Дестроер (№61) - Властители земли

Целью их была престарелая женщина, жившая в своем поместье в Беверли, штат Массачусетс. Надо было переломать ей кости, да так, чтобы это выглядело, как неудачное падение.

Способ, которым им велено было исполнить поручение Перривезера, заставил содрогнуться даже бывалую парочку, но оказалось, что это еще пустяки в сравнении с тем, что последовало позднее. Женщину не надо было убивать, только переломать ей кости. Стояло октябрьское утро, дом оказался огромным, а вся мебель укрыта чехлами. С концом летнего сезона дом закрывали на зиму, и женщина приняла их за грузчиков.

Мирону и Ансельмо еще никогда не приходилось нападать на престарелых женщин, и поначалу они решили было пойти на попятный.

— Я не стану этим заниматься, — заверяли они друг друга. А потом старуха стала распоряжаться ими точно собственными слугами и у каждого нашелся в глубине души голосок, который соблазнял: «Сделай».

Кости у нее оказались хрупкими, но эта часть задания и так не составила бы им особого труда. Самым трудным было оставить ее, живую, корчиться на полу под лестницей и просить о помощи.

Перривезер явился как раз тогда, когда они уже собирались уходить.

— Эй, а вас тут быть не должно было, — сказал Ансельмо. — Чего ради было нанимать нас, если вы сами заявились.

Перривезер не ответил. Он просто отсчитал им сто стодолларовых бумажек — установленную плату, пошел в дом, уселся рядом с несчастной старой женщиной и принялся читать газету.

— Валдрон — стонала женщина, — я ведь твоя мать.

— Нет, — ответил Валдрон. — Моя настоящая мать скоро будет здесь. Так что, пожалуйста, умирайте поскорее, чтобы она могла прибыть.

Ансельмо переглянулся с Мироном, и они оба недоуменно пожали плечами, покидая дом. Потом они прочли в газетах, что Перривезер прожил в доме целую неделю вместе с мертвым телом, и только потом доставил его в больницу, что, разумеется, не преминула отметить полиция.

На допросе у коронера Перривезер показал, что жил в другом крыле дома и просто не заметил тела матери. Очевидно, она упала с лестницы и переломала себе кости, а слуги как раз в тот день покинули поместье, чтобы приготовить для переезда дом во Флориде, Перривезер решил, что мать уехала вместе с ними, и он остался один.

— Разве вы не почувствовали запаха разлагающегося тела? — спросил его обвинитель. — Его можно было учуять за полмили от дома. Там черно было от мух. Разве вы не поинтересовались, что эти проклятые мухи делают в доме?

— Пожалуйста, не говорите «проклятые», — ответил Перривезер.

Но однако же дворецкий и другие слуги спасли Валдрона, засвидетельствовав, что у него весьма своеобразное обоняние. Точнее, судя по их словам, вообще нет такового.

— Да что там, у мистера Перривезера может две недели лежать на прикроватном столике гора гнилых фруктов и вонять так, что горничную даже с защипкой на носу не заставишь войти в комнату.

И именно столь недавно отстраненная от его особы миссис Перривезер сообщила, что ее муж имеет особую склонность к мусорным свалкам.

Кроме того в деле присутствовало свидетельское показание, что некому было почувствовать смрад разлагающегося тела, так как кроме мистера Перривезера последними в доме видели только двух зверского вида грузчиков, отбывших в белом «кадиллаке».

Следствие признало несчастный случай. А обвинитель посоветовал мистеру Перривезеру привести в порядок свой нос.

В течение последующих лет Ансельмо и Мирон много работали на Перривезера. Они знали, что Перривезер нанимал и других, но точно не знали, кого, а порой он жаловался на любителей. Кроме того, порой он говорил весьма странные вещи. Ансельмо забыл, почему зашел разговор об их первом деле, но слышал, как Перривезер заметил, что его настоящая мать навестила его через день после того события.

Оба решили, что Перривезер — просто псих, но деньги он платил хорошие, а поручения его никогда не были опасными, Перривезер всегда сам их заранее тщательно планировал. Поэтому когда он их вызвал и заявил, что надо украсть для него атомное устройство, недовольства не было, тем более, что на этот раз Перривезер согласился встретиться с ними под открытым небом, на свежем воздухе.

Он бормотал что-то о мести, и они еще никогда не видели его в такой ярости.

По его план как всегда был хорош. Перривезер показал им изображение атомного устройства, дал все пароли и опознавательные знаки.

— А эта штука не радио-как-это-там? — спросил Ансельмо.

Он читал о таких вещах.

— Радиоактивна, — ответил Перривезер. — Но вам не долго придется иметь с ней дело. Вы только передадите ее вот этим двум людям. Он показал им фотографию молодой женщины с пустым выражением лица и молодого человека с отсутствующим взглядом.

— Это Мусвассеры. Они установят взрывное устройство. Передайте им, чтобы на этот раз не старались пронести его за ворота. Оно не обязательно должно быть внутри. В этом и прелесть атомного оружия, вам достаточно находиться в миле или около того от вашей цели. Однако же я настаиваю на одной вещи, передайте, я велел им непременно убедиться, что эти двое находятся в лаборатории перед тем, как взрывать устройство.

Валдрон показал своим наемникам фотографии двух мужчин, один из них носил кимоно, другой был худой белый парень с широкими запястьями.

— Я хочу, чтобы они были мертвы, — сказал Перривезер.

— А как эти двое смогут убедиться, что ваша парочка внутри? — спросил Мирон.

— Не знаю. Это вы сами сделаете. И сообщите, когда точно удостоверитесь. Я уже устал иметь дело с любителями.

— Мистер Перривезер, а могу я задать вам один частный вопрос? — спросил Ансельмо, осмелившись воспользоваться той близостью, право на которую как бы давали долгие годы успешного делового сотрудничества.

— Что такое?

— Почему вы вообще используете любителей?

— Порой просто нет выбора, Ансельмо.

— Ясно, — ответил Ансельмо.

— Именно поэтому мне так нравится иметь дело с вами, — заметил Перривезер. — Только одно мне в вас не нравится.

— Что же это?

— У вас обоих чудесные волосы. Только почему вы их так часто моете?

— Вы хотите сказать, что это лишает их естественности и живости?

— Нет. Лишает питания, — ответил Перривезер.

Как и всегда Ансельмо и Мирон убедились, что план Перривезера совершенен. Они безо всякого труда, легко проникли в хранилище атомных устройств и покинули его с двумя пакетами: в одном находилась сама бомба, в другом — часовой детонатор.

С Натаном и Глорией Мусвассер они встретились в пригородном доме под Вашингтоном. Дом принадлежал отцу Натана. Хорошо оштукатуренные стены были заклеены освободительными плакатами. Они призывали освобождать угнетенных, спасать животных. И особый плакат призывал освобождать черных.

Очевидно, этот призыв уже осуществили, так как вся местность по соседству была свободна от черных.

— Вы бы поосторожнее с этой штукой, — предупредил Ансельмо. — И вы не должны ее взрывать, пока те двое ребят не будут в лаборатории.

— Какие двое ребят? — спросила Глория.

Ансельмо показал им фотографию уроженца Востока и белого.

— А как мы узнаем, что они там?

— Мы вам сообщим.

— Хорошо. Кажется, это просто. И довольно ясно, — сказала Глория. — А теперь самое важное. Кто возьмет на себя ответственность?

— Никакой ответственности. Мы так не работаем. Но ведь нам уже заплатили.

— Минутку. Мы собираемся уделать эту лабораторию, там две сотни человек да еще окрестности, добавьте еще десять-пятнадцать тысяч человек... Натан, помни, нам обязательно надо попытаться придумать какой-то способ вывести домашних животных из опасной зоны, может, удастся. Собственно, речь идет о пятнадцати тысячах человек. А может, и о двадцати.

Ансельмо содрогнулся, представив себе будущий урожай смертей. Даже тугие мозги Мирона отметили некое мерцание грядущего ужаса.

— Поэтому мы хотим знать, — продолжала Глория, — какую долю вы берете себе.

— Нам заплатили.

— Я говорю об ответственности за взрыв бомбы.

— Чего? — хором спросили эти двое.

— Ответственность. У нас тут будет тысяч двадцать убитых. Кто возьмет на себя ответственность за это?

— Вы хотите сказать — вину?

— Это отсталый взгляд. Я говорю об ответственности за революционный подвиг. Известность.

— Если не возражаешь, девуня, можешь всю ответственность взять себе, — ответил Ансельмо.

— Мы можем взамен предложить вам кое-что. Например, мы заявим, что вы нам помогали. Но главное дело — наше. СОВ берет на себя полную ответственность за этот акт.

— Девуня, о нас не стоит даже упоминать.

— Вы уверены? Мы тут можем получить целых двадцать тысяч убитых. И вы совсем не хотите быть причастными к такому событию?

— Нет, нет. Тут все в порядке, — ответил Мирон. — Собственно, о нас вообще не упоминайте. Нигде. И никогда. Ни в коем случае.

— Это так бескорыстно с вашей стороны, — заявила Глория. — Натан, мне нравятся эти люди.

— Но тогда почему они вообще это делают? — спросил Натан. Он посмотрел на Ансельмо. — Если вы не хотите взять на себя ответственность, зачем вам было красть бомбу? К чему такие хлопоты?

— Малыш, нам заплатили, — ответил Ансельмо.

— Вы это делаете ради денег?

— Чертовски верное замечание.

— Чего ради так напрягаться ради денег? Я хочу сказать, а где ваши папы? — спросил Натан.

Мирон и Ансельмо переглянулись.

— Натан имеет в виду, что вы могли бы взять деньги у ваших родителей, — пояснила Глория.

— Ну, вы не знаете наших папочек, — ответил Мирон.

— Неважно. Вы совершенно уверены, что не хотели бы такого заявления «им помогали», а потом ваши имена?

— Нет. Мы ничего не хотим, — подтвердил Мирон.

— И уж позаботьтесь, — добавил Ансельмо, — чтобы эта штука не взорвалась, пока мы вам не скажем, идет?

— Возможно, мы не совсем понимаем ваши побуждения, но я хочу, чтобы вы знали: я солидарен с вами. Мы все участвуем в общей борьбе, — произнес Натан.

— Конечно. Только не взрывайте эту штуку, пока мы не скажем.

Глава десятая

— Мы снова должны сидеть в этой мышиной клетке? — спросил Чиун.

— Прости, папочка, — ответил Римо. — Но мы должны остаться, пока не выясним, что происходит в этих лабораториях.

— Как легко ты это говоришь, жирное белое создание. На твоем теле наросло столько жира, что тебе удобно спится даже на жестком полу. Но я? Я так нежен. Мое хрупкое тело требует настоящего отдыха.

— Ты так же хрупок, как гранит, — отозвался Римо.

— Не волнуйтесь, Чиун, — сказала Дара Вортингтон.

— Вам известно, что я обречен всю жизнь провести с ним, и вы советуете мне не волноваться? — спросил Чиун.

— Нет, дело в том, что в лабораторном комплексе у нас есть жилые комнаты. Я велю приготовить одну из них для вас. Это настоящая спальня. И для вас тоже найдется, — добавила она, обращаясь к Римо.

— Настоящая спальня? — переспросил Чиун и Дара кивнула.

— С телевизором?

— Да.

— А там будут одни из этих машин, что играют с пленок? — поинтересовался Чиун.

— Собственно говоря, да.

— А не могли бы вы раздобыть запись шоу-спектакля «Пока Земля вертится?» — спросил Чиун.

— Боюсь, что нет, — ответила Дара. — Это шоу не идет уже лет десять.

— Дикари, — заворчал Чиун по-корейски, обращаясь к Римо. — Вы, белые, все дикари и обыватели.

— Она делает все, что может, Чиун, — тоже по-корейски ответил Римо. — Почему бы тебе просто-напросто не оставить всех в покое хоть ненадолго?

Чиун выпрямился в полный рост.

— Презренные слева ты говоришь, даже в твоих устах они звучат омерзительно, — сказал он по-корейски.

— Я не думал, что уж настолько плохо, — отозвался Римо.

— Я не стану говорить с тобой, пока ты не попросишь извинения.

— Скорее ад замерзнет, — ответствовал Римо.

— Что это за язык? — спросила Дара. — О чем вы говорите?

— Это был настоящий язык, — ответил Чиун. — А не то собачье тявканье, которое называют языком в этой гнусной стране.

— Просто Чиун поблагодарил вас за предложенную спальню, — пояснил Римо.

— Всегда рада помочь, доктор Чиун, — сказала Дара, широко улыбаясь.

Чиун снова по-корейски проворчал.

— Эта женщина слишком глупа даже для того, чтобы почувствовать себя оскорбленной. Как и все белые.

— Ты ко мне обращаешься? — поинтересовался Римо.

Чиун сложил руки и повернулся к Римо спиной.

— Палкой и камнем мне можно перешибить кости, но если на меня не обращают внимания — это не болит, — заметил Римо.

— Перестаньте издеваться над этим милым человеком, — упрекнула его Дара.

Она разместила их в соседних комнатах в одном из крыльев здания МОЗСХО.

Римо лежал на спине на маленькой раскладушке и смотрел в потолок, когда в дверь тихо постучали.

Он откликнулся, и вошла Дара.

— Я просто хотела убедиться, что вам удобно, — сказала она.

— Просто великолепно.

Она прошла в комнату, поначалу немного смущаясь, но потом, когда Римо не возразил, более решительно подошла к его кровати и села на стоявший рядом стул.

— Кажется, я все еще чувствую себя разбитой после бурных событий нынешнего дня, — сказала Дара. — Они были славными, но и страшными тоже.

— Знаю, — сказал Римо. — Я тоже всегда так себя чувствую после трансатлантических перелетов.

— Да я не об этом, — сказала она. И наклонилась к Римо. — Я имею в виду то, что мы сотворили с жуком Унга. Славное было дело, и память о нем останется навсегда. Но потом, ох, эти несчастные люди, на которых напали обезьяны. Какой ужас!

Римо ничего не ответил, и Дара приблизила свое лицо к нему так, чтобы взглянуть Римо прямо в глаза. Груди девушки касались его груди. Бюстгальтера Дара не надела.

— Разве это было не ужасно?

— Это торчит, — ответствовал он. — То есть, это точно. Было ужасно.

— Никогда в жизни не видела таких обезумевших животных.

— Угу, — сказал Римо.

Ему нравилось чувствовать ее прикосновение.

— Вы же знаете, злых животных не бывает. Что-то так на них подействовало.

— Угу.

— Я рада, что вы были рядом и могли меня защитить, — продолжала Дара.

— Угу.

— Что могло вызвать такую реакцию? — спросила она.

— М-м-м.

— Что это должно означать?

— Я хочу сказать, что завтра этим займусь, — сказал Римо.

— Но все-таки, что вы об этом думаете? — настаивала Дара.

А думал Римо, что заставить ее умолкнуть можно лишь применив какое-то физическое воздействие, поэтому он обнял ее и притянул к себе. Она немедленно приникла, почти приклеилась к его губам с длительным и нежным поцелуем.

— Я думала об этом весь день, — сказала она.

— Знаю, — ответил Римо, потянулся и дернул за цепочку, выключавшую маленький ночник.

* * *

ФБР больше не охраняло лабораторный комплекс, в качестве единственного средства безопасности остался только усталый старик-сторож в деревянной будке у главных ворот.

Ансельмо и Мирон подъехали в своем белом «кадиллаке», и Ансельмо опустил стекло со стороны водительского места.

— Что вам угодно? — спросил сторож.

Ансельмо показал ему белую коробку, лежавшую рядом с ним на переднем сиденье.

— Доставка пиццы, — пояснил он.

— Своеобразные доставочные фургоны у этой пиццы, — ответил сторож, кивая на лимузин «кадиллак».

— Ну, обычно я ставлю на крышу машины большой кусок пластмассовой пиццы, но на ночь его приходится снимать. Дети, сами понимаете.

— Да уж, это такие паршивцы, верно я говорю? — согласился сторож.

— Ну конечно.

— Давай, проезжай, — сказал сторож. — Можешь поставить машину вон там, на стоянке.

— Нам нужен доктор Римо и доктор Чиун. Вы знаете, где они?

Сторож посмотрел на список сотрудников, висевший на доске регистрации.

— Они пришли рано, вместе со всеми и не отметились, что выходят. Но я понятия не имею, в какой они лаборатории.

— Но они наверняка тут, да?

— Должны быть, — ответил сторож. — Отсюда нет другого выхода кроме как мимо меня, а сегодня вечером еще никто из них не выходил.

— А может, они спят, — сказал Ансельмо.

— Может, — согласился сторож.

— Тогда, наверное, не стоит их беспокоить. Я вам вот что скажу. Возьмите-ка пиццу вы, а они пусть себе отдыхают.

— А она с анчоусами? — спросил сторож.

— Нет. Только добавочная порция сыра и колбаса пепперони, — ответил Ансельмо.

— Больше всего люблю анчоусы, — сказал сторож.

— В следующий раз привезу с анчоусами, — пообещал Ансельмо.

— А эти два доктора не будут злиться? — спросил сторож.

— Надеюсь, нет, — ответил Ансельмо, он кинул пиццу сторожу, развернул «кадиллак» и уехал.

— Не забудь про анчоусы! — крикнул ему вслед сторож.

Через два квартала Ансельмо остановился около телефонной будки и набрал номер Мусвассеров.

— Да? — ответила Глория.

— Они в лаборатории, — сказал Ансельмо.

— Хорошо. Мы готовы.

— Только дайте нам время выехать из города, — ответил Ансельмо.

Глория Мусвассер ползком пробиралась среди ухоженной зелени на территории лабораторного комплекса. На ней были туристские ботинки и зеленая полевая форма маскировочной окраски, которой она очень дорожила с тех пор, как в 1972 году украла ее у ветерана вьетнамской войны.

Ее муж тащился за ней, тонко вскрикивая от боли, когда камешки и прутики впивались в его дряблый живот.

— Зачем только мне надо было идти? — скулил Натан. — Ты же все равно все несешь сама. Я тебе не нужен.

— Правда твоя, не нужен, — отрезала Глория. — Только я подумала, что, если нас схватят, я не желаю отправляться в тюрьму одна.

Он схватил ее за лодыжку.

— А нас могут поймать?

— Ни в коем случае, если только ты будешь вести себя тихо, — ответила она.

— Я не хочу идти в тюрьму, — сообщил Натан.

— Мы и не пойдем туда. Обещаю. Я лучше сама тебя пристрелю, чем позволю этим наемным свиньям истэблишмента схватить тебя.

Натан судорожно сглотнул.

— Это попадет во все газеты, Ты станешь мучеником нашего дела.

— Это... это законно, Глория.

— Не говори «законно». Так сейчас уже нет говорят. Надо сказать «потрясно».

— Ладно. Это потрясно, Глория.

— Отпадно, — согласилась Глория. — Даже вообразить трудно.

— Ага. И это тоже, — подтвердил Натан.

— А может, прямо здесь? — спросила она.

И показала на кусок дерна около шелковичного дерева.

— Отпадно, Глория.

— Ладно. Значит установим чертову штуковину здесь.

— Как цветочек, — сказал Натан. — Мы посадим ее, точно цветочек. Помнишь, хиппи, дети-цветов? Ты тогда была как настоящий цветок.

— К хренам цветочки. Они нас никуда не привели. Сейчас мы принадлежим насилию. Ради тех цветов никто и куска дерьма не дал.

— Ага. Долой цветы. Насилие — вот в чем суть.

— Не говори «вот в чем суть», Натан. Это уже устарело. Надо сказать «вот на чем стоим».

— "Вот на чем стоим"?

— Насилие — вот на чем стоим, — пояснила Глория, ставя таймер на сто двадцать минут. — Эта малышка сейчас начнет.

— А мы останемся наблюдать?

— Разумеется, нет, дурья голова. Мы бы взлетели на воздух. Мы позвоним на телестанции. Пусть лучше они наблюдают.

— Но ведь они тоже взлетят на воздух, — сказал Натан.

— Это пойдет им на пользу, — ответила она. — И на том стоим.

— Законно, — восхитился Натан.

Глория врезала ему по уху, когда они уползали прочь в темноте.

Через сорок пять минут на территории МОЗСХО появилась команда с телевидения, они отыскали огромную дыру, проделанную в проволочном ограждении вокруг комплекса, причем именно в том месте, которое указали анонимно позвонившие на станцию люди.

— Это не так уж плохо, — заявил оператор с телевидения ВИМП.

Его ассистент посмотрел на белое лабораторное здание, маячившее за ограждением.

— А чего мы дожидаемся? — спросил он.

— Чего же еще? Мы ждем Рэнса Ренфрю, наипопулярнейшего телекомментатора, человека, которые говорит все, как оно есть на самом деле, вашего человека на ВИМП.

Оба оператора захихикали, так забавно прозвучала эта пародия на рекламные объявления станции.

— А он знает, что тут делается? — спросил ассистент оператора.

— Нет.

— Не могу дождаться, чтобы посмотреть, какую мину он скорчит.

— Я тоже.

Они прождали еще полчаса, наконец около них остановился черный лимузин, с заднего сидения которого вылез молодой человек, до такой степени лучившийся здоровьем, что даже его волосы выглядели загорелыми. Он был одет в смокинг и сердито крикнул операторам:

— Лучше бы это было действительно что-то существенное! Потому что меня выдернули с весьма важного ужина.

— Так и есть, — откликнулся главный оператор, подмигивая ассистенту. — Какая-то группа сегодня ночью планирует устроить крупную акцию протеста.

— Протест? И вы меня вытянули с ужина ради какого-то протеста? Что за протест?

— Там речь идет о спасении животных, — ответил оператор. — И против проявлений американского геноцида.

— Ну ладно, это звучит уже лучше, — сказал Ренс Ренфрю. — Из этого мы можем сделать что-то приличное.

Он попробовал голос, точно музыкант, настраивающий инструмент.

— Это говорит Ренс Ренфрю, я нахожусь там, где группа разгневанных американцев сегодня ночью восстала против правительственной политики геноцида... — он оглянулся на оператора. — Вы упоминали о животных?

— Верно, животных.

— Правительственной политики геноцида животных. Может быть, это начало движения, которое навсегда свергнет коррумпированное американское правительство? Неплохо. Это может сработать. А когда предполагается начать демонстрацию?

— Минут через сорок пять или около того, — ответил оператор.

— Ладно, мы будем готовы. Запишем все и сообщим, что кинулись сюда, покинув частное торжество ради того, чтобы наши зрители видели правду. А что они там собираются делать?

— Как они сказали, взорвать атомную бомбу.

Загар с лица комментатора исчез мгновенно, кожа Ренса Ренфрю стала бледной.

— Здесь? — спросил он.

— Так они сказали.

— Слушайте, ребята. По-моему, мне потребуется еще кое-какое оборудование. Подождите здесь и хорошенько снимите все, что будет происходить, а я сейчас вернусь.

— А какое оборудование вам нужно?

— Кажется, мне понадобится глушитель на микрофон. А то у меня голос звучит очень хрипло.

— У меня был один в сумке, — отозвался оператор.

— И еще голубая рубаха. Эта белая выделяется слишком ярким пятном.

— И это у меня найдется.

— Еще новые ботинки. Мне нужна другая пара обуви, если я собираюсь лазить тут повсюду. Эти мне жмут. Так что я поеду за ними. А вы ждите меня и снимайте, если что-то произойдет.

— Ладно. Сколько это у вас займет?

— Не знаю. Самые удобные мои ботинки находятся в той квартире, где я обычно отдыхаю.

— Где же это?

— В Майами. Но я постараюсь вернуться как можно скорее.

Ренфрю прыгнул в свой лимузин и умчался. За его спиной два оператора разразились хохотом, но потом оператор заметил:

— Эй, послушай-ка, а может, нам тоже стоит побеспокоиться? Я хочу сказать, они ведь упоминали об атомной бомбе.

— Да ладно тебе. Эти дурьи головы не способны взорвать даже петарду на празднике Дня независимости, — отмахнулся главный оператор.

— Наверное, ты прав. А может, нам стоит предупредить людей в лабораториях? Ну знаете, угроза взрыва или как там?

— Нет, пусть спят себе. Ничего ведь не произойдет, может заявится несколько шумных пикетов — и все.

— Тогда какого черта мы сами тут ошиваемся? — поинтересовался ассистент.

— Ради сверхурочных. А ты как думал?

— Пойдет.

* * *

В комнате Римо зазвонил телефон, и Дара Вортингтон, не подумав, удовлетворенно и расслабленно потянулась к трубке.

— Оох, — спохватилась она. — Наверное, мне не следовало бы.

— Наверное, — ответил Римо. — Это мне звонят.

— Откуда ты знаешь?

— Есть такой тип, который всегда звонит мне, когда мне хорошо. Точно у него есть антенна, улавливающая это на расстоянии. Думаю, он просто боится, что у меня будет передозировка счастья, вот и спасает от страшной судьбы.

Он поднес трубку к уху.

— Да, — произнес он.

— Римо, — зазвучал в трубке кислый голос Смита. — Это...

— Да-да, тетушка Милдред, — перебил Римо, использовав одно из кодовых имен, которыми Смит подписывал свои сообщения.

— Это очень серьезно. Вы один?

— В достаточной степени, — несколько расплывчато ответил Римо.

— Произошло очень серьезное ограбление, — сказал Смит.

— Я уже занят другим делом, — ответил Римо.

— Это может оказаться тем же самым делом, — сказал Смит. — Ограблено было атомное хранилище. Пропавший объект — микронный компонент блока расщепления и детонатор.

— А кто-нибудь из говорящих по-английски знает, что было украдено? — поинтересовался Римо.

— Это означает небольшой портативный атомный снаряд и взрыватель к нему.

— Ладно, что я могу сделать?

— Воров никто не видел, поэтому мы ничего не можем о них сообщить, — сказал Смит. — Но мне только что передали, что некоторые средства массовой информации получили сообщение о готовящейся сегодня вечером акции против лабораторий МОЗСХО.

— Ага. Тучи сгущаются, — заметил Римо. — И чем вся эта петрушка грозит?

— Если атомный снаряд взорвется, будет уничтожена вся животная и растительная жизнь на двадцать миль вокруг, — ответил Смит. — Не говоря уже о катастрофическом воздействии на окружающую среду.

— Ну-ка скажите, Палата представителей пострадает, если он взорвется?

— Безусловно.

— Тогда я, пожалуй, лучше пойду посплю, — заявил Римо.

— Это серьезно, — предупредил Смит.

— Ладно, я вас понял, — Римо скользнул мимо Дары Вортингтон и натянул брюки. — Я погляжу, что у нас тут делается. Что-нибудь еще?

— Мне почему-то кажется, что и этого вполне хватит, — отозвался Смит.

Римо положил трубку и похлопал Дару по обнаженной попке.

— Прости, дорогая. Но что-то надвигается.

— Снова? Так быстро? Как мило.

— Работа, — ответил Римо. — Так что держись.

— Твоя тетя Милдред, похоже, довольно требовательная особа, — заметила Дара. — Я слышала, как ты ее так назвал.

— Именно, — подтвердил Римо. — И весьма.

Он задумался над тем, стоит ли предупреждать Дару о подложенной бомбе, но потом решил не делать этого. Все равно, если ему не удастся обнаружить бомбу, шансов выжить не будет практически ни у кого.

Римо прошел в соседнюю комнату, где на полу лежал Чиун, завернувшись в тонкое одеяло, стянутое с кровати.

— Не спишь, папочка? — спросил Римо.

— Спать? Как можно спать, когда тебя просто оглушает шум спаривающихся в соседней комнате лосей?

— Прости, папочка. Так уж вышло.

— Во всяком случае, я с тобой не разговариваю, — заявил Чиун, — а потому буду весьма признателен, если ты соизволишь как можно скорее удалить из моей комнаты свою белесую шумную тушу.

— Вполне возможно, что очень скоро никто из нас вообще не будет ни с кем разговаривать, — сказал Римо. — Кажется, сюда подложили бомбу.

Чиун ничего не ответил.

— Атомную бомбу.

Чиун молчал.

— Я сам этим займусь, Чиун, — продолжал Римо. — Но я не очень хорошо знаю, как искать бомбы. А если я ее не найду, и мы все дружно отправимся в царство небесное, то, на всякий случай, я хотел бы, чтобы ты знал: понимаешь, я страшно рад, что мы с тобой познакомились.

Чиун сел и покачал головой.

— Ты безнадежно белый, — сказал он.

— Какое отношение к этому имеет цвет моей шкуры?

— Очень большое. Только белый человек будет искать бомбу, не зная ее местонахождения, — пояснил Чиун, между тем он встал и прошествовал мимо Римо и дальше к выходу на улицу.

Римо последовал за ним со словами:

— Мне кажется вполне разумным искать бомбу, пытаясь ее найти. А что же ты собираешься искать? Четырехлистный клевер и надежду на счастье?

— Я, — надменно заявил престарелый кореец, — буду искать следы. Но ведь я всего лишь бедное кроткое униженное создание, вовсе не сравнимое со столь преисполненным вселенской мудрости существом, как ты.

— Как же выглядят следы бомбы?

— Ты должен искать не следы бомбы, ты, кретин. А человеческие следы. Если только бомба не прибыла сюда своим ходом, те люди, которые ее доставили, должны были оставить следы.

— Ладно. Давай искать следы людей, — согласился Римо. — И спасибо за то, что разговариваешь со мной.

— Пожалуйста. Ты дашь обещание надеть кимоно?

— Лучше я не стану отыскивать эту бомбу, — ответил Римо.

* * *

Главный соперник телевидения ВИМП, судя по рейтингу, станция ВАСК прибыла на место действия в лице команды операторов и Ланса Ларю, звезды и надежды станции, который был, если это возможно, еще более загорелым чей его главный соперник в рейтинговых списках ведущих новостей Ренс Ренфрю.

Он, разумеется, увидел двух операторов ВИМПа, но пришел в полный восторг, когда понял, что поблизости нет Репса Ренфрю.

— Прекрасно, ребята, — заявил он. — Давайте, устанавливайте камеры и начинайте съемку.

Он достал из кармана своего смокинга портативную зубную щетку и наскоро почистил зубы.

К нему обратился оператор:

— Эй, если тут собираются взорвать бомбу, то я хочу убраться отсюда подальше.

— Мальчик мой, здесь происходит важное событие, а там, где есть событие, всегда найдешь Ланса Ларю и телестанцию ВАСК.

— Ага, только все события очень скоро могут оказаться на высоте миль в пять, если тут действительно есть бомба и она взорвется.

— Не беспокойся. Мы отснимем наш материал и уедем отсюда, — ответил Ларю. — Давайте-ка войдем внутрь.