Европейский триллер - Последняя башня Трои

      топливе. Но, может быть, умельцы из «РЭМИ» и здесь обогнали официальную науку?
      – Ты понимаешь, что это значит? – допытывался Беннет.
      – Понимаю, – ответил я. – Главная проблема, если не считать двигателей, теплоизоляция. Для возвращения из космоса она у «Суперсоника» всё же слабовата. Но если они сумеют обеспечить достаточную энерговооруженность, будут входить в атмосферу с малой скоростью, под плоским углом…
      – При чем здесь теплоизоляция?! – взорвался Беннет. – Это значит, что стервятники уже проникли на американский континент, они действуют в Штатах!
      – Ну не расстраивайся. Они же не собираются свергать вашу демократию. Возьмут что им нужно и уберутся в Пидьму, в родные леса.
      – Мы остановим эту сделку! – решительно сказал Беннет. – Комиссия Бернарделли наложит на нее запрет, и…
      – Тогда они убьют Бернарделли.
      – Как убьют?!
      – Не поморщившись. Ты до сих пор не понял их методику? Они первыми никого не трогают, но в два счета уничтожают любого, кто пытается им помешать.
      – Не говори чушь! – разозлился Беннет. – Даниэла Бернарделли – сенатор, до нее им так просто не добраться!
      – Уолт, мое дело – предупредить. Беннет подозрительно сощурился:
      – Хочешь доказать, что стервятники непобедимы? А может, они перевербовали тебя?
      – Меня перевербовать невозможно, – сказал я. – Потому что нельзя ни увлечь идеями, ни запугать. Даже купить нельзя: лишних денег мне не надо.
      Беннет криво усмехнулся и отключил связь, не попрощавшись.
      Елена предоставила старшему советнику Видману выбор между жизнью и смертью. Если бы он закрыл дело, начатое против ее компании Розовым Слоном, то остался бы цел. Но старший советник попытался дело продол-
      жить. Боялся ли он гнева своих заказчиков из корпорации «ДИГО» или не мог возвратить полученную от них сумму, а может быть, попросту был непроходимо глуп? Так или иначе, господин Вячеслав Видман не придумал ничего лучшего, кроме как собственной персоной отправиться в фирму «РЭМИ» заново снимать копии с документов. Какие-то опасения у него, похоже, были: он взял с собой не двух бойцов охраны, как Хоботов, а сразу четырех. Наверное, в службе Елены такая предосторожность вызвала веселье. На пустынном областном шоссе прикончить этого дурака было легче всего, и, разумеется, его тут же прикончили. Он не проехал и полпути до Пидьмы.
      В вечерних выпусках новостей его потрясенные спутники поведали о случившемся. Их машина приближалась к Лодейному Полю. Господин Видман сидел за рулем, справа от него – охранник, на заднем сиденье – еще трое. Дорога шла по заброшенной, безлюдной местности. Внезапно господин Видман стал проявлять беспокойство, приказал автонавигатору остановиться и заявил, что ему необходимо выйти по малой надобности. Выглядел он растерянно и говорил запинаясь. Охранники отнесли это на счет стеснительности воспитанного человека в деликатной ситуации. Видеокамера блока записи дорожной обстановки запечатлела старшего советника в тот момент, когда он выбрался из машины и прикрыл за собой дверцу. У него были остановившиеся глаза, отрешенное лицо. Ветер трепал заросли его бороды, по лысине секли снежинки.
      Здесь запись обрывалась. Охранники спохватились, что снимать начальника, собравшегося помочиться, недопустимо, и отключили блок. Дальнейшее известно только по их рассказам. Нет, они и не думали подглядывать, просто так получилось. Они видели, как господин Видман пошел в придорожные кусты. Двигался он медленно, и его как-то слегка заносило то в одну, то в другую сторону. Он продрался сквозь редкие ветви кустарника, по-зимнему голые и черные, которые не могли его скрыть. Остановился. Как будто попытался расстегнуть брюки. Потом
      шагнул вперед, потом куда-то вбок. Опять остановился. И вдруг – сделал еще один шаг вперед, взмахнул руками и исчез…
      Оказалось, что рядом с шоссе в земле была вертикальная скважина, больше трех метров глубиной и около метра в диаметре. Ее вырыли в незапамятные времена для неясных теперь целей – то ли хотели устроить в этом месте колодец, то ли установить опору какого-то сооружения. Конечно, заброшенная скважина была заполнена водой, и, конечно, с поверхности эту воду прихватило коркой льда и замело снегом. Вот туда, в самую середину, и устремил старший советник Видман свой последний в жизни шаг.
      Уже полицейская съемка представила жуткие кадры: в яме под толстым слоем воды чуть светится глянцевитая лысина. Вывод следствия был очевиден: несчастный случай. Пресса обрушила на областную дорожную службу очередной поток обвинений. Дорожники вяло отбрехивались, ссылаясь на недостаточное финансирование.
      Прошло еще несколько дней. Где-то в хвостах информационных выпусков, в скороговорке малозначительной деловой хроники, мелькнула фраза о том, что Управление по борьбе с экономической преступностью закрывает дело, начатое им против компании «РЭМИ», факты не подтвердились. Значит, двух убитых глупцов хватило, чтобы остальные чиновники адекватно оценили ситуацию и выбрали жизнь. Я ждал какого-то, хоть краткого, выступления Елены с торжествующим комментарием, но она так и не появилась в эфире.
      Зато жуткой сенсацией выпалил ближайший выпуск мировых новостей: «Гибель в Вашингтоне председателя сенатской комиссии по контролю над экспортом Даниэ-лы Бернарделли и ее секретарши!!» Я остолбенел. А комментаторы с экрана били подробностями, как кувалдами. Обнаженные тела обеих женщин нашли в постели, сплетенными клубком, в позе, недвусмысленно свидетельствовавшей о характере их отношений. Смерть обеих наступила от чудовищной передозировки наркотиков, принятых непосредственно перед актом лесбийской любви…
      А на следующее утро у меня в квартирке-офисе компьютер заиграл «Гимн великому городу», сигнал местного вызова. Я дал соединение, но экран остался темным: звонивший заблокировал видеоканал. Я рассердился:
      – Что за шутки?!
      В ответ раздался голос Елены:
      – Это логово шпиона? Госпбдин шпион догадался, кто его беспокоит?
      У меня вмиг пересохло в горле, мои слова прозвучали натужно и хрипло:
      – Как я могу не узнать главный объект слежки… Послышался смех, экран осветился, и Елена появилась на нем, сияющая:
      – Я долго не звонила, ты сердишься, прости! Честное слово, я была очень занята!
      – Видел я результаты ваших занятий. Людоеды. Она улыбнулась еще ослепительней:
      – Ты грубишь, потому что знаешь, что такой мне больше всего нравишься! Послушай: я сейчас в Петрограде, вся в делах, но вечер у меня свободен. До самого утра.
      Я молчал. Сердце у меня бухало, как молоток. Я и желал ее, и ненавидел до помрачения рассудка.
      – Ты хмуришься? – насторожилась Елена. – Не хочешь меня никуда пригласить?
      – Разве что в свой офис, – ответил я. – Во вторую комнату. (Где стоял диван.) Для допроса.
      – Мы оба допросим друг друга, – усмехнулась она. – Без слов!
      Весь день я промаялся в ожидании. Мне казалось, она не приедет. Но она приехала. С царственным видом внесла себя в квартирку, стройная, уверенная в собственной неотразимости. Безупречно уложенная короткая стрижка охватывала ее голову, как темная блестящая корона. Яркие синие глаза смотрели с обычной надменностью.
      Она подставила мне щеку для поцелуя. Но я отступил на шаг:
      – Подожди! У меня вопрос по работе.
      Она недоуменно подняла брови. И я был рад, что заставляю ждать эту высокомерную дрянь, которая оторва-
      лась ненадолго от своих темных дел, чтобы для отдыха, быстренько меня использовать.
      – Мне ясно, – сказал я, – почему вы прикончили сенаторшу Бернарделли. Но какого дьявола вы убили секретаршу? Это уже перебор, и мне такая кровожадность не нравится.
      Я задал вопрос внезапно, ударом в лоб, и ждал, как на него среагирует Елена. Признает, что ее фирма занимается убийствами, или начнет увиливать?
      Но поразить ее мне не удалось. Она сама поразила меня тем, что и не подумала отпираться. Ответила совершенно спокойно, как будто речь шла о мелком эпизоде в потоке будничных дел:
      – Так ты догадался, кто их ликвидировал? И про обоих советников юстиции догадался тоже? Хотя это было нетрудно… Так вот, мой догадливый шпион, учти: мы никого не устраняем зря, нам не нужны лишние жертвы. Например, сенаторшу нам пришлось убрать из-за ее должности, а секретаршу – по существу.
      – Не понял.
      – Именно секретарша составила тот документ, который нас не устраивал, – пояснила Елена. – Она вообще выполняла за сенаторшу всю работу. Сама Бернарделли не только писала, но и читала с трудом.
      Я молчал.
      Елена усмехнулась:
      – Тебя удивляет моя откровенность? Если надумаешь передать то, что я сказала, своему шефу в Нью-Йорк, не забудь прибавить: пусть не пытается повесить на нас этих погибших. За руку нас никто никогда не поймает!
      Я молчал.
      – Может быть, мне уйти? – резко спросила Елена. – Ты, кажется, сегодня не в духе?
      – Во время службы в полиции, – сказал я, – мне приходилось слышать, что у женщин-преступниц после очередного убийства обостряется тяга к сексу.
      Елена пожала плечами:
      – Я не считаю себя ни преступницей, ни убийцей. Но если бы всё и обстояло так, как ты говоришь, разве тебе от моего обострения было бы хуже?…
      И тут нас словно швырнуло друг к другу. Это был настоящий приступ безумия. Стоя посреди комнаты, мы стискивали друг друга в объятиях, целовались, кусались, высасывали друг у друга языки. Я стащил с Елены ее деловой пиджачок, а она успела расстегнуть мои брюки. И в этот момент пронзительно, как пила, заныл вызов шифр-канала.
      – Отключи! – задыхаясь, выкрикнула Елена.
      – Не могу! – простонал я. – Начальство!
      Она первая сообразила, что нужно сделать, и отбежала за компьютер, где ее не мог достать объектив видеосвязи. А я задернул молнию на брюках и дал соединение.
      Разъяренный голографический Беннет вывалился из экрана:
      – Витали! Погиб сенатор Соединенных Штатов!!
      – Уолт, я предупреждал, что так будет.
      – Я бы не поверил в то, что это убийство, если бы не знал обеих, они были достойнейшими женщинами! Какое издевательство – представить их наркоманками и лесбиянками! Старая дева Бернарделли вообще не имела никаких страстей, кроме политики и рюмочки, а секретарша была солидной замужней дамой!
      – Уолт, – возразил я, – издевательство здесь ни при чем. Убивали не садисты, а прагматики. Им надо было прикончить сразу двоих, да так, чтобы расследование тут же захлебнулось. Вот они и сделали причину смерти абсолютно ясной и максимально скандальной. Кто вообще догадывается, что эти женщины убиты, а не погибли сдуру? Только ты и несколько высших чинов нашей Службы, которым ты всё объяснил? Но вы же не поделитесь своим знанием ни с прессой, ни с полицией. Чтобы не вызвать в обществе потрясение и не ускорить всеобщий взрыв.
      Елена, стоявшая позади компьютера, внимательно слушала. Но я же не выдавал никаких секретов.
      – Кстати, – спросил я, – как дела с «Суперсоника-ми»? После смерти Бернарделли их отдадут покупателям?
      – Да, – понуро сказал Беннет, – скорей всего их теперь не станут задерживать в Штатах.
      – Значит, те, кого ты называешь стервятниками, своего добились.
      – Вит, – сказал Беннет, – ведь так в старое время действовала мафия: убивала конкурентов, сыщиков, судей. Расчищала себе дорогу.
      – Чему ты удивляешься? Хоть в смертном обществе, хоть в бессмертном, убийство – самый надежный способ достижения цели. А побеждает тот, кто наловчился убивать безнаказанно.
      Беннет пригорюнился:
      – Ты хоть понимаешь, как они это проделывают? Елена, не отрываясь, с насмешливым любопытством
      смотрела на меня из-за компьютера.
      – Догадываюсь, – сказал я. – И ты догадываешься. Беннет недоверчиво взглянул на меня:
      – Скажи честно, Вит, ты действительно считаешь, что эта шайка умнее всех?
      – В безумном мире человек умен только в одиночку. Организация умных людей невозможна по определению.
      Беннет вздохнул:
      – Иногда мне трудно тебя понять.
      Он хотел сказать еще что-то. Потом безнадежно махнул рукой и отключился.
      Елена кошачьими шажками двинулась ко мне:
      – Мало того, что ты столько о нас узнал, ты еще посмел назвать нас безумцами! За такое оскорбление…
      – Ты вызовешь команду убийц.
      – Нет, – пообещала она, – я сама тебя замучаю. – И снова потянулась к молнии на моих брюках.
      Утром, разнеженно гладя меня по щеке, она сказала:
      – Можешь не верить, но после той нашей встречи у меня никого не было.
      – Почему же, верю. Ты была слишком занята. Шутка ли, перебить столько людей!
      Она фыркнула:
      – Во-первых, активными операциями занимается другой отдел, хотя я, конечно, участвую в планировании.
      – Значит, ты не командуешь по совместительству службой безопасности, как твой покойный коллега из «ДИГО»?
      – Разумеется, не командую!
      – Ты меня успокаиваешь, – сказал я и подсунул руку под ее крепкие, гладкие ягодицы. – Обнимать пиарщицу всё же приятней, чем капо бригады киллеров. Впрочем, это дело вкуса… Но я тебя перебил. Так что во-вторых?
      – А во-вторых, те, кого нам пришлось устранить, – разве это люди?
      – Удобная философия, – согласился я. – Правда, не оригинальная.
      Но Елену сейчас волновало иное:
      – А ты? – проворковала она.
      – Что – я?
      – Ты понимаешь, о чем я спрашиваю. У тебя за это время была какая-нибудь женщина?
      – Куда там! Я тоже горел на работе. Следил за вашими подвигами.
      Она опять начала ко мне ласкаться, но я был уже выдавлен до последней капли, и ей пришлось отступить.
      – В следующий раз, – пообещал я, – приму стимуляторы.
      – Зачем? Я не хочу ничего искусственного! У нас и так всё было чудесно.
      – Ты смогла бы кончить еще несколько раз. Она нахмурилась:
      – А вот такая грубость мне уже неприятна. Ты чем-то недоволен?
      – Меня не устраивают отношения на манер связи римской матроны с рабом или русской барыни с крепостным слугой.
      Как ни была Елена слаба в истории, она меня поняла:
      – Тебе хочется равноправия? Но разве у нас не равноправие в постели? Каждый выполняет все желания другого.
      Я молчал.
      Елена приподнялась на локте, включила висевшую над диваном лампу, всмотрелась мне в лицо. Ее темные брови напряженно изломились, расширившиеся глаза казались серыми:
      – Нам было так хорошо! – воскликнула она. – Зачем ты всё портишь?!
      Впервые я увидел эту гордячку растерянной, зависимой. И, конечно, тут же размяк от нежности. Размяк настолько, что совершил недопустимое – задохнувшимся от волнения голосом спросил:
      – Когда мы теперь увидимся?
      Это была ошибка. Правда, Елена в порыве благодарности прижалась к моему плечу, но когда вслед за тем она поднялась с постели, в голосе ее зазвучали обычные нотки:
      – В ближайшие дни я буду занята! Может быть, в Новый год.
      – До Нового года еще больше двух недель.
      Она наклонилась надо мной, голая, с трогательно взъерошенной прической и легонько щелкнула меня по лбу:
      – Терпи, терпи! И веди себя хорошо, не вздумай мне в отместку притащить сюда какую-нибудь утешительницу! Если будешь хорошим мальчиком, не просто увидимся, а встретим Новый год вместе! – Склонилась еще ниже и, касаясь грудью моей груди, прошептала: – Встретим здесь, я не хочу ни в ресторан, ни в гостиницу. В твоей конурке есть какая-то романтика…

17

      И я стал ждать Нового года. События развивались своим чередом, а меня на время словно выбросило из их потока. Я оказался сам по себе, сторонним наблюдателем. Даже Беннет не врывался ко мне звонками и молча проглатывал в Нью-Йорке мои короткие текстовые отчеты.
      На петроградском областном канале в разделе «Новости бизнеса», между сюжетом о цветоводческих хозяйствах и репортажем с молочных ферм, промелькнуло сообщение об аэродроме в Пидьме. Громадное летное поле показывали всего несколько секунд и с такой точки, что его размеры могли показаться весьма скромными. На бетонных плитах стояли два обычных грузопассажирских вертолета и старенький транспортный «Ил» с кривыми сабельными лопастями воздушных винтов. Циклопическая горка, разумеется, в кадр не попала. Ведущий бодрым
      голосом поведал об успехах российской промышленности вообще и фирмы «РЭМИ» в частности. «Для ускорения производственного цикла, – заявил он, – перевозку руды и поставки готовой продукции потребителям фирма сможет выполнять и воздушным путем».
      Всё ясно. По действующему закону, без сообщения в государственных СМИ нельзя начинать эксплуатацию любой транспортной системы. А теперь аэродром легализован.
      Сквозь верхнюю палату нашего парламента – Совет Единства – автоматически, по результатам голосования в Думе, прошел милютинский законопроект о свободной деятельности частных российских компаний в космосе. Для превращения его в закон осталось только получить подпись президента Евстафьева.
      В петроградском порту декабрьской темной ночью возник пожар. Запылал склад, где хранилась продукция фирмы «РЭМИ», подготовленная для отправки зарубежным заказчикам, – двести тонн неодима и церия в слитках. Пламя разбушевалось так, что в порт пришлось стянуть десятки пожарных машин.
      В выпусках новостей и в городских газетах пошла перепалка. Журналисты кричали о том, что в портовом хозяйстве не следят за исправностью электрических кабелей и нарушают правила хранения грузов: под стеной склада свалили бочки с какой-то горючей органикой. Портовики пытались что-то объяснить. На кого-то наложили штраф, кому-то грозили судом. В шуме и гаме не слышно было только голоса пострадавшей стороны: фирма «РЭМИ» хранила невозмутимое молчание.
      Я не сомневался, что пожар заказан корпорацией «ДИ-ГО», а то и просто организован ее штатными бандитами. Похоже, дигойцы были глупы, как классические мафиози. Они видели в конкурентах из «РЭМИ» свое подобие, были убеждены, что и тем ничего не нужно, кроме прибыли, и действовали ветхозаветными гангстерскими методами.
      Ответный удар последовал через несколько дней. И не в Петрограде, а на одном из уральских заводов «ДИГО». Там собралось на торжественный пуск нового цеха почти всё ее руководство. Я наблюдал случившееся в прямом
      эфире. Вальяжные господа с надменными физиономиями неторопливо шагали вдоль технологической линии. Диктор заливался соловьем, расхваливая «новогодний подарок нашим акционерам». А потом, внезапно, изображение расплылось в зеленоватом тумане.
      Оказалось, инженер, обслуживавший линию, открыл клапаны и выпустил прямо в цех густое облако фтора. На месте, с сожженными глазами и легкими, скончались президент корпорации «ДИГО», два вице-президента, два директора филиалов и сам виновник катастрофы. Ошеломленные эксперты сообщили, что он совершил немыслимое: хитроумнейшим способом перепрограммировал технологический компьютер и вывел из строя все системы безопасности. Причем, как установило следствие, проделал это, будучи вдребезги пьяным (анализ крови показал громадное содержание алкоголя). Что его толкнуло на самоубийственную акцию – у покойника не спросишь. Я уже готов был посчитать беднягу инженера, в отличие от остальных погибших, невинной жертвой, как вдруг мелькнуло сообщение, что накануне трагедии он ездил в Петроград, где выполнял какое-то поручение своей фирмы в морском порту…
      Итак, количество трупов росло в геометрической прогрессии. Меня охватило отчаяние. Я ненавидел убийства. Я не мог, как Елена, оправдывать их необходимостью уничтожения врагов. И, наконец, нарастала угроза моей собственной жизни: ведь, если так пойдет дальше, всеобщий взрыв грянет куда скорей, чем я рассчитывал. (Забавно всё же устроен человек: мне легче было расстаться с бессмертием, чем принять уменьшение оставшегося куцего срока еще на несколько лет.)
      А вот молодцов из «РЭМИ»; похоже, ничто не страшило. Они двигались напролом. На их стороне было научное превосходство, но и без того их уверенность в себе имела основания. Кишащая противоречиями людская масса неизменно оказывается беспомощной перед небольшой, но сплоченной кучкой заговорщиков. Так в прошлые века совершались военные перевороты и приходили к власти диктаторы. Так в начале века нынешнего подмяло под себя расхлябанную Россию Правительство на-
      ционального возрождения. И то, что замкнутой секте, действующей под вывеской «РЭМИ», власть была как раз не нужна, лишь увеличивало ее шансы на достижение собственной цели.
      Понятно и то, что эта цель была неизмеримо выше любой власти, хотя бы и всепланетной. И понятно, что такой целью могло быть только одно – ВЫЖИВАНИЕ. Стервятники, включая мою дорогую Елену, явно собрались сохранить свое бессмертие, отделившись от остального мира.
      Были они так уж оригинальны? Не совсем. Я припоминал разговоры с дедом Виталием. Я опять листал его пожелтевшие бумажные книги и растрепанные дневниковые тетради. Весь смысл истории действительно заключался в движении к бессмертию, но на этом трагическом пути человечество не объединялось, а постепенно дробилось. Какая-то часть всё время вырывалась вперед, а тот, кто отставал, отставал навсегда и поглощался небытием.
      Первый решительный раздел произошел в XVII веке. До этого на протяжении двух тысяч лет, со времен греческих философов и Евклида, вся европейская наука основывалась на методе формальных рассуждений и доказательств, а истины, изложенные в книгах древних мудрецов, таких, как Аристотель, считались вечными. И вдруг, среди малочисленных тогда ученых, этих никчемных приживалок, кормившихся от милостей светских и церковных князей, появились свои отщепенцы, вроде Галилея. Они отвергали средневековую схоластику и утверждали новый путь познания – метод экспериментальных доказательств. Оказалось, природу можно спрашивать, задавая ей вопросы-эксперименты, и она откликается, отвечает. Крохотный, пока еще смертный человек вступил в диалог со Вселенной, впервые ощутил свой разум равновеликим ее безграничности и вечности. Так в Европе, которая оставалась до тех пор лишь одной из провинций обитаемого мира, был открыт способ жизни, основанный на науке. Европейская цивилизация вырвалась из семьи традиционных культур, замкнутых в тесные рамки религии, и устремилась к бессмертию.
      А последний, самый страшный, раздел произошел на моих глазах, в ходе Контрацептивной войны. Многомиллиардные общества, перенявшие у европейской цивилизации только ее материальные плоды, но не усвоившие ее духа познания и рационального мировоззрения, стали угрозой для нее, для самих себя – и были безжалостно выброшены из истории.
      И вот теперь, когда и европейская цивилизация себя исчерпала, когда ее движущие силы – эгоизм и конкуренция – превратились в вулканическую магму, способную взорвать планету, появилась группа людей, пожелавших вырваться из общей судьбы. Черт возьми, да они просто должны были появиться!
      А мог бы я сам к ним примкнуть? Я машинально взглянул на старинную фотографию ночного Петрограда, висевшую над столом: цепочки белых огоньков на мостах и вдоль набережных, подсвеченная прожекторами Петропавловская крепость. В этом городе и в этом мире я существовал одиночкой, бирюком, я мог их презирать, но всё же это были мой город и мой мир. Я не сумел бы отделить себя от них. Я не хотел бы их пережить. Меня бы не устроило такое спасение.
      За неделю до Нового года, накануне западного Рождества, позвонил Беннет. Вид у него был совсем не праздничный:
      – Витали, у нас неприятности!
      – Что еще случилось? Убили очередного сенатора? Беннет разозлился:
      – Твой дурацкий юмор иногда бывает невыносим!
      – Прости. Это у меня нервное. Так кого же на сей раз прикончили?
      – Никого. Но то, что произошло, некоторых больших начальников напугало не меньше убийства Бернарделли.
      – Да говори ты толком!
      Беннет придвинулся к объективу камеры, как будто собирался прошептать свой секрет мне на ухо:
      – Пропала связь со спутником-разведчиком, нацеленным на «РЭМИ». Как раз тогда, когда он проходил над этой чертовой Пидьмой.
      – Мало ли бывает всяких заморочек со спутниками! А кстати, почему я раньше о нем не слыхал? Еще одна тайна от меня?
      Беннет, как всегда в таких случаях, замялся:
      – Ну, понимаешь, Вит, его только-только запустили, я просто не успел тебе сообщить…
      – Ладно, поверю. Но теперь уже выкладывай всё, если ждешь от меня помощи.
      – Видишь ли, – сказал Беннет, – не обижайся, Вит, главным боссам казалось, что ты даешь слишком мало информации о стервятниках, а спутники из общей группировки недостаточно захватывают этот угол России. Вот они и приказали повесить над нашими приятелями из «РЭМИ» отдельный глаз. А всего на втором витке, на высоте четырехсот миль, сателлит слетел с орбиты черт знает куда.
      – Что значит – слетел? Его сбили лазером?
      – Если бы лазером! – Беннет вздохнул. – Тогда преступление было бы налицо. Лазерные установки такой мощности считаются оружием, больше того, оружием массового поражения, они не могут находиться в частных руках. Мы бы на законных основаниях раскрутили судебное дело. Нет, стервятники устроили очередной фокус, а мы опять не можем схватить их за руку!
      – Что за фокус?
      – Ну, ты знаешь, крупные спутники нашпигованы пиротехникой. Пиропатроны отстреливают крышки и люки, раскрывают антенны и солнечные батареи, замыкают и размыкают контакты, запускают двигатели.
      – Понятно.
      – Судя по тому, что засекли в центре управления, у нашего разведчика – в последний миг перед тем, как связь пропала, – ни с того ни с сего вдруг взорвались все оставшиеся пиропатроны сразу. Эффект был такой, как будто слон плюхнулся задом на клавиатуру компьютера. Хаотически сработали двигатели коррекции и все механизмы. Представляешь, как бедный спутник закувыркался!
      – Сбой электроники? – предположил я.
      – Исключено, – твердо сказал Беннет. – Разные по назначению заряды включены в разные цепи. Они никак не могли рвануть одновременно.
      – И всё-таки рванули. Хороший фокус. – Я задумался. – Чертовщина! А ты уверен, что всё произошло именно так? Парни, управлявшие полетом, ничего не напутали?
      – Вит, они не пьяницы и не сумасшедшие!
      – Значит, взрывы… – Мне стало жутковато. Если то, о чем я подумал, было реальностью, то все прежние проделки «РЭМИ», вроде утопленного в яме советника юстиции или сенаторши, вколовшей себе в вену десятикратную дозу героина, были детскими шутками. А вот сейчас пидьменские затворники впервые оскалили зубы по-настоящему. И показали, что они – сверхдержава.
      Беннета встревожило мое молчание:
      – Ты меня слышишь, Витали? Ты не превратился в соляной столп?
      – Чертовщина! – повторил я. – Мистика, бред! Этого просто не может быть! Неужели…
      – Ты что-то понял, Вит? Говори скорей, что делать. Наши ребята собираются запустить следующий спутник.
      – Ни в коем случае!
      – Но ты о чем-то догадался? – настаивал Беннет.
      – Возможно. Это похоже на привет из нашего русского прошлого. Не понимаешь? Потом поймешь. Тебе повезло, что у тебя есть такой агент, как я. Но сперва я должен кое-что проверить. Мне нужно несколько часов.
      – Буду ждать, – ответил Беннет. – Звони в любое время.
      Конечно, я мог и ошибиться, но очень уж катастрофа сателлита-шпиона была своеобразной. Я не представлял, что еще могло бы ее объяснить, кроме той давней, вспомнившейся мне истории. Этой великой загадкой когда-то интересовался дед Виталий – собирал сведения, пытался выполнить расчеты. Всё осталось в его дневниках.
      Однако прежде чем заглянуть в старые тетради, я запустил поиск информации о человеке, имя которого так тревожно всплыло в моей памяти. Вот оно загорелось на экране: «Михаил Филиппов». И через несколько минут компьютер выбросил уйму сведений по меньшей мере о двадцати Михаилах Филипповых – русских, американ-
 
      цах и французах – бизнесменах, адвокатах, архитекторах, музыкантах. О том, кого я искал, в Интернете не нашлось ни слова. Похоже, к концу XXI века его совсем забыли. Тогда я полез в шкаф и достал записки деда:
      «Пасмурным, дождливым летом 1903 года, вскоре после празнования двухсотлетия города, в Санкт-Петербурге случилось печальное событие: умер Михаил Михайлович Филиппов. Имя этого ученого-энциклопедиста, философа, писателя, автора романа «Осажденный Севастополь», основателя и редактора знаменитого журнала «Научное обозрение», знала вся образованная Россия.
      Смерть бьша скоропостижной. Вечером 11 июня Михаил Михайлович предупредил близких, что собирается допоздна работать в своей лаборатории (находившейся здесь же, в квартире), а утром будет отсыпаться и просит его не будить- Поэтому только после полудня решились обеспокоенные родные заглянуть к нему. Филиппов лежал на полу возле стола, уставленного химическими и физическими приборами, колбами, ретортами. Все попытки вернуть его к жизни были безуспешны. Вызванный врач, осмотрев тело, затруднился с выводами и записал в медицинском свидетельстве: «Смерть от неизвестной причины».
      Зная, что сорокачетырехлетний ученый страдал пороком сердца, и не желая вскрытия, потрясенные горем близкие готовы были смириться с таким заключением. Но оказалось, посмертной судьбой покойного распоряжаются не они.
      События развивались стремительно. Неизвестно кем оповещенные, в квартиру нагрянули агенты охранки. Начался лихорадочный обыск, в ходе которого изымалось всё подряд: переписка ученого, документы, записи опытов, приборы, химические реактивы.
      1903 год в России – не 1937-й, даже не 1905-й, и такое поведение представителей власти казалось диким, невероятным- Конечно, покойный состоял под надзором полиции, когда-то даже был выслан из Петербурга (пересидел срок высылки в пятидесяти верстах от столицы, в финском курортном городке Териоки). Но за что? За связь с революционерами? Так ведь к кому он был бли-
      зок! Не к террористам каким-нибудь, которые стреляют в сановников и швыряют в них бомбы.