Хроники Рейстлина (№2) - Братья по оружию

Немисс впервые улыбнулась и потёрла щеку гладким изгибом эльфийского лука. Она не могла оторвать от него рук, то краснея, то бледнея.

– Добро пожаловать в штурмовой отряд, Крыса! – сказала она со слезами на глазах. – Троекратное приветствие Крысе!

Солдаты с готовностью заорали. Сержант Немисс ещё раз осмотрела всех:

– И троекратное приветствие всем тринадцати рекрутам штурмового отряда!

Казалось, радостные крики, раздавшиеся на плацу, ещё долго не стихнут…

20

Солдаты Ариакаса маршировали по дороге. Это была не его гвардия, прекрасно обученная и тренированная, слишком ценная, чтобы бросать её в эту кампанию, которая превосходно умела воевать, – именно она захватила Оплот и Нераку вместе с прилегающими землями.

Солдаты, которых Ариакас послал в Южный Блодхельм, были лучшими из его новобранцев – те, кто пришёл в его армию недавно и показал себя лучше всех.

«Этот поход станет их боевым крещением», – решил Лорд.

Цель армии была настолько секретна, что даже командующие не знали её точно. Первые приказы они получили только после первых суток перехода, когда ближе к вечеру их догнали посыльные виверны. Теперь армии надлежало двигаться только по ночам. Солдаты шли в полном молчании, сняв кольчуги и броню, чтобы не звенеть. Колеса телег были обмотаны тряпками – за любой звук нещадно наказывали. Любой, кому не повезло оказаться у них на пути, был быстро и безжалостно убит. Никто не должен был сообщить о приближении армии Тьмы с севера.

Китиара с Иммолатусом не присоединились к армии. Они вдвоём могли двигаться быстрей, чем огромная железная змея, ползущая по лесам и полям, а Ариакас хотел, чтобы они появились в Безнадёжности раньше, чем его солдаты, и обнаружили месторасположение яиц до начала сражения. Воительница и дракон должны были незаметно проникнуть в город и заняться поисками, пока не запахло жареным.

Китиара была довольна, что добилась разрешения действовать самостоятельно, – Иммолатус вызывал слишком много любопытства и ненужных вопросов. Напрасно Китиара уверяла дракона, что обличье мага Ложи Красных Мантий не совсем подходит для армии Королевы Такхизис и что чёрный маг был бы более предпочтительным.

Иммолатус не соглашался: он был красным драконом и желал оставаться красным даже в человеческой форме. В конце концов, Китиаре надоел бесконечный спор, и она плюнула на цвет одежд Иммолатуса. Воительница предвидела схватки с ним по более серьёзным вопросам и решила не тратить силы зря. Однако она не понимала, почему высокомерный дракон, одинаково презрительно относившийся ко всем людским расам, так цеплялся за выбранный цвет.

Впрочем, она не собиралась обсуждать приказы. Особенно последний, который ей доставили тайно до отъезда. Китиара даже сначала подумала, что это любовное письмо, но Ариакас был не из таких воздыхателей. Она держала этот приказ тщательно свёрнутым и упакованным в плотный мешочек, притороченный к седлу. Китиара так до сих пор и не смогла прочесть его – Иммолатус требовал постоянного внимания.

Целый день быстрой скачки дракон нудно перечислял истории набегов и сражений, резни и грабежей. Когда он отвлекался от историй, то горько жаловался на мерзкую еду, употребляемую им, а также на то, как унизительно ехать на лошади, когда можно лететь под облаками. К вечеру, несмотря на отсутствие постели из сокровищ, дракон задремал. Он спал как собака – вертясь во сне, лязгая зубами и царапая землю пальцами.

Понаблюдав за его беспокойным сном, Китиара легко потрясла его за плечо и позвала по имени. Дракон что-то шумно забормотал и зарычал, но не проснулся. Удостоверившись в том, что он спит крепко, Китиара достала приказ и подсела ближе к огню.

«Командиру Китиаре Ут-Матар.

Если возникнет любое обстоятельство, могущее быть расценено командиром Ут-Матар как мешающее планам Её Величества Королевы Такхизис в завоевании Ансалона, приказываю командиру Ут-Матар действовать так, как она сочтёт нужным.

Ариакас, Лорд, Повелитель драконьей армии Королевы Такхизис».

– Вот хитрый ублюдок! – пробормотала Китиара с лёгкой улыбкой.

Она ещё дважды прочитала этот преднамеренно неопределённый приказ, а потом засунула его в потайной карман за голенищем сапога. Приказ был своеобразным ударом плетью за её непослушание и своеволие. Воительница ожидала подобного наказания – ведь никто не говорит «нет» Ариакасу безнаказанно. Но такой хитрости Китиара не ждала, её мнение о Ариакасе выросло на несколько отметок.

«Этим приказом Ариакас переложил всю ответственность за операцию на мои плечи, – подумала она. – Если всё пройдёт успешно – меня наградят и продвинут по службе. Милорд будет хвалить меня и разделит со мной постель. Но стоит всему провалиться… Сейчас Ариакас очарован и пленён. Но он не из тех людей, которые долго не изменяют своим увлечениям. Он принесёт меня в жертву своим амбициям и жажде власти без всякой жалости, даже не оглянется посмотреть, как будет биться в агонии моё тело…»

Китиара сидела у костра и смотрела в потрескивающий огонь. Позади неё Иммолатус рычал и фыркал во сне, распространяя вокруг сильный запах серы. «Наверное, сейчас сжигает целый город». Китиара представила горящие дома и магазины, людей, мечущихся в огне как живые факелы, горелое мясо, обугленные руины, армию, победно марширующую по мёртвому пеплу… Огонь пожара разгорался по всему Ансалону, пожирая бесполезных эльфов, гниющих в своих лесах, жалкие низшие расы, мешающие развитию человека, опаляя своим огнём рыцарство, прозябающее со своими древними идеями…

Новый порядок родится, как феникс, из пепла старого.

– И законами мира буду управлять я, – сказала Китиара танцующим язычкам костра. – Очищающий огонь будет гореть на лезвии моего клинка. Я вернусь к тебе с победой, Лорд Ариакас, или не вернусь вообще.

Обняв колени и уронив на них голову, Китиара смотрела, как пламя пожирает дрова. И всё, что оставалось после огня, было только обугленными головешками, пульсирующими в темноте, как багровые глаза дракона.

Книга 2

Ничто никогда не происходит случайно. Все случается по какой-то причине. Твой разум может эту причину не знать. Разум может подвести. Но сердце знает, потому что оно знает всегда…

Хоркин, мастер магии

1

Жители Безнадёжности не собирались начинать войну. Всё началось тогда, когда мирный протест против несправедливого налога перерос в полномасштабное восстание. В тот момент ни один из жителей города не мог себе представить, чем обернётся эта ужасная ошибка.

Скинув маленький камень с горы, они вызвали чудовищный оползень. Кинув палку в море, вызвали страшную волну, которая была готова утопить всех. Мирная телега их жизни внезапно потеряла колесо и с грохотом покатилась под откос, увлекая всех за собой.

Тот самый налог, также известный как «плата за врата», оказал губительное влияние на все виды торговли в Безнадёжности. Указ о налоге был подписан королём Вильгельмом, раньше в городе именовавшимся Вильгельмом Справедливым и потерявшим своё прозвище в тот день. Налог устанавливал пошлину в двадцать пять процентов на все товары, ввозимые в город, а также вывозимые из него. Обкладывались налогом железная руда, хлопок, даже шнурки для юбок. Вследствие этого любое сырьё из Безнадёжности стало стоить дороже, чем последнее изобретение гномов – паровая маслобойка.

Даже если купцы имели достаточно денег, чтобы заплатить за товар, конечная его стоимость была не по карману никаким покупателям. Значит, хозяева не платили своим рабочим, а те в свою очередь не могли купить хлеба детям или юбку жене.

По повелению короля Вильгельма Справедливого в город двинулись сборщики налогов, безжалостные тупые звери, чтобы вытрясать долги до последней монеты. Купцы, пробовавшие возражать против «платы за врата», были запуганы, унижены, а иногда даже подвергнуты физическим наказаниям.

Один хитрюга решился вообще перенести свою торговлю за городские ворота, чтоб избежать налога, но сборщики в тот же день сожгли его склад, разломали магазин, а ему самому сломали челюсть.

Очень скоро экономика Безнадёжности оказалась на грани краха. Последним ударом послужило известие о том, что безжалостный налог наложен только на них одних. Все остальные города королевства даже не слышали о подобном.

Жители послали делегацию к королю Вильгельму, прося объяснить, за что их наказали таким суровым способом. Его величество отказался принять посланцев, передав через одного из своих придворных: «Таково желание короля». Никто из них так и не смог добиться высочайшей аудиенции. Они вернулись, рассказав про упорные слухи, которые ходили в столице Блодхельма Вантале, будто король Вильгельм давно безумен.

Безумный король все равно король, а Вильгельм пока ещё мог проследить за тем, чтобы его указы выполнялись. Ситуация в городе становилась с каждым днём хуже. Магазины закрывались один за другим, рынок пока работал, но товаров на нём почти не осталось. Заседания Гильдии купцов Безнадёжности превращались в пустую встречу, где каждый требовал своё, не слушая соседа. Каждый торговец видел лучший путь выхода из кризиса и готов был до последней капли воды в кубке отстаивать своё мнение. Эль в городе стремительно заканчивался.

Когда указ короля зачитали в Безнадёжности, люди первым делом бросились к зданию Гильдии.

Гильдия торговцев была самой мощной организацией в городе, ей принадлежала монополия на все виды торговли и производства. Она контролировала меньшие гильдии, устанавливала стандарты занятия ремёслами и бдительно следила за их поддержанием. Главы Гильдии понимали, что плохая слава одного мастера больно ударит по всем остальным. Любой купец, пойманный на обмане покупателя, безжалостно изгонялся, лишаясь способа заработать себе на жизнь. Гильдия торговцев также следила за условиями труда во всём городе, от швеи и ткача до ювелира и пивовара. Кроме того, она устанавливала уровень оплаты труда, срок ученичества и разрешала все внутренние споры.

Гильдия поддерживала тесные отношения с лорд-мэром и шерифом, своими делами добившись того, что в других городах появилась поговорка «Настолько хороший, что можно продать в Безнадёжности».

Но в данном случае и она оказалась бессильна.

Через некоторое время бесплодных дебатов глава Гильдии назначил тайный совет, который прошёл в старом, полуразрушенном Храме забытого Бога в предместьях Безнадёжности. На него собрались все видные люди города. Здесь, в темноте зала, освещённого лишь факелами, глава Гильдии первый раз высказал мысль о выходе Безнадёжности из состава королевства Блодхельм. Город должен был стать вольным поселением, со своим правительством и законами, тогда, наконец, они выкинут головорезов короля и отменят удушающий налог.

Предложение было принято без единого возражения.

Первым делом надо сместить лорд-мэра и избрать совет, который изберёт новым правителем главу Гильдии.

Потом было необходимо выкинуть сборщиков налогов и их солдат из города. Это не составляло труда – они облюбовали себе один трактир и каждый вечер пьянствовали там. Остальные шлялись поодиночке, тоже изрядно нетрезвые. Никто из них не предполагал, что город готовится нанести ответный удар. Когда всё произошло, с ними легко справилась городская стража.

Ворота города захлопнулись, и к королю Вильгельму Справедливому полетело послание, в котором говорилось, что Безнадёжность не собирается бунтовать. Революционный совет предоставил королю последний шанс отменить ужасный налог. Если бы такое произошло, город сложил бы оружие и поклялся в верности королю и Блодхельму до последнего человека.

Гонцу нужно было четыре дня на то, чтобы доскакать до Ванталы, день на аудиенцию у короля и столько же на обратный путь. Но на десятый день революционный совет не дождался никаких известий. Прошёл одиннадцатый день, беспокойство нарастало, на двенадцатый оно начало превращаться в гнев. На тринадцатый день гнев сменил ужас.

В город (только притворяющийся бунтующим и неспособный оказать серьёзного сопротивления армии) пришёл кендер. Он рассказал про самую страшную казнь, которую наблюдал недавно в Вантале:

– Честное слово, никогда ещё не видел столько кровищи на площади! Никогда не слышал таких душераздирающих криков! Вот уж не думал, что человек может не умирать так долго! А потом они бросили отрубленную голову в телегу, и она поехала… Ну, если подумать, как раз в вашем направлении… И я никогда не видел, чтобы в рот голове запихивали послание, написанное кровью казнённого! Я не разглядел, что там написано, далеко стоял, но мне сказали.,… Сейчас вспомню… А, да! Там было написано: «Судьба всех мятежников». Вот. И я думаю, мятежники удивятся, когда прочтут послание, – счастливо заявил кендер.

Телега катилась к Безнадёжности. Гнев и страх уступили место отчаянию, а отчаяние превратилось в панику, когда дозорные на башнях сообщили об огромной туче пыли, появившейся на горизонте. Разведчики вернулись с ужасными новостями; с северо-запада надвигалась большая армия, которая уже была всего в одном дне пути от города.

Время тайн миновало, солдаты Ариакаса маршировали день и ночь, не ведая усталости. Жители Безнадёжности в панике метались по улицам города, стояли перед домом лорд-мэра или ломились в здание Гильдии торговцев. Сосед спрашивал соседа, ученик – мастера, хозяйка – слугу, солдат – командира. Мэр пытался добиться ответа от совета Гильдии, но те были слишком заняты, вопрошая друг друга: «Что нам делать? Мы остаёмся? Мы бежим? Если бежим, то куда? Что будет с нашими домами, нашей работой, друзьями? Куда деть женщин и детей?»

Облако пыли росло и росло, пока весь восток не затянуло огромной тучей, небеса стали красными, словно от крови. Многие люди спешно бежали из города, особенно те, кто жил здесь недавно и не успел глубоко пустить корни. Они кидали всё, что можно увезти, в телеги, остальное несли на себе или просто бросали. Спешно прощались с друзьями и присоединялись к цепочке беженцев на дороге, уводящей прочь от приближающейся красной тучи.

Но большинство горожан остались. Подобно гигантским дубам, они поколениями жили и умирали в Безнадёжности. Основание города одни легенды связывают с последней Драконьей Войной, другие с Катаклизмом. «Мои предки похоронены здесь. Мои дети рождены здесь. Я слишком молод, чтоб уйти одному. Я слишком стар, чтоб начать все заново. Это дом, в котором я рос с детства. Этот магазин основала ещё моя бабушка, – говорили они. – Должен ли я все бросить и бежать? Должен ли я убивать, чтоб защитить все это?»

Ужасный выбор, горький выбор.

Когда последний беженец ушёл, ворота города с грохотом захлопнулись. Изнутри к ним подогнали фургоны, гружённые камнями и кирпичом, чтобы не позволить тарану легко вышибить створки. Каждая доступная ёмкость наполнялась водой для борьбы с пожарами, торговцы превратились в солдат и целыми днями занимались с мечом и луком. Детей постарше учили собирать и чинить использованные стрелы. Жители готовились к самому худшему, по крайней мере, к тому, что они считали худшим.

Они все ещё верили в короля и представляли себе обычную армию, подошедшую к городу и разбившую лагерь, учтивого командира, который подъедет к стене для переговоров и выслушает их условия. Он им немного поугрожает, но горожане останутся твёрдо стоять на своём. Ну, потом чуть-чуть уступят. А после целого дня трудных и упорных переговоров все разойдутся домой ужинать.

Самое худшее, что представлялось горожанам, – если им придётся пару раз выстрелить из луков. Но, конечно, поверх голов солдат, не дай Боги в кого-то попасть! Просто показать армейским, что они серьёзны в своих намерениях. Командующий армией, человек разумный, поймёт, что осада города – пустая трата времени и сил. И после этого торг был бы продолжен.

Рожки и трубы затрубили по городу, объявляя тревогу. Армия короля Вильгельма Справедливого вышла на расстояние прямой видимости. Каждый, кто мог двигаться, поспешил на стены. Город Безнадёжность, зажатый с трёх сторон отрогами гор, вытянулся по четвёртой в сторону плодородной долины. К нему вела дорога, которая огибала перевал, падала в долину, делала там несколько извивов и упиралась в Безнадёжность. Тут и там среди деревьев мелькали ухоженные фермы. Весна заставила все вокруг бурно зеленеть и цвести.

Воздух был так чист и свеж, что, глядя с городской стены, можно было рассмотреть на дороге фермера, ведущего волов, или стайку кендеров, бегущую позади фургона ремесленника, заполненного чайниками и горшками. Иногда можно увидеть усталого путника, который смотрит на городские стены и предвкушает скорый отдых и ночлег.

Сейчас по дороге лилась река стали, поблёскивая рябью кольчуг и бурля водоворотами копий. Путь войска отмечала резкая барабанная дробь, а вскоре к ней присоединились костры, заполыхавшие по долине. Это солдаты поджигали фермы, забивали скот и грабили дома. Река разлилась по долине в своём страшном движении, солдаты рубили лагерь, устанавливали палатки и тенты. Никто не обращал внимания на город со стенами, почерневшими от людей, которые наблюдали за солдатами, побледнев, с тревожно бьющимися сердцами.

Одна слабая струйка солдат отделилась, наконец, от бурного потока и направилась к воротам Безнадёжности. Они ехали под белым флагом, чья ткань почти не просматривалась из-за густого дыма, скрывающего долину. Солдаты остановились в пределах слышимости, один из них, закованный в тяжёлую броню, выехал на три корпуса вперёд.

– Город Безнадёжность! – глубоким басом заорал он, – Я, Холос, командующий армией Блодхельма. Выбирайте – сдаться или умереть.

Жители города в страхе и удивлении воззрились на него. Это было совсем не то, что они ожидали. После некоторой заминки вперёд выступил лорд-мэр.

– Мы… мы хотим договориться! – крикнул он.

– Что?! – не понял командир Холос.

– Вести переговоры!!! – изо всех сил завопил лорд-мэр.

– Хорошо. – Холос поудобней уселся на лошади, – Я буду вести переговоры. Вы сдаётесь?

– Нет, – с достоинством ответил мэр, – Этого не будет.

– Тогда вы умрёте, – пожал плечами Холос. – Вот вам и переговоры.

– Что будет, если мы сдадимся? – со стены выкрикнул кто-то.

Холос издевательски расхохотался:

– Я вам отвечу. Сдавшись, вы сделаете мою жизнь более лёгкой! Вот мои условия. Во-первых, все здоровые мужчины выйдут из города и выстроятся в линию, чтоб мой надсмотрщик над рабами мог работать без проблем. Во-вторых, все красивые женщины выстраиваются во вторую линию, чтоб я сам мог выбрать. В третьих, все, кто остался, тащат из города сокровища и складывают к моим ногам. Вот такие будут условия…

– Но это… это неблагородно! – задохнулся от возмущения лорд-мэр. – Такие условия неприемлемы! Мы на них не пойдём!

Командующий Холос развернул коня и поскакал обратно к лагерю, охрана понеслась вслед. Люди Безнадёжности начали готовиться к битве, собираясь убивать или умереть. Они верили, что отстаивают свой город, борются против несправедливости.

Никто из них понятия не имел, что война развернулась не из-за них, а люди Безнадёжности лишь маленькие разменные фигурки в чьей-то огромной и сложной партии. Они не ведали, что Лорд, пославший сюда армию, даже не знал названия их города, пока не нашёл его на карте, а его командиры расценивали эту операцию как тренировочную…

Жители Безнадёжности верили, что смертью докажут свою храбрость. Они не знали, что скоро от их города останется лишь дым, который превратится в маленькое облачко, что легко разметает холодный северный ветер. И Безнадёжность будет забыта навсегда…

2

Приблизительно в то же время, когда по приказу короля Вильгельма Справедливого на главной площади потрошили гонца восставшего города, армия Безумного Барона начала свой поход к обречённой Безнадёжности.

Во главе с бароном, весело размахивающим своей широкополой шляпой и громко хохочущим просто от предвкушения новых сражений, солдаты следовали по дороге среди приветствий и прощальных напутствий от жителей Лэнгтри. После того как последний тяжело гружённый снаряжением фургон прогрохотал по дороге, горожане разошлись по домам, довольные миром и спокойствием вокруг, жалея лишь о скором уходе солдат.

Барон решил не изматывать свою армию походом, а идти экономными переходами, не больше пятнадцати миль в день. Ему нужны были отряды, способные сражаться, а не падать от истощения. Броню, оружие и провизию везли на повозках, поэтому солдатам не надо было останавливаться больше одного раза в день.

Любого, кто по неосторожности или болезни выбивался из общего ритма, нещадно изводили насмешками, но позволяли ехать в фургонах. Все солдаты шли в прекрасном расположении духа, стремясь поскорее победить и получить оплату. Над колонной не смолкали песни, в которых явственно слышался густой баритон Айвора Лэнгтри. Внутри рядов рассказывали весёлые истории и всячески подшучивали над молодыми рекрутами. Любой солдат знал: для него это, может быть, последнее сражение и где-то наверняка лежит стрела, помеченная его кровью, или меч с его именем на лезвии…

Но зачем грустить об этом постоянно, когда жизнь так прекрасна!

Единственным человеком, который не наслаждался походом, был Рейстлин. Его слабое тело не могло выдержать даже умеренный темп ходьбы, и через пять миль он уже еле волочил ноги.

– Ты должен сесть в фургон со снаряжением, Рейст, – наконец участливо посоветовал ему Карамон.

– Так же как и остальные… – пробормотал в ответ Рейстлин. Его лицо от усталости покраснело, рот был широко открыт. – Так же как и остальные больные и слабые, – с трудом закончил он.

– Я… я не это имел в виду! – запнулся Карамон. – Сейчас ты намного сильнее, чем раньше… Не то чтоб ты раньше был слабым, но…

– Успокойся, Карамон, – сказал Рейстлин раздражённо, – Я прекрасно понял, что ты подразумевал, – Он обиженно захромал вперёд, оставив Карамона только смотреть себе вслед и качать головой.

Рейстлин представил презрительные взгляды других солдат, проходящих мимо, когда он будет ехать на мешке с сушёными бобами, представил брата, который помогает ему влезать в фургон и вылезть из него, заботясь и оберегая, и дал себе слово пройти весь путь пешком, даже если это убьёт его в конце концов, что очень вероятно. Упасть мёртвым лучше, чем испытывать постоянную жалость.

Маг потерял след Хоркина среди солдатских рядов, – возможно, он шёл рядом с бароном во главе колонны. Когда юноше передали приказ немедленно явиться к мастеру магии, Рейстлин был крайне удивлён, разыскав того лежащим в одном из фургонов.

– Я слышал, ты всю дорогу шёл, Красный? – спросил Хоркин.

– Как и остальные солдаты, мастер Хоркин, – ответил Рейстлин, приготовившись к оскорблениям. – Не волнуйся, я немного устал, вот и все, к утру буду абсолютно свеж.

– Хых! Вот твой помощник, Красный! – Хоркин указал на осла, привязанного к одному из фургонов. Тот спокойно жевал сено, не обращая внимания на происходящее вокруг и считая все тщательно организованным людским беспорядком. – Это Лили, она очень смирная, но держи в карманах побольше яблок.

Хоркин почесал ослицу между ушами.

– Благодарю за беспокойство, мастер Хоркин, – натянуто произнёс Рейстлин, – но я продолжу идти пешком.

– Как хочешь, Красный, – пожал плечами боевой мат. – Но тебе будет невероятно трудно догонять меня. – Он кивнул на другого осла, почти близнеца Лили, даже с такой же тёмной полоской на спине.

– Ты поедешь на осле? – удивился Рейстлин. Он знал, что мастер магии, несмотря на внешний вид, необычайно вынослив. Однажды боевой маг прошагал семьдесят миль за день, неся огромную и тяжёлую сумку. Тридцать миль в день, согласно теории Хоркина, – лёгкая прогулка по саду. – Ты ведь собираешься сделать это только ради меня, мастер Хоркин, – добавил юноша прохладно.

Хоркин доброжелательно похлопал его по плечу:

– Ты мой ученик. Красный, я честен, когда говорю это. Но сейчас ты меня не заботишь. Я еду верхом, потому что имею на то причину, которую ты увидишь утром. Ты мог бы помочь мне, но если ты решил идти пешком…

– Достаточно. Я еду, – сказал Рейстлин, улыбнувшись.

Хоркин кивнул и откинулся на своё удобное походное ложе. Рейстлин остался один и принялся задабривать Лили, задаваясь вопросом, какое извращённое завихрение в его характере заставляет обижаться на Карамона за заботу и уважать Хоркина за безразличие.

Если юный маг и думал, что теперь у него наступят лёгкие времена, то он жестоко ошибался, обнаружив это уже на следующий день.

Два мага ехали в хвосте огромной колонны, прямо за повозками со снаряжением. Рейстлин вовсю наслаждался ездой и солнечным светом, когда неожиданно Хоркин, издав дикий крик, стал дёргать поводья, поворачивая голову скакуна так резко, что осел протестующее заревел. Пиная осла под брюхо, Хоркин быстро выехал с дороги, заорав Рейстлину, чтобы тот следовал за ним. Магу и в голову не могло прийти, что его Лили может испытывать такие нежные чувства к своему дружку. Ослица без понуканий рванула вслед, да так, что Рейстлин едва удержался. Они едва не свалились в овраг, а затем припустили вперёд, пересекая большой клеверный луг.

– Что случилось, мастер Хоркин? – закричал маг. Рейстлин трясся на ослице, чей бег совсем не был похож на лошадиный, полы мантии хлопали вокруг, волосы развевались на ветру. Он не сомневался, что Хоркин напал на след не меньше чем армии гоблинов и теперь собирается собственноручно взять их в плен. Юноша оглядывался, надеясь увидеть хоть пару солдат, бегущих вслед, но они ушли от дороги так далеко, что вокруг расстилались лишь пустые луга.

– Мастер Хоркин, куда ты? – надрывался сзади Рейстлин.

Через некоторое время он смог поравняться со своим учителем, но только потому, что Лили ненавидела быть второй и проигрывать гонку.

– Маргаритки? – торжествующе указал вперёд Хоркин. Там виднелось поле, усыпанное белыми цветами. Маг подхлестнул осла, понукая того скакать быстрее.

– Маргаритки… – непонимающе пробормотал Рейстлин, но сильнее удивиться не успел, поскольку Лили вновь бросилась в погоню.

Хоркин осадил осла в самом центре бело-жёлтого поля и спрыгнул с седла.

– Давай, Красный! Слезай и разомнись немного? – усмехнулся мастер магии. Сорвав с луки седла пару грубых мешков, он кинул один Рейстлину. – Не будем тратить время, нарви мне цветов и листьев. Нам пригодятся и те, и другие…

– Я знаю, маргаритка хороша против кашля, – проговорил Рейстлин спустя некоторое время, продолжая усердно выщипывать цветы, – Но в армии сейчас нет ни одного простуженного.

– Маргаритка иначе известна как «трава битвы», Красный, – объяснил Хоркин. – Измельчить, сварить мазь – и она будет прекрасно врачевать гнойные раны.

– Я не знал этого, мастер Хоркин, – вздохнул Рейстлин, довольный, что изучил что-то новое.

Они собрали полные мешки маргариток, захватив ещё немного клевера, который также применялся при лечении ран и часто входил в состав многих мазей. На пути назад Хоркин вновь повернул в сторону – разыскивать ежевику. На основе её он делал настойку, исцеляющую самую частую беду солдата – слабость желудка.

Теперь Рейстлин понимал всю необходимость ослов: когда маги закончили заниматься припасами и выбрались на дорогу, армия обогнала их на много миль. Весь остаток дня они понукали животных, чтоб догнать её.

Но и ночью кипела работа. После целого дня, проведённого в сборах на полях, Хоркин приказывал Рейстлину то отделять лепестки от цветков, то кипятить листья и толочь корни в ступке. Но даже смертельно утомлённый, а он давно так активно не уставал, Рейстлин никогда не засыпал, пока не записывал в маленькой книжке всё, что узнал за день. В дни, когда они запасали травы или выбирали нужные цветы, у него вообще не было отдыха – после всех дел маг тренировался в применении заклинаний.

Он не произносил ни одного магического слова, пока не был уверен, что абсолютно правильно понял его, не применял ни одного заклинания, пока не знал, что выполнит его идеально. Самым главным врагом была теперь скорость. Рейстлин обязан был сотворить заклятие максимально быстро, не думая, как надо произнести букву «а» в нужном месте – как «а-э-а» или как «а-э-х». Произнести заклинание скороговоркой и ни в чём не ошибиться.

Первый раз, пробуя частить, Рейстлин запнулся и начал так ужасно заикаться, как будто ему снова стало восемь лет. «Наверное, в восемь лет было даже лучше», – мрачно сказал себе маг.

Он сидел в углу и упрямо зубрил слово за словом, словно актёр перед спектаклем. Но актёр может спокойно учить роль, а маг постоянно снедаем страхом неудачного применения заклинания. Рейстлина очень раздражало, что Хоркин, обладая меньшей силой, мог так быстро тараторить заклятия, что юноша не всегда даже донимал их, а боевой маг при этом ни разу не ошибся.

Рейстлин угрюмо практиковался, установив собственные нормы. Он уходил в лес и там запускал «деструктивные сферы», стараясь уложиться в три секунды. Пока этот срок казался невероятным, и юному магу приходилось с тоской признавать своё поражение от выдуманного противника.

Ночами, после тяжёлого дня в поле, изготовления мазей и изучения заклинаний, Рейстлин снова недоумевал, почему он ещё не умер от своей болезни. Его состояние было прекрасным и бодрым, как никогда. Наверное, напряжение физических и умственных сил одновременно усмиряло загадочную болезнь. Кашлял Рейстлин мало, спазмы, хоть и появлялись, были совсем нетяжелыми. Даже Карамон раздражал его меньше обычного.

Каждый вечер юноша выкраивал время и подсаживался к Крысе и Карамону, ужинавшим курицей с галетами, – неожиданно для себя маг обнаружил, что даже скучает без них. Что касается Карамона, то он просто изумлялся улучшившимся характером брата, но не особо размышлял над этой переменой. В ту ночь, когда Рейстлин смог сотворить три огненные стрелы подряд с высокой скоростью, он был так весел, что Карамон начал подозревать, не хлебнул ли его брат тайком «гномьей водки»…