Пятая профессия

Сэвэдж почувствовал, что его мышцы одрябли. Сидя по-турецки на подушках около низенького столика из кипарисового дерева, он попытался откинуться назад, чтобы ослабить давление на мускулы.

— Откуда это вам известно? — его напряженный голос скорее напоминал шепот.

— Я отделился от них. Но множество моих бывших учеников продолжают контактировать с Шираи. У них имеются надежные источники информация. Кунио Шираи… мотивами его действий я восхищаюсь… но у него такой потенциал, который может причинить нашей стране неисчислимые беды. Агрессия, а не консолидация. Я же хочу единственного — мира. Но если Шираи будет продолжать свои агрессивные действия, если отыщет способ привлечь на свою сторону еще большие силы, еще более фанатичных приверженцев…

Сэвэдж повернулся к Акире.

— Не имеет ли происходившее… или не происходившее… в Мэдфорд Гэпском Горном Приюте… к тому, о чем сейчас мы говорим?

Акира поднял на него свои удивительно печальные глаза.

— Таро-сэнсей решился на уединение. В доме моего отца, когда удается, я наслаждаюсь миром прошлых лет, хотя такое случается нечасто. Как бы мне хотелось, чтобы это произошло сейчас. Потому что после всего происшедшего я больше не верю в защиту других людей. Я должен защищать самого себя. Отойти. Как Таро-сэнсей. Как в сегунат Токугавы.

— Тогда, мне кажется, мы, черт побери, просто обязаны поговорить с Шираи, — кинул Сэвэдж. — Мне надоело, когда мною манипулируют, как куклой, — он взглянул на Рэйчел и обнял ее. — И мне надоело, — добавил Сэвэдж. — быть прислужником, сторожевой собакой, щитом. Пришло время позаботиться мне о той, кого я люблю, — и он с нескрываемой нежностью взглянул на Рэйчел.

— В этом случае ты потеряешь свою душу, — сказал Таро. — Путь защитника, пятая профессия — это наиболее благородный…

— Хватит, — оборвал его Сэвэдж. — Я всего лишь хочу… Что ты мне скажешь, Акира? Поможешь докончить это дело?

Черные корабли

— О чем они кричат? — спросил Сэвэдж.

Безумствующая толпа заревела во всю мощь легких; кое-кто потрясал плакатами, кто-то кулаками. Яростное ее волнение напоминало Сэвэджу мутные воды горной реки. Было десять часов. Несмотря на смог, солнце ослепляло, и Сэвэдж поднял руку, пытаясь защитить глаза от его света. Он изучал огромную толпу, заполнившую улицу на несколько кварталов; ее ярость была направлена на посольство Соединенных Штатов. Сколько их всего? Сэвэдж понял, что людей сосчитать невозможно. Хотя бы примерно, принимая во внимание занимаемую ими площадь. Примерно двадцать тысяч демонстрантов. Они ритмично скандировали все тот же короткий лозунг — со все возрастающей ненавистью, пока эхо — отраженное стенами домов — не вонзилось болезненной иглой Сэвэджу в уши.

— Они кричат: “Черные корабли”, — ответил Акира. Но в этот момент перевод перестал быть необходимостью, потому что демонстранты перешли на английский. Из ночного разговора с Таро Сэвэдж понял, к чему относятся эти слова. Черные корабли. Армада, которую коммодор Перри поставил на якоря в заливе Иокогамы в 1853-м. В качестве ненависти демонстрантов ко всему американскому это был превосходный, полный смысла, образ. Кратко. И по существу.

Но словно не надеясь, что данное послание американскому правительству будет правильно истолковано, толпа начала скандировать нечто совершенно новое:

— Америка — вон! Гайдзины — вон!

Рев болью давил на уши, Сэвэдж зажал их руками и, хотя стоял в дверном проеме на самом краю толпы, он почувствовал тяжесть в груди, удушье, страх. Осознание себя как личности — момент, когда он прибыл в аэропорт Нарита, один из немногих белых в толпе азиатов, — усиливалось у него тем, что желудок и легкие разрывались и горели от приливающего к ним адреналина.

“Боже, — думал он. — Телерепортажи показывали многочисленность демонстрантов, но они не могли выявить чувства, охватывающего их, слепую ярость — критическую массу, которая должна вот-вот взорваться”. От толпы веяло злобой, потом — как озоном перед бурей.

— Между нами и ним столько народа, что мы никогда до него не доберемся, — сказал Сэвэдж.

С ним — это с Кунио Шираи, который стоял дальше по улице на передвижной платформе, накручивая демонстрантов перед посольством. Через определенные промежутки времени толпа переставала кричать для того, чтобы Шираи мог выплеснуть новую порцию дающей ненависти на американцев.

— Если будем держаться на периферии, то можем попробовать рассмотреть все получше, — сказал Акира.

— Надеюсь, что здесь никто не обернется в нашу сторону. Если толпа увидит за своими спинами американца…

— Большего мы пока сделать не сможем. Или, если хочешь, давай возвратимся к Таро-сэнсею и подождем.

Сэвэдж угрюмо покачал головой.

— Я ждал и так достаточно. Теперь я хочу посмотреть на этого парня.

Всю ночь проворочавшись на футоне в спальне на третьем этаже здания, принадлежащего Таро-сэнсею, Сэвэдж безрезультатно пытался уснуть. Короткие обрывки сна были перенасыщены кошмарами. Различные версии перерубания тела Камичи, когда изуродованные органы выпадали на пол, в лужи крови, которые становились глубокими — по колено, — и начинали извиваться, словно змеи. Меч, беспрестанно отрубающий голову Акиры, и его тело — стоящее на ногах, пока голова катилась по полу — множество голов, накатывающихся одна на другую, — безобразная многократная экспозиция — и останавливающихся перед Сэвэджем, подмигивающих ему.

Сон Рэйчел тоже был тревожным. Просыпаясь с криком в полнейшей темноте, она хриплым шепотом описывала, как ей снилось, что муж беспрестанно бьет и насилует ее. И пока они с Сэвэджем обнимались, стараясь успокоить друг друга, Сэвэдж пытался размышлять. Предчувствуя дурное, он думал о том, насколько успешно продвигаются дела у команды, ушедшей в дом Акиры спасать Эко. Он попросил Таро — как только выпускники вернутся — тут же прислать ему гонца, но к рассвету никто не пришел, и за завтраком суровость Таро была проявлением — впервые за долгие годы — того, что личные мысли смешались с общественными.

— Не могу поверить в то, что их могли схватить, — говорил старик. — Они бы не пошли внутрь, если бы не были уверены в том, что преуспеют в своем начинании. Значит, они должны…

— Ждать, — решил Таро, пока они — с Рэйчел, Сэвэджем и Акирой — сами прождали все утро.

— Все бесполезно, — сказал Акира. — Эти люди свое дело знают. И когда могут — делают его. А пока мы должны делать свое.

— Установить местонахождение Кунио Шираи, — чувствуя, как желудок борется с легким — лапша в соевом соусе — завтраком, Сэвэдж положил палочки для еды на стол. — И найти путь, как с ним встретиться. Лицом к лицу. Допросить его. Наедине. Видел ли он мертвыми нас так же, как мы видели мертвым его?

Но оказалось, что связаться с Шираи практически невозможно, и это ошеломляло. Домашнего адреса в книге не было. Звонок в его корпорацию — конгломерат фабричных и издательских предприятий — выявил, что Шираи, по идее, должен находиться в своем политическом штабе, а на звонок туда получили загадочный ответ, что, мол, Шираи застать вовсе нетрудно, если звонящий знает, по какому адресу следует обратиться. Этот адрес они вскоре узнали — улица возле американского посольства.

— Еще одна демонстрация? — черты лица Акиры посуровели от яростного возбуждения.

— Оставайся здесь, Рэйчел. — Сэвэдж поднялся на ноги и махнул рукой Акире, чтобы тот следовал за ним.

— Но…

— Нет. Ситуация изменилась. Ты не можешь идти со мной, — Сэвэдж был непреклонен. — До настоящего момента мои обязательства делились на два фронта. Выяснить, что же в действительности произошло со мной и Акирой… и в то же самое время — защитить тебя, — он вздохнул. — Но наконец-то ты в безопасности. Здесь, с Таро-сэнсеем, с оставшимися в этом здании его учениками ты можешь быть спокойным — эту крепость никто не захватит. Мое сознание больше не раздвоено. Я могу заняться своей работой. И не отвлекаться.

Рэйчел это явно задело, она почувствовала себя всеми преданной, покинутой.

— Рэйчел, я делаю это для тебя. Ведь мне нужны всего две вещи. Я хочу избавиться от кошмара, — он вернулся и поцеловал ее. Нежно, с любовью. И потрепал по подбородку, — и провести с тобой остаток своих дней.

Акира с Таро отвернулись, смущенные столь откровенным проявлением чувств.

— Но я должен сделать это в одиночку, — сказал Сэвэдж. — Нет, разумеется, не совсем в одиночку. Я хотел сказать — с Аккрой.

Ее голубые глаза полыхнули пламеней. “Что это — ревность? — подумал Сэвэдж. — Да нет. Блажь”.

Но следующее заявление Рэйчел показалось Сэвэджу действительно исполненным ревности.

— Пока я тебе только помогала, — проговорила она. — Предлагала варианты… у Грэма… в хэррисбургской больнице…

— Все правильно, Рэйчел. Тут — без вопросов. Ты действительно помогала. Но то, что мы собираемся сделать с Акирой, может привести к нашей смерти… и твоей, если ты отправишься с нами. А ты мне нужна живой, чтобы если… когда… я вернусь, мы…

— Да иди ты, черт бы тебя побрал! — вскипела она. — Но знай, если придешь обратно мертвым… Больше я тебя не хочу слушать! — она воздела руки, словно обращаясь к богам. — Запомни, что я сказала. Потому что я такая же психованная, как и ты. Убирайся.

Через час, слушая припев толпы: “Американцы — вон! Гайдзин — вон!”, Сэвэдж чувствовал себя опустошенным, ибо за последнее время привык, что во время стресса рядом находится Рэйчел. Но зато с ним рядом был Акира, и в этих незнакомых землях, в этой непонятной стране, вслушиваясь в гомон японских демонстрантов, Сэвэдж чувствовал себя странно, но — в безопасности: комитатус и самурай одновременно.

Продвигаясь по краешку толпы, осторожно приближаясь к Кунио Шираи, оба профессионала могли делать свою работу так, чтобы о самой работе можно было позабыть и стать, наконец, самими собой — не ведомыми, не слугами, а самими собой.

Столпотворение было ужасающим, спины протестующих яростно вдавливали Сэвэджа в стену. Он протиснулся чуть дальше и немного освободился, но тут же снова оказался зажатым уже спинами других демонстрантов. Казалось, что мертвые волны странного моря бьют его о прибрежные скалы. Мертвые, но человеческие волны выдавливали из его легких последние остатки воздуха. Несмотря на то, что он никогда не страдал клаустрофобией, кожа его стала липкой от усилия нормально дышать и от ощущения полной беспомощности. Он добрался до Акиры, которому посчастливилось занять свободное место в дверном проеме.

— Мы сделали ошибку, — пробормотал Сэвэдж… Ближайшие демонстранты, услышав американца, яростно повернулись в его сторону.

Акира поднял руку, словно давая понять, что держит гайдзина под своим контролем.

Демонстранты продолжали скандировать: “Гайдзин — вон!” И тут Кунио Шираи сделал рубящее движение своими мозолистыми от занятий каратэ ладонями. Его голос загремел — страшный от гнева, возвышаясь даже над самыми громкими воплями, — призывая демонстрантов к усилению протеста.

— Так мы никогда до ничего не доберемся, — продолжил Сэвэдж. — А если эта толпища начнет волноваться, нас могут раздавить.

— Вполне с тобой согласен, — ответил Акира. — Но нам нужно посмотреть на него с близкого расстояния. Я не доверяю газетным фотографиям, а еще меньше — телекадрам. Камеры лгут. Мы должны увидеться с ним лицом к лицу. Удостовериться в том, что это действительно Камичи.

— Но каким же путем… Как?

Дальше по улице из громкоговорителей вырвался поток хрипоты и, отразившись от стен, придал рыку Шираи нечеловеческий оттенок.

— По голосу он здорово напоминает Камичи. Если бы только мы смогли пробраться в толпе еще на квартал вперед, — сказал Акира, — то этого было бы вполне достаточно для того, чтобы…

— Подожди, — прервал его Сэвэдж, — я тут подумал о… Должен быть путь попроще. Акира молча ждал.

— Шираи здорово рискует, неосмотрительно находясь на виду у всех, — продолжил Сэвэдж. — Понятно, что перед платформой выставлены телохранители, а толпу окружают полицейские — мы их видели. Но ему потребуется целая армия в том случае, если все эти люди выйдут из повиновения, и набросятся на него самого. Знаю, знаю они его боготворят. Но все-таки угроза существует. Если все одновременно захотят поднять его на руках или коснуться его плеча — его просто раздавят. Ему не выжить в такой толчее.

— Тогда как он планирует отступать в случае угрозы? — спросил Акира. — Лимузина поблизости не видно, но, даже предположив, что он стоит рядом с платформой, Шираи не может быть на сто процентов уверен в том, что сможет до него добраться, а если сможет, то толпа вполне может сомкнуться и не пропустить машину. Так как же он думает отступать?

— В этом все дело, — кивнул Сэвэдж. — Смотри, как сконструирована платформа. Вокруг — перила. Лестницы нет. Как он на нее взобрался? И платформа стоит на тротуаре, не на проезжей части, рядом с задним проходом в здание.

Глаза сверкнули — Акира все понял.

— Там находится лестница и ведет она из дверей здания. Вот как Шираи взгромоздился на платформу. Именно так собирается и уходить, вниз по ступеням, в здание…

— Через здание? — переспросил Сэвэдж, чувствуя, как сердце забилось от волнения. — Если он все подготовил как следует, если не привлек к себе внимания, подъехав на другую улицу, значит, там не будет поджидающей его толпы. Тогда ему удастся проскочить через здание, выйти с другой стороны и сесть в машину, пока охрана будет держать тоннель, по которому он пойдет и поедет. Тогда демонстранты вообще не поймут, куда он подевался.

Акира выпрямился, и его мышцы напряглись.

— Пойдем быстрее. Неизвестно, сколько он еще проговорит.

Прилагая усилия, стоившие им болезненных ощущений во всем теле, друзья вернулись на прежнее место. Сэвэдж заметил фотографа и вовремя увернулся. Избежав столкновения с полицейским, он внезапно пошатнулся, почувствовав напор толпы, сильно ударившись плечом о стену. Еще несколько шагов, попытка избежать очередной волны человеческих тел, которая чуть было не вдавила его в огромное окно.

Вспотев, Сэвэдж представил себе, как, истекая кровью, его тело корчится от бесчисленных порезов стеклом. Он толкался и кидался вперед, продираясь сквозь то, что казалось ему цунами демонстрантов. Шесть месяцев назад, находясь на грани ненавистного кошмара, он знал, что не поддастся панике. Но тогда же, шесть месяцев назад, ему пришлось признать, что еще никогда в жизни он не попадал в подобную, вышедшую из-под его контроля, ситуацию. Тошнотворное чувство жамэ вю изменило его, разрушив и ослабив его здравый смысл. Он превратился в жертву, стал защитником в меньшей степени, чем тот человек, которому позарез необходим защитник.

“Черт, я должен отсюда выбраться!” И в последнем отчаянном рывке он вывалился из толпы, судорожно хватая ртом воздух, стараясь подчинить контролю свои трясущиеся мышцы.

У него оказалось не больше полсекунды на то, чтобы хорошенько отдышаться. Впереди него Акира обернулся, чтобы удостовериться, что Сэвэдж выполз из толчеи, и мгновенно кинулся бегом через улицу. Капли пота срывались с его лба, но Сэвэдж поспешил присоединиться к товарищу. Они зигзагами бросились сквозь толчею автомобилей, остановленных демонстрацией. Так как внимание людей было приковано к протестующим, никто не заметил отчаянного рывка Сэвэджа и Акиры. Добежав до боковой улочки, они рванулись по ней, стараясь как можно скорее добраться до улицы, параллельной той, на которой Шираи воодушевлял своих поклонников.

На углу Сэвэдж ринулся направо, с облегчением увидев, что здесь нормальное скопление машин и пешеходов, а не очередная угрожающая волна манифестантов. Но даже здесь слышалось отраженное от стен домов яростное скандирование: “Гайдзин — вон!” с параллельной улицы.

Крайняя необходимость придала сил Сэвэджу. Длинными резкими прыжками он догнал Акиру. Как один человек — комитатус и самурай — они взглянули друг на друга, кивнули, сжали губы в некоем подобии улыбки. И, наращивая скорость, уворачиваясь от пешеходов, пробежали один квартал, затем второй, быстро приближаясь к зданию, из которого должен был, по идее, появиться Шираи.

Акира показал рукой. В полуквартале перед ними возле тротуара был припаркован длинный черный лимузин. Мускулистые японцы в солнцезащитных очках, двубортных голубых костюмах и белых галстуках стояли кучкой на тротуаре: некоторые наблюдали за входной дверью здания, возле которого они находились, другие же — за проезжающими автомобилями и пешеходами.

Сэвэджу не нужно было спорить с Акирой по поводу следующего шага. Он почувствовал себя так, словно внезапно проглотил пригоршню льда, и резко остановился.

Акира повторил его движения и неспешно направился к лимузину, вглядываясь в витрины магазинов, смешавшись с толпой прохожих.

— Не похоже, что они нас заметили, — сказал Сэвэдж. — А если засекли, то настолько классно, что не подали виду и тем самым не упредили нас.

— Семейка, что плетется впереди, хорошо нас закрывает, — отозвался Акира. — В любом случае все, что могут подумать о нас телохранители, — что мы — двое бизнесменов, опаздывающих на совещание. У них нет повода для волнений.

— Если исключить то, что я американец, — сказал Сэвэдж. — А это подозрительно.

— Тут уж ничем не поможешь. Пока мы не представляем прямой угрозы — они нас не будут замечать. А нам нужно всего лишь поближе посмотреть на Шираи. И если мы пойдем с такой скоростью, что окажемся у лимузина в нужное время, — трудностей это не представит. Если же охрана не заартачится, можно будет с ним говорить.

— Эти голубые костюмы похожи на униформу, — фыркнул Сэвэдж.

— Двубортные. А еще очки и белые галстуки. Действительно униформа. Это якудза.

— Что? Но ведь это не…

— Вы называете их японской мафией. В Америке мафиози исключены из общественной системы. У нас же обычной практикой является наем гангстеров политиками и бизнесменами в качестве охраны.

Сэвэдж тупо смотрел на Акиру.

— И населению все равно?

Акира пожал плечами.

— Такова давняя традиция. Даже премьер-министры нанимают якудза в качестве охраны, а на заседаниях бизнесменов и глав могучих корпораций гангстеры присутствуют для того, чтобы никто не посмел задать ненужных вопросов. Они орут. Кидаются стульями. Это общепринятая процедура. Власти терпят гангстеров, а они, отдавая должное, не вмешиваются в перевозки наркотиков и не используют оружия для своих разборок.

Сэвэдж покачал головой, чувствуя, как мир покачивается под его ногами. Как и все прочее, что он узнал о Японии, этот симбиоз истэблишмента и криминального мира вызвал у него состояние, близкое к шоку. И даже больше того: то, что эти якудза-защитники были одеты в некое подобие униформы, казалось полной бессмыслицей, противоположностью тому, чему его всегда учил Грэм, — одеваться так, чтобы ничем не выделяться из толпы, стать хамелеоном.

Но в тот момент его больше всего встревожило напоминание Акиры об огнестрельном оружии. Оно живо напомнило Сэвэджу, что он чувствует себя ущербным, неспокойным, так как оставил “беретту” у Таро. Сэвэдж не мог позволить себе рисковать на тот случай, если произойдет какой-нибудь неприятный инцидент, и в дело вмешается полиция, и его обыщут, обнаружат пистолет. Это и так очень сильный проступок, а тут еще ношение оружия на политической демонстрации — полная “труба”.

— Означает ли твое замечание то, что охрана Шираи не носит пистолетов?

— Это вполне возможно. Хотя есть вероятность обратного, потому что Шираи поднял такую волну по всех стране, что его могут захотеть убрать.

— Другими словами, мы не знаем, с чем нам придется столкнуться…

— Конечно, — ответил Акира. — Это, в конце концов, Япония.

Приближаясь к телохранителям, нахмурясь и слушая рев протестующих на параллельной улице, отражающийся от домов, Сэвэдж с Акирой действовали как единое целое. Словно читая мысли друг друга, они вынырнули из пешеходного движения и остановились у цветочного магазина — надо же было протянуть время, пока Шираи не закончил ораторствовать на демонстрации. В то время как Акира выбирал хризантему, которая ему приглянулась, Сэвэдж встал поближе к двери. Оглушительные крики толпы доносились даже сквозь стекло. Сэвэдж вслушивался, пытаясь уловить различия в скандировании, изменения ритма и громкости, в общем, чего-нибудь такого, что указало бы на то, что Шираи покидает своих приверженцев.

Почувствовав, как покалывают кончики пальцев, он напрягся, поняв, что наконец это услышал. А может быть — не услышал. За последние тридцать секунд Шираи не смог остановить вопли толпы, чтобы закончить свою тираду. Сэвэдж почувствовал, что нервы натянулись, как струны.

Он кивнул Акире и быстро вышел из магазина. Когда японец присоединился к нему, они вместе пошли направо, прямо к охране, и тут увидели, как гангстеры поправляют очки, одергивают пиджаки и становятся “на стражу”. Большинство из них обратили взоры к двери здания, двое открыли ее, встав по бокам. Двое других открыли дверцы лимузина. Лишь несколько человек продолжали осматривать улицу.

“Непрофессионально”, — с облегчением подумал Сэвэдж. Эта ситуация напомнила ему отсутствие дисциплины, позволившее Джону Хинкли-младшему подобраться настолько близко к президенту Рейгану, что он смог выстрелом ранить главу государства, его пресс-секретаря, агента Секретной Службы и вашингтонского полицейского в 1981-м. Рейган выступал с речью в городском отеле округа Колумбия. Кордон охранников ожидал его выхода, выстроившись в линию. Но когда президент вышел из отеля, направился к автомобилю, охранники не смогли удержаться, и обернулись, дабы увидеть своего высокопоставленного киноактера. И пока их внимание было отвлечено, Хинкли и выскочил, несколько раз подряд нажав на курок пистолета.

Сэвэдж, волнуясь, вспомнил интенсивную подготовку, которую он проходил под руководством Грэма после того, как вышел из состава SEALs. Грэм заставлял Сэвэджа раз за разом просматривать кинокадры этого и других — закончившихся более трагически — покушений на высокопоставленных политических чиновников.

— Не смотри на своего принципала! — повторял Грэм. — Ты прекрасно знаешь, как он выглядит! Каким бы высокопоставленным он ни был, твоя задача — не глазеть на него, хотя бы и очень хотелось восхищаться знаменитостью! Назначение защитника — наблюдать за толпой!

Чего как раз и не делали мужчины в двубортных голубых костюмах и белых галстуках.

“Может быть, нам повезет”, — думал Сэвэдж, понимая весь комизм ситуации, по которой он как защитник должен применять тактику наемных убийц.

Мышцы шеи у Сэвэджа раздулись. Артерии набухли, кровь быстрее заструилась в них. Из здания вышла группа охраны: в центре ее шел Шираи. Все защитники на тротуаре повернулись к нему лицом, что дало возможность Сэвэджу и Акире подойти к главному объекту на расстояние нескольких футов.

Сэвэдж глубоко вздохнул, сбрасывая с пережатого горла выдуманные им самим руки. Он-то думал, что достаточно подготовился к отчаянно желаемому им самим противостоянию. Но воспоминание добило его. Реальность билась с иллюзией насмерть.

В обалдении он вспомнил бойню — видимый даже в ярком свете дня кошмар в Мэдфорд Гэпском Горном Приюте. Сомнений больше не осталось. Хотя бы фотокамеры и лгали, а газетные фотографии и телерепортажи могли выявить только то, что Шираи лишь походит на Камичи — человек, которого он видел сейчас перед собой, без сомнений, был тем самым принципалом, которого он видел разрубленным надвое в коридоре гостиницы. Даже окруженный толпой охранников, он все равно был очень близко к Сэвэджу, и его лицо оказалось совсем рядом. Шираи и был Камичи. А Камичи — Шираи!

Но Камичи был мертв! Как он мог… Реальность пошла трещинами. Память, оказывается, как и фотокамера, могла солгать.

Шираи — седовласый, сутулый, пятидесяти пяти лет, несколько низковатый и толстоватый, но, несмотря на все это, удивительно очаровательный — потел от прилива энергии, возникшего в результате только что законченной страстной речи. Быстро, но с большим трудом двигаясь по направлению к лимузину, вытирая платком лоб и шею, он осматривал толпу, собравшуюся за спинами охранников.

И вдруг он застыл: коричневая кожа стала смертельно бледной, когда он перевел изумленный взгляд с Сэвэджа на Акиру.

Он закричал, выплевывая пропитанные ужасом фразы, — по-японски. И отступил, указывая на двух человек. Это был кошмар.

Телохранители крутанулись на месте.

— Нет! — крикнул Сэвэдж.

Шираи продолжал вопить, отступать назад и тыкать в них пальцем.

Разглядев добычу, охрана заняла исходную позицию, насторожилась.

— Мы должны с вами поговорить! — закричал Сэвэдж. — Вы нас знаете? Узнаете? Мы вас знаем! Мы должны поговорить, задать вам несколько вопросов! Узнать, что же произошло в…

Шираи пролаял какую-то команду. Телохранители кинулись вперед.

— Да послушайте же! — завопил Сэвэдж. — Пожалуйста! Мы ведь…

Охранник ударил. Сэвэдж уклонился.

— Мы не причиним вам зла! Мы просто хотим поговорить о…

Телохранитель рубанул покрытой мозолями рукой. Отпрыгнув назад, Сэвэдж избежал удара. Охрана наступала клином, напоминая Сэвэджу команду “Далласские ковбои”, которые, по какой-то идиотской прихоти, вырядились в голубые двубортные костюмы, нацепили солнцезащитные очки и решили с ним покончить. Он отступил еще на полдюжины шагов и увидел перепуганное лицо Шираи, когда тот, кого он привык называть Камичи, быстро-быстро полез в автомобиль.

— Нет! Давайте поговорим! — крикнул Сэвэдж ему вслед.

Нанеся ближайшему нападающему короткий удар по корпусу локтем, Сэвэдж угодил ему в солнечное сплетение. Отдача была чудовищной, будто бы американец попал в бетонный блок. Но силы удара оказалось достаточно для того, чтобы гангстер хрюкнул, задыхаясь, сломался пополам и повалился назад, столкнувшись при этом с другим охранником. Лимузин Шираи рванулся от тротуара — завизжали и задымились шины.

Охрана продолжала наступать на Сэвэджа: некоторые достали кастеты. Акира развернулся в прыжке и саданул одного ногой. Нога телохранителя загнулась в другую сторону. У следующего повисла рука, и кастет из нее вывалился.

В отчаянии Сэвэдж ударил и попятился назад, прикрываемый с фланга Акирой. Они услышали, как позади раздались чьи-то шаги и злобные возгласы. Перебегая через перекресток, Сэвэдж почувствовал, как запнулось сердце. Потому что слева от них расходившиеся с демонстрации протестующие начали заворачивать за угол!

“Боже!” — набирая скорость, подумал Сэвэдж. Кинутый в прострации кастет просвистел мимо его головы. Но это оказалась металлическая, обтянутая кожей дубняка, и, издав тупой стук, она успокоилась на асфальте. Но Сэвэдж вздрогнул, представив, что бы она могла сделать, если бы попала ему по черепу.

Легкие горели. Ноги — как натянутые струны. Сердце — как паровой молот. Сэвэдж надеялся лишь на то, что охрана достаточно тренированна, чтобы остановиться вовремя: ведь свою задачу — охрану принципала — она до конца выполнила. Ведь, по идее, они должны думать, что мы являемся отвлекающей группой, тогда как основной удар будет нанесен совсем с другой стороны. Дальше, где-то по улице, может быть, за углом.

“Но троих из якудза мы вывели из строя. И охранники могут взъяриться до такой степени, что будут гнаться за нами до тех пор, пока не поймают и не расколотят наши головы о мостовую. Чтобы сравнять, так сказать, счет.

Или же им может прийти в голову блажь узнать, кто мы такие! Ведь защитник должен знать, кто именно угрожает его клиенту!

Но как заставить их понять, что мы не хотим причинять Шираи никакого вреда? Что мы просто хотим с ним поговорить?!”

Охранники дышали уже где-то совсем рядом. Когда Сэвэдж огибал очередного ошеломленного прохожего, ему в плечо ударился какой-то предмет. Тяжелый предмет. Еще одна кинутая наугад дубинка. Удар оказался настолько сильным, что Сэвэдж, споткнувшись, сделал несколько заплетающихся шагов вперед. И поморщился. Подавив стон, он заставил себя обрести утраченное равновесие, собраться, выровнять шаги кинуться вперед с удвоенной скоростью, слыша, что шага за спиной приблизились.

Акира кинулся через улицу, сквозь застывший поток автомобилей, в видневшуюся отсюда боковую улочку, подальше от демонстрации. Сэвэдж старался не отставать: грудь его быстро вздымалась, ноги выпрямлялись, сердце глухо ухало в своей клетке. Пот насквозь пропитал его рубашку. Плечо пульсировало от боли.

Но тут ему на ум пришла спасительная мысль: им с Акирой намного легче маневрировать в плотной толпе, чем охранникам, несущимся кучей, разбрасывая пешеходов по сторонам, и таким образом замедляя свой и без того небыстрый бег.

Но он оказался неправ. Огибая прохожих, Сэвэдж внезапно почувствовал, как ему в рукав впилась чья-то рука. Он вывернулся. Но в ту же секунду следующая ладонь рубанула по плечу, и в животе Сэвэджа разлился свинец. Боже милостивый! Он думал, как человек с Запада, словно здесь — Нью-Йорк! В Манхэттене прохожие рассыпались бы по сторонам, прижимаясь к домам, видя, что преследуют двоих человек. Но здесь — совсем другое дело. Сэвэдж. совершенно забыл о том, что говорил ему Акира! Ведь японцы — самые угодливые и законопослушные люди на земле. Верные своему племени. Группировки против индивидуалистов. Статус-кво, гармония, порядок значат для них все. Если двое мужчин убегают от гангстеров, в особенности, если один из преследуемых — американец, значит, они должны быть в чем-то повинны, и являются угрозой обществу, потому что здесь считается так: кого больше — тот и прав.

Третья рука впилась в Сэвэджа. Акира обернулся, схватил его за одежду и впихнул в ближайшую дверь. Они оказались в ярко освещенном магазине. Снаружи телохранители врезались в прохожих, создав свалку у двери, и таким образом перегородив самим себе проход. Пробегая мимо прилавков и остолбеневших продавцов, Сэвэдж увидел слева выход. Он вел на другую улицу. Сэвэдж задыхался настолько сильно, что едва мог говорить, но, собрав остатки сил, выпалил на бегу, обращаясь к Акире: