— Странно.
— Почему?
— Все земные нукты виляют хвостом, когда им что-то нравится. Потому что в питомнике живут… жили собаки. Малыш не виляет.
— Н-да, — задумчиво сказал мастер. — Но почему он не метаморфировал?
Я вздрогнула. Связи между одним и другим не было, но действительно, если он долго бегал один… Малыш припал к земле, глядя на нас. Славный нуктовый мальчик. Одна сплошная загадка.
— Ладно, — решил Дитрих. — Пусть с ним поговорит Нитокрис.
Он встал и обернулся к лесу. И я ощутила телепатический импульс чудовищной силы. По сравнению с ниточкой между мной и Малышом это было как галактическая передача рядом с сигналом браслетника. Аж волосы стали дыбом.
Пришел ответ. Еще мощнее и шире по диапазону. На миг в глазах померкло. Я заморгала. Аджи только-только метаморфировала и не успела выкормить детей. Шайя была всего лишь ребенком. Настоящие, могучие, самовластные матери прайдов, Нитокрис или Мела — они бы точно не стали со мной разговаривать.
Малыш напрягся, принюхался и бросился в лес.
4
Мы шли по берегу моря. Босиком по плотному песку, кромке прибоя. Набегали волны, прохладно бурлили у стоп и отползали. Огромные диковинные раковины лежали в прозрачной воде, в двух шагах от берега. Никогда и нигде уже на Земле не бывать такому. Дитрих взял один перламутровый домик, покинутый моллюском, и приложил к моему уху. Океанское эхо запуталось в завитке. Если я доживу до старости, то в старости буду жить здесь. Кесума трижды права в своем выборе.
Дальше темные валы играли белыми барашками пены и длинными водорослями. Там купались нукты. Оглушительно верещали и выпрыгивали из воды на полметра. Крохи забирались на головы взрослым и валились в воду. Гвалт стоял неописуемый. Смешно. Нет, не так. Радостно. Шайя плавала, как морской дракон — длинная, блестящая. На спине у нее сидело пятеро малюток. Мы поприветствовали друг друга. Ей было хорошо.
— Малыш спит, — сказал, наконец, Дитрих. — Он переволновался. Сначала ты, потом питомник, а Нитокрис была с ним сурова.
— Ой, — только и ответила я.
— Он ее озадачил так же, как и нас, — улыбнулся Дитрих. — Она никак не могла добиться от него ответов. Кончилось тем, что Малыш просто заплакал. И ей ничего не оставалось, как обшарить его память силой.
— Ой. И что?
— Рехнуться можно. Она мне так и сказала. Услышать такое от нукты-матери… — мастер выразительно скосил глаза. — Она не может ни лгать, ни ошибаться. Слушай и задумывайся. Малыш никогда не был в питомнике. Его никогда ничему не учили. У него не было оператора. От вылупления из яйца ему ровно шесть месяцев.
— Что?!
Дитрих кивнул.
— Ты видела шестимесячных. Без хвоста метр. Умишко щенячий. А Малыш неопытный и наивный, но без спора полноценный воин, — мастер помолчал. — В принципе, нукта может очень сильно рвануть в росте. Во время метаморфоза, например. Но интеллект… Они, конечно, не вполне разумные существа, но уже не животные. Одними инстинктами все не решается. Нитокрис не нашла в памяти Малыша ни одного учителя. Он всегда был один.
— А кто же научил его брать языком шоколадку?
— Ты, — весело ответил Дитрих. — Ты и научила. Он просто догадался, чего ты от него хочешь, вот и все. Он всему учился сам.
Я усмехнулась.
— Значит, он гений.
— Возможно, — не стал отпираться Дитрих. — Если они почти разумны, почему бы среди них не рождаться гениям?
— Но почему он не метаморфировал?
— Он чувствовал свою мать.
Я молча смотрела на Дитриха.
— Итию, сестру Шайи.
Вторая девочка. Непонятная победа генетиков, оставшаяся безвестной. Она все-таки дала потомство, но как и где?
— Там, где держали тебя, — просто ответил Дитрих. — Если Малыш ее чувствовал. Видимо, ей было очень плохо. И ее сигнал заставил Малыша расти с предельной скоростью. Механизм защиты. Но как он оказался на свободе? И почему помчался на твой зов? Не могу понять.
— Нужно ее найти.
— Крис и Игорь поехали в поселок нанимать катер.
— Катер?
— Грузовой. Не экранопланом же ехать. Долго, заметно, да и не повезут нас.
— Почему? — я почувствовала себя дурочкой.
— Янина, — сказал Дитрих. — Рядом с городом творится непонятно что. Власти мирволят. У меня чувство, что Террой-без-номера уже правят сепаратисты. Будь это так, первым делом они заявились бы к нам. Но эти странные люди предпочитают мучить Итию. Пойми, мне жалко несчастную девчонку, но гораздо больше меня беспокоит опасность, которую она представляет. Малыш, по крайней мере, уже появился на свет.
— Что ты собираешься делать?
Дитрих усмехнулся.
— Я мастер по работе с биологическим оружием. И хреновый же был бы я мастер, если бы не мог его применить…
Сначала я испугалась. А потом подумала, что терранский питомник представляет собой мощнейшую на планете военную силу. Эндрис наверняка хотел устроиться, как воробей под гнездом орла.
Эндрис. Наци. Он читал мне лекции про естественную ксенофобию, а его приятели упорно пытались разводить нукт. Получить арсенал уникально эффективного живого оружия. Способного убивать людей. Колонии требуют самоопределения, и после уничтожения одиннадцати линкоров, половины всех судов класса «энтерпрайз», требования стали еще громче… Я почувствовала, что паззл начинает складываться. Или мне так кажется?
Социально альтернативные граждане хотят нажиться на торговле оружием?
Или…
Они и развязывают войну? И «социально альтернативные», работавшие на Фронтире и Таинриэ, «сепаратисты» Терры-без-номера, «наци», буянящие на Древней Земле — одна и та же компания?
Я непроизвольно задержала дыхание, осмысливая эту идею, и скоро почувствовала, что мне не хватает кислорода.
— Ну да, — сказал Дитрих несколько удивленно. — По-моему, это с самого начала было ясно.
Я снова почувствовала себя дурочкой.
— Это не вопрос, — продолжал мастер, сощурившись на солнце. — Это просто неважно. Даже если сами исполнители считают себя разными партиями, все равно они работают на одну цель.
— Независимость колоний?
Дитрих посмотрел на меня с изумлением.
— Нет, конечно!
На Древней Земле живет десять миллиардов человек. На всех периферийных планетах, как выяснилось — около сорока миллионов. Но как ни странно, силы практически равны. Девяносто процентов флота принадлежит периферии. На Земле находится наука, образование, высоко — и гипертехнологичное производство. Но сырьевых ресурсов у Земли почти нет. Во время войны выгребли подчистую. Разве что в Антарктиду забираться.
И еще одно обстоятельство. На Земле крайне мало найдется людей, готовых поступиться комфортом. Даже не пойти сражаться, а просто снизить свой уровень жизни. Зажравшиеся земляне очень любят свое пузо. А также то, что под ним.
Я родилась землянкой. И я совсем не прочь снова получить полноценный сертификат. Но пока мне нельзя жить на Древней Земле, я злобствую. И не думайте мне запрещать.
И все-таки независимость колоний равно невыгодна и колониям тоже. «Колонии — это пальцы», — сказал Дитрих. — «Человеку без пальцев плохо. Но пальцы без человека — вообще ничто».
— Тогда какая это цель?!
— Не знаю, — совершенно спокойно сказал Дитрих. — Меня сейчас интересуют две вещи. Одна тактическая, вторая — стратегическая. Я хочу, чтобы вторая самка последней модификации отправилась туда, где ей положено находиться, то есть на мыс Копья. И я хочу знать если не имя большого босса, то хотя бы тех, кто составляет высший эшелон. Это о многом скажет. Что ж, попробуем убить разом двух зайцев.
— …я в ту пору еще рядовым был.
Проводим это мы зачистку базы противника. Война уже к концу шла. С нами хвостатый и девка, у сержанта лента живая вроде галстука повязана. Короче, настроение бодрое, страха не ведаем. Идем по коридорам. И нашли мы то, что у них типа казармы. Как положено, проводим обыск. Девка со зверюгой пошли коридоры окрест обнюхивать, а мы шаримся. На предмет сувениров. И гляжу я, рядовой Перес, у него еще кличка была — Полжопы, точно нашел чего занятное. Сидит, уткнулся в угол, икает и трясется, икает и трясется. Сержант увидал и спрашивает: «Рядовой как-тебя-твою-мать, ты почему сидишь тут в небожественной позе, икаешь и трясешься?» А тот отвечает: «Сержант, я тут такое нашел! Да вы сами посмотрите». Сержант глянул, подзатыльник ему дал и говорит: «У тебя, сблёвыша мышиного, у самого в тумбочке баба голая. А рритский мужик, что, хуже?» Тут уж все понабежали. Ржут, шутки травят, а сгрудились так, что и не видать ничего. «Эх, жаль, — гогочут, — спиной лежит, сисек не видать, говорят, их восемь! Кайфа-то!» Сержант засмолил цигарку и толкует: «Вот и задумаешься, такие уж ли мы разные. Может, и воевать не надо. Может, миром договоримся?» И тут ему кто-то: «Сержант, а ведь это не баба». Тот: «А кто же?!» «А мужик». Подумал-подумал сержант и плюнул: «Нет. Не договоримся».
Дальше, спрашиваешь? Что было? Да ничего чтобы особенного… Примчалась девка, как в жопу укушенная. Хвостатый ее чего-то унюхал. Говорит, база не пустая. В смысле, девка говорит. Тут уж шутки в сторону, вперед в полной готовности. Засада там была. То-то мы так легко внутрь вошли. Наружу сильно хуже выбираться было. Крепко нас ррит потрепали…
5
Не так важна скорость в абсолютных величинах, как в относительных. Когда Аджи на пределе возможностей уносилась в пустыню, а я сидела у нее на плече — дух захватывало от того, как мелькают валуны и бьёт ветер. Средняя скорость «крысы» в полтора раза больше, но никаких острых ощущений не доставляет. Бросая «крысиные» моторы в форсаж, пилот ловит истинный кайф, а во много раз большая скорость отрывающегося от земли шаттла вызывает только раздражение и беспокойство. Перекрывающий световую заатмосферник — вещь обыденная и вообще устаревшая. А в гипере скорости не чувствуешь. Вошел и вышел.
Я стояла на палубе катера. Брызги летели в лицо, пенные волны уносились назад. Мы шли на пределе, металлическое тело корабля под ногами содрогалось от напряжения. Ума не приложу, почему эта громадина называлась «катером». Капитан пытался мне объяснить, но я не поняла. Что-то про разные принципы устройства: корабли бывают «лодки», «планеры» и «катера». Капитан оказался смешной. Как из фильма про пиратов. У него даже трубка имелась.
Катер летел к другому материку. В быстроте хода он уступал скучному большому экраноплану, но шел на полной, рассекая валы, и от скорости хотелось смеяться.
Я поначалу еще боялась. Очень высока была вероятность стычки. Кто знает, каким оружием располагает охрана, наверняка у них есть резаки.
— Янина, — сказала Анжела, которая отправилась с нами как врач, — ты же сама экстрим-оператор. Можно подумать, ты не знаешь, что в этом случае делается.
Да, я знаю. Живое оружие не пойдет в лобовую атаку. Неслышимые, не излучающие тепла, расчетливые, бесстрастные, драконы проберутся в здание и уничтожат противника быстро и эффективно. Резаки не успеют выстрелить. Но я все равно волновалась. Казалось, что воевать идет детский сад, а не оружейный завод.
Второй мастер сидел на корточках у борта и курил. В облике русского не обнаруживалось особенного мира, но уверенность и сила от него исходили невероятные. И не было угрозы, ожесточения, злобы. Я представила его в бою и подумала, что он бы убивал как стихийное бедствие. Безмятежный, неподсудный.
— Игорь, — почти жалобно спросила я. — Вы точно знаете, что делаете?
— Яна, — сказал мастер с русской прямотой. — Если бы нам пришла блажь захватить на планете власть, мы бы это сделали в два счета.
И усмехнулся.
…Ладгерда сидела на корме и смотрела на буруны, уходящие из-под днища. Дитрих сказал, что она сама захотела отправиться с нами. Заставить самку сделать что-то против ее воли никакой мастер не способен. Я подумала, что Дитрих проверял меня, когда спрашивал, приказывала ли я Аджи. Ладгерда не собиралась в ближайшее время заводить еще детей. Она хотела выручить девушку своей расы и заодно развеяться. Ее мужья дремали рядом с нею на палубе, зато недавно пришедшие в возраст отпрыски, двадцать семь высокоэффективных элементов вооружения, облазили и обнюхали весь корабль. Двое состязания ради вызвали Малыша на бескровный поединок. Малыш победил обоих. Одного — собственной силой и храбростью. Второго — хитрым приемом, которому я успела его научить.
Ха! Это началось снова. Только теперь мне не помогала опытнейшая Даниэла. А Кесума, хоть и помнила не по-старчески ясно все элементы боя, совершенно не знала методику обучения. Как, собственно, и я. Бедный Малыш ошалевал. Мы ведь даже не знали, как объяснить ему некоторые комплексы. Идей среза влет и множественной цели он пока осознать не смог.
Зато команда судна любовалась битвой вместе с детьми и мужьями Ладгерды. Кажется, при этом установилось некое взаимопонимание. Авторитет мастеров позволил им нанять катер, но первые часы пути рыбаки поглядывали на нукт с опасливым подозрением. Зрелище того, как хвостатые звери, словно люди-болельщики, одобряют хороший удар, растрогало морских волков.
Я аплодировала. Победив, Малыш направился ко мне и обошел кругом. Я почесала ему шейку. Нукта замурлыкал и пихнул меня головой так, что я плюхнулась на палубу.
Аджи тоже так делал. Воспоминание уже не оказалось пронзительно горьким. Я хохотала и бранила Малыша, вокруг тоже смеялись. Нота грусти. Как воспоминание о юности.
От берега нам по прямой пришлось пройти что-то около ста километров. Живое оружие одолело их за час. Наша «крыса» следовала за прайдом. Сверху мы увидели базу раньше нукт. Взорванную. Среди пожженного и поваленного леса зияла воронка, большого радиуса, но неглубокая. Вокруг лежали бетонные блоки, еще какой-то мусор, разбросанный взрывом. Запустение. И никаких следов.
Мы вышли из машины. Игорь, сев на корточки, оглядел воронку и нехорошо засмеялся. Я вздрогнула.
— Разумеется, — сказал мне мастер-австриец. — Ты сбежала. Они знали, что в питомник. В отличие от властей планеты мы не прикормлены. Они испугались и решили замести следы.
— Ага, щаз! — сказал мастер-русский.
Ладгерда зарычала. Тихо, но так, что сердце упало в живот. Она нюхала воздух. Нукты успели повзбираться на стволы и остатки стен и как один смотрели в том же направлении, что и самка. Взволнованный и собранный Малыш подошел ко мне и что-то по-своему сказал. На миг полыхнул яркий образ большого леса и какой-то цели в нем, убежавшей далеко, но не так далеко, чтобы потерять ее.
Двадцать часов шли нукты мстить за сородича. На пределе возможностей, не думая отдыхать. Они могли себе это позволить. Подобная гонка не отражалась на их боеспособности. Мы вели машину по очереди. У меня не получалось уснуть в кресле, но не выходило и бодрствовать, я сидела в какой-то нервной полудреме. Малыш бежал внизу, вместе с прайдом. Его азартное возбуждение передавалось мне. Вероятно, в команде Эндриса только он сам был действительно умным человеком. После его гибели социально альтернативные индивидуумы уже не могли осмыслить все обстоятельства. Новая их дислокация находилась на том же материке, даже не под землей. Ладгерда чуяла их, как шматки дерьма на столе.
Самка во время погони сама себя распалила до ярости и вполне могла кинуться в лобовую атаку. Игорь остановил ее. В случае шума альтернативные могли запустить уничтожение данных, а то и самой базы. Риск был совершенно ни к чему.
Я не знаю, чего там было дальше. Мы с Малышом не участвовали в захвате. Дитрих не пустил. Сказал, что Малыш еще недостаточно обучен. Он, конечно, был прав, но остальных-то вообще не учили… Анжела посмотрела на меня и понимающе улыбнулась. Я пожала плечами.
Как только дети Ладгерды отсигналили ей о превращении противника в добычу — то есть о том, что люди в здании больше не собираются драться, а только дрожат от ужаса — она остановила атаку. Так я узнала, что нукты все-таки умеют брать пленных. Если с ними работает мастер. Мастер, который способен умиротворить силу…
Мужчины пошли допрашивать уцелевших. А мы с Анжелой — искать Итию. Собственно, нашла ее Ладгерда, а мы пытались найти вход в наполовину уведенный под землю бункер. Пока она же не прошибла для нас стену.
Я успела удивиться, почему Ития не сделала того же изнутри. Но почувствовала запах. В нем есть что-то от лимона с корицей, но он слишком явно химический.
Эс. Эс. Эйч.
Для людей этот газ безвреден.
Малыш помог нам с Анжелой спуститься на пол из пролома, но сразу выскочил наружу, жалобно пища. Потолок залы оказался высоким для нас. Пленнице негде было встать на задние лапы. Впрочем, она уже и не могла этого сделать.
Я прошла вглубь и встала перед ней. Понять было нетрудно. Ития умирала. Она дышала адской смесью уже несколько лет. Даже могучий организм нукты, выдерживающий такое, что из порождений Земли могут снести разве что некоторые бактерии, сдавался. Ития, сестра Шайи, последняя, самая совершенная модификация прекраснейшего из орудий убийства. Я так и не узнала, в чем же заключалось усовершенствование.
Я подошла ближе. Опустила веки.
Ментальный образ.
Я видела ее снова, но иначе. Глаза воспринимали Итию как странное сооружение из выгнутых листов черной брони и широких торчащих лезвий, неуклюже сваленное под стеной.
Я видела человека. Девочку. Страшно истощенную. Четырнадцатилетняя, она выглядела на двенадцать, но ее груди оказались большими и мягкими, как у рожавшей. У нее были длинные ресницы и шея лебеди. Точеный носик и брови, словно нарисованные местером Санди. На сером от мук лице читалась неизлечимая болезнь.
Она подняла страдальческие глаза. Бездонные и совершенно черные, как небытие.
Я отразилась в них.
В женщине, которая склонялась над Итией, было около восьми метров в высоту и двадцать — от носа до кончика хвоста. Мощную, иззелена-черную броню во многих местах пятнали светлые полосы, следы стянувшихся рассечений. Особенно много — на голове. Странно звучит, но я узнавала себя.
Девочка потянулась ко мне. Я положила ей руку на лоб.
— Янина, — окликнула Анжела. Я открыла глаза и вздрогнула. Все-таки человеку привычнее общаться с человеком, несмотря ни на что. Маленькая нуктовая девушка слишком большая для меня. — Янина, нужно ее вытащить отсюда немедленно. Она выживет.
Разумные расы охотно делятся своими достижениями в «гуманитарных» науках. Еще охотнее демонстрируют искусство. Но все, что касается или каким-то образом может касаться, или коснется в будущем их техники, — держится в строжайшей тайне. Даже теоретическая физика. Никто не знает, как движутся гипертехнологичные корабли хуманов. Никто не знает, как работают компьютеры анкайи, которые по нашей логике даже существовать не могут. Люди сумели уничтожить флот ррит, но повторить экологичность и маневренность их кораблей не смогли. Вселенная очень сложна. Наука инвариантна только на низшей стадии. Когда она выходит за определенную грань, то становится разной.
— Это компьютер анкайи, — сказал Дитрих, глядя на причудливую, похожую на творение абстракциониста, скульптуру. — Кажется, рабочий.
Игорь осторожно дотронулся до неподвижного смоляного щупальца.
— Выключенный, — уточнил он. — Они должны чуть-чуть бить статическим электричеством.
— Откуда ты знаешь?
— Статью читал, — пожал плечами Игорь. — Зачем он им?
— На Фронтире были анкайи, — сказала я. — Я видела.
— А Таинриэ — анкайская планета, — со вздохом сказал Дитрих. — И что? Я даже предположить не могу, какая связь между анкайи и нашими… социально альтернативными. Анкайи, с ними не договориться. Они слишком чужие. Они не мыслят и не планируют так, как мы.
Двое пленных, техник и уборщица, не могли помочь в поиске решения. Они вообще почти ничего не знали. Сказали только, что рыжий Пауль постоянно возился с устройством и, кажется, не вслепую, а с умением.
Допустим, альтернативные поняли принцип действия анкайских компьютеров. И что бы это им дало? Анкайи далеко не самая могущественная и развитая раса. И зачем они этим занимались? И почему именно здесь? У Пауля было хобби? Вечный двигатель, машина времени, анкайский компьютер…
Неважно.
Я вдруг подумала о линкорах, захваченных ррит.
Никто не знает, не может и не должен знать, как управлять кораблями людей. Уже давно инженеры безопасности поняли, что выводить управление на компьютер в виде простой и интуитивно понятной программы недопустимо. Поняли они это во время первого абордажа. С тех пор в рубке стоят камеры, идентифицирующие пилота как человека. А управляют кораблем с помощью тумблеров и рычажков, как в очень древних фантастических фильмах. Неправильная комбинация блокирует пульт и включает автопилот. Неверная попытка отменить блокировку подает сигнал тревоги.
Как ррит, захватив наши линкоры, смогли направить их против нас?!
В абордажных капсулах защитные системы не стоят, но другие корабли стреляли… «Стратегические» должны были что-то соображать по этому поводу, но у них я не спрашивала. Мне тогда ни до чего не было дела.
— А ты не знаешь? — равнодушно спросил Игорь. — Я тебе скажу, как. Центр уже докопался. Задним числом. Как всегда.
Дикий Порт, отсутствующий в реестре освоенных планет пиратский мир, проводил торговую регату. Корабли разных фирм должны были доставить одинаковый груз максимально быстро и в максимальной сохранности. Речь шла не только о выгодном контракте, который доставался победителю, но и о тотализаторе. Регату разрекламировали, ставки были высоки.
И один подонок рассчитал план. Во время полета к грузовозу приближалась шхуна. Жаловалась на поломку системы жизнеобеспечения, просила стыковки. Капитан — не зверь, стыковку разрешал. Но для дальнейшего подонку требовалась лучшая в Галактике абордажная команда.
Декларируется, что Дикий Порт — всерасовый, и права одинаковые у всех. Хотя на самом деле там главенствует та же раса, что и везде. Начальник Дикого Порта, которого по правилам выбирают голосованием — человек. Но на Порту по-прежнему много ррит.
Это были редкостные отморозки. Изгои. Отбросы своей расы. Они прекрасно говорили по-английски и глубоко постигли суть понятия предоплаты. Они поставили условие: никаких пилотов-людей. Ррит хотели вести шхуну-обманщицу сами.
Подонок согласился. Он рассказал ррит, как отключить защитные системы человеческого корабля. И он выиграл регату. Одиннадцать наемников тоже выиграли. Это они потом повели на омерзительных х’манков захваченные линкоры. Посмертно сородичи-ррит признали их вернувшими воинское достоинство.
Я сидела на свернувшемся в кресло Малыше и думала. Думать получалось не очень хорошо. Ладгерда расхаживала над освобожденной из темницы Итией. Кошмарно мощный телепатический канал между двумя самками нукт почти физически давил на мозги. Теперь рритские пираты могут управлять нашими кораблями. Пусть оставшихся на свободе ррит крайне мало и их никто не любит. Это все равно очень опасно. Потому что экстрим-операторов еще меньше.
В условиях абордажного боя человек проигрывает ррит всегда. Исключений не бывает. Победили ррит в войну не люди, а их живое оружие.
Мы обыскали базу. Ничего полезного. Персонал, по словам уцелевших, состоял из местера Эндриса, местера Пауля и местры Арис. Кроме них, тут была только охрана, уборщица и техник. Охрану уничтожили при штурме. Великолепную тройку загрыз мой Малыш. Ладгерда, работавшая для нас детектором лжи, сказала, что эти двое не врут. Они вообще ничего не знали. Приезжали не каждый день. Просто работали по специальности, думали, что на правительство. Мастера собирались отпустить их.
И никаких документов. У Игоря был сканер, позволяющий находить спрятанные карты памяти и прочие устройства записи. Ничего. Одна идея, что Пауль держал отчетность на анкайском компьютере. Бред, конечно.
— А кто командовал перевозкой Итии? — спросила я.
— Начальник охраны, — ответил Дитрих. — Он взял феромонные базы Вереса.
— Пойду посмотрю на этого начальника, — сказала я.
Может, кто-то успел увезти биопластик. Но если нет, то мои ленты вместе с феромонными браслетами забрал этот начальник охраны.
Труп был когда-то импозантным мужчиной средних лет. Подтянутым, ухоженным. С аккуратными седыми висками. На его расплющенную в блин грудную клетку я старалась не смотреть. Начальника охраны вбили в стену, двухсоткилограммовым бронированным телом в прыжке. Автомат впечатался в плоть. Не то чтобы меня тошнило. Просто неприятно.
Я уже почти решила, что пластика на нем нет. Но кожа мертвого была слишком здоровой на вид. Гладкой, чистой, без расширенных пор, почти нежной. Для взрослого мужчины это довольно странно. С момента смерти прошла всего пара часов. Пластик все еще выполнял приказ. Я ведь и сама прятала его таким образом. И как только забыла?
Это неописуемое наслаждение — когда биопластик обтекает тебя. Физическое наслаждение. Такое, которое не изнуряет, а наоборот, придает сил. Снимает возраст. Я не чувствовала брезгливости, забирая мои ленты с мертвого тела. Деньги не пахнут, а на биопластике не бывает ни крови, ни грязи.
Когда контур стал невидимым на мне, я глубоко вздохнула. И почувствовала между грудей что-то твердое.
Карта. Неглупый человек залил ее в пластик.
Игорь так и подпрыгнул, когда я вручила ему карту.
— Где? — выдохнул мастер.
— В нагрудном кармане начальника охраны, — сказала я. — Может, сканер не взял? Там кровь, мясо…
Игорь скрежетнул зубами.
— Ты за этим ходила? — вдруг спросил Дитрих.
Я посмотрела ему в глаза.
— А за чем же?
…Шумел ветер в кронах. Кое-где виднелись желтые листья. К зиме они пожухнут и опадут. Прекрасная Терра-без-номера, слишком похожая на Древнюю Землю. Люди могли бы выменять ее у анкайи на одну из номерных планет, для анкайи эта колония не представляла такой сентиментальной ценности. Но после победоносной войны с самой могущественной расой Галактики люди просто не могли опускаться до мены. Мы имели право иметь. Все и всех.
Обратный путь занял пару дней. Стремительный прайд проломил дорогу сквозь леса, но Ития все равно не могла идти быстро. Впрочем, ей час от часа становилось лучше. Малыш очень удивился, обнюхавшись с ней. Ития сказала мне несколько слов. Она была рада, что Малыш нашел меня. Но как он появился на свет, она не знала. Как только она родила яйца, их забрали. Она чуяла их, но ей было так плохо, что она не понимала, что с ними происходит.
Наверно, инкубатор. Но почему тогда вылупился только Малыш? И как он сбежал?
Игорь уже в «крысе» запихал карту в браслетный компьютер и пытался пробиться сквозь шифр. Он сам сказал, что занятие это дурацкое, дома есть нужные программы, но он не может удержаться.
6
Не было инкубатора. С какой-то непонятной целью четыре яйца, отнятые у самки, просто положили в темное место. Одно забрали и разбили. Может, на опыты. Яйца нукт не портятся в принципе. Только останавливают развитие зародыша. За стеной, которой касалась скорлупка Малыша, проходила тепловая струна. Люди ее не чувствовали и о ней не задумывались. Но нукте оказалось достаточно полутора-двух градусов лишнего тепла.
Он убежал в лес. Но далеко не ушел. Не понимая, что его останавливает, и что он чувствует. Боль матери заставила его расти с предельной скоростью. А потом появилась я.
— Ты ведь не маму звала, — тихо сказал мне Дитрих, — в беспамятстве. Ты звала живое оружие. Он услышал тебя и понял, в чем смысл его жизни.
Но интеллект Малыша по-прежнему оставался загадкой. Может, он и вправду гений своей расы? Интересно, что будет потом?
К каждой папке на карте требовался отдельный пароль и своя программа кодировки. Игорь возился с ними с утра до вечера, но раскрыл всего две — относящиеся к Итии и ее кладке. После чего сказал, что сил его больше нет.
Мы купались в невероятном, прозрачном до хрустальности море. Алые закатные лучи пробивали его до самого донного песка. Серебряные рыбы, большие, с коротенькими лапами в основании плавников, казались розовыми. У меня не было купальника, и повариха Нару одолжила мне свой. Фигуры у нас, как ни странно, оказались почти одинаковыми. Нару не толстела в принципе, сколько бы ни ела. Малыш катал меня через залив, от одного края устья к другому. На обратном пути я отпустила его и легла на спину, на воду, раскинув руки. Здесь, в глуши, не было мощного искусственного света, только фонари и окна домиков. Заря истаивала. На восточном краю небосклона загорались огромные звезды. Я никогда не увлекалась астрономией и не знаю на память очертаний земных созвездий. Разницы в расположении я не замечала. Но помню, что на Древней Земле звезды мельче и неотчетливее.
Игорь развел костер. Мы с Нару и Анжелой сделали юбки из больших листьев и танцевали дикарские танцы. Особенно приятно было играть в первобытность, зная, что ты на чужой планете — космической колонии человечества, которую силой отняли у инопланетян.
Четверо мужчин и три женщины. На станции еще одиннадцать человек, я плохо их знаю. Они остались смотреть новости. Пару часов назад пришла галактическая передача, вчерашний день Древней Земли. Ей меняли формат и должны были уже выложить в сеть. Мы все равно успеем посмотреть, если там будет что-то важное.
Я поняла, что между Игорем и Анжелой что-то есть. Они танцевали с таким огнем. У Нару, которая подбирала песни, оказался прекрасный вкус. Многих мелодий я раньше не слышала. Ее проигрыватель пел и пел, в джунглях переговаривались птицы и звери, а море шумело. Ронни пожаловался на сонливость и отправился домой. Нару и Крис ушли гулять по берегу. А мы с Дитрихом танцевали медленный танец по колено в воде. Малыш смотрел и ревновал.
Кончился романтический вечер тем, что Нару споткнулась в темноте и подвернула ногу. Мы, правда, разволновались больше, чем она сама. Я вознамерилась посадить ее на Малыша, но Крис покрутил пальцем у виска и понес ее на руках.
Мне нравятся здешние люди. Может, это сознание собственной значимости сделало их такими. Или удаленность от цивилизации. На периферии каждый мужчина — воин. Как и большинство женщин. Жизнь. На Древней Земле даже солдат практически нет. Там слишком много мира и благоденствия. Равноправия, разума, свободы и культуры. И толерантности к социально альтернативным элементам. Ха! Я когда-то гордилась тем, что у меня гражданское сознание. Кажется, я оставила его на Фронтире.
