Дестроер (№61) - Властители земли

Пока еще доступ через устройство в чемоданчике осуществлялся довольно сложно. Поэтому для такой операции непременно требовалось присутствие Швайда, но гений пообещал Смиту в скором времени разработать новую, модифицированную систему доступа, которая позволит Смиту самому осуществлять вход в программу без чьей-либо помощи.

Мысль об этом вызвала на лице Смита редкую, непривычную улыбку. На свете все шло хорошо. Он отдыхает на Сент-Мартине, мировые проблемы, судя по всему, находятся под контролем соответствующих сил, и Смит даже сам себе удивлялся: как это, при его-то едкой критической натуре даже не побеспокоиться, по какой такой причине явился к нему жандарм.

Смит взял чемоданчик, который специально выглядел старым и потрепанным; в таком скорее грязное белье в прачечную носить, а не пульт доступа к величайшей в мире коллекции тайн зла.

По самой природе своей Харолд В. Смит мог вполне естественно смотреться в клетчатых бермудах, желтой майке и при этом с дипломатом в руке. Всегда, даже во сне, он выглядел так, будто ему просто необходим какой-нибудь портфель.

Маленький полицейский «ситроен» приткнулся в пыльной аллее между выходившими на море пляжными домиками. Жандарм распахнул дверцу перед Смитом. В отличие от американских полицейских машин тут не имелось защитного экрана между водителем и пассажирами. Единственное, что делало этот подпрыгивающий маленький ситроенчик похожим на полицейскую машину, была мигалка на крыше да символическое изображение факела — значок французской национальной полиции.

Когда они выехали на улицы Гранд-Кейса, такие узкие, что при встрече двух автомобилей, один из них вынужден был сворачивать на обочину, уступая дорогу другому, полицейский как бы мимоходом задал вопрос, от которого Смита мог бы и удар хватить.

— Простите, сэр. Вы знаете Берри Швайда?

— С ним все в порядке? — спросил Смит.

— До некоторой степени, — ответил жандарм.

— Что случилось?

— Это он назвал нам ваше имя.

— Да, я знаю его. Я его нанял. Я занимаюсь экспортно-импортным бизнесом.

— А вам известно, что он опасный человек?

— Берри? — изумился Смит.

Парень был кроток и мягок, как шелк. Собственно говоря, единственное по-настоящему компрометирующее событие в жизни Берри, которое открылось в результате поистине скрупулезного расследования, произошло в детском саду, когда парнишка обмочился. Он всегда вовремя заполнял декларации о доходах, а однажды даже включил в них двадцать долларов, которые нашел на улице. За всю жизнь у него было только пять свиданий, и во время одного из них, когда девушка отправилась в спальню, по ее словам, переодеться во что-то более удобное, он удрал, решив, что неудобство заключается в его присутствии. Потому как, думал Берри, если бы ей было с ним хорошо, то она чувствовала бы себя удобно в любой одежде.

Берри Швайд поцеловался первый раз в жизни во время игры в «бутылочку» на вечеринке в честь своего двадцать второго дня рождения, которую устроила ему мама.

Три года он посещал психиатра, пытаясь излечиться от боязни повысить голос. Однажды он прилетел в Кюрасо, так и не решившись сообщить стюардессе, что по ошибке сел не в тот самолет.

— Бога ради, что он такого натворил? — спросил Смит.

— Он напал на рыночную торговку на пристани в Мариго.

— Это совершенно невозможно.

— Когда она помогала жандарму.

На улице Шарля де Голля в задымленном портовом городке, служившем столицей французской половине острова, Харолд В. Смит поговорил с префектом местной полиции.

Он заверил префекта, что близко знает молодого человека, его прошлое и его семью. Не повредило также и то, что Смит бегло говорил по-французски. Во время Второй мировой войны Смит был заброшен с парашютом на территорию Франции. И хотя обычно он никогда не обсуждал подобных тем и не любил о них вспоминать, на этот раз Смит позволил себе мельком упомянуть в разговоре с префектом об этой подробности своей биографии. Он также ясно дал понять префекту, что спасли его люди из подполья, и случись все не во Франции, его, Смита, давно не было бы в живых.

Послушать Смита, так это Франция освободила Америку во время войны, а не наоборот. Префект сам убедился, что перед ним редкий тип американца-джентльмена. И признал, что закон на Карибах вовсе не должен быть столь же грозным, как, например, в Париже.

Смит предложил и жандарму, и пострадавшей торговке вознаграждение за причиненный ущерб, хотя так и не смог понять, каким образом Берри Швайд умудрился устроить всю эту заваруху. Однако же вручил префекту тысячу франков для пострадавшей женщины и две тысячи американских долларов для полицейского.

— За понесенное беспокойство, — пояснил он.

Префект понимающе похлопал Смита ладонью по плечу.

— Тысячи американских долларов ему вполне хватит для удовлетворения его раненого достоинства, мсье, — подмигнув, заметил префект.

И так свершилось дело справедливости на улице Шарля де Голля между двумя былыми союзниками, которые тепло обнялись в знак взаимопонимания. Заплатив деньги, Смит получил разрешение на освобождение Берри. Он нечаянно услышал, как полицейские в участке переговаривались о том, что «чудовище» собираются выпустить и всем следует быть начеку. Личное оружие в молчании было извлечено из кобуры. Один дородный полицейский схватился за тяжелую, как свинец, дубинку.

В главное помещение участка в сопровождении двух огромных жандармов вошел, ковыляя, испуганный, очень бледный и несколько припухший молодой человек, его шевелюра выглядела так, будто с колыбели не водила знакомства с гребнем.

На Берри по-прежнему была фланелевая рубашка и длинные штаны, а потому он буквально истекал потом. В новой, не знакомой ему стране он боялся покидать помещение, вот и сидел все время взаперти в кондиционированном воздухе своего жилья и работал. Смит тщетно пытался несколько раз вытащить его на прогулку, твердя, что обещал его матери обеспечить мальчику достаточно солнца и свежего воздуха.

— Я пойду. Немного позже, — отвечал Берри. — Только не сейчас.

Однако Смиту все же удавалось заставить Берри ежедневно принимать ванну и чистить зубы. Парень даже пообещал регулярно причесываться, только вот каким-то образом всегда получалось так, что работа его оказывалась гораздо важнее, чем семь секунд, потраченных на возню с гребешком.

И вот он стоит, зажатый между двумя дюжими французскими полисменами — плохо побритый, очень смирный и перепуганный парнишка пяти футов пяти дюймов росту.

— Привет, Берри, — сказал Смит.

— Привет, Харолд, — тихо отозвался Берри.

— С тобой все в порядке, Берри?

— Нет, Харолд.

— В чем дело, Берри?

Берри Швайд вытянул палец и поманил к себе Смита.

— Ты хочешь рассказать об этом шепотом, Берри?

— Да, Харолд.

Смит подошел к молодому человеку и попросил охранников отойти немного в сторону, потом наклонился к Берри, чтобы выслушать его жалобу.

— Да, я понял, — кивнул, наконец, Смит. — У кого оно?

— По-моему, у него, Харолд, — ответил Берри.

Он кивнул на жандарма, сидевшего за огромным пустым столом, за спиной служителя порядка красовался портрет французского премьера.

— Одну минутку, — сказал Смит и подошел к жандарму, смотревшему на него с явным подозрением.

Смит шепотом обратился к жандарму по-французски.

— Когда арестовали мистера Швайда, вы отобрали у него лоскут мягкой голубой ткани?

Жандарм ответил, что он точно не помнит, но тут появился префект, который пришел убедиться, позаботились ли должным образом о его товарище по оружию и, можно сказать, почти соотечественнике времен Второй мировой войны Харолде В. Смите.

— Вам нужен кусок ткани? Мусор? — удивился префект.

И как только он произнес слово «мусор», жандарм, сидевший за столом, припомнил. Когда Швайда арестовали, он цеплялся за клок голубой ткани, и полицейские выкинули этот обрывок.

— А не могли бы вы найти его? — спросил Смит по-французски.

— Да он же в мусоре, — ответил жандарм.

— Ш-ш-ш, не так громко, — предупредил его Смит.

— О чем это вы там шепчетесь? — взвизгнул Берри, и три бравых жандарма мгновенно выхватили пистолеты и нацелили их в грудь Берри.

Берри скорчился в углу, визжа и прикрывая голову руками.

— Найдите этот лоскут, черт бы его подрал! — велел Смит.

— Давайте, давайте, — приказал префект.

— Все будет хорошо, Берри, — успокаивал парня Смит. — Они сейчас его принесут. Они уже пошли за ним.

Но Берри продолжал визжать и беспорядочно сучить ногами в воздухе. У компьютерного гения была истерика.

Между тем оружие вернулось в кобуру. Жандармы в участке на улице Шарля де Голля обменивались изумленными взглядами. Префект заверил своего американского союзника, что Берри оказался самым опасным нарушителем в районе набережной. И правда, пострадавшая от него рыночная торговка весила 98 килограммов и была чуть ли не самым сильным человеком на острове, включая сюда и датскую его половину, где обитало немало крупных и малоцивилизованных личностей.

Смит кивнул. Он не знал, что произошло на самом деле, но, когда принесут голубой клочок, можно будет поговорить с Берри и все выяснить. И Смит заверил благородного префекта, что ничего подобного наверняка больше не повторится.

— Возможно мистеру Швайду необходимо наносить такого рода увечья, — шепотом начал префект, — мы ведь понимаем, в конце концов, от человеческой природы никуда не денешься, но только для этого есть специальные места. В конце концов, есть еще датская половина острова. Вы же понимаете.

Смит снова кивнул, но заверил префекта, что такого рода эскапады отнюдь не в характере молодого человека. Но тут в участке появился жандарм, державший в вытянутой руке лоскут ткани, другой рукой он зажимал себе нос. Потому что от ткани несло рыбой, гнилыми фруктами, кофейной гущей. Его явно извлекли из мусорного бака.

— Этот! Мой! — завопил Берри.

— Все в порядке, Берри. Ты его и получишь.

— Спасибо тебе, Харолд, — всхлипывая, отозвался Берри с благодарностью прижимая грязный лоскут к щеке.

Берри Швайд, компьютерный гений обширной и тайной сети организации, только что получивший прозвище «Чудовище из Мариго», кротко роняя слезы, сосал свой палец.

Префект предоставил им автомобиль, чтобы добраться обратно на север острова к деревне Гранд Кейс. Но вместо того, чтобы ехать домой, Смит велел шоферу высадить их прямо на дороге, в тупичке, где стояла мастерская по укладке гравия. Внутри этого незамысловатого помещения, позади нескольких кишащих комарами комнат находилась настоящая контора, куда Смит и привел Берри, отсюда открывался потайной проход в обширную пещеру, которая и являлась хранилищем информации и базой данных компьютерной сети КЮРЕ.

Именно здесь Швайд изобрел портативное устройство, которое теперь носил с собой Смит. Он также придумал способ, как не только обезопасить информацию, но и определить личность того, кто попробует вломиться в сеть. Смит, который тоже не был новичком в технологии, так и не смог разобраться, как работает этот определитель.

Когда двери за ними закрылись, запечатанные для надежности стальными, взаимоперекрывающимися панелями, Смит задал один простой вопрос:

— Что произошло в Мариго?

— Это все ваша вина, — откликнулся Берри Швайд.

Он прочищал себе ухо кончиком голубого лоскута.

— Моя вина? — переспросил Смит. — Каким образом?

— Я даже не хочу вам говорить.

— Берри, послушай. Ты же знаешь, что мы делаем кучу работы, о которой не должны знать посторонние люди. И мы не имеем права привлекать к себе внимание или вызывать любопытство.

— Секретная работа? — спросил Берри.

— Да, — подтвердил Смит, и Берри кивнул.

— Ну ладно, — решился он, — Все эти записи, — он показал на громадные банки данных, выстроившееся вдоль стен пещеры.

— А что с ними?

— Вы вызвали какой-то старый материал и поставили на вводных данных свои инициалы, а я сканировал эти файлы для... ну, не важно, это очень сложно, но вот этот файл у меня и выскочил. А на нем еще были записаны ваши заметки. Вы там говорите, что беседовали с кем-то, кого вы завербовали, и спросили его, что он делает. А он тогда и ответил, что ничего не делает, только учится дышать, и вообще все одна сплошная глупость, и он в любом случае собирается с вами порвать.

Смит тут же сообразил, на что наткнулся Берри Швайд. Это были ранние наблюдения Смита над тренировками Римо, первыми его тренировками, когда Смит только-только пригласил на работу Чиуна, мечтая о создании мощной карающей руки; тогда Смит думал о том, как один человек будет выполнять работу, которую должны бы делать тысячи людей.

А Швайд все еще продолжал говорить.

— Конечно, это выглядело довольно бессмысленно, если подходить к предмету только с точки зрения обыкновенных людей. Но, по правде говоря, запись была потрясающей, ведь она укладывалась в основные космические формулы мощи. Вы же понимаете, что такое масса, энергия и скорость света, верно?

— На уровне любого непрофессионала, наверное, — ответил Смит.

— Ну вот, тогда представьте себе, что свет изгибается, и вам все станет ясно, — продолжал Швайд.

Смит прокашлялся. Это было выше его понимания.

Берри разъяснял дальше:

— Вы сможете понять, что означает дыхание, если взглянете на него с точки зрения космической энергии того же рода, что мы используем сейчас для хранения вашей информации. Ведь это же синхронизация человеческого существа с ритмами этих энергий. Поэтому вы и в самом деле начинаете отражать в себе световое искривление с той же силой, что и космические световые энергии. В теории.

— А на практике? — спросил Смит.

— Ну, я попробовал так сделать, — сказал Берри, — и вдруг ощутил такую уверенность в себе, что вышел наружу и бегом пробежал всю дорогу до Мариго, целых пять или шесть миль, а потом кто-то на рынке меня толкнул и я просто в ответ отпихнул его.

— Это и был жандарм? — поинтересовался Смит.

— Да, наверное.

— Ты сломал ему ключицу, — сообщил Смит.

— О, Боже!

— А потом ты отшвырнул 100 килограммовую женщину на пол-улицы, и она до сих пор еще в больнице.

— Боже мой, Боже мой! — стонал Берри.

— Ты мог бы все время проделывать эти вещи? — спросил Смит.

— Какие? Дыхательные упражнения, которые дали мне силу? Нет. Понимаете, при этом обязательно надо не думать. А если вы будете думать над тем, что делаете, то никогда ничего не выйдет.

— Как в спорте, — заметил Смит, который хорошо понимал, что стоит при игре в гольф задуматься над ударом — и почти наверняка считай его проигранным.

— Только еще сильнее. Ведь в этом деле речь идет о мельчайших, невидимых глазу частицах.

— А кто-нибудь мог бы этому научиться? — спросил Смит. — Чтобы уметь проделывать это постоянно?

— Возможно, но тут уж действительно должно быть редкостное совпадение. Ведь шансы против такой вероятности астрономически велики.

Это удивило Смита, он же знал, что Римо и Чиун постоянно находились в своего рода конфликте. И между ними-то уж явно не было никакого совпадения или там синхронизации.

А может быть, размышлял Смит, и Римо, и Чиун находились в состоянии синхронизации с чем-то посторонним, с какой-то основной первородной энергией, причем они оба ее использовали, а другие не могли. Чиун часто говорил Смиту, что Римо — особенный, единственный в своем роде. Неужели это правда? Неужели Смиту просто необычайно, чудесно повезло, когда он совершенно случайно выбрал Римо Уильямса, ньюаркского полицейского на роль карающей руки КЮРЕ?

Он выкинул пока эти рассуждения из головы и решил, наконец, сдержать свое обещание, данное маме Берри.

— Ты мог бы сейчас набраться мужества и выйти прогуляться со мной? — спросил он.

— Среди чужих?

— Все люди будут для тебя чужими, пока ты с ними не познакомишься, Берри. Когда-то и я был чужим для тебя.

— Но мама сказала, что вы хороший человек.

— Ты можешь прихватить свой лоскуток, — ободряюще сказал Смит.

— Люди будут смеяться. Я знаю, что будут.

— Ладно, тогда оставь его здесь, он тут будет в целости и сохранности, — предложил Смит.

— Я, пожалуй, лучше возьму его с собой.

Берри согласился пройти пешком всю дорогу от гравийной мастерской до Гранд-Кейс, то есть почти с четверть мили.

Когда они уже собирались уходить, в чемоданчике Смита раздалось тихое жужжание. Берри мгновенно понял, что получено сообщение. Это произошло, пока Смит находился вместе с Берри в пещере. Берри вызвал на мониторе сообщение, оно было от президента Соединенных Штатов.

И гласило:

— Что вы со мной сделали?

Глава пятая

Почти десять лет мировые средства информации не обращали внимания на убийства в лабораториях МОЗСХО и на проблемы, связанные с этим комплексом. Но именно в этот день появился намек на то, что смерть доктора Ревитса из МОЗСХО как-то связана с президентом Соединенных Штатов.

Поэтому на президентской пресс-конференции все точно забыли про мир, который благодаря президенту был установлен между двумя враждующими силами в Южной Америке, никто не обратил внимания на новые дотации, выделенные президентом для Африки и способные обеспечить пищей половину населения этого континент, даже не упомянул предстоящие переговоры о соглашении по вооружениям.

— Не смог бы господин президент объяснить нам, почему успешно защищавшие МОЗСХО силы ФБР были отстранены от охраны? — спросила одна журналистка, которая никогда в жизни не сказала ни одного доброго слова о ФБР.

Собственно говоря, однажды она даже подняла голос за уничтожение этого ведомства, утверждая, что его следует заменить гражданским консультативным советом, состоящим из негров, женщин и асоциальных личностей. Под ее определение асоциальных личностей подходил каждый человек, стоящий на грани самоубийства.

— Я принимаю на себя полную ответственность за случившееся, — ответил президент. — Да, именно я приказал отстранить от охраны комплекса части ФБР. Я не могу сейчас сказать ничего определенного кроме того, что существует план по обеспечению полной безопасности проектов МОЗСХО. Я должен только подчеркнуть, что неподвижная мишень, как бы хорошо ее ни охраняли, рано или поздно все равно будет поражена. Более ничего добавить не могу.

В течение двадцати минут пресса обсасывала только один этот вопрос.

Зачем заменять то, что работает безотказно? В чем состоит тот таинственный план, о котором президент отказывается говорить? И вообще, как президент может доказать прессе, что он не прячется за национальную безопасность, а по ночам втихую не обделывает свои грязные делишки?

— Послушайте, — сказал наконец президент. — Я принял решение. Может, оно было неверным, но я принимаю на себя полную ответственность за его последствия.

Немедленное полдюжины журналистов заметили, что президент оказался весьма хитер и ловко ушел от проблемы, приняв на себя ответственность за случившееся.

А один заявил:

— И снова мы видим, как президент ускользает от обвинения с помощью совершенно бессовестной демонстрации собственной якобы искренности и честности. Сколько раз еще ему удастся использовать этот трюк?

Некоторые комментаторы даже намекнули, что сам президент может стоять за таинственными убийствами, пытаясь таким способом полностью уничтожить МОЗСХО.

— Эй, ребята, послушайте, — пояснял президент. — Я вовсе не против исследовательского центра МОЗСХО. И никогда не был против него, ведь это единственное подразделение во всей МОЗСХО, которое занято делом. Единственное, в чем я мог бы упрекнуть эту организацию так это в том, что у нее слишком мало лабораторий, где проводят важные исследования. Они ведь имеют представительские особняки в Париже, Лондоне, Риме и Гонконге — и при этом только один-единственный лабораторный центр. Четыре тысячи служащих, все весьма хорошо оплачиваемые — и меньше пятидесяти ученых. А ученым-то как раз платят не слишком хорошо.

— Тогда почему вы решили разрушить лаборатории? — поинтересовался один ловкий телевизионщик.

Он заслужил репутацию весьма прыткого журналиста, когда пробрался в парикмахерскую, чтобы обследовать обрезки волос президента и узнать, красит ли он волосы.

Оказывается, президент еще был в состоянии усмехнуться.

— Ну, если бы вы внимательно выслушали мои последние слова вместо того, чтобы выдумывать свой каверзный вопрос, вы бы поняли, что я — за, а не против существования этих лабораторий. Но я против коррупции. Против частного владения ракетным оружием и многочисленных представительств, кормящих бездельников, а также против того, чтобы мы оплачивали множество людей, которые только и делают, что подвергают нападкам нашу страну. Я имею в виду последнюю резолюцию МОЗСХО, где американский капитализм обвиняют в распространении большинства инфекционных заболеваний и, по каким-то неизвестным причинам, превозносят Организацию Освобождения Палестины за взрыв израильской больницы — своеобразный способ борьбы с болезнями. И правда. Неужели вы думаете, что таким образом действительно, можно бороться с инфекцией?

— Господин президент, почему вы против борьбы с инфекциями?

* * *

Тело было страшно искалечено. Истерзано и разорвано в клочья, все кости переломаны.

Кошка доктора Ревитса удовлетворенно мяукала около обогревателя, ее преданность явно зависела от очередной мисочки молока, зверек выказывал ровно столько сочувствия своему погибшему хозяину, сколько можно ожидать от дерева, прощающегося осенью с последним своим листком.

Порой Римо задумывался, как выглядит жизнь с точки зрения кошки? Он хорошо понимал уклад их нервной системы и поразительное чувство равновесия, но иногда ему очень хотелось бы позаимствовать у них это невозмутимое равнодушие, особенно тогда, когда привязанность причиняла боль.

— Мы его потеряли, — произнес Римо.

— Мы? — переспросил Чиун. — Мы никого не потеряли.

— Он мертв. Не знаю, как они добрались до него, но он мертв.

— Многие люди умирают, — заявил Чиун, в высшей степени уверенный в сем непреложном факте человеческого существования.

— Только не так и не тогда, когда мы заверили всех там, наверху, что будем его охранять, — ответил Римо.

Его в равной мере озадачивало и то, как убийца проник в закрытое охраняемое помещение, и то, как было разодрано тело жертвы — вот так же озорной малыш раскидывает повсюду кашу из своей тарелки.

Это могла бы сделать какая-то машина, но ничего подобного в комнате не обнаружено. Да и не стала бы машина играть доктором Ревитсом. Ни одно приспособление, достаточно крупное, чтобы сотворить такое, не могло бы проникнуть в лабораторию, а уж тем более тогда, когда у входа сторожил Чиун.

Римо снова подошел к стенам, надавил, попробовал раскачать. Пощелкал по двум усиливающим засовам — убедился, что ни одна из панелей не была сдвинута с места.

— Папочка, я в тупике, — сказал он наконец.

— Мы не растеряны. Синанджу было славно за многие тысячелетия до того, как появилась твоя маленькая зеленая страна, и будет славно еще много тысячелетий. Здесь присутствует смерть. Мы сожалеем о случившемся и приносим свои соболезнования пострадавшим от несчастья, но мы также сочувствуем тем, кто гибнет от наводнения, молнии и голода. Что такое голод, мы хорошо знаем на примере деревни Синанджу, — сказал Чиун.

В подобные моменты Чиун всегда вспоминал о подлинных причинах, заставивших людей из Синанджу стать наемными убийцами. Легенда гласит: в маленькой корейской деревушке царила такая бедность, что жители вынуждены были топить новорожденных в заливе, ибо не могли их прокормить. Насколько Римо понял, в последние три тысячи лет угроза голода исчезла. Но для Чиуна она все еще продолжала существовать, это была извечная, очень реальная и никогда не исчезающая тревога.

— Это не был несчастный случай, — возразил Римо. — Нам поручили охранять этого парня, но что-то или кто-то все-таки до него добрался. Добрался, несмотря на мое присутствие.

— Придержи язык. Я не желаю, чтобы ты повторял такое. Мы, Синанджу еще никогда не теряли ни одного человека. Да и как мы можем его потерять? Каким образом могли бы мы потерпеть такое поражение? Он ведь не император. Просто ученый, работавший над известными нам исследованиями, возможно, они его и убили. Но мы никого не упустили.

— Он мертв. А именно нам было поручено охранять его жизнь.

— Это тебе было велено охранять его жизнь, а ты даже кимоно никогда не надевал.

— Мне неудобно в кимоно, — сказал Римо, который так и не смог привыкнуть к этой одежде из-за того, что она на нем вечно распахивалась. — У нас возникли сложности.

— Да, — подтвердил Чиун, — а тебе известно, в чем они заключаются?

— Мы кое-кого потеряли.

— Нет, — важно ответил Чиун. — И даже если теперь весь мир скажет, что мы кого-то упустили, то через столетие или через два мир забудет об этом. Так уж повелось на свете.

Пергаментный лик медленно склонился в утвердительном кивке. Римо был поражен. Раньше Чиун всегда отказывался признать, что любой позор не вечен. И самым страшным несчастьем была потеря лица — обычно связанная с тем, что сделал или не смог сделать Римо. Но вот теперь, глядя на изуродованное тело, наблюдая, как Римо со знанием дела обследует стены, Чиун признал то, что не признавал никогда. Существовало нечто худшее, чем позор, ибо позор преходящ.

— Теперь мы не можем уйти отсюда, — продолжал Чиун. — Подлинная сложность заключена в одном: если мы сейчас уйдем, в будущем нам снова придется иметь дело с тем же убийцей. И мы сражаемся здесь не ради Смита, ибо Смит преходящ. Америка преходяща. Не пройдет и тысячи лет, как исчезнут все народы, живущие сегодня. Даже сокровища не вечны, ибо в одни времена ценится одно, в другие — другое.

Римо заметил, как на останки доктора Ревитса села муха. Вторая жужжала вокруг довольной кошки, но животное умело контролировало движения мышц, скрытых под шелковистой шкуркой, и, едва насекомое успевало коснуться ее шубки, как кошка тут же стряхивала его.

— Сложность состоит в том, — снова заговорил Чиун, — что здесь находится или находилось нечто, способное проникать в наглухо закрытое помещение и убивать с огромной и коварной силой, а мы не знаем, что это такое. И если мы не поразим это нечто сегодня, с ним столкнутся новые поколения и, не зная его природы, могут быть уничтожены смертоносным нечто.

— Встречалось ли что-либо подобное в прошлой истории Мастеров Синанджу? — спросил Римо.

Чиун покачал головой. Пучочки его бороды дрожали.

— Нет. Разумеется были такие, кто взбирался на стены высотой в десятки и сотни футов, даже если стены эти были смазаны жиром, препятствующим продвижению. Были подкопы, ведущие в охраняемые комнаты, были и такие люди, которые умели передавать другим свои мысли и заставляли свои жертвы убивать сами себя. Эти были самыми опасными, но теперь их уже нет, и, безусловно, этот человек не мог сам сотворить с собой такое. Посмотри, как разорваны мышцы.

— Точно кто-то играл с телом, — подтвердил Римо.

— Но у нас есть одно преимущество, — сказал Чиун.

И своими длинными ногтями он изобразил символ, который невозможно было перевести и тем более подслушать.

Римо читал знаки, изображаемые порхающими и пронзающими воздух лаборатории ногтями.

«Пусть знают грядущие поколения, что Мастер Чиун и его ученик Римо лицом к лицу встретились с убийцами, которые не замечают стен, но наслаждаются играми со смертью».

— Вот здорово, — заметил Римо. — У нас полным-полно неприятностей, а ты пишешь автобиографию.

Римо позвонил Даре Вортингтон, чтобы сообщить: в лаборатории доктора Ревитса произошел небольшой несчастный случай.

— Что за несчастный случай?

— Сами увидите. И еще одно, Дара.

— Да?

— Принесите побольше бумажных полотенец. Таких, что по-настоящему хорошо впитывают влагу, — попросил Римо.

Увидев, что осталось от доктора Ревитса, Дара Вортингтон покраснела, потом побледнела и упала Римо на руки. Когда девушка пришла в себя, Римо поддерживал ее в стоячем положении и объяснял, как только что обнаружил нечто потрясающее. С помощью этого из работы доктора Ревитса может получиться гораздо больше, чем мог мечтать сам доктор Ревитс.

В данный момент Дару не слишком интересовали научные изыскания. Ей подумалось, что Римо мог бы проявить несколько больше внимания к трагедии, случившейся с его коллегой, а не распространяться о своих научных успехах.

Римо ушел, оставив Дару, потрясенную смертью доктора Ревитса, злиться из-за возмутительного поведения нового сотрудника. Вместе с Чиуном они обошли все комнатушки в лабораторном комплексе. И Римо сообщал присутствующим, что находится на пороге величайшего открытия, которое превосходит все, над чем работал доктор Ревитс.

— Вы не слишком самоуверенны? — поинтересовался один из исследователей.

— А у нас уже все заметано, — ответил ему Римо с улыбкой и подмигнул.

Оповестив всех в лабораторном комплексе о грядущем великом открытии, но не объяснив, в чем оно состоит, Римо и Чиун вернулись к себе и стали ждать нападения.

Но его не было. Зато имело место небольшое происшествие с какой-то странной собакой, появившейся из аллеи. Странным этот пес был потому, что в отличие от других бродячих собак, он не кинулся вперед с обнаженными клыками, точно находился в стае, а попытался использовать для нападения собственный вес, будто видел себя огромным и сильным, как бегемот.

Нападение животного таких размеров — не более пятидесяти фунтов весу — Римо легко мог отразить даже не повредив ему, а если бы нападение и правда было опасно, то Римо всегда мог на лету ухватить зверя за шею. Но в этот раз, когда рука Римо поднялась, он почувствовал, как пес выскальзывает из его хватки, Римо пришлось перехватить животное, и пальцы его ненароком вонзились глубоко в горло пса. Он вовсе не хотел убивать бедное сумасшедшее животное.

Сторонний наблюдатель не увидел бы ничего, кроме внешнего действия: собака кинулась вперед, промахнулась и, уже замертво, приземлилась за спиной человека, на которого бросилась. Никто бы даже не заметил, как шевельнулась рука Римо. Но Чиун видел, как пальцы ученика устремились вслед животному.