Крылья

— Вообрази себе — там, внизу, дождь, мрак, а здесь ярко светит солнце, — подзадоривал меня пилот. — Правда, пусть его яркость тебя не обманывает. На такой высоте за бортом самый настоящий мороз, хоть мы и в тропиках.

Я недоверчиво потрогала прозрачную вогнутую стенку кабины. Она вовсе не была ледяной — пожалуй, даже чуть теплее моей ладони.

— Думаешь, она холодная? — рассмеялся Раджив. — Если бы этот материал пропускал тепло, ты бы сейчас осталась без руки — но вовсе не от мороза, а от жара. Когда флаер идет на гиперзвуковой скорости, трение о воздух раскаляет его поверхность до температур, при которых железо не просто плавится, а кипит. Долгое время это было главной проблемой скоростных полетов, пока люди не научились не просто отводить это тепло, но и преобразовывать его в энергию, используемую в работе двигателей.

Затем в тучах стали появляться просветы, их становилось все больше, небесный материк вновь распался на острова, а потом между ними проглянул и настоящий остров — загнутый подковой атолл посреди блестящего на солнце океана.

— У нас на Земле тоже такие есть, — сообщил Раджив и повел флаер на снижение. — Не устала?

— С чего бы это? — искренне удивилась я.

— Ну тогда держись — сейчас покажу тебе кое-что из аэробатики!

Двигатели почти смолкли. Флаер снижался над островом по пологой спирали, растопырив крылья и постепенно сбавляя скорость. Несмотря на большой радиус спирали, меня основательно прижимало к креслу: на высокой скорости любое изменение курса отзывается заметной перегрузкой. Наконец, когда до воды оставалось около полумили, пилот перевел машину в прямой полет и довольным тоном объявил:

— Сейчас будет бочка.

После чего горизонт закрутился, как спица в колесе, — раз, другой, третий… Флаер словно ввинчивался в воздух. Причем сначала резьба этого винта была правой, а потом, когда Радживу захотелось покрутиться в другую сторону, — левой.

— А сейчас делаем мертвую петлю! — пообещал он, едва море и небо снова вернулись на свои обычные места.

Горизонт снова ушел вниз, как во время иммельмана, а потом показался сверху, но на сей раз не остановился, а продолжал наплывать. Вскоре море с островом посередине встало перед нами вертикально и понеслось нам навстречу. Я снова испытала завораживающее чувство невесомости.

— Не страшно? — крикнул Раджив.

— Нет! — счастливо ответила я.

Однако остров вырастал в размерах, и пора было уже выходить из пикирования. Море уползло под брюхо флаера, снова показался горизонт, и вот тут на меня навалилась перегрузка. Спину рывком согнуло, и я почувствовала, как щеки оттягивает куда-то к плечам. Но это было не больно и не тяжело — просто необычно и интересно. Жаль, что передо мной не было зеркала — должно быть, видок в тот момент у меня был презабавный…

— Это было пять с половиной g, — сообщил Раджив. — Ты в порядке?

— В полном!

— Ну тогда продолжим!

Мы проделали еще несколько воздушных кувырков, бочку на вертикали, штопор и закончили вращением вокруг всех трех осей одновременно. Наконец флаер выровнялся и низко пронесся над лагуной, едва не срывая пену с волн.

— Не тошнит? — осведомился пришелец. — Хочешь, присядем на остров, отдохнем?

— Нет, — ответила я, — а что, должно?

— Гены, — констатировал он. — Память летающих предков… Из тебя бы получился прирожденный пилот.

Момент показался мне удобным, и я задала давно мучивший меня вопрос:

— Послушай, Раджив, не подумай, что я и впрямь хочу угнать твою машину… но как ты ею управляешь? Я сперва подумала — ногами, но нет, у тебя ни руки, ни ноги не двигались, когда мы кувыркались. Да и лодкой тоже…

— Долго объяснять.

— Ну что вы все заладили — долго объяснять, долго объяснять! Мы, кажется, не завтра помирать собираемся?

— Лично я — точно нет, — рассмеялся он. — Ну ладно, слушай. Рычаги и кнопки — это прошлый век. Всей нашей техникой мы управляем непосредственно с помощью мозга. Туда вживлен имплант, который преобразует нервные импульсы в сигналы выведенного под кожу приемопередатчика и наоборот. Ты знаешь, что когда ты шевелишь пальцами или сгибаешь ногу, это все делается по команде мозга? Тут в точности то же самое. Физически мозгу ведь все равно, куда послать сигнал — мышцам собственной руки или блоку управления флаером. Так что наша техника становится просто продолжением наших тел. Конечно, для того чтобы управлять ею таким образом, нужно учиться — точно так же, как ты в свое время училась ходить или писать. Зато когда научишься — управляешь любой техникой так же легко, как собственными конечностями. Пилоты в старину говорили, как важно чувствовать свою машину, но лишь мы знаем, что это такое на самом деле. Этот метод годится не только для транспортных средств. Например, у наших компьютеров нет клавиатур…

Я не знала ни что такое «компьютер», ни что такое «клавиатура», но не стала перебивать.

— Зачем нажимать на кнопки пальцами, если то же самое можно делать мысленно? Экранами, правда, мы еще пользуемся, хотя при необходимости визуальную информацию можно выводить прямо на сетчатку глаза. В полете я так и делаю, когда мне нужно посмотреть карту или проконтролировать цифровые показатели.

— А это не больно… эта штука в мозгу?

— Нет, — хохотнул он. — Мозг вообще не чувствует боли, хоть и состоит из нервной ткани. А импланты совершенно безвредны. Это такая тонкая сеточка и микроскопический чип.

— Значит, пока тебе в голову не вставят этот имплант, научиться управлять флаером нельзя, — мрачно констатировала я.

— Ах вот куда ты метишь! — Он не переставал веселиться. — Ну, ты же понимаешь, что это запрещено?

— Нарушением больше, нарушением меньше…

— Меня расстреляют перед строем! Ладно, так и быть. — Он посерьезнел. — Все равно мы скоро улетим, а без флаера ты не сможешь применить эти навыки… Есть резервная система ручного управления. Это сделано на тот случай, если выйдет из строя интерфейсный порт или пилот получит травму головы. Только смотри не проболтайся Валерии или еще кому-нибудь! Протяни руку под панель, там кнопка.

Я нащупала круглую выпуклость и нажала. В тот же миг серая панель уползла вперед, а на ее место поднялась другая, с вертикально торчащей изящно изогнутой ручкой справа и небольшим округлым предметом, укрепленным на планшетке слева. На обоих предметах были кнопки и колесики. Форма с плавными выемками под пальцы так и приглашала взять их в руки. Я взялась за ручку правой рукой и положила левую на округлый предмет, попутно попытавшись приподнять его, — он не поднимался, хотя свободно ездил по плоскости. Внешним большим пальцам было не слишком удобно, поскольку предметы предназначались для человеческой руки, но остальные легли идеально. Я тогда еще не знала слова «эргономика»…

— Ручка справа управляет полетом, — объяснял Раджив. — На себя — вверх, от себя — вниз, влево-вправо — крен с разворотом в соответствующую сторону. Колесико под указательным пальцем управляет рулем направления, под средним — тягой двигателя. Шарик сверху, под большим пальцем, позволяет менять вектор тяги. Кнопка слева — включение и выключение махового режима; если он включен на земле, флаер автоматически поднимается на опоры. Остальное — изменение формы крыла и так далее — за тебя делает бортовой компьютер, он включается во взлетный режим кнопкой справа. Справа от тебя еще есть клавиши настройки режимов автопилота, но это мы учить не будет — ты же хочешь сама рулить? Манипулятор слева — мы зовем его «мышка», по традиции со времен первых компьютеров, — предназначен для управления оружием. Разумеется, боевой режим я отключил, но прицел можешь погонять. Вот взгляни на ИЛС.

Повинуясь его жесту, я посмотрела вперед и увидела, что на прозрачной передней стенке кабины появилась яркая прямоугольная рамка с горизонтальными черточками и вертикальными рисками вдоль верхнего края, а также другими символами, часть из которых двигалась или менялась.

— ИЛС — индикатор лобового стекла, — пояснил Раджив. — На самом деле, конечно, это не стекло, но название тоже традиционное. Здесь вся необходимая тебе в полете информация: курс, скорость, высота, крен и тангаж, режим двигателя, расход топлива и еще некоторые параметры. Цвет подстраивается автоматически, чтобы было хорошо видно на любом фоне. Конечно, чтобы во всем этом разбираться, тебе придется выучить наши цифры — впрочем, их, как и у вас, всего десять, по числу пальцев. А вот прицел, ну-ка подвигай мышкой, видишь? Нажав на правую кнопку, ты могла бы открыть огонь из лучевых пушек… Впрочем, это нам ни к чему, займемся лучше пилотированием. Для начала просто попробуй вести флаер прямо. Готова? Передаю управление!

Ничего не изменилось — машина так и продолжала лететь вперед на высоте около тысячи локтей. Я просто держалась за ручку.

— Молодец, — сказал пришелец. — Флаер — птичка надежная, если ее зря не тормошить, сама делает свое дело… А теперь давай плавненько наберем высоту.

Я осторожно потянула ручку на себя, и флаер послушно задрал нос. Могучая машина, способная за пять часов облететь весь мир, повиновалась легкому движению моей руки!

— Хорошо, — одобрил Раджив. — А теперь разворот вправо… Крен не вали! Вот так, двадцати градусов достаточно. Теперь пошли влево…

Мы упражнялись до темноты, и я сама сделала несколько бочек, а потом и мертвую петлю.

— Ну ладно, — сказал наконец пришелец, — пора возвращаться. Если хочешь, могу отвезти тебя домой. Там сейчас уже утро.

В первый миг я подумала, что он говорит об их базе, но, услышав об утре, поняла, что он имеет в виду мой настоящий дом. Йартнар.

Йартнар… Город, от которого меня отделяли полмира и семнадцать месяцев путешествия, а казалось — целая жизнь. Той наивной девочки, которая некогда выехала из его ворот, больше нет. Я даже не помню, когда он снился мне в последний раз.

И вот теперь Раджив предлагает доставить меня туда за какую-нибудь пару часов.

— Я хотела бы повидать маму, — сказала я. — Но потом ты возьмешь меня обратно?

— Нет, я не могу ждать тебя там, — покачал головой он. — Те инструкции, что мы уже нарушили, — это ерунда, но оставаться одному на земле в обитаемом районе — это действительно опасно. Ты ведь, насколько я в курсе, даже не знаешь, где теперь живет твоя мать. Да и какой смысл? Все равно через несколько дней мы улетим.

— Ну что ж, тогда не будем терять эти несколько дней, — решила я. — Вернуться домой я всегда успею. А пока что я хочу научиться летать.

— Ты уже летала.

— Но чуть-чуть, с твоей помощью. А я хочу по-настоящему!

— Зачем тебе это? Ведь после нашего отлета у тебя уже никогда не будет возможности пилотировать флаер.

— Зачем жить, если все равно умрешь? — пожала плечами я.

Он странно посмотрел на меня. В его взгляде была жалость, но не жалость к представителю менее развитой культуры, скорее жалость к безнадежно больному. Мне даже стало не по себе от этого взгляда.

— Ладно, — сказал он, — летим на базу.

Когда мы добрались до Зуграха, там была уже глубокая ночь. Но в этой ночи поселок пришельцев сиял непривычно белыми огнями, а когда мы снизились, то увидели светящийся крест из желтых огоньков, бежавших навстречу друг другу к центру. Так обозначалась посадочная площадка. Флаер снизился, сбросил скорость и замахал крыльями.

Через несколько мгновений он мягко опустился на выдвинувшиеся опоры, которые затем плавно сложились. Дверцы поднялись, впуская в кабину ночную прохладу. Только выбравшись наружу, я почувствовала, как затекли крылья; я с трудом расправила их, преодолевая ноющую боль.

Но все равно я была счастлива! Я летала и буду летать снова. Пусть и не так, как это представлялось в моих мечтах… Мне не хотелось думать о том, что будет, когда пришельцы покинут планету. Как говорила Шайна, если случится что-то хорошее — помни, что это просто случайность, которой надо радоваться, пока она есть.

Я задрала голову и посмотрела в усеянное звездами небо.

— Какая из них ваше солнце? — спросила я Раджива.

— Отсюда его не видно, — ответил он. — Только в телескоп.

— Оно так далеко?

— Сто восемнадцать световых лет. Да, тебе же это ничего не говорит. Ну вот представь: свет — самое быстрое, что есть во Вселенной. Для того чтобы обогнуть вашу планету по экватору, ему потребовалась бы всего одна восьмая секунды. А от нашей Земли до вашей он летит сто восемнадцать лет. Наших лет; ваших поменьше, поскольку они на двадцать шесть дней длиннее. Но порядок можешь оценить.

Я попыталась прикинуть в уме и запуталась в разрядах. Но число получалось чудовищным.

— Кажется, это кошмарно далеко, — сказала я. — Но погоди, ты сказал, свет быстрее всего во Вселенной? Значит, быстрее и вашего корабля?

— Да, хотя в точке максимального разгона — ненамного.

— Сколько же лет вы летели?! — Я посмотрела на его темный силуэт с ужасом.

— Все не так страшно.

Я не различала в ночи выражение коричневого лица, но чувствовала, что Раджив улыбается.

— На больших скоростях время на борту замедляется… это действительно долго объяснять, так что на сей раз просто поверь. По бортовому времени самый дальний наш перелет длился только пять с небольшим лет… На самом деле по космическим меркам мы почти соседи, — продолжал Раджив. — Нам повезло, что ваше звездное скопление — мы зовем его Гиады — находится так близко от Солнца. А вам повезло куда больше. Когда вы построите собственные звездные корабли, вам будет что исследовать. Почти четыре сотни солнц — и все это в области диаметром в каких-то пятнадцать световых лет…

— Глаза Твурков? Медленные звезды?

— Да, так вы их называете… Точнее, так вы зовете самые яркие и близкие из них. Ну вот, я живу здесь. — Он остановился возле одного из кубических строений. — Найдешь дорогу к дому Валерии?

— Я нашла дорогу к вам через полмира, — ответила я с достоинством. Раджив рассмеялся.

По освещенной овальными лампами дорожке я прошла к знакомому домику; дверь после небольшой задержки впустила меня внутрь.

— А, Эйольта, — услышала я голос Валерии, — входи. В комнате, где состоялся наш первый разговор, вновь стоял солнечный день, но пейзаж поменялся: зеленый луг был усеян красивыми желтыми цветами, по одной из стен струилась прозрачная речка, шумел невысокий водопад. Над водой порхали насекомые с длинными прозрачными крылышками. Валерия сидела у столика, глядя на дисплей. Заглянув сбоку, я заметила, как по дисплею буква за буквой ползут строчки.

— Значит, вернулась? — спросила она, не отрываясь от своего занятия.

— Ты ведь позволишь мне остаться? — спросила я с испугом.

— Вообще-то это против правил, — заметила она. — Но, в конце концов, это всего на несколько дней, за это время ты все равно не узнаешь ничего такого, что исказило бы развитие твоей цивилизации. Так что из уважения к проделанному тобой пути… Кажется, ты единственная, кто проявил такую настойчивость ради контакта с нами.

— Мне показалось, вы тоже не очень-то стремились к контактам, — заметила я, присаживаясь на диван. — Общались все больше с правителями и губернаторами…

— Так и есть, — признала Валерия. — Это в интересах обеих сторон. Мы не имеем права слишком активно вмешиваться в вашу жизнь, чтобы не повлиять на естественное развитие общества. Если бы, к примеру, какие-то из наших технологий попали в руки к вам, прежде чем вы достигнете достаточного уровня ответственности для их использования, это могло бы привести к катастрофе. С другой стороны, ваши правители тоже опасаются дестабилизировать ситуацию. Вообще, всему свое время. Аньйо еще не дозрели до межзвездного уровня. Для вас собственная планета — и та еще слишком велика, вы мыслите категориями наций, а чаще и вовсе отдельных провинций и местечек. Все, что за их пределами, для вас слишком чуждо, чтобы быть по-настоящему интересным.

— Может быть, неплохо и нас спросить, прежде чем решать, что нам интересно, а что нет? — обиделась я.

— Я имела в виду — в среднем. — Валерия наконец повернулась в мою сторону и улыбнулась. — Ты, конечно же, исключение.

— А губернаторы?

— Для большинства из них мы — лишняя обуза.

Я вспомнила войска, которые нагнали в Лланкеру.

— Но к ним стекается информация, в их ведении архивы и библиотеки, так что от них получать знания о вашей культуре куда удобней, чем расспрашивать каждого неграмотного крестьянина. Хотя мы общались и с простыми аньйо из разных стран. Выборочно, разумеется. И с тобой еще побеседуем, раз уж ты здесь. — Она снова улыбнулась. — Утром, а сейчас ты, наверное, хочешь поужинать и отдохнуть. Иди в свою комнату, а я еще поработаю.

— Когда же ты спишь? — поинтересовалась я.

— Нам нужно не более трех часов сна в сутки.

Буквы, остановившиеся было, вновь побежали по дисплею. Наверное, она писала статью, мысленно нажимая на кнопки, как рассказывал Раджив. Глядя на эту увлеченно работавшую женщину, я вдруг подумала, что она совершенно не похожа на задерганную молодую мать, готовую по первому крику вскочить и бежать к своему ребенку. Конечно, я догадывалась, что с помощью техники пришельцев она может услышать его плач даже из другого помещения, но все равно проще было бы поставить колыбель здесь же… Впрочем, может быть, она, подобно многим богатым аньйо, сразу после родов передала младенца кормилице?

— Валерия, а можно вопрос?

— Да? — Она продолжала печатать текст.

— Твой ребенок здесь, в поселке?

— Ребенок? — удивилась она. — У меня нет детей.

— О, прости, я не знала, что он умер…

— Да нет же, у меня никогда не было детей! Мне это не нужно и неинтересно. — Она вновь обернулась в мою сторону. — С чего ты вообще взяла?..

— Но… как же твоя грудь…

— Ах это, — улыбнулась она. — У женщин нашей Земли груди вырастают не только на время вскармливания. Они формируются в юности и остаются на всю жизнь.

— На всю жизнь?! Бедные, — искренне посочувствовала я. — Всю жизнь таскать на себе эти несуразные жировые мешки! Как это неудобно, да и некрасиво к тому же… А от них нельзя как-нибудь избавиться медицинским путем?

— Ну, кое-кто мог бы сказать нечто подобное и про твои крылья, не так ли? — усмехнулась она.

— Извини, — смутилась я. — Я не хотела тебя обидеть.

— Я не обиделась. Мы вообще не имеем такого обыкновения. Просто поясняю тебе, что у разных видов разные физические особенности. У ваших мужчин широкие носы, а у наших женщин большие груди.

— Да, но… широкий нос все же доставляет гораздо меньше неудобств, — непреклонно заметила я.

— Вообще-то ты права, — неожиданно согласилась Валерия, — на Земле довольно многие женщины предпочитают избавляться от грудей. Особенно тех, что выросли после… неважно. С тех пор как нанохилеры хранят нас от рака, это вопрос исключительно эстетических предпочтений. Я воспитана на классическом искусстве, где грудь вовсе не считалась некрасивой. — Она вновь улыбнулась. — Но я не отрицаю и новую эстетику. Каждому свое.

Что ж, эстетика и впрямь во многом — вопрос привычки. Так, поначалу розовая кожа Валерии показалась мне отвратительной, как освежеванная туша, но теперь я уже почти не обращала на это внимания.

Конечно, об этом я ей говорить не стала, хоть она и сказала, что обижаться не в их правилах…

Наутро Валерия и впрямь довольно долго расспрашивала меня о подробностях жизни в Йартнаре, интересуясь даже, казалось бы, совсем неинтересными для пришельцев со звезд бытовыми мелочами. Когда, однако, я попыталась вознаградить себя за этот скучный рассказ, расспросив ее в ответ о Земле людей, Валерия отвечала коротко и уклончиво, норовя перевести беседу на природу, флору и фауну своей планеты. Это тоже было интересно, тем более что она иллюстрировала свои слова, выводя на стены комнаты то амазонские джунгли, то эвкалипты Австралии, то подсвеченный солнцем подводный мир Средиземного моря, но все же я предпочла бы больше узнать и о самих людях. Однако приходилось довольствоваться тем, что мне рассказывали.

Потом я спросила, где мне найти Раджива. Валерия сказала, что сейчас свяжет меня с ним, и через несколько секунд в помещении зазвучал его голос:

— Привет, Эйольта. Что, не терпится прокатиться? Можешь пока пройти на стоянку, я скоро буду.

Я вышла на улицу, шагнув из свежей прохлады помещения в сухой горячий воздух гларцуского полудня. Солнце палило немилосердно, и мир вокруг плавал в дрожащем мареве, а на блики блестящего корпуса флаера невозможно было смотреть, не щурясь. Флаер и не подумал открыть мне дверцы, так что, если бы я и впрямь задумала его угнать, у меня бы ничего не вышло. Однако торчать в ожидании на солнцепеке было немногим приятнее, чем сидеть в духовке. Тени в этот час почти не было; так как в наземном положении крылья машины располагались слишком низко, чтобы спрятаться под ними, я прикрылась от солнца своими собственными.

Вскоре показался пилот. Как и во время первой нашей встречи на лодке, он был в мешковатом комбинезоне и прозрачном круглом шлеме. Однако, когда мы залезли в кабину, он снял шлем и бросил его на заднее сиденье.

— Зачем вам эти костюмы? — спросила я. — Вчера ведь мы летали без них.

Кажется, он хотел опять ответить, что это долго объяснять, но, взглянув на меня, рассмеялся и передумал.

— То было вечером, — сказал Раджив. — Все дело в магнитном поле. У вашей планеты оно слишком слабое, даже не покрывает ее целиком, а лишь отдельные районы… Из-за этого уровень солнечной радиации, ну, вредных частиц, которые прилетают вместе со светом, в несколько раз выше, чем на нашей Земле. Вы-то к этому адаптировались, вам в некотором роде это даже пошло на пользу — из-за высокой радиации у вас больше мутаций, а значит, быстрее протекает эволюция. Ваша планета, как и вся система Бруно, моложе нашей, однако жизнь здесь уже достигла того же уровня развития… А для нас ваше солнце смертельно опасно, оно может нарушить работу не только естественных систем организма, но даже нанохилеров. Корпус флаера, как и стены домов, защищает от радиации, но на открытом воздухе днем нам нужны защитные костюмы.

«Мутации, — подумала я. — Доктор Ли сказал, что мои крылья тоже мутация».

— Вот, значит, почему ваши дома соединены подземными туннелями, — сказала я вслух. — Чтобы лишний раз не выходить на солнечный свет.

— Да.

— А что такое система Бруно?

— Бруно — так мы назвали ваше солнце, — пояснил Раджив. — Вы первая инопланетная цивилизация, открытая нами, поэтому вашей звезде мы дали имя астронома, который первым отстаивал идею множественности обитаемых миров. Это было много столетий назад; его… Ладно, полетели.

Мы промчались над ослепительно сверкающим морем и углубились, как выразился Раджив, «в воздушное пространство Гантру». Вот уж что не пришло бы в голову гантруским правителям, так это что у них, помимо земли и территориальных вод, есть какое-то воздушное пространство. «Для птиц нет границ», — как гласит старинная поговорка.

В тот день мы летали больше трех часов, хотя, когда Раджив сказал мне об этом, я поверила с трудом — настолько незаметно промелькнуло время. Тем не менее цифры на ИЛ Се, которые я уже научилась читать, показывали, что топливо кончается и пора возвращаться. На обратном пути Раджив даже позволил мне разогнаться до сверхзвука, предупредив, чтобы я держала курс строго прямо и не дергала ручку почем зря. Впрочем, бортовой компьютер не позволил бы мне превысить допустимую перегрузку.

На третий день мы с Радживом, залетев подальше от поселений, отрабатывали посадку. Уменьшить тягу, снизиться и перейти на маховый режим было нетрудно, куда сложнее оказалось опустить флаер в намеченной точке. С первой попытки я проскочила лишние три сотни локтей. В той ровной каменистой пустыне, которую мы избрали своим полигоном, это не имело значения, а вот при попытке уместиться на маленькую площадку, выплавленную в скалистом склоне Зуграха, я бы при таком заходе наверняка разбилась. В следующий раз, пытаясь учесть свою ошибку, я, естественно, не долетела, и пришлось дотягивать до цели на бреющем полете в маховом режиме, в котором машина управлялась сложнее, чем на реактивной тяге. Раджив, однако, продемонстрировал, что под управлением опытного пилота машущий крыльями флаер может творить чудеса — не только зависать над точкой и разворачиваться на месте, но даже двигаться хвостом вперед.

Впрочем, заметил он мне в утешение, с помощью мозгового импланта все это проделывать намного легче, чем с помощью ручки. К тому моменту, как мы взяли курс на базу, у меня уже получалось заметно лучше, хотя, конечно, посадку на Зуграхе Раджив мне не доверил — и был прав.

На четвертый день с севера прилетел еще один флаер. На нем прибыли зоологи, изучавшие фауну Йертаншехе. Их было шестеро, и у главного была борода, словно у воцумаки! Когда они в своих защитных комбинезонах выбирались из кабины, я ожидала, что они будут вытаскивать шкуры и чучела животных или, может быть, даже живых зверей в клетках. Но весь их багаж состоял из плоских серебристых чемоданчиков. Обо мне благодаря радиосвязи они уже знали, но все же приставать прямо к ним, нарываясь на очередные «неважно» и «долго объяснять», я не решилась и спросила Валерию, почему они не привезли образцы.

— Они привезли образцы четырех сотен видов, — улыбнулась инопланетянка. — Просто нам нет нужды брать для этого целых животных. Достаточно их генетического кода, по которому впоследствии можно воссоздать живой организм.

Вообще же прибытие новой группы вызвало оживление, пришельцы, проведшие врозь многие месяцы, предпочитали общаться друг с другом, и всем, включая Раджива, было не до меня. Когда же я наконец отловила пилота, он огорошил меня новостью:

— Мы улетаем сегодня вечером.

— Все? — только и спросила я, чувствуя, как похолодело внутри.

— Пока нет. Будут два последних рейса челночной ракеты. Первый заберет нашу группу. Второй, через три дня, — прибывших сегодня зоологов, им еще нужно некоторое время, чтобы подвести итоги своей работы и демонтировать базу. Так что тебе пора возвращаться домой.

— А у меня уже почти начала получаться посадка… ,

— Что делать, Эйольта, не можем же мы из-за тебя менять график экспедиции. Я и так пошел ради тебя на серьезные нарушения инструкций.

— А можно, я останусь еще на три дня?

— Если упросишь Робера, лидера йертаншехской группы. Я в любом случае улетаю сегодня.

— А я могу упросить их пилота?..

— Вряд ли. Вальтер родился со встроенным знанием устава. И не вздумай сказать ему, что я учил тебя. Ты обещала.

— Вы пролетели сто восемнадцать световых лет, а у нас пробыли неполных два года, — вздохнула я.

— Нас ждут другие звезды Гиад.

— Значит, отсюда вы полетите не на свою Землю?

— Пролететь такое расстояние, чтобы исследовать лишь три системы, и впрямь было бы расточительством, — улыбнулся он. — Ну ладно, время идет, ракета скоро прибудет. Советую тебе вернуться со мной в Йартнар. Учти, даже если ты уговоришь Робера, Вальтер не обязан доставить тебя домой. И скорее всего он откажется пустить тебя во флаер, так что тебе опять придется добираться через полмира своим ходом.

— Мне не привыкать, — невесело усмехнулась я.

На самом деле я вовсе не собиралась домой. Я уже тогда обдумывала, как мне пробраться на ракету. Я не была уверена, что действительно хочу улететь с пришельцами, которые оказались вовсе не моими крылатыми собратьями, а посланцами совершенно чужого мира, — улететь навсегда, чтобы провести всю свою жизнь среди чужаков. Но… родная планета тоже не очень-то признавала меня за свою. И чудеса техники людей завораживали… особенно флаер. Оказавшись на их корабле, я получила бы последний шанс все уточнить и обдумать. И, может быть, вернуться с последним рейсом ракеты.

Я даже не стала говорить с Робером, чтобы лишний раз не привлекать внимания. Пользуясь тем, что днем люди избегали выходить из своих домов без необходимости, я отправилась в одиночестве обследовать остров, в особенности его западную сторону, куда должна была сесть ракета. Ее посадочная площадка была во много раз больше флаерной и огорожена такой же проволочной сеткой, как и поселок.

Я понимала, что туда лезть не стоит — окажись я слишком близко от места посадки, меня просто испепелит. Однако, полазив вдоль длинного каменного горба, делившего остров на восточную и западную части, я отыскала… даже не грот, скорее трещину в скале, полуприкрытую чахлыми колючими кустиками. Я с трудом протиснулась внутрь, распугивая ящериц и обдирая сложенные крылья об острые каменные выступы; убежище было не самым удобным, зато отсюда открывался прекрасный обзор посадочной площадки, а меня было бы проблематично заметить снаружи, если только не искать специально.

Меня, однако, никто не искал. За эти дни я верно уловила отношение ко мне большинства пришельцев — мне не желали зла, пожалуй, я заслужила даже определенную их симпатию тем энтузиазмом, с которым добиралась сюда, но в общем-то с тех пор, как Валерия и Джек Ли удовлетворили свое научное любопытство, им не было до меня дела. Они бы защитили меня, если бы мне грозила опасность, однако, не видя меня, они едва ли обо мне вспоминали, тем более в предотлетной суете. Я была для них просто одной из миллионов аборигенов, любопытный случай атавистической мутации и не более. Пожалуй, на общем фоне несколько выделялся только Раджив — еще с того момента, как пришел утешить меня на причал. Думаю, это было что-то вроде братства — я была крылатой по рождению, он — по профессии; к тому же ему нравилось, что я оказалась способной ученицей. Но даже для него я была всего лишь представительницей низшей культуры, не ровней покоряющим звезды людям…

Правда, что я сразу почувствовала: если пришельцы и относились ко мне свысока, то лишь из-за разницы в развитии между нашими мирами. Никому из них и в голову не приходило считать отягчающим обстоятельством мою половую принадлежность. Похоже, что и при общении друг с другом они совершенно не обращали внимания, кто какого пола. Это я оценила.

Я просидела в своей засаде несколько часов; все тело ныло от неудобной скрюченной позы, вдобавок было жарко и хотелось пить.

Наконец незадолго до заката с неба донесся раскатистый гул, и спустя некоторое время я увидела ракету, опускающуюся на четырех огненных столбах. Из корпуса высунулись и растопырились четыре могучие опоры, над площадкой взвились вихрями облака пыли. Ну и ревели же вблизи ракетные двигатели! Я заткнула уши, и все равно моя голова казалась мне барабаном, по которому лупят колотушками. Зажатая в расщелине, я всем телом чувствовала дрожь скалы. Да, недаром пришельцы выстроили свой поселок по другую сторону острова…