Врачу, исцелись сам!

      Когда в августе поехали на Азовское море – в Ейск, то постоянно, чуть не каждый вечер, приходилось ходить и вылавливать Лизу по дискотекам. Это превратилось в истинное мученье. Ни одной ночи они с
      Виктошей спокойно не спали. Помнится, Борисков в поисках всунулся куда-то в юную компанию, оглядывая, где же Лиза. Те отпрянули:
      – Чего надо?
      Кто-то взвизгнул:
      – Гони ты этого старого козла!
      "Старый козел" (а это и был сам Борисков), стиснув зубы, пошел от них прочь по темной улице.
      Притом, на все упреки она всегда говорила матери: "А ты что, была не такая в молодости?" Виктоша от ответа на этот вопрос как-то очень очень ловко уходила, и Борисков стал подозревать, что Виктория именно такая и была. А откуда еще взялась в дочке такая тяга гулять и болтаться неизвестно где? Не было ли в ней случайно занесенной цыганской крови? Ведь они ее и запирали, и денег не давали – ничего не помогало. Кончилось тем, что она теперь жила с каким-то театральным декоратором, не звонила и с родителями не общалась. Отца своего она считала неудачником по жизни, а его работу врача – самой что ни есть тупой, не приносящей денег. Какое-то время даже попрекала Борискова, что сам он плохо одет, что они бедны и что машина у них старая и на ней стыдно ездить. Да и Борискову говорила:
      "Да с тобой стыдно рядом ходить по улице, ты меня позоришь! Ты живешь в полном дерьме! Ты даже не можешь заработать денег. Если бы ты был хороший врач, то у тебя были бы деньги, а значит ты – плохой врач!" Последний телефонный разговор с Борисковым, который пробовал
      Лизу увещевать, закончился такими ее словами: "Ну, и пошел ты к черту, урод!" и бесконечными короткими гудками в трубке.
      Наверное, практически у всех детей в той или иной мере бывают конфликты с родителями по поводу так называемого "недостатка свободы". Один такой сынок обещал своим родителям "однажды укокошить их обоих, пока они спят", потому что "достали-нету сил!" Потом он это дело перерос, сходил в армию и вроде как ничего – выправился.
      Женился, теперь у него уже свой ребенок. Работает на стройке, хорошо зарабатывает. Иногда выпивает, но в меру. Теперь у него уже другие претензии к родителям: почему не заставляли учиться, надо было бить, но заставлять. Они переглядываются, но ничего не говорят. Он просто забыл, каким жестоким по отношению к ним он когда-то был.
      На памяти Борискова была прошлогодняя история дочки одного пациента из первой хирургии Логинова, – девочки четырнадцати лет от роду, которая постоянно спорила и ругалась со своим отцом, запрещавшим ей гулять по ночам. Говорила всем: "Я его ненавижу!"
      Дружила она с семнадцатилетним парнем и подговорила того, чтобы он отца убил. Парень, не долго думая, изготовил заточку вечером и в парке воткнул ее Логинову прямо под левую лопатку. Случайно в этом месте проходили люди, которые тут же позвонили в милицию, сами погнались за убийцей, и в конечном итоге парня задержали. На этом все и вскрылось в деталях.
      В итоге Логинов получил проникающее ранение грудной клетки с повреждением легкого, пневмонией и еще массу послеоперационных осложнений… Навещать его приходила только его родная сестра
      Наталья Ивановна – она-то все Борискову и рассказала. Логинов, надо сказать, выглядел плохо, температурил. Жить дальше, по большому счету, ему было и незачем. Он сам это чувствовал и особенно-то смерти не сопротивлялся. Сестра говорила ему в больнице: "Вот ведь тебя угораздило!" – "Наверное, есть за что!" – отвечал он на это, глядя в потолок полными слез глазами. Что-то он о себе такое знал.
      Видать было за что. Когда он умер, почему-то особо никто его и не жалел.
      А скандально известный сын предпринимателя Соколовского? Это был, казалось бы, обычный подросток из обеспеченной семьи, которая сама недавно только вылезла из нищеты, а теперь строили из себя новых аристократов, завели служанку и все такое прочее. Отец давал ему карманные деньги, и довольно большие, он же не учился, болтался по ночным клубам. Но когда отец однажды не то, чтобы отказал ему в деньгах, но несколько чуть сократил выдачу, сказав: "Не хочешь учиться – иди, работай! Или лучше в армию – тебе пойдет на пользу!"
      – тут уже была смертельная обида. Он подговорил приятелей застрелить отца, чтобы получить наследство, поскольку с матерью он вообще никак не считался и крутил ею как хотел. Приятели подкараулили папашу прямо у них же во дворе между стоянкой и подъездом, заранее разбив уличный фонарь, и застрелили его из охотничьего ружья. Обоих поймали и посадили, однако сам заказчик, которому мать наняла хорошего адвоката, отделался только штрафом в десять тысяч рублей. Выбирая между мужем и сыном, женщина естественно выбрала сына, тем более что мужа все равно было уже не вернуть. Впрочем, было бы странно, если бы она поступила по-другому. Короче, искомое наследство младший
      Соколовский получил. Кто-то был во всем этом виноват. Отец? Где-то им была сделана ошибка в воспитании.
      Возможно, срабатывают и какие-то скрытые генетические коды. У матери этого мальчика родной отец сидел в тюрьме за убийство.
      У одной пациентки до какого-то времени было с ребенком все хорошо, как-то слишком хорошо. Она все хвасталась: "Ах, мой Петруша, мой
      Петруша!" Петруша был то и это, короче, гениальный ребенок. Но, наконец, исполнилось ему шестнадцать лет, и тут Петруша ее стал выдавать такие кренделя, что спаси Господи, например, взял кредит на чужой паспорт, снял все деньги с материной карточки, проиграл в автоматы тридцать тысяч, отнял у кого-то на улице мобильник. И тут она в слезах рассказала Борискову следующую историю. Оказывается, подлинное происхождение Петруши было неизвестным, о чем не догадывались даже соседи. Своих детей у них с мужем почему-то никак не получились, тогда она пошла в роддом и там договорилась с начальницей, чтобы взять себе отказного ребенка, которых в тот период бывало довольно много. Перед тем, как забрать малыша, она некоторое время ходила с животом и в широких платьях, которые делают женщину похожей на беременную. А потом с подушкой пошла в роддом, полежала там некоторое время и вышла оттуда уже с ребенком. И врачам тоже была радость – здоровый ребенок пристроен в хорошее место.
      Говорят, в документе, остающемся в роддоме, не указывается, куда выбыл этот приемный ребенок, чтобы передумавшая мать-отказница не смогла его найти, даже если вдруг захочет вернуть или же посмотреть на ребенка и забрать его к себе. Конечно, дали кому надо денег. В
      России испокон веку без взятки ничего не делалось. Так не принято.
      Даже неприлично. А что были за родители? Хорошие? Да вряд ли.
      Хорошие-то ведь ребенка не оставят. Вот, возможно, генетика и начала работать.
      Эта же несчастная женщина еще рассказала, что в том же самом доме ребенка какое-то жили-были два близнеца, которых их мать – одинокая женщина, родившая без мужа, оставила там будто бы пока на два года, чтобы потом забрать (так она совершенно серьезно и предполагала).
      Лет ей было тогда точно не более двадцати, она днем работала, вечером училась, не имела никакой жилплощади и хотела сначала сама куда-нибудь пристроиться. Пока жила в общежитии. Потом к ней стал подкатываться какой-то парень, она его полюбила и стала с ним жить, но всегда очень боялась, что он узнает, что у нее уже есть дети, и даже двое, поэтому стеснялась раздеваться перед ним при включенном свете, поскольку после рождения близнецов у нее остались растяжки на животе и несколько обвисли груди. Во всем остальном она после родов необыкновенно расцвела. После некоторого срока совместной жизни, когда они уже подали заявление в ЗАГС, тот парень стал строить планы на жизнь и обязательно чтобы сразу завести ребенка, но и тогда рассказать про своих близняшек она не решилась. Она вообразила себе такой разговор: "Да, слушай, Ваня, я как-то все забываю тебе рассказать одну вещь… Конечно, ничего особенного, безделица, но…" и так далее. И представила себе, как у Вани нижняя челюсть отваливается и уже через секунду лежит на полу. А тут ее Ваня еще к тому же и венчаться в церкви затеял, а там, говорят (это она в кино видела), будто бы всегда спрашивают, есть ли кто-нибудь против брака. Уже и платье с фатой купили. Причем совершенно новое. Тут почувствовала, что снова беременна. Спросила на всякий случай:
      "Вань, а можно ли беременной-то венчаться?" – "А ты батюшке не говори!" – "А вдруг он как-то почувствует?" – "Да как он может почувствовать?" И она молчала, потому что однажды сама видела, когда свадьба расстроилась только оттого, что у жениха вдруг оказался внебрачный ребенок. А тут – сразу двое. И то, что она оставила их в детском доме, совершенно ее не красило. Одна знакомая женщина, впрочем, сказала: "Ты об этом не думай, матушка, ходят слухи, сама беременная венчалась!" – впрочем, та женщина могла и соврать – откуда ей знать-то?
 
      Борискову иногда даже казалось, что Лиза поступала так, будто хотела ему за что-то отомстить. Бывало, что дочери поступали со своими отцами очень жестоко. Впрочем, Борискову были известны и такие случаи, когда, казалось бы, даже абсолютно ангельские в детстве и в подростковом возрасте дети, в зрелости проявляли буквально звериную жестокость и неблагодарность по отношению к своим родителям.
      Буквально перед глазами стоял совсем недавний страшный живой пример, когда взрослая тридцатилетняя дочь просто выгнала отца из квартиры, которую он сам на нее перевел в ее собственность, и только своевременная смерть от последствий перенесенного инфаркта избавила его от моральных и физических мук. Это был своеобразный король Лир, только бедный король – почти что без средств к существованию.
      Борисков надолго запомнил, что когда выписывал его из больницы, он сидел на койке с застывшим лицом – ему просто некуда было идти.
      Или другой случай, пожалуй, не менее нелепый и страшный, причем, с применением современных технологий.
 
      Генеральный директор крупной строительной компании Иван Сергеевич
      Вахромеев как обычно председательствовал на производственном совещании, когда в сумочке на поясе завибрировал мобильный телефон.
      Оказалось, прислали какую-то картинку, он раскрыл ее и ему будто бы плеснули кипятку на спину: на присланной фотографии его родная дочь была снята во время орального секса – прямо с половым членом во рту.
      Она лежала между ног у какого-то ублюдка, который ее к тому же за этим делом и заснял. Видно было, что снимал сам владелец телефона.
      Страшно было то, что на ее лице было глумливое, пакостное, какое бывает только в мерзких журнальчиках выражение, но лицо было хорошо узнаваемое. В жизни существуют вещи, которые человеку нельзя и не должно видеть. Невозможно и неприятно даже просто их перечислять. И это была именно такая вещь. Видно было заросший черным курчавым волосом низ живота этого мужчины или молодого парня. Член у него был лиловый. Судя по всему, снято было тем же козлом, меж чьих ног она лежала. На другой картинке лицо и губы у нее уже были забрызганы спермой. Что-то в его жизни изменилось навсегда. И восстановить прежнее уже было невозможно.
      Вахромееву показалось, что ему дали бейсбольной битой по затылку.
      Он тут же потерял нить беседы, извинился и вышел. В этой ситуации даже посоветоваться было не с кем, разве что с психологом, да и тот наверняка скажет: "Покажите-ка", – да еще про себя и подумает: "А ведь как хороша, сучка! Вот бы ее трахнуть!" Интересно, что сказала бы ее мать? Или может быть, напротив, оценила бы некоторые технические моменты – тут вполне могла быть своя специфичная женская точка зрения. Если бы это был его сын, то есть драл бы на фотке какую-нибудь девицу, то такого ужаса и не было бы, и вероятно заслужил бы одобрение с обеих сторон: вот так молодец, проявил себя мужчиной, и прибор у него ничего.
      Никогда человек любящий не будет снимать любимую женщину в таком виде, или тем более передавать подругу во временное пользование кому-нибудь другому – сделай, мол, и ему хорошо. Не похоже, чтобы он хотел зафиксировать на память приятные моменты интимной близости.
      Выглядело это крайне гнусно. Это подонок снял, чтобы показать друзьям или послать на порносайт. Это явно демонстративное послание могло означать лишь одно: "Тебя, Ванька Вахромеев, отымели по полной!"
      Определение номера было отправителем заблокировано, и номер идентифицировался просто как "частный вызов". Подумав, Вахромеев позвонил Соколову, тот когда-то служил еще в КГБ, а сейчас был на пенсии и работал заместителем директора по организационным вопросам.
      – Палыч, сможешь узнать, кто сейчас звонил на мой телефон?
      – Без проблем. Позвоню через десять минут.
      Действительно позвонил:
      – Понятно, что может быть, телефон и передали, подарили или что, но покупатель симм-карты зарегистрирован на Товарищеском проспекте.
      Пишите адрес.
      – А можешь вычислить, где он в данный момент находится?
      – Сходу, Иван Сергеевич, не смогу. Я сейчас в Гатчине. Если не застанете его по месту регистрации – позвоните завтра с утра. Тогда определим местонахождение.
      Записал. Место было незнакомое. Ехать туда одному очень не хотелось.
      Подумав, он позвонил начальнику охраны: "Петрович, Костриков Женя сейчас где – у тебя? Дай-ка его номер!" Вскоре пришел Женя, невысокий, коренастый и очень спокойный. Рыжеватые волосы зачесаны назад. Было ему чуть за тридцать. Когда-то был боксером, мастером спорта, по юности даже очень перспективным, а в бурные годы возрождения капитализма в России он влился в какую-то группировку, и даже некоторое время отсидел в СИЗО за незаконное хранение оружия, но как-то выкарабкался. Потом группировка его распалась, какое-то время он мотался без работы и наконец пристроился к Петровичу одновременно водителем и охранником. Он был женат и имел сына трех лет. Интересно, что жена у него была актриса музыкального театра – танцовщица. Вахромеев его сюда, кстати, сам и устроил – кто-то его попросил. Трудно было передать словами, но в нем было что-то такое, что тут же усмиряло буйных людей. И еще: он владел той необходимой манерой поведения и жаргоном, который был нужен в определенном кругу
      – так называемых "новых русских". Выйдя из-за стола, Вахромеев поздоровался с ним за руку.
      – Слушай, Женя! Мне нужна твоя помощь. У меня неприятности с дочкой. Короче, надо съездить в одно место, и мне нужна поддержка и подстраховка. Моральная и силовая. Естественно, я с тобой рассчитаюсь.
      – Без проблем! – Жена не выказал никаких эмоций.
      Приехали туда уже часов в семь вечера. Дом был пятиэтажный панельный "хрущовский". Подъезд, хотя и имел кодовый замок, был не закрыт, стены в подъезде – обшарпанные. По грязной лестнице поднялись на третий этаж, там и была квартира 15. Бакланов сам позвонил в дверь. Некоторое время ждали. Наконец открыл какой-то бритый наголо парень лет двадцати в черной футболке с черепами.
      Что-то такое спросил или сказал грубо, типа "хули надо?".
      Вахромеев сразу и не нашелся, что ответить. Однако Женя без всякого выражения на лице ударил парня кулаком в живот и тот тут же сел на пол в прихожей.
      – Твоя труба такой-то номер? – спросил Женя.
      – Ну и чего? – спросил парень с некоторой одышкой, во все глаза следя за кулаками Вострикова.
      – Тебе сколько лет, парень? – спросил вдруг Женя.
      – Девятнадцать.
      – Почему не в армии? Больной что ли?
      Парень несколько опешил. На миг ему показалось, что его пришли забирать по призыву.
      – Что я дурак, что ли? – неуверенно ответил он.
      – Фамилия как твоя? Где твой телефон?
      – Я не знаю!
      – Фамилия!
      – Голубев.
      – Где труба?
      – Не знаю. Потерял.
      Жена опять без всякого выражения на лице, долбанул его ногой по животу.
      – Да ладно вам! Серега взял! – сказал парень несколько громче, чем полагалось, словно хотел, чтобы его услышали в другой комнате.
      – И где этот самый Серега?
      Именно в этот момент из комнаты выскочил тоже бритый наголо парнишка с реальной бейсбольной битой в руке. При всей ярости, искажавшей его лицо, был он явный замухрышка: низкорослый, худой, будто бы не докормленный с детства. Впрочем, именно такие дегенераты нередко составляют костяк городской шпаны и действуют стаями. Иногда их и в армию-то не берут именно из-за явных психических проблем и недобора веса, а если кого берут, то в первый год все их безжалостно шпыняют, а на второй они и есть самые злобные "деды". Ходить вдоль строя "молодых" и лупить всех в поддых – чтоб с копыт слетел – любимая их забава. Впрочем, не увидев на лице неожиданных гостей испуга, он сам тут же испугался.
      Никого из старших на виду не отмечалось, что впрочем, не исключало и того, что пьяный папаша кого-нибудь из этих ребятишек не валяется где-нибудь в соседней комнате и в самый неожиданный момент не вылезет с охотничьим ружьем или с топором.
      – Ну-ка, брось биту – а не то я тебе руку сломаю! – прошипел Женя уже действительно страшным голосом. Скажи это Вахромеев, парень бы, может, и не понял бы, а тут – мгновенно просек. Наверно, даже если бы Женя по-английски сказал, просек бы. И биту послушно бросил. К счастью, он еще не был пьян и не ввел себя в состояние уголовной истерии, когда любые увещевания уже бесполезны, хотя поначалу вроде как бы и пытался, даже глаза закатил, но не успел.
      – Это ты, что ли, Серега? – спросил Женя.
      – Нет.
      – А где этот долбанный Серега? И где твой телефон? – Женя тут снова пнул поверженного Голубева в бок.
      – Его нету – гуляет! Я ему проиграл телефон. В секу. Он вообще здесь бывает редко.
      – Где гуляет?
      – Не знаем. В кафе, наверно, со своей "мочалкой". Мы-то тут при чем? Сами с ним разбирайтесь!
      – Как фамилия этого сраного Сереги? Где живет? – Спрашивая это,
      Женя поднял с пола биту и любовно погладил ладонью место на ней, которым конкретно и лупят по башке.
      – Чего вам надо? – тут начал выступать второй бритоголовый.
      Вахромеев увидел, что у Жени на лице промелькнуло желание этому чудику хорошо приложить. И Женя не удержался – приложил, правда кулаком – тот улетел в дальний конец коридора. Оттуда грязно ругался, угрожал, но не вставал.
      По возвращении Вахромеев в офис хотел с Женей рассчитаться за работу, но тот категорически отказался:
      – Вы меня и так однажды здорово выручили.
      Действительно, было дело. Тогда он действительно помог его освободить из СИЗО. Но за него попросили хорошие люди, сам он Женю тогда лично не знал. Женя добавил:
      – А этих ублюдков я по жизни не люблю: гнусь какая-то, выродки, человеческая мокрота. – и даже сплюнул. Он, как бывший спортсмен, а сейчас глава семейства, подобных типов люто ненавидел.
      Некоторое время поколебавшись, Вахромеев, стиснув зубы, позвонил бывшей жене, матери Ани. Прошло гудков пять, пока она взяла трубку.
      Они поздоровались. Она всегда говорился как бы с одышкой, как будто после бега, что Вахромеева страшно раздражало. Вахромеев спросил:
      – Светка дома?
      Бывшая жена тут же рассмеялась так отвратительно, что Вахромеева передернуло.
      – Конечно, нет! Она так рано не бывает. А иногда вообще не приходит!
      Она видно ждала, что Вахромеев начнет ее упрекать и тогда она сможет перевести на него все стрелки, типа это ты во всем виноват, потому что ушел из семьи, а теперь вспомнил о ребенке.
      Вахромеев сдержался, сказал:
      – Я ей звоню, а у нее трубка не отвечает, выключена. Ну, ладно. -
      И побыстрее отключился, чтобы больше не слышать этого одышливого голоса и самому не вспылить. Обычно это кончалось площадным матом.
      Чертыхнулся.
      Водитель, не зная сути дела, и думая, что девочка просто загуляла, решил шефа успокоить:
      – У меня жена работает медсестрой в школе, так летом всегда выезжает в загородный детский лагерь, и сын туда едет тоже. Так она рассказывала, что девочки сейчас нередко бегут, чаще, чем мальчики.
      Жена рассказывала, что у них там, в лагере, все лето жила одна такая девчонка, документов никаких, и никто ее не ищет. Прогонять было жалко. Кормили. И девочка, говорит, хорошая. Куда-то ее там пытались пристроить. Оказалось, что родители развелись, мать вышла замуж за мужчину моложе себя, и тот, как это бывает, стал приставать и к ее дочке…
      Тут же Вахромеев вспомнил, что у одних знакомых ребят, кажется, у
      Ветра, на даче жила довольно долго такая же девчонка неизвестного роду-племени, сбежавшая от родителей или из интерната, уже вдоволь поболтавшаяся по вокзалам, и прихваченная им где-то совершенно случайно – буквально с обочины. Дома девчонка отмылась и стала очень даже ничего. Юная мастерица миньета, она была счастлива только тем, что у нее есть место, где жить. Обслуживала всех бесплатно, когда скажут. Впрочем, было такое ощущение, что выполнение сексуальных обязанностей и мытье посуды она считала равноценными. И опять же создавала некий уют, убиралась в доме. К уборке и порядку явно была приучена. Несмотря на сопливый возраст, хозяйка оказалась замечательная. В доме у Ветра теперь царили чистота и порядок. А если чего не так – можно было дать пинка или подзатыльник, и она тут же забивалась в угол так, что ее не было ни видно, не слышно. Ветр выдавал иногда ей тыщонку-другую – на тампоны и косметику. А одежды ей собой и не требовалось, поскольку она из дома почти никуда не выходила. Ни метрики, ни паспорта у нее не было, и сколько лет ей было по-настоящему она не говорила: по внешнему виду была совсем соплячка – груди как кулачки, а по глазам, взгляду и опыту – тянула и на все двадцать пять. При всем том, что она умела и вытворяла, по сути своей натуры она вовсе не была проституткой. Видимо, она просто попала в такую среду, где от нее требовали только одно: помыть пол, посуду и сделать секс. Она была бы прекрасной домохозяйкой и заботливой женой, но у нее пока не было возможности ими стать.
      Средневозрастные богачи вообще любили девочек-подростков. С ними не требовалось никаких бесед, никакого напряжения. Совершенно ненужная часть общения, которая неизбежно присутствует с взрослыми женщинами, начисто исключалась. Взрослые женщины всегда или хотят завести серьезные отношения, или же им надо за секс хорошо платить.
      С ними неизбежно надо было строить какие-то отношения либо коммерческие либо эмоциональные и вести разговоры, а любые беседы надоедали и на работе. Эти же девочки-подростки хотя и были дуры дурами, но и это тоже было прикольно. Например, можно было их напоить и потом заставить драться голыми. Им можно было вовсе ничего не платить за секс, а дать какую-нибудь безделушку или пустить поплескаться в бассейне, или просто накормить от пуза.
      – Она тебя как-нибудь обнесет, – говорили Ветру друзья.
      Тот только смеялся. Он к ней уже привык. Она стала неотъемлемой частью интерьера, а о завтрашнем дне Ветр вообще никогда не думал.
      Ко всему этому, казалось бы и не к месту, Вахромеев с ужасом вспомнил еще один давний жизненный эпизод, когда был на свадьбе у армейского дружка – почти сразу после дембеля. Безобразная была та свадьба, потому что все в конце концов перепились, передрались, а по роже досталось даже тамаде. Сам Вахромеев болтался по дому, представлявшему собой что-то типа барака – искал, где бы спокойно блевануть, и вдруг в какой-то подсобке увидел невесту, которую с двух концов драли два каких-то парня, один из которых при ближайшем рассмотрении оказался не кто иной как свидетель со стороны жениха.
      Кстати, невеста потом появилась за столом рядом с женихом как ни в чем не бывало: веселая и довольная – разве что немного помада на губах немного смазалась. А эта сволочь-свидетель, подсев к жениху, что-то веселое проорал ему в ухо и еще похлопал его, пьянющего, по плечу. Невеста между тем прополоскала рот шампанским и проглотила с видимым наслаждением, потом они с женихом долго целовались под крики: "Горько!" Приятель-свидетель сидел в это время с торжествующим лицом, свысока смотрел на жениха и гостей. На лице явно читалось: "Я их всех отымел!" Позже это глумливое тупое рыло не раз всплывало у него перед глазами, когда он пытался представить, кто же это пишет гнусные надписи на стенках в туалетах или комментарии на сайтах с подписью "Ононим", типа: "А вот я эту сисястую телку трахнул бы по самые уши!", или жесткая констатация:
      "Тема траха не раскрыта", или "Это самое наиговнейшнее говно из всего всемирного говна!"; или лицо того ублюдка, кто опять нассал в лифте.
      Вахромеев свой дорогой мобильник в тот же день, как только получил мерзкие снимки, выбросил, – больше не мог держать в руках, ему казалось, что трубка несмываемо запачкана чем-то мерзким. И даже руки после этого вымыл. Он еще подумал, что, например, где-нибудь на
      Кавказе, да и вообще на Востоке, такую мерзость сделать было бы просто невозможно. Никто бы не решился. Отправитель прекрасно бы понимал, что был бы убит без колебаний. Многочисленные братья невесты непременно разорвали бы его на куски. Но ведь и сама она уже никогда бы не вышла замуж, поэтому сама восточная женщина ни за что не пошла бы на это.
      Вечером был в плохом настроении, жене рассказывать детали дела не счел нужным. Сослался на проблемы на работе и головную боль.
      Утром вместе с Палычем определили местонахождение обоих телефонов:
      Светкиного и того ублюдка с лиловым членом. Вне ожидания, они оказались в совершенно разных местах. Дочка, судя по местоположению, находилась у матери. А этот лиловый член вообще телефон вдруг выключил и как будто испарился. Видно его те бритые все-таки предупредили. Надо было его найти и узнать, кто его научил послать эту мерзость. Судя по всему, он сам бы до этого просто не дошел. Да и чего ему до Вахромеева?
      Подъехали к указанному месту. Встали в пределах видимости всех подъездов панельного дома. Из дома вышел парень, пошел по тротуару, оглядываясь.
      – Телефон у него должен быть включен. Я сейчас наберу номер!
      Подождали. Увидели, как парень вытащил трубку, спросил "Чего надо?", и услышали это в трубке через громкую связь.
      – Он!
      Через минуту Женя уже тащил его за шкирку к машине.
      – Она сама послала фотку вам с моего телефона! – всхлипнул парень, размазывая под носом кровь. – Она сама попросила ее снять! Мне-то это зачем, что я – больной, что ли? – Он был реально напуган, только что не обмочился. Напоследок Женя ударил его коротко в челюсть, и парень упал на газон – на грязный снег.
      Назад ехали молча.
      Все было ясно. Однажды Вахромеев из той семьи ушел, и теперь получил за это расплату. За все в этом мире приходится платить.
 
      Возможно, Борисков его бы и понял. Родители получаются всегда виноваты. Борисков однажды сходил в специальный районный центр к психологу по проблемам трудных подростков. Борисков искал причины в дочери, а оказалось, что все дело, оказывается, было в нем самом.
      Оказывается, он просто был плохой отец, причем плохой на глубинном уровне, по самой своей сути.
      – Что вы можете рассказать про нее? – спросила женщина-психолог, явно скучая.
      – Ничего. Я про себя-то ничего не могу рассказать! – промямлил изумленный Борисков.
      Больше он с психологом не встречался.
      Наконец Лиза выкинула следующее: некоторое время поболтавшись, и, будучи всего восемнадцати лет от роду, она стала жить у какого-то мужика без оформления законного брака. Так называемый бойфренд Лизы
      (от слова "сожитель" Борискова всегда бросало в дрожь; "сожитель" в его представлении представлял собой всегда хмельного небритого мужика в растянутой майке и в приспущенных семейных трусах; картину завершала непременная закушеннная в углу рта "беломорина").
      "Гражданский муж" говорить было бы тоже неправильно, поскольку гражданским называют как раз зарегистрированный брак, а если они еще и венчаны – то это уже и церковный брак. Термин "гражданский брак" бы придуман специально для женщин, чтобы они как бы считали себя замужними. При статистических опросах в таких ситуациях женщина обозначает себя как находящуюся замужем, а мужчина – как неженатый.
      Впрочем, Борисков знал одного такого человека, у которого была законная жена с печатью в паспорте (то есть гражданский брак), а с любовницей он повенчался (церковный брак). Ни там, ни там он законов вроде бы не нарушил. И обе женщины были довольны, хотя, впрочем, кажется, и не подозревали о существовании друг друга.
      Борисков в специфику своей профессии очень внимательно относился к терминам. Так уж он был обучен. И на клинических разборах по этому поводу всегда были свары. И может быть, правильно. Поскольку не тот термин – это не тот диагноз, а тут недалеко и до врачебной ошибки, неправильно назначенного лечения. Профессора могли часами толочь воду в ступе: например, утверждали, что правильно говорить не
      "стадия обострения", а "фаза обострения", и что правильно не "вирус
      Эпштейна-Барра", а "вирус Эпштейна-Барр", поскольку Барр – это фамилия женщины – Марии Барр. И что целлюлит – это воспаление соединительной ткани между смежными тканями и органами, а вовсе не отложение подкожного жира с формированием "апельсинной корки". Но пациенты-женщины этого слова "ожирение" очень не любили. Борисков обычно и в диагноз при выписке ожирение не писал, естественно, если это было не принципиально важно для ведения больного. С жиром женщинам не повезло. Известно, что толщина кожи является гормонально-зависимым параметром. Кожа у женщин тоньше, чем у мужчин, в то время как толщина подкожного жирового слоя у женщин больше. Кроме того, установлено, что в возрастном интервале от пятнадцати лет и до глубокой старости удельный вес коллагена в коже мужчин выше. Что ж, с другой стороны у женщин зато не бывает импотенции.
      Уж не известно, почему и как она его себе выбрала, но этот Лизин сожитель Дима был человеком абсолютно другого типа, чем Борисков, будто бы они произошли от разных обезьян, поэтому его Борисков даже просто видеть – слышать о нем не мог – все в нем его страшно раздражало. Не любил он таких людей. Этот Дима работал в театре то ли художником по декорациям, то ли просто рабочим сцены, спал до обеда, любил выпить, постоянно курил – сигарету изо рта не вынимал.