Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха

— Пригласите их, мой друг.

За слугой закрылась дверь, а он, стараясь идти медленно, направился к креслу, осторожно опустился в него, расправил полы халата, выпрямился. И был теперь величественным.

На лице Рериха засияла улыбка, сначала несколько вымученная, потом приветливая и естественная.

Странно… Он каким-то непонятным образом пропустил тот миг, когда они вошли в зал. Он увидел их сразу перед собой: троих лам в ярких желтых одеждах до пола, в высоких восточных шапках с тройным раструбом, и монахов, — их было много — в одинаковых оранжевых одеждах, с наголо бритыми головами.

Паломники монастыря Морулинг окружили полукольцом кресло, в котором сидел Рерих (теперь с несколько застывшей улыбкой на побледневшем лице) и замерли: тишина, в которой было нечто торжественно-зловещее, сгустилась в зале.

И вдруг ламы первыми, а за ними все монахи пали ниц; трубный, гортанный клич, протяжный, стремительно возрастающий на пронзительно высоких нотах, наполнил все пространство зала и, мгновенно оборвавшись, смолк. Теперь трудно было поверить, что эти звуки способны издавать люди.

Паломники, один за другим, сели, приняв позу «лотоса», и тихий, восторженно-изумленный рокот их возгласов смешался в клубок.

Все смотрели на него.

Возгласы убыстрялись, их становилось все больше.

Он давно выучил тибетский язык и слышал то,' что хотел, жаждал услышать:

— Вернулся!

— Пришел!

— Он!

— Наш Великий Пятый!

— Смотрите! Смотрите: у него семь родинок на щеке!.. Внезапно в зале все ярко осветилось — оказывается, в нем царили сумерки, потому что небо за окнами, над Гималаями, было в тяжелых тучах. А сейчас в возникшей голубой прогалине ослепительно сияло солнце…

Вещий сон Лады

(Швейцария, вилла Сувретто-Хауз,

15.XI.1923 год)

До отплытия в Индию оставались сутки. Билеты на пароход «Македония» в две каюты люкс давно приобретены, багаж в сопровождении двух слуг отправлен в торговый порт Марселя, в три часа пополудни приедет заказанное такси, и Рерихи отправятся в путь.

Было утро пятнадцатого ноября 1923 года.

Николай Константинович и оба сына Рерихов на большой открытой террасе, где всегда происходило чаепитие — обязательно с русским самоваром, — ждали Елену Ивановну, которая задерживалась, что с ней бывало крайне редко. Наоборот, она обычно поднималась раньше всех.

Мужчины успели обсудить последние дела, которые необходимо завершить перед отбытием в новую жизнь. Впрочем, Святослав на некоторое, пока неопределенное время остается в Европе: надо закончить несколько живописных работ, на них получен выгодный заказ — младший сын Николая Константиновича и Елены Ивановны, похоже, пойдет по стопам отца.

Быстро, даже стремительно вошла Елена Ивановна, в крайнем возбуждении.

— Что случилось, Лада? — бросился ей навстречу глава семьи, со страхом подумав: «Кажется, начинается приступ…»

— Не волнуйся, дорогой, — сказала Елена Ивановна, повелительным жестом останавливая мужа. — Со мной все в порядке. Я чувствую себя прекрасно. Прекрасно! — Она радостно засмеялась. — Сядьте все! И слушайте! Только что… Вернее, так. Я уже проснулась, собираясь подниматься, и вдруг почувствовала… Как сказать? Будто кто-то ласково, но настойчиво сказал мне: «Надо еще немного поспать». Я закрыла глаза и сразу… Нет точных слов… Сразу очутилась внутри этого сна. Он вещий, вещий! Он сбудется. Или… Это даже не сон: я только что невидимая присутствовала там.

— Где? — не выдержал Святослав.

— Большой зал… Широкие окна, за которыми в далекой перспективе — могучие горы. Я знаю: это Гималаи. На стенах зала — старинные гобелены: кажется, буддийские монастыри, Лхаса, ламы и монахи… Не могу вспомнить подробностей, деталей. В зале нет никакой мебели. Только кресло в центре. И в нем… ты, Николай!

— Я? — у Рериха яростно забилось сердце: он верил в вещие сны своей жены.

— Да, ты… На тебе какая-то странная восточная одежда, — Елена Ивановна закрыла глаза, ресницы мелко затрепетали. — Что-то синее, густо-синее… Ты ждешь. И они входят…

— Кто? — вырвалось у Николая Константиновича.

— Монахи, ламы… Восторженный вопль. Как будто трубят в невидимые трубы. Этот звук… В нем восторг, восторг!.. Он сейчас стоит у меня в ушах… И эти люди обращаются к тебе… Призывают тебя…

— Мама! Остановись! — Юрий Николаевич вскочил со стула и бросился к Елене Ивановне, схватил ее за руки.

— Подожди… Они узнают в тебе… Это перевоплощение, реинкарнация… К ним вернулся Далай-лама Пятый, чтобы стать новым Далай-ламой Четырнадцатым, владыкой Тибета… И значит, путь в Шамбалу…

— Лада! — в смятении, которое смешалось с ужасом и восторгом, воскликнул Николай Константинович. — Но ведь этого не может быть!

— Так будет… Будет. Нам помогут. И когда они узнали… Кто-то из них крикнул: «Смотрите! У него семь родинок на щеке!» Как только были произнесены эти слова, в зал хлынул яркий ослепительный свет!.. Я увидела: это солнце вынырнуло из-за туч и огромное, жаркое стояло в одном из окон.. А ты…

Розоватая пена появилась в уголке рта Елены Ивановны, стали подгибаться колени, по напрягшемуся телу прокатилась судорога. Теперь оба сына держали ее за руки и плечи.

Начинался приступ эпилепсии.

Донесение

(после расшифровки)

Подтверждаю: в священном для тибетцев доме Талай Пхо Бранг под Дарджилингом остановился во главе небольшой американской экспедиции Николай Рерих вместе с женой Еленой Ивановной и сыном Юрием. Я специально, изменив облик, прибыл в княжество Сикким, дабы опознать давнего знакомца. Я проник в его временную резиденцию под видом паломника-монаха в толпе других странников.

Да, это он.

И теперь возникает главный вопрос, на который лично у меня пока нет ответа. Случайное ли это совпадение: активизация русских в Тибете, явная подготовка свержения Далай-ламы ХШ, возможное развязывание войны с Англией за господство в Тибете и появление в Сиккиме, на индийско-тибетской границе Николая Рериха? Его жгучий интерес к Тибету и главное — к Шамбале давно известен. Так что совпадение вполне возможно.

Если бы не одно событие, случившееся в Талай Пхо Бранге 8 апреля сего года, которое буквально потрясло все слои тибетского общества, но прежде всего духовенство, монашество и «верхи» в окружении Далай-ламы, а также круги, составляющие оппозицию, сгруппировавшуюся вокруг Таши-ламы, который сейчас находится в изгнании, предположительно, в Непале.

Произошло следующее. 8 апреля паломники-монахи во главе с несколькими ламами из монастыря Морулинг, посетив Талай Пхо Бранг, опознали в «высоком американце», то есть в Николае Рерихе, реинкарнацию Великого Пятого — священного для тибетцев Далай-ламу V. Он правил Тибетом в XVII веке, и его светское имя было Агван Лавсан Чжямцо. Лицо Великого Пятого было отмечено особым знаком: семь родинок на щеке, в виде созвездия Большой Медведицы. Именно такое же расположение семи родинок увидели паломники из монастыря на щеке Николая Рериха.

Теперь последний слух, буквально вчерашний, подтверждений у меня нет.

Якобы вчера, то есть 8 апреля 1924 года в Талай Пхо Бранге произошла официальная церемония опознания, и Николай Рерих получил свое новое тибетское имя: Рета Ригден, что в буквальном переводе означает «царь Шамбалы».

В церемонии опознания якобы приняли участие оппозиционеры из Лхасы, сторонники Таши-ламы, и было достигнуто соглашение: новый Далай-лама XIV, то есть коронованный Николай Рерих, заняв престол, который ему уступит — добровольно или после насильственного свержения — Далай-лама XIII, подтвердит прежние привилегии монастырей и после этой акции передаст всю полноту власти в Тибете Таши-ламе, который торжественно вернется из изгнания.

Повторяю: пока это только слухи. Но об этом говорят буквально во всех буддийских монастырях, а в Лхасе все: и во дворце, и в хижинах.

И если допустить, что Николай Рерих — агент Москвы, что за ним стоит военная мощь Советов, следует рассматривать происходящее как начало некоего плана, разработанного в Москве, конечная цель которого — захват большевиками Тибета.

Однако у меня нет никаких фактов, информации, даже слухов, что Николай Рерих выполняет некую миссию, сконструированную в России. Предпринимаю все, чтобы проверить эту версию.

Жду указаний.

Маг

19. IV. 1924 года

Дарджилинг

Нет, не слухом оказалось событие восьмого апреля 1924 года в Талай Пхо Бранге. Реинкарнация Далай-ламы V действительно произошла, и «высокий американец» Николай Рерих был «узнан» как новое воплощение Великого Пятого и провозглашен Далай-ламой XIV со светским именем Рета Ригден.

Состоялись переговоры с оппозиционерами, о которых в своем донесении писал агент немецкой внешней разведки Маг — Требич-Линкольн.

И вот письменное подтверждение всего произошедшего от самого Николая Константиновича. В книге «Алтай-Гималаи», написанной по свежим впечатлениям всех авантюрно-драматических событий (официально называемых Трансгималайской экспедицией Рериха), наш герой свидетельствует, привычно заземленно, буднично, как о чем-то второстепенном:

«Приходит тибетский портной шить кафтаны. Всю мерку снимает на глаз. Но удивительнее всего то, что кафтан входит впору. И все-то делается не зря. И качество золота на обшивку, и цвет подкладки, и длина — все обдумано. Местная домодельная ткань очень узка, и надо удивиться, как умеют заградить многие швы».

«И все-то делается не зря». Еще как не зря, господин Рерих! «…и надо удивиться, как умеет загладить многие швы». Чего же удивляться, Николай Константинович? Ведь шьют выходной, праздничный костюм — для приемов! — новому Далай-ламе, владыке Тибета!..

Наверно, после того как все осталось позади, этот костюм, действительно великолепный, поражающий своей торжественной и одновременно суровой красотой, остался у Николая Константиновича. Сохранилась уникальная фотография: «Н.К. Рерих в мантии буддийского первосвященника» (истина в подписи слегка закамуфлирована; следовало бы сказать точнее: «в мантии Далай-ламы Тибета»).

Да, костюм-мантия, или кафтан, по выражению живописца (ведь он русский патриот), поражает изысканностью, строгостью в сочетании с роскошью, благородством линий и складок, аскетической красотой вышивки. Но еще больше поражает на этой фотографии сам новый Далай-лама — Рета Ригден, то есть «царь Шамбалы». Величественная, напряженная поза, сильное, властное лицо, в прямом строгом взгляде — воля, знание, непреклонность. Седые усы и борода клином этому пугающему и в то же время притягивающему лику придают что-то явно восточное. Небожитель. Владыка — если не всего мира, то некой своей державы, империи, которая, может быть, уже создана или только создается, но будет создана — обязательно, наперекор всему. И он станет править сурово, но справедливо.

Этот снимок сделан замечательным фотографом, мастером своего дела высочайшего уровня. И от запечатленного на нем человека многое требовалось: нужно было не только умело позировать, но и сыграть свою роль. Возможно, понадобился не один дубль.

Словом, эта фотография не могла появиться в индийском княжестве Сикким, в бунгало Талай Пхо Бранге тревожным апрелем 1924 года. Она сделана после тщательной подготовки к съемке, скорее всего в тридцатые годы, в Кулу.

Когда церемония опознания и переговоры с именитыми сторонниками Таши-ламы остались позади и когда наконец они оказались в своей комнате, Елена Ивановна, в изнеможении рухнув в кресло, сказала:

— Все! Мы победили. Или почти победили. Теперь…— ликование и приказ смешались в ее голосе. — Как только ты окажешься в Лхасе, во дворце Далай-ламы, на его троне, условия лубянским стратегам будем диктовать мы!

— Я бы хотел, — сказал Николай Константинович, — избежать войны, кровопролития. Это против моих принципов…

— Оставь! — перебила Лада. — Все второстепенно, кроме одного… Мой любимый! Мой великий!.. Для вождя Тибета открыт путь в Шамбалу! Теперь нет преград. И обстоятельства, и люди пойдут нам навстречу. Вот о чем нам следует думать сейчас!

— Да! Да! Да!.. — прошептал он. Но все рухнуло…

К немедленному исполнению

Вам надлежит тотчас по получении сей инструкции:

1) Довести до сведения английского резидента Бейли следующую дезинформацию (хотя она может оказаться и реальностью). Николай Рерих является агентом Москвы, и превращение его в очередного Далай-ламу означает только одно: Москва намеревается таким образом утвердить в Тибете просоветский режим. Воцарение «Далай-ламы XIV» может быть подкреплено со стороны Советов военным вторжением.

На этом этапе нам необходимо столкнуть Англию и Россию на тибетском поле, а победителя выберем в зависимости от того, как будет развиваться ситуация.

2) По выполнении этого задания немедленно возвращайтесь в Москву: необходимо задействовать вашего агента Шрама в ОГПУ, в спецотделе, с целью прояснения принципиально важного для нас обстоятельства: является ли Николай Рерих агентом ОГПУ в Тибете и Индии, связан ли он с начальником спецотдела Бокием и не участвует ли в операции по захвату Тибета, разработанной в Москве. Косвенными данными на этот счет мы располагаем, но они требуют проверки.

В Сиккиме и Лхасе таким образом подготовьте свою агентуру, чтобы в случае необходимости она могла бы действовать.

Приступайте к осуществлению первого пункта без единого часа промедления.

Ф.ф.О.

18.IV. 1924 год

Берлин

Исаак Тимоти Требич-Линкольн все инструкции своего шефа исполнил быстро, четко и точно, в течение недели.

И четвертого мая 1924 года в калитку «усадьбы» мадам Сохрановой Лидии Павловны по-хозяйски постучал Иннокентий Спиридонович Верховой. Увидев постояльца в подслеповатое оконце своего домишки с геранью на подоконнике, дебелая вдовушка от неожиданности и счастья на мгновение совсем обомлела (как она потом объясняла товаркам). Потом, оглушительно хлопнув дверью, кинулась, тряся телесами, к своему «залетке», повисла на шее, запричитала, орошая грудь путешественника обильными слезами:

— Исхудал… Весь черный. Поди, какой день во рту ни маковой росинки…

Исаак, пропахший крепким мужским потом, грязными вагонами, дрянным табаком, гладил Лидию Павловну по широкой спине, озирался по сторонам. В Москве была весна, зеленый куст сирени у крыльца собирался цвести, робко посвистывала какая-то птаха, и Исаак Тимоти не мог понять себя: спазмы сжимали горло, тоже, того и гляди, слезы закапают…

«Да что же это такое? Как прикажете понимать?»

Своим новым зрением теперь уже почти черного мага он насквозь видел счастливую вдовушку, и не было в ней никакой его черноты, за которую другую (или другого) только ухватил — и уведешь к своим, притом с охотой. А у Лидуши — только любовь, жалостливость, мягкость душевная.

«Не было у меня никогда дома на этой земле, — растроганно думал Требич-Линкольн, нежно прижимая к себе Лидию Павловну. — И женщины не было, которая бы любила меня вот так, ни за что, просто потому, что я есть. Может быть… Может быть…»

Срочно.

Строжайше секретно.

С курьером (после расшифровки)

Немедленно прекратить все мероприятия, связанные с операцией «Тибет-XIV».

Вы на грани раскрытия английской контрразведкой. Этого не должно быть ни при каких обстоятельствах. Подчеркиваю: ни при каких.

Ваше разоблачение может стать началом грандиозного международного скандала, что надолго подорвет престиж: Советской России на Востоке, да и во всем мире. И вам. это, мягко говоря, не на пользу.

Дезавуируйте ваше превращение в Далай-ламу, для англичан (Бейли) окончательно, для Лхасы — «до поры». Настанет время, и мы продолжим операцию «Тибет-XIV».

Вам надлежит, все уладив по предложенному плану — чем скорее, тем лучше, но не позднее чем через два-три месяца, — отбыть в США. Во-первых, на какое-то время вам лучше всего исчезнуть с тибетского горизонта, пока улягутся страсти, а на Востоке время течет медленно. На период его протекания необходимо распространить легенду о том, что вас, Далай-ламу XIV, призвали «некие силы» (все это вы придумаете лучше меня), и ваше «возвращение» обязательно произойдет в будущем. Во-вторых, прежде всего для английской администрации в Индии, необходимо оформить все американские документы на вашу Трансгималайскую экспедицию, т.е. она должна продолжиться под американским флагом, подкрепленной всеми необходимыми официальными бумагами США, которых у нас с вами в полном необходимом наборе нет. Вам окажут в этом, плане всю необходимую помощь. Возможно, вместе с вами в Штаты поедет ваш научный секретарь, который вас встретит в Европе.

Постоянный канал связи, пока вы в Сиккиме, — через «Пророка».

Яхонт 20.IV. 1924 г. Москва.

Вся информация, которую Николай Константинович Рерих по конспиративному каналу получал из «центра», подписанная Яхонтом, означала: она от Глеба Ивановича Бокия.

Подполковник Бейли был уже в курсе: сработала не только дезинформация — как допускали в Берлине, подкинутая ему Магом, — но и английская разведка, как европейская, так и местная, подчиняющаяся Британской Индии, не дремала: у английского резидента в княжестве Сикким уже было несколько инструкций и справок, полученных из своих источников: русский живописец, эмигрант Николай Рерих может оказаться агентом красной Москвы, что становится особенно вероятным после фантастической, с точки зрения европейца, истории с его перевоплощением, реинкарнацией в Великого Пятого. Однако во всех инструкциях неизменно говорилось: «Действуйте осторожно. Не спугните. В случае, если вся эта история со шпионом Рерихом окажется блефом, мы опозоримся в глазах всего цивилизованного мира, станем посмешищем и испортим отношения с Соединенными Штатами Америки».

А казалось бы… Все можно прояснить одной короткой фразой: «Господин Рерих, я могу взглянуть на ваши документы, подтверждающие американскую принадлежность вашей экспедиции?»

Подполковник Бейли даже подумывал о тайном обыске в Талай Пхо Бранге, в отсутствие хозяев, которые, кстати, достаточно часто в последнее время совершали длительные многодневные походы — на раскопки в древние города, для натурных зарисовок или сбора экспонатов, пополняющих всевозможные коллекции. Вообще надо заметить; великие труженики эти Рерихи. А ведь Фредерик Маршман Бейли что-то слышал о невероятной русской лени.

Однако на обыск в жилых комнатах живописца и его супруги английский резидент не решился.

И упустил время: инициатива перешла к Николаю Константиновичу и Елене Ивановне.

Их встречи по-прежнему были частыми, дружескими; взаимная симпатия, казалось, возрастала, и лишь одна тема, похоже, по взаимному молчаливому согласию не затрагивалась: все, что связано с событием 8 апреля 1924 года, с реинкарнацией художника в Великого Пятого и всем, что за этим последовало.

Прошло почти три месяца.

И вот однажды, за вечерним чаем в бунгало подполковника Бейли, под монотонный шум буйного ливня за открытыми окнами (было начало августа, вступал в свои права сезон дождей) Николай Константинович сказал, резко сменив тему разговора (обсуждалась роль музыки и народных песен в жизни индийского общества):

— Мой дорогой друг, должен вам сообщить… И этим обстоятельством я расстроен. Нам предстоит разлука.

— То есть? — Фредерик Маршман, как ни старался, не смог придать своему голосу спокойствие — крайнее волнение прорвалось в нем. — Вы уезжаете? Продолжаете свою экспедицию?

— И да, и нет.

— Объясните, Николай Константинович! Не понимаю…

— Сначала я отправлюсь в Штаты, необходимо уладить кое-какие дела, прежде всего, финансовые. Не знаю, сколько уйдет на это времени. На ваше попечение оставляю супругу и сына. Думаю, мое отсутствие будет недолгим. Вернусь и — вы правы: надеюсь продолжить экспедицию.

— Каков же будет маршрут? — вроде бы без особого интереса спросил подполковник Бейли, потягивая ароматный чай из стакана в тяжелом серебряном подстаканнике.

— Планирую дойти до Монголии по западным территориям Индии и Китая, останавливаясь во всех городах, представляющих интерес… Ну, вам, подполковник, известны наши пристрастия. Будет долгий переход через пустыню Такла-Макан. А вернусь восточным маршрутом — через Китай, опять по пустыне, на сей раз это будет Гоби. Города Анси, Нагчу… Сака, Бутан. Это уже Тибет. Может быть, Лхаса. Если удастся. И — Индия, я опять здесь, в Сиккиме, но это, мой друг, пока лишь планы. В России говорят: человек предполагает, а Бог располагает.

— Грандиозные планы, — задумчиво сказал хозяин дома. — Значит, сначала в Штаты? А потом?

— Потом обратно в Индию. Куда же еще? Сюда, в Сикким, — Николай Константинович засмеялся. — А супругу и сына оставляю вам в заложники. — Живописец ненадолго задумался. — Есть еще одна причина, которая понуждает меня на время покинуть здешние места. Пусть утихнут страсти…

— Какие? — живо перебил английский резидент.

— Вся эта шумиха вокруг меня. Я говорю о так называемом опознании, о реинкарнации. Я уверен, вы в курсе. Я оказался не прав.

— То есть? — подполковник Бейли пристально смотрел на своего гостя.

— Видите ли, Фредерик, вначале всю эту историю я принял за некую игру, своеобразный театр. И нам с Еленой Ивановной было интересно, насколько все это серьезно воспринимается местным монашеством, ламами. Я был убежден, что все в глубине души понимают: разыгрывается древний ритуал, традиционная мистификация. Нас подвело европейское миропонимание. Оказывается, это серьезно.

— Слишком серьезно, — спокойно сказал подполковник Бейли. — Для монахов все произошедшее… Вы правы — реальность.

— Мы это осознали. И надо исправлять ошибку. Вот и уезжаю. Может быть, пройдут несколько месяцев, полгода, и страсти улягутся. Теперь, надеюсь, вы понимаете, о каких страстях я говорю?

— Понимаю, Николай…

«Ну вот и все, — с облегчением думал английский резидент, прислушиваясь к могучему, ровному гулу ливня за открытыми окнами. — Если, конечно, это не „большая игра“. А коли игра, на первом ее этапе он нас переиграл».

Поздно вечером, когда Николай Константинович рассказал жене об этом разговоре с подполковником Бейли, Елена Ивановна, лежа на диване под теплым пледом (последние дни ей нездоровилось, лихорадило, и она не выходила из дома), долго молчала, о чем-то думая. Потом сказала жестко, с напором, страстно:

— Все правильно, Николя!.. Здесь у нас все правильно! Но с твоим отъездом надо поспешить. Англичане все равно могут начать свое расследование, они дотошные. Впрочем… Ерунда! Сейчас меня больше заботит другое. Что в Москве, на Лубянке? Ведь для этого Бокия со товарищи все происшедшее — поражение! Рухнул грандиозный план.

— У них, убежден, разработаны и другие варианты, — подал голос Рерих. — На случай провала этого.

— Согласна! Я уверена, что операция «Тибет-XIV» — детище только ОГПУ. Скорее всего, о ней во всех деталях не осведомлено советское правительство. Во всяком случае, о нашем участии в ней там не знают. Не должны знать! Таково наше условие, — она засмеялась, — временного сотрудничества с ними. Но мы, Николя, не должны в дальнейшем быть послушным безголосым орудием в руках Бокия и его подручных. Мы просто обязаны взять инициативу в свои руки.

— Но каким образом, Лада?

— Тут есть только один путь. Ведь ты можешь ненадолго задержаться в Европе?

— Могу. И что же?

— Пойми, мы должны проявить инициативу, выйти на поверхность, показать свою самостоятельность. Словом, надо встретиться с кем-то на самом верху. Думаю, лучше фигуры наркома иностранных дел Чичерина нет. С Георгием Васильевичем ты знаком еще со студенческих лет, у вас прекрасные отношения. Были, по крайней мере.

— Но чтобы с ним встретиться, надо попасть в Москву! Ты представляешь…

— В крайнем случае, через надежных официальных лиц… Например, на первых порах в каком-нибудь советском посольстве довести нашу точку зрения до наркома Чичерина!..

— Какую точку зрения, Лада? Я не понимаю!

— Сейчас я попытаюсь растолковать все подробно. Я вот что надумала…

Глава 5

Двадцать второго сентября 1924 года Николай Константинович Рерих покинул Индию.

Во Франции живописца ждал его «научный секретарь» Владимир Анатольевич Шибаев. Он же Евгений Харитонович Будяго времен их первой встречи и дальнейшего знакомства в Англии в 1920 году, он же Горбун — тайный агент ОГПУ высшей категории. Однако со своим шефом в Соединенные Штаты Америки Владимир Анатольевич не отправился:

— Вас там встретит с распростертыми объятиями наш друг Луис Хорш, — заявил он Рериху. — Мы, пока будет длиться ваше плавание через океан, обо всем позаботимся.

— В таком случае, мой друг, у меня к вам просьба.

— Я весь внимание, Николай Константинович.

— Вы, пока я буду в Штатах, останетесь во Франции или?..

— Это зависит от обстоятельств. Если надо… Говорите конкретней.

— Я бы хотел встретиться с нашим послом… во Франции. Или в Германии. Неважно, с послом в любой европейской стране.

— Интересно! Что же тогда важно? Рерих на мгновение задумался.

«Другого канала у меня нет, — пронеслось в его сознании. — Иду ва-банк…»

— Важно, чтобы та информация, которую я доверю послу, попала в наркомат иностранных дел, лично к товарищу Чичерину. Это очень важная информация именно для внешнеполитического ведомства, которое осуществляет дипломатическую деятельность Советской России. В этой информации анализ изнутри всего, что происходит в Индии, Китае, Тибете, и конкретные предложения, как надо действовать именно на фронте дипломатии на Востоке. Некая идеологическая концепция действий, если угодно!

— Что же…— товарищ Шибаев задумался, низко согнувшись на своем стуле (они сидели за столиком открытого кафе на шумной марсельской улице), и горб его вознесся над головой, превратив Владимира Анатольевича в причудливое существо о двух головах. — Понимаю… Это действительно важно. Скорее всего, мы организуем вам встречу в Берлине с нашим послом в Германии, — быстрая довольная улыбка скользнула по лицу Горбуна. — В такой встрече возможен взаимный интерес. Отправляйтесь с Богом в Америку, а я здесь все организую.

Нельзя сказать, что в Соединенных Штатах Николай Константинович достиг всего, чего хотел. Несмотря на немалые его усилия, ходатайства, помощь и американских друзей, и скрытых «наших», имеющих связи в самых разных сферах американской жизни, а главное, совершенно не стесненных в финансовом отношении (примитивная русская взятка «из лапы в лапу» чистоганом здесь не срабатывала) — несмотря на все это Рериху не удалось получить гражданских паспортов США для себя и членов своей семьи.

Но он добился основного, что требовалось для продолжения Трансгималайской экспедиции под американским флагом — экспедиционного паспорта на весь состав его новой «команды», которая из Северной Индии двинется в дальнейший путь.

Зов продолжает звучать, дамы и господа! Надо идти вперед, к заветной цели. Да здравствуют странствия!..

Там же, в благословенных Штатах, был решен вопрос и о финансировании экспедиции. Во-первых, «наработали» определенные средства культурно-просветительные учреждения, созданные Рерихом в Америке, музей его имени в Нью-Йорке, различные фонды: определенные средства «накопили» проданные картины живописца. Но в целом собиралась незначительная сумма, если иметь в виду масштаб предстоящих затрат. И поэтому — во-вторых.

Во-вторых, состоялся конспиративный разговор на эту щекотливую тему без свидетелей с его главным американским покровителем, директором чикагского института искусств господином Луисом Хоршем, которого в Москве на Лубянке знали под кличкой «Буддист».

— Дорогой Николай Константинович, — сказал он (отчество маэстро оборотливый янки теперь произносил без запинки — выучил за время разлуки), — никаких проблем с финансированием вашей экспедиции не будет. Ваш маклер выделяет на первое время один миллион долларов.

Художник, философ и исследователь Востока не стал уточнять, кто такой этот маклер. Он его, а вернее, тех, кто скрывался за сим коммерческим словом, знал…

— Но есть один нюанс с этим миллионом долларов…— Луис Хорш, похоже, подыскивал нужные слова,

— Я вас внимательно слушаю, — насторожился Рерих.

— Вы эти деньги получите в Париже, во французском отделении банка «Американский экспресс». Оно находится на Рю-Эжен-Скриб.

— К чему такие осложнения? — раздраженно передернул плечами художник.

— Не я решаю, Николай Константинович. Думаю, учитывается то обстоятельство, что путешествие отсюда в Европу с такой суммой наличными — дело более чем опасное. Кроме того… Меня просили вам передать: эти деньги вы получите после встречи с советским послом в Германии Николаем Крестинским. Я информирован только в общих чертах. Но вроде бы вы сами ходатайствовали о такой встрече?

Рерих промолчал, подумав: «Значит, им от меня еще что-то нужно, помимо „Тибета-XIV“.

Но противоречить, тем более здесь, в Америке, Хоршу, который наверняка лишь послушный винтик в огромной машине и действительно ничего не решает, вернее, решает на своем уровне, в определенных ему рамках, — бессмысленно.

«Деньги дают ОТТУДА, и я могу только или принять их условия, или не принять», — думал Николай Константинович, рассеянно рассматривая карту Соединенных Штатов Америки, висевшую на стене; на ней серебряными пунктирными линиями были обозначены маршруты выставок его картин по великой стране — приватная беседа происходила в одном из залов нью-йоркского музея его имени; час был поздний, и никого, кроме русского живописца-эмигранта и господина Хорша, в просторном помещении, вместившем в себя некую холодноватую неуютность, не было.

— Хорошо, Луис, — нарушил затянувшееся молчание Рерих. — Будем считать, что с этим вопросом покончили. И перейдем к текущим делам.

— С чего начнем, Николай Константинович?

— Расскажите мне, пожалуйста, как обстоят дела в нашей ложе «Орден Будды Всепобеждающего».

— Один момент, учитель!.. — Буддист, порывшись в своем вместительном портфеле на двух замках, извлек из него черную кожаную папку:

В начале декабря 1924 года Николай Константинович Рерих появился в Берлине. Он действовал согласно полученным от своего научного секретаря Шибаева инструкциям. Первым пунктом в них значилось: остановиться в отеле «Аделон».