Врачу, исцелись сам!

      Потом была скандальная ситуация с новыми родственниками, в частности, с матерью отца будущего ребенка, которая, когда Леля со всем своим подростковым пылом стала говорить, что безумно любит ее сына, и если им не разрешат быть вместе, бросится с крыши дома, тут же отправила ее в детскую психиатрическую больницу на Чапыгина. И больших трудов стоило Лелю потом оттуда забрать. Затем они вдвоем,
      Леля со своим приятелем, явились к отцу на работу и объявили в лоб, что беременны. Тот позвонил жене Ольге Петровне: "Ты стоишь? Сядь!"
      С родами тоже были проблемы, потому что была еще слишком молодая и очень хрупкая. Все очень поволновались. (Понятно, шестнадцатилетняя роженица боится, звонит матери, плачет в телефон. Мать ее тоже плачет: "Маленькая моя, все будет хорошо!..") Но, слава Богу, родила почти без проблем. Что дальше?
      Ситуация была очень напряженная, но как только ребеночка взяли подержать на руки, как только он только улыбнулся молодым бабушке и дедушке своей беззубой улыбкой, как только понюхали его головку, пахнущую молоком, так тут же они и расстаяли.
      Лелька во время этого визита тут же прямиком направилась к холодильнику, спросила: "Мам, можно?", – и Ольга Петровна была поражена, какой огромный бутерброд она себе сделала и с жадностью съела. "Господи, да она же там голодает!" – с ужасом подумала новоиспеченная бабушка. Впрочем, судя по щечкам ребенка, молока ему хватало, но сама молодая шестнадцатилетняя мамочка постоянно хотела есть. Будущая балерина, которая всегда следила за весом, тростиночка, теперь отрезала полбатона вдоль, намазывала маслом, накладывала толщиной с палец кусков колбасы, сыра, листьев салата и все это с видимым наслаждением поедала. Деваться было некуда, и свадьбу назначили на июнь. Будущий зять приходил, даже целовал в щечку. Он был небрит, и он него пахло несвежими носками. Раньше все представлялось, что все это будет как-то по-другому, а получилось именно так, а не иначе, и это нужно было принимать, как оно есть.
      Лялька маленькая была, худенькая, а груди очень большие. Молока у нее шло столько, что ребенок буквально захлебывался. До беременности у нее была такая тонкая талия, что казалось невероятным, хотя после родов, конечно, растащило, но не ужасно. Когда она гуляла с коляской, никто не верил, что это ее ребенок.
      Для Ольги Петровны это был, конечно же, сильнейший стресс. Вначале роль бабушки ее пугала. Сама она была еще если и не молодая, то, по крайней мере, самых что ни на есть средних лет – чуть больше сорока.
      Сама еще вполне могла родить. Слово "бабушка" всегда ассоциировалось у нее со старостью, однако сразу после рождения внука эта роль ей очень даже понравилась. Только и разговоров с подругами было, что о внуке. Всюду таскала и показывала его фотографии. Впрочем, на прогулке все думали, что это ее ребенок. Женщины часто знакомятся, когда гуляют с колясочками: "А вашему сколько? А как он ест? Вы подкармливаете? А как засыпает?" – темы их разговоров неисчерпаемы.
      Некоторые считали, что брак этот – случайный и долго не продержится.
      Впрочем, Борисков видел и счастливые "случайные браки". Работала в лаборатории такая Марина (фамилию ее Борисков забыл). Когда ей исполнилось тридцать, и она все никак не выходила замуж, а уже пора было рожать ребенка, ее познакомили с одним неженатым молодым человеком, военным в чине капитана, который учился в адъюнктуре академии тыла и транспорта. Офицер этот был вполне симпатичный, скромный, и родители у него были очень приятные и доброжелательные.
      Познакомили их на какой-то встрече родственников, они какое-то время встречались, ходили в театр, затем, когда пришло время, переспали, и почти сразу после этого подали заявление в ЗАГС. Вопрос жилплощади – однокомнатная квартира – обе семьи решили совместными усилиями. За глаза она его всегда называла "муж", и редко когда по имени – только среди родственников. Потом она забеременела и в положенный срок родила ребенка. Сергей оказался заботливым отцом. Помогал купать, гулял с коляской. Какой-то пылкой любви между ними поначалу не было, но отношения сложились очень хорошие – как у близких родственников.
      Она считала это нормальным, поскольку общеизвестно, что страсти довольно быстро выгорают, говорят, в среднем за четыре года, что обусловлено какими-то физиологическими причинами – сроками выращивания ребенка, пока он маленький, и т.п. Потом может наступить тупик, а чтобы жить дальше, кроме секса, нужны уже какие-то другие связывающие интересы. А тут они изначально избегали этого периода влюбленности и с самого начала жили спокойно. Увы, найти половинку не довелось, а насколько ее реально найти вообще – скорее это большая редкость и удача, что-то вроде лотереи. Но жить-то надо всем. Конечно, эти мгновения и короткие годы любви дорогого стоят, но вся длинная счастливая жизнь в семье стоит всяко уж дороже.
      Любовь может возникнуть и позже, и через какое-то время она стала отмечать в себе эти признаки: после рождения ребенка интимная близость стала ощущаться ею значительно более ярко, чем сразу после замужества, когда она почти не получала сексуальной разрядки. Теперь же Марина без какого-либо притворства кричала и стонала во время секса и начала беспокоиться, когда муж задерживался на работе. Весь день была занята ребенком и ждала мужа. Она была счастлива. Она успела. Ее личная жизнь состоялась. Это был несомненный факт. Но теперь сам вид сумасшедшей любви, которую ей ежедневно показывали в телесериалах, ее раздражал – она видела в том придумку и фальшь. А поначалу ей странно было ощущать рядом с собой чужого голого мужчину, его холодные волосатые ноги, целовать его, спать с ним, но быстро привыкла. Подруга сказала: "Самое опасное сейчас – это встретить настоящую любовь. И, прежде всего для женщины, – это вовсе не нужно. Женщина существует для семьи – мужа и детей". Подруга была толстая и некрасивая, и ее неопасно было приглашать в дом.
      Впрочем, тут же можно привести и другой пример, когда выбор не всегда так прост и не так гладко все это протекает. Одна женщина по имени Ася, опять же из Виктошиной тусовки, годами несколько помоложе
      Марины, вышла замуж за богатого и очень неплохого человека, хотя и на пятнадцать лет ее старше, и вроде как поначалу была семейной жизнью довольна, но внезапно снова как бы ниоткуда появился ее бывший парень по прозвищу Макс – ее первый мужчина, богема, наркоман, короче, сволочь и пропащая душа, но к нему у нее осталась необъяснимая и неодолимая тяга, слишком уж многое их связывало и опять же – ранняя молодость. Посидели в кафе, вспомнили былое.
      Хотела сразу же уйти от мужа, но уйти означало потерять благосостояние, съехать из хорошего дома. Перед женитьбой сторонами был подписан брачный контракт. Муж, юрист по специальности, оговорил это тем, чтобы, если с ним что-нибудь случится, прежняя его семья тоже кое-что получила, и чтобы сама она, если вдруг решит уйти, не осталась без средств. "Если захочешь уйти, я в течение года буду платить тебе сумму в рублях, эквивалентную тысяче долларов в месяц, этого тебе хватит, пока ты устроишься на работу". Тогда такая сумма для нее, работавшей до этого где придется, касалась просто громадной. Теперь же, когда она уже год как не работала, а просто занималась тем, что тратила на себя деньги, просто крохотной. Пока она была свободна, не беременна, и все еще пила противозачаточные таблетки. Хотелось еще с годик погулять, поездить по миру, пожить для себя. И тут она об вдруг пожалела, что не родила сразу же. Может быть, и не возникло бы всей этой ситуации, если бы был ребенок. Если бы был ребенок, на это просто не было бы времени. И если бы был ребенок, тогда бы алименты на ребенка были бы очень большие. Но, ведь не исключено, что в этом случае муж, используя весь свой опыт адвоката и связи, наверняка постарался бы оставить ребенка себе. Она совершенно не исключала, что ей могли даже подсунуть и наркотики.
      Жене одного очень серьезного человека, когда они разводились, подсыпали наркотики в еду, она прямо из ночного клуба попала в больницу с передозом и там это документально зафиксировали. И после этого она числилась как наркоманка. И потом еще и давнее, казалось бы забытое прошлое всплыло: оказалось, в семнадцатилетнем возрасте у нее были приводы в милицию и даже задержание за марихуану. Она действительно тогда взяла у своего девятнадцатилетнего друга пакетик, чтобы того не посадили, а выкинуть не получилось. Поэтому на суде она была вся скована и даже не рыпалась. Тут такой проблемы, слава Богу, не было. Впрочем, с ребенком ее Макс бы и не взял, если бы только не рассчитывал на то, что можно было бы жить на алименты и вообще не работать.
      Поколебавшись некоторое время, она все-таки решилась и на следующий день с снова поехала к Максу. Мужу пока ничего говорить не стала – тот как раз уехал на неделю в командировку за границу.
      Встретились они с Максом, отметили встречу в ресторане и вернулись ночью уже в Максову старую квартиру. Любили друг друга прямо на полу в прихожей, потом на кровати. Это было словно первая брачная ночь, но когда после ласк она наконец пришла в себя в этой крохотной комнатке с маленькими окнами, заглянула в грязную заржавевшую ванну, увидела треснутый кафель, вошла в микрокухню два на два метра
      (кстати, с бодуна там было очень удобно – не надо вставать из-за стола, чтобы снять с плиты чайник) с гудящими трубами и открыла пустой рычащий холодильник, в ней все похолодело. Это тогда, в семнадцать лет отдельная однокомнатная квартира считалась таким невероятным шиком, что просто уму непредставимо. Но не сейчас. Все, конечно, было здорово, романтично, но уже как-то не так. Например, вообще не было стиральной машины, и даже поставить ее было бы некуда
      – разве что всунуть самую маленькую под раковину. И кто будет стирать белье руками? Посудомоечной машины у Макса тоже не было. И даже если купить – тоже некуда было ставить. Грязная посуда громоздилась в раковине горой.
      И вдруг она подумала, что нет никакого смысла любить просто так.
      Главный смысл любви состоит в том, чтобы сделать детей. Ну, предположим, сделали. А где поставить детскую кроватку? И еще она обоснованно опасалась, что Макс будет курить, потому что он курил постоянно и ни за что его не отучишь, и в комнате с ребенком будет курить и в кровати. Бывшие наркоманы всегда очень много курят и здорово пьют – тут проявляется некая компенсаторная реакция.
      Приходить сюда иногда встречаться было еще можно, но жить здесь каждый день? В одной комнате? На год им денег, пожалуй, и хватит, можно даже сделать косметический ремонт или снимать квартиру побольше, а дальше-то что? И еще: уйти к Максу означало забрать у будущего гипотетического ребенка счастливое детство: тот дом с большой детской комнатой с игрушками и поместить его в эту дыру.
      Кстати, в предыдущий вечер Ася сама заплатила за обед в ресторане, то есть передала Максу деньги, чтобы он заплатил. (Макс еще и чаевые хорошие дал из ее денег). Денег у нее было достаточно, но как-то покоробило: она уже давно не платила сама и как-то отвыкла от этого.
      Конечно, любовь всегда права. Любые люди из окружения, возможно, не будут ее осуждать: ушла к ровеснику, более молодому, по любви. Это красиво. Разве что подруги скажут за глаза: "Вот дура!" И еще: надо будет куда-то устраиваться на работу, а это как-то пугало.
      Она зашла к банкомату, сняла с карты немного денег, посмотрела остаток на счете – не так и много там и оставалось. У нее было всего четыре дня на раздумье – до приезда мужа. Если уходить окончательно, то надо снять с карточки все, что есть – больше уже не будет.
      Кредитная карточка VISA тоже была на имя мужа, выдал ей и сказал код. Она так и брала, и деньги там не переводились. Машина – "рено меган" тоже была куплена ей мужем еще перед свадьбой, но зарегистрирована была на него. В прежние времена в подобных ситуациях капиталом женщины были драгоценности. Мужчинам это обычно кажется бессмысленной тратой денег, для женщины же – древний вариант страховки. Она знала, что у него уже куплено ей на день рождения бриллиантовое кольцо, специально заказанное у знакомого ювелира. Она делала вид, что не знала. Но ведь и муж где-то прав: раз ты пользуешься всем, так хотя бы делай вид, что любишь.
      Снова вернулась в квартиру Макса. Когда мыла посуду, услышала из комнаты, где работал телевизор, что на каком-то шоу что-то такое обсуждают про любовь. Она кинулась туда, жадно стал слушать, все ждала, что кто-нибудь скажет: "Любовь – важнее всего в жизни, слушайте свое сердце!" Не сказали. Позвонила подруге. Поболтали.
      Закадычная подруга, еще школьная, на такие намеки (напрямую сказать ей Ася боялась, впрочем, та все тут же поняла) сказала: "Аська, дорогая, только не делай глупости, очень хорошо подумай. Это в тебе еще дурь молодая играет, а как только родишь ребенка, будет у тебя нормальная семья – тут же все забудешь!" Ася рыдала, не зная, что и делать. Мужу она уже изменила. Казалось, все было просто: приехать, собрать вещи и уехать, подарки не брать (шубу и прочее), доверенность, ключи от машины положить на видном месте, выйти из дома, сесть в автобус или, лучше, взять попутку. Приехать, войти в вонючий подъезд, зайти в квартиру и начать ее приводить в порядок, вымыть плиту, пол, повесить занавески. Потом появится обкуренный и в крепком подпитии Макс с друзьями, и, как в прежние времена, они будут болтать до утра, слушать музыку, пить, курить, а потом не исключено, что и вмажутся героинчиком. Проснется она завтра утром, как и сегодня, от рева моторов и грохота ящиков, которые под окном, громко матерясь, обычно не позднее шести утра швыряют грузчики магазина "Пятерочка". А ведь если подумать трезво: Николай – нормальный хороший муж – чего от него уходить-то? Из-за любви?
      Любовь – это самое главное? Это так? Или не так? Николай встретил, полюбил ее, они стали жить вместе, потом сделал ей предложение. Она сама согласилась выти за него, и жизнь эта ей в целом очень нравилась. И как вот тоже ему сказать: я тебя не люблю и от тебя ухожу? Явно-то ничего ее не держит, но ведь и не уйти. Казавшаяся когда-то уютной и даже просторной квартирка Макса теперь показалась ей просто собачьей конурой, да еще к тому же и ужасно грязной и до тошноты прокуренной. Тут требовалась даже не уборка, а настоящий капитальный ремонт. Причем в данном случае наверняка легче было сломать весь дом и построить новый. К вечеру ее уже от всего трясло.
      Поехала к себе домой. Вернулась туда как бы за вещами, даже стала их собирать, но потом бросила, легла на свою кроватку и сладко заснула.
      И так ей было хорошо!
      Наконец, закончили. Борисков оставил в кабинете медсестру Любу, молодую женщину двадцати пяти лет. Она отработала здесь около года, перевелась сюда из военного госпиталя из-за более высокой зарплаты и чтобы поближе к дому. И уже как год она была замужем и теперь ждала ребенка, находилась на шестом месяце. С будущим мужем она познакомилась в военном госпитале, где он проходил реабилитацию после ранения и контузии. Парень ей понравился, стали встречаться и вскоре поженились. Она считала, что ей с мужем повезло – это был спокойный и покладистый парень. С первого взгляда он казался абсолютной флегмой, при разговоре с женщинами смущенно улыбался, отвечал кратко. Подруги ей даже как-то сказали: "Какой-то он у тебя больно тихий и робкий!" Она им на это ничего не ответила, только пожала плечами. Она-то знала, что он был тихим только до тех пор, пока его не трогали. Сам же никогда не задирался. Так однажды в вагон электрички, где они с ним ехали, зашла компания человек пять каких-то явно обкуренных или обколотых парней: они были какие-то слишком громкие, дерганные, с мутными взглядами, хотя алкоголем от них вроде не пахло. Стали шалить. Ее Сережа смотрел на это мрачно, но до времени не влезал, пока один из парней, может быть, даже случайно, задел ее рукой по волосам. Он тут же поднялся и оттолкнул обидчика. Тот, конечно, сразу взвился на дыбы, и далее реакция мужа была мгновенная и очень жесткая. В несколько минут все пятеро были безжалостно и страшно избиты, причем, как говориться, просто в хлам.
      И это была вовсе не драка – те совершенно ничего против него не могли сделать. Это было просто избиение. Одного, который ее тронул, он, схватив за волосы, наверно, с минуту со страшным хлюпающим звуком бил лицом о скамейку. Любе этот звук потом долго мерещился.
      Они тогда с Сережей вышли на следующей остановке, точнее это она его вытащила. И самое удивительное, что минут через пятнадцать он, казалось, об этом происшествии совершенно и забыл, говорил о чем-то другом, смеялся, ел мороженое, а ее трясло весь вечер, она даже спать не могла. С тех пор она очень боялась повторения подобных ситуаций, что он может кого-нибудь убить.
      Еще однажды ночью ей показалось, что кто-то ходит в квартире. С колотящимся сердцем она затрясла Сережу. Он открыл глаза и тут же без всяких: "Что? Что?" тихо соскочил с кровати, не включая свет, вытащил откуда-то здоровенный нож, как-то по-особому ухватил его и бесшумно вышел из комнаты. Вернулся вскоре со смехом: оказалось, через балкон на кухню пролез соседский кот и шуровал на столе, уронил чашку. Сережа неудержимо зевал, нож крутился на его кисти веером. Она испугалась за того кота. Впрочем, кота Сережа не тронул, кот еще не раз приходил. Ему даже оставляли на подоконнике еду, хотя она сама очень не любила разводить грязь.
      Это огромный и страшный нож еще не раз откуда-то возникал: Сергей иногда точил его, сидя за столом на кухне, обычно в своей любимой майке-тельняшке. Изредка к нему в гости приходили такие же, чем-то похожие на него друзья – бывшие солдаты, и они громко разговаривали о непонятном ей и хорошо выпивали.
 
      Была уже половина восьмого вечера, пора было домой. Но только
      Борисков сел на стоянке в машину, как тут же и вспомнил, что висит над душою: одни хорошие люди попросили посмотреть больного родственника на дому, и он им клятвенно обещал сделать это сегодня.
      В кармане рубашки, поискав, нашел адрес. Было относительно по дороге. Борисков не любил такие визиты за возможные неожиданности.
      Нередко встречались обреченные люди, которые находились в своей среде, на своей территории, и приходящим к ним был сам Борисков. Это были, по сути, наиболее сложные и тяжелые больные, лишенные возможности передвижения и нередко абсолютно бесперспективные. У них был свой мирок, ограниченный этой квартирой или даже одной комнатой.
      Нужно было что-то им говорить, что-то прописать, как-то ободрить, дать какую-то надежду. Всегда потом возникает вопрос: этично ли давать надежду или надо говорить правду. Однажды это был больной с псориартрическим артритом и с осложнениями от длительного приема сильнодействующих обезболивающих и противовоспалительных лекарств.
      Как Борисков и боялся, ничего сделать уже было нельзя. Когда он прошел в комнату: увидел там целая сложная система передвижения по дому и существования. Жена – красивая, совсем еще нестарая женщина говорила о нем: "Мы", – как о ребенке. Своих детей у них не было.
      Все было направлено на него: все время, все силы и все деньги.
      Никаких отпусков, ничего. Когда он лежал в больнице, она себе лично никогда ничего не готовила – ела, что придется. Потом однажды он умер. Это ожидалось, но оказалось все равно неожиданным. Однажды его увезли в больницу, как увозили много раз раньше, чтобы вскрыть абсцесс, и он больше не вернулся. Она не знала, что делать дальше. В ней самой что-то будто умерло. Она не знала, как жить дальше – ей уже было тридцать пять лет. Или еще только тридцать пять? Нужно было начинать все сначала, и она не знала, как это делать. Какое-то время вообще не трогала вещи. Потом выбросила все. Прошло какое-то время.
      Она вышла замуж и родила ребенка. Успела. Ей было тридцать восемь лет. В роддоме она считалась старородящая.
      Сегодня же пришлось ехать относительно недалеко – в дом недалеко от станции метро "Академическая". Хорошо, что заранее посмотрел по компьютерной карте, где было указаны детально все дома, да и то поначалу повернул не туда. Казалось бы, все точно объяснили, и по карте заранее посмотрел, даже схему распечатал, но все же нужный подъезд нашел не сразу. Дверь открыла жена больного. Оказалось, что у него была тяжелый обструктивный бронхит, выраженная одышка и сердечная недостаточность. Этот пациент курил всю жизнь по две пачки в день и теперь задыхался даже в покое. Редко бывает, что легкие выдерживают такое количество сигарет, но в большинстве случаев формируется бронхит. Теперь сделать что-то радикальное было сложно.
      Борисков посидел, поговорил, послушал легкие, сделал назначения, получил деньги и ушел.
      Как-то Борискову довелось посещать на дому некоего миллионера.
      Оказывается, он заехал в поликлинику, но ему не понравилось находиться там среди других больных, соскоб на анализ у него забрали, а Борискова попросили посмотреть пациента на дому.
      Борискова забрали утром от самого дома, повезли на Фурштадскую улицу, там из машины позвонили охраннику в подъезде. Тот открыл подъезд и уже оттуда позвонил охраннику на площадке второго этажа.
      Когда Борисков поднялся пешком на второй этаж, охранник, видимо находившийся в соседней квартире, куда была распахнута дверь, его уже ждал на лестничной площадке, и уже сам позвонил в квартиру
      Флидлянда. Дверь открыла, видимо, его жена – молодая, очень красивая женщина в домашнем халате. В огромной прихожей были узорные полы,
      Борисков переодел там обувь и вымыл руки в такой же огромной, как и прихожая, роскошной ванной комнате. Затем его проводили в кабинет.
      Кабинет представлял собой огромный и длинный, с камином и каменными львами по обеим сторонам его, но в целом как казенно и довольно безвкусно обставленный. Какое-то время он ждал, пока откуда-то из глубины квартиры не появился сам заспанный и босой сам Семен
      Аркадьевич Флидлянд. Выглядел он просто ужасно. Вид у миллионера была такой, будто он только что от пивного ларька. Зубов у него не было вообще ни одного – все выдернули, а протезы никак не могли вставить из-за внезапно возникших во рту язв. Затем и послали за
      Борисковым. Борисков вынул уже готовый анализ, который ранее взяла медсестра, и стал смотреть, спрашивать, потом назначил лекарство.
      Фридлянд жаловался ему, что не мог давеча на банкете съесть бутерброд с черной икрой, которую очень любил.
      – Все надо мной смеялись: "Сема, а ты корочку оборви и мякоть с икоркой пососи!"
      Потом он попросил:
      – Доктор, вы только выписывайте мне самое лучшее, самое дорогое.
      Никаких дешевых лекарств, и главное чтобы только не попасть на подделки.
      Подделки препаратов случались и случаются и поныне являются головной болью для врача. Нередко они стоили так же дорого, как и настоящие, и отличить одно от другого было практически невозможно.
      Больной мог прийти и сказать, что ему ничего не помогает. И ты должен думать, что это: неудачно выбранный препарат, или же подделка? По большому счету сделать с этим Борисков ничего не мог.
      Поэтому он назначал только те средства, которые знал, и которые заведомо и обычно помогали. У него еще было какое-то подозрительное пятно на спине. Борисков не знал, что это за пятно, и сказал, чтобы вызвали дерматолога. В беседе проскочила фраза, что где-то они не так давно купались в океане. Это почему-то застряло в памяти.
      Проезжал по Лесному. Тут же вспомнил, как однажды смотрел тут на дому очень старую, почти столетнюю женщину. Социальное состояние ее можно было определить как одиночество во времени. Все, абсолютно все ровесники ее уже умерли. Дети – уехали за границу – в Израиль и в
      Америку. Они постоянно предлагали ее забрать туда, но они с сестрой
      (той, оказалось, было всего-то только восемьдесят восемь) не соглашались. Повсюду в доме лежали распечатанные конверты из-за границы. Зрение, конечно, их подводило – обе плохо видели, а старшая так вообще была почти совсем слепая и поэтому из дома не выходила.
      Борискова же вызвали по проблеме слизистой полости рта и тяжести в желудке. Женщину беспокоило нарушение вкуса, жжение и сухость во рту. "Доктор, неужели мне теперь всю жизнь жить с этим?" Борисков не нашелся, что ей на это и ответить.
      Вдруг начались звонки мобильного, и притом в самом неудобном месте
      – прямо на Литейном мосту. Отвечать Борисков не стал. Звонки могли быть всякие: и по делу и просто могли просить купить хлеба по дороге
      (тут же и вспомнил про заказанную картошку). Мост обычно в это время проскакивали без задержки, а сегодня встали и тут: под моросящей смесью снега и дождя регулировал движение знакомый гаишник лейтенант
      Валера Белов – видимо, ждали проезда начальства. Какой-то дед на
      "москвиче" выдвинулся вперед, тот так ему крикнул, что Борисков сам у себя в машине ужаснулся и решил даже не высовываться, настолько у
      Валерки было страшное и злобное лицо. Образовалась пробка, хотя вроде бы и поздно было по времени. Осталось-то ехать десять минут.
      На Фонтанке опять встали сразу за мостом, что напротив цирка. И опять была пробка на пересечении Невского и Фонтанки – уже в обратном направлении к дому, пусть и не столько длинная, как днем.
      Еле-еле, но двигались, хотя быстрее было дойти пешком. Надо начать ездить на метро. Впрочем, многие автомобилисты ворчат, а ведь все равно ездят. Один знакомый Борискова в метро не был наверно лет пятнадцать. Он считал, что в метро страшно. Кто-то ему сказал, что если на тебе хорошая приличная одежда, ее обязательно специально испачкают. Так и живет. Если своя машина у него ломается – он голосует "тачку", но под землю не спускается. Ругает пробки почем зря, но в метро, говорит, не буду ездить ни за что. Так же и молодые врачихи на работе. У них целая трагедия и куча разговоров, если сломалась машина: "Да как же я сегодня? Да кто же меня сможет подвезти?" У молодой врачихи Вишняковой новый "форд", а кто ей подарил: муж законный или "гражданский", или любовник – Борисков не уточнял. Интересно, чем отличается любовник от "гражданского" мужа?
      Совместным ведением хозяйства? Борисков как-то по какому-то поводу, не подумавши, случайно произнес на работе слово "сожитель", и тут же понял, что кто-то из женщин на "сожителя" очень обиделся.
      По дороге Борисков подсадил и подвез до Владимирской площади голосовавшую на Фонтанке женщину. Оглядел ее мельком. Симпатичная.
      Возраст около тридцати. С виду не поймешь, замужем или нет: странное было какое-то кольцо у нее на пальце: то ли серебряное, то ли из белого золота. Может быть, это просто маскировка под замужнюю? Если пристанешь к такой, то скажет, что замужем и что муж сейчас придет.
      Или же не скажет. Все зависит от ситуации. Многие женщины бывает, что только и ждут, чтобы к ним пристали, но тут же и сами отшивают человека. Понравиться с ходу вообще довольно сложно. С первого взгляда женщинам нравятся только профессиональные жиголо и брачные аферисты.
      К примеру, один знакомый Борискова из бывших пациентов Виктор
      Русанов ну никак не мог найти себе подругу для женитьбы и дальнейшей семейной жизни. Ему было уже тридцать пять лет. Возраст довольно критический, чтобы нормально впервые жениться. Все в это время женятся уже по второму разу, а у него никак не получалось и в первый. Он огорчался и сетовал:
      – Говорят всюду и пишут, что среди женщин много незамужних и желающих выйти замуж. Я чего-то их не встречал. К кому не приклеишься – все оказывается замужем. Сразу отшивают. Вот я хочу реально жениться – и не могу! Ау, свободные женщины! Где вы?
      – Увы! Найти свою половинку всегда тяжело…- тут же кто-то всунулся из присутствующих женщин.
      – Это все чушь про половинки! Какие (извините за выражение!) на хрен половинки! Все это придумано… Мы постоянно живем в плену каких-то таких придуманных шаблонов, типа "половинки", "жениться в мае – всю жизнь маяться", "как встретишь год, так его и проведешь"… Ничего это не значит.
      А кто-то однажды сказал так:
      – Говорят, даже если мужик вообще не сделал себе карьеры, не заработал денег и не приобрел богатства, но у него только и есть всего что четверо и больше детей – это уже означает, что жизнь его состоялась. Это как своеобразный джекпот – то есть абсолютный выигрыш!
      Русанова такие разговоры понемногу доставали, поскольку детей у него еще не было. И вот однажды совершенно случайно он познакомился с хорошей женщиной, которая за много лет настолько устала от своего прежнего мужа-пьяницы, что была всегда согласна на контакт – только приходи. Он ни разу не слышал от нее: "Сегодня я не хочу. Болит голова!" – при малейшем желании с его стороны она без всяких разговоров ложилась и раздвигала ноги. Но в то же время она нагружала его всякими домашними делами и непременно просила его что-нибудь купить или сделать. Сама она вышла замуж довольно рано, рано и родила, и когда они встретились, у нее была дочь уже восемнадцати лет, которой так понравились такие отношения матери с любовником, что как-то она сама, когда матери дома не было, пригласила его, и он стал спать еще и дочерью, которая оказалась большой и бескорыстной любительницей этого дела. Однако семьи у него так и не было. Он хотел семью, дом, много детей. А были две женщины, мать и дочь. Обе детей от него не хотели и просто использовали его в своих сексуальных целях.
      Одна очень приличная женщина однажды рассказала Борискову, как однажды она ночевала где-то в гостях, в загородном доме. Ей там выделили отдельную комнату. Все было хорошо, но она всю ночь боялась, что к ней будут ломиться, лезть в постель, попытаются изнасиловать. Она готова была уже отбиваться, кричать. Но никто ее не тронул. И вот что она сказала Борискову: "Поразительно то, что в глубине души я была даже где-то разочарована и раздосадована.
      Получалось, что мной пренебрегли как женщиной!"
 
      В конечном итоге Борисков добрался домой уже в начале десятого.
      Виктоша была сердита.
      – Почему так поздно? Есть будешь? – спросила она сурово, и не дожидаясь ответа, стала разогревать еду. А Борискову сунула в руки
      Микошу.
      И тут в кармане опять завибрировал ненавистный мобильник. Звонил старый школьный дружок Леша Романов: мол, срочно нужны деньги в долг; разбил чужую машину, на которой работал наемным водителем.