Распутин; Почему

      Илиодор рассчитывал, что отца приведет в полное смущение одно уже высокое собрание. Но он по самонадеянности не подумал о том, что перед ним -- не "простой мужик", а человек, толкующий Святое Писание царственным особам и совершенно чуждый робости.
      Услышав, что голос отца звучит уверенно, Илиодор прервал его:
      -- Мужик лжет!
      Это обозначало, что суд кончен и что отец признан виновным. Другой бы сник и покорно запросил пощады. Но только не отец. Не дожидаясь, пока стражники заломят ему руки за спину, отец схватил свой стул и замахнулся. Стражники отступили. Немая сцена продолжалась несколько минут. В стенах монастыря ничего подобного не видели. Отец же спокойно пошел к двери и закрыл ее с внешней стороны на тот самый стул, который все еще держал в руках.
      Разумеется, на этом дело не закончилось. Но события развивались совсем не так, как хотелось бы обвинителям отца.
      Царский суд
      Какое-то время после наша обычная жизнь шла своим порядком. Я даже не слышала в доме разговоров об Илиодоре и Гермогене. Отец был спокоен. К тому же и его недоброжелатели замолчали.
      Но Анна Александровна, добрая и чистая душа, несмотря на просьбы отца ничего не рассказывать Александре Федоровне, чтобы не волновать ее, все-таки проговорилась царице. Анна Александровна никогда не могла хранить в тайне чувства, а видя такую обиду, какую нанесли отцу, ходила сама не своя. Когда Александра Федоровна услышала о позорном происшествии, она немедленно призвала к Николаю всех участников -- обвинителей и обвиняемых.
      Надо заметить, что отец не хотел свидетельствовать против известных церковнослужителей и недавних друзей -- Гермогена и Илиодора.
      В конце концов царь потерял терпение и обратился к отцу:
      -- Григорий Ефимович, приказываю тебе рассказать
      мне все, что ты знаешь об этом деле.
      Деваться было некуда, и отец заговорил. Он рассказал все, что знал.
      Когда отец замолчал, царь обратился к Илиодору и спросил у того, чем он может (и может ли вообще) оправдаться.
      При этом царь предупредил:
      -- Предупреждаю тебя -- мне известно все, лжи не
      потерплю.
      После этих слов Илиодор не нашел, что ответить.
      За лжесвидетельствование Илиодор был выслан из Петербурга в монастырь за сто верст от столицы. За по-такание лжесвидетелю наказали и Гермогена.
      Глава 19
      УЖИН ВО ДВОРЦЕ
      Сборы -- В кукольном доме -- Алексей Ужасный -
      -- "Кушать подано" -- Фужер вместо рюмки -
      -- Сплетения -- Мороженое императора
      Сборы
      Отец был счастлив. Этому событию я была обязана тем, что в первый раз попала во дворец на царский ужин.
      Когда отец сказал мне, что мы приглашены во дворец, я была так взволнована, что не могла вымолвить ни слова. Хотя отец с разрешения Александры Федоровны брал меня с собой и раньше, ни царя, ни царицу, ни их детей я не видела и никогда не присутствовала при их разговорах.
      (К месту приведу свидетельство Воейкова о том, что отец совсем не часто бывал во дворце: "На вопрос мой, как часты бывают эти посещения, полковник Герарди ответил, что один раз в месяц, а иногда в два месяца раз. Еще задолго до моего назначения мне приходилось слышать рассказы о Распутине, производившие на меня впечатление не простой сплетни, а чего-то умышленно раздуваемого. Исходили, к моему великому изумлению, эти рассказы от приближенных к царю лиц, которые старались придавать особенное значение каждому появлению Распутина при дворе. Так, например, во время романовских торжеств в Костроме на церковном богослужении в высочайшем присутствии появление Распутина было немедленно подчеркнуто среди присутствующих не кем иным, как товарищем министра внутренних дел -- генералом свиты Джунковским. На меня такое вмешательство в личную жизнь царской четы производило удручающее впечатление. Распутина я до назначения своего дворцовым комендантом не видел, сведения же о нем получал от людей, якобы преданных государю, но, вероятно, не понимавших, что их вредная болтовня вносит расстройство в неустойчивые умы".)
      Все мгновенно завертелось волчком. Мне нечего надеть. Как ведут себя за царским столом? Что я скажу царю и царице? Примут ли меня царские дети? Тысячи вопросов проносились в моем мозгу, но оставались без ответа. К счастью, Дуня, никогда не терявшая головы, взяла меня под свое крылышко. Подобрала вполне подходящее платье, волосы расчесывала щеткой и укладывала до тех пор, пока я не почувствовала себя призовой лошадью. Она мыла и скребла меня так, что я начала опасаться, как бы не остаться без кожи.
      И вот я готова.
      В кукольном доме
      Императорская семья жила в Александровском дворце, построенном Екатериной Великой для внука, Александра Первого, который предпочитал его Большому дворцу. Последний использовался только для парадных приемов и государственных торжеств.
      Мы ехали во дворец в карете, украшенной царскими гербами. Кучер и лакей на козлах были одеты в синие бархатные ливреи дома Романовых и своим важным видом походили на аристократов (как я их представляла, правда).
      Мы въехали в кованые ворота, сопровождаемые приветствием гвардейского караула и по чудесной аллее плавно подкатили к парадному входу. Один лакей бросился открывать дверцы и помог выйти, другой уже распахнул перед нами двери и застыл в низком поклоне, а еще двое помогли снять пальто и шляпы.
      Не знаю, как правильно назывался придворный, который вел нас дальше, но про себя я назвала его пажом. Этот паж повел нас через зал, обшитый панелями
      красного дерева, в приемную, где доложил о нашем прибытии.
      То, что произошло потом, показалось мне тогда (и кажется до сих пор) сказкой. Навстречу нам вышли царь Николай Второй и царица Александра Федоровна с детьми. Это была ослепительно красивая семья.
      Отец троекратно поцеловал и обнял царя, потом царицу, потом Алексея, потом -- по старшинству великих княжон.
      Легко представить себе мою робость в ту минуту. Но она буквально испарилась, как только я услышала голос Александры Федоровны. Она сказала: "Очень мило", -- и улыбнулась в ответ на мой реверанс (думаю, все же довольно неуклюжий, несмотря на долгие репетиции), подошла и, прижав к себе, поцеловала в пробор.
      Затем меня представили царевичу и великим княжнам. Они совершенно не чинились, и это ободрило меня.
      Как и всегда в моменты сильного волнения, я поначалу потеряла способность вполне понимать, что происходит вокруг и совершенно не запомнила, кто именно из девочек взял меня за руку и подвел к столу с закусками. Теперь я думаю, что это была Татьяна.
      (Странно, вспоминая, я вижу их лица очень четко, а в тот вечер они сразу показались мне на одно лицо -- роскошные фарфоровые куклы в роскошном кукольном доме.)
      Стол с закусками был рассчитан на взрослых и на детей -- черная и красная икра, креветки, анчоусы, что-то невообразимое, бисквиты, фрукты, пирожные, конфеты, бутылки с водкой и вином, кувшины со сладкой (как мне сразу же объяснил Алексей) водой.
      Алексей Ужасный
      .
      Мы, девочки, остановились чуть в стороне, ожидая сигнала. Алексей же под ногами взрослых пробрался под стол и, откуда-то снизу высунув руку, потянул за край скатерти в надежде поймать на лету что Бог пошлет. Ловко подхватив кусочек чего-то, наколотого на тоненькую палочку, он с криком выскочил из-под стола и понесся в другой угол комнаты.
      Царь покачал головой, вздохнул с притворной укоризной, сказал:
      -- После меня Россией будет править царь, который войдет в историю как Алексей Ужасный.
      Царским детям хотелось знать обо мне все: в какой гимназии я учусь, кто меня причесывает и одевает, есть ли у меня механические игрушки, видела ли я их яхту, как зовут нашу корову в Покровском и в таком духе без конца. Больше других усердствовала моя ровесница -- великая княжна Мария. (Потом мы с ней подружимся.)
      В тот вечер я была очарована вниманием царских детей. Да, разумеется, оно было искренним, но оно же и показывало (поняла я и, главное, призналась себе в этом, конечно, гораздо позже), что мое появление во дворце воспринималось ими как явление диковинки. Между нами -- вся Россия. Но, в некотором смысле, такой же диковинкой был во дворце и мой отец. Возникший почти из ниоткуда (а Сибирь в представлении столичных жителей это и есть ниоткуда), он оказался способен соединить это "ниоткуда" и царский дворец. Никому из прежних старцев подобное не удавалось, вернее, не было дано. Я уверена, что понять это очень важно.
      "Кушать подано!"
      Мне хотелось бы сказать, что в тот вечер я до мельчайших подробностей рассмотрела убранство комнат. Но, к сожалению, ничего подобного не случилось. Рассмотрела я его в другие дни и вечера: стены затянуты розовым Дамаском, кленовая мебель, по стенам развешаны картины и фотографии.
      Вошел дворецкий, объявивший, что кушать подано. Мы перешли в большую столовую -- высокие окна с красными бархатными занавесями, отделанными золотой тесьмой. Ворс ковра под ногами был таким высоким, что я чуть было не упала, зацепившись каблуками.
      На столе, покрытом тонкой дамасковой скатертью, стояла посуда из позолоченного фарфора с императорекими гербами, а у каждого прибора выстроилось по три бокала, тоже украшенных золотыми гербами. Все предметы сервировки, начиная с колец для салфеток, были отмечены такими же гербами.
      За спинкой каждого из красных бархатных кресел, расставленных вокруг огромного обеденного стола, высился, как изваяние, лакей, одетый в синюю ливрею и белые перчатки.
      Рядом с тарелками -- хрустальные подставки для ножей, вилок и ложек. Я не знала о том, что если блюдо недоедено, но ты намерен его еще есть, в возникшей паузе приборы следует класть на эту самую подставку. Проглотив каплю салата, я неосторожно положила свою вилку на тарелку. Мгновенно "мой" лакей выхватил тарелку у меня из-под носа и тут же заменил ее чистой. То же повторилось через секунду.
      Вероятно, я так и осталась бы голодной, если бы царица не заметила моего промаха.
      -- Тебе не понравился салат? -- спросила она.
      -- Нет, ваше величество, понравился, он восхитите
      лен, но лакей его почему-то все время уносит, -- отве
      тила я, презирая себя за то, что ябедничаю на неуме
      лую, так я полагала, прислугу.
      Тут же все разъяснилось:
      -- Понимаю. Ты положила вилку на тарелку, а это
      должно означать, что ты закончила есть.
      И она прямо за столом очень естественным тоном, без нравоучительства и снисходительности рассказала мне о премудростях большой сервировки. Так что мне все же удалось поесть досыта (как могут только дети -- мешая сладкое и горькое и получая от этого несказанное удовольствие).
      Фужер вместо рюмки
      Был один момент, значение которого я поняла позже.
      Когда Николаю стали наливать водки, он выхватил графинчик у лакея и, минуя рюмку, налил полный фужер. Александра Федоровна что-то громко сказала Николаю Александровичу по-французски, тот по-французски же ответил. Дети сразу притихли. Я, конечно, ничего не поняла. А отец поднялся со своего места, подошел к царю и, глядя ему в глаза, очень тихо проговорил:
      -- Не надо, не надо.
      Николай поставил фужер и в продолжение вечера больше не пил ничего.
      В конце подали изумительное мороженое.
      Сплетения
      Я уже ничуть не удивляюсь сплетениям, которыми оказывается полна жизнь -- не только моя, любая жизнь. Не могу не рассказать в этом месте следующее.
      Кухарка из меня в практическом смысле никудышняя -- пока я жила в Покровском, готовка лежала на работницах. Да и что там была за готовка, известно. Потом, когда я приехала с отцом в Петербург, меня до кухни тоже не допускали, но уже по другой причине -- жалели моих рук. К тому же отцу было приятно, что я, как барышня, бываю на кухне, только чтобы отдать, вернее, передать, распоряжения. Вообще-то при этом отец не ставил целью сделать из меня настоящую барышню, наоборот, одергивал, когда я по глупости заносилась. (И кроме того, это уж и вовсе к слову, -- о мужицком происхождении мне не давали забывать окружающие. Иногда не со зла, как явные недоброжелатели, а просто потому что думали выразить мне так свое расположение: "Хоть и из деревни, а сразу не скажешь...", имея в виду, очевидно, что не сразу, а присмотревшись, все-таки скажешь. Да Бог с ними. Мне-то все равно. Я себе цену знаю.)
      Мороженое императора
      '
      Мы уезжали из России, разумеется, не имея возможности взять с собой все, что хотелось бы. Не только какие-то большие вещи, но и мелочи, которых потом почему-то особенно жалко. В Париже как-то к нам в дом
      пришла женщина. Замечу, что своих, то есть русских, бежавших из России, можно тогда было отличить мгновенно и безошибочно, еще до всяких разговоров. Во-первых, по платью. Его правильно будет назвать "бывшая элегантность". Пока не ставшая жалкой, но уже бывшая. Боюсь, мне не под силу объяснить, но кто видел в 20-х годах русских эмигрантов из среднего слоя, тот поймет и согласится со мной. Во-вторых, по выражению лица -просительному, но старающемуся удержать следы значительности.
      Эта женщина, как она сказала, не знала, в чей дом пришла, знала только, что к русским. Она принесла вещи на продажу. Мы были не в том положении, чтобы покупать что-то неважное и, извинившись, что не можем ей помочь, пригласили пообедать. Женщина не отнекивалась. Уходя, попросила разрешения придти еще раз -- в благодарность за угощение подарить вещицу, которая, по ее мнению, меня как хозяйку должна порадовать.
      Женщина пришла на следующий день и передала мне небольшую исписанную дамским почерком тетрадь, при этом объяснила, что та попала к ней через третьих лиц уже за границей. Это были рецепты романовской кухни.
      Эта тетрадка и сейчас находится у меня, я ухитрилась не потерять ее в многочисленных переездах*. Сама я и не пыталась готовить по ней, но другим с радостью давала списывать рецепты.
      Вспомнив о мороженом, подобного которому я не ела больше нигде и никогда, сделаю выписку из этой тетрадки.
      МОРОЖЕНОЕ "РОМАНОВ"
      2,5 фунта сахара
      10 яичных желтков
      2,5 фунта жидких сливок
      1 большой стручок ванили
      0,5 фунта густых сливок
      * До меня эта тетрадь не дошла. И ни одной фотографии, кстати говоря. -- Издатель.
      Взбить сахар с желтками в кастрюле до такой степени, чтобы при помешивании ложкой смесь разделялась на полоски. В другой кастрюльке смешать жидкие сливки и ваниль и кипятить на медленном огне в течение нескольких минут при постоянном помешивании. Добавить к яичной смеси немного сливок, перемешать и продолжать понемногу добавлять сливок, пока все не смешается. Продолжать помешивать на умеренном огне до тех пор, пока смесь не будет обволакивать ложку, но не доводить до кипения. Перелить смесь в большую миску и периодически помешивать, пока она не застынет. Слегка взбить густые сливки и замешать в ранее охлажденную смесь. Поставить на лед и держать там до готовности.
      Для получения гладкой поверхности после того, как мороженое застынет, снять его со льда, переложить в миску, тщательно взбить и снова поставить на лед. Чем большее количество раз вы это проделаете, тем более нежное мороженое получится.
      Можно приготовить мороженое с любыми другими добавками, например, заменить ваниль шоколадом или фруктами. Однако при изготовлении шоколадного мороженого желательно также прибавить половинку ванильного стручка. Для придания аромата фруктов замените сливки таким же количеством фруктового сока.
      Теперь вернемся в царскую гостиную.
      На тележке вкатили громадный серебряный самовар. Уже был готов очень крепкий чай в маленьком чайнике, стоящем на макушке самовара. Из чайника наливали в каждую чашку по нескольку капель почти черной жидкости, а остальное доливали кипятком из самовара.
      Когда мы уезжали, царь с царицей и дети по очереди поцеловали нас с отцом.
      По дороге домой я трещала без умолку, а отец совершенно меня не слушал. Зато приехав, я дала себе волю. Полночи мы с Дуней не ложились спать -- она расспрашивала, а я рассказывала, захлебываясь от восторга и перескакивая с одного на другое.
      Глава 20 ЧЕРНАЯ ПОЛОСА
      Гнусные слухи -- Интриганка Тютчева -- -- Злосчастные письма -Запоздалая защита -
      -- Романовы и водка -- Запои Николая Второго -
      -- Пить, чтобы бездействовать -- "Вилла Родэ" -
      -- Шантаж -- Примирение
      Гнусные слухи
      Стыдно, признаваться, но в то время я почти не вспоминала о матери. Мне довольно было знать, что она здорова и благополучна. Это был обычный детский эгоизм, граничащий с жестокостью, -- я не хотела делить отца ни с кем.
      А между тем маме пришлось очень трудно.
      Как и от всякого ребенка, от меня скрывали или, по крайней мере, пытались скрыть темные стороны жизни, связанные с болезнями и другими неприятностями. Но Дуня, в конце концов, рассказала мне, что произошло, когда отец привез маму в Петербург на операцию. Опухоль и сопутствующие осложнения потребовали произвести полную гистерэктомию.
      После этого мама, придерживавшаяся традиционных взглядов, по которым плотские отношения, не имеющие целью продление рода, невозможны, сказала отцу, что освобождает его от супружеской клятвы, "отпускает его".
      При всех известных особенностях отца, такой поворот событий очень расстроил его. Он был искренне привязан к маме.
      В то время слухи о предосудительных отношениях отца с Александрой Федоровной и ее дочерьми достигли пика.
      Еще раньше стали распространяться копии писем Александры Федоровны и великих княжон к отцу. Для непредвзятого человека в них не было ничего дурного. Но ищущий скабрезностей всегда найдет их, особенно если ему подскажут ход.
      Среди первых подсказчиков обнаружились Илиодор и Гермоген, не пожелавшие смириться со своим поражением. Им с наслаждением подпевали в салонах.
      Гурко: "Досужая болтовня великосветского, посещавшегося всеми великими князьями, Яхт-клуба -- этого центра столичных политических и светских сплетен, где перемывали косточки всех и каждого и где не щадили и императрицы, действительно, не заслуживала со стороны императрицы хорошего отношения. Распространению по городу неблагоприятных для государыни рассказов впоследствии способствовали удаленные от двора из-за их борьбы с влиянием Распутина князь В.Н.Орлов и С.И.Тютчева. Отнюдь не желая нанести ущерб царской семье, они, однако, своими рассказами о близости Распутина к царице и о том влиянии, которым он у нее пользуется, существенно содействовали укреплению почти неприязненного отношения к государыне не только петербургского, но уже и московского общества (к коему принадлежала С.И.Тютчева). Переходя из уст в уста, рассказы их, естественно, извращались и, наконец, приобретали совершенно невозможный характер".
      Интриганка Тютчева
      Добавлю несколько слов о манерах Тютчевой. Делаю это только потому, что они -- пример, если не образец, того, как рождались сплетни, на основе которых закручивались интриги, влиявшие на судьбы многих.
      Тютчева была одной из первых недовольных появлением моего отца во дворце и, в частности, в покоях императрицы и детей. Не знаю, какие именно действия отца привели ее в ужас, но она начала рассказывать всем.
      что "Распутин купает великих княжон", "учит их неизвестно чему", и в довершение -- "кладет картуз на их кровати". В ее воображении перепутывалось все. Разумеется, эти глупости достигали ушей Николая и Александры Федоровны. Царица сначала смеялась, не в силах представить, чтобы кто-нибудь принимал нелепости за чистую монету. Но дальше -- хуже. Опасаясь быть оттесненной от воспитания царских детей моим отцом (совершенно беспричинно), Тютчева не унималась в фантазиях. Она стравливала всех вокруг, чтобы иметь возможность интриговать. Перессорила даже нянь. И до такой степени, что Александра Федоровна не желала какое-то время бывать в детских, и это несмотря на обожание ею детей.
      Наконец Тютчева дошла до того, что стала настраивать великих княжон против матери. Этого Александра Федоровна снести не захотела. Карьера Тютчевой при дворе была закончена.
      Однако таким образом Тютчева и получила в руки свой главный козырь -теперь она представлялась как невинная жертва Распутина и находила в этой роли покровителей и доброжелателей.
      Злосчастные письма
      Итак в начале декабря или в конце ноября 1910 г. стали распространяться копии писем Александры Федоровны и великих княжон к моему отцу. Они были написаны незадолго до этого. В них (особенно в письме Александры Федоровны) действительно были места, которые при большом желании можно истолковать превратно.
      Например, Александра Федоровна писала: "Мне кажется, что моя голова склоняется, слушая тебя, и я чувствую прикосновение к себе твоей руки". Эта фраза, будучи вырванной из окружения, действительно кажется двусмысленной. Коковцов хорошо понял это: "Но всякий, кто знал императрицу, искупившую своею мученическою смертью все ее вольные и невольные прегрешения, если они даже и были, и заплатившую такою страшною ценою за все свои заблуждения, тот хорошо знает, что смысл этих слов был весьма иной. В них сказалась вся ее любовь к больному сыну, все ее стремление найти в вере в чудеса последнее средство спасти его жизнь, вся экзальтация и весь религиозный мистицизм этой глубоко несчастной женщины, прошедшей вместе с горячо любимым мужем и нежно любимыми детьми такой поистине страшный крестный путь".
      Симанович: "В Петербурге усиленно распространялись слухи, что Распутин находится в интимной связи с царицей и ведет себя также неблагопристойно по отношению к царским дочерям. Эти слухи не имели ни малейшего основания.
      Распутин никогда не являлся во дворец, когда там не было царя. Я не знаю, по собственной ли инициативе или по царскому указанию он так поступал.
      Также в слухах о царских дочерях нет ни слова правды. По отношению к царским детям Распутин был всегда внимателен и благожелателен. Он был против брака одной из царских дочерей с великим князем Димитрием Павловичем, предупреждая ее и даже советуя не подавать ему руки, так как он страдал болезнью, от которой можно было заразиться при рукопожатии. Если же рукопожатие неизбежно, то Распутин советовал сейчас же после этого умываться сибирскими травами.
      Советы и указания Распутина оказывались всегда полезными, и он пользовался полным доверием царской семьи. Царские дети имели в нем верного друга и советника. Если они вызывали его недовольство, то он срамил их. Его отношения к ним были чисто отеческие. Вся царская семья верила в божественное назначение Распутина.
      Грязные сплетни давали мне повод к частым разговорам с Распутиным по поводу его отношений к царице и ее дочерям. Эти злостные сплетни меня сильно беспокоили, и я считал бессовестным распространение безобразных слухов про безукоризненно ведущих себя царицу и ее дочерей. Чистые и безупречные девушки не заслуживали этих распространяемых бессовестными со-здавателями сенсаций обвинений.
      Несмотря на их высокое положение, они были беззащитны против такого рода слухов. Было стыдно, что даже родственники царя и высокие сановники также занимались муссированием этих слухов. Их поведение можно назвать тем более низким, что им доподлинно была известна вздорность этих слухов. Распутин возмущался этими слухами, но по причине своей невиновности не принимал их особенно горячо к сердцу".
      В последнем Симанович ошибался. Отец как раз близко к сердцу принимал все это. Но что можно было противопоставить этим слухам? Какие объяснения могли быть услышаны в салонах? Да и мало тогда находилось охотников защищать царскую семью, что уж говорить о защите отца.
      Запоздалая защита
      Только позже, когда произошло самое страшное, многие из тех, кто способен был бы выступить в нужную минуту (но не нашел в себе то ли силы, то ли потребности), скажут справедливые слова.
      Боткина-Мельник: "Насколько же рассказы о приближенности Распутина к царской семье были раздуты, можно судить из того, что мой отец, прослуживший при их величествах 10 лет и ежедневно в течение этих 10 лет бывавший во дворце, причем не в парадных комнатах, а как доктор, почти исключительно в детских и спальне их величеств, видел Распутина всего один раз, когда он сидел в классной Алексея Николаевича и держал себя как самый обыкновенный монах или священник. Александра Федоровна считала святым Распутина. В последнем же нет никакого сомнения: об этом говорят письма ее величества и великих княжон к Распутину. В этих письмах, сплошь проникнутых горячей верой и содержащих в себе столько рассуждений на религиозные темы и просьбы молиться за всю царскую семью, никто не мог найти ничего предосудительного. Впоследствии, проезжая через Сибирь, я встретила одну даму, спросившую меня об отношении ее величества к Распутину. Когда я передала ей все вышеизложенное, она рассказала мне следующий случай. Ей пришлось быть однажды в следственной комиссии, помешавшейся в Петрограде в Таврическом дворце. Во время долгого ожидания она слышала разговор, происходивший в соседней комнате. Дело шло о корреспонденции царской семьи. Один из членов следственной комиссии спросил, почему еще не опубликованы письма императрицы и великих княжон.
      -- Что вы говорите, -- сказал другой голос, -- вся переписка находится здесь -- в моем столе, но если мы ее опубликуем, то народ будет поклоняться им, как святым".
      Родзянко: "В высшей степени нервная императрица страдала зачастую истерически нервными припадками, заставлявшими ее жестоко страдать, и Распутин применял в это время силу своего внушения и облегчал ее страдания.
      Тем отвратительнее было мне всегда слышать разные грязные инсинуации и рассказы о каких-то интимных отношениях Распутина к царице. Да будет грешно и позорно не только тем, кто это говорил, но и тем, кто смел тому верить. Безупречная семейная жизнь царской четы совершенно очевидна, а тем, кому, как мне, довелось ознакомиться с их интимной перепиской во время войны, и документально доказана".
      И сами по себе сплетни делали отца просто больным. Добавьте к этому уверенность отца, что именно в этих сплетнях -- причина перемены к нему мамы. И, конечно же, отец очень переживал, что пусть и невольно, но все-таки причинил боль Александре Федоровне и Николаю Александровичу.
      Романовы и водка
      Здесь надо рассказать и еще об одном деликатном деле, высшая точка которого пришлась на то же время.
      Среди Романовых было много людей пьющих и очень пьющих. (Я коротко упомянула об этой наклонности Николая выше.) При этом они, как правило, оставались в рамках приличия.
      Например, хорошо известно, что из всех Романовых-царей совершенно не пил только Павел Первый (злые языки усматривали в этом доказательство незаконности его рождения. Законный его отец -- Петр Третий -- выпить как раз очень любил, да и мать -- Екатерина Вторая -- не отказывалась).
      Но Александр Третий -- отец Николая -- в этом роде далеко опередил остальных. Он даже ввел в моду сапоги особого покроя -- с голенищами, в которые можно было спрятать плоскую, но вместительную фляжку водки. Правда, пристрастие к горячительному не мешало Александру Третьему исправно царствовать.
      Запои Николая Второго
      Николай Второй унаследовал от отца -- Александра Третьего -- пагубное пристрастие. О нем говорили как о большом любителе выпить.
      Некоторые утверждали даже, что царь бывал абсолютно трезвым только по утрам и что временами он напивался до бесчувствия. Достоянием всех стал случай, когда после одного из полковых праздников офицеры вынесли царя к автомобилю на руках, и вовсе не в верноподданническом порыве.
      Моего отца люди, посвященные в отношения его с Николаем, называли иногда царской нянькой. Достаточно сказать, что именно отцу Николай доверился, рассказав о некоторых отклонениях от нормальной половой жизни и найдя у него помощь. Такую же помощь он получал во время алкогольных приступов.
      Отец не избавил Николая от болезни, ограничиваясь запретом (иногда даже письменным) на водку на две-три недели, чаще до месяца. Причем Николай всегда выторговывал лишние дни. Но поступал так отец не потому, что хотел пользоваться зависимостью царя.
      Отец таким образом только исполнял просьбу самого Николая, оставляя за ним возможность выпивать. При первом же намеке царя на желание окончательно избавиться от дурного пристрастия, отец помог бы ему. Но Николай, видимо, не стремился к совершенному излечению и объяснял, каламбуря, свое поведение так (передаю со слов Анны Александровны): "Я не могу допустить, чтобы меня избавляли от пристрастия, которое приносит мне столь невинное наслаждение. К тому же, если это все-таки произойдет, то будет похоже, будто у самого меня не хватило сил остановиться. Мне не хочется так думать".
      Это был договор, а не манипуляция отца для получения каких-то выгод.
      Как раз во время скандала с письмами алкогольные приступы стали особенно часты у Николая. (Сцена на ужине, свидетелем которой я оказалась, -- из их ряда.)
      Пить, чтобы бездействовать
      Николай тяготился происходившим, но при этом все откладывал решительные действия, после которых было бы уже невозможно общение его со многими недавними друзьями. Действовать решительно -- значило для Николая занять твердую позицию. Это всегда было сложным для него.
      Тогда пришла мысль -- отложить необходимые шаги. Но отец, оставайся он в Петербурге, нашел бы способ прекратить приступы алкоголизма и без ведома Николая (хотя бы с позволения Александры Федоровны), вернув тем самым царя к насущным заботам. Значит, надо отослать отца из столицы и продлить сладостное состояние межеумочности.
      Николай неосторожно поделился своими настроениями с кем-то из тех, кого считал своими друзьями. Те быстро сообразили, что ситуацию можно использовать в своих целях -- сделать так, чтобы отец уже никогда не вернулся. Созрела провокация.
      "Вилла Родэ"
      Отец не делал секрета из того, что любил бывать на "Вилле Родэ", в ресторане с цыганами.
      Будучи человеком общительным, он вскоре завел друзей среди тамошних завсегдатаев.
      Однажды в их обществе появилась бывшая балерина по имени Лиза Танзин, финка, ведшая класс в балетной школе. Ей было нетрудно приблизиться к отцу. Заговорили о цыганских плясках, которые отец обожал. Лиза умело раззадорила отца и повела танцевать, зная, что он это любит.