Познать себя в бою

В эти дни радостных событий на фронтах и еще не забытых переживаний у меня произошла встреча с девушкой, пришла настоящая любовь. Она перевернула мои взгляды на влияние семьи в становлении летчика и на его способности в боях с врагом. Не скрою, раньше я считал, что во время войны у летчика не может быть так называемой личной жизни.

Взаимное стремление к встречам после полетов и боев у нас с Машей, фельдшером из санбата, становилось все сильнее. Серьезность наших взаимоотношений не мог не заметить Вадим Фадеев. Однажды у нас с ним состоялся серьезный разговор.

— Саша, ты что, решил создать семью?

— Да, Вадим. У нас с Машей настоящие чувства Друг к другу, и мы хотим быть вместе, на всю жизнь.

— Когда же свадьба? Решайте! Я как ваш друг постараюсь помочь организовать ее.

— Не спеши. Нужно время, чтобы проверить серьезность наших чувств, взаимную верность.

— А ты не думал, что можешь погибнуть и оставить ее вдовой?

— Нет, Вадим! Сейчас я как никогда уверен в боевом опыте. Сбить меня не так-то просто!

Говоря об этом, верил в себя. Более четырехсот боевых вылетов, около двенадцати засчитанных и несколько незасчитанных сбитых вражеских самолетов научили воевать. Конечно, война есть война. Можно и погибнуть…

Счастливых дней у нас с Марией оказалось немного. Их батальон срочно убыл на другой фронт, под Миллерово. Мы успели только попрощаться и договорились ждать друг друга. Нас тоже не задержали под Махачкалой. Перебросили в запасной полк, базирующийся западнее Баку. Мы должны были перевооружаться на американские истребители Р-39 «аэрокобра», получаемые по ленд-лизу через Иран.

После прибытия в третий уже по счету запасной авиаполк, разместив эскадрилью в общежитие, я направился на аэродром посмотреть на новую материальную часть. У стоянки самолетов увидел подполковника Дзусова.

— Что, пришел посмотреть на американскую технику?

— Точно, товарищ командир полка! Нам приказано переучиваться на «аэрокобры».

— Значит, на смену нам. Мы уже закончили перевооружение и завтра улетаем на Кубань.

— Как «аэрокобры», стоящие истребители? — поинтересовался я у Дзусова.

— Самолет хороший. По скорости не уступает «мессершмиттам» и имеет сильное вооружение. Воевать на нем можно, — обрадовал меня Ибрагим Магометович. — Иди к моему самолету и познакомься с ним.

«Аэрокобра» мне понравилась своими формами и, главным образом, мощным вооружением. Сбивать вражеские самолеты было чем — пушка калибра 37 миллиметров, два крупнокалиберных скорострельных пулемета и четыре пулемета нормального калибра по тысяче выстрелов в минуту каждый. Мое настроение не испортилось и после предупреждения летчиков об опасной особенности самолета срываться в штопор из-за задней центровки. В этом недостатке пришлось убедиться воочию на следующий день.

Перед отлетом на фронт штурман полка выполнял сложный пилотаж на малой высоте. Самолет неожиданно сорвался в штопор. Высоты для вывода не хватило, и «аэрокобра» врезалась в землю.

Глядя на дымящуюся воронку, в которой догорали обломки самолета, я подумал, что «аэрокобра» не прощает ошибок в пилотировании. Эта катастрофа подтвердила мнение американских летчиков. Они боялись «аэрокобры» и неохотно воевали на ней.

Думая об этом, я решил досконально изучить особенности истребителя и снять появившиеся у меня и у летчиков нашей части опасения. На этом самолете нам придется воевать, а недоверие к боевой технике снижает активность. Может привести к неоправданным потерям.

За короткий срок летчики изучили матчасть. Затем мы приступили к полетам. У меня, летавшего ранее на таких строгих самолетах, как И-16 и МИГ-3, переучивание на «аэрокобру» не вызвало особых затруднений. Быстро овладел пилотированием самолета на пределе его возможностей. Вскоре почувствовал, что этот истребитель стал как бы частью моего тела и моего летного мышления. Летчикам эскадрильи прививал уверенность в пилотировании самолета, снимая с них навязчивую боязнь, оставшуюся от катастрофы штурмана дзусовского полка. В тренировочных полетах добивался у летчиков высокой координации движений рулями самолета. А это одна из гарантий от срыва в штопор.

Энергичный пилотаж, полеты в усложненных метеорологических условиях стали обязательными в летной подготовке: учил тому, что необходимо в боевых условиях. Твердая, железная последовательность, постепенное усложнение программ обеспечили переучивание без летных происшествий. Вскоре мы были полностью подготовлены для ведения боевых действий. Летчики подразделения перегнали машины для полка из Ирана.

Начинался новый этап в боевой деятельности полка. Летный состав был высоко подготовлен в морально-психологическом отношении. Безграничный патриотизм, готовность к защите своего социалистического Отечества сочетались с полным овладением боевым самолетом, умением на пределе использовать все его пилотажные и огневые возможности.

В эти дни я часто мысленно возвращался к тяжелым неделям начала Великой Отечественной войны. В сорок первом году мы не успели переучиться на МИГ-3. Осваивали его в ходе боев. За это заплатили кровью. Погибли в жестоких схватках многие боевые друзья. Сейчас другое дело. Уверенность в овладении боевым самолетом пополнилась знанием совершенной тактики истребителей. Пилоты овладели приемами современного боя, разработанными на опыте прошедших боевых действий. Летный состав физически отдохнул, окреп и был готов к сражениям в небе.

Я сожалел лишь о том, что не пришлось провести учебные бои с летчиками на других типах истребителей. Это позволило бы практически проверить боевые качества своего самолета и разработанные мной приемы ведения боя.

Однако такой случай вскоре представился.

Накануне нашего перелета на фронт нам приказали вылетать в Тбилиси — мне на своем самолете, а летчику Сапожникову из соседнего полка на «Спитфайре». На аэродроме к нам подъехал автомобиль. Из него вышел крупный мужчина в кожаном реглане.

— Я директор авиазавода, — представился он. — Вас вызвали сюда для проведения показательных воздушных боев с новым истребителем, облегченным ЛаГГ-3. Мы считаем, что эти машины не хуже, а лучше многих иностранных. Скоро подъедет командование авиации фронта и Черноморских ВВС, и мы начнем полеты.

— А что конкретно мы должны делать? — спросил я у директора.

— Вы будете вылетать в паре с «лаггами» и проводить учебный воздушный бой. О порядке вылетов вас проинструктирует начальник испытательной летной группы завода.

Директор уехал. Мы прилегли под крылом боевой машины, невольно прислушались к разговорам техников. Они заправляли горючим наши самолеты.

— Вот сейчас летчики-испытатели покажут, как надо воевать, — услышали мы.

— Саша, слышишь, что нам пророчат техники? — нарушил молчание Сапожников.

— Слышу! Это уже касается лично нас. Жаль позорить «лагга», но придется показать, что такое воздушный бой и как надо драться.

В это время приземлились два «лагга» — наши «противники». Проработали полетное задание и стали ждать вылета. Условия боя были непростыми. Наши «противники» должны были идти у нас с Сапожниковым на пеленге ведомыми. Таким образом, еще до начала боя на виражах они имели выгодные позиции. Но хозяева так решили и спорить мы не стали. Выход надо было искать в ходе боя.

Приехало руководство. В первой паре взлетел я. Набрал установленную высоту и покачиванием крыльев дал команду начинать бой на горизонтальных маневрах. Энергично ввел свой самолет в вираж и, подпустив на безопасную дистанцию «лагг», сделал неожиданно бочку со снижением. ЛаГГ-3 проскочил надо мной. Я тут же пристроился ему в хвост и взял в прицел. Сколько «лагг» ни крутился, я не выпустил его из прицела. Прошло несколько минут. Результат был очевиден.

Посмотрим, как будет вести себя противник на вертикалях. Бросил свой самолет в крутое пикирование и, разогнав скорость, ушел на горку. В верхней точке положил самолет на крыло. «Лагг» шел ниже в боевом развороте. Мне не стоило большого труда зайти ему в хвост и вписать его в прицел, парируя все попытки «противника» уйти из-под удара.

Сапожников также выиграл бой на виражах. На вертикальных маневрах бой в его паре прошел на равных.

При скоростном пролете над аэродромом, после разгона на пикировании, ЛаГГ-3 неотрывно шел рядом со мной, а «Спитфайр», имеющий худшие пикирующие свойства, значительно приотстал от нас.

Начальство уехало. За ним уехал и директор завода. Все прошло не так, как он задумал. Директор даже не поблагодарил нас за труд. Подошел лишь инженер завода. Он был явно расстроен.

— Ну, что, инженер, пригорюнился? И на хорошем самолете надо уметь вести бой, — пытался успокоить его. — Ваш «лагг» неплохой самолет. Но вооружение на нем слабовато.

— Ничего!.. Мы сейчас приступаем к производству нового самолета, Ла-5. Ставим мощный звездообразный мотор и две пушки. Он покажет себя в боях.

— Дай бог! Будет нам на чем гонять «мессеров», Давайте его быстрее в войска.

Мне потом не раз приходилось слышать отзывы и самому летать на ЛаГГ-3 и Ла-5. В боях они показали себя неплохо. По многим качествам Ла-5 превосходил лучшие гитлеровские машины. Но многое значила подготовка летчика. Можно проиграть схватку и на хорошей технике. Думаю, что показной бой не дал возможности выявить все качества истребителя. За штурвалами сидели летчики, имеющие далеко не одинаковые показатели: испытатели и фронтовики, имеющие боевой опыт. Диапазон их подготовки был далеко не идентичен. Но этот учебный бой подтвердил нашу готовность к предстоящим встречам с реальным противником.

КУБАНЬ: ДЕРЗОСТЬ, НОВАТОРСТВО

Разгром фашистских армий в битве под Сталинградом, на Среднем Дону и стремительное продвижение наших войск на Ростов создали угрозу окружения вражеской группировки на Северном Кавказе. Стремясь избежать нового «котла», противник под натиском войск Северо-Кавказского фронта поспешно отступал, неся большие потери в боевой технике и личном составе.

Отходящая 17-я немецкая армия и часть соединений когда-то грозной 1-й танковой армии не успели через Ростов прорваться на запад и отошли на Таманский полуостров. Здесь закрепились. Место было удобное. Разлившаяся Кубань и непреодолимые плавни, заросшие камышом, с многочисленными болотами Кубано-Приазовской низменности, Черное море создали естественную преграду перед Таманским плацдармом. Противник здесь создал развитую в инженерном отношении глубокую оборонительную полосу, названную Голубой линией.

Гитлеровцы стремились удержать Таманский плацдарм, рассчитывая использовать его для нового наступления на Кавказ, а также с целью предотвратить выход советских войск к Крыму.

Затишье боевых действий весной 1943 года позволило противнику сосредоточить в Крыму и на Таманском полуострове мощную группировку авиации. Наша авиация в этом районе имела на вооружении около шестисот самолетов. При этом значительная часть их была устаревших типов. Усиление нашей авиационной группировки задерживалось: медленно подсыхали грунтовые аэродромы. По плану сосредоточения одним из первых перебрасывался на Кубань и наш полк. Мы уже закончили переучивание на новую технику и были готовы к ведению боевых действий.

Высокая морально-политическая, тактическая и техническая подготовка летного состава, без сомнения, обеспечивала успешные действия в сложной воздушной обстановке. Летчики и техники понимали, что предстоящее воздушное сражение потребует от каждого огромного напряжения, решительности, смелости, и были готовы к новым жарким боям. С особым нетерпением готовились к ним те, кто испытал тяжесть отступления. Почти два года мы с горечью в душе оставляли свои аэродромы и перелетали на другие, расположенные восточнее. Теперь идем на запад.

Эскадрилья парами быстро взлетела с промежуточного аэродрома и построилась правым пеленгом, с превышением пар самолетов между собой. Образовался боевой порядок «этажерка». Встали на курс и пошли в южном направлении на новый аэродром. Вскоре впереди на горизонте показалось Черное море. Над побережьем довернули вдоль берега на северо-запад. Слева — бескрайняя и пустынная синь воды. Лишь вблизи берега видны небольшие корабли. Их хорошо заметно по белому бурунному следу.

Справа по маршруту — Главный Кавказский хребет. Блестят под лучами солнца снежные вершины, среди которых величественно возвышается Эльбрус. Горы Кавказа напомнили мне о боях прошлого лета. Полк действовал тогда против войск 1-й и 4-й танковых армий, наступавших на Сталинград и Грозный. Потом в памяти всплыли тяжелые схватки в небе Молдавии и Украины. Страшное было время. Не хватало самолетов, особенно новых, да и боевого опыта не было. Отступление, гибель друзей в тяжелых сражениях с сильным и опытным врагом угнетали нас, вызывали ненависть к фашистским захватчикам. В то время редко кто из боевых летчиков верил, что дойдет до конца войны. Но каждый был твердо уверен в нашей победе над фашизмом.

Группа подходит к району, где возможно появление противника. С воспоминаниями надо было кончать, сосредоточить внимание на поиске воздушного противника. Осматривая свой сектор, я периодически обозревал все воздушное пространство вокруг нашей эскадрильи. Радовало, что четко выдерживается боевой порядок в группе. Сколько труда вложено в обучение летчиков новой тактике, сколько я имел неприятностей в борьбе с теми, кто стремился готовить воздушных бойцов по старинке. Вот ведь парадокс: тот, кто лично не летал на боевые задания, требовал строго выполнять устаревшие инструкции. Теперь все это позади. Воевать будем так, как требует современный бой. Мы готовы к этому. Я был уверен, что враг испытает силу наших ударов, был убежден в том, что новые тактические приемы, новые формы построения боевых порядков оправдаются в воздушных схватках.

Уверен был и в боевых друзьях. Одни уже испытаны в сражениях, другие надежно подготовлены к ним, рвутся на задания. Им передан опыт возмужавших в битвах бойцов. Они не должны чувствовать себя беспомощными новичками, увидев самолеты врага. Поведут их в бой опытные фронтовые летчики, Одно беспокоило меня. Сомнение вызывал назначенный, вопреки моим возражениям, заместителем командира эскадрильи капитан Паскеев. С самого начала войны он проявлял боязливость в боях. На Северном Кавказе при штурмовке группой автоколонны его самолет был подожжен зениткой. Летчик получил небольшие ожоги, но удачно выбросился с парашютом. Мне казалось, что в этом бою он получил тяжелую психическую травму. Неудача надломила его. По-видимому, инстинкт самосохранения довлел над летчиком, и он не мог совладать с собой при встрече с противником. Это был серьезный изъян. Он грозил не только ему. Ведь заместителю командира эскадрильи приходится водить группы на боевые задания. У меня не было твердой веры в этого офицера.

Позади остались скрытые дымкой снежные вершины Кавказа. Сейчас справа, все понижаясь к западу, располагались покрытые лесами отроги хребта.

Внизу, под нами, Туапсе, поворотный пункт нашего маршрута. Теперь курс на север, на Краснодар. На полпути от Туапсе до Краснодара меня охватило беспокойство, показалось, что летим к берегу Азовского моря. Еще раз сверил наш курс по ориентирам, расположенным слева и справа. Идем правильно. Огляделся и понял, что в заблуждение ввели весенние разливы Кубани и ее многочисленные плавни. Воды столько, что ее можно было принять за залив Азовского моря.

Подходим к Краснодару. Вот и аэродром. Даю целеуказания по новому методу, освоенному всеми летчиками полка:

— Я — Покрышкин, одиннадцать часов, ниже тридцать градусов — аэродром!

Бросив взгляд в указанном направлении, летчики эскадрильи моментально увидят место посадки. Этот метод целеуказания был отработан для выигрыша времени на ориентирование летчиков в группе. Услышав данные, летчики не искали цель в широком секторе воздушного пространства, а сразу направляли взгляд в указанном секторе. Это важно в воздушном бою. Больше шансов на победу у того, кто раньше обнаружит врага. А суть метода в том, что место цели указывается по воображаемому циферблату часов. Ноль и двенадцать — по продольной оси самолета вперед. Ориентирование же по вертикали — в градусах угла ниже или выше горизонта.

После посадки мы с трудом нашли места для стоянки самолетов — все бетонные карманы были заняты, а на грунт сруливать было еще нельзя, грязь засасывала колеса. Обстановка на аэродроме была сложная. Сосредоточилось большое количество самолетов и в случае налета могли быть большие потери.

Пошел на командный пункт, полагая, что там командир полка Заев, а встретил Погребного.

— Товарищ комиссар, — доложил ему, — эскадрилья без происшествий совершила перелет! Где мне найти командира полка?

— Подожди пока. Сейчас сядут остальные, тогда и доложишь. Тут такое скопление полков!

Да! Такое скопление наших самолетов я видел впервые! Если немцы ударят по аэродрому, то «дров» будет много. Надо полку выбираться отсюда на другой аэродром. Сказал об этом Погребному.

— Раскисли аэродромы. Придется несколько дней работать отсюда.

Села вторая эскадрилья под командованием капитана Тетерина. Третьей эскадрильи все не было, хотя по времени она должна уже прибыть. Пришел командир полка. Я доложил, что в нашей эскадрилье все в порядке.

— Какой это порядок? Твой дружок, Фадеев, видимо, заблудился и вся его эскадрилья села неизвестно где. Тоже мне — гвардия! — недовольно произнес Заев.

— Все ясно, товарищ командир, — пояснил я. — Их подпутал весенний разлив Кубани. Они, видимо, приняли его за Азовский залив, взяли вправо и проскочили Краснодар.

— Всыплю я им, растяпам! И твоему дружку, и особенно Крюкову. Штурман полка летит и заблудился! Эта распущенность в полку от Иванова осталась. Разве это гвардейцы!

Упрек возмутил меня и я, не утерпев, сказал:

— Перелетал целый полк. Видимо, командиру надо было его вести. Тогда бы все пришли в точку посадки.

— Свои привычки указывать начальству брось. Видимо, мало тебе досталось в прошлом году, — в горячке произнес Заев и нырнул в землянку командного пункта.

Нам ничего не оставалось, как направиться с Погребным в отведенное для нас помещение. По дороге комиссар упрекнул меня:

— Зачем ты ввязываешься в спор со старшими? Это тебе только вредит.

— Обидно, когда так отзываются о Викторе Петровиче. Боевые летчики любили его. Он был настоящий командир.

— Настоятельно советую тебе, Александр Иванович, сдерживаться, не лезть в спор!

— Хорошо! Постараюсь. — Сказать-то сказал, а думал о том, что несправедливость ко мне не забуду, не смогу стереть в памяти.

Личный состав полка разместился в развалинах склада. Здесь были построены во всю длину двухъярусные нары. На них лежали набитые соломой матрацы и подушки.

— Вот и устраивайтесь. Будем жить, пока не перебазируемся на отведенный нашему полку аэродром в станице Поповической, — говорил Погребной.

Летчики привыкли к разным условиям. Сразу же оглядели помещение.

— Наш командир любит летать на высоте. Поэтому мы занимаем верхний ярус, — высказался командир звена Н. Науменко и забросил свои вещи наверх. За ним последовали остальные.

Боевых вылетов не предвиделось. Попросил Погребного разрешить съездить в Краснодар, где не был уже лет пять. Вскоре на машине поехал по знакомым мне местам. Красивый, как большинство южных городов, Краснодар лежал сейчас в развалинах. Противник, отступая, сжег и взорвал многие здания. Заехал в аэроклуб Осоавиахима, точнее, на бывшее летное поле на окраине города. Здесь учился летать на У-2 и стал летчиком. Я так рвался в небо, что отказался даже от учебы в академии имени Жуковского. За семнадцать дней закончил программу аэроклуба, на отлично сдал экзамены и был направлен в Качинскую школу летчиков.

На месте аэроклуба сейчас виднелись груды битого кирпича. Было ясно, здание взорвали фашисты. Ничего, мы отплатим им и за аэроклуб, и за все злодеяния, которые они совершили на нашей земле.

К вечеру в общежитии был собран летный состав полка для изучения боевой обстановки. Отсутствовала эскадрилья Фадеева. Оправдались мои предположения. Приняв разлив Кубани, подступающий к Краснодару с запада, за залив Азовского моря, ведущий Павел Крюков изменил курс и увел свою группу правее. Самолеты сели вынужденно на пустующий грунтовый аэродром в районе Тихорецка. Посадка на последних литрах бензина прошла организованно, без поломок. Туда были направлены бензовозы, и утром летчики должны вернуться в полк. Узнав, что у боевых товарищей все в порядке, мы вздохнули с облегчением.

В общежитие прибыли начальник разведки дивизии капитан Новицкий и известные в то время летчики 45-го и 298-го истребительных авиаполков, входящих в состав нашей дивизии. Мы встретили их, как старых друзей по совместным боевым действиям. Слушали с большим интересом. Они уже в феврале и марте вели бои с авиацией противника над «Голубой линией» и могли передать многое из своего опыта. А поучиться у них было чему.

Капитан Новицкий проинформировал нас о сложившейся обстановке в районе Таманского полуострова. Сообщения о противнике и нашей авиации вызвали беспокойство у летного состава. И на самом деле, было от чего.

— По данным разведки и пленных немецких летчиков, против нас действует 4-й воздушный флот немцев, имеющий до тысячи самолетов, — говорил начальник разведки. — Кроме этого, привлекаются для нанесения ударов по нашим наступающим войскам бомбардировочные эскадры с аэродромов Украины. Это более двухсот бомбардировщиков. Истребительная авиация состоит из самых отборных эскадр, на новых истребителях Ме-109-Г-2 и Ме-109-Г-4. Они имеют скорость полета свыше шестисот километров в час и вооружены двумя и тремя пушками, кроме пулеметов.

— Скажите, товарищ капитан, какие же наши силы противостоят этой авиационной группировке немцев? — спросил командир второй эскадрильи Тетерин.

— Наша авиация в составе 4-й и 5-й воздушных армий, ВВС Черноморского флота имеет более шестисот самолетов разных типов. Как видите, соотношение в силах на стороне немцев.

Все молчали, думая о том, что может ждать нас в боях с таким сильным противником.

— Товарищ капитан! — не утерпел я, хотя знал, что он не решит эту проблему. — Вы сообщили о мощной авиационной группировке противника. А мы, имея менее тысячи самолетов, разделили их по трем авиационным объединениям. Правильно ли это? Участок фронта небольшой.

— На этот вопрос я ответить не могу. Оперативное построение нашей авиации на Кубани пока такое. Однако ее действия координирует командование ВВС фронта.

— Оно координировало и раньше, с начала войны. Нас били по частям и гнали до Волги. Потом мы поумнели и создали воздушные армии. А здесь, на Кубани, что? Повторение прошлого? Штабов много, а самолетов мало.

— Покрышкин, прекрати, — оборвал меня Заев. — Садись!

Я понимал, что спорить бесполезно. А было о чем. Когда же прекратят использовать авиацию разрозненно? Радовало, что с приходом к руководству авиацией Александра Александровича Новикова в Военно-Воздушных Силах были созданы армии, подчиненные только фронту. Формирование воздушных объединений оправдало себя в боях за Сталинград и в наступлениях фронтов в этом году. А здесь… Трудно будет. Опять воевать придется «растопыренными пальцами», а нужен «кулак». Умением и отвагой летчиков всего не сделаешь.

Настроение у летного состава полка подняли рассказы пилотов, уже участвовавших в боях на Кубани.

Борис Глинка подробно проанализировал одну из таких схваток.

Ранним утром в середине марта он повел группу на прикрытие поля боя. Летели на «кобрах». При подходе к линии фронта встретили идущих на восток двенадцать бомбардировщиков, истребителей прикрытия не было. Ударом сверху всей группой наши сразу же сбили три самолета. Остальные бомбардировщики, сбросив бомбы в поле, неорганизованно стали разворачиваться, пытаясь уйти на запад. Последовала новая атака наших истребителей уже по расстроенному боевому порядку. И вновь вниз пошли горящие бомбовозы. Группа сбила в этом бою восемь бомбардировщиков, не понеся потерь.

— Борис умолчал, — прервал выступление Глинки штурман полка Михаил Петров, — о том, что в этом бою особенно отличился он сам. Сбил два бомбардировщика. Второй самолет от его залпа разломился пополам, стрелял в упор.

Потом М. Петров рассказал о тяжелом бое, в котором было сбито до десяти вражеских самолетов, но и восьмерка, которой он командовал, потеряла трех летчиков. Группа начала бой с четверкой Ме-109. Вскоре сверху их атаковали восемь «мессершмиттов». Был сбит ведомый Петрова. А через несколько минут горящим факелом пошел к земле и Ме-109.

На помощь противнику подошла еще одна восьмерка «мессершмиттов». Она обрушилась с ходу на нашу семерку. Загорелся второй Ме-109. А тут по радио раздался голос Бориса Глинки:

— Ранен! Выхожу из боя!

Позднее узнали, что снаряд попал в кабину его самолета. Он плохо слушался рулей. Пытаясь добить его, четверка «мессершмиттов» ринулась к поврежденному самолету. Однако ведомый Бориса, сержант Кудряшов, отбил этот натиск. Тогда гитлеровцы переключились на Кудряшова и зажгли его. Сообщив по радио, что он горит, Кудряшов направил свой горящий самолет на Ме-109 и врезался в него. Огненный взрыв двух самолетов ошеломил на некоторое время противника. Потом вражеские летчики снова начали атаки. Загорелся самолет Шматко. Он повторил действия Кудряшова: врезался в «мессершмитт». Этот второй таран так подействовал на фашистов, что они, хотя имели абсолютное превосходство в силах, прекратили бой.

На занятии выступило еще несколько летчиков. Они настроили офицеров полка на боевой лад. Хотелось скорее встретиться с вражеской авиацией в воздухе, самим разить захватчиков.

Изучив воздушную обстановку на Кубани, приступили к подготовке облета линии фронта. На следующий день эскадрильи в составе четырнадцати самолетов должны были пролететь вдоль линии фронта, ознакомиться с местностью, передним краем. Возглавляли группы лучшие командиры 45-го полка. Понимая, что полет в таком составе опасен, я высказал командиру полка свое мнение:

— Нельзя лететь таким большим составом. Боевой опыт показывает, что группа, имеющая более восьми самолетов, становится неманевренной. Из четырнадцати самолетов получится «рой», а не строй. Внезапная атака пары «мессершмиттов» неизбежно приведет к потерям. По-видимому, мои рассуждения показались командиру никчемными.

— Товарищ Покрышкин, ваше дело слушать и записывать указания, а не высказывать мнение. Когда станете командиром полка, тогда и будете давать свои предложения. А сейчас не мешайте.

Отстаивать свое мнение было бесполезно. Заев не любил советоваться с командирами эскадрилий.

Возникал законный вопрос: как попадали такие офицеры на столь высокие должности? Вопрос прост лишь на первый взгляд. На самом деле, ответить на него полно очень сложно. Сказывались недостатки в изучении кадров. Скажем, был этот офицер на должности штурмана — справлялся с обязанностями. Внешне деловит. С руководством покладист. Указания выполняет. Знает технику, людей. Высказывает суждения, не вызывающие возражений. Чем не командир полка?

Старшим его недостатки не видны. Как опирается на опытных летчиков, советуется ли он с комэсками или со своими заместителями? Умеет ли сделать правильный вывод из реальной боевой обстановки в критической ситуации? Хватит ли смелости взять на себя ответственность за введение нового маневра, боевого построения? Чтобы узнать эти качества, нужно время. В боевой обстановке его не хватало. Изучать людей надо было по проявлению в бою, а процесс выдвижения кадров еще тяготел к прежним стандартам. Это потом стали комэска, умного и смелого, набравшегося опыта руководства в бою, ставить на полк. А в первые месяцы войны больше смотрели на прохождение службы.

Но надо сказать, что слабые командиры не держались долго. Война их быстро раскрывала. Поэтому мы видим, что одни стремительно двигались вперед, им доверяли и полки, и дивизии, и корпуса. А другие уходили на должности, которые не требовали самостоятельных решений. Бой отбирал лучших, в бою познавался и формировался не только характер воина, но и командира, руководителя.

Утром, когда был определен боевой порядок группы и мы собрались садиться в самолеты, подъехала легковая машина. Офицер штаба дивизии передал Заеву:

— Облет переднего края фронта отменяется. Приказано выделить группу истребителей и направить ее в район станицы Крымская. Вылет немедленный. Ожидается подход в этот район бомбардировщиков противника. Конкретные указания группа получит по радио с передового КП «Тигр».

Не скрою, на душе у меня стало сразу легче, хотя понимал, что изучить район крайне необходимо.

— Товарищ командир полка, разрешите мне вылететь восьмеркой, — попросил я.

— Думаю, хватит и шести самолетов. Вылетайте!

В шестерку я включил свое постоянное звено и пару во главе с командиром звена Речкаловым. Кратко дал указания о построении боевого порядка группы при поиске противника и при действиях в бою.

— Все ясно? Хорошо. По самолетам!

— Есть! — услышал бодрый ответ.

Летим курсом на станицу Крымская. Она расположена на острие главного удара Северо-Кавказского фронта и сейчас превращена в основной узел обороны противника на «Голубой линии». Через нее проходят основные железнодорожные и грунтовые магистрали на Новороссийск, Тамань и Темрюк. Гитлеровцы понимают, что с захватом этого узла нашими войсками им не удержать Таманский полуостров.

В воздухе я невольно вспомнил эти места, Крымскую, утопающую в садах, полевой аэродром на северной ее окраине. Три года подряд в летний период там стоял в лагерях отдельный Краснодарский авиаотряд. С утра до вечера шли полеты на отработку задач боевой подготовки. Мне, тогда старшему авиатехнику отряда, хватало работы. Свободное вечернее время я использовал для охоты на перепелок. Бродил по скошенным полям, поднимал перепелок и стрелял влет. Первые выходы на охоту с «малопулькой» вызвали насмешки летчиков и техников. Однако остроты в мой адрес скоро прекратились. Я возвращался с трофеями — пять-шесть перепелок свисали с пояса. Меня, конечно, интересовали не столько перепелки, сколько стремление научиться стрельбе по быстролетящей малоразмерной цели.