Не уходи

— Это невозможно!

— А еще передали сообщение для всех гражданских, проживающих на побережье, и предложили им уехать в безопасные места. Папа увез маму и Мари в Баллеру, а я пообещала приехать к ним позже… после встречи с тобой.

Схватив Лизетт за руку, Дитер быстро повел ее в комнату.

— Черт побери, что же происходит? Об этом никто не говорил! — В комнате он включил свет и подошел к телефону. — Сигнал, который, по утверждению адмирала Канариса, означает скорое вторжение, передавали четыре вечера подряд! — раздраженно проговорил Дитер, соединившись с лейтенантом Гальдером. — Какие приказы поступили из штаба?

Стоя рядом, Лизетт слышала удивленный голос Гальдера. Он ответил, что никаких приказов не поступало.

Дитер швырнул трубку на рычаг.

— Ты уверена? Точно уверена, что слышала сообщение?

Лизетт онемела. Ей и в голову не приходило, что немцам ничего не известно о сообщении. Ведь информация о нем поступила от немецкой разведки. Не может быть, чтобы они не слушали радио. Но если все-таки не слушали… значит, именно она предупредила их…

— О Господи! — Лизетт побледнела, поняв, что совершила предательство. — Не говори им, Дитер. Прошу тебя…

— Я должен! — В глазах Дитера промелькнула боль. — Фон Штауфенберг начнет действовать только в начале следующего месяца. И нам необходимо выступать с позиции силы, когда с Гитлером будет покончено. Иначе Роммелю не удастся вести переговоры о почетном для Германии мире. А если союзники высадятся во Франции, мы потерпим поражение и о почетном мире придется забыть.

Дитер набрал номер телефона. Лизетт не знала, кому он звонит, да это и не имело значения. С быстротой молнии она метнулась к телефонному шнуру и ухватилась за него.

— Говорит майор Мейер, сообщение, о котором предупреждал адмирал Канарис…

Лизетт, изо всех сил рванув шнур, выдернула его из стены. Затем на пол полетел телефонный аппарат.

— Я не жалею о своем поступке. — Лизетт задохнулась, когда Дитер рывком повернул ее к себе. — Я обязана была сделать это! Я не могу позволить тебе сообщить им о высадке, если они еще ничего не знают!

— Боже мой! — Бледный Дитер отшвырнул ногой телефонный аппарат и схватил Лизетт за плечи. Ей показалось, что он хочет ударить ее. Но Дитер, застонав, прижал Лизетт к себе. — Я понимаю, — хрипло проговорил он. — Но и ты должна понять меня, Лизетт. — Она увидела в его глазах любовь к ней, заботу, страх за нее. — Я отправляюсь на побережье, когда вернусь — не знаю. Как только рассветет, уезжай в Баллеру.

Лизетт кивнула, охваченная предчувствием, что в этой жизни им осталось пробыть вместе лишь несколько минут.

— Я люблю тебя! Господи, дорогой, я люблю тебя!

Дитер на мгновение прильнул к ее губам, а затем вышел из комнаты. Спустившись вниз, он надел на ходу фуражку и перчатки, распахнул входную дверь и бросился к машине.

* * *

Через два часа над побережьем появились первые самолеты. Потушив свет и раздвинув плотные портьеры, Лизетт напряженно вглядывалась в небо. Она никогда еще не видела одновременно столько самолетов. Их было гораздо больше, чем во время обычных бомбардировок Шербура. Она стояла одна в темной комнате, прижав руки к груди, а над Вальми волна за волной низко пролетали самолеты. Войска союзников начали операцию по высадке во Франции.

* * *

«Хорх» Дитера на огромной скорости мчался по узкой дороге, ведущей к наблюдательному пункту. Небо на востоке и на западе стало красным от вспышек, повсюду гремели разрывы бомб. Машина остановилась у периметра зоны береговой обороны, и уже через несколько секунд Дитер в сопровождении лейтенанта Гальдера и двух автоматчиков быстро взбирался на скалы по крутой песчаной дорожке.

— Они бомбят Гавр и Шербур, — сказал Гальдер, тяжело дыша. Дитер только хмыкнул.

Дорога к бункеру была очень опасна в темноте, с обеих сторон окруженная колючей проволокой и минными полями. Наблюдательный пункт, к которому они пробирались, находился почти на самой вершине скалы. Дитер, ловко спрыгнув в траншею, спустился по ступенькам в бункер.

Дежурившие там трое солдат удивленно посмотрели на него. Он ничего не объяснил им, а сразу проследовал к мощной артиллерийской буссоли и, медленно перемещая окуляр слева направо, осмотрел залив. На темной поверхности моря не было видно ни единого огонька, даже ни одной рыбацкой лодки.

— Там ничего нет, — обратился Дитер к Гальдеру. — Но будет. Даю голову на отсечение. — Подойдя к телефону, Дитер набрал номер штаба. — Говорит Мейер. Несколько минут назад по радио передали сообщение, о котором предупреждал Канарис. Вам известно об этом?

Говоривший с Дитером подполковник не выказал никакой тревоги:

— Нет, дорогой Мейер. Но не стоит так волноваться. Едва ли противник настолько глуп, чтобы сообщать о начале операции по радио.

Дитер побледнел.

— Но это сообщение жизненно важно для нас, — прошипел он в трубку. — Оно означает, что вторжение произойдет в течение сорока восьми часов.

— Тогда отправляйтесь на побережье и информируйте меня. Спокойной ночи, Мейер.

Дитер подумал, что если бы подполковник находился рядом, то он точно пристрелил бы его. Позвонив в штаб Роммеля, Дитер потребовал, чтобы его соединили с фельдмаршалом.

Адъютант сказал, что фельдмаршал уехал в Герлинген навестить жену, это в окрестностях Ульма. Да, сообщение перехвачено, но никаких экстренных мер не предпринимается.

Дрожа от ярости, Дитер швырнул трубку на рычаг. Немецкая разведка предоставила войскам возможность подготовиться к вторжению союзников, а армия этой возможностью не воспользовалась. Скоро союзники начнут высадку, а армия сидит на заднице и ничего не делает. Уму непостижимо!

Дитер снова поглядел в буссоль. При дневном свете с этой точки, расположенной в сотне футов над берегом, просматривался весь залив — от оконечности Шербурского полуострова до Гавра. Однако видимость и сейчас была хорошей, но море по-прежнему оставалось пустынным.

Дитеру казалось, что это самая длинная ночь в его жизни. В течение нескольких месяцев он делал все возможное, чтобы укрепить пляжи Нормандии. Теперь ему больше нечего делать. Он старался не думать о Лизетт. Ведь мысли о ней вызывали страх за ее судьбу, и Дитер боялся, что подчиненные заметят его состояние. Он постоянно звонил по телефону и связывался с подразделениями. Ни один вражеский солдат, высадившийся на берег Нормандии, не должен уйти с этого берега. Как не раз говорил Роммель, противника надо сбросить в море, не пропустить на территорию Франции. Не пропустить к Вальми.

Резко зазвонил телефон.

— Получено сообщение о парашютном десанте на полуострове, — взволнованно доложил подполковник. От его благодушия не осталось и следа. — Объявляйте тревогу, Мейер.

— Понял вас. — Дитер не сказал ему, что его люди уже несколько часов назад были подняты по тревоге.

— Светает, господин майор, — заметил Гальдер.

Дитер подошел к буссоли и снова осмотрел море. Над водой стелился густой низкий туман, пенящиеся волны с шумом разбивались о берег. Дитер медленно развернул буссоль в сторону Шербурского полуострова, затем опять направил окуляр на залив. Он уже хотел отойти от буссоли, но внезапно замер.

Они приближались. Корабль за кораблем выныривали из тумана, скрывавшего их. Сотни, тысячи кораблей! О таком количестве Дитер даже не помышлял. Мощная армада, прекрасная и устрашающая, заполнила горизонт.

— Боже мой! — тихо промолвил Дитер. — Взгляните, Гальдер, едва ли вы еще такое увидите.

Гальдер прильнул к буссоли. У Дитера стояли перед глазами развевающиеся на ветру морские флаги и вымпелы. Лейтенант отшатнулся от буссоли и повернул к майору побледневшее лицо.

— Это конец, — прошептал он. — Никакая сила не устоит перед этим.

— Ошибаетесь, Гальдер, — мрачно возразил Дитер. — Мы устоим. — Он вернулся к телефону и связался со штабом. — Вторжение началось, — бросил Дитер в трубку. — Они уже здесь.

* * *

Бомбежка продолжалась всю ночь, порой бомбы рвались где-то вдалеке, над Шербуром, иногда в пугающей близости от Валь-ми. Лизетт покинула кабинет Дитера и поднялась по лестнице в башню. В дневное время оттуда просматривалась вся полоска земли и море, а сейчас Лизетт видела только облака, проплывавшие на фоне луны, да самолеты, следовавшие волна за волной. Распахнув окно, она высунулась из него и увидела, что небо на востоке и на западе охвачено племенем. Это горели Шербур и Гавр.

* * *

Ночь казалась бесконечной, но потом медленно и словно нехотя начало светать. Наступили предрассветные сумерки. Сквозь утренний туман проступили очертания мыса и скал. Лизетт пристально вглядывалась в море. Сначала она ничего не видела, но затем небо озарила серебристая полоска света, и перед ней предстали корабли. Множество кораблей, закрывших весь горизонт.

Лизетт подбежала к радиоприемнику, включила его и прижалась ухом к динамику, чтобы лучше слышать сообщения сквозь грохот артиллерийской канонады и разрывы бомб.

— Говорит Лондон, — донесся сквозь помехи слабый голос диктора, — передаем срочные инструкции верховного главнокомандования. Жизнь многих из вас зависит от быстроты и точности их выполнения. Более всего это касается тех, кто проживает в двадцатимильной прибрежной зоне. Немедленно покидайте города и деревни. Держитесь подальше от основных дорог. Уходите пешком, с собой берите только самое необходимое. Как можно скорее…

Снаряд разорвался так близко, что Лизетт уже не слышала слов диктора. Здравый смысл подсказывал ей, что надо побыстрее спуститься в погреб, но оттуда она не увидит берег и приближающиеся к нему корабли.

Пренебрегая опасностью, Лизетт снова подошла к окну и почувствовала, как от стрельбы береговой артиллерии дрожит под ногами пол.

Оглушительный грохот и плотный дым мешали ей рассмотреть, что происходит на улице. Стекло в окне разбилось и вылетело, чиркнув осколком ей по лбу. Самолеты продолжали реветь над головой. На огонь немецких батарей боевые корабли отвечали разрушительными залпами. Лизетт зажала уши ладонями. Из-за дыма, вползавшего в комнату, ей стало тяжело дышать.

Затем она увидела в небе вспышку, и один из самолетов, охваченный пламенем, вывалился из боевого порядка. Он с воем пронесся над скалами и рухнул в буковую рощу позади Вальми. Лизетт заметила, как раскрылся один парашют, затем другой, услышала пулеметные очереди и поняла, что стреляют в беззащитных людей, висящих на стропах.

Она бросилась к лестнице, спустилась вниз, ворвалась в кухню, распахнула массивную заднюю дверь и, выскочив во двор, очутилась в аду, в который превратилась Нормандия.

Грохот пулеметов и пушек оглушил ее; в воздухе столбом стояла пыль, пахло дымом и порохом. Кровь из пореза на лбу заливала глаз, но Лизетт, не замечая этого, понеслась через сад в поля.

Самолеты все так же кружили над головой, бомбя береговые батареи. Иногда они промахивались, и тогда их смертоносный груз падал на луга и поля. Сначала Лизетт увидела среди деревьев один купол парашюта, затем второй. Судорожно глотая ртом воздух, она перебралась через невысокую изгородь, отделявшую сад от рощи, и побежала к белеющим парашютам.

* * *

Люк Брендон яростно выругался, когда пулеметная очередь задела его ногу. Черт побери, он совсем не так намеревался ступить на землю Франции! Не хотелось умирать, не сделав ни единого выстрела по врагу. Люк попытался разглядеть, жив ли его второй пилот, но это ему не удалось из-за парашюта, повисшего среди деревьев.

Поджав губы, Люк попытался прикинуть, какие у них шансы остаться в живых. Выполняя роль корректировщика, он передал последнее сообщение на линкор «Техас», известив о том, что колонна грузовиков быстро движется к Сент-Мари-де-Пон, деревне, находившейся в полумиле от места их падения. Немцев в этом районе так много, что ускользнуть не удастся, тем более с раненой ногой. Люк вытащил пистолет и стал ждать. Да, их здесь много, но хоть одного из этих сволочей он заберет с собой на тот свет.

Лизетт подбежала к первому парашюту и замерла. Никогда еще ей не приходилось видеть убитых. Летчик был совсем мальчик, лет восемнадцати-девятнадцати, и на лице его застыло удивление. Оправившись от страха и оцепенения. Лизетт двинулась дальше, в рощу.

Второй, лежавший на животе возле дерева, приподнялся на локтях. В дрожащих руках он сжимал револьвер «веблей». Выскочив из кустов, Лизетт остановилась и уставилась на ствол револьвера.

Сначала она испугалась, что он застрелит ее. Его указательный палец лежал на спусковом крючке, но, увидев девушку, летчик медленно опустил револьвер.

— Простите, — произнес он по-французски с английским акцентом, — я подумал, это немцы.

Лизетт подбежала к летчику и опустилась возле него на колени.

— Вы можете встать? А идти?

Прядь темных волос упала ему на лоб, когда он помотал головой, морщась от боли. Лизетт осторожно просунула руку под плечо летчика.

— Обопритесь на меня. Быстрее.

— Нет, я слишком тяжелый. Мой второй пилот упал поблизости. Найдите его, скажите, что мне нужна его помощь.

— Он мертв. Опирайтесь на меня и делайте то, что я говорю.

Лизетт увидела в его глазах горечь и злость, но он подчинился. Девушка согнулась под его тяжестью.

— Вы здесь одна? — спросил летчик. По его лицу струился пот.

Лизетт кивнула.

— Молчите, сейчас не время для разговоров.

Летчику было на вид лет двадцать шесть — двадцать семь. Его холодный взгляд не выражал никакой тревоги. Он дважды терял сознание, и тогда Лизетт опускала его на землю.

— Куда вы меня тащите? — Летчик тяжело дышал, лицо его покрывала мертвенная бледность.

— К себе домой. В Вальми. Больше мне негде вас спрятать. Прошу вас, не разговаривайте, берегите силы.

Летчик что-то пробормотал, но Лизетт не разобрала слов, и их мучительное путешествие продолжилось.

Из леса они вышли в поле, потом пробрались в сад, а оттуда в замок. К тому времени как за ними захлопнулась дверь кухни, Лизетт едва держалась на ногах. У нее все плыло перед глазами, дыхание с хрипом вырывалось из груди. Она опустила летчика на каменный пол, дотащилась до раковины и налила в чашку воды. Ему необходим доктор, а в замке, кроме нее, никого нет. Так что жизнь летчика все еще была в опасности.

Глава 10

Грохот стоял такой, будто они находились в кратере действующего вулкана. Пыль сыпалась на Лизетт, дым проникал во все щели, от грохота пушечной канонады болели уши. Она бросила в воду щепотку соли, прежде чем передать чашку англичанину, впавшему в полубессознательное состояние. Лизетт понимала, что, когда немцев выбьют с побережья, они отступят в Вальми, поэтому ей надо побыстрее остановить кровь и спрятать летчика.

Разрезав ножницами штанину, Лизетт раздвинула ткань и вздрогнула при виде рваной раны. Боже, как ему удалось столько пройти, даже с ее помощью?

— Я не могу извлечь пулю, — сказала Лизетт, опускаясь на колени, — но промою рану и попытаюсь остановить кровотечение…

— Который час? — на удивление твердым голосом спросил летчик.

— Около семи.

Англичанин поморщился от боли, когда Лизетт начала очищать рану от листьев и травы.

— Пляж далеко отсюда?

— Чуть меньше мили.

— Но нам говорили, что в такой близости от берега гражданских нет, — удивленно заметил летчик.

Лизетт продолжала очищать рану. Вода в чашке покраснела от крови.

— А их здесь и нет, — подтвердила она. — Несколько фермеров, вот и все.

— И вы?

— Да. — Объяснять Лизетт ничего не стала, слишком занятая обработкой ран на ноге и бедре.

Промокнув кровь полотенцем, она сбегала за простыней, разорвала ее на полосы и дрожащими пальцами перебинтовала раны. К концу перевязки лицо летчика посерело.

— На кухне вам нельзя оставаться, — сказала Лизетт, поднимаясь с пола. — Здесь в любой момент могут появиться немцы.

Худощавое лицо летчика напряглось от боли.

— Не исключено, что появятся и американцы. — Он через силу улыбнулся. — Здесь есть удобный наблюдательный пункт, откуда мы могли бы увидеть, кто подходит к замку?

— Есть, но наверху, — ответила Лизетт, с сомнением глядя на его ногу.

— Тогда я попрошу вас помочь мне. — Летчик представился. — Меня зовут Люк Брендон. Я обязан вам жизнью. Спасибо.

Девушка взяла его под руку, помогая подняться.

— А как вас зовут?

— Лизетт, — ответила она, сгибаясь под его тяжестью.

Поморщившись от боли, летчик проговорил:

— Мне нравится ваше имя. Оно вам подходит.

Улыбка тронула губы Лизетт. Впервые с того момента, когда она нашла его в роще и увидела окровавленную ногу, у нее появилась уверенность, что он не умрет. Умирающий не стал бы говорить комплименты.

— Нам надо выйти в холл и добраться до главной лестницы. Но это довольно далеко.

Люк кивнул и стиснул зубы, стараясь не упасть. Ему повезло, и очень не хотелось, чтобы удача отвернулась от него. Только бы не попасть в руки к немцам. Сейчас семь часов. Американцы уже, наверное, высаживаются на берег. Скоро ему окажут медицинскую помощь и он попросит оставить его во Франции, чтобы не возвращаться на корабле в Англию. Люку казалось, что ступенькам не будет конца. Летчик тяжело вздохнул. Надо преодолеть их, тогда он увидит, что происходит на берегу.

Все вокруг потонуло в грохоте. Древние, прочные стены замка сотрясались.

— Это наши пушки? — крикнула Лизетт.

Люк кивнул:

— Да, это бьет корабельная артиллерия. Она уничтожает немецкие береговые батареи. Когда они закончат, на берегу не останется ни одного живого немца.

Лизетт споткнулась и вскрикнула. Чтобы не упасть, Люк вцепился в перила.

— Не бойтесь, — сказал он, заметив, как девушка побледнела. — Еще несколько минут, и для вас война закончится.

— А если немцы сдадутся, их возьмут в плен, да? Не расстреляют? — с тревогой спросила Лизетт.

Люку показалось, что она на грани обморока. «Ничего удивительного, — подумал он, — они же здесь не привыкли к такой канонаде». Превозмогая боль, летчик заставил себя сделать еще один шаг.

— Немцы обычно не сдаются, но не волнуйтесь. После того как американцы займут «Омаху», немцы вас больше не потревожат.

— Какую «Омаху»?

Люк прислонился к перилам и перевел дыхание.

— Это кодовое название местного пляжа. Его штурмуют американские войска. Англичане, канадцы и французы действуют дальше к востоку.

— Но вы же не американец.

— Нет, я англичанин.

Почти взвалив летчика на себя, Лизетт с трудом втащила его в просторную комнату, стены которой были обиты голубым шелком. Оглядев комнату, Люк через силу улыбнулся, но, когда его взгляд остановился на окнах с выбитыми стеклами, улыбка исчезла. Он увидел мыс и далекое море, но там не было ни американских солдат, заполнивших пляж, ни американских танков, двигающихся от пляжа в глубь территории. Его взору предстала совсем иная картина: немецкие береговые батареи вели убийственный огонь по пляжу, пулеметы косили американцев прямо на десантных трапах.

— Боже мой, — прошептал Люк, — они в ловушке! Им не удастся высадиться!

Он сполз на пол, не отрывая взгляда от того ада, в который превратился пляж «Омаха». Позади десантных барж расположились линкоры «Техас» и «Арканзас», они вели непрерывный огонь по немецким батареям, но немецкие пушки яростно огрызались. Очередная партия солдат высадилась с барж — 29-я пехотная дивизия, 1-я пехотная дивизия — закаленные в боях солдаты, которые высаживались на пляжи Северной Африки, Сицилии, Салерно. Но им не удавалось пересечь пляж, усеянный трупами. В воде плавали тела убитых. Однако американские солдаты, продолжая спускаться по десантным трапам, двигались к берегу.

Лизетт опустилась на колени рядом с Люком. Наверное, она уже никогда не сможет думать о Ла-Манше с любовью. Воды его покраснели от крови, высокие волны бились в борта десантных барж, захлестывая их, а немецкие пули дождем сыпались на баржи. Закрыв глаза, девушка молча молилась за людей на пляже… за Дитера.

Взрывной волной ее опрокинуло на спину.

— Спускайтесь вниз, — закричал Люк, когда на них посыпались куски штукатурки.

Лизетт покачала головой:

— Нет, я останусь здесь.

Все это долгое кровавое утро они провели на полу спальни, лишь изредка поднимая головы и пытаясь разглядеть сквозь облака пыли и дыма, что происходит на пляже «Омаха».

Люк решил, что американцам придется отступить. Корабли отойдут от берега и направятся к другим пляжам, которые штурмовали англичане и канадцы. Однако американцы не отступили. Корабли даже приблизились к берегу и теперь вели огонь по немецким батареям прямой наводкой. Бомбардировщики союзников с бреющего полета сбрасывали бомбы на позиции немцев. Невероятно, но американские солдаты, пробираясь по телам мертвых, медленно заполняли полосу пляжа.

— Они прорвутся! — дрожащим голосом воскликнул Люк и подполз ближе к окну. — «Красный полк» прорвется!

— «Красный полк»? — переспросила Лизетт.

Летчик радостно улыбнулся и с облегчением вздохнул:

— Так называют полк, который сейчас штурмует пляж. Самые отчаянные ребята среди американцев, их ничто не остановит.

— А они берут пленных? — со страхом спросила Лизетт и подползла ближе к Люку. Но в этот момент очередная серия взрывов сотрясла стены замка.

— Если бы у вас был бинокль, я бы, возможно, разглядел. А так только вижу, что они уже на пляже. Теперь в любую минуту немцы могут броситься наутек.

Хорошенькое личико Лизетт было перепачкано копотью и искажено от напряжения. Внезапно Люк задумался о том, что она делает одна в этом огромном замке, который находится в зоне, тщательно охраняемой немцами.

— А где ваши родители? — спросил он, стаскивая летную куртку.

— В Баллеру, это в шестидесяти милях к югу отсюда.

Чуть глуховатый голос Лизетт очень нравился Люку. Впервые увидев эту девушку, он подумал, что бредит. Летчик предполагал, что его найдут немецкие солдаты, а тут из леса выбежала самая красивая девушка из тех, кого он встречал, и спасла его. Даже сейчас, глядя на нее, Люк все еще сомневался, что она реальное существо.

— А почему вы не уехали с ними? — полюбопытствовал он.

Лизетт пожала хрупкими плечиками и потупила темно-фиолетовые глаза. Люк никогда еще не видел глаз цвета аметиста.

— Я присоединюсь к ним, — ответила Лизетт, — когда представится возможность.

Она обещала Дитеру уехать на рассвете, но это ей не удалось. А теперь уже слишком поздно. Лизетт подумала о Дитере: он должен остаться жив. Американцы захватят побережье, а Дитер и другие сдадутся. Став военнопленными, они дождутся конца войны. А когда наступит мир, она и Дитер начнут новую, совместную жизнь.

Заметив напряжение девушки, Люк поспешил успокоить ее:

— Ждать осталось не долго. Час, может, два. Немцы горько пожалеют о том, что ступили на землю Франции.

Влажные локоны прилипли ко лбу и щекам Лизетт. Откинув их, она сменила тему разговора:

— А что вы делали, когда вас сбили?

— Вели разведку целей и корректировку огня, наводили линкоры на цели, — ответил Люк.

У него был приятный и спокойный голос человека, презирающего страх, слишком темные для англичанина волосы, голубые глаза, четко очерченный рот. Летчик держался с холодной уверенностью.

— Здесь наверняка разместят госпиталь, — заметил Люк, сдвинув темные брови. — Докторам понадобятся вода, простыни.

Лизетт отвела взгляд от пляжа «Омаха», где шло сражение.

— Я спущусь вниз и посмотрю, идет ли вода. Если нет, то наберу из колодца у конюшни.

— Не выходите на улицу! — воскликнул Люк, но Лизетт уже подбежала к двери, и его крик утонул в реве пикирующих самолетов.

Картины упали со стен, лампы разбились. Под ногами Лизетт хрустели осколки стекла, когда она бежала по коридору и спускалась по главной лестнице. Двери главной столовой, так тщательно охраняемые на протяжении долгого времени, теперь казались незащищенными. Сейчас можно было легко проникнуть в столовую, но это уже не имело смысла. Немецкие планы по отражению высадки устарели. Лизетт пробежала мимо столовой в кухню. Как и в комнатах наверху, здесь были выбиты все стекла. Пол, который Мари всегда тщательно мыла, покрывали копоть и осколки стекла. Лизетт осторожно добралась до раковины и открыла кран. Оттуда вылилось лишь несколько капель. Лизетт разозлилась. Следовало заранее наполнить водой все емкости, а теперь придется таскать ведра из колодца на дворе конюшни. Девушка распахнула дверь и в ужасе застыла на пороге. Через двор замка к ней бежали четыре немца.

* * *

— Прекратить огонь! — закричал Дитер в трубку телефона, отдавая приказ береговым батареям. — Не выдавайте огнем свои позиции! Ждите, пока они высадятся на пляж!

Наблюдательный пункт содрогнулся от разрыва снарядов, ударивших в скалу. Сквозь клубы белой пыли Дитер увидел самолеты союзников, следующие в боевых порядках. «Спитфайры» и «тандерболты», «мустанги» и «Ланкастеры», «фортресы» и «либерейторы» — сотни, тысячи самолетов. Их было так много, что, казалось, небо едва вмещает все это. Самолеты пролетали над кораблями, атакуя с бреющего полета пляж и мыс, потом взмывали вверх, разворачивались и снова пикировали на пляж.

Снаряд ударил в скалу чуть ниже наблюдательного пункта. Дитера сбило с ног, швырнуло на бетонную стену и засыпало пылью, грязью и осколками бетона.

— Как вы, господин майор? — крикнул Гальдер, когда Дитер с окровавленным лицом и в изодранной форме поднялся на ноги. Еще один снаряд разорвался выше наблюдательного пункта, в амбразуры полетели куски земли и камни.

— Гальдер, узнайте, все ли батареи целы!

Вокруг Дитера начали подниматься солдаты, похоже, убитых и раненых не было.

— По местам! — Дитер прильнул к окуляру буссоли.

— Все батареи целы, господин майор! — доложил Гальдер, закашлявшись от мелкой белой пыли. — Они ждут приказа!

— Передайте: без приказа не стрелять. Я хочу, чтобы десантные баржи оказались прямо под нами.

Дитер наблюдал в буссоль, как десантные баржи, вздымаясь и опускаясь на волнах, приближались к берегу. Они уже находились почти на расстоянии прямого выстрела. Еще три минуты… две. Дитер начал по телефону отдавать приказы артиллеристам:

— Цель номер один, всеми орудиями, дальность четыре восемь пять ноль, прицел двадцать, осколочным…

Очередной залп с кораблей обрушился на скалу. С потолка посыпались камни, удушающий дым пополз в амбразуры, людей отшвырнуло к стенам.

Дитер остался у буссоли. Наблюдательный пункт был построен таким образом, что мог выдерживать огонь прямой наводкой корабельной артиллерии. Все береговые батареи остались целы и ждали приказа. Одна минута… тридцать секунд… Серая масса десантной баржи надвинулась на берег… Опустился трап…

— Цель номер один, — крикнул Дитер в трубку. — Огонь!

К половине двенадцатого Дитеру стало ясно, что сопротивление бесполезно. Несмотря на шквальный огонь артиллерии и минометов, американцы занимали пляж. Они взбирались на утесы и продвигались вперед по минным полям, оставляя позади убитых и раненых. Немецкая батарея левого фланга была уничтожена огнем базук, батарею правого фланга захватили десантники.

— Атакующие заняли пляж и продвигаются в глубь территории, — сообщил Дитер на центральную батарею. — Колонна с боеприпасами разбита, снарядов больше не будет. Готовьтесь к ближнему бою.

Немцы потерпели поражение, и Дитер понимал это. Как бы сейчас пригодились танковые дивизии, которые Гитлер упорно не желал передавать им! Американцы штурмовали скалы, и уже не было никакой возможности отбросить их в море. Они высадились на землю Франции и не собирались покидать ее.

В памяти Дитера всплыло лицо Лизетт. Он увидел ее глаза, светящиеся от любви к нему, пухлые губы, водопад шелковистых волос. Американцы займут Вальми, и с ней все будет в порядке.

— Прости, любимая, — прошептал Дитер и повернулся к своим солдатам. — Приготовьтесь оставить наблюдательный пункт и вступить в бой с противником, — скомандовал он и обратился к Гальдеру: — Вперед! Зададим хорошую трепку этим сволочам!

* * *

Лизетт захлопнула дверь перед немцами и побежала к лестнице, но они ворвались и сбили ее с ног. Форма на немцах пропиталась потом и запахом пороха. Они сразу направились к лестнице, решив превратить верхние комнаты замка в огневые позиции. Лизетт поднялась и бросилась в холл, громко крича, чтобы предупредить Люка Брендона. Немцы уже поднимались по лестнице.

Чуть отставший офицер обернулся, схватил девушку за руку, швырнул на пол и вскинул пистолет.

Лизетт, не отрывавшая глаз от направленного на нее пистолета, не видела, как Дитер распахнул массивную дубовую дверь и выпустил очередь из автомата.

Трое солдат обернулись и застыли на лестнице, с изумлением наблюдая за тем, что происходит внизу. Майор вермахта с окровавленным лицом и в изодранной форме застрелил немецкого офицера.

В это время наверху, у лестницы, появился Люк. Навалившись на перила, он открыл огонь из револьвера. Застигнутые врасплох солдаты, убитые и смертельно раненные, покатились вниз по ступенькам. Лизетт услышала, как Дитер выкрикнул ее имя, увидела, как он шагнул к ней. Она крикнула ему, чтобы он не стрелял, и в эту секунду Люк вскинул револьвер и выстрелил. Дитер рухнул на пол, и на груди его расплылось кровавое пятно. Лизетт поднялась и бросилась к нему, вопя от ужаса. Дитер чуть поднял голову и посмотрел на нее. Уголки его рта тронула улыбка.

— Дитер! Не умирай! Господи, прошу тебя, не дай ему умереть! — Рыдая, Лизетт опустилась возле него на колени.

— Прости, любимая, — прошептал Дитер. — Я не знал, что у тебя здесь другой защитник.

Лизетт задыхалась. Кровь Дитера заливала ее и пол.

— Не разговаривай. Береги силы! Я перевяжу тебя.

— Слишком поздно, любимая, — прошептал Дитер. — Я просто хотел… попрощаться. — Он захрипел. Лизетт обняла его, прижала к себе.

— Нет, милый! — в отчаянии вскричала она. — Ты не умрешь! Я не позволю тебе умереть! — Она повернулась к Люку, который спускался по лестнице, держась за перила. — Помогите мне! Ради Бога, помогите!