Впору заподозрить развлечение. Но главный ксенолог флота пришел к выводу, что ррит больше не развлекаются. Значит, обманный маневр…
Руки Маунга взлетели над пультом. Первый готовился маневрировать в соответствии с обстоятельствами и приказами.
Ближайшие минут десять волноваться было не о чем: ракетоноска очутилась в мертвой зоне, заслоненная сотней более предпочтительных целей. Уже вел огонь «Древнее Солнце», сердцевина цветка. Но «тюльпан» продолжал разворачиваться, и скоро его лепесток, частью которого стала «Миннесота», должен был вступить в бой.
Ррит слишком много. Часть останется вне смертоносного «бутона». Достаточно, чтобы помешать «Ямамото» промчаться к Второй Терре мимо завязшего в сражении собрата-«Тодесстерна».
Об этом подумают адмирал и местер Ривера.
— Меняем дислокацию, — настиг сухой, точно компьютерный, голос капитана.
На экране танцевала локальная карта. Построение — «ромашка», проще говоря, плоскость, но уже заворачиваются края; четыре цйирхты, точно пчелы, приникли к сердцевине, меньших кораблей сканеры не различают, но они есть.
Мертвая зона. Все еще мертвая зона.
ОДоннелл звучно скрипнул зубами.
Морески издал странный звук: словно получил в солнечное сплетение.
Сопровождению «AncientSun», лепесткам тюльпана, отдан приказ уходить к «Ямамото».
Ноздри Маунг Маунга расширились. Он приподнял голову.
«Рхая Мйардре» шел перпендикулярно лепесткам никчемной «ромашки». Луговской хочет оттянуть часть рритского флота на себя? Слишком большая получается часть…
Адмирал знает, что делает.
— Разворачиваюсь, — проговорил Маунг.
Он снова почувствовал раньше, чем увидели сканеры «Миннесоты». Уже успела смениться локальная карта; вместо «Древнего Солнца» и «Рхая Мйардре» на экранах явились «Ямамото Исуроку» и «Йиррма Ш’райра», и флагман главнокомандующего ррит, их верховного вождя, смутно ощущал Маунг там, где мирно плыла по орбите Вторая Терра, Ррит Иррьенкха…
Полпути до расчетной позиции.
…это обычай. Маунг читал. До того, как появились отчеты военных ксенологов, были отчеты — и научно-популярные книги — ксенологов невоенных. От младенца, едва умеющего удержаться на четырех, до подростка, ожидающего инициации, ррит охотятся. Так же, как их животные предки. Предполагалось, что поэтому-то их естественное вооружение не атрофировалось за сотни тысяч лет. В городах давно постиндустриальной Кадары по улицам носится экологически чистая добыча для малышей.
Когда охота становится войной, ничего не меняется. Рритская молодежь на родовых ай-аххарах мечется по «мертвым зонам» поля боя, ища себе хороших врагов.
Сочетание полезного с приятным — принцип интеррасовый…
Прицел.
Залп.
— В перехватчик ушла… — выдохнул Морески со стоном.
Об этом не принято говорить, но стоимость одной сверхсветовой ракеты превышает… не стоит думать об этом в бою. Ай-аххар, маневренный как летняя муха, метался по локальной карте. Патрик ухал и шипел, умоляя борткомпьютер, Хана Соло и Господа Бога поймать уже, наконец, сволочь в прицел.
— Есть! — заорал Морески, вскакивая, — есть!!
Ирландец злорадно хохотал, демонстрируя безвинному экрану неприличный жест. Отброшенный попаданием ай-аххар вылетел с локальной карты. Маунг уже поднял руки, готовясь скорректировать курс и продолжить путь к крейсеру Второго флота, когда «Миннесоту» несильно тряхнуло.
— Внимание! — разнеслось по рубке, и почудилось, что компьютер говорит нервно. Тембр был стандартный, голос Иренэ Карреру удалили из базы — он напоминал о смерти предыдущего капитана.
— …внимание… целостность… семьдесят пять процентов, — захлебывающееся шипение, — пятьдесят пять процентов…
— Словили! — проорал Патрик. Схемка фрегата в верхних углах мониторов переливалась алым. — В ходовую, й-й-о…
Он не столько попытался выругаться, сколько застонал от отчаяния.
— Это второй, — сказал Маунг. — Он вышел с другой стороны.
Первый пилот глубоко вздохнул и сосредоточился.
Морески ругался по корабельной связи, пытаясь добиться невозможного — заставить техников фрегата сделать больше, чем сами они могли для спасения своей жизни. Патрик что-то невнятно орал.
Кхин откинулся на спинку кресла. Привычное спокойствие, подобное безмятежности озерной глади, стало полнее и глубже, превратившись во всеобъемлющий океанский штиль. Сейчас помогло бы лишь чудо, лишь вмешательство майора Никас, но майор — на «Древнем Солнце», и она занята делом. К чему волнения, если ничего не можешь переменить?
…и корабль содрогнулся снова.
Злосчастная ходовая часть ракетоносного фрегата «Миннесота», дважды ремонтированная и все же изначально склонная к рассинхронизации биений в гравигенераторах, отказала.
Экраны вспыхнули алым и золотым, многократными превышениями допустимых норм, тревогой, потом просто бессмыслицей, которую выводили сбитые с толку программы. Слетела блокировка, не дававшая борткомпьютеру организовать свою работу с качественно иной степенью целесообразности.
«Миннесота» обрела разум.
Фрегат попытался спастись. Двигатели коррекции включились, направляя ракетоноску вниз от условной плоскости, принятой картами флота. Но рассинхронизация достигала уже трех с половиной наносекунд, и корма «Миннесоты» начала сворачиваться внутрь себя.
«Закручивающийся» гравигенератор остановить можно.
Теоретически.
В лабораторных условиях.
Расплавились процессоры. На экранах застыли сине-белые таблички нулевой работоспособности, но продержались недолго.
В кормовой части фрегата в двух местах произошла разгерметизация внутренних помещений. Поменявшая вектор гравитация рвала броню, как картон.
Корабль отключил всю гравитацию, в том числе жизнеобеспечение. Дал залп в пустоту, разгоняя себя отдачей.
Мониторы погасли.
…и на миг перед тем как взорвались двигатели «Миннесоты», отправив в бесконечный путь по космосу миллион стремительно остывающих обломков, в экране первого пилота отразилось спокойное лицо Маунг Маунг Кхина, с последним ударом сердца осознавшего, что сансара — нирвана, и покидающего физическое тело без сожаления; с усмешкой переходил он в число архатов, навеки оставляя призрачный мир.
…маленький золотой будда.
Двое условных суток спустя Ррит Иррьенкха стала Второй Террой.
Боевые корабли человечества шли к Ррит Кадаре.
Ифе пела.
Там, где родина войны, не бывал никто допрежь.
Золоты пески пустынь, луговины зелены наших сбывшихся надежд.
Там, где родина войны, рыщут смерти сыновья,
бестревожны и страшны. Прошлое похоронив, мы свободны, ты и я.
Там, где родина войны, в раскаленной тишине,
от сияния до тьмы бродят чаянья и сны всех погибших на войне…
это мы.
Птица Ифе спела собственную жизнь, став знаменитейшей из бардов Великой войны. Она прожила долго, и еще при жизни ее песни перепевались десятками «звезд», миллионами тех, кто умел взять полдюжины гитарных аккордов. Песни о чужих звездах, о Земле, о пустоте, ожидании, вере. Звук ее голоса стал символом, который прежде смысла слов обозначал эпоху — эпоху славы и горя.
Но ранние, военные песни были популярны меньше всего. Разве что в пору Второй космической их вспомнили ненадолго и разыскали несколько старых записей самой Ифе.
От Счастливчика Джека почти ничего не осталось. Ни фото, ни записи любительской камеры, ни сделанной им вещи. Нет даже могилы. Только единственная открытка среди вещей знаменитой певицы, квадратик глянцевого картона, на котором маркером, корявым почерком выведено:
«Меня нет.
Я весь перешел
В седьмое агрегатное состояние вещества –
Любовь, мля».
Глава четырнадцатая. Райские птицы
— Уважаемый местер…
«…requiem aeternam dona eis», — Майк оглядел строчку как живописец — эскиз. Стоит ли? Определенно стоит. Лакки сын католички, да еще готовился в гуманитарии. Нетипичный герой, а нетипичность мало упомянуть, надо показать.
— Уважаемый местер!
«Крупный план: Джек поворачивает голову. Прищуренные глаза. Общий план: терранские джунгли». Тик не нужен, упоминание о нем хорошо для нагнетания напряженности в тексте, а вживе это выглядит значительно хуже. Пара дебилов в зале не преминет рассмеяться. Мрак мгновения должен быть сохранен. Хватит контраста между красотой дикой природы и видом убитых солдат.
— Местер Макферсон!
Майк оторвался от созерцания отредактированного текста и осознал, что сидит с высунутым языком. Встряхнулся; сцена все стояла перед глазами как уже отснятая, и дикий драйв рукопашной отзывался мурашками по спине. «Будут натурные съемки, — упоенно подумал режиссер. — На Терре-3. Pie Jesu Domine, какие там виды!» — и сам тихонько засмеялся над тем, как всякий раз заражается лексикой главного героя.
— Местер Макферсон, пожалуйста, на выход. Мы прибыли в Город, — безнадежно повторила стюардесса. Пассажир ехал первым классом, всю ночь сидел над планшетом, что-то читая и исправляя, и она решила, что местер Макферсон — из молодых финансистов. Что с того, что выглядит непрезентабельно, виртуальщики — они такие…
— Да-да, — согласился, не глядя, пассажир.
Даже не думая вставать.
Стюардесса, подавив вздох, потрясла его за плечо.
После целой ночи работы солнце немилосердно резало глаза. Всякий раз, собираясь в путь, Майк забывал что-то существенное. На сей раз это оказались темные очки.
«Куплю», — подумал он и двинулся по набережной к ближайшему магазинчику курортных товаров.
И действительно купил, точь-в-точь такие же, что были. И пошел дальше, удаляясь от причала для э-планов, от зданий маленького морского порта, по широкой улице, мощеной местным камнем, который расцветкой походил на яшму. На фоне темно-яркой дороги люди в светлой одежде точно сияли. Прилавки сувенирных лавок застилали белыми скатертями, чтобы пестрота безделушек не терялась из-за горячих красок мостовой. Цветовая гамма изумляла. Счет снимков городской набережной у Майка шел на сотни, но удержаться не представлялось возможным.
Полный кадр, метров десять радиусом.
К крупным сине-зеленым раковинам приценивалась девушка с толстой косой. Все еще белокожая: может, жила где-то в северных областях, может, делала цветокоррекцию. Майку пришло в голову, что для Уралфильма типаж будет идеален, и он потратил полчаса, уговаривая девушку снять цифровой образ.
Она была страшно оскорблена, когда получивший свое режиссер не только не пригласил ее в фильм, но даже не дал адреса.
Майк, впрочем, этого не понял.
Он шел дальше, в прекрасном расположении духа, подмечал сочетания цветов, думал о том, что Терра-без-номера, так удивительно похожая на Землю, под пристальным взглядом оказывается совершенно иной. Но все же здесь становится скучновато. Пару лет назад он был на Терре-3, тамошняя природа потрясла его, и начать съемки просто не терпится. Потому, должно быть, он и работает сейчас в авральном режиме. И спать не хочется, вот тоже странно. Еще Майк думал о том, что Седьмая Терра находится в тесных отношениях с Диким Портом, а на Порту живут ррит. Один знакомый Майка, приходившийся ему, вдобавок, каким-то на седьмом киселе родственником, недавно вознесся на вершину карьеры специального корреспондента: ему доверили освещать в СМИ анкайский саммит. Девять десятых материала пошло под запрет. Родственник брызгал слюной так, что через галактическую связь долетало.
На Земле царили законность, мир и покой.
«Вполне вероятно, — думал Майк, — что рритская государственность будет восстановлена. И может быть… ну, пусть не настоящий ррит, пусть просто цифровая модель, но новая, не из столетней давности архива! Как бы здорово было…»
Дивные мечты.
В полусотне метров от берега подымалась из воды знаменитая Морская сцена. Для шоу-звезды дело чести — выступить на ней. Сейчас, утром, там играла скромная местная группа. Почти никто не смотрел. «Да они все сделали сами!» — восхитился Майк, чувствуя, как заколотилось сердце. В архивах Сети можно было найти миллионы вариантов голографических декораций для шоу, но все они укладывались в несколько типов. Ребята с Земли-2 сочли ниже своего достоинства брать стандарт. Отрисовка кое-где казалась корявой, мощностей явно не хватало для полета творческой мысли, но если проект выгладить и поставить на качественной аппаратуре… Макферсон ощутил родство душ.
У певицы был необыкновенный фэйс-арт. Вероятно, сделанный тем же дизайнером-нонконформистом. Кажется, против всех правил, но выглядело изумительно. Не в последнюю очередь из-за индивидуального решения, под это странноватое лицо…
Майк принял собственное решение и стал искать глазами звукорежиссера группы: тот должен был сидеть где-то рядом, на берегу под парапетом.
Заполучив адрес нонконформиста, Макферсон понял, что жизнь проходит не зря. Таким людям, как Йорн, нельзя губить себя в изначально мертвых проектах. Пела обладательница уникального фэйс-арта откровенно плохо, кое-как подделываясь под символ-модель Эдлину Реймар. Нельзя было отделаться от мысли, что лучше б она изображала доску для раскраски.
Вслед за Эдлиной почему-то вспомнилась другая красавица, Интан. Дальше мысли потекли вольно и привели к Венди. Майк твердо собирался уговорить Лилен. Пообщавшись с живыми нуктами, Макферсон уже не представлял, как будет работать с цифрой.
Лилен.
Он замер.
Краски померкли.
Как голографическая декорация в конце шоу исчезает, оставляя прокуренный и заплеванный зал.
…она куда-то сорвалась, а Майк совершенно потерял чувство времени и очнулся только вчера после обеда, когда пришло письмо от арт-директора. Тогда он позвонил, и сначала все понял, а потом решил, что все понял не так. Спокойней было думать, что не так. Лили Марлен сказала, что приезжать не стоит. Но он все-таки решил приехать. Просто чтобы быть рядом.
Или не просто?
Майк с чувством глубокого стыда понял, что забыл.
Он себя знал. И приноровился различать сразу, что удержит в памяти, а что нет. Сотни кубических метров пространства со всеми содержащимися объектами — запросто; а вот деловые поручения запоминаются с великим трудом. Но на то и придуманы органайзеры.
Майк отошел в сторону, в тень.
Номер Лилен молчал.
Майк решил, что она выключила браслетник. Ну, скажем, все еще спит. Это он, местер Макферсон, постоянно ожидающий делового звонка оттуда или отсюда, глушит звук и настраивает автоответчик. Девушка может и не озаботиться…
Думать, что Лилен заблокировала его номер, не хотелось чрезвычайно.
Они же договорились. У них деловые отношения. Лилен подписала контракт. Она может делать, что хочет, Майк совершенно не имеет права возражать — зачем отрезать связь?
…ах, да. Он собирался не звонить ей, а посмотреть, что написал вчера в органайзере.
Там оказалось единственное слово.
«Биопластик».
У Майка руки опустились.
Болван.
Это же надо уродиться таким болваном, чтобы ухитриться забыть! Так вот почему ему спать-то не хочется! Неполный костюм, принадлежавший когда-то местре Янине. Он сейчас на Майке. Местра Анжела отозвала его с тела матери Лилен, и ничего последней не сказала: та была почти невменяема и, очень вероятно, потребовала бы, чтоб мать в биопластике похоронили. Костюм не покупной, местра Янина в бытность свою экстрим-оператором получила его в качестве трофея. Но это слишком дорогая вещь, чтобы истратить ее на красивый жест. «Отдай его Лили, — сказала местра Мариненко. — Думаю, она уже успокоилась, насколько это возможно… и примет наследство. Пластик бесполезным не бывает».
Сказала она это после того, как Майк заявил о намерении ехать в Город по следам своей актрисы.
Или до?
Вот чего он, хоть убей, не мог вспомнить.
Но где она? Как ее искать, если браслетник выключен? А вдруг что-то случилось? Лили Марлен уехала вместе с семитерранкой Чиграковой, ксенологом-дипломатом, которая занималась расследованием убийства супругов Вольф. И — Майк вспомнил и впился ногтями в ладони — Великая Мать Ития велела одному из своих мужей сопровождать Лилен.
Зачем дракону сопровождать человека?
Уж точно не ради развлечения.
Хотя кто его знает, как нукты воспринимают то, чем занимаются, будучи частью экстрим-команды…
«Охрана», — уверенно подумал Майк. И тут уж долго рассуждать не приходится: Лилен занята каким-то очень опасным делом.
Она мастер.
А те люди охотятся на мастеров.
Под ложечкой затомило. Если уж полный питомник не смог защитить ее родителей, что сделает один-единственный дракон?!
Макферсон обозвал себя тупицей. Бревном. Долбодятлом. Она в опасности. Почему он не уделил пять минут времени на то, чтобы прийти к этому несложному выводу раньше? В экраноплане? В питомнике? Он мог бы поразмыслить. Кое-кому позвонить. Узнать что-нибудь существенное. Как будто не мог самую малость подождать его драгоценный сценарий, ведь речь о живом человеке, о Лилен!
«Я безнадежен, — уныло подумал он. — Вот поэтому она и… я всегда это понимал. С самого начала».
Но грустное обстоятельство не отменяло необходимости найти Лилен. Отдать пластик и со всей имеющейся силой убеждения остеречь.
Майк заозирался. Ему пришла в голову нехитрая мысль: ничего особенного, что туристы в незнакомом городе потеряли друг друга. Местная полиция как бы даже не специализироваться должна по таким случаям.
Гуляя, он шел от порта к центру Города. Не административному, а туристическому центру — к тому району, где располагались самые дорогие рестораны, кафе и клубы. По правую руку от Майка поднималась резная ограда пляжа, по левую — мраморно-белая стена казино «Жасмин». Дорогие его сердцу уличные лавочки исчезли, вместо них над головой полыхали голограммы-афиши, доступно разъясняющие, в каком кафе Терры-без-номера самая большая карта настоящих земных чаев, и какая галактического масштаба звезда засверкает нынче вечером на Морской сцене. Чуть впереди, точно цветы, парили многочисленные балконы «Пелагиали», связанные со зданием-стеблем лишь неширокими переходами: само по себе свойство космического ампира, но изящный флерон, на который походила постройка, напоминал о нео-рококо.
Майк оценил. Потом подумал, что еще метров пятьсот — и с набережной можно будет свернуть прямо на Морской бульвар. А там уже пойдет настоящий, деловой Город.
Объявление он заметил сразу. Наметанный глаз сначала увидел нетипичность дизайна голограммы, следом — примитивность этого дизайна, и только потом — содержание.
«Уважаемые жители Города! Дорогие гости! Напоминаем вам, что улицы патрулируются. Ведется спутниковое наблюдение».
Это удивляло. Вообще-то патрульные на улицах нормального города есть всегда, и наблюдение тоже ведется постоянно.
Широкое устье Морского бульвара спадало белой лестницей прямо в прибой. Над лестницей висела полицейская «крыса». Блестящая, недавно заново окрашенная. Майк пока еще сам не мог бы ответить, что подумал, но шаги ускорил.
Бульвар, проложенный по линейке, вел от моря до центральной площади. С того места, где остановился режиссер, было отлично видно здание Управления флота: классика космического ампира, полный комплект автономных архитектурных элементов на гравигенераторах… цветущие острова парят над далекой эспланадой, широкая металлическая лента, никак не закрепленная, обвивает три узкие, как лезвия, башни…
Полиция.
Там и тут светились над крышами и скверами сине-белые полицейские машины.
Майк сморгнул.
Есть над планетой спутники, есть пункты обработки данных. Присутствие над Городом целого аэрополка совершенно излишне. Какой-нибудь «план «Перехват»? Да явно никто ни за кем не гонится… Не глядя, Макферсон расправил браслетник. Вызвал сегодняшние местные новости.
— Встреча на высшем уровне, — пробормотал он и сжал пальцами переносицу. — Официальный визит премьер-министра Седьмой Терры… с целью укрепления экономических и культурных связей между колониями…
— Это какой-то чужой мужик, — грустно сказал Солнце, глядя на себя в зеркало. — Зачем вы его сюда пустили?
— Т-ты его п-побрить не забудь! — стонал Кайман, сползая по стенке и стукая кулаком по колену.
— Я так не играю, — пожаловался Полетаев. — Верните мне мои адекватные волосы.
Света, визжа от восторга, прыгала на диване.
— Ничего, — утешил Этцер. — Зато теперь ты можешь лечь на газон, и тебя никто не увидит.
— Зачем мне ложиться на газон?
— Ну… — предположила Света, — возьмем что-нибудь интересное. Привяжем веревочку. Прохожий наклонился посмотреть, а интересное — убегает. Здорово?
Полетаев вытаращил глаза.
— Чебурашка! — проникновенно сказал он, воззрившись на нее. — Наконец-то я нашел тебя!
— Ииии! — ответила Тихорецкая и прыгнула с дивана прямо ему на руки.
Кайман сидел на полу и ржал.
— А ты кто? — радостно спросила Флейта, пытаясь соорудить из косичек что-то вроде ушей.
— Я второй крокодил, — отрекомендовался Этцер, — Валера.
— Нет, — мстительно сказал Полетаев. — Ты старуха Шапокляк.
— Полетаев, — нежно отвечал соратник. — Ради удовольствия видеть тебя с зелеными волосами я согласен даже на роль старухи Шапокляк.
— Вы о чем? — не выдержав, спросила Лилен.
Она сидела за кофейным столиком в холле двухуровневого суперлюкса, на который Солнце вчера вечером поменял люкс обычный. Причиной тому стало вовсе не желание пошиковать: вместо троих их оказалось семеро, да еще с драконом, а в гостинице не было номеров. Искать другую и переезжать не оставалось времени и сил.
Лилен не могла не задаться вопросом, сколько платят особистам Райского Сада. Особенно учитывая недолгую беседу Солнца с Кайманом, которой она случайно оказалась свидетельницей: Юра предлагал скинуть оплату президентского номера на непредвиденные расходы, Костя морщился и отмахивался, бурча, что наплевать и нечего мелочиться.
Суперлюкс был оформлен в стиле ретро. Из многочисленных разновидностей стиля, насколько Лилен в этом соображала, избрали «первый спутник», то бишь середину двадцатого века. Ошивайся тут Майк, не преминул бы порассказать об аутентичных вещах. Сама Лилен знала только одну, и сунулась недавно под пышный бахромчатый абажур торшера, надеясь увидеть там лампу накаливания. Увы.
Наплевать. Не в лампах счастье. Все равно красота, одно удовольствие погостить.
И еще ценно, что кроме всех мыслимых удобств обитателям суперлюксов предоставляется полная анонимность и вся разрешенная законом защита от средств слежения. После нескольких тихих фраз и определенной доплаты — и неразрешенная тоже.
Мало ли в каких областях добиваются успеха дельцы.
Кайман поглядел на Лилен скошенным глазом и склонил голову к плечу. Вид у него был заговорщицкий — как обычно.
— Есть древний детский мультик, — проговорил он. — Совсем древний. Каждые лет семьдесят его переснимают… последний раз был лет пять назад.
— Семь, — поправил Солнце.
— Не в том суть. Суть в том, что его посмотрел кто-то из нкхва… основы ксенологии помнишь? О нкхварском юморе? То-то же. Бедный мульт задел какие-то самые глубокие струны нкхварского существа. Нкхва были потрясены. До глубины души. И они сделали свою версию.
Лилен попыталась представить, во что амфибии нкхва могут превратить любое произведение человеческого разума.
— Это нельзя описать словами, — мечтательно сказал Кайман. — Это надо видеть.
…с той самой минуты, когда под крышей частного ангара, затерянного на краю территории космопорта среди десятков похожих, безмолвный мрачный азиат передал на руки Солнцу обморочную девочку, семитерране ни слова не сказали о деле. Не только о похищении. Вообще о делах. Даже Чигракова не заикалась; и у Лилен не поворачивался язык.
Только о ерунде, о мультфильмах, о моде, путешествиях и развлечениях, только байки и анекдоты.
Света не просыпалась толком до самого утра. Лишь когда Солнце усадил ее рядом с собой в машине, простонала — тоненько, тихо-тихо, больной ребенок: «Со-о-олнышко… возьми меня на ру-учки…»
На коленях у Полетаева она, свернувшаяся калачиком, умещалась целиком, как зверек.
— Светик мой, — ласково и жутко сказал Солнце, — падлы-суки обидели моего Светика… мы с Крокодилычем их порвем на восемь клиньев.
То, что он мурлыкал, походило больше не на попытки утешить, а на львиный растревоженный рык.
Кайман, непроницаемо-мрачный, гнал как самоубийца.
Единственная минута, когда Лилен снова выгнуло дугой, боль и дрожь прошли тошнотной волной от пресса до пальцев ног и рук, а Дельта зашипел, учуяв неладное, вымотала Синего Птица как марш-бросок по пересеченной. Он еле держался на ногах, засыпал на ходу и даже в ангар не пошел, буркнув, что все уже спел, как призовая канарейка. После чего сварливо добавил, что его ценный организм отказывается терпеть подобное издевательство. При всей к Димочке антипатии Лилен понимала: если б ей в конце становилось так же хреново, она бы тоже склочничала и ругалась. Зная — все равно сделает, что требуется.
Вообще-то капризы — девичье право.
Но на то он и Птиц.
Заполночь Таисия разговаривала с Ией, остальные спали, а Север и Лилен сидели на балконе, в маленькой оранжерее.
— Вот это хуже всего, — уронил Шеверинский, глядя, как вдали полыхает, мечется, взрывается и опадает огромная шоу-голограмма возле Морской сцены. Остекление балкона не пропускало звук, а иначе спать было бы невозможно.
— Что?
Дельта, разочарованный, дремал, вытянувшись из края к краю гостиной. Он надеялся на деятельную помощь. Защиту. Охоту. Но маленькие мягкокожие существа проявили худшие качества своей мягкокожести: встретились лицом к лицу с врагами, обменялись знаками почтения и ушли. Нехорошо.
— Когда ты привязан к корректору.
— Но… — растерянно начала Лилен.
— Хорошо Таисии. Она сама по себе. А когда ты так, реквизит, трамплин… Я-то ладно, я с самого начала в команде, привык. А Костя раньше в одиночку работал. Сам, по своей силе. У него ордена боевые… Одинокий энергетик, — Север усмехнулся, — это почти как суперагент киношный.
Лилен представила. А потом почувствовала, потому что сидела рядом и была, пусть временно, амортизатором Севера, частью его команды — почувствовала, как же невероятно, нестерпимо хочется ему вырваться из принятых добровольно цепей. На мгновение она приняла то, что было ей странно и дико: жажду погони, опасности, победы! Невольно сравнила ощущение со знакомым ей мыслеполем нукт.
Драконы, бывает, хотят драки, веселого убийства. Пищи.
Понятия победы у них нет.
…первое, о чем спросила утром Флейта Тихорецкая — «а где Солнышко?» И обнаружилось, что насущно необходимый Полетаев сгинул. Ушел куда-то, не предупредив. Первый кайманов звонок был отклонен, второй принят без визуалки, а потом искомый Солнце ввалился в номер самолично, обиженный на весь мир и свежепокрашенный.
Света пришла в бурный восторг. Даже проснулась мгновенно.
Таисии немалых усилий стоило не рассмеяться. Но удержалась и только сказала тихонько: «Добрейший мужик Полетаев!»
«Полетаев может убить человека тычком пальца, — отозвался Птиц. — Чего б ему не быть добрейшим мужиком…»
Кайман стал на колени и прижался лбом ко лбу подопечной.
Лилен попыталась ощутить, что он делает. И сама поняла, что усиленное желание блокировало восприятие. Чигракова была права, отказываясь ей что-либо рассказывать. Но чем дальше, тем больше Лилен узнавала сама. Если она поймет, что нужно делать, амортизируя димочкин высший пилотаж, то станет совершенно бесполезна. Такой вот парадокс, который крайне неприятно осознавать.
И неясно, как уберечься от информации-помехи. Разве только не смотреть на Юру, собрата по дару…
— Светик, — ласково сказал тот, не меняя позы. Длинные пальцы хирурга осторожно коснулись рыжеватых светиных висков.
— Аюшки? — мурлыкнула девочка.
— Ну-ка, что ли… причиним убытки. Есть вероятность?
— М-м…
Грохот случился такой, что впору было заподозрить взрыв. Или — что рядом врезалась в стену «крыса», ведомая суицидником.
Но Тихорецкая ограничилась меньшим ущербом.
Упала люстра.
Роскошные низки хрустальных бус рассыпались по стеклу обеденного стола, как юбки пышного платья. Стекло оказалось высокопрочным пластиком и выдержало удар.
— Уфф! — облегченно сказал Солнце. Намотал на палец изумрудную прядь, глянул на нее, поморщился и отбросил.
— Порядок, — подвела итог Таисия. — Сестренка не подвела.
Скажи это Север, Лилен бы попросила уточнить. Но Чигракова непременно глянет на нее как на идиотку, поэтому пришлось напрячь мозги. Сестренка — это, наверное, Ксения, Ксенька-Тройняшка, которая шпионит за земными учеными. Та, благодаря которой семитерране знают о проекте «Скепсис».
— Ага, — согласился Кайман. — Ежели кого-нибудь убьют, проникнув лучами в мозг, то это будем мы с Леной. Позитив, что и говорить.
— Не пугай человека, — проворчал Солнце.
Тонкая пленка биопластика, белесая, полупрозрачная. Заставка на старом щитовом экране — цветы, пейзажи, фотографии. Безжизненная восковая рука отца, свесившаяся с подлокотника. «Пугать? Меня — пугать? Чем? Чем еще меня можно напугать?!»
Лилен промолчала.
…летняя ночь, окраина космопорта. Небо светло от звезд. Одни — крупные, парящие особняком от прочих, аристократически гордые; другие — сплелись сетями; третьи неразличимы, слившиеся в ленты светящейся пыли. Тусклые фонари блюдут проулки между ангарами, делают свое дело, не затмевая славы южного неба. Вдали со стартовой площадки поднимается лайнер, межзвездный отель, идущий в самый популярный, самый налетанный рейс — от Терры-без-номера к Древней Земле.
Хорошее начало для мелодрамы.
И финал хороший.
Лилен бы не отказалась от мелодрамы. От романтической прогулки под руку с Севером. Полутьма, только ты и я, сияние. Уходящий корабль.
