Врачу, исцелись сам!

      Борисков в принципе не смог бы такого проделать. Его утонченная нервная конституция требовала для интимной близости определенных комфортных условий. И, прежде всего, тишины и уединенности. Он не мог бы, как некоторые, трахнуться, например, с чужой женой на кухне, затыкая ей рот полотенцем, чтобы громко не стонала, пока ее муж смотрит в другой комнате футбол, и еще во время этого дела с ним переговариваться: "Вася, какой там счет?"; или, скажем, со стюардессой в туалете самолета, – у него просто ничего бы не получилось. Впрочем, он и не пробовал.
      Давид со своим характером вечно попадал в разные неприятные истории. Так однажды ни с того ни с сего он выступил на соревнованиях по рукопашному бою за одного парня по фамилии
      Пономаренко. Тот, увидев своего противника, испугался и хотел с соревнований добровольно сняться. Давид, будучи по природе довольно крепким физически, тут же влез выступать за него. И выступил. Бой шел в шлемах, под которым его узнать было довольно трудной, и он выиграл нокаутом. За судейским столиком что-то заметили и приказали бойцу снять шлем. Давид упорно шлем не снимал, делая вид, что не слышит. Но кончилось тем, что шлем сняли и его с позором изгнали, а победу присудили тому побежденному им парню, который, впрочем, был избит страшно. И таких историй было множество, а Давиду все было как с гуся вода. Борискову даже казалось, что люди на таких, как он, людей даже не обижаются.
      Они были чем-то похожи: Давид и Игорь Гамов. Хотя с Гамовым, казалось, было все гладко, Борисков ждал неприятностей каждый день.
      И вот однажды это чуть не случилось. У центрального входа остановились два джипа. Оттуда высыпали целая толпа черноголовых мужчин в кожаных куртках. Почему-то казалось, что все они вооружены, хотя оружия явно видно не было. Но прошло буквально всего две минуты, как у въезда на пандус появилась машина УВО, которая остановилась не в самой близи, но в пределах прямой видимости. Никто из той машины не выходил, но экипажи джипов, народ явно отвязный, как-то потоптались, потоптались, сели назад в свои тачки и уехали.
      Видимо позвонили хозяину, и Джама не рискнул вступать в открытое столкновение – дал отбой. Не исключалось, что милиционеры сидели в машине со взведенными автоматами, и тоже ждали команды от невидимого наблюдателя, а за углом стоял целый автобус ОМОНа. В это задрипанном автомобильчике УВО могли сидеть вооруженные до зубов профессионалы, и еще несколько их располагаться на соседних крышах. Если бы бандиты влезли в перестрелку, их могли бы перебить мгновенно. Рисковать
      Джама не хотел, а последние годы и не любил. Ему нравилось все делать наверняка. Поэтому его трудно было словить.
      Похоже, поймать Джамалова решили на его самом слабом звене – на ярости, несдержанности в гневе. Ведь по племенным законам он был обязан отомстить несмотря ни на что, иначе, как говорят китайцы, он
      "потеряет лицо". Все ждали: ну, давай, мсти. И тогда ты сядешь, и рынок твоим уже не будет. Это была ключевая точка противостояния.
      Восток столкнулся с Западом. Могла быть проведена конфискация имущества и так далее. А клан его вовсе не хотел терять этот огромный рынок, который русские вполне могли прибрать к рукам, если бы Джаму посадили.
      Идея Иванова и его компании, вероятно, состояла в том, что Джама где-нибудь неизбежно проколется. На самого Гарина и его сына Игоря по большому счету всем было наплевать, но были затронуты еще какие-то высшие интересы, и именно потому эта ситуация была воспринята органами с большим вниманием. Не исключено, что Джама просто полез в политику, начал финансировать не того кандидата, не то политическое движение или просто кому-то понадобился этот рынок или участок земли под ним для строительства, поскольку место было хорошее для любого строительства.
      Иванов позвонил тем же вечером:
      – Вы особо-то не беспокойтесь! Я полагаю, в больнице все будет нормально. Это так, игра на нервах, проверка. Прямое нападение – маловероятно. Там есть тревожная кнопка, охрана. А запускать кого-то с отравленными иглами – это не в их стиле. Если все же боитесь, оплатите круглосуточную охрану палаты, лучше договориться с милицией
      – они всегда рады подработать. Это не так и дорого. Убивать милиционера ради вашего парня они не будут – это не тот случай.
      Говорил он все очень спокойно, и ему хотелось верить. Гамову нравилось с ним говорить. Иванов успокаивал. Иванов вообще внушал спокойствие и уверенность. От него исходила сила той мощной крыши, за которой стоит государство. За всем этим стоял некий колоссальный опыт, которого не было, да в принципе и быть не могло ни у какой даже самой большой банды, и даже ни у одного конкретного человека, потому что за этим стояла система со всеми своими учебными центрами, безграничными людскими ресурсами и техническими возможностями, хотя и с соответствующими слабостями и недостатками тоже. Люди, подобные
      Джаме, при всей своей, казалось бы, полной отмороженности по существу боялись только этих Ивановых и больше никого, бешено ненавидели их за этот свой страх, но сделать ничего не могли.
      Обычного человека они могли запросто прибить на месте. Если бы не было Ивановых, вполне могло случиться так, что люди должны были разбегаться и прятаться, когда выходил Джама, а то и вставать перед ним на колени.
      Сам Иванов был невысокий, вообще самых средних параметров, но в нем была некая уверенность, и было ясно, что он совершенно не боится ни Джамы, ни других подобных типов. Он их ловит, когда они делают ошибку. И они сами боятся, таких как Иванов, несмотря на свою браваду и кажущуюся вседозволенность. Повестка в суд еще не приходила. Адвокат хорошо поработал через своих знакомых в ДПС-ГАИ, сделал документы по представлению подсудимого в суде без его прямого участия, взял справку в больнице у Борискова. Все эти дни было как-то подозрительно тихо. Хотелось верить, что это надолго, но так не могло быть. Просто так не бывает. Гамов планировал оправить жену за границу, но та наотрез отказалась. Он хотел, было, наорать, но взглянул на нее и осекся. Глаза ее были безумны, она была невменяема. Единственного сына она оставить не могла. "Надо было еще одного ребенка родить, ей было бы легче в этой ситуации, и этот, глядишь, не был бы таким балованным", но тогда не получилось, а теперь уже было поздно. Гамов даже взгрустнул по этому поводу. Это была как бы шахматная игра, где Гамов был даже не фигурой, а простой пешкой. Ему это, конечно, не нравилось, но ничего поделать он не мог. Вы так, а я так.
      История это закончилась так же внезапно, как и началась. Во вторник Джама выехал на своем "Мерседесе" с охраной из своих нукеров, находившихся в машине сопровождения. Недалеко от дома его встретила засада – лобовой огонь из двух автоматов. Джама был убит на месте. У него насчитали восемнадцать пулевых ранений, хотя в газете почему-то написали про шесть. Убиты были также оба его телохранителя. Автоматы нашли тут же на месте преступления. Схема была очень простая, даже примитивная, но по сути идеальная. Два неприметных человека, стреляли в упор, среди бела дня, потом зашли за угол и уехали на обычной машине, которую нашли неподалеку, видимо там они пересели на другую. На этом история с наездом и кончилась.
      Никто ничего не слышал ни о дочери Джамы, видимо ее отправили после лечения к родственникам на родину. Самое поразительное, что
      "Мерседес" оставался на ходу, хотя внутренность его представляла ужасающее зрелище. Его загнали в гараж и теперь думали, что делать.
      Можно было продать за какие-то тоже немалые деньги в ремонтную фирму, где бы из другого Мерседеса, может быть даже угнанного или битого, поставили бы обшивку салона и кресла. Никогда Гамов не радовался чужой смерти, а тут было как праздник. Пошел в храм, поставил саму толстую свечу. Однако, ситуация в целом еще была непонятная, и Игоря решили еще подержать пару дней в больнице.
      Борисков самого Джамалова никогда вживую не видел. Из известных криминальных авторитетов у него лечился разве что один бандит с типично большевистской фамилией Кремнев (не исключено, что с тех времен (двадцатых годов) и осталась – многие тогда фамилии меняли, а родная вполне могла быть, например, Пупков), и соответственной ей кличкой Кремень. Это был настоящий вор в законе, но уже новой формации. Человек этот был даже с виду страшный, но очень богатый.
      Жил в роскоши в огромном особняке под Сестрорецком, на пальце носил перстень с тремя изумрудами. Жена у него была молодая и очень красивая, про которую говорили, что она из бывших элитных проституток. Она тоже как-то лечилась от последствий многочисленных половых инфекций и от бесплодия. На прием всегда приезжала на разных машинах. Однажды Борисков спросил ее:
      – Лариса, скажи, пожалуйста, сколько у вас всего машин-то?
      – Да я и сама, доктор, не знаю! – ответила она совершенно искренне.
      Потом Кремнева застрелили. Причем, чуть не тем же вечером по телевизору в криминальных новостях показали запись камеры слежения в ночном клубе "Луксор". Запись была плохого качества, как бы рывками и черно-белая. Оказалось, что двое киллеров в длинных черных плащах расстреляли Кремнева из автоматов. Ларису, его жену, Борисков тоже больше не видел. Она уже больше не приезжала.
      В пятницу Игоря Гамова выписали из больницы. Оказалось, эта история имела скорое продолжение, хотя Борисков об этом так и не узнал, а, впрочем, если бы даже и узнал, то совсем не удивился бы.
      Вечером в субботу, то есть буквально на следующий день, Гамов обнаружил, что нет ключей от джипа. В гараже машины тоже не было.
      Стало ясно, что "Лэндкрузер" взял Игорь. Мобильный телефон его не отвечал. Все прояснилось ближе к полуночи. Позвонили из милиции.
      Оказалось, что Игорь откуда-то ехал совершенно пьяный с девчонкой на джипе. Какая-то женщина-водитель на своей крошечной "Дэу-матиз" затормозила перед ним на светофоре, а он, думая успеть проскочить, сходу въехал этой машинке в зад, сплющив ее почти наполовину. От страха он резко сдал назад и насмерть раздавил переходившую дорогу не в положенном месте пожилую женщину. Тогда он решил объехать разбитую "Дэу" и резко рванул вперед, переехав еще одну женщину прямо на пешеходном переходе. Потом он попытался сбежать, его поймали прохожие и сильно избили. Он вырвался от них и заперся в машине, откуда его уже извлек прибывший наряд милиции. Теперь он сидел снова в КПЗ и молчал. Номер телефона старшего Гамова легко вычислили, выяснив на кого зарегистрировала машина. Гамов выслушал информацию, отключил трубку и подумал: "Вот и все". Все было зря.
      Изменить судьбу было невозможно. Надо было сдать его в армию. Все могло быть по-другому. Это все жена: "Никаких армий! Ребенка там замучают!" Кстати, самому Игорю было по этому поводу все равно: как скажете. Что тут можно еще сказать: действительно "насмешливый и беззаботный".
      Навстречу в коридоре Борискову попался заведующий радиоизотопной лабораторией Иван Сергеевич Мороз, с которым Борисков обычно встречался даже не работе, а в бане на улице Достоевского по субботам. Кроме этой работы, у Мороза еще была своя небольшая фирмочка по производству биологически активных добавок, или БАДов, под названием что-то типа Долголетиум-плюс и еще каких-то таблеток для вечной молодости. Они покупали якобы в Сибири какую-то лекарственную траву: трава была настоящая, прессовали ее в таблетки
      (одна таблетка обходилась в 5 копеек), заказали красивые баночки и этикетку, на которой написали, что средство якобы одобрено каким-то
      НИИ физиологии (вероятно, такого и не существовало вовсе), фасовали по 100 штук и продавали по 50 долларов за упаковку, а на курс надо было купить не менее семи банок (иначе не поможет). Пять рублей за упаковку (сто таблеток) превращались в 50 долларов, ну там, конечно, основные расходы шли на рекламу: заплатили одному известному артисту из бывших советских звезд, который как раз голодал и был готов на все, лишь бы ему хоть что-то дали. Прокрутили ролик по местному каналу, и дело пошло! Рентабельность бизнеса выходила сумасшедшая, хотя, по сути, это был чистый лохотрон, но легальный и по большому счету безвредный. Та же трава в коробочке россыпью стоила в обычной аптеке от силы рублей десять. Мороз сам этому смеялся: "Дураков надо учить. Они для этого и сделаны. Народ в основной своей массе – это скопище дебилов, посмотри, что они смотрят, что читают и кого они выбирают!" Считал, что в России всегда можно заработать, надо только хоть что-то делать. И еще говорил: "Пенсионеров ты особо-то не жалей
      – они сами создали этот сегодняшний мир, он вылез из того самого говна, которое было ими наворочано. Не надо было революцию делать, сейчас бы, будучи на пенсии, ездили бы по всему свету и отдыхали, как немцы да французы. Чем мы были хуже тех стран – только лишь одной системой управления. А расстояния, просторы – все это фигня, и то, что якобы у нас всегда холодно и от этого бедность – тоже фигня.
      А система управления государства берется из менталитета. Вы, традиционные врачи, не можете заставить стариков купить дорогое опробованное, с доказанным эффектом лекарство, а тут они сами покупают явное фуфло, а самое главное, никакого вреда от него не будет – потому что это по большому счету пустышка-плацебо. И все потому, что вы продаете лекарство, где указаны множественные побочные эффекты, а я продаю пищевую добавку, надежду на исцеление, и у меня вообще нет никаких побочных эффектов. В худшем случае это плацебо, но ведь иногда и плацебо помогает! Если веришь". На эту тему они постоянно лениво перебрехивались в бане с Борисковым, но не злобно, а просто так. Это была своеобразная традиция. В этом тоже был некий поиск истины.
      Кроме БАДов он продавал еще очки от наркомании, волшебные лампы против плесени и какую-то специальную стиральную машину для ног, будто бы убивающую на ногтях грибок. И, что самое удивительное, люди брали.
      На второй терапии был еще один доктор, который довольно неплохо зарабатывал на биологически активных добавках, впаривая их всем своим больным подряд под лозунгом "хуже не будет". А что делать: надо было как-то кормить семью. Дочка ходила в кружки, сын – на карате. И надо отдать ему должное, в нем присутствовал определенный гипнотизм и убедительность, люди покупали добавки, и дела у него шли очень хорошо.
      А в подъезде соседнего дома напротив того места, где жили
      Борисковы, работала целая фирма по продаже тибетских чаев, явно обладающих психотропным действием, от которого все его продавцы, которые в большинстве и сами всегда пили этот чай, были как чокнутые или загипнотизированные. Потом эту фирму разогнали, а ее безумные посетители еще долго туда приходили.
 
      В двенадцать часов по средам в больнице обычно проходили клинические разборы, и все не занятые неотложными мероприятиями врачи терапевтических отделений должны были на них обязательно присутствовать. Некоторые врачи пытались на разборы не ходить, но главный обязал всех быть – это, мол, обязательная форма обучения.
      Завели даже специальную тетрадку, куда записывали всех присутствующих. Борисков, впрочем, иногда подговаривал медсестру, чтобы она вызывала его в отделение – будто бы по делу, но обычно сидел до конца, слушал и по ходу писал дневники и эпикризы в истории болезни. На разборах присутствовали слушатели курсов повышения квалификации, клинические ординаторы и врачи. Каждый клинический разбор проходил по-разному в зависимости от кого, кто его проводил, а иногда и сам заведующий кафедрой в зависимости от настроения мог провести разбор быстро и четко, без рассусоливания, но иногда любил растянуть, поспрашивать мнение присутствующих, поднимал людей, чтобы потом показать, какие они все дураки. Ему нравилось подавлять интеллектом, сложными терминами. Он мог без запинки произнести название какого-нибудь фермента, которое ни один человек в здравом уме ни за что не запомнит, да и запоминать не будет. Впрочем,
      Борисков на такие трюки уже давно не покупался. Он прекрасно знал, что выступление всегда тщательно готовилось заранее: история болезни подробно изучалась, отрабатывался диагноз, по нему готовились детальные материалы, и надо признать, это действительно давало реальную пользу, поскольку многие что-то подзабыли, а тут получали к конкретному случаю самую свежую и достоверную информацию. Хотя случались и накладки. Так однажды приготовили комментарий на один, казалось бы, правильный диагноз, а в процессе обсуждения представление о больном кардинально изменилось. И тут интеллектуальная машина забуксовала. Тема явно была профессору детально незнакома. Борисков тогда даже замер: что же он будет делать. Впрочем, профессор Терещенко и тут вывернулся: вышел будто бы помыть руки после осмотра больного и сделать срочный телефонный звонок, и за эти несколько минут посмотрел толстенный американский справочник, который всегда держал под рукой и вернулся в зал уже спокойный и уверенный, снова показав свое интеллектуальное превосходство. Надо сказать, что слушателей это тоже всегда впечатляло: "Вот это кафедра! Вот это великие умы!" Профессор с другой кафедры под настроение любил рассказывать какие-нибудь необыкновенные истории о мартышках, которые бегают по джунглям и покусывают ядовитых червей, чтобы получить кайф. Тут будто бы проявляется тяга разной твари к одурманиванию. Что-то еще такое было про пьяную тлю.
      Когда Борисков вошел в конференц-зал, разбор уже начался.
      Клинический ординатор – девушка, тоже откуда-то из южных республик – еле слышно с сильным акцентом докладывала историю болезни. Далее осмотрели саму больную. Потом профессор Самсыгин начал свою речь, которую уже невозможно было остановить просто так. Осенью с большой помпой отметили его семидесятилетие. До шестидесяти пяти он сам заведовал кафедрой, а потом на это место пришел новый, относительно молодой профессор, его же ученик и выдвиженец Терещенко, а самого
      Самсыгина остался здесь же на кафедре вторым профессором. Его так и называли "старый профессор". В этот раз он и вел разбор. Терещенко же опять куда-то уехал – говорили, что зарабатывать: читать лекции, рекламировать препараты. Придя на заведование кафедрой, он тут же подгреб под себя все, что дает основные деньги: диссертантов, контакты с крупными фармацевтическими фирмами, платные лекции, и, как следствие, поездки на конгрессы за границу. Известно, что он официально работал на одну крупную американскую фармацевтическую компанию, и еще как придется на кучу других, кто только платит. По сути, он подрабатывал рекламным агентом и числился у американской компании на постоянной ставке консультанта, говорили, что в две тысячи долларов ежемесячно. Преподаватели среднего и нижнего звена
      (доценты и ассистенты), которых до больших компаний не допускали, подкармливались у менее крупных, выпускающих так называемые генерики
      – препараты, имеющие тот же состав, но обычно гораздо более дешевые.
      Этим они отличались от гораздо более дорогих – так называемых
      "брэндов" – оригинальных препаратов, непосредственно разработанных и испытанных фирмой. Впрочем, и те и другие производители опекали также и простых врачей, поскольку понятно, что большинство назначений лекарственных препаратов делают именно врачи самого что ни на есть низового звена. Известно, что в основном люди покупают лекарства за свои личные деньги или по льготным рецептам, которые им выписывают те же врачи поликлиник. Кстати, начмед больницы тоже дружил с американцами и однажды даже устроил проверки амбулаторных карточек и историй болезни, что там врачи назначают и рекомендуют. И тут конкуренция работала вовсю. За дорогие препараты с каждой проданной упаковки врачу нередко выплачивали деньги.
      Впрочем, лекарства – для бизнеса по сути такой же товар, как и сковородка или хлеб. Однако разработка нового препарата, его клинические испытания, обходятся во сто крат дороже. Известно, что новые лекарственные средства разрабатывают всего не более пяти-шести компаний в мире. В наше время создание нового препарата стоит огромных денег. Наиболее дорог даже не химический синтез самого вещества и его фасовка, а клинические испытания будущего лекарства на безопасность. Оплачивает их только сама компания-производитель, поэтому разработка препарата может стоить миллиард долларов и, естественно, должна быть окуплена. Отсюда и очень высокая стоимость новых лекарственных средств, которые и носят название "бренды".
      По законодательству, когда действие патента заканчивается, препарат без лицензии может производить кто угодно. Химическая основа остается одна и та же, нередко производители покупают химическую субстанцию в одном и том же месте прямо в больших бочках, а на своих заводах просто смешивают с другими необходимыми ингредиентами, фасуют и продают. Эти препараты и называют
      "генерики". Как только более дешевые копии-генерики появляются на рынке, тут же начинается непримиримая конкурентная война между генериками и брендами, и между самими ми же генериками. По своей сути эта борьба представляет собой в целом довольно бессмысленное мероприятие – что-то вроде войны тупоконечников с остроконечниками, поскольку сама суть генерика в том и состоит, что он ничем отличаться от бренда не должен. Просто таково основное условие их производства. Генерики производят во многих странах мира, и не только в Индии и Восточной Европе, но и в Германии и Швейцарии.
      Существуют крупные фармацевтические компании, которые выпускают только генерики. Один и тот же популярный препарат может иметь двадцать и даже более генериков, имеющих разные торговые названия.
      Так как цена не лекарство тут же резко снижается, то компания-разработчик "бренда" обычно всегда недовольна – у нее тут же падают продажи. Они начинают говорить, что абсолютно все генерики плохого качества и малоэффективны. Вместе с тем абсолютно ясно, что генерики являются хорошим стимулом к развитию всей фармацевтической промышленности и фармакологии вообще, так как фармацевтические концерны вынуждены разрабатывать еще более совершенные средства, испытывать их, в результате чего развивают не только медицинскую науку, но и к тому же дают заработать врачам. Но главный, начмед, почти все профессора кафедры обычно плевались на генерики: "Это хлам!" Однажды выпустили даже большую статью (на деньги тех же американцев), утверждающую, что любой брэнд якобы на порядок лучше любого генерика.
      А кстати, чем руководствуется обычный врач, выбирая, какой препарат из двадцати по сути одинаковых препаратов назначить пациенту? Понятно, что когда больница закупает лекарства оптом, там резон обычно только один: берем самый дешевый, если только нет каких-то других причин, то есть, если кто-то специально не заплатит за закупку, но ведь все равно откат поставщик лекарств даст по-любому. Тут дело беспроигрышное. А вот как выбирает конкретный поликлинический врач? А вот здесь и начинают работать представители фармацевтических компаний. Надо сказать, что фармацевтические компании играют в медицине такую же роль, как и табачные корпорации в Формуле-один или Газпром в футболе. Их роль тут колоссальна.
      Именно они спонсируют медицинские конгрессы, съезды и научные журналы.
      Для работы с рядовыми врачами компании нанимают некоторое количество обычно симпатичных молодых людей, обучают их приемам маркетинга и направляют общаться с врачами. Вы когда-нибудь видели врача, покупающего в магазине шариковую ручку или хотя бы блокнот?
      Борисков много лет не покупал ручек. Под Новый год представители компаний обычно ходят по кабинетам с подарками, календарями, ежедневниками, бутылками шампанского и напоминали о себе. Аргументы обычно такие: наше лекарство более качественное, более дешевое, и самое главное, мы вам за него заплатим, если вы будете его назначать. Конечно, заветной целью каждой компании является, чтобы их препарат попал в федеральные льготные списки – то есть в госзакупку, а потом чтобы их назначали. Учитывая, что бесплатно ничего не бывает, это наверняка стоило больших денег. Даже трудно представить, каких.
      Конечно, казалось бы, гораздо проще было бы заплатить только одному профессору, и он тут же поехал бы в нужный момент куда-нибудь в поликлинику или слетал на другой край страны прочитать лекцию, где упомянет нужный препарат. Плати ему, и он с пеной у рта докажет, что это лучшее лекарство на свете и именно только его и нужно назначать.
      Один такой московский профессор имел на подобные случаи в компьютере шаблон, даже с таблицами, где в зависимости от ситуации менял только название препарата, оставляя неизменным сам текст. Выяснилось это совершенно случайно, когда доклады случайно сличили после публикации. И что? А ничего!
      Впрочем, работа врача может оплачиваться не только деньгами и вечеринками, но и, как уже говорилось, и поездками за границу.
      Борисков знал одного такого любителя путешествий, заведующего гастроэнтерологическим отделением Диму Лейдикера. Он был по сравнению со своими коллегами ненормально загорелый, даже с облупленным носом – оказалось, что только что с Крита. Возила их туда опять же какая-то фармацевтическая фирма. И для этого ему потребовалось назначить то ли двести, то ли триста упаковок препарата для снижения кислотности желудка. Ему выдавали специальные рецепты, и он направлял больных с ними в определенные аптеки. Потом все это просчитывалось, и он получал за это либо деньги, либо, чаще, поездку. Были, конечно, и более дешевые лекарственные позиции, которые он не назначал из принципа, поскольку это было для него совершенно невыгодно. У него была вторая семья, маленький ребенок, и жена не работала, поэтому он тоже всегда горой стоял только за бренды. Постоянно говорил: "Все ваши российские и индийские генерики делают в подвалах грязной лопатой! Нет, вы сами подумайте, просто оглянитесь по сторонам: могут ли в России в принципе сделать что-то хорошее? Самолеты падают каждый день! Только не говорите мне про межконтинентальные ракеты: совершенно не исключено, что они в нужное время не сработают, а если и сработают – то точно никуда не попадут.
      Спутник запустить не могут – все у них взрывается через раз. А какие-то супер-пупер-сверхвооружения? Не исключено, что их нет вообще! Да и кто их сделает? Эта пьянь?" Еще он нередко посылал кучу народу в одну коммерческую фирму на очень дорогой анализ крови, который показывал IgG антитела к ста продуктам питания. Суть и смысл этого анализа понять было сложно, но зато ему с каждого исследования опять же капали очень неплохие деньги наличными. И получалось, что в целом со всем этим зарабатывал он довольно прилично. Часы на руке у него были "Патек Филипп". Это была довольно хорошая подделка, которую он купил в Турции за пятьдесят долларов (вначале их ему предложили за сто семьдесят, но он торговался). Были у него точно такие и настоящие (естественно, чей-то подарок), которые он носить из-за их дороговизны боялся и держал дома, хотя и каждый день заводил. Настоящие швейцарские часы реально действительно стоили очень дорого.
      У Борискова был пациент, у которого было семь подобных дорогих часов. Это пациент вообще любил бесполезные предметы. У него, например, были какие-то особые часы с гарантией точности хода чуть ли не на пятьсот лет (интересно было бы проверить), с определением фаз луны (может быть, если это и нужно, то разве что для садоводов-огородников), с указанием не только дней недели, но и года
      (это ж как надо нажраться, чтобы забыть какой год на дворе).
      Глупость, конечно, полная, но исполнение впечатляло. Но особенно поражала цена. Это были настоящие швейцарские механические часы со специальным механизмом – турбийоном для особо точного хода, но смысл они имели только символический, поскольку с утилитарной точки зрения электронные часы всегда точнее в принципе. Понятно, что хорошие дорогие часы прямого практического смысла не имеют. Это, видимо, просто попытка показать свое состояние, что-то вроде того как дикарь всовывает в дырку в своем носу отломанную ручку от фарфорового чайника. Ему тоже кажется, что это здорово и круто. Возможно, приобретение таких бесполезных вещей является попыткой что-то доказать самому себе. Так всю жизнь пытаешься доказать себе и своим близким (родителям, жене, а главное своим детям), что ты чего-то в этой жизни стоишь. Только, увы, не всегда получается. Жизляй как-то сказал: "Не надо обольщаться: никого другого твои личные успехи особо-то и не радуют, если ты, конечно, не футболист сборной России и не заколотил гол французам на мировом чемпионате. Да и то, если у тебя угонят машину, обязательно кто-нибудь да позлорадствует. А уж стоит тебе только один раз промахнутся, то тут и начнется…"
      Фирма, на которую "работал" гематолог Шабалов, обещала в конце года отправить его на симпозиум, который собирался в довольно замечательном месте – на Гавайях. И всего-то нужно было с его подачи продать тридцать упаковок, правда, каждая из которых стоила довольно дорого – тысячу долларов. Упаковки этой хватало на неделю. Курс лечения занимал обычно не менее трех месяцев и следовательно включал минимум двенадцать упаковок. Таким образом, жизнь человека получала свою нарицательную стоимость: она стоила тысячу долларов неделю.
      Борисков знал одну такую семью, которая с большим трудом доставала деньги на лекарство для лечения ребенка. Продали все, что можно и нельзя, влезли в долги. Через какое-то время они все вокруг оценивали упаковками этого препарата, а значит, неделями жизни.
      Например, висит огромный предвыборный плакат, скажем за пять тысяч долларов – это пять упаковок – пять недель. Кто-то купил новую машину за пятнадцать тысяч долларов – это пятнадцать недель жизни.
      Курс лечения у этого мальчика затянулся уже на двадцать четыре недели. Поездка на Гавайи обещала быть интересной. Шабалов готовился. Он всегда собирал подробную информацию и заранее покупал путеводители. Получением визы и билетами тоже занималась фирма.
      Никаких тебе хлопот – садись и едь.
      Впрочем, даже в таких хорошо организованных поездках случались неприятности. Так в прошлом году пожилой профессор Самсыгин и прилепившийся к нему заодно какой-то больничный чиновник летали на конференцию в США. В аэропорту Чикаго их посадили в какой-то отстойник, где они провели часа три, пока служащие аэропорта что-то там проверяли. Самолет, на который они должны были сделать пересадку, улетел без них. Любые их обращения игнорировались:
      "Ждите! Когда надо будет – тогда и отправим. А нужно будет – полетите стоя!" Обращение было более чем бесцеремонное и унизительное. Самсыгин потом сказал: "Все, в США никогда больше не поеду!" А в другой раз, уже другим ученым, визу привезли в самый последний день, когда успеть к началу конгресса было просто невозможно. От России и ее зачуханных граждан Америка отмахивалась как от назойливых мух.