У врат преисподней ветрено…

Теперь Джаннэр заговорил по-другому.

— Я не сказал, что Огненный Шут невиновен, господин Пауйс. Я согласен с вашим дедом. Он опасен! — Джаннэр говорил почти с той же яростью, как до того Саймон Пауйс.

Алан вздохнул.

— Уф-ф… Ладно. Доброй ночи, Джаннэр.

— И вам, господин Пауйс.

Забравшись в автоматическое такси и дав ему команду, Алан успел увидеть, что негр не сводит с луны печального взгляда, как собака, готовая залаять.

Алану казалось, что мир вдруг заболел. Все люди выглядели одинаково больными. «Сегодня-то было уже довольно худо. А что же будет завтра?» — гадал он.

На следующее утро он завтракал поздно, ожидая, что Карсон вызовет его, если он понадобится начальнику в конторе. И лазервид, и газеты заполнили отчеты о вчерашних беспорядках. Нападали не только на городской Совет, но и на другие здания, и, в отличие от основной демонстрации, поступали совсем уж по-хулигански, громя витрины в торговых галереях, ломая светильники и так далее. Был причинен значительный ущерб и произведены аресты, но пресса по этому поводу не возмущалась. Взамен она дала себе волю по иному поводу:

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ ГОРОДСКОЙ АДМИНИСТРАЦИИ ХВАТАЕТ КАНДИДАТА В ПРЕЗИДЕНТЫ! Алан Пауйс нападает на сторонников Огненного Шута!

Фото запечатлело его, вырывающего транспарант из рук Хэлен. В статье его преподносили как ярого представителя администрации, а Хэлен — как героиню дня, пошедшую в гуще людей, чтобы восторжествовать или пасть с ними вместе.

«Наверно, она лучше, чем он тогда подумал, играла в свою игру», — решил Алан.

По лазервидению сквозь гул толпы слышался голос комментатора:

"Вчера вечером очаровательная мисс Хэлен Картис, кандидат в президенты, повела группу мирных демонстрантов к зданию городского Совета на Вершине. Они направлялись туда, чтобы выразить возмущение допущенным Советом злоупотреблением властью, выразившемся, как теперь знает каждый, в намерении тайно закрыть десять самых нижних уровней Швейцария-Сити. Мисс Картис и ее сторонники увидели в этом продуманное намерение положить конец свободе слова, попытку заставить замолчать популярную личность, известную как Огненный Шут, чьи невинные речи давали стольким людям так много успокоения и радости.

Мирную демонстрацию грубо разогнали многочисленные полицейские, вклинившиеся в толпу и приступившие к беспорядочным арестам, едва люди начали выражать свой протест.

Неудивительно, что некоторые из менее уравновешенных демонстрантов оказывали сопротивление."

Мелькнуло изображение демонстранта, бьющего в спину одного из полицейских.

"Надежные свидетели удостоверяют, что полиция одинаково грубо обращалась и с мужчинами, и с женщинами.

В авангарде фараонов оказался Алан Пауйс, внук соперника мисс Картис на предстоящих президентских выборах и заместитель главы городской администрации, уже приступивший к закрытию нижних уровней."

Тут показали Алана, схватившегося с Хэлен.

«Но даже господин Пауйс не смог заставить собравшихся отказаться от их требований!»

Теперь показали, как он уходит. Алан и не подозревал, что объективы все время следили за ним.

«И он вернулся доложить о своей неудаче деду, Саймону Пауйсу.»

Камера запечатлела, как он входит в дедов дом.

Потом снова дали панораму беспорядков, и комментарий продолжался в том же духе. Его ужаснула эта ложь, и его беспомощность перед лицом этой лжи. Что он мог сделать? Все отрицать? Вопреки предвзятому общественному мнению?

"Очевидно, кому-то в высших эшелонах власти, — говорил комментатор, — не нравится Огненный Шут. Возможно, потому, что он привнес немного жизни в наше серое существование.

Эта программа отрицает тоталитарные методы городского Совета и заявляет тем людям, что будет противостоять всем их дальнейшим посягательствам на наши свободы!"

Изображение потускнело, а затем начался новый сюжет: корреспондент лазервидения беседовал с каким-то угрюмым гражданином.

Корреспондент: «Это господин Лэйджос, едва избежавший несправедливого ареста во время вчерашней демонстрации. Господин Лэйджос, расскажите зрителям, что с вами случилось.»

Лэйджос: «Я подвергся зверскому нападению двоих полицейских.»

Лэйджос стоял, бессмысленно уставясь в объектив, и репортеру приходилось его подгонять.

Корреспондент: «Вы получили увечья, господин Лэйджос?»

Лэйджос: «Я получил незначительные увечья, и, если бы меня вовремя не выручили, то серьезно пострадали бы моя голова и туловище.»

На голове Лэйджоса странным образом не замечалось никаких следов увечий.

Корреспондент: «Полиция как-то объяснила вам причину своего нападения?»

Лэйджос: «Нет. Я мирно выражал свои требования, когда на меня внезапно напали. Я вынужден был защищаться…»

Корреспондент: «Разумеется, разумеется. Благодарю вас, господин Лэйджос.»

Передача продолжалась из студии. Какой-то репортер склонился к объективу:

«Это — победа мисс Картис и ее сторонников, друзья мои. Совет не станет беспокоить Огненного Шута, пока мы будем бдительны, во всяком случае потому, что несколько минут назад Совет заявил, что…»

Картинка исчезла, и на ее месте появилось лицо Карсона. Приходилось мириться с этим единственным неудобством сочетания средства связи и средства развлечения в одном лазервид-блоке.

— Извини, если помешал, Алан. Слышал новости?

— Насчет меня? Или насчет Совета?

— Насчет Совета — они пошли на попятный. В конце концов они решили не закрывать тех уровней. Может, теперь удастся продолжить работу. Ты не мог бы поскорее прийти на работу?

Алан кивнул и отложил газету.

— Сейчас иду, — сказал он и выключил приемник.

Став на быструю полосу, понесшую его к лифтам, он размышлял о том, каким образом преподносился бунт. Он не сомневался, что полиция старалась воздерживаться от насилия. Тем не менее, ближе к концу, она могла потерять терпение. Теперь, чтобы попасть в ряды полиции, требовались высокий интеллект и прекрасное образование; современные полицейские совсем не напоминали давешних ни на что больше не годных типов. И все же, если одна сторона не обращала внимания на установленные закон и порядок, так же поступала другая. Насилие склонно порождать насилие.

«Насилие, — думал он, — это самовоспроизводящееся чудовище. Чем больше ему позволяешь, тем больше оно растет.»

Если он в том и сомневался, то скоро ему предстояло ощутить это на себе.

Две мускулистые руки звучно ударили его с обеих сторон по лицу. Он потерял равновесие, упал навзничь и даже чуть проехался спиной. Двое незнакомцев бросились к нему и рывком стащили на медленную полосу.

— Вставай, — сказал один из них.

Ничего не понимая, но ко всему готовый, Алан медленно поднялся. Он всмотрелся в высокого, узколицего мужчину и его более упитанного товарища со злым взглядом. На обоих были комбинезоны инженеров.

— Зачем вы это сделали? — спросил Алан.

— Ты — Алан Пауйс, да?

— Да. Что вам нужно?

— Ты — тот человек, который напал вчера на Хэлен Картис.

— Я этого не делал.

— Ты врешь, — человек дал ему оплеуху. По лицу Алана разлилась жгучая боль. — Нам не нравятся наймиты Совета, которые кидаются на женщин!

— Я ни на кого не кидался! — Алан, отчаявшись, приготовился защищаться.

Толстый ударил его в грудь, правда, несильно.

Проносившиеся мимо на быстрой полосе люди делали вид, будто ничего не замечают.

Алан ударил толстого кулаком по лицу, а тощего — ногой по голени.

Ни тот, ни другой этого не ожидали. Алан и сам удивился своей храбрости. Он действовал помимо воли. Его тоже поразила собственная вспышка насилия.

Теперь оба тузили его, а он беспорядочно бил в ответ. От удара в живот у него перехватило дыхание, от удара в лицо закружилась голова. Он бил все более вяло, и лишь защищался как мог.

Потом все кончилось.

Чей-то голос крикнул:

— Прекратите!

Тяжело дыша, Алан поднял взгляд и увидел слегка пристыженное лицо Тристана Б'Ула.

А еще он заметил у всех троих одинаковый значок: маленькое металлическое Солнце.

Тонколицый сказал:

— Это Пауйс — тот человек, который хотел закрыть нижние уровни. Тот, кто вчера вечером напал на мисс Картис.

— Не болтай чепухи, — сердито сказал Б'Ула. — Он не хотел закрыть те уровни; ему приказывал Совет. Я его знаю, и что он нападал на Хэлен Картис, тоже не верится.

Б'Ула подошел ближе.

— Здравствуй, Тристан, — мучительно выговорил Алан. — Ты занялся кое-чем новеньким, да?

— Это неважно. Вот ты что делал вчера вечером?

Когда Б'Ула приблизился, те двое отошли назад.

— Я спорил с Хэлен, говорил ей, что она ведет себя глупо. Совсем как ты. Никто из вас не ведает, что творит!

— Сегодня утром тобой полна вся пресса. На твоем месте я бы не появлялся в людных местах. — Он обернулся к двоим инженерам. — Шли бы вы. Ведете себя не лучше обычных хулиганов. Вы слишком много внимания уделяете тому, что болтают в газетах.

Алан попытался улыбнуться.

— Горшок над котлом смеется, а оба черны. Ты же это затеял, Трис. Подумал бы, прежде чем раззванивать новости.

— А ты чертовски неблагодарен, — сказал Б'Ула. — Я только что спас тебя от хорошей трепки. Я сделал то, что нужно. Я не собирался допустить, чтобы выпихнули Огненного Шута.

— Так вы ему можете навредить еще больше, — сказал Алан.

Б'Ула скривился и ушел вместе с двумя инженерами. Алан огляделся в поисках своего портфеля, но не смог его найти. Он снова перешел на быструю полосу, добрался на лифте до Вершины, но там пошел не в городскую администрацию. В лифте он услышал разговор двух человек. В Солнечном доме собирались провести слушания по поводу вчерашних беспорядков.

Не заботясь о том, что подумает Карсон, когда он не появится, Алан взял такси и направился к величественному Солнечному дому, где собрались представители со всей Солнечной системы.

Ему очень хотелось увидеть своего деда и свою бывшую возлюбленную в деле.

Солнечный дом представлял собой обширное круглое здание с опоясывавшими его высокими стройными башнями. Каждую башню венчал сверкающий купал легированного стекла. В центре круга размещался зал с тысячами мест для парламентариев. Как и в Швейцария-Сити, у каждого государства имелись свои советы и подсоветы, и все они посылали в Солнечный дом определенное число представителей в зависимости от величины своего населения.

К тому времени, как Алан протолкнулся в галерею для публики, здание заполнилось почти до отказа. После дебатов о политике уходившего президента многие представители едва успели разъехаться по своим избирательным округам, и, услышав о мятеже, вернулись.

«Политика, — подумал Алан, — многие годы не бывала даже приблизительно такой интересной.»

Дебаты уже начались.

В середине спирали находилось небольшое возвышение, а на нем сидели: президент Бенджозеф, постаревший и угрюмый; главный посредник, Морган Триджериф, в рубиново-красной мантии и металлической Маске Правосудия; министры, среди которых и Саймон Пауйс во всем пурпурном. В самом узком кольце скамей, окружавших возвышение, сидели лидеры оппозиционных партий: Хэлен Картис в темно-желтом платье, стянутом в талии поясом, с отделкой из кружев на лифе и рукавах; отпрыск старинного рода барон Рольф де Креспигни, лидер реакционного правого крыла демократических социалистов; Джон Хольт, тонкогубый, в черном, лидер Солнечных националистов; Бела Хакасаки, венгеро-японец с унылым лицом, лидер дивизионистов; Луи Джефф, представитель новых роялистов, и около дюжины других, все представлявшие разнообразные убеждения и мнения, все сравнительно слабые по отношению к солрефам, РЛД и даже демсоциалистам.

За кругом, в котором разместились лидеры оппозиции, сидели все остальные Солнечные представители: сначала — звезды второй величины солрефовского кабинета министров (там был и Денхольм Картис, подсекретарь комитета водного хозяйства), затем — члены теневого кабинета радикал-либералов; представители теневого кабинета де Креспигни делили ярус с коллегами из партии Джона Хольта; далее размещались четыре более мелких группы; за ними — снова шесть или семь, пока, наконец, не начинались стройные ряды представителей планет, материков и отдельных наций.

В Солнечном доме находилось, возможно, пять тысяч мужчин и женщин, и все они внимательно слушали Альфреда Гупта, министра охраны правопорядка, отвечавшего на обвинение Хэлен Картис, утверждавшей, что применялось насилие по отношению к демонстрантам вчера вечером.

— Мисс Картис предъявила начальнику полиции Сэндаи обвинение, согласно которому он недостаточно контролировал своих подчиненных; что его людям было позволено вести себя преступно по отношению к собравшимся, грубо напасть на них и не допустить изъявления протеста, который они готовились выразить против городского Совета. Это серьезные обвинения — обвинения, появившиеся также и в прессе, и на лазервидении — и мисс Картис упоминает о «доказательствах», продемонстрированных упомянутыми средствами массовой информации. Если эти обвинения правдивы, то они должны стать предметом пристального внимания. Однако я полагаю, что они сфабрикованы, что это — фальсификация случившегося. Я располагаю заявлением начальника полиции Сэндаи.

Он поднял лист бумаги и начал его зачитывать — откровенный отчет о том, что происходило в действительности, в котором выражалось согласие с тем, что некоторым служащим полиции пришлось защищаться от толпы, когда давление на них переросло все разумные пределы.

Алан видел, как один-двое полицейских набрасывались на демонстрантов практически неспровоцированно, и тем не менее чувствовал, исходя из собственных впечатлений о событиях прошедшей ночи, что заявление начальника полиции довольно точно отражает происшедшее, хотя и представляет его людей в чуть более белых одеждах, чем нужно, чтобы звучать правдиво.

Мнения собравшихся по этому вопросу, казалось, разделились, но, когда Хэлен встала и выразила уверенность, что этот документ не содержит ничего, кроме лжи, ее шумно приветствовали. Потом она ехидно обвинила правительство партии Солнечного референдума в том, что оно умышленно спровоцировало этот бунт, позволив городскому Совету закрыть те самые уровни. Министр гражданских дел Уле Бенгтссон указал, что политика правительства не предусматривает вмешательства в дела местных властей и что, если бы этот вопрос сначала обсуждался в Солнечном доме, то, возможно, решение Совета было бы отменено. Однако он цинично заметил, что в Дом не поступало подобных предложений.

С этим спорить не приходилось.

Алан увидел, что Хэлен решила сменить тактику, резко спросив президента: разве не является твердым намерением партии Солнечного референдума заставить замолчать и избавиться от Огненного Шута, который, хоть и не представляет политической угрозы, тем не менее по-своему разоблачает всестороннюю бесплодность политики правительства на Земле и за ее пределами?

Бенджозеф остался сидеть. Выражение его лица, как всегда, было удивительно нежным, словно у какого-нибудь умудренного патриарха, которому приходится иногда поворчать на своих детей. Он заговорил из своего кресла.

— Вы слышали, как мисс Картис обвинила мое правительство в том, что оно коварно пытается избавиться от человека, называющего себя Огненным Шутом. Я говорю совершенно откровенно, когда утверждаю, что не только меня самого, но и большинство членов моего кабинета совершенно не интересует ни Огненный Шут, ни его деятельность, до тех пор, пока они остаются в рамках закона. Впрочем, — он с улыбкой поглядел на Хэлен, — уже вызывает сомнение, оставались ли в законных пределах его сторонники, хоть я и слышал, что Огненный Шут не подстрекал ко вчерашнему мятежу.

Алан, глядя на старика президента, радовался, что хоть кто-то, кажется, смотрит на вещи непредвзято.

Потом вдруг Дом потряс ужасный рев множества глоток, и он увидел, как несколько тысяч представителей встало и во второй раз за сорок восемь часов требовало отставки президента.

Он увидел, как его дед посмотрел на главного посредника. Лицо того скрывала маска, но посредник кивнул. Саймон Пауйс встал, поднял руки и закричал, что-то неслышимое из-за гула. Очень медленно шум стих.

— Вы же, разумеется, не выражаете недоверия президенту Бенджозефу?

— Выражаем! — пронзительный голос Хэлен Картис эхом подхватили сотни других голосов.

— Вы думаете, что правительство умышленно старается поставить Огненного Шута вне закона?

— Да! — Снова восклицание Хэлен Картис поддержали многие.

— А вы не думаете, что это Огненный Шут хотел вчерашнего мятежа?

Хэлен Картис слегка задержалась с ответом:

— Только так его друзья могли ему помочь. Он — искусный человек, неосознающий тех сил, что противостоят ему в Солнечном доме и где бы то ни было!

— Так вы полагаете, что мятежники поступили справедливо?

— Да!

— И это — демократия? — тихо спросил Саймон Пауйс. — То ли это, за установление чего боролась моя семья и другие? Это и есть Закон? Нет — это анархия. Огненный Шут внушил вам тягу к этому безвластию, и вы поддались ему. Почему? Возможно, потому, что вы чересчур неразумны, чересчур нетерпеливы, чтобы увидеть, как может выиграть человечество от созданного нами Закона! Болтовня Огненного Шута не имеет значения. Он говорит бессмысленные слова и с помощью нескольких эмоциональных фраз, ничего не говорящих разуму, но многое — желудку, превращает рассудительных граждан в обезумевшую толпу. Люди увлеклись Огненным Шутом. Это очевидно. — Он вздохнул и оглядел Дом. — Сейчас я говорю лично от себя. Я довольно долго сознавал, что Огненный Шут обладает способностью разжигать самые низменные страсти, присущие человечеству. Я видел в нем величайшую угрозу стабильности Солнечной нации, нашему прогрессу, нашему развитию и личной свободе. И события прошлой ночи убедили меня в собственной правоте…

Алан с изумлением увидел, что спокойные слова деда умиротворили собрание, что они, кажется, возымели действие. Ему пришлось признать, что старик, видимо, прав, как он сам сказал. И все же в чем-то его слова были уж слишком убедительны. У него по-прежнему было такое ощущение, словно никто в этом собрании еще ничего не обсуждал.

Алан подумал, что для них Огненный Шут перестал существовать. Он сделался свидетелем столкновения между различными образами мыслей, а вовсе не споров по поводу Огненного Шута. Он вспомнил старый русский способ: выбрать врагам неясное имя, а потом особым образом его использовать, чтобы их обвинять; один из примеров — нападать на албанцев вместо китайцев. Каждый знал, кто настоящие враги, но прямо они никогда не упоминались. За этим способом стоял определенный расчет, и способ вполне годился в некоторых случаях.

Но сейчас сердитая родня Саймона пользовалась им неосознанно. Они нападали и защищали нечто такое, чего не могли выразить словами, но что — возможно, ошибочно — отождествляли с Огненным Шутом.

Он посмотрел на раскинувшееся внизу огромное собрание и на мгновение ощутил жалость, тотчас сменившуюся смущением от собственной самонадеянности. Возможно, он не правильно о них судил, возможно, они не столь уж наивны, как он думал, зато более лицемерны.

Снова, глядя прямо в глаза дяди, говорила Хэлен Картис, а тот все так же стоял на возвышении.

— Я никогда не подвергала сомнению искренность министра Пауйса в его осуждении Огненного Шута. Однако я утверждаю, что он представляет собой превосходный пример тех реакционных и консервативных элементов в этом Доме, что не способны увидеть прогресса ни в какой перемене. Они видят свой прогресс, такой прогресс, который неотъемлем от их политики. Я вижу другой. Их прогресс ведет к бесплодию и распаду. Наш, напротив — к расширению горизонтов человечества. Мы хотим прогресса во многих областях, а не лишь в одной! Вот почему я рассматриваю Огненного Шута в качестве жертвы правительства солрефов. Он предлагает внести размах, жизнь и страсть в бытие человечества. Солрефы предлагают лишь безопасность и материальный комфорт!

— Если бы мисс Картис во всех подробностях изучила манифест партии Солнечного референдума, — воскликнул Саймон Пауйс, обращаясь к собранию, — то она заметила бы, что мы дали торжественное обещание сначала создать прочную основу, на которой будущее общество могло бы двигаться и к дальнейшему развитию. Очевидно, нам суждено в этом преуспеть, всем скопом поклоняясь этому отвратительному чудовищу, Огненному Шуту!

— Вы видите в Огненном Шуте угрозу! Вы видите в Огненном Шуте чудовище! Вы травите этого человека, потому что он по-своему, безыскусственно и просто, вновь разбудил дух человечества! — Хэлен говорила, обращаясь к Пауйсу, указывая на него пальцем. — В таком случае, вы — неискренний человек, не имеющий понятия о действительности!

— Итак, Огненный Шут, как пытается убедить меня мисс Картис, — счастливый невинный младенец, безгрешный, лишенный честолюбия, некий пророк, довольствующийся лишь тем, чтоб быть услышанным. — Пауйс улыбнулся собранию. — А я утверждаю, что Огненный Шут — реальная угроза, и что этот безумец собирается уничтожить мир!

Алан вытянул шею, стараясь не пропустить ни слова. Его дед ни в коем случае не сделал бы столь категоричного заявления, если бы не имел, чем его подкрепить.

— Докажите! — усмехнулась Хэлен Картис. — В своей ненависти — бессмысленной и беспочвенной ненависти к Огненному Шуту — вы зашли чересчур далеко! Докажите!

Лицо Саймона Пауйса посуровело, когда он повернулся, обращаясь к президенту.

— Я уже предупредил городскую полицию, — спокойно сказал он, — так что, если они будут действовать быстро, непосредственной опасности нет. Здесь не может быть вопросов — у меня есть исчерпывающие доказательства, что Огненный Шут собирается огнем уничтожить мир. Коротко говоря, он намерен взорвать эту планету!

Глава 6

Алан не мог прийти в себя от изумления. На мгновение им овладел цинизм и чувство холодного неверия, когда Дом, едва успев замолчать, загомонил.

Хэлен вдруг заметно испугалась. Она быстро огляделась по сторонам, потом посмотрела на Пауйса, чьи суровые манеры не могли скрыть его торжества.

— Действуя в соответствии с полученными от меня сведениями, полиция обнаружила тайный склад плутониевых боеголовок, — продолжил он.

— Боеголовки! — закричал кто-то. — У нас же их нет! Они запрещены в сорок втором!

— Вероятно, их сделал Огненный Шут или кто-то из его приятелей. Хорошо известно, что несколько ученых помогали ему в его странных опытах с огнем.

— Но ему понадобились бы невероятные средства!

Саймон Пауйс развел руками, прекрасно сознавая, что пришел час его власти.

— Вероятно, — сказал он, — Огненный Шут ими располагал. Я всем вам говорил, что он — нечто большее, нежели только источник раздражения. Его власть простерлась даже далее, чем я сначала предполагал.

Хэлен с побледневшим лицом села. Она не сделала попытки подвергнуть сомнению заявление Пауйса. Она была сбита с толку, но столь же убеждена в истинности его слов, как и все собравшиеся в Солнечном доме.

Собравшаяся на галерее публика бормотала и толкалась, стараясь получше разглядеть Саймона Пауйса.

Львиная голова старика была гордо поднята. Очевидно, красноречия ему больше не требовалось. Он безраздельно владел Солнечным домом.

— Если полиция обнаружила тайный склад боеголовок, мы услышим об этом с минуты на минуту.

Он бросил взгляд на возвышавшийся центральный дверной проем и сел.

Напряжение росло, и Алан чувствовал, что не сможет больше его вынести. Он уже собрался повернуться и идти сквозь стоявшую сзади толпу, когда в боковой двери показалась чья-то фигура в форменной одежде и зашагала вдоль рядов к трибуне.

Это был начальник полиции Сэндаи; на его изжелта-коричневом лице блестели капельки пота. Все не сводили с него глаз, а он по нескольким ступенькам взошел на трибуну и почтительно подошел к президенту Бенджозефу.

Микрофон подхватил его голос и разнес по всему Дому:

— Господин президент, мой долг сообщить вам, что я, действуя по собственной инициативе, объявил в Швейцарии-Сити чрезвычайное положение. На первом уровне обнаружен тайный склад плутониевых боеголовок с дистанционными взрывателями того типа, что применяется для их запуска из космоса. Мои люди конфисковали их и ждут дальнейших указаний.

Бенджозеф глянул на Пауйса.

— Вы уверены, что обнаружили все эти бомбы? — спросил он.

— Нет, сэр. Мы знаем лишь о тех, что нашли. Там могут быть другие. А те хранились в заброшенном складе оружия в одной из пещер.

— Вы уверены, что в прошлом, когда этот склад очищали от вооружений, не произошло недосмотра?

— Совершенно уверен, сэр. Это новое пополнение. Они хранились в контейнерах, использовавшихся раньше для той же цели, вот и все.

Бенджозеф вздохнул.

— Ну что ж, господин Пауйс, это теперь по вашей части, не так ли? Как вы узнали об этих бомбах?

— Мой секретарь, Юджин Джаннэр, доложил мне о своих первых подозрениях два дня назад. Последовавшие позднее проверки доказали, что подозрения оправдались. Как только я узнал об этом, я дал знать полиции, — Пауйс говорил неторопливо, смакуя свой триумф.

Бенджозеф обратился к Сэндаи.

— А есть ли у вас какие-либо свидетельства, доказывающие, кто в ответе за создание этого незаконного запаса?

— Да, сэр. Почти нет сомнений, что к этому имеет отношение человек, известный как Огненный Шут. Пещеру охраняли люди, о которых известно, что они работали на него. Сначала они попытались не пропустить нас, но физического сопротивления не оказали. Один из них потом признался, что является последователем Огненного Шута.

— А Огненный Шут? — непреклонно спросил Пауйс. Сэндаи сглотнул и вытер пот со лба.

— Пока не задержан, сэр.

Прежде чем его место заняло дальнейшее выпячивание челюсти и выражение решимости, по лицу Саймона Пауйса промелькнуло раздраженное нетерпение.

— Было бы неплохо, если б вы как можно скорее нашли его и его сообщников, Сэндаи. У него вполне могут оказаться готовы другие бомбы. Вы уже закрыли космопорты и взяли под контроль выходы из самого города?

— Естественно, сэр, — Сэндаи, видимо, обиделся.

— В таком случае поспешите найти его. Само существование мира может зависеть от того, насколько быстро вы определите его местонахождение и арестуете!

Сэндаи галопом сбежал со ступенек и торопливо зашагал прочь из Дома.

Алан не стал дожидаться окончания слушаний. Саймон Пауйс высказал свою точку зрения, великолепно пояснил ее на примере и безжалостно вколотил в присутствовавших. Практически не оставалось сомнений, что именно он станет президентом.

Протискиваясь через толпу, Алан добрался до лифта, а потом эскалатор вывез его наружу. Должно быть, новости уже просочились в прессу, поскольку вокруг Сэндаи уже роились корреспонденты лазервидения, а он, явно взволнованный, пытался протолкнуться между ними.

Не заботясь о том, кто его увидит и как будут истолкованы его действия, Алан побежал по газону к ближайшему лифту.

Он был уверен, что его прежнее суждение об Огненном Шуте не могло оказаться столь безнадежно неверным. Им двигало лишь чутье, но он настолько не сомневался в правоте этого чутья, что возвращался во второй раз на запутанный первый уровень. Ему не терпелось самому взглянуть на те самые свидетельства.

* * *

К тому времени, как он попал на нижние уровни, там уже шумела еще одна стайка репортеров. У подножия трапа, ведшего на первый уровень, полиция окружила груду тяжелых квадратных металлических ящиков без маркировки.

Пользуясь тем, что стражей порядка занимали репортеры, Алан обогнул их и вошел в тоннель, куда заходил раньше — в тот самый, который вел в лабораторию Огненного Шута.

По обеим сторонам входа в нее стояло двое часовых. Алан предъявил удостоверение работника городской администрации, и они тщательно его изучили.

— Хочу оглядеться, сержант, — сухо сказал он одному из них. — Городская администрация желает знать, что здесь творится, чтобы в случае необходимости принять меры.

Они пропустили его, и он оказался в комнате, оборудованной всевозможными инструментами и приборами. Назначение многих из них он не смог понять. В помещении царил полумрак, освещала его единственная аварийная лампа над входной дверью. Видимо, лабораторию покинули очень быстро, поскольку некоторые признаки говорили о том, что тут проводился некий поспешно прерванный эксперимент. Дверь холодильной камеры была открыта, под ногами хрустели сломанные пробирки, в сумраке поблескивали разлившиеся по полу, скамьям и оборудованию реактивы. Он не стал ни к чему прикасаться, а прошел к следующей двери. Это была старомодная стальная дверь, чуть ли не в фут толщиной, но, когда он ее толкнул, дверь подалась. В комнате за дверью была полнейшая темнота. Он вернулся поискать какой-нибудь источник света, остановился на переносном аварийном светильнике, подхватил его за рукоять и осторожно двинулся в следующую комнату.

Там стоял едва переносимый едкий запах пролитых химикатов. У него заслезились глаза. Должно быть, здесь размещался склад. Большинство посуды с реактивами осталось цело, как и коробки с запасными частями, снабженные аккуратными этикетками. Тем не менее, ничто не наводило на мысль о военном назначении лаборатории. Производственного оборудования оказалось немного. Несомненно, это место использовалось только для исследовательских работ. Хотя, разумеется, небольшое производство могло размещаться в другой части первого уровня.

Он вышел из склада и толкнул еще одну дверь слева от себя. Сначала ему показалось, что она заперта, но со второго раза дверь подалась. Несмотря на то, что склад пах реактивами, новая комната попахивала сыростью. Это оказался кабинет. Вокруг были разбросаны папки, записные книжки; а вот шкафчик для микрофильмов оказался поврежденным; его содержимое отсутствовало. Он еще заметил небольшой старомодный кабельный монитор, и, заинтересовавшись, куда нацелены телекамеры, включил его. Экран замерцал, появилось изображение части наружного коридора. Он стал переключаться с одного канала на другой, но всякий раз на экране возникали то ничем не примечательный коридор, то какая-то пещера или комната, пока после очередного переключения экран не вспыхнул поярче: в очередной комнате оказалось прекрасное освещение.