Драконы Погибшего Солнца

      Безудержным галопом неслись Рыцари Тьмы по извилистому, насквозь продуваемому тракту. Ветер дул им в спины, отголоски недавно стихшего урагана еще бушевали в горах, и еще доносилось до них эхо Песни Смерти, теперь, впрочем, не столь ужасающей. Рыцари мчались во весь опор, снова и снова подгоняя лошадей, не замечая ничего вокруг и не зная толком, куда и зачем они так спешат. Незнакомые дотоле волнение и подъем духа несли их словно на крыльях.
      Галдар никогда прежде не испытывал тех чувств, которые обуревали его сейчас. Он бежал вровень с конем Мины, и силы переполняли его; ему казалось, что он мог бы без устали мчаться так хоть до самой Ледяной Стены. Конечно, это волнение можно было приписать счастью, вызванному тем, что он снова обрел руку, но такие же чувства читались на лицах его спутников, скакавших рядом с ним. Казалось, сам шторм нес их на своих крыльях – так грохотали копыта коней в скалах, вплотную подступавших к дороге, такие искры высекали из камней стальные подковы.
      Мина скакала впереди, подгоняя отставших, поддерживая бодрость духа в тех, кто совсем изнемог. Такая бешеная скачка продолжалась всю ночь, во мраке которой лишь сверканье молний освещало путь. Так же они скакали весь следующий день, остановившись лишь однажды, чтобы напоить лошадей и перекусить самим, не раскладывая бивуака.
      Когда стало казаться, что лошади вот-вот рухнут от изнеможения, Мина отдала команду сделать привал. Позади осталась большая часть пути, и продолжать путешествие мог лишь один конь – ее собственный жеребец Сфор. Могучее животное было по-прежнему полно сил, и вынужденная остановка только взбудоражила его, он всхрапывал, ржал, и его ржанье раскалывало горную тишину, эхом возвращаясь с вершин.
      Преданность Сфора своей хозяйке, и только ей, была такой же неукротимой. Других всадников для него не существовало. Во время первого привала Галдар невольно совершил ошибку. Он приблизился к Мине, чтобы помочь ей спрыгнуть с седла, в свое время приученный к этому Эрнстом Магитом. Вывернутая губа Сфора, обнажившая страшный оскал, злобный, горящий фосфором взгляд фиолетового глаза, сразу заставили минотавра ретироваться. Происхождение клички великолепного жеребца тут же стало понятно.
      Но минотавров боялись многие лошади, и, думая, что причина в этом, Галдар попросил одного из всадников подойти к командиру.
      Мина запретила это делать.
      – Старайтесь не приближаться к этому коню. Сфор ненавидит всех людей, признавая только меня. И слушается только моих приказаний, да и то лишь когда они совпадают с его собственными желаниями. Он обязан защищать своего всадника, и, если ко мне кто-нибудь приблизится, я не сумею удержать его.
      Не нуждаясь ни в чьей помощи, она легко соскочила с лошади, сняла седло и, разнуздав коня, отвела Сфора к воде. Затем собственноручно накормила и расчесала его. Остальные всадники тем временем принялись расседлывать своих усталых лошадей, готовясь к ночному отдыху. Развести костер Мина не позволила, сказав, что огонь будет виден на большом расстоянии, а за ними могут следить глаза соламнийцев.
      Люди, не спавшие уже более двух дней, были так же измотаны, как их лошади. Пережитый во время бури ужас отнял у них силы, а долгий и стремительный марш основательно измотал их. Волнение, которое подхлестывало их в начале пути, начало спадать. Рыцари сделались похожими на несчастных узников, которые пробудились от сна о свободе, чтобы услышать лязг цепей и увидеть себя закованными в кандалы.
      Ныне, лишенная величественного облачения из молний и грома, Мина стала казаться обыкновенной, к тому же не слишком привлекательной девушкой, смахивающей на костлявого подростка. Усталые люди, оставшиеся в темноте и вынужденные довольствоваться холодным ужином, угрюмо ссутулились над мисками, бросая недовольные взгляды на Мину и перешептываясь о том дурацком положении, в которое попали. Один из них даже осмелел настолько, что стал утверждать, будто вернуть Галдару руку сумел бы любой из черных магов и ничего особенного в этом не было.
      Галдар мог бы заставить их замолчать, напомнив, что ни одному из черных магов этого сделать не удалось, хотя он неоднократно обращался ко многим из них с такой просьбой. Отказывались ли они потому, что им это было не по силам, или потому, что предложенных им денег было недостаточно, Галдар не знал, и ему это было безразлично. Маги Рыцарей Нераки не вернули ему руки. Ее вернула эта странная девушка, и за это он готов был отдать ей свою жизнь. Пока же он хранил молчание. Если потребуется, он защитит Мину, но сейчас его интересовало, как она сумеет справиться с усложнявшейся на глазах ситуацией.
      Мина, по-видимому, не замечала того, что власть ускользает от нее. Девушка уселась в стороне от рыцарей на большом камне чуть повыше их. Расстилавшаяся перед ней гряда гор черными зубцами вершин впивалась в звездное небо. Кое-где темноту освещали оранжевые отблески действующих вулканов. Мина настолько погрузилась в себя, что, казалось, не замечала волны нараставшего мятежа.
      – Будь я проклят, если поскачу в этот Оплот! – нарочито громко, явно стараясь, чтобы его слова услышала Мина, заявил наконец один из рыцарей. – Каждому известно, на что там можно наткнуться. Не меньше тысячи проклятых соламнийцев торчит в этом городишке, вот что!
      – Как только рассветет, я тут же отправляюсь в Кхур! – поддержал его другой. – Меня, видать, громом пришибло, раз я забрался в такую даль!
      – Не стану я стоять первой вахты, – ворчал третий, – пусть девка сама стоит. Не дала нам ни огня развести, ни высушиться, ни поесть как следует.
      – Точно, пусть сама дежурит! – поддержали его остальные.
      – Я так и собиралась сделать, – раздался спокойный голос Мины, и, поднявшись с места, она подошла к рыцарям. Девушка стояла, крепко упираясь в землю ногами, будто зарывшись в нее ступнями. Доспехи облегали ее тело, она спокойно смотрела в лица людей. – Сегодня я буду дежурить всю ночь. Вам нужно отдохнуть перед завтрашним днем и выспаться.
      Она не была разгневана, не жалела их, не собиралась потворствовать или завоевывать их симпатии. Она просто констатировала факт, выдвинув логичный и разумный аргумент: люди устали, и перед завтрашним днем им нужен был отдых.
      Рыцари почувствовали себя удовлетворенными, но продолжали ворчать. Так ведет себя обиженный ребенок, только что схлопотавший от взрослого легкий шлепок. Мина приказала расстилать одеяла и укладываться.
      Мужчины подчинились, продолжая угрюмо бормотать, недовольные тем, что одеяла мокрые, а спать на камнях жестко. Каждый при этом клялся, что с рассветом отправится прочь.
      Мина вернулась туда, где сидела прежде, опустилась на камень и, подняв голову, стала смотреть на звездное небо. Из-за туч появилась луна. И тут Мина запела.
      Эта песня ничем не напоминала ту, которую пели призраки Нераки. Песня Мины звучала военным маршем, походной песней, которая бросает в бой храбреца, песней, которая воодушевляет поющего и вселяет ужас в сердце его врагов.
 
      Нас зовет за собой труба.
      Слева смерть и погибель справа,
      Это в поле брани тропа.
      Но в конце ее ждет нас слава.
 
      Песня лилась и лилась. Она была гимном, который поет победитель в момент триумфа. Она была воспоминанием старого солдата о давно минувших битвах.
      Перед закрытыми глазами Галдара проносились видения храбрых и чудесных подвигов, и он с удивлением и гордостью понял, что совершает их сам.
      Сверкавшим, как пламя молнии, мечом крушил он врагов и наслаждался видом их крови. Песня вела его от одной славной битвы к другой. И всегда – и в самом пекле боя, и в упоении победы – впереди него была Мина. Ее сверкающий победоносный венец реял и над ним.
      Песня отзвучала, и наступила тишина. Галдар вздрогнул и, к своему стыду, понял, что заснул, хотя спать совершенно не собирался, намереваясь стоять вахту вместе с ней. Он потер глаза, мечтая снова услышать пение, без которого ночь была пустой и холодной, и оглянулся.
      Рыцари крепко спали и, похоже, видели радостные сны, так как отсвет улыбки бродил по их лицам. Ладонями они сжимали лежавшие рядом мечи, будто готовые в любое мгновение вскочить и ринуться в бой. Им снился тот же сон, что и Галдару, сон, навеянный гимном.
      Изумленный, он повернулся к Мине и увидел, что она смотрит на него. Галдар направился к ней.
      – Ты знаешь, что мне приснилось, командир?
      В ее янтарных глазах отражался диск луны.
      – Знаю.
      – Ты сделаешь это для меня, для нас? Ты приведешь нас к победе?
      И снова он видел отражение луны.
      – Обязательно.
      – Это твой Бог пообещал тебе победу?
      – Да.
      – Назови мне, пожалуйста, имя твоего Бога, чтобы я мог произносить его в молитвах.
      Мина медленно, со значением покачала головой. Ее взгляд скользнул прочь от минотавра, вернулся к небу, необычно темному в этот час, и опять обратился к луне. Минотавру казалось, что единственным светом, освещавшим землю, были глаза девушки.
      – Еще не время.
      – А когда оно настанет? – продолжал расспрашивать Галдар.
      – Смертные утеряли веру. Они похожи на человека, заблудившегося в тумане и бредущего наугад. Некоторые из вас так парализованы страхом, что боятся даже сдвинуться с места. Чтобы поверить в Богов, надо обрести веру в себя, в свои силы.
      – Ты поможешь нам в этом? Ты сделаешь так, чтобы это произошло?
      – Завтра ты увидишь чудо, – был ответ.
      Галдар сел рядом на камень.
      – Скажи, кто ты, командир? – спросил он Мину. – Откуда ты пришла к нам?
      Мина повернула к нему чуть улыбающееся лицо:
      – А кто ты, помощник? Откуда пришел ты?
      – Ну, я просто минотавр. Я родился в…
      – Нет, я не об этом, – покачала она головой. – Что происходило с тобой до твоего рождения?
      – До моего рождения? – Галдар был озадачен. – Не знаю. Никто не знает того, что было до его рождения.
      – Я об этом и говорю.
      Галдар поскреб рогатую голову и пожал плечами. Очевидно, она не хотела ничего рассказывать о себе, да это и понятно: его это не касалось. Ему это должно быть безразлично. Прежде он не верил ни в каких Богов, но сейчас в нем вспыхнула искра веры. Он хотел верить в Мину.
      Она опять в упор посмотрела на него, затем отрывисто спросила:
      – Ты отдохнул?
      – Да, командир. – Хотя Галдар спал всего несколько часов, он проснулся вполне бодрым и полным сил.
      – Не зови меня, пожалуйста, командиром. – Она покачала головой. – Зови меня по имени.
      – Но так не полагается! – горячо запротестовал он. – Это будет выглядеть так, будто я тебя не уважаю.
      – Если люди не испытывают уважения ко мне, то какая разница, как они меня величают? – возразила она. – Кроме того, звания, которое мне предназначено, еще не существует.
      Галдар усмехнулся, он решил, что девушка стала несколько заноситься и необходимо ее чуть-чуть осадить.
      – Может, тебе хочется быть Повелительницей Ночи? – шутливо спросил он, называя самый высокий ранг среди Неракских Рыцарей.
      – Придет такой день, когда твой Повелитель Ночи опустится передо мной на колени.
      Галдар прекрасно знал Повелителя Таргонна и с трудом мог вообразить этого жадного, амбициозного, вечно задыхавшегося человека стоящим на коленях перед кем бы то ни было. Но вполне мог представить его наклонившимся за упавшей медной монетой. Минотавр не знал, что ответить на столь нелепое предположение, и растерянно замолчал. Его мысли снова вернулись к прекрасному сну; так жаждущий вновь и вновь подносит ко рту воду. Больше всего ему хотелось верить, что это былне просто сон, растаявший без следа, когда он пробудился.
      – Если ты в самом деле отдохнул, Галдар, я хотела бы попросить тебя об одном одолжении.
      – Все, что угодно, коман… Мина.
      – Завтра нам предстоит битва, – продолжала она, и легкая морщинка прорезала ее гладкий лоб, – а у меня нет никакого оружия, и мне никогда не приходилось им пользоваться. Может быть, ты мог бы подобрать для меня что-нибудь, и мы бы немного потренировались сегодня ночью?
      Глаза минотавра расширились, и он подумал, что ослышался. Он так растерялся, что даже не мог подыскать ответа:
      – Ты… Ты никогда не держала в руках оружия?
      Мина спокойно покачала головой.
      – И никогда не была в битвах?
      Вновь последовал отрицательный ответ.
      – Но ты хоть видела бой своими глазами? – В голосе Галдара сквозило отчаяние.
      – Нет же, Галдар, – улыбнулась его испугу Мина. – Именно поэтому я и прошу тебя о помощи. Мы могли бы немного спуститься по этой дороге и поупражняться там внизу, чтобы не потревожить сна остальных. Они будут в безопасности; Сфор предупредит меня, если приблизится враг. Выбери какое-нибудь оружие, которое ты считаешь наиболее подходящим для меня.
      И Мина начала спокойно спускаться по дороге, оставив минотавра отыскивать среди их боевого снаряжения что-либо, годное для девушки, сроду не державшей оружия в руках и тем не менее собиравшейся завтра биться не на жизнь, а на смерть.
      Галдар терялся в догадках. Сегодня сон казался реальностью, а реальность казалась странной, как сон. Вытащив из ножен чей-то кинжал, он с мгновение смотрел, как играет на его лезвии лунный свет. Затем слегка уколол им запястье правой руки, которую возвратила ему Мина. Только почувствовав боль и увидев выступившую из ранки кровь, он поверил в то, что все это происходит наяву.
      Галдар дал слово чести, а если и было в его жизни что-то, что он не мог бы ни продать, ни отбросить, так это его честь. Он послал кинжал обратно в ножны и продолжил разглядывать груду оружия.
      Меч не годился ни в коем случае. У Мины не было времени научиться им владеть как следует, а потому он мог оказаться более опасным для девушки и ее соратников, чем для противника. Ему долго не попадалось на глаза ничего подходящего, но вдруг его внимание привлекло оружие, известное под названием «Утренняя Звезда». Галдар взял его в руки и стал внимательно разглядывать, задумчиво поворачивать так и этак. Это был боевой молот, снабженный на конце довольно длинными шипами, которые расходились подобно лучам звезды, откуда и произошло его название. «Утренняя Звезда» была не слишком тяжелой и сравнительно несложной в обращении, и вместе с тем эффективной в бою против закованных в латы рыцарей. Умело направленный удар мог расколоть доспехи противника как ореховую скорлупу. Конечно, требовалось самому успевать уклоняться от ударов, но это был уже вопрос тренировки. Галдар подобрал также маленький удобный щит и стал спускаться по дороге, оставив на страже Сфора.
      – Так и с ума недолго сойти, – бормотал он про себя.
      Мина расположилась на открытом участке, возможно предназначенном для стоянки той давно оставшейся в других временах армии, ради которой и строилась эта дорога. Девушка взяла в руки «Утреннюю Звезду» и стала внимательно осматривать молот, прикидывая на руке его вес. Галдар показал ей, каким образом надо держать щит и какая позиция для этого более удобна. Затем объяснил, как пользоваться молотом, и велел выполнить несколько упражнений, чтобы она могла привыкнуть к своему оружию.
      С облегчением он увидел, что Мина – очень способная ученица. Ее тело, хотя и хрупкое, было мускулистым, она обладала хорошим чувством равновесия, и движения ее были скоординированными и точными. Галдар поднял свой щит и велел ей нанести несколько пробных ударов. Первый из них был совсем неплох, второй заставил его отступить, а третий оставил в щите глубокую вмятину и рассек ему руку до кости.
      – Мне нравится эта «Утренняя Звезда», Галдар, – похвалила она. – Ты сделал правильный выбор.
      Галдар хмыкнул, перевязал руку и поднял с земли щит. Затем, вытянув из ножен меч, он обернул лезвие плащом, обвязал его бечевкой и встал в оборонительную позицию.
      – А теперь мы займемся настоящим делом, – заявил он. Через два часа Галдар был в полном изнеможении и не мог не подивиться успехам своей ученицы.
      – Неужели ты и вправду раньше не держала в руках оружия? – Он еле переводил дыхание.
      – Никогда в жизни. Смотри, сейчас я докажу тебе это. – С этими словами Мина, опустив молот, протянула к нему руку. – Можешь убедиться.
      Ее мягкая ладонь была стерта до крови, и с нее свисали куски кожи. Но ни слова жалобы не слетело с ее уст, ни разу не ослабел удар, хотя она, без сомнения, испытывала сильную боль.
      Нескрываемое восхищение сквозило в глазах Галдара, когда он взглянул на нее. Если существовали на свете качества, способные вызвать у минотавра такое чувство, то среди них, безусловно, было умение переносить боль со стоическим терпением.
      – В тебе, должно быть, живет дух великого воина, Мина. Мы, минотавры, верим, что такое возможно. Когда один из наших храбрецов погибает в битве, мы обычно съедаем его сердце, чтобы преисполниться отваги, которой обладал он.
      – Я готова съесть сердце врага, – заявила Мина, – но сила и опыт даны мне моим Богом.
      Она наклонилась и подобрала «Утреннюю Звезду».
      – Нет, на сегодня хватит, – поспешил сказать Галдар, забирая оружие у нее из рук. – Первым делом нужно залечить это. Досадно. – Он внимательно посмотрел на Мину. – Боюсь, что завтра ты не сможешь даже удержать поводья этой рукой, не то что сжимать молот. Лучше было бы отложить сражение на несколько дней, пока ты не поправишься.
      – Завтра мы должны быть в Оплоте, – прозвучало в ответ. – Так нам было приказано. Если мы опоздаем хотя бы на один день, битва будет окончена и наши войска потерпят сокрушительное поражение.
      – Но Оплот уже давно находится в осаде, – пытался настаивать обескураженный Галдар. – С тех самых пор, как чертовы соламнийцы заключили пакт с этим ублюдком Хоганом Багтом, который теперь правит городом. Мы не можем выманить их оттуда, а им не под силу заставить нас уйти. И положение не меняется. Мы каждый день атакуем городские стены, а осажденные обороняют их. Многие горожане погибли, многие части города сожжены. Их люди совершенно вымотаны и атаками, и осадой, которая продолжается уже более года. Не думаю, что один день имеет какое-то значение. По-моему, следует остаться здесь и отдохнуть.
      – Ты не видишь, потому что не умеешь смотреть, – прозвучал суровый ответ. – А теперь принеси мне, пожалуйста, воды, чтобы отмыть руки, и какую-нибудь тряпицу, которой можно перевязать ладонь. Не надо бояться за меня. Я смогу сражаться.
      – Почему бы тебе самой не излечить себя так, – Галдар не признавался себе, что хотел бы еще раз увидеть чудо, – как ты излечила меня?
      Мина отвела глаза и стала пристально смотреть на восточный край неба, где только что появились первые проблески рассвета. Неожиданно минотавру пришла в голову странная мысль: он подумал, что эта девушка, быть может, видит сейчас закат завтрашнего дня.
      – Многие сотни людей встретили свою смерть в страшных страданиях, – тихо проговорила она. – И эту боль я готова вытерпеть в память о них. Это будет данью, которую я им принесу. Как принесла бы ее моему Богу. Пора в путь, Галдар. Буди остальных. Время пришло.
      Галдар предполагал, что половина отряда растает, люди разбегутся, как они угрожали сделать накануне вечером. Но, вернувшись в лагерь, он увидел, что все рыцари на месте, собранные и сосредоточенные. Их лица дышали уверенностью, волнением предстоящего боя, жаждой подвига. Того подвига, который явился им в снах так же, как явился ему.
      Мина приближалась к рыцарям со щитом и «Утренней Звездой» в руках. Ладонь ее кровоточила, лицо было бледным от усталости, и Галдар внимательно посмотрел на нее. Девушка стояла посреди дороги, одинокая, утомленная, казавшаяся такой беззащитной и такой уязвимой. Голова ее была опущена, плечи поникли. Он знал, как страшно болят ее руки, как ноют мускулы. Вот она глубоко вздохнула и подняла голову, будто вопрошая небо, где взять силы для того, что ей предстояло совершить.
      Увидев ее, рыцари подняли мечи и приветственно ударили по щитам.
      – Мина! Мина! – скандировали они, и их возгласы эхо возвращало боевым кличем.
      Мина подняла голову. Она пила эти звуки, как пьют вино, ее истерзанный дух черпал в них силу. Губы ее приоткрылись, ноздри затрепетали, усталость спала с ее плеч подобно ветхому плащу. Доспехи ее сияли золотом в лучах восходящего солнца.
      – Вперед! Нас ждет слава, – произнесла она, и рыцари громким криком отсалютовали ей.
      Сфор прискакал, едва услышав ее зов; одно мгновение, и девушка уже была в седле, крепко сжимая поводья. Галдар подбежал к ней, чтобы занять свое место у стремени. И тут он впервые заметил, что на груди у девушки сверкает серебряный медальон. Он всмотрелся повнимательнее в то, что было на нем изображено.
      Поверхность медальона была гладкой, как зеркало. Странно. Как можно носить медальон, на котором нет никакого изображения? Но времени для расспросов не было, так как в эту минуту Мина вонзила в бока коня шпоры.
      Сфор одним прыжком оказался на дороге и безудержным галопом помчался вперед. Рыцари устремились следом.

6. Похороны Карамона Маджере

      На рассвете, когда солнце еще только всходило в великолепном золотом сиянии, в самом сердце которого трепетал глубокий красный цвет, население Утехи собралось у таверны «Последний Приют». Своим молчаливым бдением они отдавали дань любви и уважения тому храброму, доброму и достойному человеку, чье тело покоилось сейчас в стенах гостиницы.
      Никто не произносил ни слова. Люди стояли в молчании, которое было сродни той великой тишине, что ожидает каждого из нас. Матери успокаивали расшалившихся детей, которые непонимающими глазами смотрели на них и на огни в окнах таверны, смутно чувствуя, что произошло что-то великое и ужасное. Пережитые в этот день чувства многим из них запомнятся на всю жизнь.
      – Лаура, мне ужасно жаль, что твой отец умер, – обратился Тас к дочери Карамона.
      В тихий час незадолго до рассвета они стояли рядом с любимой скамьей Карамона, на которой он любил посиживать после завтрака. Лаура стояла неподвижно, не произнося ни слова, лицо ее было бледным и грустным.
      – Карамон был самым лучшим моим другом в этом мире, – продолжал Тас.
      – Благодарю вас. – Она улыбнулась, хотя губы ее дрожали, а глаза были красными от рыданий.
      – Тассельхоф, – напомнил ей кендер, думая, что она забыла его имя.
      – Да, я помню, – она казалась смущенной, – э-э… Тассельхоф.
      – Я и вправдуТассельхоф. Ну, тот самый, – добавил он, припоминая целых тридцать семь своих тезок, даже тридцать девять, если считать двух собак. – Карамон узнал меня. Мы обнялись, и он сказал, что рад меня видеть.
      Лаура неуверенно скользнула по нему взглядом:
      – Вы очень похожина Тассельхофа, но я была еще маленькой, когда видела его в последний раз, к тому же все кендеры очень похожи друг на друга, и потому не столь уж важно, так это или нет. Но вообще-то Тассельхоф Непоседа умер больше тридцати лет назад!
      Тас пустился было в объяснения; он хотел рассказать об устройстве для путешествий во времени и о Фисбене, настроившем его на неправильный день, из-за чего кендер опоздал на первые похороны Карамона и не смог произнести своей чудесной речи, – но в горле его стоял странный комок, такой большой, что не позволял произносить слова. Наверное, то была грусть.
      Взгляд Лауры обратился к ступеням лестницы, глаза ее опять наполнились слезами, и она уронила голову на руки.
      – Ну полно, полно. – Тас погладил ее по плечу. – Скоро приедет Палин. Мы с ним хорошо знакомы, и он все тебе объяснит.
      – Палин не приедет, – прорыдала Лаура. – От него давно нет никаких вестей. И я не могу сообщить ему о смерти отца, потому что это слишком опасно. О, его отец умер, а он даже не знает об этом! И его жена, и моя милая сестричка – обе застряли в Гавани, так как драконица велела перекрыть дороги. Никто не может попрощаться с отцом, кроме меня. О, это ужасно! Мне этого не вынести!
      – Ну что ты, что ты, Палин обязательно приедет. – Тас продолжал настаивать, про себя недоумевая, что это за драконы, которые перекрывают тут у них дороги. Он хотел было спросить об этом, но мысли путались у него в голове, мешая одна другой. – И потом, есть еще тот волшебник, который остановился в семнадцатой комнате. Его еще зовут… я, кажется, забыл, как его зовут, но ты должна будешь послать его в Башню Высшего Волшебства в Вайрете, а там-то и обитает твой брат Палин, глава Ложи Белых Одежд.
      – Что это за Башня? Какой Вайрет? – От удивления она даже перестала плакать. – Башня давно разрушена, от нее даже следов не осталось, как и от Башни в Палантасе. Палин действительно раньше стоял во главе Академии Волшебства, но это было давно, с тех пор все изменилось. Драконица Берилл около года назад разрушила Академию. И у нас нет комнаты номер семнадцать. С тех самых пор, как отец перестроил таверну.
      Тас, занятый своими мыслями, не слушал ее:
      – Палин вот-вот приедет, он привезет с собой Даламара и еще Йенну. Он должен направить посланцев к госпоже Крисании в Чертог Паладайна, и к Золотой Луне и Речному Ветру в Кве-Шу, и, конечно, к Лоране и Гилтасу с Сильванешем в Сильванести. Скоро они все приедут, и мы… мы…
      Голос Таса поник.
      В глазах Лауры читалось такое изумление, словно прямо на ее глазах у Таса выросла вторая голова. Кендеру было прекрасно знакомо такое выражение, потому что он сам точно так же смотрел на тролля, проделавшего этот трюк с головами. Медленно, не сводя с него глаз, Лаура стала отходить к дверям.
      – Пожалуйста, посидите здесь. – Голос ее звучал очень мягко, уговаривающе. – Вот здесь присядьте, пожалуйста. Может быть, принести вам…
      – Картошки со специями? – оживился Тас. Если что-то и могло протолкнуть этот ужасный комок у него в горле, так только знаменитая Отикова картошка со специями.
      – Да-да, большую тарелку картофеля со специями. Мы сегодня не разводили огня, а повариха была так расстроена, что я отпустила ее домой, поэтому вам придется чуть подождать, – говорила Лаура, продолжая от него отодвигаться. Теперь между ними оказался стул.
      – Ой, отлично, что ты, я никуда не уйду, – пообещал Тас, усаживаясь. – Я же должен произносить речь на похоронах, как ты помнишь.
      – Да-да, как же, как же. – Лаура сжала губы, словно для того, чтобы не сказать лишнего, и, помолчав, добавила: – Вы непременно должны выступить на похоронах. Побудьте, пожалуйста, здесь, милый кендер.
      Слова «милый» и «кендер» так редко употреблялись вместе (если такое вообще когда-либо бывало), что Тассельхоф на некоторое время затих, соображая, что же это за явление – «милый кендер» и как было бы здорово, если бы это оказался он сам. Такая мысль отнюдь не показалась ему невозможной, ведь он был героем и по-своему легендарной личностью. Разрешив этот вопрос в благоприятном для себя смысле, кендер вынул свои заметки и принялся повторять речь. Он даже стал тихонько насвистывать себе под нос, чтобы не было скучно и чтобы этот гадкий комок грусти убрался, наконец, из его горла.
      До него доносился голос Лауры, которая теперь разговаривала с каким-то молодым человеком, кажется, с тем самым чародеем из семнадцатой, но Тас не стал вслушиваться. Речь у них шла о каком-то бедняжке, который от горя немного помешался и мог бы стать опасным для окружающих. В любое другое время кендер, конечно, не преминул бы заинтересоваться «опасным бедняжкой», но сейчас ему было не до этого. Тас должен был произнести надгробную речь, он прибыл сюда именно с этой целью, причем уже во второй раз, и потому теперь сосредоточился на предстоявшем выступлении.
      Он глубоко сосредоточился также на принесенных ему Лаурой тарелке с картофелем и кружке эля, и прошло некоторое время, прежде чем он заметил, что в комнате находится высокий молодой человек, который с мрачным видом на него смотрит.
      – Ой, здравствуй, – пропищал кендер, узнавая в нем того добряка, который вчера доставил его сюда. Жаль только, что он забыл его имя. Но этот рыцарь, безусловно, был его добрым другом. – Присаживайся, пожалуйста. Хочешь картошки? Может быть, попросить для тебя яиц?
      Но тот отклонил все предложения относительно еды и питья и, выдвинув стул, сел напротив Таса, устремив на него суровый взгляд.
      – Я вижу, что ты доставляешь людям беспокойство, – произнес он. Голос его был так же суров и холоден, как и его взгляд.
      Так уж случилось, что именно в этот момент кендер был чрезвычайно горд собой, потому что он ну просто никоим образом не доставлял никому беспокойства. Он тихонько сидел за столом, поглощенный своими грустными думами о кончине Карамона и счастливыми воспоминаниями о тех днях, которые они провели вместе. Он даже ни разу не заглянул во-он в ту деревянную коробочку, хоть она, безусловно, выглядела очень соблазнительно. Он отбросил самую мысль о том, чтобы ознакомиться с содержимым серебряной шкатулки, стоявшей на маленьком столике. Единственное, что он себе позволил, так это припрятать один незнакомый кошелечек, так и то только потому, что кто-то, должно быть, обронил его. Сейчас Тас был очень занят, но после похорон он твердо намеревался разыскать владельца и вернуть пропажу.
      Все это делало слова рыцаря до невозможности обидными. И Тас посмотрел на Герарда по возможности так же строго, как тот смотрел на него. Дуэль взглядов, некоторым образом.
      – Я понимаю, ты очень расстроен, – сдержанно заметил кендер. – И потому не стану упрекать тебя за то, что ты так безобразен…
      Тут лицо рыцаря страшно побагровело, он попытался что-то сказать, но был настолько взбешен, что из его рта вылетали лишь бессвязные обрывки слов.
      – Ой, я не то хотел сказать, – заторопился кендер, – не в том смысле, что это ты безобразен. Я в том смысле, что ты так безобразно ведешь себя, будто хочешь меня обидеть. Я не про твое лицо, хотя оно, конечно, тоже безобразно, я сроду таких не видел. Но тут уж ты ни при чем, это ясно, и вести себя по-другому, наверное, тоже не можешь, раз тебя угораздило стать Соламнийским Рыцарем. Но все-таки нужно сказать, что ты не прав. Как раз я никому не доставляю никакого беспокойства. Сижу себе тут за столиком, ем картошку, – может, все-таки хочешь немножко? Очень вкусно. Ну если нет, то я доем эти несколько штучек. На чем это я остановился? Ах да. Так вот, сижу себе тут и готовлю свою речь. Которую должен произнести на похоронах.