Не уходи

— Я же не знал этого. «Ньюсуик» публиковал фотографии французских девушек, которые сотрудничали с немцами. Потом им публично обривали головы. И таких было много. Они развлекались, пока мы рисковали жизнью, освобождая их. Вот и все.

Жилы вздулись на шее Грега.

— Никогда так больше не говори! — угрожающе прорычал он. — А теперь убирайся к черту!

— Ладно-ладно, не горячись. Чертовски много американцев погибло, вытаскивая Европу из дерьма, в которое она сама себя загнала. И, встречая европейца, я просто хочу знать, на чьей он был стороне во время войны.

Терпение Грега иссякло, он шагнул вперед, но его приятель поспешно ретировался.

Лизетт задрожала. Ей пришлось наблюдать отвратительную сцену, как тогда, в Байе, в день рождения Доминика.

Обернувшись, Грег увидел, что жена потрясена, и быстро подошел к ней.

— Не обращай внимания на болтовню этого кретина. Он ни черта не знает о том, что происходило в Европе.

— Ничего… Я все понимаю.

Но на самом деле Лизетт не понимала, что имел в виду Грег, рассказав, как она одна похоронила родственника, убитого немцами. Лизетт похоронила только Дитера. И Грег сам разрешил ей сделать это. У нее закружилась голова.

— Пойдем пообедаем где-нибудь, — предложил Грег, увидев, что перебранка привлекла к ним внимание посетителей галереи. Лизетт кивнула и через силу улыбнулась, но настроение было испорчено. Она представила себе, что было бы, если бы «Ньюсуик» поместил на своих страницах и ее фотографию. С каким ужасом и отвращением Грег рассматривал бы ее!

Спустя две недели они отправились с Центрального вокзала в трехдневное путешествие в Сан-Франциско. Когда поезд отошел от перрона, Грег с тревогой посмотрел на Лизетт. В глазах ее застыло странное, испуганное, почти затравленное выражение. Может, жену опечалило, что они покидают Нью-Йорк?

— Мы вернемся сюда, как только пожелаем, — заверил ее Грег. — Поэтому не стоит огорчаться.

— А я и не огорчаюсь. — Лизетт взяла мужа под руку. — Уверена, что полюблю Сан-Франциско, да и Доминику понравятся солнце и море.

— Поезд, во всяком случае, ему уже нравится. — Улыбаясь, Грег указал на Доминика. Мальчик радостно смеялся в переносной колыбели.

Лизетт повернулась и стала смотреть в окно. Она не лукавила, сказав, что не огорчается, однако до сих пор не находила подходящего объяснения той внутренней тревоге, которая все нарастала в ней после той злополучной встречи в картинной галерее. Лизетт чувствовала себя виноватой, поскольку скрыла от мужа самый важный период своей прошлой жизни, точнее, обманула его. Люк был прав, убеждая ее рассказать Грегу всю правду, но тогда она не сделала этого, а сейчас уже слишком поздно. Лизетт позволила Грегу считать чужого сына своим, и теперь ей оставалось лишь все оставить как есть.

* * *

В Чикаго они пересели на другой поезд и продолжили путь по просторным равнинам в направлении Денвера и Скалистых гор.

— Это моя Америка, — радостно говорил Грег. — Она нравится тебе, дорогая?

— Да, она прекрасна, — искренне сказала Лизетт. Прекрасна… высокие горы с покрытыми снегом вершинами… Однако ее одолевала тоска по дому, по цветущим лугам, по обдуваемым ветрами мысам Нормандии.

На следующее утро Скалистые горы остались далеко позади и вновь потянулись равнины.

— Уже подъезжаем, дорогая, — возбужденно объявил Грег, и Лизетт поняла его радость. Он приближался к дому, где его ждали родители, сестра. А Лизетт охватил страх, и она приложила все силы, чтобы подавить его. Семья Грега… теперь это и ее семья. Ослепительно сверкавшие лазурные воды Тихого океана подействовали на Лизетт умиротворяюще. Она прижала сына к груди.

— Ты готова, дорогая? — спросил Грег, когда поезд остановился.

— Да.

Стоял прекрасный декабрьский день, ярко светило солнце. Лизетт надела белую шелковую блузку, светло-серый костюм, подчеркивающий ее тонкую талию, на шею повязала шарфик. Наряд дополняли серые замшевые туфли на высоком каблуке. Из ювелирных украшений на ней было кольцо с розовым бриллиантом и двойная нитка черного жемчуга, принадлежавшая бабушке Лизетт. Выглядела она потрясающе: стройная, очаровательная… истинная француженка.

— Не волнуйся, они полюбят тебя, — заверил жену Грег, заметив, что она встревожена.

Семья Грега встретила Лизетт очень приветливо. И страх перед тем, что родные Грега не одобрят его скоропалительный брак, моментально исчез.

— Как мы рады наконец-то познакомиться с тобой! — Мать Грега крепко обняла Лизетт. — Добро пожаловать в Сан-Франциско, дорогая! Добро пожаловать домой!

Это была высокая, чуть полноватая женщина с твердым подбородком и сияющими глазами. Конечно, она мечтала не о таком браке для сына, но, раз уж Грег влюбился именно в эту девушку, Изабель была готова любить невестку и поддерживать ее.

Едва она увидела Лизетт, все ее сомнения рассеялись. Изабель уже не думала о том, разумно ли поступил Грег, женившись на француженке, которую почти не знал. В этой девушке чувствовались природные грация и утонченность, которые всегда импонировали Изабель Диринг. И Лизетт сразу прониклась симпатией к свекрови. Наконец Изабель выпустила ее из объятий и обняла сына.

— Слава Богу, что ты вернулся целым и невредимым, — прошептала она.

Между тем отец Грега нежно поцеловал невестку.

— Добро пожаловать в Сан-Франциско, Лизетт. Наверное, наш город сильно отличается от Нормандии, но я надеюсь, что ты будешь здесь очень счастлива.

Как и сын, отец был высоким и крепко сложенным. Его загорелое лицо покрывали глубокие морщины, тянувшиеся от носа к уголкам рта. Седые, чуть вьющиеся волосы были еще густыми, а глаза — добрыми, как у Грега.

— Не сомневаюсь, — ответила Лизетт, пораженная столь теплым приемом.

— Привет, я Крисси, — нетерпеливо вмешалась в разговор хорошенькая девушка, стоявшая рядом. — Никогда не видела такой потрясающей женщины. Рядом с тобой я чувствую себя полной провинциалкой. Покажешь мне, как сделать такую прическу, как у тебя? А то у меня совсем нет стиля!

Симонет остановилась позади них с Домиником на руках и с любопытством наблюдала за этой сценой. Наконец Диринги заметили, что к ним приехали не только Лизетт и Грег. Изабель оторвалась от сына и оглядела Симонет. Грегори Диринг удивленно вскинул брови, ожидая объяснений. Крисси, увидев Доминика, приоткрыла рот.

Грег усмехнулся.

— Разрешите представить вам кое-кого еще. — Он осторожно взял у Симонет сына. — Мама, папа, познакомьтесь, это ваш внук Доминик.

Последовала немая сцена. Затем Изабель Диринг пробормотала:

— Боже милостивый! Я же ничего не знала. Да он просто чудо. — Она шагнула вперед. — Дай мне обнять его! Почему ты ничего не сообщил нам, Грег?

— Не хотел разом обрушить на вас столько ошеломляющих новостей, — весело отозвался он. — А кроме того, я сам узнал о сыне лишь несколько месяцев назад. Он родился в феврале, а я в это время воевал в Германии.

Взяв внука на руки, Изабель Диринг просияла.

— Он прекрасен, Грег! Неужели я держу на руках внука? — Она посмотрела на Лизетт, и в глазах появились слезы радости. — Спасибо тебе, дорогая. Это самый лучший подарок, который я когда-либо получала.

Грег обнял Лизетт за плечи, и она поняла, что сейчас ни в коем случае нельзя дать волю своим эмоциям. Боже, как же она не подумала об этом? Почему не предположила, что родители Грега так отреагируют на внука? Ведь сейчас она обманывает не только Грега, но и всю его семью! Осознав чудовищность своего поступка, Лизетт едва не лишилась чувств. Нельзя допустить, чтобы Изабель Диринг считала Доминика своей плотью и кровью. Это же ужасное преступление! Гнусное преступление!

Лизетт побледнела. Необходимо что-то сказать и положить конец этой неприятной ситуации.

— Я должна кое-что сообщить… — нерешительно начала она.

Но Грег перебил ее:

— Ребенок родился недель за шесть-семь до срока, но я сказал Лизетт, чтобы она не беспокоилась: в нашей семье не возникнет никаких сомнений на этот счет. — Он улыбнулся жене. — В нашей семье привыкли к недоношенным детям, дорогая. Посмотри на Крисси! Она родилась семимесячной, и врачи говорили, что сестра проживет несколько часов. Никто из тех, кто видел ее новорожденной, никогда бы не подумал, что из нее вырастет такая симпатичная баскетболистка!

Крисси шутливо шлепнула брата по плечу:

— Хватит обзываться, братец. А можно я подержу малыша? Невероятно! Я его тетя. А что положено делать теткам? Вы позволите мне гулять с ним? Или менять пеленки?

Все рассмеялись. И только Грегори Диринг нахмурился. Свадьба состоялась в июле, а ребенок родился в феврале. Значит, он был зачат не просто до свадьбы, а даже до того, как Грег высадился во Франции. Неудивительно, что девушка так взволнована. Бросив быстрый взгляд на Лизетт, Грегори Диринг почувствовал облегчение. Он всегда полагался на свою интуицию, благодаря чему и стал миллионером. Нет, его невестка не шлюха, за это Грегори мог поручиться. И если они утверждают, что ребенок родился недоношенным, значит, так и есть.

— Поехали домой, — сказал Грегори Диринг. — Вокзал не место для семейной встречи.

— Нет… прошу вас, подождите минутку… — Лизетт казалось, будто она падает в пропасть, разверзшуюся у нее под ногами.

— Все в порядке, дорогая, — успокоил ее Грег, еще крепче обнимая за плечи. — Они все понимают, и говорить тут больше не о чем. Поехали домой.

Лизетт вдруг подумала, что Грег знает правду о рождении ребенка.

— Нет. — Она задохнулась, увидев, как отец Грега направился к поджидавшему их лимузину. — Они не поняли. И ты ничего не понял. Грег. Пожалуйста, выслушай меня!

— Потом, — бросил Грег. — Ты устала и переполнена впечатлениями. Мы обо всем поговорим потом. — Он усадил жену в лимузин.

Лизетт чувствовала себя разбитой и подавленной. Крисси, сидевшая рядом с ней, расспрашивала о Париже, о моде, восхищалась ее жемчужным ожерельем. С трудом отвечая на ее вопросы, Лизетт пыталась привести в порядок свои мысли, однако это ей не удавалось. Действительно ли Грег все понял или опять заблуждается? Лизетт прижала ладонь к пульсирующему виску. Если он знает правду, то, конечно, не желает, чтобы эту правду знали другие, поэтому и не позволил ей заговорить.

Изабель Диринг сидела впереди с Домиником на руках.

— А волосики у него уже вьются, совсем как у тебя. — Она повернулась к Грегу.

— А еще у него мои нос и рот, — с гордостью заявил Грег.

«Нет, он ни о чем не подозревает, — подумала Лизетт. — Грег просто пытается успокоить меня. Ведь ребенок родился недоношенным, и муж считает, что я страдаю из-за этого».

— Вокзал находится в довольно некрасивой части города, — сказал Грег. — Но через несколько минут ты увидишь, как прекрасен Фриско.

— Никогда еще я не была так счастлива! — воскликнула Изабель Диринг. — Мой сын дома, цел и невредим… У меня чудесные невестка и внук, о каких можно только мечтать. Господи, благодарю тебя за твою доброту!

Лизетт чуть не застонала. Все, момент упущен. Рассказать сейчас правду — значит разрушить счастье не только Грега, но и Изабель Диринг. Что ж, ей и дальше придется жить с грузом вины на душе.

— Въезжаем в самое сердце города, — с энтузиазмом сообщил Грег. — Вон мост «Золотые ворота». Ты когда-нибудь видела подобную красоту?

— Нет. — Лизетт через силу улыбнулась, тронутая искренней любовью Грега к родному городу.

Справа от них раскинулся залив, по его спокойной сверкающей глади скользили лодки и яхты. Залив окружали пологие холмы, а стоявшие на них дома напоминали картинки из детских книжек. Разнообразие архитектурных стилей удивило Лизетт, привыкшую к высоким, крытым черепицей домам Сент-Мари-де-Пон. Большая часть домов была выкрашена в пастельные тона: светло-розовые, голубые, бледно-лиловые и зеленые. Их окружали чудесные сады.

— Как прелестно, Грег! — искренне восхитилась Лизетт. — Похоже на волшебную сказку.

— Подожди, ты еще не видела дом, — сказала Крисси, радуясь, что француженке понравился их город. — Мама сама занималась подготовкой к вашему приезду. Она считает, что ты можешь все поменять по своему усмотрению, но очень старалась угодить тебе.

Лизетт взглянула на мужа, не совсем поняв, о чем идет речь.

— Видишь ли, холостяцкая квартира, в которой я жил до отъезда в Европу, была бы для нас слишком мала, поэтому я попросил маму подыскать что-нибудь подходящее к нашему приезду.

— Ты хочешь сказать, у нас будет свой дом? — удивилась Лизетт. Она приготовилась жить вместе с родителями Грега.

— Совершенно верно.

— И если тебе что-то не понравится в обстановке, позвони декораторам и объясни, что бы ты хотела. Я ничуть не обижусь на тебя за это, — с улыбкой заметила Изабель Диринг.

Въехав на пологий холм, лимузин повернул направо, миновал чугунные кованые ворота и остановился перед большим домом в испанском стиле. Лизетт онемела от изумления. С вершины холма открывался вид на залив и город, раскинувшиеся внизу. Мост «Золотые ворота» сверкал в ярких лучах солнца.

— Вот мы и на месте. — Изабель выбралась из лимузина, крепко прижимая к груди Доминика. — Надеюсь, тебе понравится здесь, Лизетт. Мы с Крисси просто влюбились в этот дом, пока готовили его к вашему приезду.

Все окна выходили на залив и соседние холмы. Пол в кухне был выложен оранжевой и белой плиткой. С крючков, вбитых в высокий деревянный потолок, свисали экзотические растения. В гостиной, выдержанной в светлых тонах, стояли уютные диваны и низкие столики с цветами.

В строгой столовой висели тяжелые портьеры, стены были обшиты деревянными панелями. В центре стояли обеденный стол и стулья красного дерева. В доме было шесть спален и столько же ванных комнат. Лизетт увидела простыни, отделанные кружевами ручной работы, полотенца, украшенные вышитыми монограммами. На полках стояли французские и английские книги, на стенах висели акварели. Дом явно обставляли с большой любовью.

— Все просто великолепно, — сказала Лизетт свекрови. — Большое вам спасибо.

— Мне это доставило удовольствие, дорогая. Однако сегодня я не позволю вам долго наслаждаться этим домом. Нас ждет праздничный обед в нашем семейном гнезде. Отныне у тебя, Лизетт, два дома. Один — этот, а другой — наш, в Пасифик-Хайтс.

Семейное гнездо Дирингов походило на дворец. Они обедали в столовой, по роскоши не уступавшей Версалю. Вечером повидаться с Грегом и познакомиться с его женой пришли друзья и родственники: тетушки и дядюшки, двоюродные братья и сестры. День получился длинным и утомительным. К тому времени как ужин завершился, Лизетт чувствовала себя усталой физически и выжатой эмоционально.

Как много всего произошло за такой короткий период времени! Лизетт была рада тому, что перед отъездом в Америку они пожили в Париже. Иначе после Нормандии великолепный дворец в Пасифик-Хантс ошеломил бы ее. Но даже сейчас Лизетт не вполне верила в реальность происходящего. Война как будто не коснулась людей, сидевших за обеденным столом. Они не знали страданий и лишений. И Лизетт казалось, что она чужая им. Лизетт не из их мира, а им не понять мир, из которого пришла она: ее поездок на велосипеде как связной Сопротивления, тайного прослушивания радиопередач из Англии, отчаянного ожидания освобождения. Сейчас, находясь далеко от дома, на другом краю света, она думала, что эти счастливые, общительные американцы — существа с другой планеты. Внезапно Лизетт осознала, что у нее было гораздо больше общего с Дитером, чем с этими людьми. Она и Дитер — европейцы. Он знал культуру и историю ее страны. Лизетт охватила острая тоска по Дитеру. В памяти всплыло его лицо, волевое, мужественное, коротко подстриженные золотистые волосы, серые глаза с черными ресницами, смотревшие на нее со страстной любовью.

— Устала, дорогая? — Грег улыбнулся.

Лизетт кивнула. После того как миновали первые месяцы беременности, она еще ни разу так не уставала. И тут она насторожилась. А ведь вполне возможна и новая беременность, ведь они с Грегом не предохранялись. Может, у нее пройдет чувство вины, если она родит Грегу его ребенка? Эта надежда окрылила Лизетт.

— Поедем домой, Грег, — ласково прошептала она, взяв его под руку. — И будем любить друг друга.

Глава 16

Неловкость, которую Лизетт ощущала во время торжественного обеда, исчезла. Родные Грега и друзья семьи очень хорошо относились к молодой француженке, изо всех сил старались, чтобы она чувствовала себя как дома. Лизетт и Грег побывали на озере Тахо, в Йосемитском национальном парке, в Монтеррее. Грег любил Америку и страстно желал, чтобы и Лизетт полюбила ее.

Европу Грег вспоминал с ужасом. Картины нищеты и страданий, увиденные им, продолжали преследовать его: бесконечные колонны изможденных беженцев со скудными пожитками за спиной; Кан и Шербур, превращенные бомбардировками в руины; закопченные стены сгоревшего замка в Вальми. Грег благодарил Господа за то, что увез оттуда Лизетт. Он очень любил ее и надеялся, что теперь и жена отвечает ему взаимностью.

Чисто французское обаяние Лизетт восхищало Грега: грациозность, женственность, природный шик. Он очень гордился женой. В личной жизни у него все складывалось замечательно, профессиональные дела тоже шли хорошо. Грег был чертовски счастлив и понимал это.

Еще до войны он основал рекламное агентство «Диринг адвертайзинг», и оно процветало благодаря деньгам семьи и недюжинному таланту Грега. Оборот составлял уже миллион долларов в год, когда японцы напали на Перл-Харбор. Пока Грег был в армии, делами агентства занимался его довольно способный заместитель, однако особых успехов тот не добился. Вернувшись домой, Грег обнаружил, что дела агентства идут еле-еле, но не слишком огорчился. Он понимал, что послевоенный мир ждет нового, динамичного подхода к рекламе, поэтому уже через несколько месяцев после его возвращения в рекламе появились живость и «изюминка».

Грег с удивлением узнал, что Люк Брендон устроился в одно из крупнейших рекламных агентств. Грег вступил в борьбу за право рекламировать продукцию крупной международной компании «Кемико», надеясь, что это значительно улучшит дела «Диринг адвертайзинг». Но тут выяснилось, что директор по работе с заказчиками конкурирующего лондонского рекламного агентства — Люк Брендон.

— А ты знаешь, что Люк тоже занялся рекламным делом? — спросил Грег у Лизетт, когда они сидели возле бассейна.

Легкий румянец тронул щеки Лизетт.

— Да. Разве я не говорила тебе об этом?

Грег подавил легкое беспокойство. Брендон регулярно писал Лизетт, и она всегда сообщала мужу о письмах, даже оставляла их распечатанными на столе. Но значит, было по крайней мере одно письмо, о котором Лизетт не упомянула.

— Сразу после увольнения он несколько месяцев работал в издательской фирме, — спокойно сказала Лизетт. — А затем получил предложение от агентства «Томсонс» и с радостью принял его. — Легкая улыбка тронула ее губы. — Люк написал, что издательское дело — это профессия джентльменов, поэтому его и не тянет к ней.

Грег усмехнулся:

— Возможно, когда-то это и была профессия джентльменов, но сомневаюсь, что она осталась таковой. Послевоенный мир резко отличается от довоенного.

Лизетт устремила взгляд на изумрудно-голубую поверхность бассейна. Люк сообщил ей, что сменил профессию, и в том же письме он спросил, счастлива ли она с Грегом. Если нет, он предлагал ей немедленно приехать к нему в Лондон. Люк написал, что до сих пор любит ее и верит: сама судьба предназначила их друг другу. Он утверждал, что, обманывая Грега, Лизетт обманывает и сына. Доминик никогда не узнает, кто был его настоящий отец, поскольку Лизетт не сможет рассказать ему про Дитера Мейера.

Лизетт сразу разорвала письмо. Ее давно терзала мысль о том, что она не сможет рассказать Доминику о его настоящем отце. Но что же ей делать? Обманув мужа, она сама угодила в ловушку, и с каждым днем груз лжи все сильнее давил на нее.

Лизетт страдала, когда Грег с гордостью говорил о Доминике, когда Изабель благодарила ее за внука. Однако Лизетт не рассказала об этом Люку. Она написала ему в самом решительном тоне и просила никогда не предлагать ей уйти от Грега… сообщила, что счастлива… и, возможно, скоро у нее родится второй ребенок… что дом ее там, где Грег, и так будет всегда.

Через месяц Лизетт получила столь же решительный ответ. Люк извещал ее о том, что женится. Невесту зовут Анабел Лей-си. Он познакомился с ней еще до войны, а после возвращения в Англию регулярно встречался. Люк признался, что не любит ее, но она любит его. Анабел из состоятельной семьи, у нее есть собственный капитал. Он язвительно заметил, что этот брак такой же, как у нее. Это письмо Лизетт тоже разорвала.

— Судя по свадебной фотографии, у него очень хорошенькая жена, — сказал Грег, и Лизетт через силу улыбнулась.

— Да, — согласилась она. — Они венчались в церкви Святой Маргариты в Вестминстере. Наверное, все было очень торжественно. Но мне странно видеть Люка в гражданском костюме.

Волосы Лизетт мягко ниспадали на плечи, совсем как в тот день, когда Грег впервые встретил ее. Она казалось очень юной и хрупкой, но ведь Лизетт всего девятнадцать лет. Тревога Грега усиливалась. Лизетт говорила, что счастлива и любит его. Но так ли это? Он замечал, что порой, когда жена думала, что за ней никто не наблюдает, глаза ее затуманивались слезами, а тонкие брови сходились к переносице, словно Лизетт терзала глубокая печаль. Может, причина ее страданий — Люк Брендон? Может, упоминание о его женитьбе так расстроило Лизетт и сейчас?

Грег помнил, как Люк собирался жениться на Лизетт. Помнил, с какой болью Лизетт говорила о том, что мужчина, которого она любила, умер и что она не знает, как ей снова научиться любить. Позже, уже после их свадьбы, Лизетт сказала, что никогда не любила Люка, однако время от времени Грег сомневался в правдивости этих слов. Но как бы там ни было, она вышла замуж за него, Грега, и нечего ворошить прошлое.

— Ты не забыла, что в семь часов мы приглашены на коктейль к Уорнерам? — спросил Грег, мечтая навсегда избавиться от сомнений.

— Нет, не забыла. — Лизетт бросила взгляд на крохотные золотые часики. — Пожалуй, приму душ и переоденусь.

Грег поставил на столик свой бокал и поднялся с шезлонга. Воротник его белой шелковой сорочки был распахнут, джинсы плотно облегали бедра.

— Тогда пойдем вместе. — Он притянул жену к себе. — Мы успеем не только принять душ и переодеться.

Грегу всегда доставляло наслаждение заниматься с Лизетт любовью. Он любил в ней все: изгиб шеи, гладкие молочно-белые груди, тонкую талию… Даже длинный шрам на внутренней стороне бедра не нарушал ее гармоничной красоты. Увидев этот шрам впервые, Грег погладил его пальцем и сразу заметил, как напряглась Лизетт. Пытаясь успокоить ее, он сказал, что шрам почти незаметен. Однако Грег понял. — Лизетт ему не поверила. Этот шрам очень огорчал жену, поэтому Грег делал вид, будто не помнит о нем.

Через полчаса Лизетт неохотно выскользнула из объятий мужа и встала с кровати.

— Мы опоздаем, дорогой, — уже половина седьмого.

Грег приподнялся на локте, с удовольствием разглядывая обнаженную жену.

— Из-за этого не грех и опоздать, — с усмешкой промолвил он.

Увидев выражение его глаз, Лизетт затрепетала. Она думала, что уже никогда не полюбит другого мужчину так, как Дитера. Но сейчас Лизетт с изумлением осознала, что ее любовь к Грегу гораздо глубже и сильнее, чем отчаянная страсть к Дитеру. Она никогда не была женой Дитера, никогда не проводила с ним целые дни, как делала это с Грегом. Дитер научил ее любви, это был его дар ей, за который она и Грег должны быть благодарны ему.

Лизетт пошла в душ. Ей очень хотелось бы рассказать Грегу о Дитере… о его храбрости, о том, как бесстрашно он вступил в заговор против Гитлера. Лизетт наивно предполагала, что Дитер понравился бы Грегу.

Но нет, нельзя даже думать об этом. Она должна любить Грега, стараться, чтобы он гордился ею.

Лизетт надела светло-голубое платье, лайковые туфли цвета слоновой кости, сделала высокую прическу и заколола волосы длинными шпильками с драгоценными камнями.

— Ты выглядишь потрясающе! — воскликнул восхищенный Грег, и Лизетт почувствовала себя очень счастливой. Она решила больше не вспоминать о письме Люка и не позволять прошлому затмевать радость настоящего. Однако уже через двадцать минут ее добрые намерения рассыпались в прах.

— Рад видеть вас обоих, — сердечно сказал Фрэнк Уорнер, встретив их у дверей своего особняка в колониальном стиле. — Прошу вас в дом. Надеюсь, вы рассудите мой спор с Брэдом Деннингтоном. Он утверждает, что Нюрнбергский процесс — отнюдь не обязательный элемент эксгибиционизма. Что вы думаете по этому поводу?

— Я думаю, что он кретин, — резко бросил Грег. Лицо его напряглось, уголки рта задергались. — На скамье подсудимых должны сидеть все немцы, а не двадцать один специально отобранный экземпляр.

— Вот тут я с тобой не согласен, Грег, — возразил Фрэнк Уорнер, предлагая гостям напитки. — Нельзя возлагать на всю нацию ответственность за преступления небольшой кучки главарей. Это несправедливо. У меня есть друг, он немец… но с детских лет живет в Лос-Анджелесе. По твоим словам выходит, будто он так же виновен, как звери из СС, просто потому, что он немец. Но мой друг ни в чем не виноват, это обаятельный, культурный…

— Чушь! — Грег пришел в такое неистовство, что хозяин невольно попятился. — Ты не знаешь, о чем говоришь, Фрэнк. А я знаю, потому что был там. И видел такое, чего ты себе и представить не можешь. Вся нация умственно больна. Это она допустила такие мерзости, как Освенцим и Дахау. И не говори мне об обаятельных, культурных немцах, ибо таких не существует!

Фрэнк засмеялся, стараясь сгладить неловкость. Он понятия не имел, что Грег так непримиримо настроен против немцев. К тому же, как хозяин, Фрэнк не желал превратить свою вечеринку в обсуждение военных преступлений немцев.

— Ладно, забудем об этом. — Фрэнк похлопал Грега по плечу. — Давай я познакомлю тебя со своим другом из Нью-Йорка. Его компания подумывает о том, чтобы поменять рекламное агентство. Думаю, ты поможешь ему сделать выбор.

Грег глубоко вздохнул и взял Лизетт за руку. Фрэнк повел их через заполненную гостями комнату к крупному седовласому джентльмену, курившему сигару.

Поглощенная своими мыслями, Лизетт не слышала, о чем они говорили. Сейчас она отчетливо поняла, что Грег питает глубочайшую ненависть к немцам. То, что он увидел в Дахау, потрясло его, и теперь Грег считал всех немцев нацистами. Без исключения. Значит, он никогда не простил бы ей то прошлое, которое Лизетт всеми силами пыталась забыть.

—…и он действительно потрясающий фотограф. — Дайна Уорнер оживленно улыбнулась Лизетт. — А детей фотографирует просто замечательно. Уверена, фотографии Доминика…

Доминик. Наполовину француз, наполовину немец. Доминик. Ребенок, которого Грег считает своим сыном. Доминик — копия своего отца-немца.

— Ты в порядке? — встревожилась Дайна Уорнер. — Ты хорошо себя чувствуешь? Может, присядешь? Я схожу за Грегом.

Лизетт увидела, как Дайна прервала беседу Грега с бизнесменом из Нью-Йорка. Озабоченный Грег устремился к жене. Заметив, какие взгляды бросают на него женщины, Лизетт подумала, что он и впрямь очень сексуален.

— Устала, дорогая? — заботливо спросил Грег.

Лизетт кивнула, охваченная нежностью к мужу и чувством вины перед ним.

Этой ночью, когда они занимались любовью, Лизетт впервые притворялась, симулируя страсть. Она по-прежнему желала Грега, но мысль об ее чудовищном обмане подавляла желание. Казалось, тело Лизетт расплачивается за преступление.

Долгое время она лежала без сна в объятиях мужа, с трудом сдерживая слезы и умоляя Господа послать ей новую беременность. Да, если она родит от Грега, этот ребенок положит конец постоянно терзающему ее кошмару.

Грег необычайно обрадовался, когда спустя два месяца жена сообщила ему, что ждет ребенка.

— Это будет самый замечательный рождественский подарок, правда? — Глаза Лизетт сияли счастьем.

Он крепко прижал жену к себе, и его нежный поцелуй стал ответом на ее вопрос.

— А как же наша поездка? — Грег чуть нахмурился. — Помнишь, я обещал тебе, что новый, тысяча девятьсот сорок седьмой год мы встретим во Франции?

— Поездка поездкой, а я хочу родить ребенка и сделать тебя счастливым. — Лизетт беспечно пожала плечами.

— Чтобы сделать меня счастливым, тебе вовсе не обязательно рожать второго ребенка, — усмехнулся Грег, сверкнув белоснежными зубами. — И по-моему, нам незачем менять планы. У нас и ребенок будет, и во Францию мы поедем. А Люк и Анабел не передумали встречать Новый год в Вальми?

Лизетт покачала головой, с удовлетворением отметив, что уже не смущается при упоминании Люка.

— Папа жаждет продемонстрировать ему, как идут реставрационные работы. Приехав в Вальми несколько месяцев назад, Люк заявил папе, что жить в замке можно будет только лет через пять. Вот папа и хочет доказать Люку, что он ошибся.

— Вот это будет встреча! — Грег обнял жену за талию. — Мы, все трое, снова окажемся в Вальми. Как тогда, в мае сорок четвертого.

Лизетт быстро отвернулась, однако Грег заметил, как на ее лице промелькнуло странное, непонятное ему выражение. Что это было? Боль? Страдание? А может, Лизетт до сих пор жалеет о том, что так поспешно вышла за него замуж, считая Люка погибшим?

— Пойдем спать. — Грег потянулся к груди Лизетт. Вот уже несколько месяцев его терзали ревность и сомнения. И ему не хотелось, чтобы они усугублялись.

Стараясь унять внутреннюю дрожь, Лизетт обняла мужа. На секунду в ее памяти ярко всплыл образ Дитера. Тогда, вернувшись из Парижа, он подхватил ее на руки и сказал, что любит ее и будет любить всегда…

Грег осторожно вытащил шпильки из волос Лизетт, расстегнул блузку и отнес жену на кровать. Она изо всех сил пыталась отогнать воспоминания и ответить на ласки мужа, однако ей мешало чувство вины, усугубившееся после вечеринки у Уорнеров. Лизетт любила Грега, нуждалась в нем, но не могла платить ему взаимностью. И он понял это.

— Что случилось? — спросил Грег и пристально посмотрел на жену. — Дело во мне? Ты не любишь меня, Лизетт?

— О нет! — Лизетт крепко обняла мужа и прижалась к нему. Ее слезы обожгли его кожу. — Я люблю тебя, Грег! Но… — Слова застряли у нее в горле. Если и имеет смысл что-то говорить ему, так только правду. Но это значит потерять Грега навсегда. — Просто я устала… — Очередная ложь показалась Лизетт отвратительной. — Наверное, все из-за беременности. Ничего, через несколько месяцев все будет в порядке, обещаю тебе.