Проклятый город

* * *

Прежде всего нам надо было удрать с Васильевского острова и, вырулив на улицу Беринга, я погнал моего Росинанта мимо Смоленского кладбища, деревья и кусты на котором уже покрылись новенькими веселенькими листочками, а травяной ковер был усыпан желтыми огоньками одуванчиков. Жизнерадостный вид старинного кладбища и могучий рев «Rammstein» подействовал на Вадю, как глоток водки. Оживившись, он, словно забыв про кучу-малу у остатков Наличного моста, перекрестился, воззвал к Ксении Блаженной и принялся рассуждать о том, какие меры предпринимают власти, дабы остановить нашествие кошмарных пришельцев. Судя по кислой гримасе, Яна не разделяла его оптимизма, а я был слишком занят дорогой, чтобы прислушиваться к Вадиной болтовне.

Тут и там прямо посреди проезжей части стояли машины с пораженными акинезией водителями, несколько «жигулят» вынесло на тротуар. Три ДТП произошли из-за того, что автомобили выскочили на встречную полосу, и вид их не на шутку меня встревожил. Если уж здесь не обошлось без аварий, то что же творится на Невском проспекте, на Дворцовом мосту и мосту Лейтенанта Шмидта?

При виде очередной врезавшейся в «Газель» иномарки Вадя потребовал, чтобы я остановился — дошло наконец, что в разбитых машинах наверняка есть нуждающиеся в помощи люди. Я, разумеется, даже не притормозил, а Яна цыкнула на него и указала на столб густого черного дыма впереди.

— Ты что, врач, медбрат или пожарник? Чем ты можешь помочь им? — спросила она, когда мы выскочили на Малый проспект и увидели пылающую автозаправку.

Машина, судя по всему, снесла колонку и теперь горящий бензин фонтаном бил из-под рухнувших конструкций навеса, огненным озером растекался по улице. Туча жирного, вонючего дыма мешала разглядеть подробности, да я и не пытался. Вид плавящегося и пузырящегося асфальта заставил меня заложить крутой вираж, уводящий «девятку» подальше от дьявольского пекла, и мы понеслись по Малому проспекту в сторону Тучкова моста.

Проклятые свист и вибрация, колпаком накрывшие эту часть Питера, превратили его в подобие замка Спящей красавицы. Той самой, из сказки Шарля Перро, которая уколола палец веретеном, после чего вместе со всеми обитателями замка погрузилась в столетний сон. Застывшие, словно статуи, прохожие и машины с выключенными двигателями выглядели жутко и неправдоподобно, хотя акинезия поразила далеко не всех обитателей Васькина острова и в разной степени. Кое-кто из прохожих продолжал брести по тротуару, с ошарашенным видом озираясь по сторонам и явно не понимая, что происходит вокруг. В основном это была молодежь, не расстававшаяся с плеерами. Несколько раз навстречу нам попадались машины, водители которых либо оказались невосприимчивы к обездвиживающему излучению, либо ехали с врубленными на полную мощность магнитолами.

Остановленных посреди проспекта машин становилось все больше, и лавировать между ними делалось все труднее. Кое-где они сбивались в кучи, и мне, чтобы объехать их, приходилось выскакивать на тротуар. На углу 13-й линии нас попытался остановить какой-то сумасшедший, буквально бросившийся под колеса моей «девятки». Он был без наушников, но что-то, по-видимому, так потрясло его, что он преодолел акинезию, бывшую, насколько я мог судить по себе, не такой уж всеподавляющей, если мы сумели избавиться от нее с помощью «Rammstein».

Второй раз нас попыталась остановить зареванная женщина в желтой нейлоновой куртке, выскочившая на проезжую часть около Благовещенской церкви. Объехать ее я не мог и вынужден был притормозить.

— Что это? Бога ради, объясните мне, что происходит? — крикнула она, огибая капот и явно намереваясь требовать от меня объяснений происходящему на улице.

— Вперед! — скомандовала Яна.

Я не колеблясь послал Росинанта в освободившийся между машинами проход, полагая, что дочери прорицательницы виднее, как нам поступать в сложившейся обстановке.

— Наше бегство похоже на подлость, — трагическим голосом изрек Вадя с заднего сиденья. — Высади меня, я поеду на метро.

— Гони! — рявкнула Яна, видя, что я собираюсь притормозить. — Фишфроги превратили метро в ловушку. Твои родители дома или на работе? — обернулась она к Ваде. — Куда ты хочешь ехать за ними?

— Может, попробуем выбраться к Тучкову мосту, минуя набережную? — вклинился я, прежде чем Вадя успел заговорить о своих родителях. — Выскочим на Средний, а потом по Съездовской линии...

— Жми прямо! Самое скверное — это мост, а его нам не миновать, — отозвалась Яна, нервно кусая губы.

— За каким лешим тебе было сидеть у матери, если ты знала о вторжении? — спросил я, силясь уловить в происходящем хотя бы крупицу смысла. — Почему она не предупредила нас по телефону? Почему не сообщила о готовящемся вторжении в МЧС, ФСБ и прочие компетентные ведомства и учреждения?

— А ведь мне попадались в Интернете пророчества о конце света! — вспомнил вдруг Вадя. — Я думал, это шутки ребят с разжиженными мозгами, и вот, нате вам...

— По всему миру в психушках сидит нынче немало предсказателей. Таких, как мы с мамой, умников везде хватает, — сухо сказала Яна. — Умная женщина должна скрывать свой ум, чтобы преуспеть в жизни, а предсказатель — научиться держать язык на привязи, если желает жить долго и счастливо.

Пророков нет в отечестве своем,

Да и в других отечествах не густо.[41] —

продекламировал Вадя.

— Вот именно, — сказала Яна, и мы выскочили на набережную Макарова.

Я хотел спросить Яну: зачем же тогда Клавдия Парфеновна названивала мне? Зачем договаривалась с шефом о том, что я подъеду, если сама уехала к знакомым? Хотел обругать горе-пророчицу, из-за которой мы с Вадей оказались на Васькином острове, как в западне, но, разглядев, что творится около моста, прикусил язык.

По Тучкову мосту и перед ним каталась дюжина светящихся шаров, втягивавших в свои чрева оцепеневших прохожих. Да-да, они подплывали к обездвиженным людям и словно вбирали их в себя, всасывали, пожирали!

— Мать честная! — пробормотал я, хотя обычное мое присловье ни в коей мере не отражало нынешнее состояние.

— Вперед! — процедила Яна. — Фишфроги снесут мост, как только утащат с него последнего человека! Не трусь, они не трогают тех, кто в машинах!

Так и есть, решил я, вглядываясь в перемещения ближайших шаров, и кинул своего Росинанта в просвет между ними.

— Вот гады! Схавали старушку и не поперхнулись! А теперь мужика захватили! Толя, ты сейчас врежешься!.. Ну ты...

Проскочив между двумя шарами, я едва успел увернуться от третьего, выкатившегося со Съездовской улицы. Машину занесло влево, Вадя заткнулся, Яна мотнулась на ремне безопасности, едва не выронив магнитофон, парни из «Rammstein» на миг умолкли, и мы, заложив крутой вираж и чиркнув по боку угольно-черный «Вольф», вынеслись на мост. Шары фишфрогов уже начали скатываться с него, кто на Васькин остров, кто на Петроградскую, и я прибавил газу.

Прохожих на мосту не осталось, машин было немного, и Росинант несся во весь опор. Яна вытащила из сумки монокуляр и, наведя его на Биржевой мост, сообщила, что там тоже полно серебристых шаров.

— Вот дьяволы! Широко живут! — прокудахтал Вадя, закуривая. — Откуда они взялись? Что им надо? И чем им так наш Питер приглянулся?

— Я же говорила, они атакуют сейчас все большие приморские города, — отозвалась Яна. — Лиссабон, Касабланку, Дублин, Нью-Йорк, Рио-де-Жанейро, Мадрас, Токио...

— Бред, — сказал Вадя уныло. — Зачем они это делают?

— Прикури мне сигарету, — попросил я, вытирая вспотевшие ладони о джинсы.

Мы миновали мост и летели теперь между стадионами «Петровский» и «Юбилейный», Похожие на светильники шары, собрав пешеходов с тротуаров, покатились к выходу из метро «Спортивная» по Ждановской улице и проспекту Добролюбова. Один «светильник» устремился к Князь-Владимирскому собору, три — в сторону Большого проспекта.

— Притормози, — попросила Яна.

Я остановил Росинанта посреди проезжей части, она выскочила из машины и навела монокуляр на Тучков мост.

— Finish him! — с непонятным удовлетворением пробормотала чудная девица и, проследив за ее взглядом, я увидел, что Тучков мост исчез.

Его не взрывали и не резали лазерами — он просто исчез. И это было по-настоящему страшно — если фишфроги в состоянии уничтожить здоровенный мост, нажав некую клавишу «Delete», то, вероятно, они могут точно так же стереть с лица земли любую часть Питера, а то и весь город.

— Зачем же тогда им было вылезать из своего шара перед твоим домом? — спросил Вадя. — И чем это нашествие кончится?

— Я не справочное бюро! — раздраженно прошипела Яна и, неожиданно сменив гнев на милость, пояснила: — Ни один предсказатель не может читать будущее, как открытую книгу. Оно многовариантно, и, в лучшем случае, нам удается заглянуть в наиболее вероятный вариант грядущего, как в замочную скважину. Но увидеть кусочек будущего — это, как ты понимаешь, еще полдела. Самое трудное — правильно интерпретировать увиденное.

— Пора в путь, если мы хотим выбраться из города. Стоит этим тварям уничтожить мосты через Неву и Большую Невку, и мы застрянем на Петроградской, — напомнил я и, бросив окурок, полез в машину. — По какому мосту рванем: Кантемировскому или Гренадерскому?

Яна закрыла глаза, втиснула лицо в ладони и несколько мгновений сидела неподвижно. Потом вяло, словно спросонья, промолвила:

— По Каменноостровскому и Ушаковскому.

— Лады, — сказал я и повернул на Ждановскую улицу.

* * *

У меня было множество вопросов к Яне, которая, как я понял, унаследовала дар, присущий ее матери, и тоже могла заглядывать в будущее. Клавдия Парфеновна обмолвилась как-то, что почти все женщины в ее роду обладали «способностью выхода в другие круги бытия», но я пропустил сказанное мимо ушей.

Вопросы теснились и кружились у меня в голове, складывались и рассыпались, как фигуры в калейдоскопе, однако я не пытался собрать их, понимая, что время для этого еще не пришло. И, может статься, не придет, если нам не удастся убежать из города, за который фишфроги взялись всерьез.

Поэтому я не стал спрашивать, чем Каменноостровский мост лучше других. Скорее всего девушка сама этого не знала — работая в «ЧАДе», мне доводилось сталкиваться с экстрасенсами, и большинство из них было не в состоянии объяснить, как они видят и чувствуют то, что недоступно восприятию обычных людей.

Со Ждановской мы свернули на Малый проспект, оказавшийся, как обычно, забитым машинами. Кое-где они образовали пробки, и мне пришлось несколько раз сворачивать на тротуар, очищенный от пешеходов катящимся перед нами светящимся шаром. Пару раз Яна требовала, чтобы я поддал газу и унялась, только когда я велел ей заткнуться. Вид оцепеневшего города и бессмысленно таращившихся перед собой водителей — пришельцы явно усилили обездвиживающее излучение, иначе что помешало бы сидящим за рулем людям врубить магнитолы? — угнетающе действовал на психику, а лавировать между машинами, перегородившими как проезжую часть, так и тротуары, было трудно даже на малой скорости. Пороть горячку, впрочем, не имело смысла. Если фишфроги, как полагала Яна, до сих пор не уничтожили мосты через Малую и Большую Невки то они могут простоять и до нашего появления. Если же все городские мосты были снесены одновременно с Тучковым — возникло у меня такое подозрение, во всяком случае, это было бы логично — то, гони не гони, на Большую землю нам не выбраться. Разве что вплавь.

— Что это они делают? — спросил Вадя, указывая на двух парней, вытаскивавших из серой «десятки» водителя. — Никак, машину угнать хотят?

— Как, — сказала Яна. — Надеюсь, ты им мешать не собираешься?

Я резко просигналил, ребята вздрогнули, несмотря на прицепленные к поясам плеера, и рывком вытащили толстого, ухоженного дядьку из машины.

— Хрен с ними, — сказала Яна и зловеще прибавила: — Погодите, мы еще не такое увидим!

Это точно, подумал я, выруливая на площадь Льва Толстого.

— Надо было вылезти и накостылять им, — сказал Вадя.

— Всем не накостыляешь, — отозвалась Яна. — Вон парень бумажник у очередного водилы вытаскивает. А дальше девица шурует. Сообразительные ребята.

Пока Вадя вертел головой, мы выбрались на Каменноостровский проспект и, объезжая врезавшуюся в интуристовский автобус «Волгу», я подивился, насколько мало нам встретилось аварий. Очевидно, пришельцы наращивали обездвиживающее излучение постепенно, так что водители, почуяв неладное, успели остановиться, хотя моторы большинства машин продолжали работать. При мысли о том, что могло бы произойти, если бы пришлые твари мгновенно погрузили город в полную акинезию, мне стало неуютно, но тут мы выскочили на Силин мост.

О том, что нам предстояло пересечь Карповку, я как-то забыл, и испытал огромное облегчение, когда мост через нее остался позади. Господи, ну почему Клавдия Парфеновна не жила в Сосновке, Гражданке, Авиагородке или в Веселом поселке?..

— Стой! — ткнул меня кулаком в плечо Вадя. — Стой, тебе говорят!

Я затормозил, Яна крикнула: «Сиди!» — но было уже поздно. Мой неугомонный друг выскочил из машины и кинулся назад. Узрел, надо думать, орлиным оком какое-то непотребство на улице Чапыгина и ринулся восстанавливать попранную справедливость. Вот ведь послал бог товарища в трудный час!

Я вытащил из-под сиденья монтировку и побежал за Вадей.

Этот дурак просто не может не влипнуть в историю! Причем, начиная скандал или затевая драку, он совершенно не думает, к чему это приведет. И били его, и в больнице он с переломанными ногами лежал, а все ему мало. Другой бы на его месте либо зарекся не в свое дело лезть, либо какую-нибудь кунфу или айки-джицу изучать начал, так ведь нет!

Увидев распластанную на капоте сиреневого «Ауди» девицу с задранной юбкой, я половчее перехватил монтировку. Один из удерживавших девчонку парней уже схватился с Вадей, второй присел на корточки и что-то нашаривал возле колес машины. Третий, клещом вцепившийся в девицу с намокшей от пота челкой, мельком глянул на нас и продолжал приплясывать между ее раскоряченными ногами в такт гремящему из машины тяжелому року.

Возившийся у левого колеса «Ауди» чернявый, отыскал оброненную арматурину и кинулся на помощь поделыцику. Видя, что не успеваю, я крикнул Ваде: «Берегись!», но тот в этот момент отоварил своего противника по зубам и предупреждения не услышал. Чернявый подскочил к нему сбоку и ткнул арматуриной, словно шпагой. Вадя согнулся, получил железякой по черепу и начал оседать на асфальт.

Я взвыл и обрушился на чернявого. Рубанул его монтировкой по плечу, отогнал от Вади, пнул оказавшегося на дороге первого — рябого и дохлого на вид — противника и столкнулся с третьим...

Перипетий драки я не помнил. В памяти остались только нарастающий свист и вибрация, от которых дрожали асфальт и воздух, окружающие дома и весь город. Свист креп, ширился, набирал силу, и я едва слышал крик Яны: «Быстрее! Быстрее!»

Мы засунули Вадю на заднее сиденье, и грохот «Rammstein» вернул мне способность соображать. Глянув назад, я обнаружил выруливающую на проспект «Ауди» и, толкнув Яну на Вадю, рухнул на водительское сиденье. Мой Росинант взревел и прыгнул вперед. На миг мне показалось, что мотор заглох, но нет, бог миловал. Нос сиреневого «Ауди» чиркнул нас по корме, мы вильнули вправо, и шедший на таран придурок, выскочив на встречную полосу, вмялся в кузов коричневого «Соболя».

— Мир праху его, — пробормотал я, выруливая на проспект, и скрипнул зубами, ощутив режущую боль в левом локте. Задумавший сыграть в камикадзе мерзавец успел-таки приласкать меня обрезком водопроводной трубы. Вот ведь интересно, про трубу вспомнил, а больше — ничего. Что стало с хозяйкой «Ауди», куда делись чернявый с рябым, как мы тащили Вадю к машине, и когда там появилась Яна? Хотя вру, про Яну помню: она бежала следом за мной. Я еще хотел ее обругать, чтобы не путалась под ногами, да не успел.

— Как там Вадя? — спросил я, когда впереди показался Каменноостровский мост.

Нет, ребята, я не гордый.

Не заглядывая вдаль,

Так скажу: зачем мне орден?

Я согласен на медаль...[42] —

пробормотал Вадя слабым голосом.

— Кретин! — прошипела Яна. — Останови, я сяду вперед.

— Посмотри, что с Вадей. Откуда столько крови? — Я притормозил, оглядывая мост. Светящихся шаров на нем не было. Прохожих — тоже. — Хотел бы я знать, почему они этот мост не уничтожили?

— Хотела бы я знать, зачем они вообще сюда явились!

— Уй! Больно! А-а-а! — захныкал Вадя, страдальчески морщась и размазывая по лицу кровь, сочащуюся из раны на голове. — Анальгинчику бы мне, а, ребята?

— Кроме головы все в порядке? — спросил я, видя, что толку от Яны никакого.

— Бок печет, и в ушах звенит.

— Худо дело. Надо бы тебя в травмпункт или в больницу завезти...

— Добить надо. Чтобы не мучился. И не высовывался, когда не просят, — процедила сквозь зубы Яна. — Тоже мне, последний герой! Хоть бы кулаками работать научился, прежде чем в драку лезть!

Мне не дорог твой подарок.

Дорога твоя любовь, —

продекламировал Вадя и затих, внезапно обмякнув, как проколотая камера.

Мы вынеслись на Ушаковский мост, и тут меня осенило.

— Где, говоришь, находится хоромина твоей подруги?

— В Гришкино. Южнее Тосно. Если выберемся на КАД, за час доедем.

— Есть предложение получше. Рванем по Торжковской до Энгельса, оттуда до Осиновой Рощи и по Приозерскому шоссе до Верболова. Там у Вовки Белоброва дача. Хороминой я бы ее не назвал, зато соседи — врачи. Престарелая супружеская пара, круглый год на даче живут. К ним весь поселок лечиться ходит.

— Верболово так Верболово, — согласилась Яна и глубокомысленно добавила: — «Не от себя ль бежите, в гору идущие?»

— Чего?

— Ницше, — пояснила непостижимая дочка Клавдии Парфеновны.

Вадя жалобно застонал, и я прибавил газа.

2

Я покрутил верньер, и сквозь шорохи и свист прорезался голос дикторши:

«...упные города подверглись нападению пришельцев. Попытки правительства связаться с командующим силами вторжения и вступить с ним в переговоры не принесли результатов. По сообщениям, поступающим из Вашингтона, Пекина, Дели и других столиц, усилия, приложенные иностранными правительствами для вступления в контакт с пришельцами, тоже не увенчались успехом. Не теряя надежды решить конфликт путем мирных переговоров, правительство России объявило всеобщую мобилизацию и принимает экстренные меры для защиты приморских городов. В подвергшихся нападению городах нарастает сопротивление захватчикам. Вот что рассказал наш корреспондент из Санкт-Петербурга...»

— Выключи ты эту шарманку! Сколько можно одни и те же благоглупости слушать! — раздраженно сказала Яна, швыряя на стол бездействующий мобильник. — Пошли лучше ружье поищем. Сдается мне, оно пригодится нам в самое ближайшее время.

— Интересно, почему они не глушат передачи наших радиостанций? — умирающим голосом спросил Вадя, превратившийся после посещения нами четы Немировых в некое подобие мумии.

Голова и грудь его были забинтованы, а бледное лицо искажала страдальческая гримаса. Из-за сотрясения мозга ему был прописан постельный режим, а из-за сломанных или треснувших ребер он не мог лежать и пребывал в странном полусидячем положении.

— Я бы на месте пришельцев прежде всего лишил нас возможности переговариваться.

— Они и пытаются, да не очень выходит.

Сказал я это исключительно для поддержания беседы, поскольку, будучи гуманитарием, все же понимал: у фишфрогов имеются средства для глушения наших радиотрансляционных центров. Вчера, например, эфир был заполнен сплошным гулом, даже после того, как исчезло парализующее излучение. Да и сегодня передачи несколько раз обрывались на полуслове, но у меня создалось впечатление, что пришельцы не глушили их сознательно. По-видимому, это был побочный эффект каких-то других действий фишфрогов.

— Не глушат, потому что не придают нашей болтовне значения. Собака лает — караван идет. После того как отрубили электричество, наступление информационного вакуума неизбежно. Вопрос лишь в том, как скоро у нас сядут батарейки, — сумрачно сообщила Яна.

— Я имел в виду обмен информацией между правительствами и различными частями страны, а не сводки новостей и рассуждения профессоров о природе фишфрогов, — пояснил Вадя, но Яна досадливо отмахнулась от него:

— Какой смысл ломать голову над тем, что мы не в состоянии понять? Прежде всего нам надо позаботиться о том, как выжить. И будь проклят козел, сказавший:

Блажен, кто посетил сей мир

В его минуты роковые!

— По-моему, это сказал Пушкин.

Яна метнула на Вадю гневный взгляд, и я в который уже раз подумал, что характер у нее на редкость говнистый. Не повезло мне с компаньонами: у Вади гипертрофированная совестливость, а Яна способна на солнце отыскать пятна и, что еще хуже, получить от этого удовольствие.

— Чего ты злишься-то на весь свет? Мы переживаем эпохальное событие — контакт с инопланетным разумом! Нам, можно сказать, сказочно повезло — такого в истории человечества еще не бывало!

— Боже, спаси меня от дураков, а уж от умных я уберегусь сама! — изрекла, оборачиваясь ко мне, Яна, явно перефразируя. Наполеона[43]. — Глупее ничего сказать не мог?

— Создается впечатление, что мы досаждаем тебе больше фишфрогов, — вяло заметил Вадя, закрывая глаза — после сделанных Александром Николаевичем уколов он просыпался только для того, чтобы попить и пописать.

— Они — инопланетяне, им положено творить несообразности. А вы... — Яна замолкла и чуть погодя процитировала:

Я сам для себя непосильная ноша,

вы мне тяжелы и подавно.

— Это еще что за бред? — спросил я, чувствуя, что умничанье этой девицы начинает задевать меня за живое. К тому же левая рука отчаянно ныла и чесалась, несмотря на мазь и повязку.

— Фридрих Ницше. «Песни Заратустры». Не читал? А может, и не слыхал? По знакомству, что ли, журналистом заделался? Или потому, что ни на что, кроме перевирания фактов, не гож и даже мобильники продавать не способен?

«Вот гадина!» — подумал я и, вытаскивая из пачки последнюю сигарету, сказал:

— Тебе, прелесть моя, не Ницше надо было читать, а Шопенгауэра. Писавшего, что «ближайший путь к счастью — веселое настроение, ибо это прекрасное свойство немедленно вознаграждает само себя. Кто весел, тот постоянно имеет причину быть таким — именно в том, что он весел. Ничто не может в такой мере, как это свойство, заменить всякое другое благо, между тем как само оно ничем заменено быть не может».

— Не так туп, как порой кажется! — Яна с ухмылкой уставила на меня черные жерла глаз, и я пожалел, что оказался на даче Вовки Белоброва именно с ней, а не с какой-нибудь продавщицей фруктов или фломастеров. Вот ведь паскудная девчонка! Начиталась всякой дряни и выпендривается, как муха на спидометре!

— Скажешь еще что-нибудь умное, или пойдем наконец искать ружье, о «котором так долго говорили большевики»?

Разумеется, я многое мог бы сказать этой соплячке. Сказать, например, что Клавдия Парфеновна купила ей место студентки, но не смогла купить и капли мозгов. Что она дурно воспитана, и ее навязчивая идея о необходимости отыскать охотничье ружье Вовкиного отца — о котором я же ей и сказал! — выглядит смешной на фоне всемирного катаклизма, свидетелями которого нам довелось стать. Что мародеры, которых она так боится, будут орудовать в Питере, а не в Верболове, где народу сейчас раз, два — и обчелся. Что со старшими надобно вести себя вежливо и за откровенное хамство недолго схлопотать по мордасам. Что, коль скоро ее не устраивает наше с Вадей общество, она может катиться на все четыре стороны — скатертью дорога!

Но говорить всего этого не следовало по той причине, что я рассчитывал воспользоваться ее даром предвидения и понять, «что день грядущий нам готовит». Каким бы мерзким характером Яна ни обладала, она могла послужить инструментом, позволяющим заглянуть в будущее и таким образом понять происходящее. С ее помощью я хотел постичь, что происходит на Земле, и был бы круглым дураком, дав волю обуявшим меня чувствам.

— Пошли искать ружье, — сказал я. — Может, отыщем еще что-нибудь полезное, помимо варенья и картошки.

* * *

Я знал, где Вовка и его родичи хранят ключ от дачи, и нам не пришлось ломать двери. У четы Немировых не возникло вопросов по поводу моего заявления, что Вовка разрешил нам пожить несколько дней на его. фазенде. В связи с обрушенным фишфрогами на Питер парализующим излучением и воплями радиоведущих о вторжении пришельцев, пожилым супругам было не до того, чтобы обличать нас во лжи. К тому же я рассчитывал, если мне удастся дозвониться до Вовки, получить от него, хотя бы задним числом, «добро» на самовольное вселение — узнав про Вадино сотрясение мозга и поломанные ребра, он не откажет. Вот только дозвониться до Вовки, равно как и до мамы, шефа и кого-либо еще, у меня не получилось. Мы напрасно мучили свои мобильники — связи с Питером не было.

По радио утверждали, что разрушений в городе мало, а захваченные акваноидами районы окружены нашими войсками. Успокоительная формула, этакое волшебное заклинание, чудодейственная мантра, звучавшая рефреном в каждом выпуске новостей: «Положение контролируется, к Санкт-Петербургу и другим подвергшимся нападению пришельцев городам стягиваются подкрепления», — не особенно меня утешала. Трудно представить, что на военных складах найдутся плееры для защиты солдат от парализующего излучения, и почти невозможно допустить, что наших ребят пошлют в атаку или отправят сидеть в дозоре под рев транслируемого через громкоговорители «Rammstein». Да и излучение это, по сравнению с мгновенно снесенным Тучковым мостом, было мелочью, наводящей, впрочем, на мысль, что фишфроги избегают кровопролития и не желают стирать Питер с лица земли.

Нет, у меня определенно не возникало желания навестить родные пенаты. Еще меньше мне хотелось являться на мобилизационный пункт — адрес которого был указан в предписании, вклеенном в мой военный билет, — как того требовал переданный по радио приказ о мобилизации.

Военный билет с предписанием и адресом места, куда мне следовало явиться, лежал, естественно, дома. Адреса своего мобилизационного пункта я, понятное дело, не помнил, но разыскать в окрестностях Питера какой-нибудь другой не представляло, наверное, особого труда. Вот только делать этого мне решительно не хотелось. Во-первых, потому что от армии у меня остались самые скверные воспоминания, а во-вторых, я не сомневался, что самые сознательные будут использованы генералами в качестве пушечного мяса. На ком-то им предстоит обкатывать способы борьбы с пришельцами, и не хотелось бы, чтобы этим кем-то был я.

Добровольно, к слову сказать, я не стал бы защищать мое не слишком любимое отечество ни от китайцев, ни от американцев, если бы им вдруг пришло в голову нарушить государственные границы России. Мне, мягко говоря, до лампочки, какой флаг поднимут олигархи над Кремлем и какой они будут национальности, — я не националист. Говорят, во времена Союза люди рассуждали иначе. Ну что же, остается им только позавидовать — здорово, когда человеку есть что защищать.

Вероятно, я должен был испытывать потребность спасать человеческий род от монстрообразных пришельцев. Но не испытывал. Зато после вчерашней стычки с тремя подонками на улице Чапыгина разделял желание Яны найти ружье Вовкиного папаши дабы защититься от человекоподобной дряни. В том что защищаться рано или поздно придется, сомнений не было. Есенин в свое время написал поэму «Страна негодяев», я б тоже написал, кабы Господь наделил меня поэтическим даром, но назвал бы ее «Страна мародеров». Такой она представлялась мне до нашествия акваноидов и, судя по тому, что мы вчера видели, — не случайно.

Кстати, найденную нами в рундуке Двустволку Вовкин отец — Иван Константинович Белобров — завел вовсе не потому, что питал слабость к охоте. Я знаю доподлинно: получив охотничий билет, он не стрелял ни во что кроме консервных банок — для практики. Из чего следовало, что ружье он завел на случай, ежели его дачу посетят те самые мародеры, готовясь к встрече с которыми мы с Яной устроили в доме большой шмон. Находка ружья не принесла нам, однако, ожидаемого облегчения — предусмотрительный Иван Константинович хранил патроны к нему где-то в другом месте.

Подъезжая к Верболово, мы догадались залить полный бак бензина и заглянуть в местный продмаг — парализующее излучение к тому времени фишфроги выключили, машины на шоссе пришли в движение но двигались медленно, словно водители не вполне доверяли своим чувствам. В продмаге мы набрали водки, черствого хлеба, спичек, соли, кое-какой снеди и консервов на все деньги, какие у нас были. Утром Вадя вспомнил о заначке, и я погнал моего Росинанта к продмагу, рассчитывая не только прикупить батарейки и кое-какую мелочь, но и разжиться новостями. Увы, на дверях магазина висел амбарный замок, а вчерашняя продавщица, выглянув на заднее крыльцо с берданкой в руках, посоветовала мне убираться подобру-поздорову. Встреча эта укрепила во мне намерение держаться от Питера подальше, хотя бы на первых порах. А может, и на вторых — если милиция не разбежится и не попрячется, то скорее всего возьмется не за наведение порядка, а за отлов таких, как я, «дезертиров».

Прежде чем строить какие-либо планы, я решил поговорить с Яной и послушать ее прогнозы по поводу того, как будут развиваться события. Раз уж она, подобно своей матери, может заглянуть в грядущее, грех не воспользоваться этим даром. Проблема заключалась в том, что колючая как еж девица отнюдь не была расположена со мной беседовать. Прибегнуть к Вадиным способностям очаровывать дам было невозможно, найти патроны нам не удалось, электричества так и не дали и, чтобы хоть как-то улучшить настроение Яны, я затопил печь и взялся сервировать ужин при свечах.