Крылья

И я начала рассказывать. Опять, конечно, не так подробно, как сейчас, но полнее, чем я излагала хардаргам. На сей раз я решила не скрывать ничего существенного. В конце концов, все, что я делала, все, через что я прошла, — это было ради встречи с ними, пришельцами, и пусть они об этом знают.

Я несколько раз подкреплялась соком и все же к концу своего повествования успела охрипнуть. От берез к тому времени уже протянулись вечерние тени.

— Ну что ж, — сказала Валерия, когда я закончила рассказ своим прыжком со скалы, — ты, должно быть, устала. Сейчас поешь и отдохни, а потом мы решим, что делать дальше.

На сей раз вся крышка столика-тумбочки ушла вниз, чтобы вернуться с полными тарелками. Обед был вполне в традициях ранайской кухни, разве что у вилки было четыре зубца в ряд, а не три врастопырку, и я уже не стала настаивать, чтобы меня накормили настоящей едой пришельцев.

В конце концов, она мне могла и не понравиться.

Пока я ела, Валерия выходила из комнаты — наверное, чтобы подготовить помещение, куда она отвела меня после обеда. Стены помещения изображали пляж на закате, волны с негромким шелестом накатывались на песок, в вышине скользила птица, чьи белые крылья солнце подкрасило розовым, а где-то позади чуть покачивались раскидистые темные кроны пальм. Мебель состояла из кровати, столика-тумбочки и встроенного в стену шкафа. Подведя меня к двери в противоположной стене, Валерия объяснила, как пользоваться туалетом и как вымыть руки. Я окончательно убедилась, что мыло у пришельцев не в ходу, поскольку вода для умывания уже сама содержит все необходимые вещества. Но больше всего меня покорила кровать. Валерия вручила мне пульт управления. Одним колесиком можно было регулировать температуру кровати, другим — мягкость, от пуховой до гранитной; кроме того, кровать умела укачивать и умела будить в заданное время. Кровать настолько охотно подстраивалась под форму тела лежащего, что я могла бы даже спать на спине, не боясь отлежать крылья.

Проспала я, наверное, часа три. На пляже за это время наступила ночь и взошла луна — большая, крупнее не только Лийи, но и Лла, и цвет у нее был не багровый и не голубой, а скорее серебристый; правда, его портили несколько темных пятен, словно лик этой чужой луны был поражен какой-то скверной болезнью. Незнакомое небо было беднее нашего: я поискала Глаза Твурков и не нашла ни одного.

Стоило мне встать с постели, как картина изменилась: спальню залил свет взошедшего солнца.

— Проснулась, Эйольта? — услышала я, едва одевшись.

Неужто Валерия следила за мной все это время? Не очень-то это приятно. Или умная кровать сама уведомила пришельцев, что на ней уже не лежат?

— У нас к тебе просьба, — продолжала инопланетянка. — Доктор Джек Ли хочет осмотреть тебя. Это не больно и не опасно, но займет некоторое время.

— Ладно, — пожала плечами я. — Куда идти?

— Тебе покажут стрелки на стенах. Действительно, две подвижные светящиеся стрелки возникли по обеим сторонам двери, тыкаясь в ее края. Я направилась туда, не останавливаясь, — уже привыкла к тому, что двери здесь открываются сами, стоит только приблизиться. Бегущие по стенам стрелки проводили меня по коридору, затем по лестнице вниз, потом по короткому полукруглому туннелю и вывели наверх. Я поняла, что дома пришельцев соединены подземными ходами. Зачем? Неужели не проще пройти полсотни локтей поверху? Долбить туннели в толще этого скалистого острова — должно быть, то еще удовольствие… Впрочем, я уже догадывалась, что они делали это не кирками. Уже одна дорога к причалу была тому подтверждением.

В комнате, куда привели меня стрелки, не было ни лесов, ни морей; от стен исходил ровный белый свет, не оставлявший теней. Там была кушетка, просунутая сквозь широкое кольцо, какое-то узкое седло, соединенное рамой с ручками, шкаф с огоньками и другие странные предметы.

За столом возле шкафа сидел доктор Ли; я узнала его, это был один из желтолицых, которые были в лодке, когда меня подобрали. Перед ним стояло нечто вроде небольшой картины в тонкой рамке; оно было обращено ко мне обратной стороной, но я догадалась, что изображение на этой «картине» такое же подвижное, как и на стенах.

Пришелец встал, отодвинул какую-то дверцу в шкафу и протянул мне стакан:

— Выпей это.

— Что это? — Я подозрительно смотрела на бесцветную жидкость.

— Неважно. Это не опасно.

Я вдруг почувствовала раздражение.

— Вам, может, и неважно, потому что не вам это пить! Не буду, пока не объясните, что это и зачем!

Он удивленно поднял редкие брови, потом пожал плечами:

— Ты все равно не поймешь.

— А я все-таки попробую, — ядовито ответила я.

— Ну хорошо. Это нанозоль. В этой жидкости плавают наномашины, столь мелкие, что ты их не видишь. Когда ты ее выпьешь, они разойдутся с кровотоком по всему телу… Инъекция сработала бы быстрее, но ведь лучше пить, чем колоться, не так ли? — Он вдруг коротко рассмеялся, словно это был какой-то каламбур. — Ну вот, разойдутся' и будут посылать сигналы о состоянии твоего организма, которые считают сканеры. Потом, сделав свое дело, они выйдут из тела… естественным путем.

Некоторые слова я не поняла, но идею уловила. И не сказать, чтобы мысль о множестве крохотных чужеродных механизмов, свободно путешествующих внутри моего тела, показалась мне привлекательной.

— Внутри любого из нас — миллиарды наномашин, — добавил Ли, уловив мои сомнения. — Но у тебя и твоих соплеменников они природные, это вирусы. Среди них, между прочим, хватает и по-настоящему опасных, которые вызвали бы болезнь, если бы не иммунная система, непрерывно с ними борющаяся. А в наших телах постоянно обитают искусственные наномашины — нанохилеры. Они — наши друзья, они следят за нашим здоровьем лучше, чем естественная иммунная система. Но те, что в этом стакане, — проще, они ничего не будут менять в твоем организме, просто передадут информацию и покинут тело.

— А вы уже делали это с другими аньйо? — Сомнения не оставляли меня. — Может, то, что годится для вас, не подходит для нас?

— Делали, не волнуйся. Нанозонды инертны и не провоцируют иммунную реакцию. Пей.

В конце концов, он знал больше, чем я. И если пришельцы хотели бы причинить мне вред, у них и без того было полно возможностей. Я выпила, тщетно пытаясь ощутить в безвкусной жидкости какие-нибудь крупинки.

— Теперь раздевайся и ложись на кушетку.

Я подчинилась и улеглась на живот. Доктор Ли снова вскинул брови, потом сообразил:

— Ах да, тебе, должно быть, неудобно лежать на спине. Ну хорошо, так даже лучше. Теперь подождем некоторое время.

Через несколько минут кольцо, окружавшее кушетку, ожило и медленно поехало сначала от головы к ногам, затем в обратном направлении.

— Ну что ж, Эйольта, основные показатели у тебя примерно соответствуют видовой норме, — сообщил доктор, глядя на свою «картину». — Чуть ниже температура, пульс более редкий и глубокий… Оно и понятно, крылья увеличивают общую протяженность кровеносной системы и теплоотдачу. Генетический анализ будет готов позже, а теперь посмотрим картину под нагрузкой.

И мне пришлось бежать на месте по перематывающейся под ногами ленте, крутить педали, сидя в седле, растягивать пружины, а главное, махать крыльями всеми мыслимыми способами. А вокруг меня на спустившихся с потолка щупальцах с заинтересованным видом висели, как я поняла, те самые «сканеры». Взлететь я, конечно, по-прежнему не могла, даже когда махала изо всех сил, но волны воздуха по лаборатории гоняла изрядные, так что у доктора в первый же миг улетел его дисплей — таково было настоящее название «картины», — и ему пришлось использовать для этой тонкой легкой пластины специальный крепеж, применяемый, как он пояснил с усмешкой, в сейсмически опасных районах.

Наконец его любопытство было утолено, и я, разгоряченная, присела на край кушетки, обмахиваясь крыльями. Ли мурлыкал какую-то песенку, изучая то, что показывал ему дисплей.

— Ну что там, доктор? — потеряла терпение я.

— А? Все, ты можешь идти.

— Я имею в виду — вы нашли, что не так с моими крыльями?

— Не так? О, они в превосходном состоянии. Если, конечно, не считать патологией сам факт их наличия…

Ну вот, и он туда же!

— В определенном смысле тебе исключительно повезло, Эйольта, — таких, как ты, должно быть, один на сто миллионов… Кости, суставы, мышцы — все полностью функционально, никаких признаков дегенерации!

— Тогда почему я не могу летать?

— Ты опять задаешь вопрос, слишком сложный для твоего уровня развития.

Черт, его снобизм начинал меня утомлять! Я не виновата, что родилась в мире, где не умеют строить звездные корабли!

— Не могу же я в двух словах объяснить тебе аэродинамическую теорию, тем более что это не моя специализация. Если кратко, то аньйо, как и люди, — доктор указал на себя, — слишком тяжелы для самостоятельного полета. Самый крупный из летающих ящеров Земли имел крылья восьмиметрового размаха и при этом вместе с ними весил вдвое меньше человека. Тебе понадобились бы крылья размахом в двадцать метров… Это примерно сорок пять локтей. Точнее, для вашей гравитации чуть меньше, но порядок цифр тот же.

Я попыталась представить себе подобное. Нет, конечно, жить с такими крыльями было бы совершенно невозможно. Да и вряд ли природа вообще может создать такое. Какие нужны мышцы, чтобы махать крыльями по два десятка локтей каждое? Какое сердце, чтобы снабжать их кровью?! И сколько все это будет весить?

— Но у меня почти получилось лететь, когда я спрыгнула с обрыва, — попыталась я возразить.

— Да, за счет набранной в падении скорости. Твоих крыльев достаточно, чтобы круто планировать с большой высоты — не более. Притом при приземлении либо вертикальная, либо горизонтальная скорость всегда будет слишком велика.

Что ж, должно быть, он был прав, хоть это была и «не его специализация». Но и Валерия, и Ли говорили, что на их Земле сила тяжести больше, чем на нашей. Значит, есть и миры, где она меньше? И тогда это все объясняет! Вот почему мои крылатые предки, прилетев на нашу Землю, лишились способности летать. И пусть люди — это не они, но мысль, скользнувшая по краю сознания при разговоре с Валерией, теперь вернулась — раз они летают между звезд, они могут знать, где моя настоящая родина! И, может быть, они согласятся отвезти меня туда!

Стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, я спросила об этом Ли.

— Нет никакой «планеты крылатых», — ответил он будничным тоном, словно сообщал о погоде, а не разрушал мечту всей моей жизни.

— Откуда вы знаете?! — взвилась я. — Даже если вы там не были, это еще не значит, что ее нет! Вы что, облетели всю Вселенную?

— Нет, но я знаю твой генетический код. — Он повернул ко мне дисплей, по которому бежали ряды неизвестных мне символов. — Он на 99,2% совпадает с генокодом вйофна.

— И что это значит? — спросила я. Слово «генетический» было мне в новинку.

— То, что твоими предками, как, впрочем, и всех остальных аньйо, были не мифические пришельцы, а вйофны. Точно так же, как предками людей были обезьяны — есть у нас такие животные, правда, бескрылые.

— Ну, знаете! — вскипела я. — Не надо считать меня совсем-то дикой! Это только северные дикари, да и то не все, верят в сказки о происхождении аньйо от животных!

Ли весело расхохотался. Я понимала, что он не старается специально меня унизить, просто ему смешно, и все же ненавидела его в эту минуту.

— Воистину развитие идет по спирали, — смеялся он. — Конечно, представления тотемистских культур о животных-предках достаточно далеки от научной эволюционной теории, и все же эти дикари куда ближе к истине, чем ваши современные академики! — Он посерьезнел. — Хочешь, я расскажу тебе, как все было на самом деле?

— Зачем, я же все равно не пойму, — передразнила его я.

— Ладно, не обижайся. — Он, кажется, впервые сообразил, что его слова могут быть обидными. Выйдя из-за своего стола, он подошел и сел на кушетку рядом со мной. — Серьезно, Эйольта, я не такой плохой. Просто у нас на Земле давно не придается большое значение эмоциям, а я биолог, а не этнограф. В общем, у нас, конечно, очень мало археологических данных, но в целом нетрудно понять, как протекала эволюция вашего вида. Несколько миллионов лет назад…

— Сколько?! Разве всей Вселенной не сто тысяч лет?

— Вселенной многие миллиарды, Эйольта, но если мы будем углубляться еще и в космологию, то никогда не закончим. Так вот, миллионы лет назад в результате мутации среди вйофнов появились более крупные особи. Конечно, они были гораздо меньше аньйо, но крупнее своих сородичей, а значит, и сильнее. Это давало им преимущество, они чаще побеждали в брачных поединках и чаще оставляли потомство. Среди их детей, в свою очередь, преимущество тоже получали самые большие и сильные. Развитие, таким образом, пошло в сторону увеличения размера — это вообще довольно частая эволюционная стратегия. Крылья тоже увеличивались, но практически линейно, в лучшем случае квадратично, а нагрузка на них, вместе с объемом и массой, росла в третьей степени… Так что крупные вйофны летали все хуже и в итоге не смогли конкурировать со своими мелкими сородичами. Поэтому экологическая ниша летающих млекопитающих осталась за последними, ставшими предками современных вйофнов. Насколько мы можем судить, они мало изменились с тех времен… А у крупных вйофнов не осталось другого выхода, кроме как спуститься на землю и осваивать новую для себя среду обитания. Чтобы противостоять наземным хищникам, им пришлось и дальше наращивать размеры, так что в итоге они полностью утратили способность к полету. Крылья стали не нужны и со временем атрофировались, так же, как и перепонки на ногах. В то же время одного лишь размера было недостаточно, чтобы защититься от наземных опасностей. Одни хищники были крупнее, другие нападали стаями. Поэтому выживать стали не самые большие и сильные вйофны, а самые хитрые, додумавшиеся до координации действий с сородичами и изготовления орудий… Так развивался разум, так появились аньйо.

— А откуда же берутся крылатые?

— Атавизм, — пожал плечами Ли, — случайная мутация, активизирующая гены животных предков. У людей такое тоже бывало. Рождались, например, хвостатые или сплошь покрытые шерстью…

Я вспомнила старуху в зверинце.

— Правда, обычно атавистичные органы имеют яркие признаки вырождения. Уменьшенные размеры, вместо костей — хрящи или вовсе жировая ткань… Крылья большинства ваших крылатых тоже таковы. Твой случай практически уникален, — добавил доктор.

— Значит, правы те, кто считает нас неполноценными, — угрюмо процедила я. — Мы всего лишь полуживотные.

— Конечно же, нет! — возмутился Ли. — Животным человека, и не только человека, делает недостаток мозгов, а вовсе не избыток конечностей.

Это он, конечно, хорошо сказал… но как бы вы себя чувствовали после крушения мечты, которая вела вас через полмира? Я молча оделась и направилась к двери.

— Ладно, доктор, — обернулась я на пороге, — спасибо, что раскрыли мне глаза.

— Лучше знать, чем тешить себя несбыточной фантазией, верно?

— Да… наверное.

Я вышла в коридор. Стрелок не было. Дорогу я, правда, помнила, но возвращаться в спальню не хотелось. Что мне там делать?

— Я хочу выйти на улицу, — громко сказала я, не особо надеясь на понимание.

Однако стрелки поняли, запульсировали, проводили меня в коридор с чуть наклонной стеной и сошлись на двери, которая на сей раз открылась лишь тогда, когда я до нее дотронулась. Она вела наружу. Когда я вышла, то с удивлением обнаружила, что оказалась за пределами ограды поселка — лаборатория доктора Ли располагалась в одном из внешних куполов.

Был уже довольно поздний вечер. Поселок вместе со всей восточной частью острова лежал в тени горбатой спины Зуграха, но скалы континента, с которых я прыгнула, пока еще медно краснели в закатных лучах. Над скалами виднелся голубой серпик Лийи, почти горизонтальный в этих широтах, словно некая небесная чаша. Сухая каменистая почва еще дышала впитанным задень жаром, но в воздухе уже ощущалась прохлада близкой ночи.

Я спустилась по тропинке, прошла по причалу и уселась на его дальнем конце, свесив ноги над водой. Машинально отметила, что уровень ее тот же, что и утром, хотя тогда был отлив, а сейчас начинался прилив. Как видно, эти решетчатые сваи были не просто сваями, они могли поднимать и опускать причал… Небо постепенно темнело, и вот уже на востоке зажглись Глаза Твурков. И вовсе они не похожи на настоящие глаза твурков, подумала я…

— Привет, Эйольта.

Я обернулась и увидела молодого пришельца. Кажется, это был тот коричневый, что тоже был в лодке; в сумерках он казался почти черным. На сей раз на нем не было мешковатого костюма и шлема.

— Привет, — ответила я. Мысль, что я вот так буднично говорю «привет» существу из другого мира и меня это не беспокоит, мелькнула и пропала.

— Скучаешь?

— Мне только что объяснили, что мои крылья — атавизм, — сказала я, снова повернувшись к морю. — И что я никогда не смогу летать.

— А-а… понимаю.

Ага, понимает он. Крылатого может понять только крылатый…

— Послушай! — воскликнула я, озаренная вдруг новой надеждой. — Пусть у меня нет никаких предков со звезд. Но, может быть, где-то есть мир, где летать все-таки можно? Мир с малой силой тяжести.

— Увы, Эйольта. Там, где мала сила тяжести, мала и плотность атмосферы. Я имею в виду, конечно, атмосферы, состав которых пригоден для жизни. Есть, правда, некоторый разброс, но ваша планета фактически на его краю: у вас сила тяжести меньше нашей, а плотность воздуха такая же. Поэтому здесь так много летающих видов, даже вместо собак у вас птицы. На других планетах соотношение тяготения и плотности еще хуже.

— Значит, нигде во всей Вселенной?..

— Нигде. Законы физики везде одинаковы.

— Ясно. — Я снова принялась смотреть на скалы, которые теперь были красными лишь до половины — ниже их уже поглотила тень.

— Знаешь что? — сказал пришелец. — Мы можем полетать прямо сейчас.

Я гневно вскинулась, но тут же поняла, что надо мной не смеются.

— Как это? — спросила я недоуменно.

— На флаере. Я пилот, меня зовут Раджив.

— Это железная птица? — догадалась я.

— Вообще-то она не железная… Ну, неважно. Идем?

— Идем!

Я вскочила, и мы пошли в поселок. До сих пор я не видела флаера, ибо его стоянка была скрыта за домами. Но теперь следом за Радживом вышла на ровную, тоже, наверное, как-то выплавленную площадку, посреди которой стояла чудесная птица пришельцев. Она лежала на брюхе, неожиданно широком и плоском, сложив четыре суставчатые ноги; у нее был каплевидно скругленный прозрачный нос и широко расставленные крылья, словно бы обрезанные на концах. Я потрогала правое крыло — оно было идеально гладким, затем осторожно постучала по нему — звук действительно не походил на тот, который издает металл или дерево. В плавных линиях флаера было какое-то особое притягательное изящество, казалось, он явился на свет в результате чуда, а не был построен в неведомых мне мастерских; в тот момент, однако, я не отдавала себе отчет, чем вызвано подобное впечатление.

Сами собой поднялись слева и справа дверцы кабины.

— Залезай! — скомандовал Раджив, указывая мне на правое кресло.

Сам он занял левое.

Я смотрела во все глаза, как он будет управлять летающей машиной: я ожидала увидеть перед его креслом штурвал, как на корабле, или какие-нибудь рычаги, но ничего этого не было. Просто гладкая серая панель. Раджив пристегнулся и показал мне, как сделать то же самое. Из-за крыльев сидеть пристегнутой было не слишком удобно.

— Ты уже катал когда-нибудь аньйо? — спросила я.

— Вообще-то это запрещено нашими правилами, — беззаботно сообщил пилот. — Мы должны исключить всякую возможность попадания нашей техники в руки низших культур. Но ты ведь не собираешься нападать на меня и угонять флаер, верно? Все равно Валерии отвечать перед Джорджем, так что нарушением больше, нарушением меньше…

По его тону я догадалась, что на самом деле Валерии не грозят существенные неприятности, но все же уточнила:

— «Джордж» — это название вашего правительства?

— Не совсем, — хохотнул Раджи в. — Джордж Райт — это имя нашего командира.

— А где он сам? — Интуитивно я догадывалась, что его нет в поселке.

— На «Дарвине». На нашем корабле.

— Том, что улетел утром? Я, кстати, все хотела спросить — почему он улетел, а вы остались?

— Нет, — улыбнулся пилот, — то, что ты видела утром, — это всего лишь челночная ракета. Служит для доставки людей и грузов с орбиты на планету и обратно. А «Чарльз Дарвин» — наш звездолет, во много раз ее больше. Он слишком велик, чтобы садиться на планеты, и все время находится в космосе. Так что он, можешь не беспокоиться, без нас не улетит. Но вообще-то мы действительно готовимся к отлету. Наша экспедиция здесь завершается, большинство команды уже вернулось на «Дарвин».

— Значит, я вовремя успела.

— Выходит, что так.

— И я сейчас стану первой из всех аньйо, кто поднимется в воздух?

— Именно! Ну, ты готова?

Земля ушла на несколько локтей вниз, но это был еще не взлет; флаер просто распрямил ноги. Одновременно послышалось нарастающее гудение, и я, взглянув направо, увидела, как огромное крыло, которое только что было совершенно твердым на ощупь, вдруг изогнулось и махнуло вверх, потом вниз, почти коснувшись земли. И снова, уже быстрее — вверх-вниз, вверх-вниз… К гудению прибавился новый, свистящий звук, он шел сзади, и в следующий миг неведомая сила вдавила меня в кресло — спинка была мягкой, и все же я охнула. Пейзаж качнулся навстречу, несколько мгновений мы мчались над самой землей, затем внизу мелькнула сетка ограждения, потом, еще ниже, линия прибоя, а потом в кабину вдруг заглянуло рыжее закатное солнце, высунувшееся из-за горизонта, чтобы приветствовать первую аньйо, поднявшуюся в воздух. Мы были уже выше материковых скал.

— Я лечу! Я правда лечу! — вырвалось у меня.

— Да, и это намного удобней, чем на собственных крыльях, — уверенно заявил Раджив. — Не чувствуешь ни холода, ни ветра, ни дождя…

— Так ведь нет дождя!

— Будет, — пообещал он. — Мы слетаем в такие места, где он идет. На хорошей высоте эта птичка делает до семи М, ей нужно чуть больше пяти часов, чтобы облететь всю планету по экватору… Я хочу показать тебе радугу, какую никогда не увидишь с земли.

— Крылья уже не двигаются, — заметила я, глядя наружу сквозь прозрачную стенку.

— Да, маховый режим чаще всего используется для вертикального взлета и посадки. Теперь мы идем на реактивной тяге.

Горизонт вдруг начал заваливаться вправо; я поняла, что на самом деле накренился флаер, но совершенно этого не почувствовала: инерция меня прижимала к креслу так, словно оно стояло на земле. Закончив левый разворот, мы очутились над скалистыми горами; озаренные закатом, они казались разметавшимся пламенем окаменевшего пожара. Сперва я увидела с высоты всю панораму, а затем Раджив снизился и промчался над изломанными вершинами так низко, что у меня захватило дух. В нижней точке он даже проскочил между каменными столбами.

— А сейчас сделаем иммельман! — сообщил пилот, и в тот же миг горы начали уходить вниз, уступая место прозрачному вечернему небу. Я увидела одинокий Глаз Твурка, скользящий вниз, точно падающая звезда, а затем сверху вдруг показались перевернутые скалы. Мы летели вверх ногами! В первый миг меня продолжало прижимать к креслу, но потом я почувствовала, что повисаю на ремнях… и тут же горизонт крутанулся, возвращая нас в нормальное положение, только теперь мы летели на юг.

— Когда-то такой маневр использовался в воздушном бою, чтобы сесть на «хвост» противнику, — поведал Раджив.

— Бою? Значит, у вас тоже были войны?

— М-м… случалось. Голова не кружится? —Нет.

— Это хорошо. Сейчас поднимемся повыше, где не такой плотный воздух, и наберем скорость. Здесь в темноте смотреть особо не на что. Жаль, что у вас малопопулярно ночное освещение — огни городов и дорог очень красивы сверху…

Земля удалялась, окутывалась дымкой, так что вскоре в сумерках уже невозможно было различить, где кончается океан и начинается суша; лишь кое-где слева еще розовели в последних солнечных лучах вершины холмов. Флаер слегка тряхнуло.

— Один М, — сообщил Раджив. — Мы преодолели звуковой барьер и летим быстрее звука.

— Тогда почему же я тебя слышу?

— Потому что звук распространяется по воздуху, а воздух в кабине летит вместе с нами.

По мере того как мы летели вдоль побережья к югу, солнце поднималось выше: поскольку весеннее равноденствие осталось позади, день в высоких широтах длился дольше, чем в низких. Оглядываясь по сторонам, я вдруг испугалась — мне показалось, что у флаера отвалилось крыло. Лишь в следующий момент я поняла, что крылья, широко расправленные при взлете, теперь отошли назад и прижались к корпусу. Я спросила об этом Раджива, и он пояснил, что для разных скоростей необходима разная форма крыльев.

— Из чего они сделаны? — продолжала допытываться я. — Когда надо — твердые, когда надо — гибкие…

— Это особый полимер. По сути, одна гигантская молекула, изменяющая форму под действием электрического поля. Ах да, ты же не знаешь, что такое «молекула»…

— Ну почему это не знаю? — оскорбилась я. — Кйотн Тйаллекский еще триста лет назад в своем трактате «О структуре вещей» ввел понятие молекулы как мельчайшей частицы вещества, сохраняющей его свойства. А так как два вещества, вступая в химическую реакцию, образуют третье с новыми свойствами, очевидно, что молекулы состоят из более мелких частиц, названных атомами.

— Извини, — улыбнулся Раджив, — недооценил. А сейчас пойдем на снижение, и я покажу тебе невесомость. Отстегни ремни.

Я послушалась, и в ту же секунду внутри у меня все сладко обмерло и я плавно взмыла над креслом. Это было потрясающе! Я пошевелила руками и ногами, словно не веря, что они ни за что не держатся. Оттолкнувшись одним пальцем от потолка, я поплыла обратно вниз. Тут же мне захотелось расправить крылья и…

— Не вздумай! — гаркнул Раджив, и я испуганно замерла. Тяжесть быстро вернулась и даже превзошла нормальную, придавив меня к сиденью.

— Сейчас бы тебя перевернуло вниз головой, а мне уже пора выводить флаер из пикирования, — выговаривал мне пилот.

— Я думала, ты можешь включить это на сколько угодно, — оправдывалась я, снова пристегиваясь.

— Нет, — покачал он головой, — когда-то люди верили, что в будущем научатся управлять гравитацией, но это так и осталось чистой фантастикой. Нет даже теоретических предпосылок для такой возможности. Так что вблизи массивных тел типа планеты свободное падение по-прежнему единственный способ испытать невесомость.

Мы снова летели довольно-таки низко, и я рассматривала проплывающую внизу землю. В этих местах она была еще освещена вечерним солнцем, и из-за длинных теней каждая неровность, каждый бугорок рельефно выделялись на равнине. Розовели стены какого-то гантруского города, извивалась темная лента реки, при нашем приближении она вдруг засверкала огненными искрами, и овальное пятно расплавленной солнечной меди проплыло вслед за нами от берега к берегу…

Затем потянулись округлые холмы; их мягкие палевые бока казались бархатными… Затем внизу раскинулось странное черно-желтое море, словно некий чародей заколдовал океан слева от линии прибоя, — то были гребни барханов пустыни Гу-Цах, вздымающиеся над собственными тенями. Только увидев эту пустыню, выходящую к океану более чем в тысяче миль к югу от Зуграха, я осознала, с какой скоростью мы летели.

— Ну ладно, здесь уже тоже становится темно, — констатировал Раджив. — Полетели навстречу солнцу.

И мы повернули на запад, и оранжевый диск снова пополз от горизонта вверх, а прозрачный материал кабины сам собой слегка потемнел по центру, чтобы солнце не слепило глаза пилоту.

— Славная у вас планета, — продолжал разглагольствовать Раджив. — Мы одни в бескрайнем небе, летим, куда пожелаем… Никаких тебе диспетчеров, эшелонов, встречных и поперечных бортов… А сейчас, как обещал, поищем подходящий дождик… Подожди, я запрошу метеоспутник.

Запрашивал он, однако, странно — просто молча посидел, затем кивнул:

— Отлично, всего в трехстах километрах.

Впрочем, я вспомнила, что благодаря приспособлениям в горле и в ухе пришельцам нет нужды говорить вслух. Хотя я по-прежнему не понимала, как они управляются с этими приспособлениями, ведь надо же их как-то переключать, чтобы не говорить все время со всеми сразу?

Вскоре показались первые облака. Мы подошли к ним с юго-востока, поэтому против солнца они выглядели не очень эффектно. Но Раджив сбросил скорость — флаер вновь расправил крылья — и облетел облака вокруг, дав мне в полной мере насладиться зрелищем. Сверху облака оказались вовсе не плоскими, как с земли; они походили на гористые острова, плывущие по небу. Их безупречно белые кудлатые бока, просвеченные солнечными лучами, так и сияли в густой вечерней синеве. Завершая облет, Раджив направил флаер прямо в облако.

Я знала, что облака — это просто большие клубы пара, и все же ожидала удара. Разумеется, я его не почувствовала; мы просто нырнули в застывший дым снежно-белого цвета, а через несколько мгновений вынырнули с другой стороны.

Затем по курсу показались уже отнюдь не белые тучки, из которых сеялся дождь. Сначала Раджив прошел под ними, и прозрачный нос кабины покрылся мелкими капельками — они были куда меньше тех, что текут в дождливый день по оконному стеклу, и ползли не вниз, а вверх.

Стоило нам выскочить из-под туч, как встречный воздух моментально высушил все капли. Это было так необычно — наблюдать дождь, начавшийся и кончившийся в течение нескольких мгновений. А затем флаер выполнил вираж, и передо мной открылось то, что обещал Раджив, — радуга, которую никогда не увидеть прикованным к земле. Это была не дуга, а полностью замкнутое кольцо! Оно висело над морем, не доставая нижним краем до воды, казалось, пары десятков локтей. Незабываемое зрелище!

Затем Раджив вновь набрал высоту и скорость, оставив облачную страну далеко внизу, и взял курс на север. Спустя какое-то время облака внизу сомкнулись, и если не знать, что это такое, возникала полная иллюзия, что мы летим над заснеженной землей.