Распутин; Почему

      Гурко говорил о равнодушии Николая к советам Александры Федоровны и о том, что тот не склонен был полагаться на дар отца распознавать людей, в похвалу царю. Хотя ко времени написания записок знал, чем закончилось подобное небрежение. Правильнее и честнее было бы писать об этом с сожалением.
      Однако правда и в том, что, по словам Евреинова, "Николай Второй считал Григория Ефимовича Распутина-Новых за праведника, за "человека Божьего", равного святому, быть может даже за равного Христу".
      Он же приводит и такое: "Вот, посмотрите, -- говорил однажды Николай Второй одному из своих адъютантов. -- Когда у меня забота, сомнение, неприятность, мне достаточно пять минут поговорить с Григорием, чтобы тотчас почувствовать себя укрепленным и успокоенным. Он всегда умеет сказать мне то, что мне нужно услышать. И действие его слов длится целые недели".
      Отец был для Николая лекарем, а не советчиком.
      Родзянко дополняет: "Мне говорил следующее мой товарищ по Пажескому корпусу и личный друг, тогда дворцовый комендант, генерал-адъютант В.Н.Дедюлин. "Я избегал постоянно знакомства с Григорием Распутиным, даже уклонился от него, потому что этот грязный мужик был мне органически противен. Однажды после обеда государь меня спросил: "Почему вы, В.Н., упорно избегаете встречи и знакомства с Григорием Ефимычем?" Я чистосердечно ему ответил, что он мне в высшей степени антипатичен, что его репутация далеко не чистоплотная и что мне как верноподданному больно видеть близость этого проходимца к священной особе моего государя. "Напрасно вы так думаете, -- ответил мне государь, -- он хороший, простой, религиозный русский человек. В минуты сомнений и душевной тревоги я люблю с ним беседовать, и после такой беседы мне всегда на душе делается легко и спокойно".
      Мне пересказывали случай, описанный, кстати, и Белецким. Как-то Алексей спросил у Николая Второго, правда ли, что Григорий Ефимович -- святой человек? Николай сам не ответил на поставленный вопрос, а обратился за разъяснением к находившемуся в тот момент рядом священнику. Тот стал объяснять канонические требования к тому, кто желает приблизиться к Богу.
      Здесь надо отметить, что Николай сам не взялся отвечать на вопрос, чтобы это не выглядело назиданием. Но он и не возразил священнику, когда тот, пусть и в неявном виде, отнес сказанное к отцу.
      Глава 23
      ЗАМЫСЕЛ УБИЙСТВА РАСПУТИНА
      Старшая сестра царицы -- Могущественная недоброжелательница -Заговорщики -- -- Любовник Феликса -- Феликс затаился
      Старшая сестра царицы
      Правила русской жизни таковы, что чем тяжелее приходилось Николаю, тем шире становился круг врагов императора и, значит, врагов отца. При этом они с легкостью преодолевали сословные барьеры, соединяя свои возможности -бюрократы и купцы, аристократы и промышленники. Чуть ли не впереди всех шла великая княгиня Елизавета Федоровна, старшая сестра Александры Федоровны.
      Надо сказать, что Елизавета Федоровна играла при дворе видную роль не только потому, что приходилась близкой родней царице. Смею предположить, что благодаря свойствам своего характера -- властности, самолюбию, переходящему в тщеславие, -- Елизавета Федоровна и как жена великого князя Сергея Александровича смогла бы претендовать на первые роли. Как раз это и важно в понимании натуры Елизаветы Федоровны -- первые роли, но не единственную первую роль.
      Элла, как называли Елизавету Федоровну в семье, появилась в России задолго до своей сестры. (В благодарность Елизавете Федоровне скажу, что именно она помогла замужеству Алике.) Элла стала женой великого князя Сергея Александровича. Говорили, что она его так
      и не полюбила. Возможно, потому что выбрала его только как способ начать самостоятельную жизнь и вырваться из-под опеки бабушки -- английской королевы Виктории, имевшей свои представления о воспитании девушек. Замечу, что никто и никогда не ставил при этом нравственность Елизаветы Федоровны под сомнение, наоборот жизнь дала ей повод вполне проявить христианские добродетели. (Правда, не по отношению к моему отцу.) Вот что пишет о великом князе Сергее Александровиче великий князь Александр Михайлович: "Дядя Сергей -- великий князь Сергей Александрович -- сыграл роковую роль в падении империи и был отчасти ответственен за катастрофу во время празднования коронации Николая Второго на Ходынском поле в 1896. При всем желании отыскать хотя бы одну положительную черту в его характере, я не могу ее найти. Будучи очень посредственным офицером, он тем не менее командовал лейб-гвардии Преображенским полком -- самым блестящим полком гвардейской пехоты. Совершенно невежественный в вопросах внутреннего управления, великий князь Сергей был тем не менее московским генерал-губернатором, пост, который мог бы быть вверен лишь государственному деятелю очень большого опыта. Упрямый, дерзкий, неприятный, он бравировал своими недостатками, точно бросая в лицо всем вызов и давая таким образом врагам богатую пищу для клеветы и злословия".
      Могущественная недоброжелательница
      Элла -- красавица, ученая женщина, блестящая во всех отношениях, с одной стороны, и Сергей Александрович -- высокородное ничтожество -- с другой. В известном смысле то был неравный брак. Смириться было трудно, но необходимость соблюдения внешних приличий взяла верх.
      При этом Елизавета Федоровна все время искала выхода своей бурной энергии. Как только Алике стала женой Николая, Елизавета Федоровна захотела ею руководить на правах старшей и лучше знающей страну и местные обычаи. Но Александра Федоровна, любя сестру, все же дала ей понять, что не потерпит ничего подобного. Елизавета Федоровна уступила, но обиду затаила.
      Когда же при дворе появился отец и занял место, по мнению Елизаветы Федоровны, по праву принадлежавшее ей, она решила действовать.
      Не было сплетни, слуха, фальшивого свидетельства относительно жизни отца, которые бы Елизавета Федоровна не учитывала. Важно заметить, что Елизавета Федоровна не была знакома с отцом и, значит, не могла судить о нем сама.
      После трагической смерти мужа Елизавета Федоровна бросилась в благотворительность и на религиозных началах создала Марфо-Мариинскую обитель.
      Именно тогда недовольство Елизаветы Федоровны отцом дошло до высшей точки. Поводом для этого послужили споры по вопросу об учреждении чина дьяко-нисс, что для продвижения идей Елизаветы Федоровны было необходимым. Всем, знакомым с ситуацией и пытавшимся честно о ней судить, было ясно, отец не пытался преградить путь именно Елизавете Федоровне или уязвить ее самолюбие. У него спросили, считает ли он правильным такое решение, он ответил, что не считает. Дело одной фразы. Однако люди, в чьих интересах находилось ухудшение мнения Елизаветы Федоровны об отце, доложили ей в нужном им свете. И действительно, в их изложении слова отца были оскорбительными для женщины и великой княгини.
      (Не хочу, чтобы кто-нибудь подумал, будто я из любви к отцу черню других, хоть и Елизавету Федоровну, доставившую ему столько переживаний. Елизавета Федоровна была искренна в том, что делала. Таковы ее убеждения. По ним ей выпал и крест.)
      Заговорщики
      Теперь скажу коротко о Михаиле Владимировиче Родзянко, новом тогда председателе Государственной Думы. Он доводился родственником Юсуповым и был весьма близок им душевно.
      С самого начала Родзянко был настроен против Распутина именно Юсуповыми, главным образом, матерью Феликса. Она близко зналась с Елизаветой Федоровной и получала сведения от нее. Дальше выстраивалась закономерная цепочка.
      Замечу, что сам Сумароков-Эльстон, то бишь Юсупов-старший, отличался предприимчивостью и не выбирал при этом способов. Чего стоит хотя бы деятельность так называемой безобразовской компании, в которую входили первейшие придворные -- спекуляции и злоупотребления в Маньчжурии! -великий князь Александр Михайлович, князь Щербатов, граф Воронцов-Дашков, министр внутренних дел Плеве и, конечно, Сумароков-Эльстон, без которого не обходилось ни одно скандальное начинание того времени! Феликс унаследовал и это качество.
      Когда Феликс вернулся из Англии, сцена заговора против моего отца была уже подготовлена. И Феликс живо откликнулся. Думаю, что он быстро оценил прелести возможной игры и свое место в ней. Скорее всего, не без помощи родителей.
      Родзянко прямо сказал Феликсу, что законным путем с моим отцом ничего нельзя поделать ("никаких выдающихся преступлений не совершал").
      Есть только один выход, утверждал он, -- убийство. Но он сомневался, чтобы нашелся человек, способный на такой подвиг. Себя Родзянко считал слишком старым для осуществления подобного замысла.
      Надо представлять себе Феликса Юсупова, чтобы понять, в какой азарт привел его такой разговор. Феликс оказался правильно подобранным орудием.
      Феликс раньше был вхож во дворец благодаря своему положению и тем чувствам, которые сумел внушить Романовым вообще, а не только Николаю и Александре Федоровне. Но кроме душевной привязанности, которую я, несмотря ни на что, все же допускаю со стороны Феликса по отношению к царю и царице, было и другое. Феликс был полностью поглощен пороком. Этот порок влек его к великому князю Дмитрию Павловичу. Поскольку Феликс никогда не считал нужным скрывать свои наклонности, об этой связи стало известно при дворе всякому.
      Любовник Феликса
      Великий князь Дмитрий был любимцем царя и царицы; он даже жил у них во дворце и считался членом семьи. Когда Николай и Александра Федоровна узнали, что происходит между ним и Феликсом, Дмитрию запретили видеться с совратителем. Специальным агентам же поручили открыто следить за Феликсом и тем самым сдерживать его. На какое-то время их усилия увенчались успехом, и молодые люди не встречались. Однако вскоре Дмитрий снял дом в Петербурге, и Феликс поселился вместе с ним. Скандал вышел за пределы двора и доставил много огорчений Романовым.
      Но любовников это нисколько не стесняло. Дмитрий говорил, что счастлив. Феликс же давал понять всем, что только делает одолжение великому князю. И в этом, похоже, он усматривал особое наслаждение. Возможно, он и любил какое-то время Дмитрия. Но, получив желаемое, Феликс не мог не мучить любимого, превратившегося в жертву.
      И вот однажды, доведенный до отчаяния ревностью, Дмитрий попытался покончить жизнь самоубийством. Вернувшийся поздно вечером Феликс нашел его на полу бездыханным.
      К счастью, Дмитрия спасли.
      Феликс затаился
      Как и следовало ожидать, этот случай не отрезвил Феликса. Он лишь затаился.
      В то время Феликс сблизился с Елизаветой Федоровной, относившейся к нему как к сыну. Она решила, что он образумился и старалась вовлечь его в религиозную жизнь. В салонах много говорили о новой дружбе скандального молодого человека. Да и сам он рассказывал о своих поездках к Елизавете Федоровне весьма охотно и подробно. Немудрено, что многим показалось, будто Феликс и впрямь вступает на путь истинный. В пользу
      этого свидетельствовало и намерение Феликса жениться на великой княжне Ирине Александровне, дочери великого князя Александра Михайловича.
      Интересно, что многие хвалили Феликса за то, что, сделав предложение Ирине Александровне, он ничего не утаил от нее из своей прошлой жизни. Но такой поступок -- только вынужденный. Он поспешил упредить рассказы других. Выступив первым, Феликс предстал перед невестой раскаявшимся грешником, молящим о прощении. Великая княжна оказалась в роли отпускающей грехи -разве это могло не льстить невинной девушке? Разумеется, она была великодушна. Ее великодушие простиралось так далеко, что она делала вид, будто не замечает настойчивого внимания Феликса к юношам, увивавшимся вокруг него и после помолвки.
      С удивительной настойчивостью он преодолевал сопротивление родственников невесты. Охотник по натуре, Феликс, может быть, и был сильнее всего раззадорен именно сопротивлением.
      Наконец, Юсупов обвенчался с великой княжной Ириной Александровной -внучкой вдовствующей императрицы Марии Федоровны -- и вошел в семью Романовых. Кстати, один из любимых рассказов Феликса -- и в эмиграции особенно -- как его любит вдовствующая императрица, и что именно благодаря ее благосклонности удалось устроить этот, как считала вся аристократическая Россия, невозможный брак.
      Рассказывали, что Дмитрий не пришел в церковь Аничкова дворца на венчание Феликса, но последним ушел с перрона, когда новобрачных провожали в свадебное путешествие.
      Глава 24 УДАР НОЖОМ
      Черногорская игра -- Великий князь злится -
      -- Помешательство на крови -- Несимпатичный
      Николай Николаевич -- Сообщники -- Кокетки -
      -- Телеграмма -- Трагедия -- Лицо мертвеца -
      -- Между жизнью и смертью
      Черногорская игра
      Известно, что такое 1913 год. К сожалению, 300-летие династии Романовых стало последним праздником империи.
      Приближалась война, которой многие в Петербурге хотели. Если бы можно было как-то предупредить этих неумных людейНо если отступился Бог, человек бессилен.
      Когда Греция, Болгария и Сербия вместе с Черногорией восстали против турецкого владычества, черногорские агенты зачастили в Петербург. Вспомнили, что при русском дворе есть две черногорки -- великие княгини Милица и Анастасия. Они всегда оставались патриотками больше Черногории, чем своей новой родины -- России, поэтому их даже не надо было уговаривать помочь. Действуя через своих мужей великих князей Петра Николаевича и Николая Николаевича (особенно!), они почти уговорили царя вступить в войну против Турции.
      Вряд ли великий князь Николай Николаевич вполне понимал, что сулит России война против Турции. Зато ясно видел перед собой пост верховного главнокомандующего. К тому же на продолжающихся в великокня жеском дворце спиритических сеансах к войне генералов склоняла сама Жанна Д'Арк. (Бедный архимандрит Феофан так ничего и не смог поделать с черногорками!)
      У Николая было большое искушение поддаться на уговоры и вступить в войну. Многие даже умные люди полагали, что она окажется полезной для России: "Горькое, но лекарство".
      Из всех, кому в то время разрешалось говорить с царем о войне, только двое были против нее -- граф Витте и отец.
      Если у Витте доводы были политические и экономические, то у отца совсем другие, но, как ему казалось, не менее важные. Анна Александровна передавала их так: "Отец верил, что Царство Божье существует во всех людях, поэтому считал войны насмешкой над Божьей волей, безумием, попыткой обратить Господа против Самого Себя".
      Не знаю, что именно подействовало на Николая, но он издал манифест, в котором заявил, что Россия не вступит в Балканскую войну.
      Сразу после этого царская семья отправилась на охоту в Польшу. Таким образом Николай, возможно, хотел N избежать объяснений с великими князьями, боясь оказаться нетвердым.
      Великий князь злится
      Великий князь Николай Николаевич и его сторонники обвиняли в происшедшем отца, крича во всех домах, что "мужик остался мужиком, не чувствующим благодарности".
      Действительно, великий князь Николай Николаевич и его жена Анастасия первыми из аристократов поддержали отца в Петербурге. А брат великого князя -- Петр -- проявил исключительную доброту и щедрость во время маминой болезни. Об этом отец никогда не забывал. Но он не мог переступить через совесть.
      Я своими ушами слышала, как великий князь Николай Николаевич, ворвавшись в нашу квартиру и не смущаясь моим и Варимым присутствием, поносил отца, называя его неблагодарной свиньей.
      По словам Анны Александровны, именно тогда у великого князя Николая Николаевича родилась идея сместить Николая, а Александру Федоровну отправить в лечебницу для душевнобольных. Он даже уже готовился к этому, не без участия старого двора. (И кроме виднейших дворянских фамилий у Николая Николаевича оказался под рукой весьма полезный и неразборчивый в средствах Джунковский -- товарищ министра внутренних дел, командующий отдельным корпусом жандармов. Вот почему так легко было стряпать скандальные провокации типа "фотографирования" и статеек в газетах.)
      Помешательство на крови
      Но у поведения великого князя Николая Николаевича есть и объяснение, к которому никто не прибегал, но которое находится на поверхности.
      Отклонения разного рода не были редкостью в той среде, к которой принадлежал великий князь. О них предпочитали не говорить и уж тем более не увязывать с ними происходившее при дворе.
      Но случай с Николаем Николаевичем был особым. Болезнь его многие воспринимали как часть его военной профессии. Доктор сказал бы, что великий князь страдает болезненной жаждой крови. Всякий другой заметил бы -наслаждается.
      Впервые это открылось во время русско-турецкой войны. Тогда Николай Николаевич был совсем еще молодым офицером. Но военные предприятия случались недостаточно часто для получения желаемого удовлетворения. В мирное время нашлась замена -- охота. В силу обычаев своего сословия сильное пристрастие к охоте долго ни у кого не вызывало вопросов. Но потом нашлись свидетели, видевшие, как именно великий князь утолял свою жажду крови на животных.
      После того, как отец был введен в дом великого князя, Николай Николаевич нашел возможным признаться ему в своем пороке, который все же осознавал как порок. Отец пытался его лечить, и это послужило даже некоторому их сближению. Николай Николаевич скоро отказался от лечения и, как уверял Симанович, не мог простить отцу, что тот узнал о его постыдной слабости. Однако он боялся совершенно напрасно, отец никогда не позволял себе разговоров на темы, связанные с его целительскими делами.
      И вот перед великим князем возникла почти реальная картина войны, а значит, крови. Он не мог устоять, стремясь к войне как к изысканнейшему наслаждению. При чем здесь были интересы России?
      Несимпатичный Николай Николаевич
      Я не сгущаю краски. Личность Николая Николаевича вообще была несимпатичной. Великий князь Александр Михайлович пишет: "Оглядываясь на двадцатилетнее правление императора Николая Второго, я не вижу логического объяснения тому, почему государь считался с мнением Николая Николаевича в делах государственного управления. Как все военные, привыкшие иметь дело с строго определенными заданиями, Николай Николаевич терялся во всех сложных политических положениях, где его манера повышать голос и угрожать наказанием не производила желаемого эффекта. Всеобщая забастовка в октябре 1905 года поставила его в тупик, так как кодекс излюбленной им военной мудрости не знал никаких средств против коллективного неповиновения. Нельзя же было арестовать несколько миллионов забастовщиков! По его мнению, единственное, что можно было сделать, -- это выяснить требования "командиров восстания". Попытка объяснить Николаю Николаевичу, что восстание 1905 года носило анархический характер и что не было "командиров", с которыми можно было вести переговоры, оказалась бы безрезультатной. С тех пор, как существует мир, все армии, в том числе и революционные, находились под предводительством
      командиров. И вот 17 октября 1905 года, перед угрозой всеобщей забастовки, руководимой штабом большевистской секции социал-демократической партии, и аграрных беспорядков крестьян, которые требовали земельного передела, Николай Николаевич убедил государя подписать злополучный Манифест, который мог бы удовлетворить только болтливых представителей русской интеллигенции. Манифест этот не имел отношения ни к большевикам, ни к крестьянам".
      Граф Витте: "Николай Второй никогда бы не подписал октябрьского Манифеста, -- если бы на этом не настоял великий князь Николай Николаевич".
      Так кто же был больше, чем великий князь Николай Николаевич, виноват в том, что бунтовщики не встречали должного отпора?
      А еще находились такие, кто говорил, будто подписать Манифест 1905 года царя заставила Александра Федоровна, выполняя приказ своих заграничных друзей.
      Сообщники
      В это время Илиодор, теперь расстрига Сергей Тру-фанов, замыслил страшное преступление. Для его совершения был назначен день -- 6 октября 1913 года, день царского тезоименитства. Должны были погибнуть шестьдесят высших правительственных чиновников и сорок епископов.
      Труфанов без труда вовлек в заговор многих врагов трона. Разумеется, действовать решили чужими руками. Подготовили бомбистов, которые и должны были метнуть снаряды в толпу.
      Заговорщики настолько были уверены в успехе своего предприятия, что не позаботились о сохранении тайны. Полиции удалось сорвать планы преступников, а Труфанова отправить в тюрьму.
      Но интрига продолжилась. В нее вступил великий князь Николай Николаевич. Ему приходилось соблюдать осторожность, чтобы не навлечь на себя царский гнев. В лице Труфанова он получал человека, готового на все.
      К тому же Труфанов не смог бы оправдаться, попадись он снова -расстриге никто не поверил бы.
      Великий князь устроил побег Труфанову, взяв с того слово убить моего отца.
      Выйдя на свободу, Труфанов начал подыскивать помощника. И нашел довольно быстро.
      Хиония Гусева никогда не встречалась с моим отцом и не имела личных причин убивать его, но она находилась в полной власти Труфанова и этого было достаточно. Ждали только удобного случая.
      Кокетки
      Мне исполнилось 15 лет. Я чувствовала себя вполне взрослой -- молодые люди присылали мне приглашения в театр. Но отец установил очень строгие правила: меня всегда сопровождал кто-нибудь из взрослых, и я обязана была вернуться домой до 10 часов вечера.
      Однако как и любая другая девушка, я находила множество способов обойти строгости.
      Чаще всего мы гуляли с Марусей Сазоновой по Невскому и делали вид, что рассматриваем витрины магазинов. Конечно же, мы использовали их как зеркала, чтобы видеть идущих следом за нами юношей. (Помню, например, что напротив гостиницы "Европа" находился большой магазин, чьи витрины очень нам нравились.)
      Невинный флирт. Ни в мою, ни в Марусину голову (более искушенную) и придти не могло, что можно познакомиться с молодыми людьми на улице.
      Однажды раздался телефонный звонок, звали меня. Мужчина, совершенно не знакомый мне, с ходу начал объясняться в любви, говоря, что видел меня на улице. Я спросила, уверен ли он, что имеет в виду именно меня, а не Марусю. Он ответил, что совершенно уверен.
      Он пообещал позвонить снова и стал звонить каждый день. В конце концов, признался, что шел за мной до самого дома и так узнал, что я -- дочь Распутина.
      Молодой человек не скупился на лесть, и я уже почти влюбилась в него, но мне пришлось сказать, что я
      не могу с ним встретиться, потому что через несколько дней уезжаю с отцом в Сибирь. Звонки тут же прекратились.
      Телеграмма
      Добравшись до Тобольска, мы пересели с поезда на пароходик и на нем приплыли в Покровское.
      На одной из остановок, совсем недалеко от Покровского, на пароход сел смуглый молодой человек. Он, дождавшись, пока рядом не окажется отца, представился мне, назвавшись газетным репортером Давидсоном. Я сразу узнала голос -- это он звонил мне. Мне не очень понравилось лицо молодого человека, но я была польщена тем, что он поехал вслед за мной. Все это было так романтично. Отцу я ничего не сказала. И жалею об этом до сих пор. Моя глупость привела к трагедии. (Потом выяснилось, что Давидсон -- один из участников покушения на моего отца. Как только мы прибыли в Покровское, он тут же отправился к Хионии Гусевой, чтобы закончить подготовку к преступлению.)
      На следующий день было воскресенье, стояла прекрасная погода, опровергавшая представление о Сибири, как о мрачном и холодном крае.
      Наступило 28 июня 1914 года.
      По возвращении из церкви наша семья с друзьями (все, кроме нас с Варей -- потому что мы были приглашены к соседям) собрались за воскресным обедом.
      Как мне потом передавали, отец чувствовал себя обновленным, как всегда после возвращения домой. Он находился в прекрасном расположении духа, рассказывал о своей жизни в Петербурге: как ему удавалось избавляться от полицейских агентов, о слухах, им же самим и изобретаемых (однажды это был слух о несуществующем китайце, с которым он вел некие таинственные переговоры), и как он потчевал самогоном являвшихся шпионить за ним (напиток, по вкусу напоминающий керосин, отец называл "Месть Распутина").
      Обед проходил очень весело. Раздался стук в дверь. Дуня пошла посмотреть, кто это. Через секунду она вернулась
      и сказала, что староста принес телеграмму от царицы. Отца просили немедленно вернуться в Петербург.
      Отец тут же вышел со старостой, решив немедленно отбить телеграмму и выехать в столицу.
      Трагедия
      Улица была полна народу: односельчане, принарядившись, вышли на воскресную прогулку. Уже совсем недалеко от почты отец столкнулся лицом к лицу с незнакомой женщиной, лицо которой было закрыто платком так, что видны были только глаза. Это и была Хио-ния Гусева. Она протянула руку, словно за подаянием, и когда отец замешкался, доставая деньги из кармана брюк, она второй рукой стремительно выхватила из-под широкой накидки нож и вонзила его в живот, пропоров его снизу до самой груди. Намеревалась ударить снова. Но не успела -- отец, теряя сознание, все же умудрился загородиться руками.
      Оказавшиеся рядом люди навалились на Хионию. Она бросила нож и хотела бежать, но разъяренная толпа схватила ее и принялась избивать. Хионию спас подоспевший полицейский и уволок, почти бесчувственную, в крохотную тюрьму, состоящую из одной комнатки.
      Отец согнулся от боли, обхватив живот, чтобы внутренности не вывалились прямо в дорожную пыль. Кровь лилась сквозь его пальцы.
      Перепуганные соседи помогли ему добраться до дома, но к тому времени, когда добрались до двери, он уже совсем обессилел, пришлось подхватить его на руки и внести в дом. И мама, и Дуня остолбенели: подумали, что отец мертв. Но они не были кисейными барышнями и мгновенно оправились от первого испуга.
      Мама смахнула со стола на пол всю посуду, чтобы освободить место для раненого. Дуня послала одного из мужчин привести нас с Варей домой. Потом вернулась и стала помогать маме. Раздев отца, они смыли кровь, чтобы определить серьезность повреждений. Рана оказалась серьезной, некоторые кишки были перерезанными.
      Дмитрия послали на почту вызвать телеграммой ближайшего доктора из города, а мама и Дуня тем временем пытались остановить кровотечение. Они знали, что впереди у них длинная ночь: доктор быстро не успеет.
      Лицо мертвеца
      Вскоре раздался стук в дверь. Я побежала открывать. Пришел Давидсон, который хотел узнать о положении отца, объяснив, будто хочет послать репортаж в свою газету. Пока я смотрела на него и слушала его расспросы, меня вдруг осенила ужасная догадка: этот человек меня обманул. Мой мозг словно осветил взрыв фейерверка, я поняла все: зачем он звонил мне по телефону, зачем льстил мне, пока не выудил нужные ему сведения о нашей поездке в Сибирь, почему оказался на том пароходе, и самое отвратительное из всего -- зачем он пришел к нам домой. Конечно, он хотел разузнать, удалась ли попытка убийства. Я -- причина несчастья! Я привела убийцу к отцу!
      Я толкнула Давидсона, что-то кричала ему -- не помню. Потом -провалилась в обморок. Но скоро очнулась лежащей на полу. Мама громко звала меня. С трудом встала, ноги и руки были как ватные.
      Когда я вошла в комнату, где лежал отец, снова чуть не упала в обморок -- у него было лицо мертвеца. В этот самый момент он захрипел. Это придало мне силы -- значит, еще жив.
      Все время я держала отца за руку, молясь и плача. В редкие секунды возвращения в сознание он останавливал мутный взгляд на мне. Я сжималась, словно от удара ножа. (Этот взгляд преследовал меня до тех пор, пока отец не выздоровел и не сказал, что любит меня по-прежнему.)
      Никто из нашей семьи в ту ночь не сомкнул глаз. И хоть мы не признавались в этом даже самим себе, каждый был убежден, что отец не доживет до рассвета.
      Между жизнью и смертью
      Доктор приехал далеко за полночь, совершенно загнав лошадей.
      Осмотрев рану, провел предварительную операцию, чтобы очистить брюшную полость и сшить, насколько это возможно при домашнем свете, разорванные кишки.
      Отец пришел в себя. Он очень страдал от боли. Доктор хотел дать эфир, но отец отказался. Попросил только вложить ему в руку крест, подаренный епископом Феофаном.
      Мама, Дуня и я оставались в комнате и по мере сил помогали доктору. Когда скальпель начал свою работу, я почувствовала, как отец содрогнулся, и с ужасом поняла, какую боль он вынужден терпеть. Слава Богу, отец тут же снова погрузился в спасительное беспамятство.
      Как только рассвело, доктор велел собрать своего бесчувственного пациента -- ехать в город. В деревне не нашлось экипажа с рессорами, и доктору предстояло принять очень трудное решение: гнать во весь опор по разбитым дорогам и подвергать опасности жизнь больного, который мог скончаться от толчков и тряски, или ехать медленнее с риском не успеть довезти его вовремя. Он выбрал первое, и такое решение оказалось верным. Мы с Дуней сидели по обе стороны от отца, придерживая его и оберегая от ударов о стенки своими телами.
      За время шестичасовой поездки отец всего один раз приходил в себя. Когда я склонилась над ним, он попытался заговорить, но смог только пробормотать в полубреду: "Его надо остановить... надо остановить..."
      Я не могла понять, что он пытается мне сказать. В суматохе минувшей ночи никто не догадался прочесть телеграмму царицы, а даже если бы и прочел, то не понял бы, кого же надо остановить.
      Июль подходил к концу, отец все еще находился в больнице между жизнью и смертью.
      Глава 25
      ЭТО -- НОЧЬ
      Война на пороге -- Иллюзии Николая Второго -- Напрасное предупреждение -- Распутин сломлен -- -- "Пусть поломойкой, но в России" -- -- "О Боже, спаси Россию"
      Война на пороге
      А к России приближалась война.
      В Сербии убили австрийского эрцгерцога. Австрия направила Сербии ультиматум, потом объявила войну.