рядом и махал пальцем прямо перед ее носом.
      - Ты же знаешь, что мама вовсе не собиралась ущемлять твоих чувств, она просто расстроилась. Она не переносит одежды, которую ты носишь, и тебе прекрасно это известно. Я просто не понимаю, почему ты не носишь сари. У мамы забот и так хватает, а ты их ей еще прибавляешь. Мы изо всех сил бьемся, пытаясь выбраться из этой захолустной системы, а ты нам совсем не помогаешь.
      - Она же ненавидит меня! - процедила Панди сквозь стиснутые зубы. - Ты не представляешь, что это такое, когда собственная мать тебя ненавидит. Я считаю, она не имеет права говорить мне подобные вещи.
      Прамод уставился на дочь своим обычным взглядом, являющим собой смесь недоумения и отвращения. Кто бы знал, как он ненавидит все эти бесконечные скандалы, когда женщины кричат и ссорятся, а потом обиженно молчат и плачут долгими часами. Но вот уже три года ему некуда деваться от всего этого ровно столько, сколько он провел в запретном поясе астероидов звездной системы Барзан, охотясь за призрачными сокровищами.
      Прамод заставил себя понизить голос и не дать волю рукам, коими имел обыкновение размахивать, впадая в ярость.
      - Выслушай меня, дорогая. Когда же ты наконец поймешь, что все это является следствием нашей нелегкой жизни? Мы с мамой к ней не приспособлены. Ведь мама - художница, и поэтому любая мелочь действует ей на нервы. Ты же знаешь, как обстоят наши дела. Вот уже три года мы пытаемся вернуть себе былое богатство. Нам необходимо возвратиться назад в систему Ноканикус, откуда мы родом - твоя мама и я.
      - А меня вполне устраивает Саскэтч. - Панди расправила ладонями складки на узких шароварах.
      - Твоя мама терпеть не может, когда ты говоришь, как эти белолицые фигляры. Ты же не такая, как они. Ты чистокровная индуска! Ты принадлежишь к особой касте. Это же священная честь! Это, в конце концов, твой долг!
      Лицо Прамода походило на сердитую коричневую луну. Он выпрямился и теперь возвышался над Панди всеми своими шестью футами.
      Дочь отказывалась внимать его доводам.
      - Ты ведь из рода Марвар-Бешванов! - не выдержал Прамод, срываясь на крик. - У тебя есть обязательства перед Готрой.
      - Мне это совершенно безразлично, я никому ничем не обязана. Мне нравится жить на Саскэтче, и я не хочу возвращаться с вами в систему Ноканикус.
      Несколько секунд девушке казалось, что ее милейший отец-эгоист вот-вот ударит ее. Он занес было руку, сжал пальцы в кулак и снова разжал их. А затем, издав громкий стон, опустил руку. Панди даже не шелохнулась.
      - Прекрасно, - произнес Прамод таким голосом, будто принял для себя какое-то жизненно важное решение. - Я обо всем позабочусь. Если ты желаешь остаться в этой варварской системе, пожалуйста! Мы выделим тебе твою долю, и когда наше путешествие закончится, тебе будет на что жить первое время.
      - Спасибо, папочка, огромное тебе спасибо. Ты просто не представляешь, какую огромную радость мне это доставит.
      Прамод холодно взглянул на дочь:
      - Надеюсь, ты понимаешь, это означает, что мы друг друга больше не увидим - всю нашу жизнь до следующего перерождения. Если мы улетим на Ноканикус, оттуда мы больше не вернемся. Ты будешь здесь одна, Панди, ты девушка-индуистка на планете нечистых белолицых и желтых.
      - Мне все равно, - стояла на своем Панди.
      Прамод в отчаянии воздел вверх свои длинные, костлявые руки.
      - Моя дочь, продолжательница рода Марваров, отрекается от своей касты и будет осквернена, лишившись дарованной ей чистоты! - Прамод сжал виски ладонями, словно пытаясь унять боль. - Мне просто страшно подумать о том, до чего мы дожили. Мне даже начинает казаться, что твоя мама права: лучше бы ты вообще не появлялась на свет!
      Панди промолчала. Ей никогда не хотелось быть такой, как ее родители. Ее не интересовал Священный канон индуизма - все эти церемонии, ношение кастовой отметки, философия чистоты и джати, смешанный со стремлением к нирване для единения с Брахмой. Нет, это никогда не трогало сердца девушки, которое с самой первой минуты открылось навстречу новой жизни в Беливо-Сити, столице саскэтчской колонии. Веселая, естественная жизнь, бьющая ключом вне стен ее дома, превращала для Панди все эти тысячелетние семейные устои в сущую бессмыслицу.
      После разговора с дочерью Прамод был готов расплакаться от тщетности своих попыток наставить ее на путь истинный. Что за неисправимый ребенок!
      - Панди, если бы ты знала, как разрывается мое сердце, когда я пытаюсь воспитывать тебя!
      Панди улыбнулась и прижала ладони к коленям:
      - Я совершенно уверена, что была для вас нежеланным ребенком, папочка!
      - Не смей так говорить!
      - Почему же? Ведь это так. Вы никогда не хотели иметь дочь. Мама родила меня только потому, что хотела досадить тебе. Она обвиняла тебя в том, что ты пустил на ветер все состояние, и вам пришлось перебраться на Саскэтч.
      - Неужели я и впрямь слышу все это? И как у тебя язык поворачивается говорить такие гадости? Неужели это я воспитал такую дочь, которая бросает мне в лицо оскорбления, словно так оно и надо!
      - Но это же правда, даже не пытайся отрицать. Я не буду грустить из-за того, что расстанусь с тобой и мамой. Вы не были счастливы на Саскэтче, а я - была! Да вам просто было не до меня, вас преследовала только одна навязчивая идея - прошлое. Вы мечтаете вернуться назад в мир, который когда-то оставили, но для меня даже название его - пустой звук. Я хочу жить только на этой планете.
      Прамод побагровел:
      - Что за смехотворные речи! Да на Саскэтче живет лишь несколько миллионов человек. Как можно сравнить здешнюю жизнь с жизнью в одном из крупнейших миров?
      Пандамон Бешван поджала свои полные губки и упорно отмалчивалась.
      Прамод стукнул себя ладонью по лбу и принялся с мрачным видом расхаживать по тесной кладовке, которую громко называл своим кабинетом.
      - Вот уже целых три года мы заперты в этой консервной банке. Три года мы бродим, как по пустыне, в Запретной зоне, постоянно сталкиваясь со всеми мыслимыми и немыслимыми опасностями. И все для того, чтобы выбраться из этой чертовой дыры и вернуться в родной Ноканикус. И вот теперь собственная дочь говорит мне, что ей не хочется возвращаться вместе с нами, что она намерена нищенствовать на этой убогой пограничной планете, где живут одни белокожие!
      Панди пожала плечами.
      - Ну хорошо, можешь оставаться. - Прамод скрестил руки на груди. - Я должен попытаться каким-то образом сказать твоей матери, какое бессердечное решение ты приняла.
      - Спасибо тебе, папочка.
      Вызывающе одетая в европейский костюм - розовый чебран и белые сапожки - с короткой стрижкой и без пятнышка - знака касты - на лбу, непокорная девушка демонстративно вышла из комнаты.
      Прамод подождал несколько секунд, собираясь с силами, а затем повернулся и вышел через другую дверь, ведущую в спальню Бешванов.
      Глава 3
      Несмотря на их одиночество в глубинах астероидов, Прамод Бешван настаивал на поддержании заведенного порядка семейной жизни, как того требовал священный канон индуизма. Одним из твердых правил семейства Бешван было соблюдение семейных трапез, в особенности обеда - последнего приема пищи периода бодрствования, которому частенько предшествовала короткая церемония принесения жертвы и очищения в маленьком алтаре Шивы, устроенном в углу гостиной.
      По этому особому случаю обед состоял из консервированного карри, подаваемого к выращенному на гидропонике рису, с лепешками "чапати" и острыми маринованными овощами.
      Кроме того, обед был также сильно приправлен чувством гнева. Лишь с огромным трудом Тилли Бешван смогла заставить себя сесть за один стол с дочерью. Но поскольку Прамод пожелал, чтобы за обедом она хранила молчание, Тилли нехотя подчинилась. Они обязаны были поддерживать видимость семейного единства - это было важнее всего остального.
      Панди, тем не менее, была настроена до неприличия легкомысленно. Она радостно щебетала о своем будущем на Саскэтче, когда останется одна. "Я поступлю в местный университет. Пройду там курс бизнеса..." - не умолкала девушка.
      - Послушай меня, - наконец не выдержав, заговорила Тилли. Она обращалась исключительно к Прамоду, как будто в данный момент дочери здесь не было вообще. - Ей взбрело в голову поступать в университет этой дремучей планеты, чтобы изучать там бухгалтерское дело. Расчудесно! И ради этого она отказывается от возможности поступить в университет Ноканикуса и жить ни где-нибудь, а на самом Гиперионе!
      Теперь Тилли повернулась так, чтобы встретиться взглядом с дочерью, и для пущей выразительности взмахнула в воздухе пальцем.
      - Один из знаменитейших университетов в человеческом секторе Галактики, университет, о котором говорят с не меньшим почтением, чем об учебных заведениях самой Земли! - Тилли положила на кусочек лепешки немного маринованных овощей. - Университет, имеющий один из лучших факультет психоголографии!
      - Ах, мама, как ты гордишься своим образованием! Я не сомневаюсь, ты провела лучшие свои годы в университете Ноканикуса! Но пойми же, я-то совсем другая, не такая, как ты. Мне хочется учиться на Саскэтче и остаться здесь после окончания учебы. Мне совершенно безразличны роскошные мега-хабитаты вроде Гипериона. К искусству меня тоже не слишком тянет.
      Тилли сделала вид, что слова дочери относятся вовсе не к ней.
      Рассердившись, Панди решилась подпустить шпильку - на такое она никогда еще не осмеливалась за все годы их семейной войны.
      - И вообще, мама, мне кажется, что твое представление о суперголографии слишком преувеличено. Ну кому, скажи, есть дело до абстракции каких-то там уголков Десятого Пространства? До эмоционального содержания переливающихся пузырей? Все это чушь, мама, полнейшая бессмыслица.
      Тилли окаменела. Ее глаза стали похожи на незрячие стеклянные шарики что за унижение услышать подобное из уст собственной дочери. Она схватила пластмассовый чайник и швырнула его в Панди:
      - Бесстыжая тварь! Прочь с моих глаз! Убирайся! Вон отсюда!
      Панди увернулась, а затем взглянула на отца. Прамод лишь укоризненно покачал головой, потеряв от возмущения дар речи. Привстав, Тилли стукнула дочь по макушке. Но Панди увернулась от последующих ударов, задев при этом поднос с приправами. Он полетел со стола, и его содержимое рассыпалось по всему полу.
      Ярко-желтая маринованная цветная капуста усеяла безукоризненной голубизны любимый ковер Тилли, привезенный еще с Ноканикуса. Это был настоящий шелковый "янч", сотканный в хабитате Райское Облако. Тилли зашлась в крике.
      Как раз в этот момент зажегся экран видеофона и совершенно неожиданно на нем возникла мясистая розовощекая физиономия Роджера Ксермина. Он был чем-то ужасно взволнован.
      - Прамод! - проревел Роджер. - Прамод! Теперь мы богаты, нам даже не снилось, какие богатства плывут нам в руки!
      Тилли запихнула себе в рот салфетку, чтобы заглушить рвавшийся из горла крик, и он перешел в невнятное мычание. Бешван тщетно пытался найти в ответ подходящие слова.
      В голубых глазах Ксермина плясали безумные огоньки.
      - Прамод! Скорее спускайся сюда! Ты только взгляни, что я нашел. Ты не поверишь своим глазам, старый пердун!
      Наконец Прамод взорвался:
      - Ксермин, не смей употреблять такие ужасные слова в присутствии моей жены и дочери!
      Ксермин, мигая, уставился на Прамода и испуганно замолчал, что случалось с ним крайне редко.
      - Как мы можешь беспокоить меня в столь поздний час? Тебе же прекрасно известно, какое значение я придаю стабильности в моей семейной жизни.
      Ксермин сглотнул комок и осклабился. Уж кому-кому, а ему действительно было прекрасно известно, какой лад царил в семействе Бешванов.
      - Прамод, подожди, посмотрю я на тебя, когда ты увидишь мою находку. Ты только взгляни, что я тебе покажу!
      Прамод, казалось, не слышал его.
      - Попозже, все это может подождать.
      Бешван отключил видеофон, и экран погас. Панди вскочила из-за стола:
      - Но, папочка, а что если это и в самом деле важная находка?
      Прамод обернулся к дочери:
      - Вряд ли это что-то важное, особенно по сравнению с твоими ужасными манерами и возмутительной грубостью.
      - Ой, папочка, какой ты все-таки невозможный! Включи снова экран! Я хочу взглянуть, что там нашел Ксермин!
      - Замолчи. Разве ты не видишь, что твоя мать вся в слезах. Посмотри, посмотри, что ты наделала!
      Вид отвратительных желтых пятен от маринованной цветной капусты на ковре вызвал у Тилли истерику. Великолепная вещь была загублена, и теперь Тилли, скрючившись, лежала на диване и громко рыдала. Панди на какое-то время охватило смятение, и ей стало стыдно. Неужели она и в самом деле такое бесчувственное чудовище? Девушка пыталась отыскать в своей душе хотя бы слабые искорки любви, которые ей надлежало испытывать к матери, но не обнаружила ничего подобного. Быть может, в этой ситуации кто-то действительно был чудовищем, но только кто же? Отсутствие ответа на этот вопрос огорчило Панди, и она разозлилась на себя. И расплакалась.