Под сенью восьмиконечного креста (Мальтийский орден и его связи с Россией)

      Энтони О'Хара добрался до Неаполя значительно раньше. В своем первом отчете в Петербург он полностью оправдывал действия Гомпеша: "После приезда в Неаполь моей первой обязанностью, делом чести, религиозных убеждений и стремления к истине является положить конец клевете, столь предприимчиво распространяемой французами, в частности относительно акта капитуляции, который был разработан без согласия или подписи Гомпеша... Я не знаю, дошли ли по адресу мои предыдущие донесения в Россию... Всего несколько часов потребовалось презренному разбойнику Бонапарту, чтобы сделать все по-своему. Ложная доктрина, основанная на так называемом равенстве и свободе, сломила дух жителей Валлетты.
      В то время, когда большая часть рыцарей и войск находилась в фортах, отражая атаки цареубийц, другие рыцари, еще более презренные, чем эти разбойники, возглавили недовольных и посеяли недоверие среди благонамеренного населения, утверждая, что великий магистр и религия были преданы" 60.
      Однако прежде, чем донесение О'Хара достигло Петербурга, в руках Павла оказались свидетельства двух очевидцев, которые совершенно в ином свете излагали происшедшие на Мальте события. Первое из них, которое приписывается пользовавшемуся непререкаемым авторитетом среди рыцарей бальи де Тинье, было, как выяснилось, подделано кем-то неизвестным. Под вторым стояла подпись бальи Шарля де Лораса. Оба обвиняли Гомпеша в предательстве интересов Ордена, а также в трусости и неумелом руководстве. Лорас утверждал, что Гомпеш сдал Мальту, чтобы спасти свою жизнь.
      Не зная о начавшихся против него интригах, Гомпеш в день приезда в Триест, 25 июля 1798 г., написал письмо Джулио Литте и великому приору российскому, поручая им "выполнять с абсолютной точностью и во взаимном согласии обязанности, возложенные на них орденским статутом" 61. Он обратился также к папе Пию VI с просьбой освободить вступающих в Орден рыцарей от испытательного срока и каравана. В поисках поддержки он написал также австрийскому императору.
      Затем в манифесте от 12 октября 1798 г. Гомпеш возложил всю ответственность за события на Мальте на французскую рево-{108}люцию, которая "развратила рыцарей и мальтийцев". Он также дезавуировал конвенцию, подписанную с Наполеоном, заявив, что она была заключена под давлением, и осудил всех, кто получил компенсацию от Директории. Сам великий магистр получил только незначительную часть причитавшейся лично ему компенсации, необходимую для того, чтобы добраться до Триеста. Гомпеш осудил рыцарей, "продавшихся Бонапарту", мальтийцев, кого угодно, только не себя. Он добился того, чтобы под этим документом были поставлены подписи тех членов орденского капитула, которые находились в Триесте.
      В последующих событиях традиционно преувеличивается роль Джулио Литты. Считается, что именно он, проигнорировав письма Гомпеша, сумел внушить Павлу I уверенность в достоверности свидетельств Тинье и Лораса. Думается, что О. Щербовиц-Ветсор и К. Туманов, изучившие архивные документы великого приорства российского, хранящиеся в Мальтийском дворце в Риме, ближе к истине, когда утверждают, что Павел вряд ли нуждался в чьих-либо советах при выработке политики в отношении Мальты 62.
      26 августа 1798 г. члены русского великого приорства (католического) и находившиеся в Петербурге мальтийские рыцари собрались в Воронцовском дворце и выразили протест против сдачи Мальты Бонапарту. По этому поводу был издан специальный манифест, в котором великий магистр фон Гомпеш был провозглашен низложенным. В нем содержалась также просьба к Павлу I взять Орден под свою протекцию.
      10 сентября 1798 г. Павел I в своем Гатчинском дворце ратифицировал акты великого приорства российского и принял "всех благонамеренных членов Ордена под свое высочайшее руководство". Заявив, что отныне Петербург становится штаб-квартирой Ордена, Павел пригласил рыцарей всех языков и приорств приехать в Россию. В течение последовавших недель благодаря усилиям великого приора принца Конде мальтийские кавалеры, находившиеся в Петербурге и в Варшаве, приняли декларацию о смещении Гомпеша с поста великого магистра и выразили свою признательность Павлу I.
      Когда протест великого приорства российского и декларация Павла I достигли Гомпеша, он направил письмо, датированное 12 октября 1798 г., ко всем европейским монархам, протестуя против лживости и незаконности решений, принятых в Петербурге.
      Между тем братья Литта не замедлили направить протокол заседания 26 августа папе Пию VI, жившему в то время в кар-{109}тузианском монастыре Кассине около Флоренции. В ответном письме папы от 17 октября говорилось: "Поскольку русское приорство пока действует в одиночку, его решения не являются достаточными для того, чтобы объявить его (Гомпеша. - П. П.) лишенным полномочий великого магистра; необходимо подождать решения других языков и убедиться, насколько Гомпеш виновен в том преступлении, которое выдвинуто против него указанным приорством".
      В тот же день папа направил письмо Гомпешу, в котором информировал его о получении документов из России: "Ваша просьба не может быть выполнена, пока не опровергнете выдвинутые против вас обвинения и не будете восстановлены в тех правах, которых, как они заявляют, вы лишены".
      В посланиях от 20 октября и 3 ноября 1798 г. государственный секретарь Ватикана Одескальчи предупредил нунция Лоренцо Литту, что шаги, предпринятые в Петербурге, не могут быть одобрены, поскольку члены великого приорства российского не придерживались в точности Устава Мальтийского ордена, за соблюдением которого папа призван внимательно следить. Одескальчи повторил, что для принятия окончательного решения о лишении великого магистра его полномочий необходимо проконсультироваться со всеми языками, входящими в Орден, и с монархами тех стран, рыцари которых входят в эти языки.
      Эти письма не успели достичь Петербурга, как 27 октября 1798 г. члены великого приорства российского и мальтийские рыцари, находившиеся в России, вновь собрались в Воронцовском дворце и приняли следующее заявление: "Мы, бальи, рыцари Большого креста, командоры, рыцари великого приорства российского и другие члены Иерусалимского Ордена Св. Иоанна, собравшись в Санкт-Петербурге, столице и резиденции нашего Ордена, как от нашего имени, так и от имени других языков и великих приорств в общем и от каждого из его членов, в частности тех, кто присоединится к нам в крепкой приверженности к Ордену, провозглашаем Его Императорское Величество императора и самодержца Всероссийского Павла I великим магистром Иерусалимского Ордена Св. Иоанна..."
      Через две недели, 13 ноября 1798 г., Павел принял предложенный титул. Джулио Литта был назначен лейтенантом * великого магистра.{110}
      29 ноября в Зимнем дворце состоялась грандиозная церемония. В присутствии всего двора и находившихся в России мальтийских рыцарей нунций Лоренцо Литта возложил на Павла I корону и другие регалии великого магистра Ордена Св. Иоанна. Император был облачен в шелковый, золотистого цвета далматик, форму которого придумал он сам. На шее его тускло отливал старинным серебром мальтийский крест. Мальтийские кавалеры наблюдали за этой процедурой, преклонив колена.
      "Все это невольно принимало характер театрального маскарада, - замечал Ф. Головкин, характеризуя отношение к мальтийским ритуалам со стороны критически настроенной части русской аристократии, - вызывало улыбки и у публики, и у самих действующих лиц, исключая только императора, вполне входившего в свою роль" 63.
      В тот же день, желая подчеркнуть значение Ордена Св. Иоанна, Павел I включил свой новый титул великого магистра в общий императорский титул. Интересно отметить, что при первом провозглашении титула слова "великий магистр Ордена Св. Иоанна Иерусалимского" открывали его, но Синод, на утверждение которого поступил императорский указ, отодвинул их в самый конец.
      Кроме того, по повелению Павла, мальтийский крест был включен в государственный герб и государственную печать. 1 января 1799 г. на одном из бастионов Адмиралтейства был установлен так называемый мальтийский павильон. Открытие его сопровождалось 33 пушечными залпами.
      Провозглашение Павла I великим магистром Мальтийского ордена вызвало резко негативную реакцию в Риме, недоумение и толки среди рыцарей, находившихся вне Петербурга. Суммируя переписку, которая велась по этому поводу между папой, Гомпешом и Петербургом, А. П. Велла выделяет следующие аргументы, которые приводились Ватиканом в подтверждение незаконности этого акта:
      - в процедуре провозглашения не участвовали все языки Ордена, как того неукоснительно требовал его устав;
      - император Павел как православный не мог стать главой католического Ордена, непосредственно подчинявшегося папе;
      - император был почетным кавалером Большого креста Ордена Св. Иоанна. Несмотря на его провозглашение протектором, Павел не был в строгом смысле слова полным членом Ордена; {111}
      - император, будучи женатым, не мог принять на себя монашеские обеты нестяжания, благочестия и послушания, которые составляли само существо понятия религиозного рыцарства 64.
      В день провозглашения Павла великим магистром было объявлено о сформировании нового капитула Ордена. В него вошли ряд французских рыцарей, находившихся в Петербурге, а также великий князь Александр, Головкин, Юсупов, Трубецкой, Долгорукий, Игнатьев, Демидов, Нарышкин и польские рыцари Радзивилл, Любомирский, Сапега, Платер, Борщ. Главой канцелярии и казначеем Ордена по рекомендации Джулио Литты были назначены французские рыцари ля Гуссе и де Ветри. Лоренцо Литта сохранил за собой прежний пост.
      Одновременно Павел I провозгласил создание в России второго великого приорства, в которое принимались русские дворяне православного вероисповедания. На учреждение нового великого приорства император выделил 216 тыс. рублей. В его состав должны были войти 98 новых командорств. 20 декабря именным указом Джулио Литте было повелено вместе с генерал-фельдмаршалом графом Салтыковым, обер-камергером Шереметьевым, тайным советником Энгельгардтом и обер-прокурором Лопухиным приступить к составлению правил приема в новое великое приорство. Создание его было окончательно узаконено указом от 28 декабря 1798 г., гласившим: "Орден Св. Иоанна Иерусалимского в нашей империи будет состоять из католического великого приорства российского, основанного 1 января 1797 г., и из великого приорства российского, основанного 29 января 1798 г." 65.
      Появление в России православного великого приорства католического ордена вызвало в Риме еще большее замешательство, чем провозглашение Павла великим магистром. Гомпеш реагировал на известие, поступившее из Петербурга, гораздо более спокойно: он знал, что идея о приеме православных подданных Российской империи в состав Ордена Св. Иоанна выдвигалась еще в начале 1798 года. Более того, орденский капитул на своем последнем заседании 1 июня 1798 г. одобрил ее, однако в суматохе, которой были отмечены последние дни пребывания Ордена на Мальте, записать это решение в журнал капитула не успели.
      Пытаясь заблаговременно нейтрализовать неминуемое противодействие со стороны Рима, нунций Лоренцо Литта писал кардиналу Одескальчи 23 декабря 1798 г.: "Что касается этого образования (имеется в виду православное великое приорство {112} российское. - П. П.), то Святому престолу не следует утверждать его создание формальным актом. Речь идет только о действиях императора России в пользу некатолического дворянства, и оно будет отделено от католического приорства российского, входящего в Орден Св. Иоанна. Какова бы ни была судьба Ордена в случае, если ему удастся вернуться на Мальту, это учреждение императора всегда останется отделенным от Ордена, учрежденным исключительно для русского дворянства и имеющим единственную сферу сношения с Мальтийским орденом - выплату различных сумм в его казну и в казну католического великого приорства российского" 66. Вскоре, однако, выяснилось, что в Петербурге и Риме по-разному смотрят на пределы, которые дозволено было перейти в таком важном деле, как получение финансовой помощи Мальтийскому ордену.
      МАЛЬТИЙСКИЕ КАВАЛЕРЫ
      ИЗ СЕЛА ГНЕЗДИЛОВКА
      Правила для принятия российских дворян в Орден были утверждены 15 февраля 1798 г. В этой связи, как замечает П. Вяземский, немедленно начались обычные для России злоупотребления. Для русского дворянства, до этого слыхом не слыхавшего о мальтийских рыцарях и поначалу называвших Орден Ивановским, мальтийский крест стал вожделенным знаком отличия. В Орден, пригретый императорской милостью, начали записывать несовершеннолетних детей "почти в пеленах".
      "Столица была наводнена настоящим дождем Мальтийских крестов, вспоминал Ф. Головкин. - Мои братья, мой двоюродный дядя и я, будучи единственными русскими, имеющими законное право на этот крест как потомки по женской линии Альфонса Дюпюи, брата Раймонда, первого великого магистра, - удостоились специальной церемонии, в которой нас признали кавалерами по праву рождения Ордена Св. Иоанна" *.
      О. Щербовиц-Ветсор и К. Туманов после тщательного изучения сохранившихся в Риме архивов двух великих приорств рос-{113}сийских установили, что в 1799 году в католическом приорстве состояло 7 рыцарей Большого креста, 20 командоров, 20 владельцев фамильных командорств, три командора-капеллана и 79 рыцарей "по милости", большинство из которых составляли французские эмигранты. 19 ноября 1799 г. Павел возложил Большие кресты на членов императорской фамилии, которые их еще не имели; 10 декабря он назначил командоров русского православного приорства, а затем, 20 декабря, двух капелланов греческого православного вероисповедания. В составе православного великого приорства российского в 1799 году числилось 12 рыцарей Большого креста, 92 командора, 21 владелец фамильных командорств и 41 рыцарь "по милости". 10 июля 1799 г. великий князь Александр был провозглашен главой православного приорства российского. Четыре рыцаря Большого креста, 14 дам Большого креста и одна дама так называемого "малого" креста из числа российских подданных не входили в состав ни одного из двух российских приорств. В их числе было 13 членов императорской фамилии 67.
      Для объективной оценки замыслов, которые Павел I связывал с созданием православного великого приорства российского, крайне важно иметь в виду, что в его состав принимались не только лица греческого православного вероисповедания, но и представители других некатолических церквей (члены известной семьи Лазаревых, принадлежавших к армянской православной церкви, губернатор Петербурга граф фон дер Пален, протестант). Павел, по всей вероятности, имел в виду уничтожить религиозные барьеры, препятствовавшие объединению на широкой основе сил, выступавших против французской революции. Подтверждением этого может служить императорский указ от 21 декабря 1798 г., в котором он призвал всех, кому близок дух Мальтийского ордена, объединиться и выступить с единых позиций. Чтобы не отпугнуть католиков, второе из великих приорств российских явно с расчетом никогда не называлось в русских официальных документах "православным". Этот термин был пущен в оборот позже историками Ордена Св. Иоанна.
      Известный русский библиограф и писатель прошлого века Е. Карнович, автор исторической повести "Мальтийские рыцари в России", весьма живо и убедительно описывает общественную атмосферу, в которой Павел начал насаждать рыцарский дух в России. Кстати, эта сторона истории Ордена совершенно выпадает из поля зрения зарубежных исследователей, нередко подходящих к оценке действий Екатерины II и Павла I с мерками, дале-{114}кими от российской действительности. А между тем уже 21 июня 1799 г. Павел был вынужден дополнить правила для принятия российских дворян в Орден специальным указом, которым он оставил право назначать фамильные командорства за собой, тем самым резко ограничив их количество. Думается, что реальные условия, в которых приходилось действовать Павлу, станут понятнее после знакомства с нижеследующим отрывком из повести Е. Карновича **:
      "С лишком неделю в сельце Гнездиловка, усадьбе помещика Степана Степановича Рышкина, с нетерпением ожидали привоза почты из соседнего уездного города, куда отправился за получением ее нарочный... Нетерпение помещика усиливалось еще более потому, что к нему в усадьбу собрались гости, которых он любил попотчевать не только снедями и питиями, но и своими разговорами и рассуждениями, казавшимися ему самому и глубокомысленными, и поучительными. В ожидании привоза почты гости-помещики с их хозяином принялись судить и рядить о том и о другом по прежним устарелым известиям с добавкою собственных измышлений, причем их в особенности занимал первый, дошедший уже до них манифест государя о Мальтийском ордене, но никто пока не мог домыслиться, о чем собственно в этом манифесте шло дело. Несколько раз все они вкупе перечитывали этот торжественный государственный акт, но никак не могли уразуметь, что именно требуется от русского дворянства и при чем оно здесь будет. Толковали, толковали между собой на разные лады, но в конце концов оказывалось, что ровно до ничего добраться не смогут. Во время этих жарких разговоров на пороге помещичьего кабинета показался дворецкий с кипою писем и пакетов в руках.
      - Ермил, сударь, почту привез из города, - сказал он, подавая часть привезенного Степану Степановичу, - Это вам, а это - их милости, барыне.
      В почте Рышкин обнаруживает письмо от дядюшки Федора Алексеевича, "большого человека" из Петербурга, в котором он советует племяннику поскорее записаться в командоры Мальтийского ордена.
      - Вот как!.. В командоры, сие - тоже, что в командиры зовут, должно быть - звание высокое; да что же ты там, Степан {115} Степанович, станешь делать? - не без насмешливой зависти проговорил Лапуткин, один из гостей и соседей Рышкина.
      - Что прикажут, то и буду делать, - не без сердца отозвался Рышкин. Не весь же век мне у себя в усадьбе землю пахать. Благодарение Господу, от родителей хороший достаток наследовал. Захочу, так будет чем и при царском дворе показать себя - и там в грязь лицом не ударю.
      - Что об этом и толковать! - поддакнул один из мелкопоместных помещиков Пыхачев. - Только пожелать тебе стоит, так в люди как раз выйдешь: и умом возьмешь, и деньжонки есть, да и милостивцы при дворе найдутся.
      - Дядюшка Федор Алексеич пишет мне из Петербурга вот что, - сказал Рышкин, поднося письмо поближе к глазам, и он, не слишком бойко разбирая письмо, принялся читать.
      Сообщая об учреждении в России "родовых командорств" Мальтийского ордена, заботливый дядюшка советует: "Потщись же об устроении фамильного командорства; хлопоты по сему важному делу принять я на себя не могу, но для избежания всяких затруднительных оказий удобнее было бы приехать тебе самому в Санкт-Петербург, тем паче, что, быть может, всеавгустейший монарх пожелает тебя лицезреть, узнав о похвальном твоем намерении, российского дворянина достойном. Подготовь только благовременно все требуемые по оному делу доказательства твоего благородства. Как командор, т. е. как один из старших мальтийских кавалеров, или все равно рыцарей, ты будешь носить на шее большой финифтевый крест на широкой ленте с изображением золотых лилий между крыльев оного. Регалия сия весьма красива и в Санкт-Петербурге почитается ныне важнее всяких крестов и звезд. Кроме сего, представится тебе ношение красного супервеста, который есть нечто вроде женской кофты без рукавов, а поверх онаго полагается черная суконная мантия с белым крестом на плече и при оной мантии круглополая шляпа с разноцветными перьями, или же малая, называемая беретом. Сие одеяние, яко почетное рыцарское, и при дворе, и во всей столице паче всякой модной одежды почитается. Высылаю тебе при сем и копию той записки, в которой начертание истории ордена имеется. Записка сия редкостная, и с немалым трудом добыть мне оную удалось, и хотя в ней ничего, по разумению моему, предосудительного и недозволенного в отношении правительства не встречается, но, во всяком случае, обращайся с ней осторожнее".
      Письмо оканчивалось сообщением известий о родных и знакомых и обычными в то время родственными пожеланиями с {116} присовокуплением к ним почтений и поклонов для раздачи по принадлежности разным высокопочтеннейшим или любезнейшим персонам.
      В приписке к письму значилось: "Позабыл написать тебе, что все мальтийские кавалеры или рыцари к высочайшему императорскому двору свободный вход имеют и во всех торжественных и церемониальных случаях в полном своем облачении обретаться могут".
      Степан Степанович не верил возможности такого счастья: для него, отбывшего военную службу только в ранге сержанта гвардейского семеновского полка, быть в такой почести при царском дворе казалось неестественною мечтою, и он, озабоченный предложением дяди, быстро забегал по комнате, обдумывая благодарственное письмо к своему родственнику и не обращая внимания на своих гостей, которые, и в свою очередь, были немало заинтересованы этой новостью.
      - Ну что ж, командором будешь, что ли? Да распечатывай поскорее пакет; в нем, должно быть, и есть царский указ; мы увидим, наконец, что от российского дворянства в оном случае требуется, - заговорил Лапуткин.
      Степан Степанович словно опомнился и, распечатав пакет, достал оттуда печатные указы. Гости сели в кружок около хозяина, который принялся за чтение указов. Из них оказалось, что государь, независимо от того великого приорства Мальтийского ордена, которое существовало уже в польских областях, учредил еще великое приорство российское, в которое могли вступать дворяне "греческого закона". На содержание этого приорства он повелевал отпускать ежегодно из государственного казначейства по 216 000 рублей. "Новое сие заведение, - говорилось в указе, - должно было состоять из 98-ми командорств. Из них два командорства приносили шесть тысяч рублей ежегодного дохода их владельцам, четыре командорства - по четыре тысячи рублей, шесть - по три тысячи, девять - по две тысячи, шестнадцать - по полторы тысячи и шестьдесят - по тысяче рублей.
      - На эти командорства нам, господа, никогда не попасть, - с печальною усмешкою проговорил Табунов. - А куда как хорошо было бы получать по шести тысяч в год!
      - И с тысячкой удовлетвориться можно было бы, - проговорил, облизываясь, Лапуткин.
      Далее из указа стало известно, что владельцы командорств обязаны были вносить в казначейство так называемые "респонсии", т. е. по 20 процентов с ежегодного дохода, получаемого {117} ими с пожалованных командорств; что первые командоры должны быть назначены по непосредственному усмотрению самого императора; но что впоследствии командорства будут жалуемы по старшинству вступления в орден, причем, однако, никто не может владеть одновременно двумя командорствами. Право на командорство предоставлялось тем, кто сделал четыре каравана на эскадрах, ордену принадлежащих, или в армии, или на эскадрах российских, причем шесть месяцев кампании считается за один караван.
      - Ну, господа, все это не по нашей части: мы ни в каких походах не бывали по стольку времени, да и по морям, кажись, не плавали. Читай, Степан Степанович, дальше: не подыщется ли что-нибудь для нас, грешных, - сказал Пыхачев.
      Степан Степанович, ходивший в поход при Екатерине только под шведа, на недолгое время, да и то лишь верст за двадцать от Петербурга, несколько опешил, узнав, что он своею службою не удовлетворяет требованиям, заявленным в царском указе. Но он повеселел, когда прочел другой указ, в котором было сказано, что "всякий дворянин, облаченный кавалерскими знаками знаменитого ордена святого Иоанна Иерусалимского, пользоваться будет достоинством и преимуществами, сопряженными с офицерскими рангами, не имея, однако, ни назначаемого чина, ни старшинства. Не имеющий же высшего чина, при вступлении на службу, принимается прапорщиком".
      - Значит, что в силу оного указа не только никаких походов и плаваний, но даже и никакого офицерского ранга не требуется, - проговорил Рышкин, коли за уряд в прапорщиках состоять можно?
      - Должно быть, что так, - отозвались его собеседники, и они вполне убедились в этом предположении, когда Степан Степанович прочитал третий указ, начинавшийся словами: "всякий дворянин имеет право домогаться чести быть принятым в орден святого Иоанна Иерусалимского".
      Это последнее право было как нельзя более по душе Степану Степановичу, и между помещиками начались толки о новом рыцарском ордене. Толки эти доказывали, однако, что и после прочтения всех указов представители российского дворянства все-таки не имели ясного понятия, для чего учреждается орден и что будут делать его кавалеры и его командоры.
      Еще сильнее разгорелось в Рышкине желание сделаться кавалером Мальтийского ордена, когда через несколько дней, после получения Степаном Степановичем письма от дяди, приехавший из Петербурга его сосед по усадьбе стал подробно расска-{118}зывать о том почете, каким пользуются у государя и петербургских вельмож мальтийские рыцари.
      От этого приезжего помещика Рышкин, между прочим, узнал, что, как кажется, Павел Петрович хочет совсем отменить георгиевский и владимирский ордена, учрежденные покойною государынею для награды за заслуги военные и гражданские, что он никому не жалует их и намерен оба эти ордена, считавшиеся столь важными, заменить мальтийским крестом. Воображение честолюбивого сержанта разыгрывалось все сильнее и сильнее. Ему представлялись теперь милостивый прием государя, любезности и даже заискивания у него со стороны царедворцев и та зависть, которую он возбудит в своих деревенских соседях, когда, по возвращении из Петербурга, явится отличенный почетом, невиданным еще в этом месте.
      Живо собрался Степан Степанович в губернский город, чтобы выправить там необходимые доказательства своего "стопятидесятилетнего благородства". Но при этом постигло его горькое разочарование: оказалось, что по родословной росписи Рышкиных древность их фамилии восходила только до 1650 года, когда их предок-родоначальник, боярский сын Кузьма Рышкин, будучи на государевой службе, сидел в какой-то засеке в ожидании нашествия крымцев и был за это "верстан в диких полях поместным окладом". Степан Степанович был не только опечален, но и поражен этим прискорбным открытием.
      - Недостает двух лет! - печально бормотал он, рассчитывая и мысленно, и по пальцам, и на бумаге древность своего рода.
      Степан Степанович кидался во все присутственные губернские и уездные места с просьбою отыскать документ, который доказывал бы начало благородства Рышкина за полтораста лет. Он обещал за это приказным хорошую денежную подачку, но все его просьбы и хлопоты приказных были тщетны; с 1650 года благородное происхождение Рышкиных оставалось покрыто мраком неизвестности. Не добившись решительно ничего и сильно расстроенный испытанною неудачей, Рышкин возвратился в свою усадьбу и в нетерпеливом ожидании истечения двух недостававших годов уклонялся от всякого разговора о Мальтийском ордене. На все вопросы о том, когда же он будет командором, Рышкин резко и отрывисто отвечал:
      - Погодите, разве можно скоро устроить важное дело, - а между тем честолюбивые мечты о командорстве не давали ему покоя ни днем, ни ночью" 68. {119}
      СТАКАН ЛАФИТА
      1799 год стал для Ордена Св. Иоанна временем тяжелых потрясений.
      Несмотря на все усилия Павла I, Орден разваливался. Решающую роль в избрании русского императора великим магистром Ордена сыграли те рыцари, которые боялись усиливавшегося влияния французской революции. Его избрание было признано законным великими приорствами Германии, Баварии, Богемии, затем Венеции, Неаполя; великими приорствами Капуи, Барлетты и Мессины, которые входили в великое приорство Королевства обеих Сицилий. Затем последовали великие приорства Португалии, а также Ломбардии и Пизы после освобождения от французской оккупации. Французские рыцари, находившиеся в эмиграции, также поддержали Павла.
      Признать Павла I великим магистром отказались испанские великие приорства Каталонии, Наварры, Арагона и Кастильи, а также великое приорство Римское. Здесь чувствовалось влияние папы Пия VI, продолжавшего жить в изгнании в окрестностях Флоренции. Энтони О'Хара, вернувшийся в Петербург в июле 1799 года, впоследствии заявлял, что в истории с провозглашением Павла I великим магистром Ордена Св. Иоанна папа вел двойную игру 69. С одной стороны, в переписке со своими представителями в Петербурге и Триесте глава католической церкви неоднократно довольно однозначно заявлял, что не одобряет действий великого приорства российского, считая низложение Гомпеша и провозглашение Павла I великим магистром незаконными. С другой стороны, папа избегал открыто дезавуировать избрание Павла великим магистром, стремясь сохранить с таким трудом налаживавшиеся отношения между Ватиканом и Россией. Благожелательное отношение русского императора к братьям Литта открывало неплохие перспективы для осуществления давней цели Ватикана: расширение прав католиков в России. Играла свою роль, очевидно, и личная признательность папы Павлу I, предложившему ему убежище в России в марте 1798 года, после оккупации Наполеоном североитальянских княжеств.
      Как бы там ни было, но двойственность политики Пия VI очевидна. В начале марта 1799 года папа направил в адрес своего нунция в Петербурге Лоренцо Литты пространный меморандум, в котором излагал свое отношение к провозглашению Павла великим магистром: "Величие души Павла I не требует дополнительных подтверждений. Ему следовало использовать {120} все свое могущество в пользу Ордена без того, чтобы участвовать в дискредитации нынешнего великого магистра (т. е. Гомпеша. - П. П.), и без того, чтобы добиваться отличия, которое не может быть даровано некатолическому монарху и которое требует согласно соответствующим вполне определенным правилам, изъявления мнения всех языков, входящих в Орден" 70. Учитывая содержание меморандума, Пий VI оставил за нунцием право самому решить, каким образом довести его до сведения Павла I. В инструкциях, находившихся в том же пакете, что и меморандум, нунцию предписывалось действовать так, чтобы никоим образом не нанести ущерба отношениям между Ватиканом и Россией.
      К несчастью для Ордена, пакет, поступивший из Флоренции, был перлюстрирован в Петербурге. Содержание меморандума стало известно канцлеру Кочубею раньше, чем Лоренцо Литте. Ситуация усугублялась тем, что текст инструкции был зашифрован. Русский "черный кабинет" так и не узнал, что Пий VI считал необходимым действовать в вопросе о признании за Павлом титула великого магистра с особой осторожностью.