Памятное лето Сережки Зотова

      Любил Сергей наблюдать за работой ремонтников. Они подбивали грунт, меняли шпалы, а в некоторых местах - и стальные рельсы. Поезда сильно мешали в работе, но остановить движение было нельзя. Когда приближался поезд, ремонтники отходили в сторону, кто садился, а кто вытягивался на траве - отдыхали, пользуясь коротеньким перерывом Глянуть на них в это время со стороны - покажутся спокойными и безразличными людьми, которым ни до чего и дела нет, но стоит только проскочить поезду - их не узнать. Без какой бы то ни было команды (да ее вообще никто и не подавал) все словно наперегонки устремлялись на железнодорожное полотно, и первым среди них Николай Михайлович. Смотришь и не поймешь - зачем и что каждый делает, а пройдет немного времени, ну, может, всего несколько минут, а старую шпалу уже вытаскивают из-под рельсов и отволакивают в сторону, а на ее место ложится новая, просмоленная шпала, под ней подбивают и трамбуют грунт, кто-то уже вгоняет тяжелые железные костыли, которые накрепко прихватывают рельс к шпале и делают его неподвижным. Несись, поезд, на всех парах, аварии здесь не может быть.
      Незаметно прошла неделя. Главные ремонтные работы на участке были закончены, и в субботу вечером вся бригада на дрезине укатила в Потоцкое. Дрезина мчалась так быстро, что у Сергея даже дух захватывало. И он опять пожалел, что с ним нет Тани. Пускай бы тоже прокатилась. Шарик вон катается. Только он глупый - спит себе, ему хоть бы что.
      Домой Зотовы добрались в сумерках.
      Шарик обогнал хозяев и, не дожидаясь, пока они подойдут и откроют калитку, нырнул в подворотню. Почти тут же послышался его злой лай. Так он лаял только на чужих, незнакомых людей. На кого бы это?
      В окнах зотовской избы горел свет, входная дверь была открыта, а на крылечке стояла какая-то женщина. На нее и лаял Шарик.
      - Пап, кто это? - спросил удивленный Сергей.
      - А вот узнаем. Это, кажется, мамина тетя приехала, Манефа Семеновна.
      Увидев вошедших во двор хозяев, Шарик перестал лаять. Женщина пошла было навстречу, но остановилась, с опаской поглядывая на собаку. Лицо ее в сумерках разглядеть было нельзя.
      - Не укусит? - мягким певучим голосом спросила она.
      - Нет, нет, - заверил Николай Михайлович. - Шарик у нас не кусачий... Здравствуйте, Манефа Семеновна. - Он поздоровался с женщиной за руку.
      - Здравствуйте, - приветливо ответила она и, склонившись над Сергеем, ласково опустила руку на его голову. - Это, никак, Сереженька?
      - Он самый, - ответил Николай Михайлович и легонько подтолкнул сына вперед. - Ну как, подрос наш Сережка?
      - Я уж и то смотрю - совсем большой стал. А когда в гости к нам приезжали, был вон какой маленький.
      - Так и времени с тех пор немало прошло. Но что ж мы тут стоим? Пойдемте в избу, - предложил Николай Михайлович.
      - А я как получила вашу телеграмму, - на ходу рассказывала Манефа Семеновна, - тут же собралась и скорее на чугунку. Пока до станции доплелись, больше суток прошло. Сами знаете, из нашего лесного края до железной дороги больше ста верст. Топь да болота, где идешь, где едешь. Но все-таки, слава богу, добралась до места.
      - Вы когда приехали? - спросил Николай Михайлович.
      - Позавчера. Приехала, а дома-то, оказывается, никого и нет. Как тут быть? И не придумаю. На счастье, соседка наведалась, огород пришла поливать...
      - Бабушка Фрося? - догадался Николай Михайлович.
      - Да-да, она. Подсказала, что раньше субботы домой не будете, и я принялась самовольно хозяйничать. Вы уж не обижайтесь, если где что не так.
      - Да ну что вы, Манефа Семеновна, - горячо возразил отец. - Наоборот, хорошо, что не растерялись.
      Когда вошли в освещенную лампой комнату, Сергей с любопытством взглянул на Манефу Семеновну; она была высокого роста, худощавая, чуть скуластое лицо густо покрыто мелкими морщинками, глаза спокойные, почти все время смотрят улыбчиво. Одета Манефа Семеновна в темное платье со светлым передником, голова покрыта белым платком. Из-под платка выбились прядки седых волос. Лицо у Манефы Семеновны добродушное. Словом, Сергей с первого же взгляда почувствовал к Манефе Семеновне расположение.
      Присев перед Сергеем на корточки, Манефа Семеновна дружелюбно спросила:
      - Так ты что же, Сережа, работал вместе с папкой?
      - Работал. Только я не вместе.
      - У него было свое задание, - пояснил Николай Михайлович.
      - Вон что! - удивилась Манефа Семеновна. - И какое же?
      Сергей охотно рассказал о звездочках из гальки.
      - Это тоже нужно, - одобрила Манефа Семеновна.
      Она снова провела ладонью по голове Сергея, затем по-хозяйски оглядела обоих.
      - Пыли-то на вас сколько. Ну ничего, я как знала, баньку истопила. Пойдете?
      - Вот за это спасибо, - обрадовался Николай Михайлович. - Мы и вправду с Сережкой насквозь прочернели от пыли. Ну, сын, давай будем собираться.
      Но собираться им не пришлось. Оказывается, Манефа Семеновна все собрала и сложила в небольшой чемоданчик.
      - Поглядите, может, не то положила, что нужно, - спросила она.
      - У нас особых премудростей не бывает, - сказал Николай Михайлович, но, чтоб успокоить ее, открыл чемоданчик и бегло осмотрел его содержимое. - Спасибо. Все на месте, что требуется для такого случая. Ну, Сережка, пошли. Нечего терять время.
      В сенцах отец достал с полки свой фонарь, зажег его, и они двинулись в огород, где в одном из дальних углов стояла старая приземистая баня. Раньше она была в большом почете: сюда приходили мыться не только ближние, но даже дальние соседи. Года же два назад, с тех пор как в пристанционном поселке построили новую большую баню, пользоваться этой Зотовы почти перестали.
      Банька была до крайности запущенной, и Николай Михайлович понимал, что, должно быть, Манефа Семеновна немало потрудилась, чтобы привести ее в порядок. "Видно, не из ленивого десятка старуха и никакой работой не гнушается", - подумал он. Будучи сам жадным до работы, Николай Михайлович каждого человека оценивал прежде всего по его трудолюбию.
      - Пап, эта бабушка у нас жить останется? - дорогой спросил Сергей.
      - Я, брат, и сам пока не знаю. Будем сегодня об этом говорить.
      - А она тебе понравилась?
      - Понравилась, - сказал Николай Михайлович.
      - И мне тоже.
      Баня была хорошо натоплена: воздух сухой и такой горячий, что казалось, при дыхании обжигает гортань. Вкусно пахло зеленым деревом, травой. Запах этот шел из подтопочного чугунка, где в кипятке пропаривались два свежих веника из ароматных вишарниковых ветвей.
      Мылись долго. Сергей так устал, что еле доплелся домой. Ему хотелось спать, и он уснул прямо за столом, не дождавшись конца ужина.
      О том, что Манефа Семеновна согласилась пожить у них, Сергей узнал на следующий день, когда отец пришел будить его.
      - Ну вот что, Сережка, - заговорил отец, когда мальчик совсем уже проснулся. - Бабушка Манефа остается у нас.
      - Остается? - обрадовался Сергей. - Насовсем?
      - Годок-другой поживет. Ты ее слушайся. Помогай ей. Человек она старый. Давно на свете живет. Так что слушайся и зря не докучай.
      За завтраком хозяйничала Манефа Семеновна. Сегодня, при ярком дневном свете, она показалась Сергею совсем не такой старой, как вчера, при тусклом свете лампы, хотя лицо ее оставалось таким же морщинистым. Когда она молчала, занятая каким-нибудь делом, лицо казалось строгим, даже суровым, но зато, когда на ее губах появлялась улыбка, оно становилось добрым, а глаза смотрели ласково и приветливо.
      Манефа Семеновна не была слащавой и назойливо ласковой с Сергеем, говорила с ним просто, иногда даже строговато, но это не было обидным. Он не мог не заметить также и того, что лучший кусок она подкладывала ему.
      После завтрака Сергей кликнул Шарика и побежал в огород.
      Маки уже отцвели, а могучие кусты мальвы облепили разноцветные колокольчики.
      Вдруг мальчик услышал за забором, на пустыре, какой-то подозрительный разговор.
      - Не дам!.. Пусти!.. - говорила, почти кричала девочка.
      Что-то отвечал ей мальчишка, а может, и не один, а несколько. Голос девочки показался Сергею знакомым, и он по тропинке припустил к воротам. Ворота и на этот раз оказались незапертыми. Сергей выглянул наружу и даже рот раскрыл от неожиданности: прикрывая собой и крепко держа обеими руками свой огромный мяч, неподалеку от ворот на земле лежала Таня, а трое мальчишек пытались отнять его у нее.
      - Вы что делаете?! Вот я вас!.. - страшным, не своим голосом закричал Сергей и, напрягая все силы, старался еще хоть чуть-чуть отодвинуть ворота, чтобы протиснуться за забор. Он сейчас не думал о том, что будет делать, если очутится за воротами, - он увидел Таню в беде и поспешил к ней на помощь.
      Услышав голос Сергея, мальчишки на мгновение растерялись, отпустили Таню, а ей только этого и нужно было, она не стала раздумывать и бросилась бежать. Не видя никого, мальчишки кинулись за ней. Трудно сказать, чем закончилась бы эта погоня, но надо же быть такому случаю: Таня споткнулась о голыш и, падая, разжала руки. Мяч подпрыгнул и покатился по тропинке. Его подхватил самый высокий и, крикнув "Бежим!", помчался от Тани прочь, а за ним оба его партнера. Тут они увидели бегущего навстречу Сергея. Остановились.
      - Отдай Таньке мяч, - грозно потребовал Сергей. Но он был один, а их трое.
      Высокий мальчишка показал кулак:
      - Этого не хочешь?
      - А то мы тебе, кажись, дадим прикурить, - сказал самый маленький, но шустрый паренек и слегка толкнул Сергея, но тут же от сильного Сережкиного толчка в грудь попятился и растянулся.
      - Ты чего? - сказал высокий, подступая к Сергею.
      - Мячик отдай.
      Прихрамывая, с палкой в руке, к ним спешила Таня. Она была вся в пыли. На левой коленке кровавая ссадина. На измазанных щеках следы слез. Но она плакала не столько от боли, сколько от обиды и ярости. Высокий увидел Таню с палкой, ткнул Сергея кулаком в бок и бросился удирать. За ним - оба приятеля. Сергей кинулся в погоню. Но высокий бегал быстрее, и Сергей начал отставать. Мяч уходил! И вдруг Сергей увидел у ворот Шарика.
      - Шарик, держи! Держи! - закричал Сергей.
      Шарику не нужно было повторять, громко лая, он бросился длинноногому наперерез. Мальчишки повернули к реке. Вот они уже у самого обрыва. А Шарик - еще немного и догонит! Напугавшись собаки, длинноногий швырнул мяч в сторону, а сам побежал дальше.
      Сергей прекратил погоню. Вернулся и Шарик. Затем, прихрамывая, подошла Таня.
      МАНЕФА СЕМЕНОВНА
      В доме Зотовых было две комнаты и кухня. Сергей с отцом остались жить в комнате побольше, а в горенке поменьше поместилась Манефа Семеновна. Сергею строго-настрого было наказано зря не беспокоить бабушку Манефу, а также без ее разрешения никуда со двора не ходить.
      Разговор шел при Манефе Семеновне. Слушая слова Николая Михайловича, она ласково поглядывала на мальчика и добродушно усмехалась:
      - Запомнил папкины слова?
      - А как же, запомнил, - охотно ответил Сергей.
      - Он славный парнишечка, - обращаясь к Николаю Михайловичу, сказала Манефа Семеновна и провела ладонью по голове мальчика.
      И Сергей не своевольничал. Да и товарищей-одногодков у него не было. Хотя они с Володей Селедцовым и помирились, большую часть времени Сергей проводил с Таней. Она с раннего утра приходила к Сергею и, если случалось, он еще спал, возилась на дворе с Шариком. Бывало так, что они целый день играли у Зотовых, а иногда сразу же после завтрака Сергей уходил к Тане и возвращался домой только вечером. Заводилой во всем была Таня. Сергей охотно ей подчинялся. Она много знала, умела придумывать интересные игры, "читала" по памяти книжки, а книг у нее накопилось - огромная стопа; Таня привезла с собой много игрушек, каких Сергей раньше и не видывал. Наконец, у Тани был большой мяч, им можно было сколько угодно играть в футбол. Бабушка Фрося всегда была добра и ласкова с Сергеем. А вот Манефе Семеновне Таня не понравилась. Не понравилась за свою бойкость и шумливость. Когда девочка приходила к Сергею, лицо Манефы Семеновны вытягивалось, делалось строже, она становилась молчаливой и неприветливой. Манефа Семеновна очень обрадовалась, когда родители увезли Таню в город.
      А Сергей загрустил.
      Если бы не чудесные книжки, которые на прощание подарила ему подружка, да не его неразлучный друг Шарик, Сергею было бы совсем скучно. Но все равно у него и так оставалось еще много совсем свободного времени, когда мальчик не мог придумать, чем бы заняться. Конечно, можно было бы играть с ребятами на улице, но Манефа Семеновна с неохотой выпускала его за ворота.
      - Не ходи туда, моя лапушка, - обычно приговаривала она. - Не дай бог, из-за угла собака бешеная вывернется, искусает всего. Или мальчишки озорные налетят, за милую душу поколотить могут. А ты у нас смирённый...
      Она замечала, что мальчик скучает, и, желая отвлечь от грустных мыслей, усаживала его рядом с собой и начинала рассказывать что-нибудь. Манефа Семеновна рассказывала о своем далеком и холодном крае, о густых лесах, непроходимых болотах, о зверье и птицах, которые живут на Севере. Рассказывала она интересно, не спеша, тихим голосом, словно пела протяжную песню, и Сергей всегда слушал ее с большой охотой. По всему было заметно, что Манефа Семеновна хочет подружиться с Сергеем, и он начал привыкать и тянуться к ней.
      Как-то, зайдя в комнату Манефы Семеновны, Сергей увидел у изголовья ее постели небольшую овальную картинку. Ему много доводилось видеть разных картинок, но такую он видел впервые. За стеклом был нарисован строгий седобородый человек с длинными и тоже седыми волосами. В одной руке он держал зеленый шарик, а другую, со скрюченными пальцами, чуть приподнял, как бы собираясь дать кому-нибудь щелчка. От головы старика во все стороны растекались сияющие лучики. Картинка Сергею очень понравилась. Интересно, зачем она нужна бабушке, и не отдаст ли она ее Сергею? Ее и на речку с собой можно взять и там показать ребятам. Или даже на что-нибудь променять! Жалко, что он раньше ее не видел, показал бы Тане. Наверное, и ей понравилась бы. Весь день не давала ему покоя блестящая картинка. А вечером, когда Манефа Семеновна стала убирать со стола, он спросил:
      - Бабушка Манефа, для чего у вас картинка?
      - Где? - насторожилась Манефа Семеновна.
      - А у кровати висит. Красивая такая. Дяденька на ней бородатый нарисован.
      - Ну-ка, покажи.
      Сергей повел ее в горенку, показал.
      Манефа Семеновна перекрестилась:
      - Глупый ты еще, Сережка, ох какой глупый. Ничего не понимаешь. Это не картинка, а икона, образок, значит.
      - А что это - икона? - Сергей такого слова раньше не слышал.
      - Святая икона. На ней лик божий нарисован, - пояснила Манефа Семеновна.
      Слово "бог" было ему знакомо. Сергей слышал его от разных людей. Мама, например, говорила "Не ходи к обрыву, а то, не дай бог, свалишься". Значит, на картинке - бог. Вон оно что!
      - Бабушка Манефа, а зачем он, бог?
      - Так говорить, Сереженька, нельзя. Грешно. За такие слова бог и наказать может.
      Это удивило Сергея: за что же его наказывать? Ведь ничего плохого не сделал. Но больше удивило другое - неужто картинка может слышать? Манефа Семеновна пояснила, что не икона слышит, а сам бог. Он повсюду, потому-то все видит и все знает. От него не скроется даже и то, о чем каждый человек думает.
      И Манефа Семеновна уже рассказывала, какой бог всемогущий и всесильный. Сильнее его ничего и никого нет на свете.
      - Как Поддубный? - прервал ее Сергей.
      Манефа Семеновна вроде даже обиделась:
      - Какой еще Поддубный?
      - Ну, который силач, - пояснил Сергей и поведал ей все, что знал о Поддубном.
      Манефа Семеновна грустно покачала головой, - может, Поддубный и силач, только против бога он ничто, просто пыль земная. И нет такой силы, чтоб с божьей могла поспорить. Если бог захочет, то он все может сделать.
      - Все, все? - спросил пораженный Сергей.
      Манефа Семеновна уселась поудобнее на кровати, рядом усадила Сергея и долго рассказывала ему, как может бог помочь и наградить людей, если они о чем-нибудь усердно просят и во всем слушаются его. Он может вылечить человека от любой болезни, спасти от пожара, любую беду отвести в сторону. Словом, может послать все хорошее, что нужно человеку. Но бог также творит и другие чудеса, которые приносят людям и боль, и горе. Например, может наслать болезни, да такие, что человек весь в муках изведется, или опять же дождь, и не просто дождь, а ливень, такой сильный и страшный, что за один час может начисто смыть все Потоцкое; потом жару, и настолько знойную - все деревья могут повысохнуть, а от травы даже и следа не останется, да что трава - река Самарка вон какая громадина, а прикажет бог - и ни капельки воды в ней не останется. И колодцы пересохнут тоже. От великой жажды станет гибнуть все живое. И падеж скота может наслать. И междоусобие, когда поднимаются брат против брата, а сын против отца. А войны откуда берутся? Бог посылает. За грехи людей. Он может наслать столько всякого другого, что сразу даже и не подумаешь.
      Сергей слушал внимательно. Ведь никто ему ничего подобного не рассказывал. Ему было интересно и немного страшно.
      - Бабушка Манефа, значит, он злой?
      Манефа Семеновна укоризненно качнула головой:
      - Так говорить, Сереженька, тоже нельзя. Грех. Великий. За такие слова бог-то и наказать может. Но он очень добрый. Зря он никого не наказывает. Потому что доброта у него - бесконечная. Обидят его люди, прогневят, он терпит-терпит, и когда уж терпения совсем не хватит возьмет и покарает. А потом помилует. Да-да. Он милостивый. Ну, а тому, кто почитает бога, кто молится ему, - такому человеку бог завсегда помогает...
      ...Вскоре отец получил долгожданный отпуск.
      - Давай, Сережка, махнем с тобой на рыбалку, - предложил Николай Михайлович. - На целую неделю, а то и больше. А? Что ты, брат, на это скажешь?
      Сергей согласился с охотой. Он уже много раз ездил на рыбалку, и это занятие было у него одним из самых любимых. Посоветовались с Манефой Семеновной - она тоже не возражала.
      - Глядишь, чего доброго, и мне рыбки на уху привезете, - улыбаясь краешками губ, пошутила она.
      - Вы, Манефа Семеновна, не смейтесь. В Самарке знаете сколько рыбы! Великое множество. И мы вам обязательно привезем. Вот увидите. Соменка или сазана хорошего, - заверил Николай Михайлович.
      - Дай бог. А рыбку я люблю. В нашем краю рыбы вдоволь. И в озерах и в реках - ну, прямо кишмя кишит. Вы вон собираетесь удочками ловить, а у нас с удочками и не возятся - сетями берут. Иные на весь год рыбный запас делают: и копченой, и сушеной, а в зиму - морозят.
      - О запасах мы, конечно, не думаем, - возразил Николай Михайлович. Потому нам и сети без надобности. У нас рыбалкой занимаются люди ради удовольствия. Для отдыха.
      - Оно, конечно, каждому свое, - согласилась Манефа Семеновна.
      Решили ехать вечером следующего дня.
      Начались сборы. Хотя лишнего и не брали ничего, сверток получился изрядный. Его с трудом удалось уместить на велосипедном багажнике. Продукты уложили в отцовский рюкзак. Удочки привязали к велосипедной раме. Сумку с червями и другой наживкой Сергей повесил себе через плечо. Пока собирались, Шарик все время вертелся под ногами, словно боялся, как бы не уехали без него. Но оставлять пса дома никто и не собирался.
      У Николая Михайловича было на Самарке заветное место, куда он всегда и приезжал на рыбалку. Невысокий берег над затоном, вправо и влево тальниковые заросли, а за ними - старая дубовая роща. Дубы там - двум человекам не обхватить. Под их ветвями всегда густая тень, и как бы ни палило солнце, в роще держится прохлада. И от дождя можно укрыться под любым дубом. Затон не очень большой, но глубокий. Рыба в нем водилась.
      Палатку Николай Михайлович поставил в роще под дубом-великаном, неподалеку от места ловли.
      - Ну, пойдем закинем на пробу, - предложил он, когда все хозяйственные работы в лагере были окончены.
      Клев шел дружно, но цеплялась главным образом мелочь. Все же на ужин рыбаки сварили первую свою уху. Не беда, что она была жидковата и пахла больше дымом, чем ухой, зато получилась такая вкусная, что нельзя сравнить ни с одним домашним супом.
      Дни побежали.
      Николай Михайлович и Сергей меньше рыбачили, больше отдыхали, купались, загорали. За удочки брались к вечеру и по утреннему холодку. Свежая рыба водилась у них всегда. Однажды им особенно повезло: Николай Михайлович в тот день выловил двух крупных сомят. Посоветовавшись, отец и сын решили преподнести их Манефе Семеновне. Николай Михайлович сам было собрался отвезти добычу, но мимо проезжал на лодке знакомый железнодорожник, и рыбу передали с ним.
      Николай Михайлович старательно учил Сергея плавать, и мальчик сам не заметил, как стал настоящим пловцом. Оказалось, что это не такое уж трудное дело. Главное - не бояться, чуть бултыхаться, и вода сама тебя удержит. Научился Сергей, как и отец, лежать на воде, нырять, да не просто нырять где-нибудь у берега, на мелководье - это он умел делать и раньше, а на большой глубине, даже в самом затоне. Правда, рядом с Сергеем всегда был отец, и это придавало мальчику смелости. Но что из этого? Вот теперь посмотрела бы Таня! Она и по шейку-то боится в реку зайти, у берега плещется, руками и ногами царапает дно, и думает - плавает. Жаль, что Таня уехала, а то и ее можно было бы с собой взять. В палатке места хватило бы. Когда была жива мама, они втроем там помещались...
      О чем бы Сергей ни думал, обязательно вспоминалась мать. И он грустил. А иногда даже плакал. Правда, плакал тихонько, украдкой, чтоб не заметил отец, ставший после смерти матери молчаливым и задумчивым. Сергей понимал, отчего это... Ведь и вправду, как хорошо жилось, когда они были втроем. Бывало, на рыбалке разожгут у палатки небольшой костерик, чтоб дымом комаров отпугивать, усядутся потеснее, и отец начнет рассказывать какую-нибудь интересную историю. Или тихонько затянут песню. Отец любил военные песни: про орленка, которому не хочется помирать в шестнадцать мальчишеских лет, про партизана-матроса Железняка, про сотню юных бойцов из буденовских войск и еще другие песни. А матери нравилась песня про одинокую гармонь, про письмо, в котором в каждой строчке только точки. А еще мать любила припевки и знала их столько, что, кажется, им не было ни конца ни края. Голос у нее был какой-то особенный, то он звенел громко и весело, так, что хотелось смеяться или даже пуститься в пляс, то становился тихим, задумчивым. А отец пел густым басом. Сергей тоже любил петь и знал все любимые песни отца и матери. Голос у него был почти такой, как у матери, и она говорила, что Сережка поет, точно вызванивает стеклянный колокольчик.
      А вот теперь они почему-то не пели...
      Однажды вечером, когда уже поужинали и легли спать, Сергей вспомнил свои разговоры с Манефой Семеновной и спросил отца:
      - Пап, а тут у нас тоже бог есть?
      - Какой бог? - удивился отец. - Ты откуда это взял?
      - Бабушка Манефа говорила. - Сергей подробно рассказал о своих разговорах с Манефой Семеновной.
      - Все это, сынок, выдумки, сказки старых людей. Как про сома, который будто живет в омуте. Помнишь? Нам с тобой они совсем ни к чему. Никакого бога нигде нет. Манефа Семеновна человек пожилой, у нее свои понятия о жизни, а у нас - свои. Мешать-то ей мы, конечно, не будем, но и сами жить по ее указке не станем. Каждому свое.
      Сергей больше верил отцу, чем Манефе Семеновне, но она объясняла все так подробно и так уверенно, что рассказы ее у Сергея не вызывали никакого сомнения.
      Домой рыбаки вернулись в назначенный день, как и уговаривались с Манефой Семеновной. Она поджидала их, а увидев, засуетилась и кинулась собирать на стол.
      - Нет, погодите, - остановил ее Николай Михайлович, - сначала примите рыбешку на пирог. - Он хитровато подмигнул Сергею и вытряхнул из мешка прямо на пол огромную рыбину.
      - Нечего сказать, рыбешка! - покачала головой Манефа Семеновна. - Это как же вы ее?
      - Да вот так. На галушку. Сегодня утром пожаловал. Мы и подсекли. Хорош сазанчик?
      - Уж куда лучше. Да вы, никак, и обработали его?
      - Готов. Хоть сейчас на сковородку.
      - Завтра придется. А пока давайте я его в погреб, на снежок вынесу, предложила Манефа Семеновна.
      Но рыбину понес сам Николай Михайлович. Сергей побежал за ним. Когда они вернулись, Манефа Семеновна сидела край стола. Перед ней лежала пачка денег.
      - А вот вам, Николай Михайлович. - Манефа Семеновна гордо подвинула в его сторону деньги.
      - Это что? Откуда? - недоуменно спросил он.
      - Берите, берите. Ваши. За цветы.
      - За какие цветы?
      - Ваши цветы. С огорода. Я букеты вязала и на станцию к поезду выносила. Их вон какая сила, не пропадать же зря таким красавцам. А там, у поезда, прямо встать не дают, с руками отрывают. И не только цветы, все, что угодно, можно продать проезжающим.
      Манефа Семеновна увлеклась своим рассказом и не заметила, как изменилось лицо Николая Михайловича, побелели губы, сурово сдвинулись широкие брови.
      - Манефа Семеновна... - задохнувшись, сказал он. - Да как же это вы... Зачем вы?..
      - Или что не так? - забеспокоилась Манефа Семеновна, услышав в его тоне неладное.
      - Пойди, Сережка, поиграй во дворе немного, - не глядя на сына, строго сказал Николай Михайлович.
      Сергей понял, что взрослые хотят поговорить без него, и выбежал из комнаты. Интересно, о чем же они станут говорить? Уже будучи в сенцах, он услышал, как отец сказал:
      - Надюша цветы для красоты разводила...
      Когда Сергей вернулся в комнату, Манефа Семеновна сидела на прежнем месте и концом передника вытирала глаза, видно плакала, а отец молча стоял у окна и барабанил пальцами по подоконнику.
      Манефа Семеновна несколько дней ходила молчаливая и задумчивая, но цветы продавать больше не стала. Не стала затевать с Сергеем и разговоров про бога.
      ВСТРЕЧА С ХРИПАТЫМ
      На советскую границу, неподалеку от города Ленинграда, напали финские захватчики. Началась война. Защищать Родину ушел и политрук запаса Николай Михайлович Зотов.
      На станцию Николая Михайловича провожала вся ремонтная бригада, Манефа Семеновна, Сергей и много других людей, соседей и знакомых. Среди провожающих Сергей заметил Володю и Сашку Селедцовых. Сергею было очень грустно и хотелось плакать, но он крепился и все время держался за руку отца. Выпустил ее только тогда, когда прозвучала команда садиться и Николай Михайлович полез в вагон.
      Поезд тронулся. Вагоны побежали все быстрее и быстрее. Провожавшие стали расходиться. Кто-то подошел к Манефе Семеновне и заговорил с ней. Сергей понуро стоял рядом.
      - Сережка! - окликнули его.
      Он оглянулся.
      - Иди сюда! - махнув рукой, позвал Сашка Селедцов.
      Зачем они зовут? Может, играть? Только Сережке сейчас совсем не до того. Он молча качнул головой и потупился.
      Увидев, что Сергей не двигается с места, Сашка сам пошел к нему.
      За Сашкой двинулся Володя.
      - В футбол хочешь играть? - шепотом спросил Сашка. - Я тебя напостоянно в свою команду принимаю. Понял? Могу даже вратарем сделать. Хотя вратарем я сам стою. Может, нападающим? А? Правым краем. Это знаешь как здорово? Будешь?
      - Буду, - без особой радости согласился Сергей.
      - Тогда - все, - заключил Сашка. - И ты знаешь еще что, Сережка: если кто задираться станет, мне говори. Володька полезет - и ему всыплю.
      - Я с Сережкой никогда и не дрался, - обиженно возразил Володя.
      - Мы не дрались, - подтвердил Сергей.
      Сашка обнял его за плечи.
      - Ты, Сережка, не расстраивайся из-за отца. Вернется. Даю слово. Он у тебя вон какой геройский. А теперь пошли, маленько потренируемся.
      - Я у бабушки Манефы спрошусь.
      - Давай, - одобрил Сашка.
      Но Манефа Семеновна Сергея не отпустила, сказала, что сегодня веселиться или же играть с ребятами ему даже неудобно, отца не на веселье проводили.
      Сергей взглянул на Сашку и качнул головой: мол, не пускает. Да если правду сказать, то ему и самому было сейчас не до игры.
      Вернувшись домой, Манефа Семеновна вместе с Сергеем сразу же прошла в свою горенку, собрала там ему поесть, а сама, больше не обращая на него внимания, встала на колени, начала креститься, бить поклоны и чуть слышно что-то зашептала. Сергей знал, что это она молится богу. Невольно стал прислушиваться. Манефа Семеновна шептала невнятно, но все же Сергей уловил, как она несколько раз произнесла: "раба божия Николая".
      Когда старуха закончила моление, Сергей спросил:
      - Баб Манефа, а что такое "раба божия Николая"?
      - Ты о чем это?
      - А вы сейчас говорили...
      Манефа Семеновна ответила не сразу. Помолчала, подумала. Затем, видимо решившись, тяжко вздохнула и сказала:
      - Это я о твоем папке молилась, чтоб живой-невредимый остался.
      Сергей удивился и с недоверием спросил:
      - А разве так можно?
      - Все можно, - коротко ответила Манефа Семеновна. - Только молиться надо.
      Вечером Сергей долго не мог заснуть. Едва он закрывал глаза, перед ним сразу же возникал вагон с открытой дверью и там его отец. Стоит и машет рукой.
      К Сергею подсела Манефа Семеновна.
      - Все о папке думаешь?
      - Ага.
      - Теперь он далёко. Может, до самой Волги-реки доезжает. Бо-ольшая река! В двадцать раз шире Самарки, а то и больше. Через реку мост. Бежит по мосту поезд и бежит. А внизу пароходы плывут. Я этим же путем к вам ехала. Таких ли чудес за дорогу нагляделась! Батюшки светы!
      И она стала рассказывать, какие довелось проезжать города, леса, реки, озера...
      Знала Манефа Семеновна, чем можно увлечь Сергея! Без конца будет слушать, только рассказывай.
      Наконец она поднялась.
      - Будем спать.
      Манефа Семеновна взяла лампу, пожелала Сергею спокойной ночи и пошла к двери. Затем вернулась, склонилась над его изголовьем.