Неприметный холостяк. Переплет. Простак в стране чудес (сборник)

– И зовут вас Юлали…

– Это мой профессиональный псевдоним. Разве мы с вами не согласились, что имя Мэй и фамилию Стаббс каждой захочется поменять как можно быстрее?

– Неужели вы действительно Мэй Стаббс?

– Да.

Хамилтон закусил губу и холодным взглядом окинул своего друга.

– Поздравляю тебя, Джордж. Ты помолвлен с двумя самыми хорошенькими девушками, каких я видел.

– Как мило, Джимми, с твоей стороны, – заметила мадам Юлали.

Лицо Джорджа конвульсивно исказилось.

– Мэй, честно!.. Имей же сердце! Ты ведь не считаешь всерьез, что я с тобой и правда помолвлен?

– А что?

– Но… но… я был уверен, что ты и думать про меня забыла.

– Что? После всех твоих красивых писем?

– Юношеский роман! – пускал пузыри Джордж.

– Неужто?

– Но, Мэй!..

У Хамилтона, слушавшего этот обмен репликами, температура быстро ползла вверх, лихорадочно колотилось сердце. Никто не скатывается к первобытному состоянию, воспламенившись огнем любви, быстрее человека, всю жизнь обитавшего в прохладных эмпиреях интеллекта. Двадцать с лишним лет Хамилтон полагал, что он выше примитивных страстей, но когда на него обрушилась любовь, то захватила накрепко. И теперь, при разговоре этих двоих, его терзала такая ревность, что он не в силах был владеть собой. Хамилтон Бимиш, мыслитель, прекратил свое существование, и его место занял Хамилтон Бимиш, потомок пращуров, улаживавших любовные недоразумения с помощью крепкой дубинки. Видя соперника, они не тратили время впустую, а обрушивались на него будто тонна кирпича, изо всех сил стараясь откусить ему голову. Если б сейчас нарядить Хамилтона в медвежью шкуру и снять с него очки, то вот он, доисторический человек, перед вами!

– Эй! – окликнул Хамилтон.

– Мэй, но ты же знаешь, ты не любишь меня…

– Эй! – неприятным, злобным голосом опять окликнул их Хамилтон.

И пала тишина.

Пещерный человек поправил очки, буравя ядовитым взглядом былого друга. Пальцы у него подергивались, ища дубинку.

– Слушай, ты! Да гляди не ошибись! Завязывай с этой своей трепотней. Девушка тебя, само собой, не любит. Доехало? А то подойду сейчас да как вмажу по сопелке! Я ее люблю, ясно? И замуж она выйдет за меня! Доехало? За ме-ня. А если есть возражения, так извещай скорее своих друзей, где тебя похоронить. Любит она его! Ишь выдумал! Размечтался! Меня она любит. Дошло? Меня! И точка!

И скрестив руки, мыслитель приостановился в ожидании ответа.

Ответ последовал не сразу. Джордж, не привыкший к примитивным взрывам страстей у друга, ошарашенно застыл на месте, проглотив язык, так что держать речь выпало на долю мадам Юлали.

– Джимми! – слабо пискнула она.

Хамилтон властно, по-хозяйски обнял ее и поцеловал одиннадцать раз.

– Вот так! – заключил он.

– Да, Джимми…

– Ты любишь только меня!

– Да, Джимми.

– И завтра же поженимся!

– Да, Джимми.

– Тогда, значит, все нормально! – заключил Хамилтон.

Джордж очнулся точно заводная игрушка.

– Хамилтон! Дружище! Поздравляю тебя!

– Спасибо, спасибо.

Говорил Хамилтон ошеломленно, недоуменно помаргивая. Фермент начал угасать, и Бимиш, пещерный человек, быстро уступал место Бимишу, автору брошюр. В уме его смутно забрезжило, что высказывался он жарковато, пуская в ход словечки, какими вообще-то никогда не изъяснялся. Но тут он поймал взгляд Юлали, устремленный на него, и все угрызения совести и всякая неловкость растаяли.

– Спасибо! – еще раз поблагодарил он.

– Мэй – чудесная девушка! – заверил Джордж. – Вы будете очень счастливы. Уж я-то ее знаю. Как ты всегда умела сочувствовать мне!

– Правда?

– Безусловно. Разве ты не помнишь, что все свои неприятности я нес к тебе и мы сидели вдвоем на диванчике перед каминным огнем в твоей гостиной?

– И всегда боялись, что кто-то подслушивает у двери.

– Если и подслушивали, все равно ничего бы не услышали.

– Эй! – резко вклинился Хамилтон.

– То были счастливые дни… – вздохнула Юлали.

– А помнишь, как твой маленький братишка дразнил меня? Апрельский ливень!

– Вон как! – фыркнул Бимиш. – С чего это вдруг?

– Потому что я всегда приносил Мэй цветы.

– Хватит! – резко оборвал Хамилтон. – Хотелось бы напомнить тебе, Финч, что эта леди помолвлена со мной.

– Конечно, конечно.

– Попрошу и впредь не забывать! А впоследствии, когда станешь заходить к нам, чтобы разделить с нами трапезу, уж постарайся обходиться без воспоминаний о старых добрых днях! Понял?

– Да, вполне!

– А сейчас мы уезжаем. Мэй нужно вернуться в Нью-Йорк, а я еду с ней. Придется тебе поискать другого шафера. И тебе очень повезло, что венчание вообще состоится. До свидания, Джордж. Пойдем, милая.

Двухместный автомобильчик уже катился по подъездной дороге, когда Хамилтон хлопнул себя по лбу.

– Надо же! Совсем из головы вон!

– Что ты забыл, Джимми, дорогой?

– Кое-что надо еще сказать Джорджу. Подожди меня здесь…

– Джордж, – возвращаясь в холл, начал Хамилтон, – только что вспомнил. Позови Ферриса и вели ему сидеть в комнате со свадебными подарками. Пусть не уходит из столовой ни на минуту. Небезопасно, что валяются они вот так, без присмотра. Тебе следовало бы нанять детектива.

– Мы и хотели, но мистер Уоддингтон так настаивал, что миссис Уоддингтон отмела эту идею. Пойду и немедленно скажу Феррису.

– Да, пожалуйста.

Хамилтон вышел на лужайку и, приблизившись к рододендронам, тихонько посвистел.

– Что еще? – высунула голову Фанни.

– Ах вот вы где!

– Да, я тут! Когда начинать шоу?

– Никогда, – отрезал Хамилтон. – События повернулись так, что наша маленькая комедия отменяется. Можете возвращаться домой к мужу, когда вам пожелается.

– О?

Сорвав рододендроновый листик, Фанни медленно раскрошила его.

– Я вроде как и не спешу никуда… Мне тут нравится… Воздух… солнце… птички поют. Погуляю еще немножко.

Хамилтон со спокойной улыбкой смотрел на нее.

– Разумеется, как хотите. Должен, однако, сообщить, что, если намереваетесь сделать еще одну попытку, я про драгоценности, распрощайтесь с этой мыслью. С этой минуты здоровяк дворецкий будет неотлучно находиться в столовой и следить за ними. Так что могут выйти неприятности.

– Да-а? – задумчиво протянула Фанни.

– Да.

– Обо всем позаботились, ага?

– Уж я такой, – отозвался Хамилтон.

Глава XI

Мешкать Джордж не стал. Совет Хамилтона показался ему на этот раз даже разумнее обычного. Он звонком вызвал Ферриса.

– Э, Феррис, – приступил Джордж, – мистер Бимиш считает, вам надо бы посидеть в этой комнате со свадебными подарками. Покараулить их.

– Слушаюсь, сэр.

– На случай если вдруг кто-то попытается что украсть.

– Понятно, сэр.

Облегчение, как это случается обычно, подтолкнуло Джорджа к разговорчивости. Ему хотелось уцепить кого-нибудь за лацкан и болтать, болтать, болтать. Конечно, он предпочел бы кого другого, не Ферриса, так как ранние эпизоды их знакомства еще не выветрились из его памяти и, как ему чудилось, в манерах дворецкого еще проскальзывала застоявшаяся неприязнь. Но оказался рядом Феррис, и Джордж принялся болтать с ним.

– Приятный денек, правда, Феррис?

– Да, сэр.

– Расчудесная погодка!

– Да, сэр.

– И места такие красивые!

– Нет, сэр.

Джордж удивился.

– Вы сказали: «Нет, сэр»?

– Да, сэр.

– Ах «да, сэр»! А мне послышалось – «нет, сэр».

– Да, сэр. Нет, сэр.

– То есть вам здешние места не по вкусу?

– Нет, сэр.

– Почему же?

– Я их не одобряю, сэр.

– Но почему, почему?

– Не та сельская местность, к какой я привык. Совсем не похоже на окрестности нашей деревни.

– А где это?

– В Англии, сэр.

– Наверное, английская деревня живописна?

– Полагаю, сэр, она нравится всем.

Разговорный пыл Джорджа подостыл. В своем приподнятом настроении он надеялся, что Феррис сумеет забыть роль дворецкого, увлекшись ролью друга.

– Что же вам не нравится в здешних местах?

– Я, сэр, не одобряю комаров.

– Да их совсем мало!

– Я не одобряю, сэр, даже и одного.

Джордж сделал новый заход.

– Наверное, все внизу, Феррис, взбудоражены из-за венчания?

– Внизу, сэр?

– Ну, э… слуги…

– Я не собирал их мнений, сэр. Со своими коллегами я общаюсь крайне редко.

– Не одобряете их, наверное? – колко ввернул Джордж.

– Нет, сэр.

– Почему же?

Дворецкий поиграл бровями. Он бы предпочел, чтобы низшие слои среднего класса не выказывали столько любопытства. Однако до объяснений снизошел.

– Многие из них, сэр, шведы, а остальные – ирландцы.

– А шведов вы не одобряете?

– Нет, сэр.

– Отчего же?

– Головы у них, сэр, совсем квадратные.

– И ирландцев не одобряете?

– Нет, сэр.

– А их почему?

– Потому что они ирландцы, сэр. Джордж тревожно переступил с ноги на ногу.

– Но хоть венчания, Феррис, вы одобряете?

– Нет, сэр.

– Отчего же?

– Мне они представляются печальными событиями.

– А вы сами, Феррис, женаты?

– Вдовец.

– Разве вы, когда женились, не были счастливы?

– Нет, сэр.

– А миссис Феррис?

– Ей церемония как будто бы доставляла определенное удовольствие, сэр, но скоро все развеялось.

– Чем же вы это объясняете?

– Не знаю, сэр.

– Жалко, Феррис, что венчания навевают на вас грусть. Конечно, когда двое людей любят друг друга и намереваются любить вечно…

– Брак, сэр, не способствует длительной любви. Он мумифицирует ее труп.

– Но, Феррис, не будь браков, что сталось бы с потомством?

– В потомстве, сэр, я не вижу необходимости.

– Вы его не одобряете?

– Вот именно.

Задумчивый и грустный, Джордж отправился на подъездную дорогу перед домом. Блаженное состояние души, подвигнувшее его завязать беседу с дворецким, упало до нуля. Теперь он четко понимал, что беседовать в день венчания с Феррисом – грубейшая ошибка. В день похорон Феррис – собеседник подходящий, и даже идеальный, но он резко диссонировал со звоном свадебных колоколов.

Без всякого восторга, протрезвевшим взглядом Джордж оглядывал прелестный сад, а оглядывая, наткнулся на приближающегося Сигсби X. Уоддингтона, производившего впечатление человека, услышавшего дурные вести или сделавшего открытие, сорвавшее его планы.

– Тэк, тэк-с! – закричал Сигсби. – Какого такого дьявола этот чертов дворецкий толчется в комнате со свадебными подарками?

– Караулит их.

– И чье это распоряжение?

– Мое.

– Черт раздери!

И, одарив Джорджа непонятным взглядом, Сигсби исчез. Будь наш жених более расположен анализировать взоры будущего тестя, он, пожалуй, разглядел бы в них сильнейшее отвращение. Но не в таком расположении духа пребывал Джордж. Вдобавок не того сорта человек был Сигсби, чтобы его взоры еще и анализировать, – не успевал он скрыться с глаз, как о нем забывали. И Джордж почти немедленно стал забывать о нем. Он еще забывал, когда из-за поворота показался автомобиль и, затормозив рядом с ним, высадил Молли, миссис Уоддингтон и человека с лошадиным лицом. Замена заболевшему, сообразил Джордж по его клерикальному одеянию, священник из Флашинга.

– Молли! – воскликнул Джордж.

– Вот и мы, мой ангел!

– И мама с вами, – с меньшим пылом добавил Джордж.

– Мама! – совсем уж ледяным тоном повторила миссис Уоддингтон.

– А это его преподобие Гедеон Вулес, – представила священника Молли. – Он нас поженит.

– А это, – адресовалась к священнику миссис Уоддингтон тоном, показавшимся чувствительному уху Джорджа непонятно извинительным, – наш жених!

Преподобный Гедеон Вулес глянул на Джорджа глазами снулой рыбины. Человеком, брызжущим жизнерадостностью, он жениху не показался. Но, в конце концов, когда вы женитесь, то женитесь, и не все ли равно, пусть даже священник и походит на снулую рыбину?

– Как поживаете? – без искорки интереса осведомился Гедеон.

– Превосходно! – откликнулся Джордж. – А вы?

– В преотменном здравии, благодарю.

– Вот и расчудесно! С лодыжками порядок? – Преподобный Гедеон, покосившись вниз, остался вполне доволен видом этой детали нижних конечностей, хотя они и были скрыты белыми носками.

– Да, все в порядке, спасибо.

– А то сейчас священники только и знают, – пояснил Джордж, – что грохаются со стульев и растягивают себе лодыжки. А потом ходить не в состоянии.

– Нет, я со стульев никогда не падал.

– Тогда вы именно тот человек, которого я искал! Будь все священники вроде вас…

– Не желаете ли стакан молока? – очнулась миссис Уоддингтон.

– Нет, благодарю вас, мама, – поблагодарил Джордж.

– Я не тебе предлагала, – вскинулась миссис Уоддингтон, – а мистеру Вулесу! Он совершил длинную поездку, и ему, конечно, хочется освежиться.

– Конечно, конечно! – подхватил Джордж. – О чем я только думаю! Да, вам непременно следует подзаправиться, чтобы восстановить силы. А то еще хлопнетесь в обморок посреди церемонии.

– И на то есть все основания, – подпустила шпильку миссис Уоддингтон.

И прошествовала в столовую, где на столике были расставлены легкие закуски, а за столиком сидел Сигсби. Он потягивал джин с тоником и косился на массивного, непрошибаемого дворецкого. Феррис свадебные подарки не одобрял, но сторожил их зорко и преданно.

– Чего вы тут толчетесь, Феррис? – осведомилась миссис Уоддингтон.

Дворецкий вскинул преданные глаза.

– Охраняю подарки, мадам.

– Кто распорядился?

– Мистер Финч, мадам.

Миссис Уоддингтон метнула гадливый взгляд на Джорджа.

– Не вижу в этом ни малейшей необходимости.

– Слушаюсь, мадам.

– Только слабоумный мог отдать такое распоряжение.

– Именно, мадам.

И дворецкий удалился. Сигсби, проводив его взглядом, печально вздохнул. Хорошо, теперь Феррис наконец-то ушел… Зато в комнату вот-вот набьется тьма народу. Уже начали подкатывать автомобили, и поток свадебных гостей устремился к столику с закусками.

Преподобный Гедеон Вулес, вдумчиво набивая бездонный желудок сандвичами с ветчиной, увлек Джорджа в уголок и попытался познакомиться с ним поближе.

– Мне всегда нравится поболтать немножко перед церемонией с женихом, – поделился он, – почувствовать, что он, до некоторой степени, стал твоим личным другом. Это так приятно.

– Очень любезно с вашей стороны, – ответил тронутый Джордж.

– Венчал я недавно во Флашинге молодого человека по имени Миглетт… Клод Р. Миглетт. Вам знакомо это имя?

– Да нет…

– А! Я думал, может, читали в газетах. Про этот случай столько писали. Не установи я с ним личный контакт до церемонии, боюсь, после несчастья мне не удалось бы утешить его.

– Несчастья? Какого же?

– Невесту сшиб насмерть грузовик, как раз когда они выходили из церкви.

– Господи!

– Да, мне это показалось на редкость несчастливым происшествием. Но, с другой стороны, на венчаниях, которые провожу я, всегда почему-то что-то да случается. Прямо рок какой-то! За неделю до того венчал я прелестную молодую пару, так оба, не прошло и месяца, погибли. На них балка свалилась, когда они проходили мимо строящегося здания. А у другой пары, эту я венчал в начале года, жених заразился слабой формой скарлатины. Симпатичный такой молодой человек, но весь пошел розовыми пятнами. Все мы очень расстроились. – Священник повернулся к миссис Уоддингтон, оттертой в угол наплывом гостей. – Рассказываю нашему молодому другу о всяких необыкновенных случайностях. А в последних двух венчаниях, которые я совершал, женихи, оба, умерли буквально через несколько дней после свадьбы.

Лицо миссис Уоддингтон подернулось легкой завистью. Выражение его как бы намекало: да, не всем выпадает такое везение!

– Лично у меня, – поделилась она, – с самого начала возникло предчувствие, что венчание это ни за что не состоится.

– Как любопытно! – откликнулся преподобный Гедеон. – Я в предчувствия верю.

– Я тоже.

– Я считаю, они посылаются, чтобы остеречь нас. Помогают нам подготовить себя к бедствиям.

– В нашем случае слово «бедствие», по-моему, не совсем…

Неверной походкой Джордж уковылял прочь. Снова в душу ему вползло туманное предчувствие, уже навещавшее его сегодня. Настолько угнетена была его нервная система, что он отправился искать утешения в обществе Сигсби. В конце концов, подумал он, каковы бы ни были недостатки этого человека, но он хотя бы – друг. Философ, принимающий близко к сердцу будущее рода человеческого, возможно, тяжко вздохнул бы при одном взгляде на Сигсби, но Джорджу в холодном враждебном мире особо привередничать не приходилось.

Минуту спустя на него обрушилось неприятное открытие: чересчур оптимистично с его стороны было предполагать, будто он нравится будущему тестю. Взгляд, каким тот одарил Джорджа, когда он приблизился, любящим не назвал бы никто. Такой взгляд пожилой джентльмен, будь он шерифом в штате Аризона, мог бы бросить на конокрада.

– Чего ты влезаешь? – сварливо прошипел Сигсби. – Суешься куда не следует.

– Э? – растерялся Джордж.

– Надо ж выдумать! Взял да приказал дворецкому торчать здесь, караулить подарки!

– Господи, неужели вы не понимаете: если б я не распорядился, сюда могли бы пробраться и что-то украсть?

На лице Уоддингтона проступило выражение ковбоя, который, улегшись в постель, обнаруживает, что проказливый приятель засунул ему под простыню кактус. И Джордж уже намеревался, в полном упадке духа, отступить к столику с закусками угоститься картофельным салатом, когда от сгрудившейся у столика толпы отделился массивный, пестро разодетый толстяк, дожевывающий бутерброд с икрой. Джорджу смутно припомнилось, что он видел его среди гостей на том, первом званом обеде, в доме № 16. И память его не подвела – это был не кто иной, как Говядина.

– Привет, Уоддингтон! – окликнул Говядина.

– Р-р! – прорычал Сигсби. Тип этот совсем ему не нравился – мало того что тот когда-то отказался одолжить ему деньги, так еще и до такой низости опустился, что в подмогу себе процитировал Шекспира.

– Послушай-ка, Уоддингтон, – продолжил Говядина, – верно ли мне помнится, что ты вроде как-то заходил посоветоваться насчет одной кинокомпании? Подумывал деньги в нее вложить, так?

Мучительная тревога исказила лицо Уоддингтона. Он болезненно сглотнул.

– Нет, это был не я, – поспешно возразил он. – Не я! Не хотел я покупать никаких акций. Я думал только, если они хороши, может, жена заинтересовалась бы…

– Ну, это одно и то же.

– Нет!

– А не знаешь, купила твоя жена акции?

– Нет-нет, не купила! Позже я услыхал: компания эта никчемушняя – и даже говорить ей ничего не стал.

– Н-да, обидно… – протянул Говядина. – Очень и очень…

– Чего это?

– Да видишь ли, поразительнейшая штука случилась. Прямо настоящий роман. Компания эта, ты правильно заметил, и вправду барахло была. Ничего не умели сделать толком. Но вчера, когда рабочий начал копать землю под табличку «НА ПРОДАЖУ», представь себе, наткнулся на нефть!

Очертания нехуденького Говядины легким дымком задрожали перед глазами Уоддингтона.

– Нефть? – пробулькал он.

– Да, представь себе! Нефть! Да какой фонтанище-то! Похоже, крупнейший на юго-западе!

– Но… но… ты что же, хочешь сказать, акции чего-то стоят?

– Миллионы! Всего-навсего! Да-с! Миллионы! Вот досада, что ты тогда не купил! А икра, – задумчиво жуя, добавил он, – очень даже недурственная. Ей-богу, Уоддингтон, очень и очень. Пойду еще тостик возьму.

Миллионера, устремившегося за икрой, остановить сложно, но Уоддингтону удалось: вцепившись мертвой хваткой ему в рукав, он на минутку застопорил бег.

– А когда ты про это услышал?

– Сегодня утром, как раз когда к вам выезжал.

– Как думаешь, еще кто знает?

– На бирже – наверняка.

– Послушай! – не отставал Уоддингтон. – Послушай-ка! – Он отчаянной хваткой удерживал икролюбивого гостя. – Знаком мне один тип, к бизнесу никакого отношения не имеет, у которого имеется пакет этих акций. Как считаешь, есть шанс, что он еще не пронюхал?

– Вполне вероятно. Если хочешь у него перекупить, так поторапливайся. История может попасть уже в вечерние газеты.

Слова эти шибанули Сигсби с силой электрического разряда. Он выпустил рукав гостя, и тот устремился к столику с закусками словно домашний голубь к родной голубятне. Уоддингтон ощупал карман, чтобы убедиться, что по-прежнему обладает тремястами долларами, предназначавшимися для Фанни Уэлч, и пулей ринулся из комнаты, из дома и из ворот, а там, одним махом одолев широкую длинную дорогу до станции, запрыгнул в поезд, который словно бы специально дожидался его. Ни разу в жизни ему не удавалось так быстро и удачно сесть в поезд. Счастливая примета! С бодрой уверенностью предвкушал он разговор с полисменом, которому в минуту притворной щедрости продал свои драгоценные акции. Полисмен этот показался ему простофилей, из тех именно лопухов, с которыми так приятно делать бизнес. Уоддингтон принялся репетировать начальные фразы беседы.

– Тэк, тэк-с! Тэк, тэк-с, дорогой мой…

И резко выпрямился. Имя полисмена забылось начисто!

Глава XII

Несколько часов спустя, когда уже проблеснули первые звезды, а птицы сонно шуршали на деревьях, можно было наблюдать одинокую фигуру, медленно ковыляющую по подъездной дорожке к парадной двери летнего дома Уоддингтонов в Хэмстеде, на Лонг-Айленде. Это возвращался из своего путешествия Сигсби.

Шагал он крадучись, словно кот, опасающийся, что в него вот-вот швырнут кирпичом. «О-о, – говорит поэт, – вернуться домой! В родной дом!» Но Сигсби никак не мог заставить себя разделить этот радостный взгляд. Теперь, когда выдалась минутка для размышлений, он ясно понял, что под крышей родного дома его ждут крупные неприятности. Случалось ему и раньше, отбывая второй срок женатой жизни, совершать поступки, вызывавшие неодобрение жены – и неодобрение свое она высказывала откровенно и бурно, – но никогда прежде не совершал он преступления, под бременем которого его шатало сейчас. Ведь он – ни больше ни меньше – удрал со свадьбы единственной дочери! И это после того, как его специально обучали передавать ее жениху перед алтарем! Если его жена не выскажется по этому поводу в манере, от которой содрогнется сама гуманность, – что ж, тогда Сигсби придет к выводу, что весь его прошлый опыт ничего не значит, а он в роли справочника никуда не годится.

Уоддингтон испустил безрадостный вздох. В настроении он пребывал угнетенном и разбитом. Не хватало еще и выслушивать горькие истины о себе. Ему хотелось одного – полежать на диване, сбросив туфли, со стаканчиком вина. В большом городе ему пришлось несладко.

Возможно, в этом повествовании уже упоминалось, и не раз, что Сигсби был из тех, у кого от усиленных размышлений начинает болеть голова, но, даже рискуя заработать головную боль, он размышлял, пока ехал в Нью-Йорк, глубоко и усиленно, пытаясь выудить из глубин топкого подсознания имя полисмена, которому продал акции. К тому моменту, когда поезд прибыл на вокзал Пенсильвания, Сигсби сократил список до двух имен – или Малкэхи, или Гаррити.

У человека, бродящего по Нью-Йорку в розысках полисмена Малкэхи, работы невпроворот, как и у человека, разыскивающего Гаррити. Ну а уж тому, кто разыскивает обоих, скучать не приходится ни минутки. Мечась взад-вперед по городу и расспрашивая всех встречных стражей порядка, Сигсби исходил не один десяток миль. Регулировщик на Таймс-сквер подсказал, что рядом с Могилой Гранта стоит один Малкэхи, а несколько Гаррити обретаются на Колумбус-серкл и Ирвинг-плейс. Малкэхи-у-Могилы, выразив сожаление, порекомендовал навестить Малкэхи со Сто двадцать пятой улицы или – на выбор – еще одного на Третьей авеню и Шестнадцатой улице. Гаррити на Колумбус-серкл с большой похвалой отозвался о Гаррити рядом с Баттери, а Гаррити на Ирвинг-плейс ничуть не усомнился, что его кузен в Бронксе вполне отвечает цели розысков. Когда часы пробили пять, Уоддингтон пришел к однозначному заключению – если мир желает стать лучше и чище, то ему следует проредить несметные ряды Малкэхи, а заодно подправить их качество. В 5.30, вернувшись из Бронкса, он всей душой проголосовал бы за любую поправку к Конституции, пожелай конгресс ее ввести, о полнейшем запрете всех Гаррити на территории США. А точнехонько в 6.00 вдруг проникся непоколебимой убежденностью, что имя разыскиваемого полисмена и вовсе Мэрфи.

В эту минуту Уоддингтон шагал по Мэдисон-сквер, только что обежав Четырнадцатую улицу в поисках еще одного Малкэхи, но теперь им так глубоко завладела новая идея, что он доковылял до скамейки и, свалившись на нее, тяжело застонал. Момент был переломный; Уоддингтон решил бросить все и отправляться домой. У него болела голова, ныли ноги, онемел зад. Первый прекрасный, безоглядный порыв, с каким он бросился на поиски, засох на корню. Если и был человек в Нью-Йорке, абсолютно неспособный расхаживать по городу в поисках Мэрфи, то человеком этим был Сигсби Уоддингтон. Кое-как доковыляв до вокзала Пенсильвания, он первым же поездом отправился домой – и вот он приближается к концу пути.

Дом показался ему каким-то слишком тихим – хотя, конечно, так и полагается. Венчание состоялось давным-давно, счастливая пара уже отбыла на медовый месяц. Давным-давно ушел и последний гость, и теперь под этой мирной крышей осталась только миссис Уоддингтон, наверняка оттачивающая ядовитые фразы в уединении будуара: то отбросит раскаленное прилагательное, заменяя его еще более ехидным, только что всплывшим на ум; то решит, что словечко «червь» слишком уж ласково, и кинется разыскивать в словаре чего похлеще. Уоддингтон приостановился на крыльце, прикидывая, не сбежать ли в поисках уединения в сарайчик для инструментов.

Возобладал порыв более мужественный. К тому же в сарайчике нечего выпить, а его страждущая душа буквально жаждала выпивки. Уоддингтон переступил порог и резко подскочил, когда от телефона отделилась темная фигура.

– У-ух! – произнес он.

– Сэр? – вопросила фигура.

Ему стало легче – слава Богу, не жена! Это Феррис, а именно Феррис в данный момент ему и требовался, потому что только Феррис мог проворнее всех принести выпивку.

– Тш-ш! – прошипел Сигсби. – Есть тут кто?

– Сэр?

– Где миссис Уоддингтон?

– В будуаре, сэр.

На это Сигсби и рассчитывал.

– А в библиотеке кто есть?

– Нет, сэр, никого.

– Тогда принесите выпивку туда, Феррис, и никому ни словечка!

– Слушаюсь, сэр.

Волоча ноги, Уоддингтон с трудом доплелся до библиотеки и бросился на большой мягкий диван. Потекли блаженные, покойные минуты, а скоро послышалось музыкальное треньканье. Вошел Феррис с подносом.

– Вы не дали точных инструкций, сэр, – сказал дворецкий. – Поэтому, действуя по собственной инициативе, я принес вам виски с содовой.

Говорил он холодно, явно не одобряя Уоддингтона. Но тот не стал придираться к оттенкам его интонаций. Он схватился за графинчик, глаза его увлажнились благодарностью.

– Феррис, вы молоток!

– Спасибо, сэр.

– Вам бы жить на Западе, где мужчины – это мужчины!

Дворецкий морозно шевельнул бровью.

– Все, сэр?

– Да. Но не уходите, Феррис. Расскажите-ка мне обо всем.

– По какому именно пункту, сэр, желаете получить информацию?

– Расскажите, как прошло венчание. Я не мог присутствовать. Дело, понимаете, и крайне срочное. В Нью-Йорке. Потому не мог присутствовать. Очень оно важное.

– Вот как, сэр?

– Чрезвычайной, понимаете, важности. И в Нью-Йорке. Невозможно пренебречь. Ну так как венчание? Все нормально?

– Не совсем, сэр.

– Как это?

– Венчание, сэр, не состоялось.

Уоддингтон рывком выпрямился. Что за ерунду несет дворецкий? А уж когда совсем не хочется слушать дворецких, несущих всякую ерунду, так это после утомительного рыскания по Нью-Йорку в розысках Малкэхи, а может, и Гаррити.

– Как это – не состоялось?

– Так, сэр.

– Почему же?

– В последний момент возникла закавыка.

– Только не говорите, что и этот священник вывихнул лодыжку!

– Нет, сэр. Священник находился в отменном состоянии. Помеха возникла из-за молодой женщины. Она ворвалась в комнату, где собрались гости, и устроила скандал.

Глаза у Сигсби выпучились.

– Расскажите-ка подробно.

Дворецкий вперил загадочный взгляд в стену напротив.

– Сам я при этой сцене не присутствовал, сэр. Но один из младших слуг – он случайно оказался у открытой двери – уведомил меня о подробностях происшествия. Вот как все случилось, сэр. Когда все намеревались отправиться в церковь, через стеклянные двери с лужайки вбежала молодая женщина и, остановившись у порога, закричала: «Джордж! Джордж! Почему ты покинул меня? Ты не принадлежишь этой девушке! Ты принадлежишь мне!» Обращалась она, как я понял, к мистеру Финчу.

Глаза у Сигсби выпучились уж и совсем опасно. Хлопни его сейчас кто резко по плечу, они бы выскочили из орбит.

– Вот так номер! А потом что?

– Как передавал мне слуга, поднялась суматоха. Жених вконец растерялся и пылко протестовал. Миссис Уоддингтон клялась, что нечто подобное она предвидела с самого начала. Мисс Уоддингтон, как я понимаю, очень расстроилась. Гости пребывали в немалом замешательстве.

– И я их не виню.

– Да, сэр.

– А потом?

– Молодую женщину стали расспрашивать, но она разнервничалась и только вопила, без слов, как передавал мне слуга, и заламывала руки. Потом, неверным шагом дойдя до стола с подарками, упала на него в обморок, однако, почти сразу же очнувшись, с криками: «Воздуха! Задыхаюсь!» – вылетела в стеклянные двери. Насколько я знаю, сэр, после этого ее никто больше не видел.

– А что же случилось потом?

– Миссис Уоддингтон наотрез отказалась дать разрешение на венчание. Гости вернулись в Нью-Йорк. Мистер Финч, что-то бормоча – слов слуге расслышать толком не удалось, – уехал тоже. А миссис Уоддингтон уединилась в будуаре с мисс Уоддингтон. Очень, сэр, неприятное происшествие. Такого в Брэнгмарли-Холле ни за что не могло бы произойти.