– Пророчество! – раздраженно повторил он. – Слова, сказанные века назад! Если даже они сбудутся, в чем, должен признаться, я сомневаюсь, почему это должно произойти сейчас?
– Потому, мой принц, – ответил я, – что навряд ли после нас в этом мире останется какая-либо жизнь.
Как я и предполагал, ответ потряс его. Эдмунд в ужасе воззрился на меня, но промолчал. В последний раз взглянув на колосс, он отвернулся и поспешил прочь следом за своим отцом. Я знал, что мои слова встревожили его. Я видел задумчивое и озабоченное выражение, возникшее на его лице, видел, как он ссутулился, словно то, что он услышал, тяжким грузом легло на его плечи.
Эдмунд, Эдмунд! Как же я люблю тебя и как же мне больно возлагать на твои плечи эту чудовищную тяжесть… Я поднимаю глаза и вижу, как ты ходишь среди устроившихся на отдых людей – тебе нужно знать, что псе они расположились со всеми возможными сейчас удобствами; я знаю, что ты измучен дорогой, но ты не сомкнешь глаз прежде, чем уснут люди, доверившиеся тебе.
Ты не ел целый цикл. Я видел, как ты отдаешь свою долю старой женщине, нянчившей тебя, когда ты был еще младенцем. Ты пытался сделать так, чтобы об этом гноем поступке никто не проведал. Но я видел все. Я знаю. И твой народ начинает понимать, Эдмунд, к концу нашего путешествия они научатся понимать и ценить по достоинству своего истинного короля.
Но, однако, я отвлекся. Мне нужно поскорее закончить эту главу записей. Мои пальцы застыли от холода, и, несмотря на все старания, чернила уже начинают покрываться тонкой ледяной корочкой.
Колосс, о котором я писал, отмечает границу Кэйрн Телест. Мы продолжали идти до самого конца цикла, покуда не достигли цели этого перехода. Я искал и нашел вход в туннель, отмеченный на одной из старинных карт, – туннель, идущий сквозь стену пещеры. Я знал, что это именно тот туннель, который нам нужен: войдя и него, я обнаружил, что его пол идет слегка под уклон.
– Этот туннель, – объявил я, указывая на темный шлющий провал, – приведет нас в земли, лежащие глубоко под нашим родным Кэйрном. Он приведет нас к глубь Абарраха, к той земле, что обозначена на древней карте как Кэйрн Некрос, к городу Некрополису.
Люди слушали молча – даже дети перестали плакать. Мы все понимали, что, войдя в туннель, оставим за спиной не только свои земли, но и свое прошлое.
Король, не говоря ни слова, пошел вперед, в туннель – пошел первым. За ним следовали мы с Эдмундом. Принцу пришлось пригнуться, чтобы не задевать головой низкий свод. После символического поступка короля, словно бы открывавшего нам путь, я занял место во главе народа Кэйрн Телест: теперь я веду их.
Остальные потянулись за нами. Я видел, что многие останавливаются у входа, чтобы оглянуться, сказать последнее прости своей родной земле, взглянуть на нее в последний раз. Должен признаться, я тоже не смог удержаться от этого. Но мы видели лишь одно: непроглядный мрак. Последний свет, что еще оставался в наших землях, мы уносим с собой.
Мы вошли в туннель. Пламя факелов отражалось от гладких обсидиановых стен, в неверном свете люди казались тенями, скользившими под низкими сводами. Мы шли и шли вперед – все глубже и глубже, к сердцу мира.
Позади, за нашей спиной, тьма навеки окутала Кэйрн Телест.
Глава 5. ТУННЕЛИ НАДЕЖДЫ, АБАРРАХ
Тот, кто будет читать эти записи (если хоть кто-нибудь из нас останется в живых, в чем я начинаю сомневаться), по всей видимости, заметит большой перерыв в них. Когда в последний раз я отложил в сторону перо, мы едва вступили в первый из тех туннелей, которые на карте обозначены как Туннели Надежды. Вы увидите, что я зачеркнул это название на карте и вписал вместо него другое.
Туннели Смерти.
В этих туннелях мы провели двадцать циклов – много дольше, чем я полагал. Как оказалось, карта неточна – но, надо признать, только в том, что касается продолжительности пути: несомненно, это тот же путь, которым века назад прошли наши предки, основавшие Кэйрн Телест.
В те времена туннели были едва созданы: их стены были гладкими, своды – надежными, пол – ровным. Я знал, что за века все это изменилось: Абаррах подвержен сейсмическим колебаниям, хотя обычно от них только чашки звенели в сервантах да еще слегка покачивались дворцовые люстры.
Я полагал, что наши предки укрепили туннели с помощью магии, как они поступили с нашими домами и дворцами, со стенами нашего города и нашими лавками. Но даже если это и было так, должно быть, они утратили свою силу – их нужно перековать, обновить… создать заново. А быть может, древние просто не озаботились тем, чтобы защитить туннели, решив, что, если даже туннели будут частично разрушены, ведающим знаки силы легко будет их восстановить.
Каких бы бед наши предки ни опасались в будущем, самого страшного они не могли предусмотреть; им не приходило в голову, что мы можем утратить магию.
Снова и снова мы были вынуждены останавливаться – и дорого же стоила нам каждая подобная остановка! Мы обнаружили, что своды туннеля во многих местах обрушились, путь нам преграждали огромные обломки скалы, и нам приходилось тратить по несколько циклов на то, чтобы сдвинуть их с места и расчистить дорогу. В полу пещеры зияли огромные трещины, лишь самые смелые отваживались перепрыгнуть их. Нам приходилось перебрасывать через них мосты, чтобы люди могли перебраться на другую сторону.
А ведь мы еще даже не преодолели туннелей. И конца-краю этому не видно. Я не могу точно определить наше местоположение. Некоторые приметы, отмечавшие путь, бесследно исчезли – были уничтожены обвалами, погребены под каменными осыпями или изменены временем до неузнаваемости. Теперь я не уверен даже в том, что мы идем верным путем. Я не вижу способов установить это. Судя по картам, древние начертали на стенах руны, которые должны были указывать путникам дорогу, но – даже если когда-то это и было гак – их магия для нас ныне непостижима. Мы не способны воспользоваться их помощью.
Мы в отчаянном положении. Дневные рационы урезаны вполовину. Мы исхудали – от людей остались буквально кожа да кости. Дети больше не плачут от усталости, они плачут от голода. Телеги и повозки мы бросили по пути. Те вещи, которые люди бережно хранили как память о прежней жизни, стали в тягость их ослабевшим от голода и усталости владельцам. Сейчас мы везем только те повозки, которые необходимы для того, чтобы везти стариков и больных, но и их мы оставляем в туннелях, одну за другой. Самые слабые начинают умирать. И некроманты приступают к своим мрачным обязанностям.
Страдания людей, как я и полагал, тяжким грузом ложатся на плечи принца. Кроме того, Эдмунд видит, как у него на глазах слабеет его отец.
По меркам нашего народа, король был старым человеком. Его сын родился, когда он был уже в годах. Но когда мы покидали дворец, король был здоров и полон сил, словно ему было вдвое меньше лет. Мне привиделся сон, в котором жизнь короля предстала передо мной нитью, привязанной к золотому трону, и ныне стоящему во мраке тронного зала в Кэйрн Телест. Король уходил все дальше от своего престола – и нить тянулась за ним. Медленно, цикл за циклом, нить становится все тоньше и тоньше; и теперь, когда мы так далеко от своей родины, боюсь, одного неосторожного прикосновения довольно, чтобы оборвать ее.
Ничто более не интересует короля: ни то, что мы делаем, ни то, что мы говорим, ни то, куда мы идем. Мне временами кажется, что он не чувствует земли под ногами. Эдмунд всегда подле своего отца – поддерживает его, ведет, словно слепца. Впрочем, нет, это не совсем верное сравнение. Король действует скорее как человек, идущий спиной вперед: он не видит того, что лежит впереди, – только то, что он оставляет позади.
В тех случаях, когда Эдмунд принужден оставить своего отца, дабы исполнять свои бесчисленные обязанности перед людьми, он оставляет подле короля двоих солдат, призванных заменить его. Король относится ко всему происходящему с полнейшим безразличием – он просто идет туда, куда его ведут. Когда ему говорят, что он должен идти, он идет; останавливается, когда говорят, что он должен остановиться. Он ест то, что ему дают, судя по всему, не чувствуя вкуса. Мне кажется, он и камень съест, если ему дать. Я также думаю, что если его перестанут кормить, он и вовсе ничего не будет есть – и не почувствует этого.
Много циклов, прошедших с тех пор, как мы вошли в туннели, король не говорил ни с кем – даже со своим сыном. Теперь он почти все время говорит – говорит с самим собой, ни к кому не обращаясь. Ни к кому, кого можно брать в расчет. Большую часть времени он говорит со своей женой – не с той, что ныне среди мертвых, но с той, прежней, живой и молодой королевой. Наш король отрекся от настоящего и возвратился в прошлое.
Дела наши шли так скверно, что Совет умолял принца объявить себя королем. Однако же Эдмунд отказал им. Это был один из немногих виденных мною случаев, когда принц вышел из себя. Члены Совета отступили перед его гневом; они были похожи на наказанных детей. Эдмунд прав. По нашим законам, король остается королем до самой его смерти. Однако же закон не учитывал возможности того, что король может сойти с ума. Среди нас такого не случается.
Члены Совета были вынуждены прийти ко мне (я должен признать, что этот момент доставил мне величайшее удовольствие) и молить меня о том, чтобы во имя нашего народа я повлиял на решение Эдмунда. Я пообещал сделать все, что могу.
– Эдмунд, нам нужно поговорить, – сказал я ему во время одного из вынужденных привалов: мы ждали, пока солдаты расчистят завал на дороге.
Его лицо омрачилось, на нем появилось упорное, упрямое выражение. Я часто видел его таким в дни его юности – например, когда заставлял его заниматься математикой, предметом, который он терпеть не мог. Тот взгляд, который он бросил на меня, пробудил во мне столько дорогих моему сердцу воспоминаний, что я не сразу сумел собраться с мыслями и начать разговор.
– Эдмунд, – начал я наконец, стараясь говорить суховато и кратко: я намеревался апеллировать к его разуму, не к его чувствам, – ваш отец болен. Вы должны встать во главе своего народа – по крайней мере, на время… – Я поднял руку, предупреждая его гневные возражения:
– На время, до тех пор, покуда Его Величество снова будет способен вернуться к своим обязанностям. Вы, – прибавил я, – в ответе за свой народ, мой принц. Никогда за всю историю Кэйрн Телест мы не подвергались большей опасности, нежели теперь. Неужели вы покинете свой народ в беде, повинуясь ложному чувству долга и сыновней почтительности? Разве ваш отец хотел бы этого?
Разумеется, я не стал даже упоминать о том, что именно отец Эдмунда покинул свой народ. Однако принц понял мои мысли. Если бы я произнес эти слова вслух, он с гневом отверг бы подобные мысли. Однако же теперь их подсказала ему его собственная совесть…
Принц бросил взгляд на своего отца – тот сидел на обломке скалы, болтая со своим прошлым. Я читал в лице Эдмунда озабоченность, тревогу и – чувство вины. Я знал, что мой удар достиг цели. Я знал, что сейчас должен предоставить Эдмунда самому себе. Но мне мучительно тяжело было уходить.
«Почему всегда именно я вынужден причинять ему боль, хотя я так люблю его?» – с горечью размышлял я, направляясь прочь.
В конце цикла Эдмунд собрал всех и объявил им, что теперь он будет их предводителем, ежели они того пожелают, – но только на время. Он сохранит титул принца. Его отец по-прежнему был королем, и Эдмунд ожидал, что, оправившись от болезни, он снова вступит в свои права.
Люди были явно обрадованы решением принца; я видел, что его глубоко трогает их очевидная любовь и верность ему. Конечно, речь Эдмунда не могла облегчить мук голода, но она подняла дух людей – ас легким сердцем и голод переносить легче. Я смотрел на принца с гордостью, и в моем сердце вновь воскресала надежда.
Они последуют за ним куда угодно, думалось мне, даже через Врата Смерти.
Но, похоже, мы встретим смерть раньше, чем найдем Врата Смерти.
Единственным радостным событием было то, что по мере нашего продвижения становилось теплее. Я начинаю думать, что мы все же идем верным путем и приближаемся к цели нашего путешествия – к огненному сердцу Абарраха.
На следующем привале я заметил, что он съел те крохи еды, которые ему дали.
– Да, – продолжал я, возвращаясь к карте, – я полагаю, что мы вскоре достигнем конца пути. Полагаю, что мы находимся вот здесь, – я указал пальцем точку на карте. – Еще два цикла – и, если нам не будут преграждать дорогу новые препятствия, мы доберемся до озера.
– И окажемся в Кэйрн Некрос. И, несомненно, найдем там изобильную землю. Конечно же, там будут и вода, и пища. Посмотри на этот огромный океан, который называют Огненным Морем, – принц указал на внушительное лавовое озеро. – Должно быть, оно дает тепло и свет всей этой земле. И этим городам – взгляни вот на этот, Балтазар! Гавань Спасения… какое прекрасное название! Мне оно кажется добрым знаком. Гавань Спасения, где наш народ сможет наконец обрести мир и счастье…
Он долго изучал карту, вслух рассуждая о том, как, должно быть, выглядит то или иное место, как будут говорить с нами люди Кэйрн Некрос, как они будут удивлены, увидев нас.
Я сидел, прислонившись к стене пещеры, и слушал принца. Мне доставляло удовольствие снова видеть его преисполненным радостных надежд. Я почти забыл о мучительном чувстве голода, терзавшем мои внутренности, и о еще более мучительных страхах, мучивших меня все время, пока я не спал.
К чему прерывать эту легкомысленную радостную болтовню? Зачем убивать надежду, зачем рассекать радужный покров мечты обоюдоострым клинком реальности? В конце концов, я ничего не знаю наверное. «Теории», – презрительно сказал бы на все мои опасения король. Все, что у меня есть – всего лишь теории.
Предположение. Огненное Море остывает и уменьшается. Оно не может долее обеспечивать земли на его берегах теплом и светом.
Теория. Мы не найдем в Кэйрн Некрос изобильных земель. Мы найдем земли столь же пустынные и безжизненные, сколь и те, что мы оставили позади. Вот почему люди Кэйрн Некрос похитили у нас тепло и свет.
– Они будут удивлены, увидев нас, – говорит Эдмунд, улыбаясь своим мыслям.
Да, говорю я себе. Очень удивлены. Действительно, очень удивлены.
Кэйрн Некрос. Так назвали эти земли наши предки, те, что пришли в мир Абаррах, назвали в честь тех, кто погиб при Разделении древнего мира; назвали, чтобы обозначить этим конец одной жизни и начало – тогда еще лучезарное, радостное – другой, новой.
О Эдмунд, мой принц, сын мой… Знаком нашей судьбы станет иное название. Не Гавань Спасения: Гавань Спасения – ложь.
Кэйрн Некрос. Пещера Смерти.
Глава 6. ОЗЕРО ГОРЯЩЕГО КАМНЯ, АБАРРАХ
Как мне описать эту чудовищную трагедию? Как мне осмыслить это – хотя бы для того, чтобы связно изложить на бумаге всю цепь событий? И все же я должен это сделать. Я обещал Эдмунду, что подвиг, свершенный его отцом, будет описан в моей летописи, дабы люди помнили его. И все же руки у меня дрожат так, что я с трудом могу держать в пальцах перо. И дрожь эта – не от холода. Теперь в туннеле стало совсем тепло. Подумать только – как мы радовались этому теплу!.. Дрожь эта вызвана тем, что мне довелось пережить. Мне нужно собраться с силами и с мыслями.
Эдмунд. Я сделаю это ради Эдмунда.
Я отрываюсь от записей, поднимаю глаза и вижу его: он сидит напротив меня, сидит один, как и приличествует тому, кто погружен в скорбь по ушедшему. Люди уже выразили, как принято, свое сочувствие Эдмунду.
– Это знак надежды, – сказал я Эдмунду в конце очередного унылого и безрадостного цикла, который мы провели, блуждая в туннелях. – Знак надежды.
Я старался, чтобы мой голос звучал уверенно.
Все свои страхи и дурные предчувствия я предпочитаю держать при себе. Как бы ни были сильны и крепки плечи принца, не должно взваливать на них новую тяжкую ношу.
– Посмотрите сюда, – продолжал я, указывая на карту, – и вы увидите, что мы приближаемся к концу туннелей: они выходят к огромному озеру магмы, лежащему в пещере. Оно зовется Озером Горящего Камня – это первая заметная веха на границах Кэйрн Некрос. Я не уверен, однако же полагаю, что мы чувствуем сейчас жар этого озера, проникающий в глубину туннелей.
– А это означает, что мы близки к концу нашего путешествия, – сказал Эдмунд. Его сильно исхудавшее лицо озарилось светом новой надежды.
– Вам следует больше есть, мой принц, – ласково сказал я ему. – По крайней мере, съедайте вашу долю. Вы не поможете своему народу, если заболеете или ослабеете настолько, что не сможете продолжать путь.
Он покачал головой. Я знал, что так оно и будет, но знал также и то, что он серьезно обдумает мой совет.
Они дали бы ему обычный утренний дар – пищу, последнюю оставшуюся у нас ценность, но их принц (а ныне – король, хотя он и отказывается принять королевский венец до того, как произойдет воскрешение) запретил им. Я уложил, как подобает, коченеющее тело и совершил ритуалы, необходимые, дабы сохранить его нетленным. Конечно, мы понесем тело с собой.
Эдмунд, охваченный горем, умолял меня, чтобы окончательный ритуал был совершен немедленно, и мне пришлось напомнить принцу, что эти ритуалы могут быть свершены только через три полных цикла. Слишком опасно совершать обряд раньше этого срока. Именно поэтому наш кодекс запрещает это.
Эдмунд не стал настаивать. Само по себе то, что он мог подумать о подобном нарушении установлений, свидетельствовало о его горе и замешательстве. Если бы он мог уснуть! Быть может, теперь, когда его оставили одного, он и в самом деле уснет. Однако же, быть может, он, как и я, едва закрыв глаза, снова и снова будет видеть эту чудовищную голову, поднимающуюся из…
Я просматриваю то, что уже успел записать, и мне приходит в голову, что я начал не с начала, а с конца. Я думаю о том, чтобы вырвать страницу и начать все заново, но у меня слишком мало бумаги, она слишком драгоценна, чтобы так бездумно расходовать ее. Кроме того, это не сказка, не занятная история, которую я рассказываю от нечего делать за чашей прохладного фруктового вина. И все же, подумав об этом, я прихожу к выводу, что эта история действительно могла бы быть страшной сказкой, рассказанной поздним вечером: как и бывает в такого рода историях, беда обрушилась на нас в тот самый миг, когда мы были окрылены самыми лучезарными надеждами.
Два последних цикла дорога наша была легка – можно даже сказать, благодатна. Мы набрели на реку, из которой можно было пить – впервые за все время нашего пребывания в туннелях. Нам не только удалось напиться вволю и пополнить скудные запасы питьевой воды: в быстром речном потоке резвились рыбы.
Мы поспешно соорудили некое подобие сетей; в дело пошло все, что попадало под руку, – шали, истертые детские одеяльца, заношенные рубахи… Взрослые встали вдоль берега, перегородив сетями поток. Они выполняли эту работу с угрюмым усердием, до тех пор пока Эдмунд, бывший предводителем рыбаков, не поскользнулся на камне, нелепо взмахнув руками, и не рухнул в поток, подняв фонтан брызг.
Мы не знали, какова глубина реки, – единственным источником света в туннеле были наши фонари из травы-кэйрн. Раздались тревожные крики, несколько солдат уже собрались прыгнуть в речной поток на помощь принцу, но в это время Эдмунд поднялся на ноги. Вода едва доходила ему до половины голени. Понимая, как глупо он выглядит, Эдмунд от всего сердца рассмеялся над собой.
И тут впервые за много циклов я услышал, как смеются люди Кэйрн Телест.
Эдмунд тоже услышал это. Он вымок до нитки, однако же я убежден, что капли, катившиеся по его щекам, были солоноватыми каплями слез. Я никогда не поверю, что Эдмунд, всегда твердо стоявший на ногах, мог бы случайно утратить равновесие и свалиться в воду.
Принц протянул руку своему другу, сыну одного из членов Совета; тот, пытаясь вытащить Эдмунда на берег, поскользнулся, и оба они снова полетели в реку. Хохот стал громче, и вскоре люди уже сами прыгали в реку или делали вид, что падают в стремительный поток. То, что было суровой необходимостью, превратилось в веселую игру.
Нам удалось поймать немного рыбы, и мы устроили великолепный пир в конце этого цикла; в кои-то веки люди наелись досыта. Они ложились спать с радостью в сердце, и вскоре все уже крепко спали. Мы остались рядом с рекой еще на один цикл – никто не хотел так скоро расставаться с благословенным местом, где к нам вернулась радость. Мы наловили еще рыбы, засолили ее и взяли с собой: она послужила хорошим дополнением к нашим изрядно истощившимся запасам.
Еда, свежая вода и благословенное тепло, воцарившееся в туннеле, развеяли овладевшее было людьми отчаяние. Их радость была тем более искренней, что внезапно безумие, затмевавшее разум короля, казалось, отступило. Он огляделся по сторонам, узнал Эдмунда, вполне разумно заговорил с ним и поинтересовался, где мы находимся. По всей вероятности, король совершенно не помнил нашего путешествия.
Принц, безуспешно пытавшийся сдержать слезы, развернул перед отцом карту и объяснил ему, как близко мы находимся к Озеру Горящего Камня, а следовательно, и к Кэйрн Некрос.
Король с аппетитом поел и крепко уснул. Он больше не говорил со своей мертвой женой.
В следующий цикл все проснулись рано, уложили вещи и с готовностью отправились в путь. Впервые люди начали верить в то, что впереди их может ждать лучшая жизнь – много лучше той, какую они изведали в последнее время на родине.
Я по-прежнему держал свои страхи и сомнения при себе. Возможно, это и было ошибкой – но как я мог убить эту едва обретенную надежду?
За половину цикла мы добрались почти до конца туннеля. Пол больше не шел под уклон: приятное тепло сменилось гораздо менее приятным жаром. Красноватые отсветы на гладких стенах становились все ярче по мере приближения к Озеру Горящего Камня, так что вскоре мы погасили факелы. Эхо доносило до нашего слуха странный, неслыханный прежде звук.
– Что там за шум? – спросил Эдмунд, жестом приказывая нам остановиться.
– Я полагаю, Ваше Высочество, – с сомнением проговорил я, – что те звуки, которые вы слышите, есть не что иное, как звуки лопающихся пузырей на поверхности раскаленной магмы.
Принц выглядел радостно-возбужденным. Я видел такое выражение на его лице в те времена, когда он был еще маленьким, а я предлагал ему пойти на прогулку.
– Мы далеко от озера?
– Сколь я могу судить, недалеко, Ваше Высочество. Он шагнул было вперед, но я удержал его за руку:
– Эдмунд, будьте осторожны. Магия наших тел защищает нас от жара и ядовитых испарений, однако же силы наши не безграничны. Мы должны соблюдать осторожность при продвижении вперед – и ни в коем случае не торопиться.
Он замер и обернулся ко мне, внимательно глядя мне в лицо:
– Почему? Чего нам бояться? Скажи мне, Балтазар. Он слишком хорошо знает меня. Я ничего не могу от него скрыть.
– Мой принц, – сказал я, отводя его в сторону – подальше от короля и всех остальных, – я не могу подобрать имени своему страху, а потому не хотел и упоминать об этом.
Я расстелил карту на обломке скалы, и мы оба склонились над ней. На нас почти никто не обращал внимания: только король наблюдал за нами с сомнением и подозрением, нахмурившись и сдвинув брови.
– Притворитесь, что обсуждаете со мной дальнейший путь, Ваше Высочество. Я вовсе не хочу волновать вашего отца без нужды.
Эдмунд, бросив на короля обеспокоенный взгляд, уступил моей просьбе, громко осведомившись о том, где мы в данный момент находимся.
– Видите руны, начертанные на карте возле этого озера? – тихо сказал я. – Я не могу сказать, что они значат, но когда я смотрю на них, душу мою наполняет ужас.
Эдмунд пристально разглядывал рунную надпись:
– И ты совсем не знаешь, что они говорят?
– Их смысл утрачен за века, мой принц. Я не могу расшифровать их.
– Быть может, они просто предупреждают о том, что по этой тропе трудно идти…
– Может быть, и так…
– …но ты так не думаешь.
– Эдмунд, – ответил я, чувствуя, что заливаюсь краской от смущения, – я и сам не знаю, что думаю. На карте нет знака опасного пути. Как вы видите, вдоль берега озера идет широкая дорога, по которой с легкостью пройдет и ребенок.
– Но эта дорога могла быть завалена обвалом. За время нашего похода мы такого насмотрелись, – сумрачно заметил Эдмунд.
– Верно, но тот, кто создавал эти карты, сделал бы соответствующую отметку на ней, если бы подобное случилось в те времена. Если же это случилось позже, он просто не мог об этом знать. Нет, если эти руны призваны предупредить нас об опасности, опасность эта существовала уже тогда, когда создавалась карта.
– Но это же было так давно! Конечно же, никакой опасности уже нет. Все мы сейчас похожи на игрока в рунные кости, которому не везет в игре. Должно же и нам когда-то начать везти. По-моему, ты тревожишься понапрасну, Балтазар, – прибавил Эдмунд и, рассмеявшись, хлопнул меня по плечу.
– Надеюсь, мой принц, – серьезно ответил я. – Но, прошу вас, окажите мне снисхождение. Развейте глупые страхи некроманта. Продолжайте путь с осторожностью. Пошлите вперед солдат, чтобы они разведали местность…
Тут я заметил, что на нас смотрит король.
– Да, разумеется, – оборвал меня Эдмунд, раздосадованный тем, что я посмел напоминать ему о его обязанностях. – В любом случае я бы так и поступил. Я расскажу об этом деле отцу.
О Эдмунд… если бы я тогда сказал больше! Если бы ты сказал меньше… если бы… Вся наша жизнь состоит из таких «если бы».
– Отец, Балтазар полагает, что дорога, идущая по берегу озера, может быть опасной. Оставайтесь со своим народом и позвольте мне взять солдат…
– Опасность! – воскликнул король, и в глазах его вспыхнуло то пламя, которое, казалось мне, давно угасло. И надо же было пламени этому разгореться так ярко именно теперь! – Опасность, а ты говоришь, что я должен оставаться в последних рядах! Я король. Или, по крайней мере, я был королем.
Глаза старика сузились.
– Я заметил, что ты – несомненно, не без помощи Балтазара – пытаешься лишить меня верности моего народа. Я видел, как вы с этим некромантом шепчетесь о чем-то в самых темных углах, как вы плетете интриги и заговоры. Но это у вас не пройдет. Мой народ последует за мной – он всегда шел за мной!
Я слышал это. И слышали все. Слова короля – слова обвинения – прогремели под сводами пещеры подобно грохоту обвала. Я едва не бросился на старого короля – я чувствовал жгучее желание заткнуть ему рот… если не задушить его голыми руками. Мне не было дела до того, что он думал обо мне. Но сердце мое терзала жгучая боль – я видел, какие страдания причиняют Эдмунду эти несправедливые обвинения.
Если бы этот венценосный глупец знал, как верен и предан ему его сын! Если бы он видел, как все это время Эдмунд шел рядом со своим отцом, как терпеливо слушал безумную и бессмысленную старческую болтовню, если бы он видел, как Эдмунд снова и снова отказывался от власти и королевского венца, хотя Совет на коленях умолял его принять власть над народом Кэйрн Телест! Если бы…
Но нет, довольно. Не должно говорить дурно о мертвых. Я могу только предположить, что эти обвинения были следствием того, что у короля помутился рассудок.
Эдмунд смертельно побледнел, но, когда он заговорил, в его голосе было спокойное достоинство:
– Вы превратно поняли меня, отец. Я вынужден был принять на себя некоторые обязанности и принимать необходимые решения во время вашей недавней болезни. И власть принимать эти решения я взял на себя неохотно, что может подтвердить, – он жестом обвел людей, потрясенно смотревших на своего короля, – любой из собравшихся здесь. Нет человека, который радовался бы более, чем я, тому, что вы снова заняли свое законное место – место правителя народа Кэйрн Телест!
Эдмунд взглянул на меня, без слов спрашивая, не собираюсь ли я ответить на обвинения короля. Я покачал головой и промолчал. Как мог я отрицать то, что было для меня правдой, как мог я отречься от тех мыслей, которые давно уже жили в моей душе, пусть я и не произносил их вслух?
Слова принца произвели впечатление на короля. Он выглядел пристыженным – и поделом ему! Он поднял было руку, хотел сказать что-то – быть может, хотел заключить сына в объятия, просить его о прощении… Но гордыня – а может, безумие – не позволили ему этого. Король перевел взгляд на меня: черты его стали жестче. Он развернулся и зашагал прочь, громко сзывая солдат.
– Часть из вас пойдет со мной, – объявил король. – Прочие останутся здесь и будут охранять людей от любой опасности, какая только может на нас обрушиться, – а этот некромант полагает, что так оно и будет. Он просто переполнен всяческими теориями, наш некромант. Последняя его теория заключается в том, что он отец моего сына!
Эдмунд рванулся было вперед, хотел сказать что-то – я схватил его за руку и заставил остановиться, качая головой, без слов говоря – «нет».
Король зашагал к выходу из туннеля; за ним следовало человек двадцать солдат. Выход был узким, солдатам пришлось бы тяжко, если бы они решили выйти из туннеля строем, плечом к плечу. А вдалеке пылало Озеро Горящего Камня, и яростно-алые блики плясали по стенам пещеры.
Люди переглядывались, смотрели на Эдмунда: похоже, они не знали, что говорить и что делать. Кое-кто из членов Совета качал головой и прищелкивал языком. Эдмунд бросил на них яростный взгляд, и они умолкли.
Когда король дошел до конца туннеля, он повернулся к нам.
– Ты и твой некромант – вы останетесь с моими людьми, сынок, – крикнул он, и саркастическая усмешка, кривившая его губы, казалось, слышалась в его голосе. – Ваш король вернется и укажет вам безопасный путь.
И в сопровождении солдат он покинул туннель.
Если бы только…
