Маленькие боги (Плоский мир - 3)

      - Нет. - сказал Брута. - Ты не боишься смерти? Ты же человек!
      Брута обмозговал это. В нескольких футах, Ворбис молча смотрел на лоскуток неба. - Он проснулся. Он просто не разговаривает. - Какая разница? Я не спрашивал тебя о нем. - Знаешь... иногда... на работах в катакомбах... это такое место, где не можешь помочь... В смысле, все эти черепа и прочее... и Книга говорит... - И в этом вы все, сказал Ом с ноткой горького триумфа в голосе. - Вы не знаете. Неопределенность, вот что не дает всем посходить с ума. Чувство, что все еще может наладиться, в конце то концов. Но с богами не так. Мы знаем. Ты знаешь историю о воробье, летящем через комнату?
      - Нет. - Все ее знают. - Не я. - Что жизнь - это воробей, летящий через комнату? Что снаружи нет ничего, кроме темноты? И что он летит через комнату, и это всего лишь мгновение тепла и света?
      - Там есть открытые окна? - сказал Брута. - Ты можешь себе представить, что значить быть этим воробьем, и знать о темноте? Знать, что потом будет нечего вспомнить, никогда, кроме мгновения света?
      - Нет. - Нет. Конечно, ты не можешь. Но вот на что это похоже, быть богом. А это место... это морг. Брута оглядел это старое, полутемное святилище. А... ты знаешь, на что похоже быть человеком?
      Голова Ома на мгновение втянулась под панцирь, ближайший эквивалент пожатия плечами, который он мог проделать. - По сравнению с богом? Просто. Рождаешься. Подчиняешься нескольким правилам. Делаешь то, что велят. Умираешь. Тебя забывают. Брута взглянул на него. - Что-нибудь не так?
      Брута встряхнул головой. Потом встал и подошел к Ворбису. Дьякон пил воду из чашки ладоней Бруты. Но что-то в нем оставалось выключенным. Он ходил, он пил, он дышал. Или что-то ходило, пило, дышало. Его тело. Его темные глаза открылись, но казалось, он смотрит на что-то, чего Брута не видел. Не было ощущения, что кто-то смотрит сквозь эти глаза. Брута был уверен, что если бы он ушел, Ворбис сидел бы на расколотых плитах до тех пор, пока мягко-мягко не повалился бы на них. Тело Ворбиса присутствовало, но местоположение его мыслей было бы, пожалуй, невозможно отметить ни на одном нормальном атласе. Только это и было, здесь и сейчас, и вдруг Брута почувствовал себя таким одиноким, что даже Ворбис был хорошей компанией. - Почему ты с ним возишься? Он убил тысячи людей!
      - Да, но, возможно, он думал, что ты этого хочешь. - Я никогда не говорил, что этого хочу. - Тебе нет дела, сказал Брута. - Но Я... - Заткнись!
      Рот Ома открылся в изумлении. - Ты мог помочь людям, сказал Брута. - Но ты только и делал, что топотал по окрестностям, ревел и пытался их запугать. Как... как человек, ударяющий мула палкой. Но люди вроде Ворбиса сделали палку такой хорошей, что мул и умирает, веря в нее. - Это иносказание трудно понять сразу, кисло сказал Ом. - Я говорю о реальной жизни!
      - Это не моя вина, что люди неправильно... - Твоя! Должна быть твоей! Раз уж ты загадил людские мысли потому, что хотел, что бы они в тебя верили, все, что они совершают, все - твоя вина!
      Брута поглядел на черепаху, а потом зашагал в сторону груды булыжника, возвышавшейся в одном конце разрушенного святилища. Он принялся в ней рыться. - Чего ты ищешь?
      - Нам надо нести воду, сказал Брута. - Там ничего не будет, сказал Ом. Люди просто ушли. Земля ушла, и люди тоже. Они все забрали с собой. Зачем утруждаться смотреть?
      Брута его игнорировал. Под камнями и песком что-то было. - Зачем жалеть Ворбиса? - хныкал Ом. - Он все равно умрет в ближайшие сто лет. Мы все умрем. Брута вытащил кусок разрисованной керамики. Она вышла на свет и оказалась двумя третьими широкой вазы, разбитой точно вдоль. Она была почти такой же широкой, как раскинутые руки Бруты, но слишком разбитой, что бы кто-нибудь на нее позарился. Она была совершенно бесполезна. Но некогда она для чего-то использовалась. По горлышку шли лепные фигуры. Брут вгляделся в них, желая чем-нибудь отвлечься, пока голос Ома гудел в его голове. Фигурки выглядели более-менее человеческими. Они проводили религиозную церемонию. Можно судить по ножам (это не убийство, если совершается во имя бога). В центре чаши была большая фигура, очевидно важная, какое-то божество, в честь которого это совершалось... - Что? сказал он. - Я сказал, через сто лет мы все будем мертвы. Брута смотрел на фигуры вокруг чаши. Никто не знал, кто был их богом, и сами они исчезли. Львы спят в святынях и.... - Chilopoda aridius, обычная пустынная многоножка, подсказала резидентная библиотека его памяти...мчалась под алтарем. - Да, сказал Брута. - Будем. -Он поднял чашу над головой и повернулся. Ом нырнул под панцирь. - Но здесь...-Брута сжал зубы, зашатавшись под весом. - И сейчас.... Он швырнул чашу. Она приземлилась около алтаря. Фрагменты древней керамики взвились и снова зазвенели вниз. Эхо гулко заухало по святилищу. - мы живы!
      Он поднял Ома, совершенно втянувшегося под свой панцирь. - И мы сделаем это домом. Для нас всех, сказал он. - Я это знаю. - Так написано, да? приглушенным голосом сказал Ом. - Так сказано. И если ты против - черепаший панцирь, по моему, отличное вместилище воды. - Ты этого не сделаешь. - Кто знает? Я могу. Ты же сказал, что через сто лет мы все будем мертвы. - Да! Да! в отчаянии сказал Ом. -Но здесь и сейчас... - Так-то.
      ***
      Дидактилос улыбнулся. Не то, чтобы это легко далось ему. Не то, чтобы он был мрачным человеком, но он не видел улыбок остальных. Чтобы улыбнуться, нужно было приложить усилия нескольких десятков мускулов, и не было никакого воздаяния за эту трату усилий. Он часто говорил перед толпами в Эфебе, но они неизменно состояли из других философов, восклицания которых, вроде "Дубина проклятая!", "Да ты это все выдумываешь по ходу дела!" и прочие вклады в дебаты создавали чувство свободы и уверенности в себе. Потому, что никто в действительности не обращал внимания. Они просто прорабатывали то, что хотели сказать сами. Но эта толпа напоминала ему Бруту. Их слушание было похоже на огромную яму, ожидающую, что его слова ее наполнят. Проблема состояла в том, что он произносил философию, а они слушали тарабарщину. - Вы не можете верить в Великого А'Туина, сказал он. - Великий А'Туин существует. Не имеет смысла верить в то, что существует. - Кто-то поднял руку, сказал Урн. - Да?
      - Сир, ведь именно то, что существует, достойно того, чтобы в это верили? - сказал вопрошающий, носивший униформу сержанта Святой Стражи. - Если оно существует, не обязательно в него верить, сказал Дидактилос. - Оно просто есть. - Он пожал плечами. - Что я могу вам сказать? Что вы хотите услышать? Я просто записал то, что знают люди. Встают и рушатся горы, а под ними Черепаха плывет вперед. Люди живут и умирают, а Черепаха Движется. Империи растут и распадаются, а Черепаха Движется. Боги приходят и уходят, а черепаха по-прежнему движется. Черепаха Движется. Из темноты раздался голос, -И это действительно правда?
      Дидактилос пожал плечами. -Черепаха существует. Мир - это плоский диск. Солнце обходит вокруг него один раз каждый день, таща за собой свет. И это будет продолжать происходить, будете вы верить в это, или нет. Так уж оно есть. Я не разбираюсь в истине. Истина куда более сложная вещь, чем это. Сказать по правде, думаю, что Черепахе до фени, правда это или нет. Симони потянул Урна в сторону, пока философ продолжал говорить. - Они не за тем пришли! Ты можешь что-нибудь предпринять?
      - Не понял? - сказал Урн. - Они не хотят философии. Им нужен предлог двинуться против Церкви! Сейчас! Ворбис мертв, Ценобриарх слабоумен, иерархи заняты всаживанием ножей друг другу в спину. Цитадель похожа на большую гнилую сливу. - Тут есть еще пара заковырок, сказал Урн. -Ты говорил, что у тебя только десятая часть армии. - Но они свободные люди, сказал Симони. Свободные в своих мыслях. Они будут биться за нечто большее, чем пятьдесят центов в день. Урн взглянул вниз, на свои руки. Он часто поступал так, когда бывал в чем-то не уверен, словно это были единственные вещи в мире, в которых он был уверен абсолютно. - Счет сократится до трех к одному прежде, чем остальные поймут, что происходит, жестоко сказал Симони. - Ты говорил с кузнецом?
      - Да. - Ты сможешь это сделать?
      - Я... пожалуй. Это не совсем то, что я... - Они пытали его отца. Только за то, что на его кузнице висела подкова, когда каждому известно, что у кузнецов должны быть свои маленькие обряды. И они забрали его сына в армию. Но у него много помощников. Они будут работать ночами. Все что от тебя требуется, это сказать им, что тебе нужно. - Я сделал несколько набросков... - Отлично, сказал Симони. - Послушай, Урн. Церковь существует благодаря людям вроде Ворбиса. Так уж это устроено. Миллионы людей умерли во имя... во имя одной лишь лжи. Мы можем это остановить... Дидактилос кончил говорить. - Он промазал, сказал Симони. - Он мог сделать с ними нечто. А он просто вывалил на них гору фактов. Невозможно возбудить людей фактами. Им нужен повод. Им нужен символ.
      ***
      Они покинули святилище перед самым закатом. Лев, заползший было под тень нескольких скал, встал, чтобы посмотреть, как они уходят. - Он будет нас выслеживать, стонал Ом, они всегда так поступают. Многие мили. - Мы выживем. Мне бы твою уверенность. - Ах, но у меня есть Бог, на которого можно положиться. - Разрушенных святилищ больше не будет. - Будет что-нибудь другое. - Не будет даже змей поесть. - Но я иду с моим Богом. - Не в качестве закуски, надеюсь. А еще ты идешь не в ту сторону. - Нет. Я по-прежнему удаляюсь от берега. - Что я и имел ввиду. - Как далеко мог уйти лев с такой раной?
      - Что тут общего?
      - Все. И через пол часа, черной тенистой линией по серебрянной залитой лунным светом пустыне появился след. - Этим путем прошли солдаты. Мы просто пойдем по следу назад. Если мы будем идти туда, откуда они пришли, мы придем туда, куда идем. - Нам это не под силу!
      - Мы будем идти днем. - О, да. Они тащили столько еды и воды, сколько могли унести, горько сказал Ом. - Какое счастье, что на нас не лежит это бремя. Брута мельком взглянул на Ворбиса. Он теперь шел без помощи, при условии, если его слегка поворачивать, когда надо сменить направление. Но даже Ому пришлось признать, что след представлял собой некоторое удобство. Он был живым, в том же смысле, как является живым эхо. Люди прошли здесь не слишком давно. В мире есть другие люди. Кто-то где-то выжил. Или нет. Через час или около того они прошли мимо холмика около следа. На его вершине лежал шлем, а в песок был воткнут меч. - Множество солдат умерло, чтобы быстро сюда добраться, сказал Брута. Тот, кто потратил достаточно времени, чтобы похоронить своего мертвеца, кроме того начертал на песке холмика символ. Брута почти ожидал, что это будет черепаха, но ветер пустыни еще не окончательно стер грубое изображение пары рогов. - Я этого не понимаю, сказал Ом. - В действительности, они не верят, что я существую, но мимоходом, рисуют что-нибудь в этом роде на могиле. - Это трудно объяснить. Я думаю, это потому, что они верят, что они существуют, сказал Брута. - Потому, что они - люди, и он - один из них. Он вытащил меч из песка. - Что ты собираешься с ним делать?
      - Может пригодиться. - Против кого?
      - Может пригодиться. Часом позже лев, хромавший вслед за Брутой, тоже добрел до могилы. Он прожил в пустыне шестнадцать лет, и прожил он так долго потому, что не умер, а не умер потому, что никогда не транжирил доступный протеин. Он начал рыть. Люди постоянно разбрасываются доступным протеином, с тех самых пор, как стали интересоваться, кто из него состоял. Но, в общем-то, можно оказаться погребенным и в худшем месте, чем утроба льва.
      ***
      Среди скальных островков были змеи и ящерицы. Возможно, они были очень питательны и каждая была, в своем роде, вкусовым фейерверком. Воды не было. Но были деревья... более или менее. Они выглядели, как группы камней, только у некоторых в центре выступал шип цветка, блестяще-розовый и красный в лучах рассвета. - Откуда они достают воду?
      - Из окаменелых морей. - Вода, превратившаяся в камень?
      - Нет. Вода, протекавшая тысячи лет назад. В здешнем скальном основании. Ты не можешь до нее докопаться?
      - Не будь дураком. Брута перевел взгляд с цветка на ближайший каменный островок. - Мед. - сказал он. - Что?
      ***
      Пчелиное гнездо находилось высоко на склоне шпиля скалы. Их жужжание было слышно с земли. Дороги вверх не было. - Отличные попытки, сказал Ом. Солнце поднялось. Скалы уже были теплы на ощупь. -Отдохни немного, ласково сказал Ом. - Я погляжу. - Поглядишь на что?
      - Я погляжу и отыщу. Брута отвел Ворбиса в тень большого валуна и мягко подтолкнул вниз. Потом улегся сам. Пока что жажда не слишком донимала. Он пил из лужицы во святилище до тех пор, пока не начал хлюпать при ходьбе. Потом, возможно, они найдут змею... Принимая во внимание, что случается с другими людьми, жизнь не такая уж плохая штука. Ворбис лежал на своем месте, его черные на черном глаза смотрели в пустоту. Брута старался уснуть Ему даже не снились сны. Дидактилоса это бы сильно взволновало. "Некто, кто все помнит и не видит снов, должен думать очень медленно", сказал он. "Представьте себе сердце", (подобно многим ранним мыслителям, эфебцы верили, что помыслы рождаются в сердце, и что мозг - всего-навсего устройство по охлаждению крови. ), говорил он, "которое почто все занято памятью и расщедривается едва на несколько ударов в день на нужды мышления". Это объясняло бы, почему Брута двигал губами, когда думал. Так что это не могло быть сном. Должно быть, это было солнце. Он слышал голос Ома в голове. Черепаха звучала так, словно разговаривала с людьми, которых Брута не слышал. Мой!
      Прочь!
      Нет. Мой!
      Оба!
      Мой!
      Брута повернул голову. Черепаха была в щели между двумя камнями, шея вытянута и раскачивается из стороны в сторону. Был и другой звук , что-то вроде комариного писка, появлявшийся и исчезавший... и обещания в голове. Потом замелькали они... лица, обращающиеся к нему, обличья, видения величия, великолепные возможности, поднимающие его, возносящие высоко над миром, все это его, он мог сделать все, требовалось лишь поверить в меня, в меня, в меня... Напротив оформилось видение. Там, на камне неподалеку, поджаренный поросенок, окруженный фруктами, и кружка пива, такого холодного, что воздух конденсировался на краях. Мой!
      Брута сморгнул. Голоса исчезли. И еда тоже. Он моргнул еще раз. Были странные пост-видения, не видимые, но ощущаемые. Несмотря на свою совершенную память, он не мог вспомнить, что голоса говорили, или что было на остальных картинках. В его голове задержалось лишь воспоминание о жаренном поросенке и холодном пиве. - Это все потому, что они не знали, что тебе предложить, тихо сказал голос Ома. -Потому они пытались предложить тебе что-нибудь. Обычно они начинают с видений еды и плотских удовольствий. - Они добрались лишь до еды, сказал Брута. - Стало быть, хорошо, что я их осилил, сказал Ом. - Страшно сказать, чего они смогли бы достичь с молодым человеком вроде тебя. Брута поднялся на локтях. Ворбис не двигался. - Они пытались добраться и до него?
      - Думаю, да. Не сработало. Ничто не входит, ничто не выходит. Никогда не видел мозга, столь повернутого внутрь себя. - Они вернуться?
      - О, да. Им больше нечего делать. - Когда они придут, сказал Брута, чувствуя себя безрассудным, не мог бы ты подождать, пока они доберутся до плотских удовольствий?
      - Очень вредно для тебя. - Они изводили Брата Намрода. Но, я думаю, пожалуй, нам следует знать своих противников?. Голос Бруты перешел в хрип. - Я смог бы справиться с видением питья, сказал он устало. Тени были длинными. Он с удивлением огляделся. - Как долго они пытались?
      - Весь день. И упорные же демоны. Их тут, как мошкары. Почему, Брута понял на закате. Он встретил Св. Унгуланта отшельника, друга всех маленьких богов. Повсюду.
      ***
      - Так, так, так, сказал Св. Унгулант. - У нас тут не слишком много посетителей. Верно, Ангус?
      Он обратился к воздуху перед ним. Брута пытался удержать равновесие, ибо тележное колесо опасно накренялось при каждом его движении. Они оставили Ворибиса сидеть в пустыне, в двадцати футах внизу, обжимать колени и смотреть в никуда. Колесо было прибито плоско на тонком шесте. Его ширины едва доставало, чтобы один человек мог неудобно лечь. Но Св. Унгулант выглядел созданным лежать неудобно. Он был так тощ, что даже скелет мог бы спросить: "Разве он не тощ?". Он был одет во что-то вроде набедренной повязки минималиста, насколько об этом было возможно судить под волосами и бородой. Было достаточно трудно не обращать внимания на Св. Унгуланта, скакавшего вверх-вниз на верхушке своего шеста, крича: "Куу-ии!" и "Тут!". В нескольких футах был несколько меньший шест, со старомодной уборной с полумесяцем на дверях. То, что ты - отшельник, не значит, что ты должен отказаться ото всего, сказал Св. Унгулант. Брута слышал об отшельниках, бывших чем-то вроде пророков в одну сторону. Они уходили в пустыни и не возвращались назад, предпочитая жизнь пустынника в грязи и лишениях, и грязи, и святых размышлениях, и грязи. Многим из них нравилось делать свою жизнь еще более неудобной, замуровываясь в кельях или живя, для примера, на верхушке шеста. Омнианская церковь поощряла это на том основании, что лучше пусть сходят с ума сколь возможно далеко, где они не причинят никакого беспокойства, и пусть о них заботится община, покуда эта община состоит из львов, канюков и грязи. - Я подумываю об установке еще одного колеса, - сказал Св. Унгулант, прямо тут. Наслаждаться утренним солнцем, знаешь. Брута огляделся. Лишь гладкий камень да песок простирались во всех направлениях. - А разве ты не наслаждаешься солнцем повсюду все время? сказал он. - Но утреннее куда важнее, сказал Св Унгулант. - Кроме того, Ангус говорит, что нам нужно патио. - Он будет устраивать на нем барбекью, сказал Ом внутри головы Бруты. - Гм , - сказал Брута. - Ты... вообще-то... святой... какой религии?
      Выражение замешательства промелькнуло на том крошечном промежутке лица, которое оставалось между бровями Св. Унгуланта и его усами. - Ух. Действительно, ни одной. Это все - чистое недоразумение, сказал он. -Мои родители назвали меня Севрияном Ваддеюсом Унгулиантом, а потом, однажды, разумеется, совершенно удивительным образом кто-то обратил внимание на инициалы. Все остальное казалось неизбежным. Колесо слегка покачнулось. Кожа Св. Унгуланта была почти черна от солнца пустыни. - В дальнейшем мне пришлось выбрать отшельничество, конечно. - сказал он. - Я учился. Я полностью самоучка. Невозможно найти отшельника, который бы научил тебя отшельничеству, ибо это, разумеется, испортило бы все дело. - Э... но существует... Ангус? сказал Брута, глядя на то место, где, по его убеждению, находился Ангус, или по крайней мере, туда, где он был убежден, что тот находится по убеждению Св. Унгулианта. - Он сейчас здесь, резко сказал святой, указывая на противоположный конец колеса. -Но он не занимается отшельничеством. Он не обучен, понимаешь. Он просто компания. Говорю тебе, я бы сошел с ума, если бы Ангус не поддерживал меня все это время. - Да... Пожалуй, сошел бы, сказал Брута. Он улыбнулся пустому воздуху дабы выразить одобрение. - В принципе, это отличная жизнь. Часы довольно длинны, но еда и питье воистину того стоят. У Бруты возникло отчетливое ощущение, что он знает, что за этим последует. Достаточно холодное пиво? - сказал он. - Ледяное, сияя сказал Св. Унгулант. А жаренный поросенок?
      Маниакальная улыбка расползалась по лицу Св. Унгуланта. - Да, весь коричневый и хрустящий по краям, - сказал он. - Но я надеюсь, э... ты съедаешь и случайную змею, или ящерицу?
      - Стыдно признаться, да. Время от времени. Просто, для разнообразия. - А грибы, тоже? - сказал Ом. - Здесь есть грибы? - невинно сказал Брута. Св. Унгулант счастливо закивал. - Да, после ежегодных дождей. Красные с желтыми крапинками. В пустыне становится действительно интересно во время грибного сезона. - Полно огромных пурпурных поющих улиток? Говорящих столбов пламени? Взрывающихся жирафов? В таком роде? осторожно сказал Брута. - Во имя неба, да! - сказал святой. - Понятия не имею, по чему. По-моему, их притягивают грибы. Брута кивнул. - Ты неплохо схватываешь, малыш. - сказал Ом. - Я надеюсь, ты иногда пьешь... воду? - сказал Брута. - Конечно, это глупо, правда? - сказал Св. Унгулант. - Весь этот превосходный набор напитков, но так часто охватывает, не подберу другого слова, жажда нескольких маленьких глоточков воды. Ты можешь это объяснить?
      - Это было бы довольно сложно...-сказал Брута, по-прежнему разговаривая очень осторожно, подобно тому, кто водит пятидесяти футовую рыбину на леске с прочность на разрыв в пятьдесят один фунт. - Действительно, странно, сказал Св. Унгулант. - Особенно, когда ледяное пиво столь доступно. - А где вы, ух, берете ее? Воду? - сказал Брута. - Знаешь каменные деревья?
      - Те, что с большими цветами?
      - Если вскроешь мясистую часть листьев, там есть до полупинты воды, сказал святой. - Предупреждаю, на вкус это как виэвиэ. - Думаю, мы попробуем это стерпеть, сказал Брута иссохшими губами. Он попятился к веревочной лестнице, в которой заключался контакт святого с землей. - Вы уверены, что не хотите остаться? - сказал Св. Унгулант. -Сегодня Среда. У нас по средам молочный поросенок с поварским подбором залитых солнцем росисто-свежих овощей . - У нас, ух, много дел, сказал Брута, на полпути вниз по раскачивающейся лестнице. - Сладости с тележки?
      - Я думаю, пожалуй... Св. Унгулант грустно смотрел вниз на Бруту, направляющего Ворбиса прочь по пустоши. - А на десерт, пожалуй, мята! прокричал он через ладони рупором. - Нет?
      Скоро фигуры стали едва различимыми точками среди песка. - Могут быть видения сексуальных удо... нет, вру, это по четвергам...-пробормотал Св. Унгулант. Теперь, когда ушли посетители, воздух снова наполнился жужжанием и хныканьем маленьких богов. Здесь были биллионы их. Св. Унгулант улыбался. Он был, без сомнения, сумасшедшим. Он иногда это подозревал. Но он придерживался точки зрения, что безумие не должно пропадать зря. Он ежедневно обедал пищей богов, пил редчайшие вина, ел фрукты, которых не было не только в это время года, но и в действительности. Выпивать иногда пригоршню солоноватой воды и жевать отвратительную ногу ящерицы в медицинских целях было не высокой платой. Он вернулся обратно к заставленному столу, мерцавшему в воздухе. Все это... и все эти маленькие боги хотели, чтобы был кто-нибудь, кто знал бы о них, кто хотя бы верил бы в то, что они существуют. А еще сегодня было желе и мороженное. - Ну, больше нам достанется, а, Ангус?
      Да, сказал Ангус.
      ***
      Война в Эфебе закончилась. Она не могла продолжаться долго, особенно после того, как в нее включились рабы. Было слишком много узких улочек, слишком много налетов, и , кроме того, слишком много ужасающей решимости. Принято считать, что свободные люди всегда победят рабов, но, пожалуй, это зависит от точки зрения. Кроме того, командующий эфебским гарнизоном что-то нервно продекламировал о том, что с рабством впредь будет покончено, что взъярило рабов. Какой толк выживать, если потом, будучи свободным, не можешь иметь рабов? Кроме того, а что они будут есть?
      Омнианцы не могли ничего понять, а неуверенные люди плохо бьются. И Ворбис пропал. Несомненные факты начинали вызывать сомнения, когда повсюду были его глаза. Тирана освободили из тюрьмы. Он провел первый день свободы аккуратно составляя послания другим маленьким странам побережья. Пришло время что-нибудь предпринять относительно Омнии. Брута пел. Его голос эхом разносился среди камней. Стая кривоклювов стряхнула свои ленивые пешеходные привычки и неистово рванула прочь, оставляя позади перья в своем стремлении стать рожденными летать. Змеи втирались в трещины в камнях. В пустыне можно жить. Или по крайней мере выжить... Возвращение в Омнию всего-навсего вопрос времени. Еще один день... Ворбис плелся немного позади него. Он ничего не говорил, и, когда с ним заговаривали, не подавал ни единого признака, что понял, что ему сказали. Ом, гремя в Брутином мешке, начал ощущать острую депрессию, которая накатывает на любого реалиста в присутствии горячего оптимиста. Искаженные тона "Стальные когти разорвут безбожников" неслись вдаль. - Мы живы, сказал Брута. - Теперь. - И мы не далеко от дома. - Да?
      - Я видел дикую козу среди скал чуть раньше. - Их по-прежнему много вокруг. - Коз?
      - Богов. И те, что были прежде, были ничтожны, уверяю тебя. - В смысле?
      Ом усмехнулся: "Это ведь логично, разве нет? Подумай. Более сильные крутятся с краю, где есть верую... в смысле, люди. А слабых оттесняют в пески, куда люди забредают редко..." - Сильные боги, сказал Брута задумчиво. - Боги, знающие, каково быть сильными. - Верно. - Не те боги, которые знают, каково быть слабыми. - Что? Они не продержаться и пяти минут. В этом мире бог пожирает бога. - Пожалуй, это кое-что объясняет в природе богов. Сила врожденное качество. Как грех. Его лицо омрачилось. - Вот только... не так. В смысле, грех. Я думаю, пожалуй, когда мы вернемся, я поговорю с некоторыми людьми. - Ох, и они послушают, да?
      - Говорят, мудрость приходит их пустынь. - Лишь та мудрость, которую хотят люди. И грибы. Когда солнце начало взбираться, Брута подоил козу. Она терпеливо стояла, пока Ом успокаивал ее мысли. И Ом не предлагал ее убить, заметил Брута. Они снова нашли тень. Здесь это были кусты, низкие, усаженные колючками, каждый крошечный листочек скрывался за баррикадой из шипов. Ом подождал немного, но маленькие боги окраины были хитрее и менее настырные. Они придут, возможно в полдень, когда солнце превратит ландшафт в адское сияние. Он услышит их. А тем временем можно поесть. Он пробрался сквозь кусты, шипы которых безвредно ломались о его панцирь. Он миновал другую черепаху, не населенную богом, и одарившую его неопределенным взглядом, которым пользуются черепахи, когда они раздумывают, годиться ли то, что тут находится, для того, чтобы съесть или заняться любовью, что является единственными мыслями в мозгу нормальной черепахи. Он обошел ее, и обнаружил несколько листьев, пропущенных ею. Время от времени поднимал голову над песком и наблюдал за спящими. А потом он увидел, как Ворбис сел, огляделся, медленно и методично, поднял камень, внимательно его изучил, а затем опустил его резко на голову Бруты. Брута даже не застонал. Ворбис встал и зашагал напрямую к кустам, скрывавшим Ома. Он раздвинул ветви, не обращая внимания на шипы, и вытащил черепаху, встреченную Омом. Одно мгновение она висел, медленно двигая ногами, пока дьякон не бросил ее с размаха на камни. Потом он с натугой поднял Бруту, перекинул его через плече и двинулся в сторону Омнии. Все произошло за несколько секунд. Ом пытался остановить автоматически втягивающиеся под панцирь голову и ноги, инстинктивную паническую реакцию черепахи. Ворбис уже исчезал за скалами. Он исчез. Ом начал двигаться вперед, потом нырнул под панцирь, когда тень промелькнула над землей. Это была знакомая тень, наполнявшая черепаху ужасом. Орел скользнул вниз и вперед к точке, где сучила лапками ударенная черепаха, и, с небольшой паузой на остановку, схватил рептилию и взмыл обратно в небо длинными, медлительными взмахами крыльев. Ом провожал его взглядом, пока он не превратился в пятно, а потом наблюдал, как меньшая точка отделилась и закувыркалась вниз на скалы. Орел медленно опустился, готовясь поесть. Бриз зашумел в колючках кустов и пошевелил песок. Ому казалось, что он слышит колкие издевательские голоса всех маленьких богов.
      ***
      Св. Унгулант, стоя на своих костистых коленях, разломил жесткий раздутый лист каменного дерева. Славный парень, подумал он. Много разговаривает сам с собой, но чего же еще ждать. Пустыня забирает некоторых вроде него, верно, Ангус?
      - Верно, сказал Ангус. Ангус не пожелал немного солоноватой воды. Он сказал, что у него от нее газы. - Как тебе угодно, сказал Св. Унгулант, -Хорошо, хорошо! А вот и небольшое угощение. Здесь, в открытой пустыне не слишком часто попадается Chilopoda aridus, а здесь было целых три, все под одним камнем. Ведь смешно, как приятно что-нибудь пожевать даже после хорошего обеда Petit porc roti avec pommes de terre nouvelles et legumes du jour et biere glacee avec figment de l'imangination. Он выковыривал ножки второй из зубов, когда лев взобрался на вершину ближайшей дюны позади него. Лев ощущал странное чувство благодарности. Он чувствовал, что должен оторваться от отличной еды, которая буквально сама в рот лезла, и, так сказать, воздержаться от поедания ее, вроде как символически. А тут было куда больше еды, не обращающей на него никакого внимания. Ну, этой он ничем не обязан. Он подался вперед, перешел на бег. В неведении о судьбе своей, Св. Унгулант занялся третьей стоножкой. Лев прыгнул... Дела обернулись бы очень плохо для Св. Унгуланта, если бы Ангус не хватил льва камнем прямо за ухом.
      ***
      Брута стоял в пустыне, только песок был черен, как небо, и не было солнца, однако все было ярко освещено. Ах, подумал он. Так вот что такое сны. Здесь были тысячи людей, пересекающих пустыню. Они не обращали на него внимания. Они шли, словно совершенно не подозревали, что находятся в центре толпы. Он пытался помахать им, но был прикован к месту. Он пытался говорить, но слова умирали у него во рту. А потом он проснулся.
      ***
      И первое, что он увидел, был свет, косо падающий из окна. Напротив света была пара кистей, сложенных в знак святых рогов. С некоторым трудом, ибо голова его кричала на него от боли, Брута проследил вдоль по кистям и паре рук к тому месту, где они соединялись недалеко от склоненной головы...
      - Брат Намрод?
      Наставник послушников взглянул вверх. - Брута?
      - Да?
      - Слава Ому!
      Брута изогнул шею, чтобы оглядеться. - Он тут?
      - тут? Как ты себя чувствуешь?
      - Я... его голова болела, в спине было такое ощущение, словно она была в огне, и глухая боль ощущалась в коленях. - Ты страшно обгорел, сказал Намрод. - и страшно ударился головой, когда упал. - Где упал?
      - упал? Со скал. В пустыне. Ты был с Пророком, сказал Намрод. - Ты ходил с пророком. Один из моих послушников. - Я помню... пустыню...-сказал Брута, осторожно дотрагиваясь до головы. -Но... Пророк...?
      - Пророк. Ходят слухи, что тебя могут сделать епископом, а то и Ясьмем, сказал Намрод. - Знаешь ведь, есть прецедент. Самый Святой Бобби был произведен в епископы, ибо он был в пустыне с Пророком Оссори, а он был ослом. - Но я не... помню... никакого Пророка. Были только я и...