Зоны нейтрализации

      Только теперь я охватил мысленно всю фальшивость, всю поверхностность выводов, к которым пришли аборигены планеты, наблюдая за людьми, подвергнутыми воздействию зон нейтрализации. Достойное сожаление несовершенство критериев, которыми они пользовались, считывая и интерпретируя проекции их мозговых полей.
      Эти существа, как и мы, ценят красоту, тишину, гармонию. Их цивилизация высокоразвита и в совершенстве сбалансирована. Но, вопреки всему, они нам чужие, как может быть чужим только внеземной мир. Они не знают и не понимают нас. И никогда не поймут. Мы останемся для них неведомыми, даже если со своей стороны их цивилизацию и управляющие ей законы постигнем до конца.
      Поскольку мы сделаем это вне всякого сомнения. Потому что мы более сложной природы. Потому что носим в себе наследие поколений, дела которых были полосой ужасных, трагических ошибок и непрекращающейся драки за крохотный шаг вперед. Потому что мы не отвергаем этого наследия. Человек никогда не отрицал притаившегося в нем зла. Но никогда и не мирился с ним. Потому мы и выбрались живыми из кризиса цивилизации. А если даже часть того мира, что нам продемонстрировали в подземельях, все еще сохраняется в нашем подсознании, то тем лучше. Мы не станем обносить цвета нашей теперешней цивилизации черной скорлупой панциря. Мы по-другому обошлись бы с пришельцами со звезд, поскольку справились кое с чем несравненно более трудным: с собой.
      Мы более сложно устроенные. А значит и более универсальные. И потому они будут теперь покоиться в неподвижности утонченной гармонии, зачарованные благополучием нынешнего дня, пока все остальные расы не оставят их далеко позади себя. Они просуществуют сотни, может быть даже тысячи лет, отрезанные от собственных, пусть даже болезненных традиций и от собственного прошлого. Их уже не ждет ничего. Их город, висящий над пахнущим яблоками лугом, на самом деле – город смерти. Как и вся эта внешне прекрасная планета.
      Мы не станем навязываться им. Уйдем. Пусть только уладят то, что еще осталось уладить.
      О контактной аппаратуре, которую я принес в коробке проектора, я больше даже не вспоминал. Однако кое-что еще предстояло сделать. Я должен дать им понять, чего жду. Чтобы они знали, что я не уйду без него.
      Если бы у меня была фотография Устера... ха, если бы.
      Минуточку. У меня же есть... ну, да. В контактном наборе есть изображения, демонстрирующие строение человека. Мужчин.
      Я торопливо перерыл содержимое набора. Есть. Мужчина, женщина, ребенок. Анатомия, нервная система, кровообращение, скелет, мышцы. Полная характеристика вида, который заявился из галактического пространства и теперь вот церемонно представляется хозяевам. Мне хотелось смеяться.
      Я заложил серию снимков. Подсоединил контакты. Перед городом, высотой в какие-нибудь пятьдесят метров, обрисовался в воздухе силуэт мужчины. Я сделал изображение более четким.
      Это было вроде бы второе из первой серии изображений, демонстрирующих расу, заселяющую Землю. Общее изображение, но уже в поверхностной анатомической схеме. Острые черты лица, височные кости, выступающий подбородок. Нос и глаза в их обычном виде. Но под сводом черепа виднелись извилины мозга.
      Модель представляла высокого, с хорошо развитой мускулатурой человека, такого, как Устер. И даже в чертах лица, особенно в нижней его части, в губах и твердо обрисованном подбородке я обнаружил некоторое сходство.
      Я включил автоматическую смену кадров, повернулся лицом к городу, сделал несколько шагов и уселся на траву. Создалось впечатление, что я погружаюсь в пенолитовый кокон этакой изысканнейше смоделированной кровати. Ветер пошевелил мне волосы, смешал сильный аромат растительности с бодрящим движением воздуха, напоминающие тарелку цветы, рыжие и голубые, достигали мне до груди. Если это цветы, – мелькнуло у меня в голове, – то тогда должны быть и насекомые. Но в воздухе не было слышно гудения, которое всегда стоит над земными лугами. Я не замечал ни следа живности.
      Не могу сказать, как долго я так просидел. Меня охватило небывалое спокойствие, проникающее во все мельчайшие нервные волокна. Короче говоря, было мне хорошо.
      Тихий, ласковый мир. В нем можно жить без хлопот и проблем. Можно бы. Только людей в нем нет.
      Я понял, насколько сильно человек связан со своим видом. Не потому, что их объединяет общее сознание, накопившееся и оформившееся в истории тысяч поколений. А хотя бы и так. Самое важное, однако, то, что еще хотелось бы сделать, совместно с этим своим видом. Совместно и для него. Поскольку иначе не имело бы смысла все то, что делается для себя.
      Смешно. Ведь, по сути дела, о чем идет речь, как не о чувствах.
      О чем-то настолько личном, насколько это возможно. Сделал бы я что-нибудь с мыслью только и исключительно о себе? А делал ли я что-нибудь другое?
      Я изменил программу, заданную моей личной стимулирующей аппаратуре. Чтобы сохранить память о любви. Ну, так она осталась со мной. Разве мне это помешало? Я не мог бы сказать, что только благодаря ей я невредимым прошел через зоны нейтрализации, когда оборвались все внешние и внутренние информационные связи, которые, как я считал, обуславливают принятие любого решения. Так я не мог сказать, поскольку, вполне может быть, я как-нибудь справился бы и без этого.
      Почему я нарушил строжайшие запреты Централи, изменив программу личной аппаратуры? Минутная слабость? Но ведь я все время находился в сфере действия психотрона. Так как же я мог сделать это, если бы в самом деле в этом не нуждался? Собственно, чтобы действовать более успешно и более независимо?
      Нет смысла скрывать, я делал это только для себя. Не для Ити. Довольно об Ите. Я понял, что на самом деле Итя здесь совершенно не при чем. Впрочем, может быть, я знал об этом давным-давно?
      И сейчас я нахожусь здесь ради себя. Поэтому и прилетел один. Я не имел права вмешивать в это посторонних. Мне необходим Устер. Необходим на Земле. Чтобы отдать его Ите. Поскольку я ничего не позабыл. А остальное – это просто дело техники.
      Когда я заметил его, он был уже от меня не далее, чем в пятистах метрах. И сейчас бы я еще его не увидел, погруженный в собственные мысли, если бы не то, что он поднял руку и что-то закричал мне.
      Я поднялся. Поднялся и неторопливо направился в сторону проектора. Больше он не был нужен. Опустив руку на выключатель, я еще раз посмотрел в сторону приближающегося человека.
      Он шел упругим, ровным шагом, демонстративно не торопясь. Был без шлема, в легком, тренировочном комбинезоне. При ходьбе слегка раскачивал бедрами, словно бывалый моряк. Он всегда так ходил. Здоровенный, высоченный ребенок. Парень из инфорпола. Такой же, как я. Друг.
      Он был уже близко. Еще раз помахал рукой и пошел чуточку быстрее. Только сейчас я заметил, что он все время улыбается.

* * *

      Я поднял глаза ко все еще заслоняющему город, висящему в воздухе изображению анатомии человека. Не знаю откуда неожиданно пришла мне на ум фигура военного вождя древности.
      И все же, я сделал это. Вопреки всему. Теперь я могу вернуться. К тому, что оставлял для себя. Вернуться к Лине. Наверно, уже месяцы прошли с той поры, когда я понял, что люблю ее. Теперь я имел право сказать это себе.
      Я надавил контакт. На долю секунды в воздухе еще сохранялся четкий рисунок фигуры человека. Сверхъестественно огромный, с точно обозначенными центрами и нервными узлами, извилинами мозга, красными нитями жил, сбегающимися в области сердца. Я подумал, что не смог бы ответить, привез ли я это изображение сюда, под лучи чужого солнца, чтобы показать его иной, галактической расе, или же только для того, чтобы приглядеться к нему самому. И еще подумал, что этот вопрос тоже не должен остаться без ответа.