Когда мы вернемся: Второе поколение

      – Тут Карамон невольно улыбнулся, вспомнив ужимки веселого кендера, но улыбка быстро угасла. Карамон покачал головой. – Я понимал, что когда-нибудь мне придется подумать о Рейстлине. Я должен буду все прояснить для себя. – Подняв голову, Карамон устремил взгляд на Юстариуса. – Мне пришлось заставить себя понять, кем был Рейстлин и что он сделал. Я осознал, что он злой, порочный, что он подвергнул опасности весь мир ради своей жажды власти, и невинные люди страдали и погибали по его вине.
      – И за все это, разумеется, ему даровано спасение! – усмехнулся Даламар.
      – Подожди! – Вспыхнув, Карамон поднял руку. – Я понял и кое-что еще. Я любил Рейстлина. Он был моим братом, близнецом. Никто не знает, как мы понимали друг друга. – Не в силах продолжать Карамон опустил глаза, нахмурившись. Совладав с дрогнувшим голосом, он поднял голову. – Рейстлин творил и добро. Если бы не он, мы не смогли бы победить драконов. Он заботился об увечных и больных... Таких же, как он сам. Но это не спасло бы его, я знаю. – Губы Карамона сжались, он сдерживал слезы. – Когда я встретился с ним в Бездне, он был близок к победе, вы это знаете. Ему нужно было только вновь войти в Двери, провести через них Темную Госпожу, а потом победить ее и занять ее место. Он достиг бы своей мечты стать богом. Но, совершив это, он разрушил бы мир. Мое путешествие в будущее открыло мне это, и я показал будущее Рейстлину. Рейстлин стал бы богом, но правил бы мертвым миром. Он знал, что ему не вернуться назад, и сам обрек себя. Рейстлин знал, чем он рискует, когда входил в Бездну.
      Что ж, – тихо проговорил Юстариус. – В своей гордыне, он сознательно выбрал этот риск. Это ты хочешь сказать?
      – Да, – ответил Карамон. – Рейстлин совершил ужасную, роковую ошибку. Но он сделал и то, на что немногие из нас способны, – он имел смелость признать свою ошибку и попытался, как мог, ее исправить, хотя это означало пожертвовать собой.
      – Годы прибавили тебе мудрости, Карамон Маджере. Твоя речь убедительна. – Юстариус посмотрел на Карамона с возросшим уважением, но печально покачав головой. – Тем не менее все это предмет для философских споров, а не доказательство. Прости меня за настойчивость, Карамон, но...
      – Я провел месяц у Таниса, – продолжал Карамон, словно не слышал слов Юстариуса. – Именно в его спокойном, мирном доме я все понял.
      Впервые я осознал, что мой брат, мой товарищ с рождения, человек, которого я любил больше всего на земле, ушел. Я потерял его. Я думал о том, как он теперь мучается, попав в страшную ловушку. Не раз я хотел утишить свою боль с помощью гномов-духов. – Карамон закрыл глаза, содрогнувшись. – Однажды, когда я почувствовал, что еще немного и сойду с ума, я заперся в комнате. Достав меч, я смотрел на него и думал, как легко... избавиться от страданий. Я лежал на постели, окончательно решив убить себя. Но вместо этого, изнуренный, я уснул. Не знаю, как долго я спал, но когда проснулся, была ночь. Кругом тишина, серебристый свет Солинари лился в комнату, и я ощущал необъяснимый покой. Я не понимал, почему... и тут увидел его.
      – Кого? – спросил Юстариус, переглянувшись с Даламаром. – Рейстлина?
      Да.
      Лица волшебников помрачнели.
      – Я увидел его, – мягко проговорил Карамон, – лежащим рядом с собой, он спал, как когда-то в юности. Ему тогда снились ужасные сны, и он просыпался, бывало, в слезах. Я утешал его и... и смешил. И он, вздохнув, клал голову на мое плечо и засыпал. Именно таким я и увидел его...
      – Во сне! – с издевкой перебил Даламар.
      – Нет, – Карамон решительно замотал головой, – это был не сон, я видел его лицо, как сейчас вижу вас. Но оно изменилось: исчезли морщины страданий, гримасы жадности и злобы, его лицо разгладилось и выражало успокоение, как сказала Крисания. Это было лицо моего брата-близнеца, а не того незнакомца, которым он стал. – Карамон снова вытер глаза. – Наутро я почувствовал, что смогу вернуться домой, потому что все хорошо...
      Впервые в жизни я поверил в Паладайна, так как знал, что он понял Рейстлина и судил милосердно, принимая его жертву.
      – Он одержал победу над тобой, Юстариус, – из полумрака прогремел чей-то голос. – Что ты скажешь о подобной вере?
      Карамон обернулся и увидел материализовавшиеся в глубине обширной комнаты четыре силуэта. На глазах Карамона вновь блеснули слезы – слезы гордости, когда он разглядел трех своих сыновей. Старшие стояли в доспехах и с мечами, защищая с двух сторон младшего брата. Но Карамон мрачно отметил про себя, что Стурм и Танин немного подавлены. Неудивительно, подумал он, если учесть то, что они знают о Башне из легенд и семейного предания. Как и сам Карамон, они испытывали к магии неприязнь и недоверие.
      На Палина Карамон посмотрел с тревогой. Тот приблизился к главе Конклава с преклоненной головой, потупив взор, как и подобало молодому человеку его звания и положения. Он не был еще и учеником в магии и. по крайней мере до двадцати пяти лет не мог им стать. Волшебники Кринна отбирали для Испытания молодежь, достигшую двадцатипятилетнего возраста.
      Это изнурительный экзамен в Мастерстве, проверка умения и талантов.
      Испытание нужно пройти, прежде чем получить доступ к более высоким и опасным знаниям. Так как волшебники обладают громадной властью, то Испытание предназначено для того, чтобы отстранить от магии неспособных и относящихся к ней несерьезно. Результат Испытания был необратимым: провал означал смерть. Мужчина или женщина любой расы – будь то эльф, человек, людоед, – решившиеся однажды на Испытание в Башне Высшего Волшебства, предавали магии и тело и душу.
      Палин выглядел чересчур взволнованным и серьезным, таким же, как во время путешествия к Башне; можно было подумать, что он сам собирался подвергнуться Испытанию.
      «Не будь смешным», – одернул себя Карамон. Мальчик слишком молод.
      Рейстлину было позволено пройти Испытание в этом возрасте, но только потому, что Конклав в нем нуждался. Рейстлин был силен в магии, непревзойден в Мастерстве, но даже его Испытание чуть не прикончило.
      Карамон все еще видел перед собой лежащего на окровавленном полу брата...
      Он сжал кулаки. Нет! Палин умен, искусен в магии, но он не готов. Он – слишком молод.
      «Кроме того, – подумал Карамон, – может быть, через несколько лет он откажется от своего намерения».
      Почувствовав беспокойный взгляд отца, Палин поднял голову и ободряюще улыбнулся ему. Карамон, посветлев, тоже улыбнулся сыну. Возможно, это роковое место открыло сыну глаза.
      Карамон устремил пристальный взгляд на вошедших, когда они приблизились к полукругу из тронов, где сидели Юстариус и Даламар. Увидев, что сыновья оправились и держат себя свободно (старшие вели себя даже немного вызывающе), Карамон успокоился и обратил все свое внимание на их спутника, который рассказывал Юстариусу о вере.
      Этот четвертый являл собой необычайно яркое зрелище. Ничего более странного Карамон не мог припомнить за все годы путешествия по Ансалонскому континенту. Незнакомец был из Северного Эргота, судя по черной коже – признаку мореходной расы. Голос незнакомца выдавал человека, привыкшего выкрикивать команды сквозь грохот волн и вой ветра.
      Карамон нимало бы не удивился, если б за спиной вошедшего материализовался корабль под всеми парусами.
      – Карамон Маджере, я полагаю? – проговорил незнакомец, подходя поближе. Воитель неуклюже поднялся с места. Незнакомец так сжал его руку, что Карамон выпучил глаза. Незнакомец ухмыльнулся и представился:
      – Дунбар Помощник Властелинов из Северного Эргота, глава Ордена Белых Мантий.
      – Волшебник? – Карамон изумленно посмотрел на Дунбара, пожимая ему руку в ответ.
      Дунбар рассмеялся:
      – Ваши сыновья отреагировали точно так же. Да, я посетил ваших сыновей вместо того, чтобы исполнять свои обязанности здесь. Они у вас замечательные. Старшие, я знаю, были вместе с рыцарями на войне с минотаврами у Каламана. Мы ведь там чуть не встретились. Именно поэтому я опоздал, – с извинениями взглянул он на Юстариуса. – Мой корабль стоял в Палантасе на ремонте после битвы с этими пиратами. Я Морской волшебник, – добавил Дунбар в качестве объяснения, заметив вопросительный взгляд Карамона. – Клянусь небом, ваши сыновья на вас так похожи! – Он засмеялся и снова протянул Карамону руку.
      Карамон тоже ухмыльнулся. Все будет хорошо теперь, когда колдуны узнали про Рейстлина. Он с мальчиками может ехать домой.
      Но тут Карамон почувствовал, что Дунбар смотрит на него пронизывающим взглядом, словно читая его мысли. Лицо колдуна стало серьезным, он повернулся, слегка покачав головой, и быстрой раскачивающейся походкой, как по палубе корабля, пересек комнату и занял место справа от Юстариуса.
      – Итак... – сказал Карамон, теребя рукоять меча. Взгляд колдуна поколебал его уверенность. Все теперь с торжественными выражениями лиц смотрели на воителя. Лицо Карамона напряглось.
      – Полагаю, я рассказал все, что должен был рассказать о... о Рейстлине.
      – Да, – сказал Дунбар, – ты рассказал все, и некоторые из нас, я думаю, услышали это впервые. – Колдун многозначительно посмотрел на Палина, тот стоял, опустив в пол глаза.
      Нервно прокашлявшись, Карамон произнес:
      – Я полагаю, мы теперь свободны.
      Волшебники переглянулись. Юстариусу, казалось, было неловко, Даламар смотрел строго, а Дунбар – печально. Все трое молчали. Поклонившись, Карамон повернулся было и направился к сыновьям, но Даламар с недовольным жестом поднялся с места.
      – Ты не можешь уйти, Карамон, – сказал эльф. – Мы еще многое должны обсудить.
      – Тогда скажите мне то, что должны сказать! – Карамон сердито обернулся к волшебникам.
      – Я скажу, так как эти двое, – эльф презрительно взглянул на своих собратьев, – не способны бросить вызов столь преданной вере, которую ты продемонстрировал. Возможно, они забыли страшную опасность, обрушившуюся на нас двадцать лет назад. Я не забыл. – Даламар положил руку на грудь под разорванной мантией. – Я никогда не забуду. Никакое трогательное «видение» не может рассеять мой страх. – Его губы насмешливо изогнулись.
      – Сядь, Карамон. Сядь и выслушай правду, которую эти двое боятся сказать тебе.
      – Я не боюсь, Даламар, – сказал Юстариус с упреком. – Я просто считаю, что рассказ Карамона тоже имеет значение.
      Эльф фыркнул, вновь окинув всех презрительным взглядом, уселся на трон и завернулся в свою черную мантию. Карамон стоял нахмурившись, переводя взгляд с одного волшебника на другого. За его спиной слышался лязг доспехов: Танин и Стурм переминались с ноги на ногу. Они чувствовали себя здесь неуютно, так же как их отец. Карамону захотелось повернуться и уйти навсегда из этой Башни – свидетельницы стольких страданий.
      Пусть только, попробуют остановить его! Карамон сжал рукоять меча и отступил назад, оглянувшись на сыновей. Танин и Стурм двинулись к выходу.
      Но Палин стоял неподвижно, выражение его лица было печальным, задумчивым и непостижимым для Карамона – но напоминавшим кого-то... Тут Карамон словно услышал шепот Рейстлина: «Уходи, если хочешь, брат мой. Заблудись в Вайретском лесу, ведь без меня тебе не найти дороги. Я остаюсь...»
      Нет. Он не позволит своему сыну сказать эти слова. Сердце Карамона болезненно сжалось, кровь застучала в висках, он тяжело опустился в кресло.
      – Скажите мне то, что должны сказать, повторил он.
      – Почти тридцать лет назад Рейстлин Маджере пришел сюда, чтобы пройти Испытание, – начал Юстариус. – И вот, когда Испытание началось, он вошел в контакт с...
      – Мы знаем об этом, – отрезал Карамон.
      – Кто-то знает, – сказал Юстариус, – а кто-то и нет, – он посмотрел на Палина, – или знает, но не все. Испытание было трудным для Рейстлина; впрочем, оно трудно для всех, кто проходит его, не так ли?
      Даламар молчал, но лицо его побледнело, а взгляд помрачнел. Следы смеха исчезли с лица, он взглянул на Палина, едва приметно покачав головой.
      – Да, – продолжал Юстариус, потирая больную ногу, – Испытание трудное, но не невозможное. Пар-Салиан и главы Орденов не дали бы Рейстлину разрешения на Испытание в его юном возрасте, если бы не были уверены, что он пройдет его успешно. И он обязательно выдержал бы Испытание! Да, Карамон! Я в этом не сомневаюсь, как не сомневались и те, кто присутствовал там и был всему свидетелем. Твой брат имел достаточно силы и мастерства, чтобы справиться с Испытанием самостоятельно. Но он выбрал легкий путь, безопасный – он принял помощь злого волшебника Фистандантилуса, сильнейшего в наших Орденах. Фистандантилус, – повторил Юстариус, глядя на Палина. – Когда его магия нарушила многие законы, он умер на горе Черепов. Но Фистандантилус был достаточно могуществен, чтобы нанести поражение самой смерти. Сейчас его душа пребывает в нашем мире, но в другой плоскости. Она ищет тело, в которое сможет вселиться. И она его найдет.
      Карамон сидел молча, не отрывая от Юстариуса взгляда, лицо его горело, челюсти были напряженно сжаты. Он почувствовал руку на своем плече, оглянулся и увидел Палина. Палин наклонился к нему и прошептал:
      – Мы можем уйти, отец. Прости меня. Я был не прав, когда заставил тебя прийти сюда. Мы не обязаны слушать...
      Юстариус вздохнул:
      – Нет, молодой человек, вы не можете уйти, и вы обязаны слушать! Ты должен узнать правду!
      Палин вздрогнул, услышав, что повторили его слова. Карамон успокаивающе сжал руку сына.
      – Мы знаем правду, – прогремел Карамон. – Этот колдун украл душу моего брата. И вы, вы позволили ему это сделать!
      – Нет, Карамон! – Юстариус сжал кулаки. – Рейстлин сознательно отвернулся от Света и принял Тьму. Фистандантилус дал ему силу пройти Испытание, и взамен Рейстлин отдал Фистандантилусу часть своей жизненной силы, чтобы помочь выжить лишенной тела душе. Вот что сокрушило тело Рейстлина – а не Испытание. Рейстлин сам говорил об этом, Карамон: «Это жертва, которую я принес ради моей магии!» Сколько раз ты слышал от него эти слова!
      – Хватит! – поднялся Карамон. – В этом виноват Пар-Салиан.
      Неважно, какое зло совершил мой брат после того, как вы, волшебники, столкнули его с верного пути.
      Карамон подошел к сыновьям и, резко развернувшись, направился к выходу, хотя не был уверен, что в этом странном помещении он вообще есть.
      – Нет! – Юстариус с трудом поднялся, стараясь не ступить на больную ногу. Но голос его был могучим и властным. – Слушай и вникай! Ты должен понять или горько пожалеешь об этом!
      Карамон остановился, медленно повернулся, но лишь вполоборота.
      – Это угроза? – спросил он, свирепо глядя на Юстариуса через плечо.
      – Это не угроза, по крайней мере с нашей стороны, – сказал Юстариус. – Послушай, Карамон! Неужели ты не чувствуешь опасности? Это уже произошло однажды и может произойти снова!
      – Я не понимаю, – упрямо произнес Карамон в раздумье, не снимая руки с меча.
      Словно змея, внезапно наносящая удар, сидящий на троне Даламар выбросил вперед свое тело.
      – Нет, ты понимаешь! – Голос его был тихим и проникающим в душу, как яд. – Ты понимаешь. Не спрашивай нас о подробностях, мы их не знаем.
      Но нам известно одно. По верным знакам, из достоверных контактов, которые мы имели в более высоких, чем наш мир, сферах, у нас есть основания утверждать, что Рейстлин жив, так же как когда-то Фистандантилус. Он ищет способ вернуться в этот мир. Ему нужно тело, чтобы вселиться в него. И ты, возлюбленный брат Рейстлина, заботливо предоставил ему это тело – молодое, сильное и уже знакомое с магией.
      Слова Даламара змеиным ядом вливались в плоть и кровь Карамона.
      – Твой сын...

Глава 4

      Юстариус осторожно опустился на трон. Разгладив складки мантии необыкновенно молодыми для его лет руками, Юстариус обратился к Карамону, хотя взгляд был направлен на стоящего рядом с отцом Палина:
      – Теперь ты понимаешь, Карамон Маджере, что мы не можем позволить твоему сыну, племяннику Рейстлина, продолжать изучение магии и проходить Испытание, прежде чем не убедимся, что Рейстлин не может использовать Палина для того, чтобы вернуться в мир.
      – Тем более что еще не установлена преданность молодого человека одному особому Ордену, – веско добавил Дунбар.
      – Что это значит? – нахмурился Карамон. – Испытание? Ему еще рано думать об Испытании. А что касается преданности Ордену, то он выбрал Белые Мантии.
      – Ты и мама выбрали для меня Белые Мантии, – спокойно произнес Палин, глаза его смотрели прямо, как бы сквозь отца. Ответом Палину была напряженная тишина, он сделал раздраженный жест. – Отец! Ты знаешь так же хорошо, как и я, что ты не позволил бы мне изучать магию под другим условием. Я знал это, даже не задавая тебе вопросов!
      – Молодой человек должен объявить верность Ордену по зову своего сердца. Только тогда он сможет проявить свой магический дар в полную силу.
      И определиться Палин должен во время Испытания, – мягко сказал Дунбар.
      – К чему эти разговоры! Говорю вам, Палин даже не решил еще, будет ли он вообще проходить это проклятое Испытание! А что касается моего мнения об этом... – Карамон оборвал свою речь, посмотрел на сына. Тот стоял покрасневший, с плотно сжатыми губами, уставившись в пол.
      – Ладно, оставим это, – прошептал Карамон, глубоко вздохнув.
      За его спиной беспокойно переминались с ноги на ногу старшие сыновья, постукивал меч Танина, Стурм тихонько покашливал. Карамон остро ,ощутил на себе пристальный взгляд колдунов, особенно задевала циничная улыбка Даламара. Как жаль, что он и Палин не наедине! Они бы объяснились. Карамон вздохнул. Это было то, о чем следовало бы раньше поговорить с сыном, понял Карамон. Но он еще не терял надежду...
      Повернувшись спиной к волшебникам, он обратился к Палину:
      – Какой другой Орден ты мог бы выбрать, Палин? – спросил Карамон, запоздало пытаясь исправить ошибку. – Ты добрый, сынок! Ты любишь помогать людям, служить ближним! Белые Мантии безусловно...
      – Я не знаю, люблю ли я служить ближним или не люблю, – воскликнул Палин, нетерпеливо перебивая отца. – Ты вверяешь мне эту роль и смотришь на меня со своей точки зрения! Ты сам признал, что я не так силен и искусен в магии, как мой дядя в моем возрасте! Это потому, что дядя посвятил учению всю жизнь! Он не допускал ничего в свою жизнь, что могло бы ему помешать. Мне кажется, что человек должен на первое место ставить магию, а мир – на второе...
      Страдальчески закрыв глаза, Карамон слушал слова сына, но слышал, что их произносит другой голос – тихий, шепчущий, надломленный: «Человек должен ставить магию на первое место, мир – на второе. Поступая иначе, он ограничивает себя и свой потенциал».
      – Прости, отец, – тихо произнес Палин, сжав руку Карамона. – Я хотел с тобой поговорить об этом раньше, но понимал, как тебе будет больно. К тому же мама... – он вздохнул, – ты же знаешь маму.
      – Да, – произнес Карамон сдавленным голосом, крепко обняв сына большими руками, – я знаю твою мать. – Он попытался улыбнуться. – Возможно, она бы бросила в тебя чем-нибудь, как, бывало, бросала в меня что-то из моих доспехов. Ужасная цель – тот, кого ты любишь.
      Карамон замолчал, не выпуская сына из объятий, потом хрипло спросил у колдунов:
      – Это необходимо – ответить прямо сейчас? Позвольте нам вернуться домой и все обсудить. Почему нельзя подождать...
      – Потому что сегодня ночью редкий случай, – ответил Юстариус. – Серебристая луна, черная и красная – все три на небе в одно время. Сила магии сегодня ночью могущественнее, чем за все столетие. Если Рейстлин способен обратиться к магии и ускользнуть из Бездны, то это случится в ночь, подобную этой.
      Карамон склонил голову, погладил сына по каштановым, волосам, обнял его и мрачно произнес:
      – Итак, что вы хотите от нас?
      – Вы должны вернуться со мной в Башню в Палантасе, – сказал Даламар. – И там мы попытаемся войти в Дверь.
      – Отец, позволь нам проводить вас до Шойкановой Рощи, – попросил Танин.
      – Да! – торопливо подхватил Стурм. – Мы вам понадобимся, обязательно. Дорога отсюда до Палантаса открыта, рыцари следят за ней, но мы получили донесение Портиоса о том, что отряды драконидов устроили на ней засаду.
      – Жаль вас разочаровывать, воины, – сказал Даламар, тонко улыбнувшись, – но, чтоб попасть отсюда в Палантас, нам не нужны дороги.
      Обычные дороги, – поправился он.
      Танин и Стурм смутились. Танин враждебно взглянул на эльфа и нахмурился, словно подозревая подвох.
      Палин похлопал брата по руке:
      – Он говорит о магии, брат. Прежде чем ты и Стурм достигнете выхода, мы с отцом будем стоять в кабинете Даламара в Башне Высшего Волшебства в Палантасе – в той Башне, куда мой дядя забрался, как к себе домой, – тихо добавил он. Палин не хотел, чтобы кто-нибудь услышал его последние слова, но поймал на себе пристальный, проницательный взгляд Даламара и, смутившись, замолчал.
      – Да, мы с Палином окажемся в Палантасе, – прошептал Карамон, помрачнев от этой мысли. – А вы будете на пути к дому, – добавил он, строго посмотрев на Танина и Стурма. – Вы должны сказать вашей матери...
      – Я предпочел бы встретиться с людоедами, – мрачно пошутил Танин.
      – Я тоже, – сказал Карамон, печально усмехнувшись. Наклонившись, он проверил, плотно ли застегнуто его снаряжение. Лицо свое он прятал в тени.
      – Просто убедитесь, что у нее под рукой нет посуды, – сказал Карамон, стараясь придать голосу веселые интонации.
      – Она знает меня. Она ждала этого. Я в самом деле думаю, что мама знала все, когда мы уезжали, – сказал Палин, вспоминая нежные объятия и веселую улыбку матери, стоящей на пороге трактира и машущей им вслед старым полотенцем. Палин вспомнил, что, оглянувшись, он увидел это полотенце у матери возле лица и что Дезра утешающе обнимает ее.
      – Кроме того, – сказал Карамон, поднимаясь и строго глядя на старших сыновей, – вы оба обещали Портиосу приехать в Квалинести и помочь эльфам остановить набеги отрядов драконидов. Вы знаете Портиоса. Ему нужно десять лет, чтобы собраться просто поговорить с нами. Сейчас он делает дружественные шаги. Я не желаю, чтобы мои сыновья нарушали свое слово, особенно данное этому эльфу с кривой шеей. Прошу прощения, – сказал Карамон, взглянув на Даламара.
      – Я не обиделся, – ответил эльф. – Я знаю Портиоса. А теперь...
      – Мы готовы, – перебил Палин и повернулся к Даламару в нетерпении.
      – Я, конечно, читал о заклинании, которое вы сейчас произнесете, но никогда не видел, как это делается. Как вы им пользуетесь? Какой слог вы оглушаете в первом слове – первый или второй? Мой учитель говорит, что...
      Даламар кашлянул.
      – Ты выдаешь наши секреты, мальчик, – сказал он вкрадчиво. – Пойдем, ты задашь мне лично свои вопросы, – и изящная рука эльфа потянула Палина в сторону от отца и братьев.
      – Секреты? – удивился Палин. – Что это значит? Что из того, что они услышат, как...
      – Это был только предлог, – сказал Даламар холодно. Он пристально смотрел на Палина темными внимательными глазами. – Палин, не делай этого.
      Возвращайся домой с отцом и братьями.
      – О чем вы? – спросил Палин, смутившись. – Я не могу так поступить. Вы слышали, что сказал Юстариус. Они не допустят меня до Испытания и даже не позволят продолжать занятия магией, пока мы не узнаем наверняка, что Рейстлин...
      – Не иди на Испытание, – быстро произнес Даламар. – Брось учебу.
      Отправляйся домой. Будь доволен тем, что имеешь.
      – Нет! – сердито ответил Палин. – За кого вы меня принимаете? Вы думаете, что я буду счастлив развлекать толпу на сельских ярмарках, вытаскивая из шляп кроликов и золотые монеты из ушей толстяков? Я хочу большего!
      – Цена подобного честолюбия велика, как доказал твой дядя.
      – И таковы же награды! – парировал Палин. – Я принял решение.
      – Мальчик, – Даламар склонился к Палину, сжав холодной рукой его ладонь. Эльф перешел на такой тихий шепот, что Палин не понимал, слышит ли он слова сам или они звучат в его сознании, – зачем они посылают тебя, как ты думаешь? – Даламар посмотрел на совещавшихся между собой в сторонке Юстариуса и Дунбара. – Чтобы Как-то пробраться через Дверь и найти твоего дядю или то, что от него осталось? Нет, – Даламар покачал головой, – это невозможно. Святилище заперто. Один из Стражей постоянно стоит в дозоре с приказом никого не пускать и убивать каждого, кто попытается пройти. Они знают это так же, как знают то, что Рейстлин жив!
      Они посылают тебя в Башню – его башню – с одной целью. Ты помнишь старую легенду о козленке, которым заманили в сети дракона?
      Недоверчиво глядя на Даламара, Палин внезапно побледнел. Облизав сухие губы, он хотел что-то сказать, но ком в горле помешал.
      – Я вижу, ты понимаешь, – сказал Даламар холодно, складывая руки в рукавах черной мантии. – Охотник привязывает козленка перед логовищем дракона. Пока дракон пожирает козленка, охотники набрасываются на него с сетями и кольями. Дракон пойман. К сожалению, немного поздно для козленка... Ты по-прежнему настаиваешь на том, чтобы пойти?
      Перед глазами Палина пронеслось видение того, что он знал о дяде из легенд: столкновение со злым Фистандантилусом, окровавленный камень на груди Рейстлина, Фистандантилус вытягивает душу Рейстлина, высасывает его жизнь. Палин содрогнулся, тело его покрылось холодным потом.
      – Я сильный, – сказал он, голос его надломился. – Я могу сражаться, как он сражался.
      – Сражаться с Фистандантилусом? С сильнейшим волшебником в мире? С верховным магом, бросившим вызов самой Королеве Тьмы и почти победившим ее? – Даламар грустно рассмеялся. – Увы! Ты обречен, мальчик. И никто не поможет тебе. Ты знаешь, что я буду вынужден сделать, если Рейстлин достигнет цели? – Даламар, нахлобучив капюшон, так низко склонилась над Палином, что он чувствовал дыхание эльфа на своей щеке. – Я должен уничтожить его, и я его уничтожу. Мне безразлично, в чье тело он вселится.
      Вот почему они отдают тебя мне. Их это не волнует.
      Палин отшатнулся от эльфа, но быстро взял себя в руки.
      – Я... понимаю, – голос его креп по мере того, как он говорил, – я сразу сказал вам об этом. Кроме того, я не верю, что мой дядя причинит мне вред... таким образом, как вы сказали.
      – Не веришь? – Даламар усмехнулся. Рука его прикоснулась к груди.
      – Хочешь посмотреть, какой вред способен причинить твой дядя?
      – Нет! – Палин отвел глаза, затем добавил, покраснев:
      – Я знаю об этом. Я слышал эту историю. Вы его предали...
      – И это было моим наказанием. – Эльф пожал плечами. – Отлично.
      Если ты решил...
      – Я решил.
      – ...Тогда предлагаю тебе попрощаться с братьями, в последний раз, как понимаешь. Я думаю, что в этой жизни вы больше не увидитесь.
      Эльф говорил бесстрастно, в глазах его не было ни жалости, ни угрызений совести. Руки Палина сжались, ногти вонзились в кожу, но он твердо кивнул.
      – Следи за своими словами. – Даламар многозначительно взглянул на Карамона. – Ни он, ни братья не должны ничего заподозрить. Если отец узнает, он помешает тебе уйти. Подожди, – Даламар ухватился за Палина, – возьми себя в руки.
      У Палина было сухо во рту, он попытался проглотить стоявший в горле ком, пощипал щеки, чтобы вернуть им цвет, рукавом смахнул со лба пот.
      Покусав губы, чтобы они не дрожали, он отвернулся от Даламара и подошел к братьям.
      – Ну что ж, братья, – начал он, заставляя себя улыбнуться, – я всегда стоял на пороге трактира, махая вам вслед, когда вы уходили на какую-нибудь битву. Похоже, теперь наступил мой черед.
      Танин и Стурм обменялись быстрыми, горящими взглядами, и Палин осекся. Три брата были очень близки и понимали друг друга, как самих себя.
      «Нет, невозможно их обмануть», – горько подумал Палин. Посмотрев в их глаза, он понял, что так и есть.
      – Братья мои, – прошептал Палин, протянув к ним руки. Он обнял их, притянув к себе. – Не говорите ничего, просто не удерживайте меня! Отец не должен понять. Для него это будет очень тяжело.
      – Но я сам не понимаю, – сурово произнес Танин.
      – Замолчи! – прошептал Стурм. – Пусть мы оба не понимаем. Но разве это важно? Разве наш братишка хныкал, когда мы уходили на первую битву? – Он обхватил Палина огромными руками и крепко сжал. – Счастливо тебе, малыш, береги себя и... и... возвращайся... скорее. – Стурм замотал головой, отвернулся и поспешно отошел, вытирая глаза и бормоча что-то вроде «от этих чертовых заклинаний хочется чихать».
      Но Танин, старший, стоял и строго смотрел на Палина. Тот взглянул на него с мольбой во взгляде, но Танин еще больше помрачнел.
      – Нет, братишка, – сказал он, – ты меня выслушаешь.
      Даламар видел, что рука молодого воина легла на плечо Палина. Эльф догадывался, о чем они говорят. Палин отступил, упрямо замотал головой, лицо его превратилось в бесстрастную маску, так хорошо знакомую Даламару.
      Рука колдуна прикоснулась к ранам на груди. «Как похож он на Рейстлина! – подумал эльф. – Похож, но все-таки другой. Как сказал Карамон, они отличаются друг от друга, как белая луна от черной...» Тут он заметил, что Карамон направился к разговаривающим братьям. Даламар быстро встал у него на пути и положил тонкую руку на могучее плечо Карамона.
      – Ты не сказал своим детям правду об их дяде, – заметил эльф.
      – Я сказал, – ответил Карамон, краснея, – столько, сколько считал, им следует знать. Я старался показать им обе стороны Рейстлина.
      – Ты сослужил им плохую службу, особенно одному из них, – холодно произнес Даламар, посмотрев на Палина.
      – Что я мог сделать? – сердито спросил Карамон. – Когда стали складываться легенды о его самопожертвовании ради мира, о его смелом проникновении в Бездну, чтобы спасти леди Крисанию из лап Темной Королевы, – что я мог сказать? Я говорил им, как все происходило. Говорил им правду о том, что Рейстлин обманул Крисанию, что он соблазнил ее, если не физически, то духовно, и провел ее в Бездну. Я говорил, что, когда она ему стала бесполезна, он бросил ее и оставил умирать в одиночестве. Танис говорил им то же самое. Но они верили в то, во что хотели верить... Как и мы сами, я думаю, – добавил Карамон, виновато взглянув на Даламара. – Я заметил, что вы, волшебники, не стремитесь развенчать эти истории!