Тринадцатое Поле

– Создатели давно и бесследно исчезли задолго до Битвы Десяти Полей. Дети Полей считают, естественно, что Создатели, выполнив свое великое предназначение, вознеслись на небеса, как и полагается Богам-Творцам. Ну а мы… Лично я думаю, что они затерялись где-нибудь в Полях. И скорее всего намеренно. Поля – излучение мозга Создателей, понимаешь? Генератор энергии, понимаешь? Всего Полей – двенадцать. Но существует легенда о некоем Тринадцатом Поле, которое никто никогда не видел, где никто никогда не бывал, – именно там якобы и нашли свое последнее пристанище Создатели Игры и Полей, основоположники кланов – Великий Дракон и Первый Умерший. Ну ладно, не об этом сейчас… Битва, прогремевшая два года назад, унесла жизни сотен воинов. Драконов осталось совсем мало. Мертвых – ненамного больше. На данный момент можно признать, что мы – люди общего мира – не имеем власти над Полями. Создатели – вот кто властен над пространством Полей! Я уверен, что они забыли об общем мире, они перестали быть людьми. Общего мира для них больше не существует… Если бы не так, они давно прекратили бы все это. Кому, как не им, понимать лучше всех, чем грозит дальнейшее развитие Полей? А мы… Из всемогущих повелителей мы превратились в кучку странствующих рыцарей. Этакие… забытые боги. Святая формула-заповедь «Хвала Создателям, их ненависть позволила нам жить» – стала простой присказкой, очевидный смысл которой дети Поля сейчас вряд ли и вспоминают. Сейчас мы не нужны Полям. Поля живут своей жизнью, народы собираются в города, города объединяются в государства… Целый мир, жестокий, небывалый и пугающий, полнокровно функционирует под носом у ничего не подозревающих горожан. И попытайся представить, что же получится, если совмещение реальностей – не просто единичный случай, а проявление закономерности? Если Поля уже настолько сильны, что способны прорваться в реальность общего… нашего мира!

Макс сильно побледнел. Я, наверное, тоже. А ведь лишь на мгновение представил орды сшиас, наводнившие подвалы многоэтажек; ушшуа, парящих над улицами, над брошенными автомобилями, над трупами, пронзенными мечами и стрелами…

– Никто этого не понимает, – добавил Макс. – Драконы наши – пацаны совсем. Им бы только приключения. Они только играют. Они целиком в Игре. Гринька вот уже доигрался. Эх, если бы не эта проклятая Битва! Если бы людей из общего мира было в Полях больше! Как можно больше…

– А вы не пробовали объединиться с Мертвым Домом? – спросил я. – Ну или заключить временное перемирие? Чтобы вместе разобраться?

– Да ну тебя… Я тебе одно говорю, а ты другое… Какое объединение? Как пацанам объяснишь всю опасность сложившейся ситуации? Я уж пробовал. Они играют. Для них это – Игра. Которая заключается в непримиримом противостоянии двух кланов. А Мертвый Дом, я уверен, расценит предложение о мире как хитрый маневр. Возможно, даже согласится, но с тем, чтобы подготовить ловушку помощнее.

– Ну а сам-то ты?..

– А что я? Что я могу один? Мне остается только наблюдать, запоминать, изучать. Я, конечно, не специалист по всяким таким паранормальным делам, но у меня дружок есть – одноклассник, – мы с ним в старших классах здорово дружили. Серега Коростелев. Я с ним как-то случайно пересекся, давным-давно уже, – а он, оказывается, дипломированный парапсихолог. Выпили с ним, ну и… я решился рассказать. Несколько раз потом еще беседовали, он все просил сводить его в Поле, но я… это уже нельзя, это уже слишком. Заинтересовался он всерьез, взялся какие-то выкладки делать, написал доклад, взял да и выступил с докладом на конференции. Доклад, понятное дело, освистали. На карьере пятно… Я ж его предупреждал! Ну, Серега и исчез через некоторое время. Года три назад дело было. Или два… Я так понимаю, здесь его не оценили, так он в Америку подался или в Европу. Талантливый парень, с головой.

Я переваривал слова Макса, а в голове моей неотвязно вертелась, как назойливый шарик йо-йо, мысль о моих поспешных и безответственных обещаниях гхимеши. Надо же, как они обрадовались тому, что я посулил им каф. То есть сразу три. Слово Дракона, говорил «старик», нерушимо. После всего того, что я услышал, я не мог воспринимать детей Поля иначе как сугубо враждебных существ.

– Макс, – осторожно спросил я, – а что такое каф?

Макс вздрогнул – словно от неожиданности:

– Ты где это слышал?

– В электричке… – Я сглотнул. Примерно такой реакции я и опасался. – Виталик с этим, как его… Егором разговаривали.

– Каф… – повторил Макс. – Каф… Ты знаешь, это довольно сложно объяснить. Если хочешь, я попытаюсь.

– Да уж, пожалуйста… То есть я хотел сказать – расскажи на всякий случай. В целях повышения образования.

Макс искоса глянул на меня. Мне показалось, что он усмехнулся. А вот это уже действительно странно. Чему он усмехнулся? Будто так и знал, что я заинтересуюсь этим кафом…

– Ну слушай. Ты о законе сохранения энергии какое-нибудь представление имеешь?

– Это… О том, что энергия не распыляется окончательно, а типа того… переходит в какой-нибудь другой вид?..

– Формулировочки у тебя… Хотя приблизительно верно. Всякий выплеск человеческих эмоций – ненависти, страха, чувства боли – суть энергия. Нематериальный сгусток такой. Отражения величайших битв на Земле до сих пор иногда являются людям – знаешь, наверное? В местах, где за короткое время было убито множество людей, слышатся стоны, крики и тому подобное, знаешь, да? Так вот в Полях подобные процессы протекают более… м-м… наглядно. Отголоски сражений, посмертная сущность погибших героев, ужас замученных – и прочая, и прочая, и прочая, – энергия сильнейших эмоциональных импульсов впитывается в пространство, как кровь в землю. Концентрируется в едином случайном объекте. Скажем, в камне, в обломке меча, в наконечнике стрелы… Иногда вообще остается чисто энергетической субстанцией, но и в этом случае в конце концов пристает к какому-нибудь предмету. Материальному объекту. К этой субстанции, к этому сгустку энергии притягиваются другие энергетические нити, гораздо слабее. Мощность сгустка растет и растет. И закономерно дорастает до такой степени, что обретает вещественность. И тогда начинает оказывать влияние на реальное пространство. Вот когда сгусток энергии получает право именоваться кафом. Понял?

– Э-э… А какое влияние?

Макс увлекся рассказом. Это было заметно. Он торопился рассказывать:

– Какое влияние? Хм… Пока каф не принадлежит никому, это – стихийная энергия. Характер ее влияния на окружающий мир может быть какой угодно. Каф способен вызвать землетрясение в пустыне, песчаную бурю на заснеженных горных склонах, наводнение в леской чаще и пожар на болотных топях. Звери и птицы чуют гибельную энергию и заранее покидают то место, где концентрируется каф. Зато появляются другие существа. Дети Поля называют их итху – нерожденные демоны.

– Как это – нерожденные? – спросил я.

– Хм… Дети Поля верят в то, что энергия кафа разъедает оболочку земли, проникая в темные глубины, где обитают твари, чье рождение еще не состоялось.

– Не совсем понимаю.

– Я тоже. Все, что есть в Поле, сотворено Создателями. Но ведь никто не может создать нечто из ничего. Тот же закон сохранения энергии. Каф преобразует небытие таким образом, что итху создают сами себя и появляются перед людьми в своем истинном сокровенном виде. Некоторое время каф активно функционирует, его энергия все возрастает, а достигая абсолютного максимума, распыляется.

– И все-таки не понимаю…

– Я, можно подумать, много понимаю! – фыркнул Макс. – Говорю, что слышал: не больше и не меньше. В общем, тот, кто осмелится искать каф, должен в первую очередь искать места, где происходят странные вещи. Только вот в Полях то и дело происходит что-нибудь странное, так что такие поиски – дело трудное. Единственное, что точно можно сказать, – скорее всего каф появится в том месте, где ранее происходили кровопролитные битвы, обильные жертвоприношения и прочее. На месте Битвы Десяти Полей, например… В Поле Руин.

Макс замолчал.

«Вот тебе и руководство к действию», – невольно подумал я.

– Приехали, – сказал Макс и свернул на обочину.

Автомобиль мы спустили с трассы, завели в лесопосадки и замаскировали ветвями. Перед этим Макс достал из багажника мой меч и с полдесятка метательных ножей. Меч отдал мне (я вложил его в металлическое кольцо на поясе джинсов), ножи рассовал по наколенным карманам своих штанов, закрыл багажник и кинул еще пару веток на него.

– Сойдет, – сказал Макс, – все равно здесь редко кто останавливается. Через сто метров мотель. Ну что? Пошли?

– Одни? – удивился я. – Так ведь пока нет никого…

– Догонят, – усмехнулся Макс.

Догонят? А подождать не проще?

Макс еще немного постоял, разминая плечи, потом положил мне руку на плечо:

– Вот что. Когда ты в первый раз входил в Поле – на испытание, – я не думал, что там окажется кто-то, кроме детей Поля. Кладбище – наша территория, Мертвые не имеют права появляться там. Сам знаешь уже – нас мало, мы не можем уследить за перемещениями Мертвых. Сияющую Сферу мы положили буквально в нескольких метрах от входа – до нее идти было минуту. Минута туда, минута – обратно. Честно признаться, я считал, что ты вообще никого не встретишь. Поэтому и не стал тебя инструктировать. Не хотел грузить лишний раз. А на этот раз мы в Поле задержимся дольше двух минут, гораздо дольше. Для тебя, для новообращенного, – это серьезная проверка.

Насупив брови, он выдержал значительную паузу. Я в ответ на обидный назидательный тон едва не брякнул: «И еще неизвестно, как бы ты себя вел в подземелье сшиас…» – но сдержался.

– Помни, что я тебе говорил, – продолжил Макс, – новообращенный – тот же слепой. Везде следуй за мной. Куда я – туда и ты. Один неверный шаг – и… – Его лицо вдруг набрякло и потемнело. Должно быть, он вспомнил Гриньку. – А теперь самое главное, – встряхнувшись, повысил голос Макс. – Не забыл еще цвета Мертвого Дома?

– Голубой, белый, зеленый, – сказал я.

– Да, так… Так вот – когда увидишь в Поле воина, одетого в эти цвета, – беги. А нет возможности убежать – прячься.

Это было довольно неожиданно. Я почему-то подумал, что вот Аскол, например, такого не сказал бы. Он бы сказал: увидишь – руби ему, гаду, голову, вот что он сказал бы. А Макс…

– А как же – следовать за тобой? – спросил я. – Куда ты, туда и я? Оставить тебя одного сражаться?

– Сражаться? – удивился Макс. – Я не собираюсь сражаться с Мертвыми. Я всего лишь оружейник. А ты – новообращенный. Возможно, со временем из тебя и выйдет хороший боец, но пока… Короче, ты все понял?

Я все понял. Меч на моем поясе уныло провисал до колен. Я не ощущал его своим оружием. Скорее – обузой.

– Значит, прятаться будем, – вздохнул я. – И убегать. Не лучше ли подождать Аскола и других Драконов? «Вот уж кто убегать не будет», – хотел добавить я, но вовремя прикусил язык.

– Не лучше, – отрезал Макс. Похоже, он тоже порядком волновался. Оттого и стал излишне резок. Впрочем, тут же он улыбнулся и потрепал меня по плечу. Как бы вместо извинения. – Пойдем. Время поджимает.

«Он ходил в Поле с Гринькой, – подумал я, рассеянно глядя на прогремевший по трассе тяжеловоз, – с Гринькой… То есть с Лисом. С ратником трех колец. А теперь ему приходится идти со мной. С новообращенным. С новичком. Заволнуешься тут…»

– Готов?

– Готов, – кивнул я.

Макс ступил под тень деревьев (брякнули ножи в наколенных карманах штанов), оглянулся, словно прикидывая, куда именно нужно идти, – и двинул вперед, слегка забирая влево.

– Не обгоняй, – напомнил он мне.

Я и так держался чуть позади.

– И не вздумай отстать!

Я прибавил шаг.

Вокруг стоял полдень, а здесь было сумеречно. Широкая спина Макса, обтянутая темно-желтым пуловером, покачивалась передо мной. Давешние свободные черные штаны, наползающие на красные кроссовки, понизу были уже порядком заляпаны грязью. Грязь, прикрытая палой листвой, чавкала и под моими ботинками.

«Наверное, ночью дождь прошел», – подумал я.

А трасса за нами была пуста. А где же Аскол и Хан? Где Клещ и Рогатый? Маму твою за ногу, Макс, почему мы так спешим?!

– А остальные? – опять спросил я.

– Позже будут, – не оборачиваясь, буркнул Макс.

А мы-то куда торопимся? Почему, в конце концов, мы первыми пошли? Я попытался было пристать к Максу с расспросами, но он только отмахнулся:

– Не мешай, пожалуйста, дай сосредоточиться.

Я и заткнулся.

Шли мы довольно долго. Неширокая полоса лесопосадок с трассы смотрелась почти прозрачной – сквозь скудную серую листву отлично было видно черное перепаханное поле. По меньшей мере минут пять назад мы должны были выйти на это поле, но деревья, вместо того, чтобы редеть, все сгущались. Я вдруг почувствовал, что меня начинает пробирать мелкая дрожь, будто я с мелководья пробирался к подводной яме и ноги мои уже явственно сковывал холод.

Поле!

Нет, нет еще – одежда моя не изменилась. И дурацкий тяжелый меч, навязанный мне Виталиком, неудобно оттягивал пояс, колотил по бедру тупыми краями. А грязи становилось все больше. Хорошенький дождичек пролился ночью! Настоящий ливень. Только вот интересно, почему в городе относительно сухо?

Шепотом матерясь, я с трудом вытаскивал ноги из вязкой, пропитанной влагой земли. Джинсы, конечно, к свиньям пропали. В семи водах их теперь не отстираешь. Надо было раньше сообразить и нацепить что-нибудь попроще, что-нибудь, что не так жалко, и…

Дьявольщина!

Левую пятку обожгло болью. Я взвыл, взмахнув руками, – и точно упал бы, если б не схватился руками за толстую веревку, за каким-то чертом протянутую меж ветвей.

Макс не обернулся. Он лишь позвал:

– Скорее! Что там у тебя?

– Какие-то падлы… бутылку разбили… кажется… – прохрипел я. – На стекло наступил…

– На стекло?.. Не мели ерунды.

Боясь отстать, я потащился за ним, хотя перед глазами еще плясами огненные пятна, голова кружилась от мгновенной вспышки боли, и нога, словно одеревенев, перестала гнуться. Обрывок странной веревки прилип к ладони. Я все стряхивал его, стряхивал, пока не понял, что никакая это не веревка, а нить невероятной паутины. Раскрыв рот, я оглянулся. Паутина… вокруг эта паутина. Деревья, низкие, растянувшие во все стороны корявые ветви, были серы от паутины, клочьями свисавшей до земли. Кое-где болтались белесые коконы размером с мою голову – словно громадные электрические лампочки, залитые мутным молоком. Грязь под ногами, жидкая и вонючая, приобрела гадкий зеленоватый оттенок. И солнце исчезло. Небо заливала зеленая дрянь, какая-то маслянистая слизь. Паутина… Значит, где-то рядом и пауки? Судя по толщине нитей, это должны быть поистине громадные твари.

– Макс! – заорал я. – Мы – уже?..

Но Макс не ответил. Он шел очень медленно, покачиваясь, руки прижимая к животу. И шел словно слепой. Вот – налетел на ветку, сломал ее грузным телом, едва не упал. Выпрямился и снова шагнул. Вот – чуть не ткнулся лбом в кривой ствол дерева.

– Макс!

– Не ори… – с усилием выговорил он.

Да, не орать… Здесь не нужно орать… Я вжал голову в плечи и осторожно обернулся, ожидая увидеть сзади чудовищное членистоногое, с хрустом размыкающее челюсти-капканы. Никого.

– Макс… – выдохнул я.

Он оттолкнулся от дерева, и его занесло в сторону. Прямо в центр растянутой меж двух деревьев паутины. Он запутался в этой лохматой простыне, а на кривом стволе остался от его ладоней красный мазок.

Макс вяло трепыхался, пытаясь освободиться, но паутина липла все туже и туже к его телу. Я добрел до него, оскальзываясь в грязи (проклятая нога словно разбухала и тяжелела), рванул нить, потом другую… Остановился я тогда, когда понял, что еще немного – и запутаюсь сам. Нити, как живые, опоясали меня, вползли мокрыми щупальцами под одежду. Черт возьми, они и были живыми! Паутина – вовсе не произведение насекомых-чудовищ, а вполне самостоятельная тварь. Голодная, судя по всему. И, конечно, опасная…

– Руби… – прохрипел Макс, отмахивая левой рукой. – Руби!

Правая его рука была уже плотно примотана к туловищу. Нити стягивали горло, наползали на лицо. Ниже пояса Макс уже превратился в отвратительно шевелящийся кокон.

И я вспомнил про меч.

Стальное лезвие легко вылетело из кольца на поясе. А лес вокруг нас зашипел и закопошился. Паутина ожила. Сверху на Макса упало несколько нитей – я одним движением обрубил их. Лезвие меча на удивление легко рассекло паутину. Следующую минуту я яростно отбивался от нитей, тянущихся к нам со всех сторон. Паутина летела лоскутами, осыпалась в зеленую грязь; нити, упав, как черви, торопились зарыться поглубже.

Кокон на дереве рядом покачнулся – молниеносно развернулся, высыпая из нутра потемневшие птичьи кости. Прыгнув вперед, я срубил его с ветви.

Еще один удар. И еще. Макс освободил правую руку и ноги. От меня нити, явно не ожидавшие отпора, расползались сами.

«Обладают ли они разумом? Или, как низшие животные, действуют на уровне инстинктов? Опасность – надо бежать! Жертва не дает себя съесть, она сопротивляется. Сопротивляясь, превращается в хищника…»

Охнув, Макс покачнулся. Я подхватил его под руку и потащил вперед – туда, где, кажется, брезжил просвет в сплошной серой лохматой паутине.

– Нет, Никита, нет! Сюда…

Подчиняясь, я сменил направление. Мне пришлось еще несколько раз взмахнуть мечом. Обрубленные нити-щупальца скрылись в грязи.

– Скорее, Никита… Скорее бы, а?

– Я стараюсь…

Я стараюсь, черт возьми! Макс тяжелый и сам почти не идет. Шатается, как пьяный, и все норовит упасть. На его шерстяной рубахе, в которую превратился пуловер, прямо на животе расплылось большое красное пятно. Подол рубахи, хлюпая, мокро бьет Макса по коленям. И руки у него в крови. И нога у меня болит просто жутко. Он стонет:

– Скорее… – и я вижу, как кровавые пузыри вспухают у него на губах.

Паутины больше нет. Серые мутные щупальца остались где-то позади. Впереди расступаются низкие корявые деревья, открывая нам затопленный зеленой жижей берег. Шепчет, раскачиваясь, камыш под темным, маслянистым небом. Болото какое-то…

– Вон туда…

И я вижу прогал в зарослях камыша. Кто-то мелькает в прогале. Очередная злобная тварь. Их там много! Не менее десятка! Но они вроде не выглядят грозными. Они выглядят мерзкими. Голые и бледные, с кожей мокрой и скользкой, как жабье брюхо, тонконогие уродцы… Совсем голые – никаких признаков даже набедренных повязок, – но нагота их не стыдная; безволосые гениталии, крохотные, словно недоразвитые, почти незаметны. Господи – у да них рожи облеплены мухами!

Увлекая за собой Макса, я неудачно переступил больной ногой и вскрикнул.

– Туда, туда!.. – хрипит Макс.

– Вон отсюда! – гаркаю я, замахиваясь на уродцев мечом.

– Не пугай… – стонет уже совсем тихо Макс, – не пугай их… Дай им вести нас…

Уродцы, не рискуя приблизиться ко мне, семенят впереди, делая белыми лапками зазывающие знаки. Мухи, роящиеся у их лиц, жужжат громко. Очень громко – заглушая все прочие звуки.

– Хорошо… хорошо… Только не пугай их…

Мы прошли через длинный коридор – по обе стороны шелестит камыш, – и перед нами выросла широкая хижина, над крышей которой висит странного вида жужжащее облако… Это никакое не облако! Мухи! Сколько здесь мух!

Поодаль громоздились еще три такие же хижины.

– Туда…

– В хижину? В эту?

Макс едва не упал. И я вместе с ним. Уродцы брызнули в разные стороны. Нет, их наверняка больше десятка – двадцать, может быть, тридцать. Из камышей таращатся облепленные мухами мордочки. Из хижины еще выглядывают – кто-то зазывающе машет лапками, а кто-то, испуганно моргая, недвижно наблюдает.

– Не пугай… их…

– Да не пугаю я! На хрен они мне сдались!

Макс хрипло прокричал длинную фразу. Кроме промелькнувшего слова «дракон», я не понял ничего. Но уродцы заметно осмелели. Я поддерживал Макса под левую руку, они подскочили к нему с правой стороны. Теперь стало легче. Я даже умудрился стереть рукавом пот со лба.

У самого входа в хижину Макс (изо рта у него струйками выталкивало на подбородок кровь) споткнулся и опасно накренился вправо. Что есть сил я потащил его на себя. Если он рухнет на этих малышей, пару-тройку точно раздавит своей тушей насмерть – только косточки хрустнут.

Мы внутри. Жужжание невыносимо. Вот странно – мух столько, что не продохнуть, а никакой вони не слышно. Или это лишь для общего мира характерно: где мухи, там и вонь?

Я опустил Макса на покрытый сухим камышом пол. Вернее, уронил. Оказавшись в горизонтальном положении, он тотчас закрыл глаза. Что дальше?

Уродцы засуетились вокруг громадного, распростертого на спине тела. На меня они не смотрели вовсе и старались не приближаться. Скользили лапками по окровавленному животу Макса, легонько трогали его ладонь, пробитую насквозь посередине. Между собой они не говорили. Мухи на их физиономиях трепыхались, жужжали тоньше, чем на лету, и каждый из уродцев время от времени привычным движением подцеплял розовым язычком насекомое с щек, подбородка и даже носа и отправлял в маленький беззубый рот. Как лягушки.

Гадость-то… Почувствовав тошноту, я отошел к стене и присел. Надеюсь, Макс знал, что делал, когда шел сюда.

Ветровка моя превратилась в короткую кожаную накидку – кусок кожи с необработанными краями и рукава до середины локтя. Красный джемпер – в красную же шерстяную рубаху, такую же, как у Макса, но со шнуровкой на груди. Джинсы и ботинки стали штанами и низкими сапогами. На широком поясе в металлическом кольце висел меч, на лезвии которого мутно белели налипшие ошметки паутины.

Я стащил левый сапог, вылил из него кровь на пол. Пятка распухла чудовищно и еще кровоточила.

Вот, значит, как. Раны, полученные в Поле, в Поле же ранами и остаются. Логично.

Вокруг Макса уродцев скопилось множество. Все они по очереди, подходя к окровавленным ранам, лапками черпали из них кровь и размазывали по собственному телу. Через минуту Макс шумно выдохнул и застонал. Боже мой, они что – все лекари?

Кто-то пискнул рядом со мной. Три уродца с вожделением смотрели на мою изуродованную пятку, слизывали мух со своих мордочек, тянули лапки ко мне…

– Но-но! – отодвигаясь, проговорил я. – А если заразу занесете?

– Никита! – Это Макс поднял голову. – Не мешай им!

То не пугай, то не мешай. Да он очнулся! И не хрипит – говорит нормальным ясным голосом. И кровь не льется изо рта… Я стиснул зубы.

– Ладно… Валяйте…

Но смотреть на это я не мог – закрыл глаза. Маленькие лапки легка касались моей ступни – еще, еще и еще. И боль уходила. Меня вдруг, словно теплым одеялом, окутало сонным спокойствием. Лекари! Точно – лекари! Они забирали боль по частицам себе, освобождая меня.

Не помню, сколько это продолжалось. Кажется, я все-таки задремал. А проснулся от того, что Макс шлепал меня по щекам.

– Давай, давай, открывай глаза! – сказал он, здоровый и бодрый. – Времени нет валяться.

Первым делом я, конечно, взглянул на свою пятку. Нет крови. Нет раны. Несколько розовых, перекрещивающихся шрамов – и все. И боли нет. Я натянул сапог и поднялся на ноги. Макс торопливо оттирал кровь с одежды – напрасное занятие. Он выглядел так, будто побывал во внутренностях только что зарезанного быка – с ног до головы в бурых пятнах. И еще – я только сейчас заметил – очков на лице Макса не было. И глаза его смотрели ясно, он ничуть не щурился.

– Как ощущения? – весело спросил он.

– Здорово, – признался я. – Вот это народная медицина! А кто они?

Уродцы жались по стенкам хижины, но поглядывали на меня уже без страха.

– Народ сава. Мы их называем болотниками. Так проще. Они единственные, кто в Лесном Поле может исцелять. Другие – лечат.

Пятка совсем не болела. Ну ни капли. Я даже подпрыгнул, чтобы лишний раз удостовериться. Отлично!

– Отлично! – воскликнул я. – Хотя лицензии практикующих врачей у них, насколько я понимаю, спрашивать бессмысленно.

– Тебе не понравилось? – усмехнулся Макс. – И заметь, совершенно безвозмездно. Главное, суметь из боя выползти, не загнуться. И потом – верно войти. Если б мы метров на двести хотя бы промахнулись…

– Я бы тебя не дотащил.

– Точно. Болотники – народец малый, беззащитный. Охотиться не под силу, а рыбачить в здешнем болоте мало того что абсолютно бесполезно, но и крайне опасно.

– Ну, чем они питаются, я уже видел.

– Ага. У них такое строение организма. Через кожные поры выделяется вещество, привлекающее мух. Обожраться от пуза такой пищей сложно, но и голодать – они не голодают…

Разговаривая, Маке стащил с себя рубаху. На животе, заскорузлом от крови, розовели два крохотных шрама – следы от смертоносных стрелок Морок. А грудь Макса оказалась обмотана в несколько слоев тонкой и плотной материей – что-то вроде шелка, но, конечно, грубее.

– Ни земли возделывать, ни охотиться им не надо, – говорил Макс, освобождая себя от повязок. – Пропитание всегда с собой. Хищники в селение не заглядывают. Были бы болотники самым счастливым народом во всех Полях, если бы их соседи не беспокоили. Взять с болотников нечего, но ведь всегда так – когда слабый под боком, сильный не удержится от того, чтобы слабого уничтожить. Просто так, ради развлечения. Как только выяснилось, что сава могут исцелять, Драконы взяли их… Короче, взяли над ними шефство. Теперь никто не смеет тронуть болотников. А для них нет высшего счастья, кроме как исцелять раненных в боях воинов Дракона. На, держи…

Разорвав длинную полосу ткани надвое, Макс протянул одну половину мне.

– Зачем? – спросил я.

– Через паутину мы не пойдем… – начал он.

Я облегченно вздохнул.

– Кстати, сражался ты неплохо. Я, честно говоря, думал, что ты…

Он не договорил. Я, впрочем, понял, что он хотел сказать. Ну и что? Я и в самом деле сражался хорошо. Сам от себя такого не ожидал. Привыкаю понемногу. Так, глядишь, заработаю первое кольцо, потом второе… Стану настоящим ратником.

– Пойдем другим путем. Дальше, через болото. Так ближе к Моту. Надо, кстати, поторапливаться, – озабоченно добавил Макс, отводя глаза. – Наши все, наверное, давно там.

Так вот почему мы вошли в Поле первыми.

Мы выбрались из хижины. Народ сава сгрудился у хижин. Все смотрели на нас. Некоторые помахивали лапками. Макс, улыбаясь, прокричал им что-то, а мне кивнул:

– Иди за мной.

И я увидел тропу из сухих стеблей камыша, ведущую прочь из селения, в глубь болот.

– Далеко идти? – спросил я, хотя мне хотелось спросить о другом: сколько еще тварей, подобных живой паутине, встретится нам по дороге.

– Не очень.

– А кстати, где мы?

– В Лесном Поле, конечно. Если точнее – в Приграничье. Недалеко от того места, где… где ты видел Морок.

– Ого, – невольно вырвалось у меня.

– На юг – выход в Поле Руин. Часа три ходу. Только мы туда, естественно, не пойдем. Пойдем по направлению к Симху. Старейший и Всевидящий Моту живет рядом.

– Это что?

– Симху? Город. Вернее, одно название, что город. А на самом деле, такое же селение, как и у сава. Ну, побольше, конечно. В Лесном Поле немного городов. Симху. Итта. Еще какие-то, не помню… Всего пять или шесть. К чему строить города, если для многих здесь лес – родной дом? Так, ладно, хватит разговаривать. Нас уже ждут. Готов?

– Готов.

– Ну, держись, Морок, – проговорил еще Макс. – Девица-красавица…

– Делай, как я, – сказал Макс, когда селение скрылось за камышовой стеной, а перед нами открылось затянутое черной водой пространство. Из воды часто выглядывали густо поросшие травой кочки, похожие на мертвые головы затянутых в трясину. Метрах в двухстах виднелись синеватые деревца, склоненные в разные стороны, с растопыренными длинными ветвями, параллельными земле.

Он повернулся ко мне и принялся тщательно обматывать себе лицо.

– К чему это? – спросил я, вертя в руках свою полоску.

– Вывеньги, – ответил Макс и наложил еще оборот, закрывая нос. – Вывеньги, – гнусаво повторил он.

– Кто?

– Ну, вывеньги… Ты не стой, а давай тоже… как я. Вывеньги. Не помню, как они по-местному называются. А вывеньгами их окрестил Сема Бочаров. То есть – Стрелок. Ратник пяти колец, мастер. И какой мастер! Из длинного лука на сто шагов веточки с деревьев рубил. Ты его не знаешь, конечно. Я его тоже не застал. За три месяца до Битвы Десяти Полей на патруль Мертвых в Горном Поле наткнулся. Троих он снял, к нему только двое подобраться смогли. А в рукопашном' бою Стрелок воин был не выдающийся. Если бы с ним кто-нибудь из наших оказался!.. Он всегда в одиночку ходил, говорили же ему… Да не так! Плотно обматывай. Нос и рот должны быть полностью закрыты. И уши, естественно. Ни щелочки!

– А дышать как?

– Тут недалеко. Видишь деревья? Ничего, потерпим. Да не так же! У тебя нос совсем открыт. Погоди, я помогу…

– Ты объясни, зачем это, и я сам сделаю! Я же не могу так, когда не понимаю смысла. Вывеньги, вывеньги… Как будто бы это что-то само по себе объясняет.

– Не трепись… – Макс крепко перетянул мне нос, попробовал повязку, чуть ослабил. – Чего тут объяснять. Сам все увидишь. В Полях полно тварей… невообразимых. У Создателей Полей было много времени, они семью днями не ограничивались. Вот так нормально?

– Дышать не могу. Полегче!

– Дыши пока ртом. Нужно, чтобы ни единой щелочки. Вывеньгам достаточно крохотного отверстия, чтобы проникнуть…

– Куда?

– В тебя, – просто ответил Макс. – Знаешь, как мошкара? Вывеньги лезут на тепло, как мошкара на свет. В нормальном состоянии они почти неощутимы, вроде струйки дыма, но стоит им попасть в среду теплую и влажную, мгновенно изменяются. Становятся твердыми и хрупкими. Как стекло. Вдохнул одного, через секунду в носоглотке – тысячи острейших осколочков. Закашлялся – а они уже во рту, в желудке. Еще секунда – вместо внутренностей у тебя каша кровавая, кишки словно через мясорубку прокручены.