Марш Турецкого - Ярмарка в Сокольниках

      Меркулов поднял на Романову смеющиеся глаза:
      — «Шукал», товарищ подполковник! «Шалава» сказала «хозяину», что о сути ничего не знала, знала только — будет встреча. «Колонуть» на это своего «фраера» она не смогла. Так они отвечают…
      — … «Они отвечают», — передразнила Меркулова Шура, — а ты кто? Следователь или… Ты что, сам ее допросить не мог?
      Меркулов засмеялся:
      — А сама-то ты, Шура, рассекретишь хоть одного своего агента? То-то… Мне в ее допросе отказали.
      — Ему отказали! Мне черта откажут! Я эту блядину так заловлю на какой-нибудь компре, вытащу из-под какого-нибудь чернозадого — она у меня, сука, сама расхомутается! — чувствовалось, что Шура здорово надралась.
      Время шло. Глаза у меня прямо слипались от выпитого. Никаких сведений о балерине Валерии Куприяновой не поступало. Меркулов с Романовой между тем продолжали в том же духе, подводили итоги первых шагов в расследовании, ругали КГБ.
      — Э-эх, не сидеть бы нам сейчас с вами здесь в полночь, если бы эти дети и внуки Дзержинского не были бы такими засранцами, — резюмировала Шура.
      — Нет, правда, Константин, — и она кинула себе в рот ириску, — мои ребятишки делают подобную работенку намного профессиональней, чем хваленые чекисты! И причем за полцены! — Без паузы она добавила: — Чего ты там стоишь, входи, Артур.
      Я повернул голову — в дверях стоял высоченный, косая сажень в плечах, красавец-брюнет лет тридцати двух в костюме с иголочки.
      — Мой зам — Артур Андреевич Красниковский, — представила вошедшего Романова. — А где ж твоя балерина?
      — Дело в том, что она пропала, — начал Красниковский, — не явилась на утреннюю репетицию «Золотого века». На вечерний спектакль «Айболита» тоже не пришла, пришлось экстренную замену произвести — пригласили девочку из балетной школы Большого театра, роль Варвары уж больно дефицитная, никто кроме Куприяновой не исполняет… — и Артур вытащил из нагрудного кармана красочный театральный буклет — недельную программу МОЗТК — Московской Объединенной Зрелищно-Театральной Конторы.
      Я вскочил со стула. У меня даже хмель прошел, когда я увидел на обложке нашу «спортсменку», убитую в гостинице «Центральная» прошедшей ночью. На снимке известного театрального фотографа Шапиро Куприянова была еще вполне живой — со смешными буклями, в цветном переднике и со шваброй в руках…
      — Что и требовалось доказать, — устало произнес Меркулов. — Завтра проведешь опознание, — сказал он, обращаясь ко мне, — будем считать это твоим вторым днем отгула.

5

       19 ноября 1982 года
 
      «Следователи прокуратуры! Как правило, вам приходится заниматься сложными делами. Но знайте, путь к ИСТИНЕ часто лежит не только через тугой узел тщательно Замаскированных преступлений…» Мы, молодые следователя, сидим в темном зале Мосгорпрокуратуры и смотрим учебные фильмы Центрнаучфильма. У меня немножко побаливает голова и муторно в желудке от вчерашних Шуриных «капелек». Назидательный дикторский голос продолжает: «Путь к ИСТИНЕ лежит сквозь чащу хитросплетений так называемых мелочей, непростительных промахов и трагических ошибок…» Все это, конечно, ежу понятно. Рядом со мной сидит Танечка Зернова, хорошенькая дочка управделами Совмина, и строит мне глазки. Я делаю вид, что не замечаю ее усилий, тем более, что сзади меня занял место мой князь Меркулов, которому поручено руководить просмотром этой бузы.
      Две первые новеллы, по которым снят фильм, документальные. Третья новелла — игровой фильм, и, хотя играют какие-то второразрядные актеры, сделан он здорово. Смешно. На экране возникает сберкасса на Плющихе. Низенький плотный милиционер, стоя на посту, задумчиво и усердно ковыряет в широком носу. Доковырять ему не дают — камера выхватывает две фигуры в масках; выстрел — милиционер падает. Затем — внутренний зал сберкассы. Крупным планом сварочный аппарат, которым труженики в масках вскрывают сейфы. Пачки денег исчезают в холщовых мешках. Закончив «дело», довольные преступники выходят на улицу, вскакивают в поджидающее их такси и вихрем уносятся в сторону Бородинского моста… Появляется другая группа людей — следователи в сопровождении многочисленных экспертов, понятых, собак, милиционеров и начальников этих милиционеров. Все дружно заметают следы, оставленные преступниками: топчутся у дверей, разбрасывают всюду свои окурки и совершают другие криминалистические промахи. Особенно старается один следователь, явно подыгрывающий под Чарли Чаплина. Вот он осматривает сейф и держится при этом за его ручку именно в том месте, где четко проступает чернильный отпечаток чьего-то пальца, находит на полу перчатку и двумя пальцами брезгливо отправляет ее в мусорную корзину…
      Какая-то неясная тревога закрадывается мне под куртку. А может, это просто неполадки с желудком? Но я уже почти знаю, что это…
      Следователь на экране продолжал «трудиться», отдавая уборщице авоську с арбузом, найденную на окне, а я уже пробирался к выходу. Хорошенькое у меня, видно, было выражение лица, если Танечка вскрикнула на весь зал:
      — Что с тобой, Турецкий? Тебе плохо?
      Матерь Божия! Плохо, да еще как! Да этот «Чарли Чаплин» просто гениальный Шерлок Холмс, по сравнению с вами, кретин лейб-гвардии дебильного полка Александр Турецкий! Покрывшись испариной, я пулей пронесся по коридору, съехал вниз по перилам, выскочил на улицу и стал, растопырив руки, как бабочек, ловить такси. Окрутив меня ледяной водой, возле остановился черный красавец ЗИЛ, и лоснящаяся физиономия спросила:
      — Тебе куда, малый? Если в больницу, то не повезу!
      «Левак» доставил меня за трояк в гостиницу «Центральная». По дороге он пытался оправдать повышенный тариф — мол, начальники теперь их подзажали, не дают сшибить монету, как раньше… Я его не слушал.
      На ходу доставая алое удостоверение, я побежал искать дежурного администратора гостиницы. Этого желтоволосого франта примерно моих лет я нашел в буфете на втором этаже за чашечкой кофе. Осипшим от волнения голосом я объяснил, что мне необходимо произвести повторный осмотр 547-го номера, где позавчера был найден труп женщины. Только что, мол, выяснилось, но это строго между нами, она была знаменитой балериной! Ша! Давайте ключи, понятых и шагом марш за мной!
      Желтоволосый понял все с полуслова — не первый день в контакте с органами. Взял связку ключей, крикнул на бегу «Митрофанова, вперед!» и, перепрыгивая через две ступеньки, помчался вверх по лестнице. Я и миниатюрная, как статуэточка, Митрофанова понеслись за ним по этажам, словно стая гончих, забыв почему-то о наличии лифта.
      Увидев нас, дежурная по пятому этажу изменилась в лице и попыталась создать непроходимую оборону. Франт-администратор отстранил ее, повернул ключом в замке, и мы буквально вломились в номер.
      Первое, что мы увидели, и что заставило нас застыть на месте от изумления, было чья-то голая задница. Я даже забыл на мгновенье, зачем пришел. «Задница» вскочила с пола и обернулась хорошеньким испуганным существом лет пятнадцати. Другое испуганное существо — с черными усами, в габардиновом пиджаке, при орденах и медалях и, пардон, спущенных брюках, — замерло в неестественной позе в кресле у окна, обнажая миру могучие достоинства мужской красоты.
      Кто-то по-поросячьи завизжал (я не сразу осознал, что это был администратор), дежурная заревела в голос, а невозмутимая Митрофанова стала звонить в милицию.
      Но мне было уже не до этой катавасии — я увидел это — черную лакированную записную книжечку, мирно покоящуюся на черном лакированном подлокотнике второго кресла в углу комнаты, там, где я ее оставил в ночь, выезжая для осмотра места убийства «спортсменки». Тогда я обнаружил эту злополучную книжечку между сиденьем и спинкой дивана. Как она туда попала — одному Богу было известно, но факт тот, что преступники ее не нашли. Потом я положил эту штуку рядом с собой, на ручку кресла, намереваясь внести ее в протокол, и… начисто о ней забыл… Стараясь держать книжку за ребро, чтобы не оставить своих отпечатков, я осторожно перелистал листочки цвета слоновой кости. В книжке была одна-единственная запись, на букву «Л» — «Леся — 15 р». Ну это была детская шарада, решение которой не только не составляло труда (балерина или одолжила какой-то Лесе, вероятно, Олесе, или взяла у той взаймы 15 рублей), но и ничего не давало для следствия. Зато на первой странице было выведено: Куприянова В. С., Сретенский пр, д. 13, кв. 15, тел. [phone].
      У меня с собой не было протокольного бланка; я подошел к столику дежурной и вырвал лист из какого-то журнала. Занятый своими «раскопками», я и не заметил, что комната наполнилась милицейскими чинами разных рангов. Мои понятые были отвлечены более интересным для них событием в 547-м номере, и мне пришлось ждать, пока они разделаются с милицейским протоколом, который гласил:

       «Жургаев Эргаш, завотделом агитации и пропаганды Ферганского обкома партии Узбекистана, прибывший в служебную командировку в Москву на совещание в ЦК КПСС по вопросам идеологии, вел себя аморально и совершил мелкое хулиганство, а именно: дав 50 руб. в виде взятки дежурной по этажу Силкиной А. М., привел в предоставленный ему на час номер случайно встреченную у Центрального Телеграфа несовершеннолетнюю Майю Розову, 15 лет, ученицу 8 класса 185-й школы столицы, и, пообещав подарить ей бирюзовое колечко (стоимостью 15 руб.), совершил с нею половой акт в извращенной форме, но был изобличен и схвачен на месте правонарушения бдительной администрацией гостиницы „Центральная“…»

      Насчет «бдительности» и «мелкого хулиганства» они явно загнули: за развращение малолетних полагается шесть лет тюрьмы. Но мне этот ферганский пропагандист был до фени.
 
      Я вышел из здания и медленно побрел по улице Горького к Пушкинской площади. Я не пропускал ни одной телефонной будки — старался дозвониться до Меркулова, но тот как в воду канул. На опознание Куприяновой я не поехал — не знал, кому я должен был показывать труп. Обычно в морг возят отца, мать, мужа потерпевшей, а я даже не знал, живы ли ее родители и где теперь искать ее прежнего мужа. Я постоял перед телефоном-автоматом в вестибюле метро и нерешительно набрал Ритин номер.
      — Да, — голос у нее равнодушный и спокойный. Я молчал. Рита резко сказала:
      — Идиотство. — И так же резко повесила трубку.
      Конечно, идиотство. Да и весь день был идиотский. Из-за этой записной книжки был потерян целый день, а может быть, и два. Если бы не забыл книжку, то мы знали бы имя балерины уже в первый день, и кто знает, как бы все повернулось. Мне не терпелось покаяться в своих грехах перед Меркуловым. Естественно, я не ожидал от своего начальника приза за столь «блистательное» участие в осмотре места происшествия. Но в конечном результате, думалось мне, книжка не имеет никакой доказательственной ценности: подумаешь, одна-единственная, ничего не значащая запись!
      Я позвонил на Петровку. Так, на всякий сличай.
      — Эй, прокуратура-молодое дарование! — тенор Грязнова сорвался до дисканта. — Где вы там развлекаетесь? Два часа не могу ни до кого дозвониться! Мы тут, можно сказать, ваше дело раскрутили, а вы там загораете!..
      «Дарование средних лет» еще долго поливало прокурорских, а потом вдруг неожиданно предложило:
      — Слушай, Сашок, жрать так охота — у меня есть подкожная двадцаточка, подваливай в «Нарву», я тебе все по порядку доложу. Как надзирающему прокурору…

6

      Один день капитан Грязнов отсыпался, сегодня он уже шастал по нашим делам: с утра отправился на Смоленскую во Внешторг.
      В управлении кадров Министерства внешней торговли СССР инспектора МУРа приняли демократично, без этих штучек: «зайдите завтра, у нас коллегия» или «посидите с пару часиков, мы принимаем делегацию Бангладеш!». Отложив все дела, начальник кадров, кагэбэшный генерал в отставке Рябенький пригласил нежданного гостя в кабинет и заперся с ним на целые полчаса.
      Они хлобыстнули по рюмашке «Арарата» в экспортном исполнении, и Грязнов узнал следующее: Ракитин был хорошим работником, но он в чем-то здорово подвел свое начальство, и уже стоял вопрос о его увольнении. Но уволить его было трудно, так как он многие годы работал не только для ГРУ — военной разведки, но и для Управления «Т», которое в КГБ сейчас занимается разработкой стратегических проблем…
      Рябенький хитрил, чего-то не договаривал, ссылаясь на секретность, но в конце концов выдал Грязнову выписку из заседания коллегии Министерства, из которой явствовало, что начальнику главка Ракитину В. Н. недавно был объявлен строгий выговор с последним предупреждением.
      — Я хотел пробиться к Патоличеву, — оправдывался Грязнов, — но разве к министру проберешься? Помощники даже разговаривать не пожелали: с утра у него японские журналисты, в обед президент фирмы «Армко Стил», а к вечеру вызов в международный отдел ЦК.
      И Грязнов виновато пожал плечами. Что ни говори, а интеллигентную работу нельзя поручать милиции. Вот оперативную — дело другое. Как бы в подтверждение этого умозаключения Грязное рассказал мне, как он провел вторую половину дня.
      …На два часа у капитана Грязнова была назначена встреча с майором Красниковским. К этому времени Артур знал почти все о владельце значка номер 10569 «Мастер спорта СССР», найденного Меркуловым в Сокольниках. Для этого Славе пришлось побывать на скатертном в Спорткомитете и в МГУ на Ленинских горах. Брать Игоря Волина, тренера ДСО «Наука», надлежало тихо, без спешки. А это означало, что «рыбку» следовало поводить, чтоб не спугнуть и не дать подготовить ложную версию.
 
      …День Игоря Волина — руководителя секции самбо спортклуба Московского университета, был всегда рационально организован. Утром его «волга» несется на Центральный рынок за свежими продуктами. Часикам к двенадцати он ненадолго заглядывает в МГУ, где его помощники тренируют самбистов из студенческого спортклуба. Там он задерживается от силы на час-полтора. Днем его можно видеть на улице Ферсмана, в магазине «Березка», а вечером в клубе нумизматов на Шаболовке. Одним словом, жизнь быстротекущая, заведенная как часовой механизм, ему уже не повиновалась…
      На улице Ферсмана стояло довольно много машин, но «волги» черного цвета с вмятиной на правом крыле там еще не было. Красниковский и Грязнов приняли решение ждать. Они были уверены в агенте, который сообщил, что черная «волга» с вмятиной на правом крыле должна обязательно появиться. А пока сотрудники МУРа угрюмо наблюдали, как грузный гаишный капитан распоряжается на перекрестке. Пятница — бурный торговый день. Представители привилегированного слоя: дипломаты, высшие сановники министерств, технари, бывающие за границей, а также граждане, получившие наследство от зарубежных родственников, то и дело подъезжают в «валютку», торгующую, как известно, не на советские рубли, а только на валюту, в своих «волгах», «москвичах» и «жигулях», купленных на ту же валюту в магазине у Лужнецкого моста.
      В три тридцать подъехала черная «волга»: вмятина на правом крыле. Из «волги» вышли двое. Один щупловатый, рыжий, одетый в кожаный пиджак и джинсы.
      В этом месте рассказа Грязнов вдруг заливисто раскатился смехом:
      — Не, Сашок, ей-Богу, я сам рыжий, видел рыжих, но такого увидел в первый раз, у него даже глаза рыжие! — довольный капитан отрезал себе шашлычка по-карски и продолжал.
      Другой, высокий, плотный блондин явно спортивного склада. Несмотря на плюс пять, он уже в дубленке, в пыжиковой шапке. Они направились к дверям «Березки», и Артур Красниковский, руководивший операцией, негромко сказал: «А вот этот, в дубленке, нам и нужен!»
      Посовещались. Грязнов подошел к гаишному капитану — нужна была его помощь.
      Щуплый и высокий отсутствовали минут двадцать. Наконец вышли. Шли к машине не торопясь, без покупок. У высокого было спокойное лицо. Такой на вид уверенный в себе человек, что сразу и не решишься подойти. Им дали возможность сесть. Хлопнула дверца, и тут же возник капитан ГАИ. Высокий блондин нехотя вышел из «волги». Он был по-прежнему невозмутим. Капитан стал тупо изучать права — с водительскими правами у блондина все было в порядке. В этот момент подошел Грязнов. Так было условлено. Высокий блондин повернул бычью шею и уперся взглядом в муровское удостоверение — квадратно-красную книжку с оттиском герба страны. Оглянулся. Позади стоял плечистый Красниковский, в прошлом полутяж — бронзовый призер страны по боксу.
      — Не волнуйся, коллега! — сказал боксер.
      — А я и не волнуюсь! — ответил самбист.
      — По приметам ваша машина похожа на ту, что значится в розыске, — объяснил Грязнов. — Придется осмотреть, а для этого съездить на Петровку.
      — Осмотреть можно и здесь, — отпарировал невозмутимый блондин.
      — Нам там удобнее, — не согласился майор Красниковский. Волин (это был он, Красниковский сверил по фотографии) молчал, задумавшись. Посмотрел искоса на всех троих, кивнул:
      — Это, надеюсь, не надолго?
      — Нет-нет, не надолго! — успокоили его разом все трое: гаишный капитан и двое муровцев. Трое вооруженных людей чуть побаивались этого крепкого самбиста: черт его знает, что он может выкинуть — все же мастер спорта! — вдруг окажет сопротивление, а кругом столько прохожих!
      На Петровке, возле подъезда МУРа, Волин сам открыл у «волги» капот. Его попросили открыть и багажник. Он помедлил, но открыл. В глаза ударило ярко-зеленым и красным: несколько тугих упаковок с платками, по пятьдесят в каждой. «Это что?» — «Подарки родственникам». — «Не много ли родственников?.. А „дипломат“ ваш?» — «Мой». — «Не забудьте». Поднялись с понятыми на четвертый этаж — оформлять протокол. Романова предложила показать содержимое «дипломата». Волин медлил. Наконец решился — щелкнув замками, открыл крышку. Там лежали пачки денег, чеки для магазина «Березка» и… импортный пистолет с глушителем.
      — Одним словом, учись работать, следователь! — сказал самодовольно Грязнов, заканчивая свой рассказ об успехах Второго отдела МУРа. Он закурил свою «Беломорину», выпустил длинную синюю струйку дыма, стряхнул пепел в чашечку из-под кофе и хмыкнул:
      — Ну как, старик, неплохую операцию мы с Ариком провернули, неправда?
      На веранде заиграл небольшой оркестр. Я кивнул головой, подтверждая — да, операцию вы, ребята, сварганили неплохо. Одна мысль, однако, мешала радоваться успехам Второго отдела: «Неужели Волин, мой университетский тренер по самбо — убийца?»
      Я туже затянул свой галстук и спросил Грязнова:
      — А где он теперь, тренер Волин?
      Грязнов посмотрел на меня, как будто его заморозили, потом сказал медленно:
      — Ты что? Его знаешь?
      Я пожал плечами:
      — Немного, в спортклубе встречались. Так где он?
      — Волин там, где ему и надлежит быть. Во Внутренней тюрьме у нас на Петровке…
      — А щуплый? — спросил я с интересом.
      — Щуплый оказался случайным попутчиком. Его Волин лишь «подбросил» до «Березки». Щуплого мы отпустил и…
      И Грязнов небрежным жестом кинул свою «подкожную» двадцатовку на блюдечко, где уже лежал счет.

7

       20 ноября 1982 года
 
      — …Мне тогда было лет тринадцать. Мать поставила варить гречневую кашу и предупредила — через полчаса снимешь и поставишь под подушку. А сама ушла на работу. Это было во время зимних каникул. Через несколько минут прибежал за мной одноклассник — идем «Карнавальную ночь» смотреть! Я, конечно, в ту же секунду забыл о существовании каши. — Меркулов затянулся своим, «Дымком» и продолжал. — Сидим мы в кинозале и смотрим «Новости дня». Нам не очень интересно — мы болтаем и шумим, зал-то полупустой. Вдруг я слышу, как диктор торжественно так произнес: «…а также Маршал Советского Союза Гречко!» Представляешь, как я испугался — сгорела, наверно, моя гречка! И правда, сгорела, — засмеялся Меркулов, — хорошо, что пожара не было. А ты говоришь — Чарли Чаплин, записная книжка. Это все, брат, мелочи.
      Мы хохочем, но я вижу, как Меркулов поглядывает на часы — ждет результатов комплексной экспертизы по злополучной куприяновской книжечке, которую я всучил вчера Славе Грязнову для передачи в научно-технический отдел.
      У нас «черная суббота», сегодня выходной, но мы ишачим. Составляем план расследования дела. Я склонился над своим довольно обшарпанным столом, Меркулов — над своим, сверкающим лаком.
      Я впервые занимаюсь такой работой — студенческие семинары и прокурорская практика в счет не идут, все это была игра или халтура. Я метнул взгляд на Меркулова — он делает вид, что не замечает, как я сдрейфил, знай себе заполняет сводный месячный график-календарь. Время от времени он набирает какой-то телефонный номер — явно жене в больницу, но нарывается на частые гудки. В перерыве между этим занятием и составлением графика шеф открывает средний ящик письменного стола и пытается завести какие-то старые часы-луковицу, чем ужасно раздражает меня. По-моему, часы эти годятся только на помойку — стекло треснуло, а корпус, когда Меркулов его встряхивает, скрежещет, как ржавое железо.
      Раскрыв широкую линованную тетрадь, изготовленную в типографии Прокуратуры СССР и озаглавленную «План расследования дела», в разделе «Возможные версии» пишу:
      Версия первая: Ракитин и Куприянова убиты на почве ревности:
      а) возможно наемными убийцами, подосланными женой Ракитина,
      б) каким-либо мужчиной, ревновавшим Куприянову к Ракитину.
      Версия вторая: Ракитин и Куприянова убиты с целью сокрытия другого или других особо опасных преступлений — людьми, опасавшимися, что потерпевшие раскроют их преступления.
      Версия третья: Ракитин и Куприянова убиты с целью завладения ценностями — советской и американской валютой, неизвестными предметами, а также, возможно, записями, имеющими секретный характер…
      А как у нас с доказательствами по каждой версии? И тут я в полном тупике. Дело в том, что доказательства у нас, надо прямо сказать, не подтверждают ни одной из моих версий и даже находятся с ними в полном противоречии. Я беру отдельный листок бумаги и начинаю чертить что-то вроде генеалогического древа: в крупных квадратиках я обозначаю номера версий, от них веду линии к другим квадратикам — поменьше — субъектам преступления, то есть лицам, их совершившим, и прямоугольничкам — имеющимся у нас доказательствам. Получается страшная картина: квадратики повисают в воздухе, а прямоугольнички образуют между собой замкнутый круг.
      Меркулов мельком взглядывает на мое творчество:
      — Занимаетесь программированием в свободное от работы время, товарищ Турецкий?
      Меркулов потянул мою «блок-схему» к себе и довольно долго ее изучал. Я даже взмок от напряжения.
      — Все правильно. Все правильно, Саша, — совершенно неожиданно для меня сказал он. — А логики нет и быть не может, потому что сами эти убийства — неправильные.
      У Меркулова иногда бывают вот такие выражения, совсем вроде не по науке. Но я знаю, что он имеет в виду. На основании имеющегося у нас материала, этих двоих убивать вообще не следовало — «не было резону». Меркулов положил локти на стол и соединил ладони, как в молитве. У моего начальника этот жест означал крайнюю серьезность происходящего.
      — Давай-ка, Александр Борисыч, не делая глубоких умозаключений, попробуем рассказать друг другу, что произошло.
      …Виктор Николаевич Ракитин, начальник Главка Внешторга, работавший также на Главное разведывательное управление Генштаба Минобороны и стратегическое управление Комитета государственной безопасности, приходит в парк Сокольники, где в это время открывается ярмарка электронного оборудования, для встречи с американским журналистом Збигневом Подгурским. Он имеет при себе портфель (с секретными бумагами? ценностями? американской валютой?). Цель встречи неясна. Профессиональным шпионом Ракитин как будто бы не был — слишком уж большой оплошностью с его стороны было оставить у портье гостиницы записку для Валерии с именем американца. За Ракитиным следуют двое (следят? страхуют? преследуют?). Ему не удается встретиться с Подгурским, и через некоторое время его находят убитым жестоким способом. Портфель исчез. Вечером в гостинице «Центральная» убита балерина Куприянова, с которой, по всей вероятности, Ракитин находился в любовной связи. Убийцы ищут дубликаты чего-то, возможно, того, что было в портфеле. Арестован некто Волин, владелец значка «Мастер спорта», найденного на месте преступления. В багажнике его машины обнаружен пистолет с глушителем. В МУРе уверены, что Волин — один из убийц.
      Меркулову же явно не нравится такое простое решение, остается ждать результатов различных экспертиз, вскрытий, допросов.
      — Вот что, Саша. Не густо у нас с тобой получилось. Ерунда получилась, честно говоря. — Костя придавил в пепельнице окурок пальцем и тут же закурил другую сигарету. — Нам нужны контакты. Волина пока отдадим МУРу на откуп со всей остальной шантрапой. Нам нужны контакты, особенно Валерии…
      Я понял, что Меркулов старается постигнуть логику преступников — те от Ракитина шли к Куприяновой. Значит, от балерины они пойдут (или уже пошли) по ее связям. Я где-то прочитал, что у преступника сто дорог, и он волен выбрать любую. А у следователя — только одна, та, которой прошел преступник. И мы с Меркуловым должны были нащупать эту одну-единственную тропу…
      В дверь деликатно постучали, и в кабинет вошел капитан Вячеслав Грязнов. Он сиял, как олимпийский рубль: отутюженная серая шинель гладко облегала его долговязую фигуру, а узкие капитанские погоны отливали серебром.
      — Товарищ стажер, разрешите обратиться к товарищу следователю! — шутковал Грязнов. — По указанию начальника МУРа прибыл в ваше наиполнейшее распоряжение!
      Меркулов как типично штатский человек неуклюже приставил открытую ладонь к «пустой голове» и ухмыльнулся. Военного приветствия у него явно не получилось, он понял это сам и махнул рукой. Жест этот означал — чего уж там, Слава, проходи без церемоний, чувствуй себя у нас в прокуратуре, как дома, то есть, как в МУРе…
      Грязнов намек понял буквально, снял шинель и бесцеремонно развалился в кресле напротив своего нового шефа.
      — Ваши часики, Константин Дмитрич?
      У меня возникло глухое раздражение — мы тут, понимаешь, вкалываем как черти, а этот долговязый капитан пришел шуткн шутить. Но Меркулов виновато улыбнулся и начал объяснять:
      — Мне их дед подарил, а я забыл их вытащить из кармана брюк, вот они и искупались в стиральной машине. Это на сотом году жизни…
      Зазвонил телефон. Меркулов снял трубку, жестом попросил нас не шуметь.
      Грязнов принялся разгружать свой «дипломат». Достал круг копченой колбасы, банку красной икры, две банки икры кабачковой, с полкило балыка, кулек с апельсинами и коробку шоколадных конфет «Ассорти».
      — Это я для Кости, — шепотом сказал он мне, — вернее, для его благоверной. Нас на Петровке по пятницам отоваривают, вот я и продублировал — что себе, то и твоему начальнику!..
      Меркулов закончил разговор и теперь восхищенно смотрел на принесенные Славой богатства.
      — Ну, дружок, спасибо тебе большое. У нас с Лидочкой сегодня будет праздник. У меня новости — мою Лелю выписывают через несколько дней из больницы, так что нам полегче будет. А то повар-то из меня никудышный.
      — Да что говорить, Константин Дмитрич, без жены худо. Правда, какая попадется. — Грязнов поджал и без того тонкие губы и прищурился. Я знал, что от него ушла жена год назад. После десяти лет совместной жизни. Да ведь не каждая выдержит милицейского мужа — ни выходных, ни праздников — одна работа…
      — Сколько я тебе должен, Слава?
      — Шестнадцать рубликов и ноль копеек, — Грязнов снова обрел свой неунывающий тон и добавил: — Могу подождать до получки.
      — Да, сделай милость, подожди уж. У меня, правда, есть рублей шестьдесят…
      — Заметано, товарищ следователь, — говорит Грязнов и вытаскивает со дна «дипломата» тоненькую пачку бумаг. — А это я вам работенку подвалил, может, что-нибудь выудите полезное…
      Меркулов уже тащил из пачки акт экспертизы по записной книжке. Я сорвался с места и стал читать из-за его спины: из Акта судебно-графической экспертизы следовало, что почерк, которым исполнена в книжечке запись «Леся — 15 р.», принадлежит гр-ке Куприяновой В. С. и что запись произведена в течение последних двух суток.
      Я не совсем понимал, почему Меркулов так уж радуется, что эту запись сделала Валерия. Разве это не было ясно и раньше?
      Затем мы посмотрели заключение дактилоскопической экспертизы — на лакированной обложке книжки были обнаружены многочисленные отпечатки пальцев самой балерины и ничьи другие. Причем эти отпечатки были несмазанными, отчетливыми, что говорило о том, что книжка не побывала в чужих руках, даже если этот «чужой» был в перчатках.
      — Между прочим, у этой балерины не было ни подруги, ни родственницы по имени Леся. Я «прочесал» весь театр и соседей.
      — Как это «не было»? — возмутился Меркулов. — Значит плохо «чесал». Ладно, это я сам… «Не было»! Скажи, Слава, не нашел, а то «не было». — Меркулов не на шутку разворчался, но Грязнов весело так сказал:
      — Не расстраивайтесь, Константин Дмитрич, зато я вам подарок из Африки принес, — и Грязнов протянул еще одну официальную бумажку:

       АКТ
       технико-криминалистического исследования г. Москва, 19 ноября 1982 г.
 
       Мною, экспертом-криминалистом Бочан Г. Г. на основании постановления следователя Мосгорпрокуратуры тов. Меркулова произведено технико-криминалистическое исследование обрывка денежного знака американской валюты — стодолларовой купюры — на предмет подлинности и способа изготовления.
       Для сравнения была представлена подлинная стодолларовая купюра из Государственной казны СССР по специальному требованию Прокурора г. Москвы т. Малькова.
       В связи с малыми размерами обрывка вопрос о подлинности печати остался не выясненным.
       Спектральным анализом бумаги было установлено, что химический состав денежного знака, взятого для образца, существенно отличается от химического состава обрывка…
       (Следовали многочисленные химические формулы и результаты реакций.)
       Заключение: денежный знак, обрывок которого представлен для исследования, выполнен с металлического клише, близкого к подлинному. Бумага, на которой был исполнен денежный знак, отличается от образца: