Дестроер (№71) - Стальной кошмар

Римо не знал, стоит ли пойти к Чиуну и еще раз попытаться все ему объяснить, но потом вспомнил, что в аналогичных случаях в прошлом Чиун всегда поступал по-своему. Даже если был не прав. Особенно если был не прав.

— Перебьется, — пробормотал Римо, думая о том, как запах кипящего риса возбуждает аппетит.

— Кто с кем перебьется? — не поняла Ма Ли.

Но Римо только улыбнулся в ответ. Когда Ма Ли была рядом, Вселенная переставала существовать.

Глава третья

Никогда доктор Харолд В. Смит не чувствовал себя счастливее.

Какое удовольствие — прийти утром на работу, войти в свой спартанский кабинет. Сквозь большое окно проникали солнечные лучи, наполняя комнату светом. Смит бросил потрепанный портфель на стол и, не обращая внимания на кипы бумаг, подошел к окну.

Смиту было за шестьдесят. Это был худой человек с тонким лицом, на котором сегодня теплилась слабая улыбка. Заметив свое отражение в панорамном окне, он даже слегка раздвинул губы. Отлично, подумал он. Белоснежные зубы придавали улыбке теплоту. Надо бы потренироваться обнажать зубы в улыбке, чтобы это вошло в привычку. Он вставил красную гвоздику в петлицу своего безупречного костюма: ему нравилось, как цветок оттеняет его обычно бледное лицо. Может, когда-нибудь он заменит свой серый костюм на костюм иного цвета. Когда-нибудь, но только не сейчас. Слишком много изменений в короткий срок — это опасно. Смит исповедовал умеренность во всем.

Доктор Харолд Смит работал в этом кабинете с 1960 года. Все считали его директором санатория “Фолкрофт”. На самом же деле Смит, во время войны состоявший на службе в Бюро стратегических служб, а затем ставший агентом ЦРУ, возглавлял организацию по борьбе с преступностью под названием КЮРЕ. Основанная президентом, позже погибшим от рук убийцы, КЮРЕ являлась сверхсекретной организацией, действующей вне рамок конституции в целях защиты Америки от нарастающей волны беззакония.

Единственный агент КЮРЕ Римо Уильямс и его наставник Чиун теперь благополучно пребывали в Синанджу. Смит надеялся, что ему больше не придется с ними встречаться. Ему очень хотелось в это верить. Нынешний президент считал, что Римо погиб, был убит во время конфликта с Советами, а Чиун погрузился в траур.

Это практически означало конец КЮРЕ, но президент распорядился продолжать работу, хотя теперь без оперативной деятельности. Лишь Смит и его верные компьютеры — как в старые добрые времена. Только на этот раз Америка возвращалась на путь истинный. Конечно, проблем хватало и сейчас, но в большинстве крупных городов мафии окончательно перебили хребет, общественное мнение было настроено против наркотиков, шли на убыль должностные преступления — взяточничество, финансовые махинации — после того, как была раскрыта группа мошенников с Уолл-Стрита. Надо ли говорить, что Смит сыграл важную роль в их разоблачении.

Но самое главное, что отныне не будет ни Римо, ни Чиуна. Со временем Смит проникся уважением к этим людям, даже по-своему их полюбил, но они были слишком своенравными, неуправляемыми. Без них жизнь была намного проще.

Размышления Харолда Смита прервал осторожный стук в дверь. Директор КЮРЕ отвернулся от окна и поправил галстук.

— Войдите, — произнес он нараспев.

— Доктор Смит!

В двери показалось обеспокоенное лицо миссис Микулки, добропорядочной матроны, долгие годы служившей у Смита секретаршей.

— В чем дело, миссис Микулка?

— Именно этот вопрос я хотела задать вам, доктор Смит. Мне послышались какие-то странные звуки.

— Звуки?

— Да, словно кто-то свистел.

Смит решил испытать свою новую улыбку на секретарше.

— Полагаю, это был я, — весело произнес он.

— Вы?!

— Кажется, я насвистывал “Дип-а-ди-ду-да”.

— Надеюсь, вы мне простите мои слова, но это скорее напоминало свист пара, выходящего из неисправного клапана парового отопления.

Смит прочистил горло.

— Я размышлял над тем, как хороша жизнь. А в хорошем настроении я всегда насвистываю.

— Но я уже более пяти лет работаю у вас и никогда прежде не слышала, чтобы вы насвистывали.

— Прежде у меня на работе не бывало хорошего настроения.

— Я просто счастлива, доктор Смит. И я очень рада, что вы сегодня пришли попозже. Что проводите больше времени с семьей.

— Да, кстати, — вспомнил доктор Смит. — В половине первого сюда придет моя жена. Мы собирались вместе пообедать.

— Правда?! — воскликнула миссис Микулка. — Это просто замечательно! Я никогда прежде не видела вашу жену!

— Я решил, что ей будет интересно посмотреть на “Фолкрофт”: ведь она тут ни разу не была. Может, и вы присоединитесь к нам?

— С удовольствием, — согласилась миссис Микулка, поражаясь перемене, которая произошла с ее обычно прижимистым боссом. — Надеюсь, мой костюм приличествует случаю.

— Уверен, что работники столовой сочтут его приемлемым, — заверил ее Смит.

— О! — только и сказала миссис Микулка, начиная сознавать, что не так-то уж он переменился.

— Это все? — спросил Смит, подходя к столу.

— Да. Я положила вам одну газетную вырезку. Думаю, она покажется вам интересной. Еще один странный случай.

— Благодарю вас, миссис Микулка.

Когда дверь за этой полногрудой дамой закрылась, Смит просмотрел бумаги на столе и обнаружил вырезку. Это была коротенькая заметка, сообщение ЮПИ.

“Власти озадачены загадочной гибелью двух мужчин в округе Хилсборо, штат Нью-Гемпшир. Харолд Дональд Смит, 66-летний житель города Сквантум, был обнаружен возле своей машины на дороге № 136 с переломанной шеей. Харолда Уолтера Смита, 61 года, жителя Манчестера (всего в двадцати милях от места первого убийства), нашли мертвым в собственной квартире. У него пробит череп. В обоих случаях причина убийства не ограбление”.

Смит нажал кнопку селектора.

— Миссис Микулка?

— Да, доктор Смит.

— Вы допустили промах.

— Не может быть!

— Я уже видел эту заметку, — бодрым тоном произнес Смит. — Вы уже давали мне ее две недели назад.

— Ошибаетесь, сэр.

— Но я точно помню, — все еще веселым голосом заявил Смит.

— То была другая заметка, о других Харолдах Смитах.

— Вы уверены? — голос Смита сник.

— Проверьте в папках.

— Минуточку.

Смит отправился с заметкой в комнату, где стояли досье. В них были собраны газетные вырезки. Смит просил секретаршу собирать для него все необычные и, возможно, скандальные заметки и статьи, и чем необычнее, тем лучше. Он объяснил, что это его хобби. На самом же деле миссис Микулка была еще одним ничего не подозревающим источником информации для КЮРЕ.

Смит быстро проглядел папки и обнаружил заметку под заголовком: “Странные убийства — одинаковые имена”. Там говорилось о загадке, связанной с убийством двух мужчин примерно одного возраста. Они проживали в разных штатах. Предполагалось, что убийства не связаны между собой. Совпадение обнаружилось только тогда, когда жена первой жертвы сообщила о его исчезновении, был объявлен всеамериканский розыск и в результате нашли труп однофамильца. Тело первой жертвы впоследствии тоже было найдено.

Объединяло покойников имя — Харолд Смит. Смит вернулся в кабинет; по его кислому лицу было видно, что он находится в состоянии шока. Он тяжело опустился на стул и положил перед собой обе заметки, словно это были какие-то невиданные жуки.

Смит нажал кнопку, и на столе появился компьютер. Смит включил его и набрал на клавиатуре: Смит, Харолд. Заработала самая мощная компьютерная система в мире, считывая информацию всех компьютерных сетей США. Компьютер Смита был подключен к каждой сети в стране.

— Доктор Смит? — позвала миссис Микулка по селектору.

— Минуточку, — хрипло откликнулся Харолд Смит.

— У вас все в порядке?

— Я сказал: минуточку! — рявкнул Смит.

На экране компьютера начали появляться имена.

СМИТ, ХАРОЛД А. СМИТ, ХАРОЛД Г. СМИТ, ХАРОЛД Т.

Смит быстро просматривал сообщения. У некоего Харолда А. Смита, торговца подержанными машинами, угнали со стоянки автомобиль. Смит перешел к следующему имени. Некий Харолд Т. Смит был убит в Кентукки три недели назад.

Смит запросил компьютер выдавать только сообщения об убийствах.

Их было всего тринадцать. Тринадцать Харолдов Смитов, погибших в последние полтора месяца.

— Ничего странного, Смит — очень распространенная фамилия, — бормотал Харолд В. Смит, думая о родственниках.

Чтобы проверить эту мысль, Смит выделил все сообщения об убийствах в отдельный файл и запросил компьютер о смертельных случаях с Харолдами Джонсами за тот же период. Джонс не менее распространенное имя, чем Смит.

Таких случаев было всего два.

Смит запросил ту же информацию относительно Харолдов Браунов, и компьютер сообщил, что с ноября умерли трое Харолдов Браунов.

Озадаченный, Смит вернулся к файлу Харолдов Смитов. В газетных заметках говорилось, что всем четверым убитым Харолдам Смитам было за шестьдесят, и Смит запросил компьютер о возрасте жертв.

Первой из жертв было шестьдесят девять, и у Смита сердце сжалось от страха, но следующей — всего тринадцать, и он позволил себе немного расслабиться.

Однако от следующих данных на его обычно сухом лбу выступил пот: всем Харолдам Смитам, кроме одного, было за шестьдесят. Самому старому — семьдесят два. Тринадцатилетний мальчик умер от лейкемии, и Смит исключил его как случайное совпадение. Остальные были ровесники Смита. И всех их звали так же, как его. И все они были убиты.

Смит потянулся к селектору и от волнения забыл, что он включен. Выключив селектор, Смит принялся кричать в микрофон:

— Миссис Микулка! Миссис Микулка! — Он собирался было крикнуть и в третий раз, когда она сама ворвалась в комнату.

— Доктор Смит, что с вами? Что случилось?

— Селектор не работает!

Миссис Микулка придирчиво осмотрела прибор.

— Он просто выключен.

— О! Ладно, Бог с ним. Позвоните моей жене и передайте, что я очень занят и не смогу повидаться с ней. Обед отменяется. И попросите принести мне сандвич с сыром без майонеза и большой стакан сливового сока. И чтобы меня никто не беспокоил!

С горящими, словно в лихорадке, глазами Смит вновь повернулся к компьютеру. Кто-то убивает Харолдов Смитов. Даже если это простая случайность, она требует особого расследования. Но если это не совпадение, то вся история может иметь для КЮРЕ серьезные последствия. Но так или иначе, одну вещь Харолд В. Смит знал наверняка: следующей жертвой может стать он.

Глава четвертая

Когда Чиун не появился на ужине, устроенном всей деревней на главной площади, Римо сделал вид, что не заметил этого.

Должно быть, старик все еще сердится. Сидеть и дуться среди сокровищ было его излюбленной тактикой, чтобы заманить Римо к себе и заставить просить прошения. Но больше это у него не пройдет, твердо решил Римо про себя. Пусть дуется. Хоть всю ночь. И Римо продолжал есть.

Казалось, никто и не замечал, что Чиуна нет. А если кто и заметил, то не подал виду.

Все сидели прямо на земле, окружив Римо и Ма Ли. Ближе всех к ним расположился Пул Янг, исполнявший обязанности деревенского старосты все время, пока Чиун находился на работе в Америке (в изгнании, как он сам это называл). Пул Янг управлял деревней и был ближайшим советником Чиуна, но даже его совсем не волновало отсутствие Мастера.

Хихикнув, Пул Янг склонился к Римо. Хихиканье означало, что Пул Янг собирается пошутить. Он обожал шутки. Впрочем, даже дошкольники постеснялись бы так шутить.

— Зачем свинья переходит через дорогу? — продолжая хихикать, шепнул Пул Янг.

— Зачем? — спросил Римо, не давая себе труда задуматься.

— Чтобы попасть на другую сторону, — захлебываясь от смеха, сообщил Пул Янг и тут же повторил шутку для всех.

Собравшиеся завизжали от восторга. Даже Ма Ли прыснула от смеха.

Римо слабо улыбнулся: чувство юмора явно нельзя было назвать национальной корейской чертой. Что ж, придется привыкать.

Он решил предложить вниманию добрейших жителей Синанджу более утонченную шутку. И тут в голову ему пришел любимый анекдот Чиуна.

— Как вы думаете, сколько нужно жителей Пхеньяна, чтобы заменить обыкновенную лампочку? — Насколько ему было известно, жители Синанджу считали жителей северокорейской столицы исключительно отсталыми людьми.

— А что такое лампочка? — с серьезным видом спросил Пул Янг.

— Это такая стеклянная штуковина, — попытался объяснить ошеломленный Римо. — Ее ввинчивают в потолок.

— А крыша от этого не станет протекать? — поинтересовался Пул Янг.

— Нет. Она, наоборот, закрывает отверстие.

— Зачем же делать специальное отверстие для этой вашей штуковины?

— Бог с ним, с отверстием, — ответил Римо. — Лампочка нужна, чтобы было светло. Иметь лампочку в доме — все равно что иметь у себя в подчинении маленькое солнце.

— А не проще ли будет открыть окно?

— Днем лампочки не используются, — принялся терпеливо объяснять Римо. — Только ночью. Представляете, у вас всю ночь горит свет!

На лицах собравшихся появилось выражение полного недоумения. Все это было для них в высшей степени необычно. Когда Римо согласился поселиться в Синанджу, он обещал жителям деревни коренные преобразования, сказав, что, мол, хватит сокровищам Синанджу пилиться на полках, надо использовать их, чтобы улучшить жизнь. И хотя Римо не уставал об этом говорить, ничего не менялось. Некоторые вполне резонно полагали, что это Чиун тормозит все дело.

— Всю ночь горит свет? — повторил Пул Янг.

— Именно, — с улыбкой подтвердил Римо.

Но никто не улыбнулся ему в ответ. Напротив, вокруг повисла напряженная тишина. Наконец Ма Ли наклонилась к Римо и прошептала:

— А как же мы будем спать?

— Лампочку можно в любой момент выключить.

— Тогда зачем она вообще нужна?

Римо задумался. И почему они такие тупые? Он пытается приучить их к цивилизации и более высокому уровню жизни, а они выставляют его дураком!

— Представьте себе, что вам ночью захотелось в туалет.

Все присутствующие одновременно пожали плечами.

— Ну и что? — спросил какой-то мальчик.

— А с лампочкой вы сможете видеть то, что делаете, — объяснил Римо.

Мальчик загоготал. Вместе с ним засмеялись все детишки, но взрослые хранили мрачное молчание. Никто не решался сказать Римо того, что было очевидно для всех: кто же захочет смотреть на себя во время отправления физиологических потребностей? Все сразу подумали об этом, но сказать такое Мастеру Синанджу, пусть даже он белый американец с большим носом и непривычно круглыми глазами, было бы неприлично.

Вдруг Римо краем глаза увидел, как дверь сокровищницы Синанджу резко распахнулась. Обернувшись, он встретился глазами с Чиуном. Довольный тем, что Римо следит за домом Мастера Синанджу, который не обращает на него внимания, Чиун захлопнул дверь.

Римо тихо ругнулся: он обернулся! И Чиун это видел. Если бы он не обернулся, все было бы хорошо, но теперь он все испортил. Теперь он не сможет больше делать вид, будто ничего не произошло.

Извинившись, Римо встал, пожал Ма Ли руку и пошел к дому, где жил Чиун.

Надо выяснить отношения до конца, сказал он себе.

Дверь была заперта, и Римо пришлось постучать.

— Кто там? — недовольным голосом спросил Чиун.

— Ты прекрасно знаешь кто! — огрызнулся Римо. — Ты что, не слышал, как я подходил?

— Мне показалось, что идет слон. С тобой случайно нет слона?

— Нет, черт побери, нет со мной никакого слона.

Дверь распахнулась. На пороге стоял Чиун, его лицо сияло.

— Я и не сомневался. Слон никогда не наделал бы такого шума.

— Можно войти? — поинтересовался Римо, с трудом сдерживая себя.

— А почему бы и нет? Ведь это и твой дом. — И Чиун сделал приглашающий жест.

Римо огляделся: горы сокровищ, прежде разбросанные по всем комнатам, теперь были собраны вместе. Здесь были греческие и китайские скульптуры, вазы, наполненные драгоценными камнями, золото во всех видах — от слитков до золотых кубков.

— Решил сменить интерьер? — спросил Римо, когда Чиун расположился на небольшом троне в центре главного зала.

— Я проводил подсчеты.

— Никогда раньше этого не видел. — Римо указал на несколько изысканно украшенных панелей, стоящих у стены.

— Ерунда, — презрительно бросил Чиун. — Они слишком современные.

— Я о них читал, — продолжал Римо. — Это детали так называемой Янтарной комнаты. Какая-то европейская ценность. Помню, о ней была какая-то статья. Это национальное достояние Чехословакии, Венгрии или чего-то в этом роде. Она пропала во время войны.

— Ничего подобного, — поправил Чиун. — Эти панели всегда были здесь.

— Но европейцы-то этого не знают. Они считают, что комнату захватили фашисты. — Так оно и есть.

— Тогда что она делает здесь?

— фашисты были мастера брать то, что им не принадлежит, но не умели этого хранить. Можешь спросить любого европейца.

— Я так и сделаю, если кто-нибудь заглянет ко мне на чашечку чая.

— Римо, а ты не скучаешь по Америке? — неожиданно спросил Чиун.

— Я родился в Америке и, конечно же, иногда скучаю по ней, но здесь я счастлив. Правда. Чиун кивнул. Его глаза сияли.

— Наши обычаи кажутся тебе странными, хотя ты теперь, как и я. Мастер Синанджу.

— Папочка, для меня Мастером всегда будешь только ты.

— Хороший ответ. И неплохо сформулировано.

— Спасибо, — произнес Римо, надеясь, что такой ответ избавит его от бесконечных жалоб Чиуна на слабость здоровья по причине преклонного возраста.

— Но я, хрупкий старик на закате дней, не всегда буду Мастером в этой деревне. Ты следующий Мастер, ведь мы договорились.

— Я надеюсь, что этот день не скоро наступит, — искренне воскликнул Римо.

— Еще совсем недавно казалось, что ты в ближайшее же время займешь этот пост.

Римо кивнул. Его удивило, что Чиун сам завел этот разговор. Он не сомневался, что недавняя болезнь Чиуна была уловкой, чтобы заставить Римо уехать из Америки. И внезапное выздоровление Мастера Синанджу было подозрительным, но Римо предпочитал не поднимать этот вопрос. Он был счастлив, что обрел Ма Ли. Даже если Чиун приехал в Синанджу, влекомый чувством вины, какая разница! Некоторые находят свою судьбу с помощью брачных объявлений.

— Мы с тобой еще молоды, — продолжал Чиун, — но мне было плохо в Америке, к тому же приходилось работать на Безумного Харолда, который вовсе не был императором. Я слишком долго дышал прогнившим, грязным воздухом твоей страны. Она загубила мои лучшие годы, но у меня впереди еще целая жизнь. Много-много лет впереди.

— Я очень рад, — произнес Римо, не понимая, куда клонит Чиун.

— Ты скоро женишься, что является важным шагом для будущего Мастера Синанджу, который впоследствии возьмет в свои руки управление деревней, но тем не менее мы должны соблюдать преемственность.

— Конечно.

— Ты должен научиться жить как кореец.

— Я пытаюсь. Надеюсь, люди уже успели меня полюбить.

— Не торопи их, Римо, — неожиданно заметил Чиун.

— Что ты имеешь в виду?

— Не навязывайся им. Для них ты чужак, ты не такой, как они.

— Я стараюсь ладить с ними.

— Это хорошо, но если ты действительно хочешь поладить с ними, то должен учитывать социальное положение.

— Социальное положение? — удивился Римо. — Но какое тут может быть положение? Здесь все крестьяне. Кроме тебя, конечно.

Чиун поднял палец с длинным ногтем — в нем, словно в костяном лезвии, отразился блеск свечи. Ноготь выглядел очень хрупким, но Римо не раз видел, как он прорезал листовую сталь.

— Все верно.

— Тогда я не понимаю.

— Если ты хочешь поладить с жителями деревни, ты должен в первую очередь научиться ладить со мной.

— В смысле?

— Пора тебе отказаться от своих белых привычек. Кем ты был? Ты был гусеницей, жалкой зеленой гусеницей!

— Кажется, ты сказал, что я был белым.

— Ты и есть.

— Так какой же я все-таки: белый или зеленый?

— Я говорю образно. Ты, конечно, белый, но ты подобен зеленой гусенице. А я прошу тебя вылезти из кокона твоей белизны, и тогда со временем ты превратишься в бабочку.

— Какого цвета?

— Желтого, естественно. Как я.

— Как ты?

— Да.

— Я никогда не представлял тебя бабочкой.

— Естественно. Ведь гусеницы не умеют думать, хе-хе! Они не думают, а ползают в грязи, мечтая стать бабочками. Хе-хе!

— Просто тебе неприятно, что жители деревни уделяют мне много внимания. Я прав?

— Конечно, нет! Я лишь прошу тебя не фамильярничать с ними. Ты Мастер Синанджу, а они — простая деревенщина. Они должны смотреть на тебя снизу вверх. Но им будет трудно это сделать, если ты станешь каждый день сидеть с ними вместе, есть ту же еду, что и они, и смеяться их дурацким шуткам.

— Общая трапеза — это же твоя идея! Разве ты не помнишь? Ты хотел, чтобы деревня была одной счастливой семьей!

— Слишком уж долго это продолжается, и вы слишком счастливы. А это вредно — быть слишком счастливым.

— Я бы мог быть намного счастливее, — заметил Римо.

— Назови же то, что может сделать тебя счастливее, Римо, ибо твое счастье — это и мое счастье.

— Давай сократим срок моей помолвки!

— Насколько?

— До недели!

— Слишком поздно, — мрачно произнес Чиун.

— Почему?

— Со дня твоей помолвки прошло уже два месяца, и даже Мастер Синанджу не властен повернуть время вспять.

— Я имел в виду, чтобы она длилась еще не больше недели. Я вообще не понимаю, почему мы не можем пожениться с Ма Ли как можно быстрее.

— Так велит традиция. Мастер Синанджу женится один раз в жизни и должен десять раз все взвесить, дабы принять окончательное решение. Тебе нужно получше узнать Ма Ли.

— Но девять месяцев — это слишком долго для помолвки! Я уважаю твое мнение, но это просто небывалый срок!

— Честно говоря, я и сам подумывал о пересмотре этого срока.

— Да?

— Мне кажется, что пять лет — более приемлемый срок.

— Пять лет?!

Чиун сделал жест, отметающий всякие возражения.

— Я же сказал: подумываю. Я еще не решил. Что ж, теперь я подумаю о твоей просьбе. Римо немного успокоился.

— А когда же ты дашь ответ? — поинтересовался он.

— Года через два-три.

— Чиун!

— Тихо, Римо, не надо кричать. Это неприлично. Вдруг люди услышат, как мы ссоримся?

— Это вряд ли. Даже сигнал воздушной тревоги не проникнет сквозь эти увешанные коврами и выложенные слитками золота стены.

— Нельзя так быстро жениться, это нехорошо.

— Я тут поспрашивал... На самом деле помолвка длится всего три месяца.

— Это для корейцев. А ведь ты не кореец.

— И никогда им не стану, ты сам это прекрасно знаешь.

— Мы станем работать над этим, можешь положиться на меня.

— И еще кое-что. Что ты думаешь по поводу деревни?

— А что я могу думать?

— У меня есть идеи, как сделать ее лучше, — объяснил Римо, доставая из кармана листок бумаги.

— Лучше? Лучше, чем что? — с искренним удивлением спросил Чиун. — Это Синанджу, центр Вселенной. Как можно сделать ее лучше?

— Например, провести водопровод.

— Мы живем на берегу океана, так что вода у нас всегда под рукой.

— Но ее нельзя пить.

— В Синанджу выпадает сладчайший дождь, — ответил Чиун, взмахнув руками. — Нужно лишь вовремя выставить горшки и собрать дождевую воду.

— И еще я думал построить туалеты. На лице у Чиуна появилось отвращение.

— Это все европейские штучки. Ваши туалеты — рассадники праздности и безделья.

— Как это так?

— Они слишком удобны. Расположены в доме, где тепло, что позволяет сидеть в них бесконечно долго, читая дурацкие журналы, портя фигуру и разрушая ум.

— Да во всей деревне нет даже приличного отхожего места. Все пользуются либо ночными горшками, либо ходят за скалу. После больших праздников на улице просто невозможно дышать.

— Зато все естественно. Это удобрение. Оно повышает урожай.

— Грязь да скалы — вот и весь ваш урожай! — заявил Римо. — Жители Синанджу так ленивы, что приходится ввозить сюда даже рис!

— Не оскорбляй мой народ! — строго проговорил Чиун.

— А что оскорбительного в нормальной гигиене? Ведь в этом доме туалет есть!

— Этот дом строили лучшие египетские архитекторы, — высокомерно заметил Чиун. — Еще в те времена, когда египтяне еще кое-что могли. А сейчас они только и умеют, что проигрывать войны да жить за счет эксплуатации руин собственных предков. В этом доме много любопытных вещей. Уверен, что где-нибудь есть и европейский туалет. Антикварный, конечно.

— Время от времени я даже слышу, как там спускают воду.

— Даже древности необходимо поддерживать в рабочем состоянии! — фыркнул Чиун.

— Чиун, у нас тут горы золота, которые лежат абсолютно без дела, в то время как твои собратья живут как... как...

— Как корейцы, — подсказал Чиун.

— Вот именно.

— Я рад, что мы понимаем друг друга.

— Ничего подобного, — возразил Римо. — Если уж я собираюсь прожить здесь всю оставшуюся жизнь, то просто обязан совершить что-нибудь полезное. Твоим подданным не нужны ни это золото, ни безопасность, им нужно более достойное существование.

— У жителей Синанджу есть еда, — медленно произнес Чиун. — У них есть единая семья, есть защита. Даже у американцев нет всего этого: каждый американец может подвергнуться нападению со стороны другого американца, а в Синанджу, пока здесь находится Мастер, жители могут не опасаться даже обычной кражи.

— Это потому что у них просто нечего красть.

— У них есть я. Я их богатство. Они находятся под защитой и покровительством великого Чиуна, правящего Мастера Синанджу, и сами прекрасно это знают. Они это ценят. И любят меня!

В этот момент раздался стук в дверь.

— Входи же, любезный, — громко провозгласил Чиун.

Распахнув дверь, в комнату ворвался Пул Янг, староста. Подбежав к Римо, он что-то зашептал ему на ухо, не обращая ни малейшего внимания, на Чиуна.

— Трое, — сказал Римо вслух.

Пул Янг так и покатился со смеху и, продолжая смеяться, тут же убежал. Римо слышал, как он несколько раз повторил ответ. Ночь наполнилась хохотом.

— А ведь я даже не сказал ему, в чем соль. Ведь это еще не самое смешное, — удивился Римо.

— Чего хотел Пул Янг? — спросил Чиун.

— Он хотел узнать, сколько требуется жителей Пхеньяна, чтобы заменить лампочку.

— Но ведь это мой анекдот! — прошипел Чиун. Он пулей вылетел на крыльцо и крикнул в темноту: — Чтобы заменить лампочку, нужны трое жителей Пхеньяна: один меняет, двое других подбадривают!

Смех резко оборвался.

Чиун захлопнул дверь и вернулся на трон.

— Не понимаю корейского чувства юмора, — произнес Римо.

— Это потому что у тебя его нет. Ты, как все американцы, которые обращают отправление физической надобности в развлечение. Тебе только дай волю, и ты превратишь деревню в публичные дома.

— Как это?

— А так. Это еще одна американская штучка — большие дома, где много комнат и у каждого есть своя комната. На самом же деле они владеют лишь пустым пространством между стенами, то есть, другими словами, не владеют ничем.

— Ты имеешь в виду кооперативные дома, — поправил Римо.

— А это сокровищница Дома Синанджу. Дом моих предков, дом будущих Мастеров и твой в том числе. Или, может, он недостаточно хорош для тебя, белый американец, любитель сортиров?

— Мне он очень нравится.

— Отлично. Вот и будешь в нем жить.

— Хорошо, но только когда стану правителем деревни. А до тех пор мы с Ма Ли будем жить в доме, который я построю собственными руками.

— Будь по-твоему, — сказал Чиун, вставая. — Я дал тебе все, что имел, а ты это с презрением отверг. Забирай свои паршивые шмотки и отправляйся отсюда. Будешь спать на берегу.

— Какие шмотки? — удивился Римо. — Все, что я имею, на мне.

В мгновение ока длинные ногти Чиуна коснулись пола, выложенного паркетом красного дерева, и, как на копье, нанизали оброненный Римо листок со списком усовершенствований в Синанджу.

— Вот эти! — вскричал Чиун, тряся листком перед самым лицом Римо. — Я не потерплю в Синанджу ни туалетов, ни публичных домов!

— Что ж, живи как знаешь, — грустно произнес Римо.

Он взял листок и не оглядываясь пошел прочь от Дома Мастеров.

Глава пятая

Доктор Харолд К. Смит был простым сельским врачом. Жители Оукхэма, штат Массачусетс, любили доктора Гарри, как его называли здесь. Он приходил на дом. В наши дни врачи уже не ходят по домам. Теперь, когда на больных можно хорошо заработать, наиболее эффективный способ выжать из них побольше — это набить их, как селедок в бочку, в приемную и заставить подольше ждать.

Доктор Гарри приходил на дом вот уже сорок лет. Ему нравилась домашняя обстановка. Это был хороший, не требующий особых усилий способ заниматься медицинской практикой. Он успокаивал шестидесятидевятилетнюю душу доктора: ведь даже в этом возрасте ему больше всего требовались мир и покой.

Возможно, доктор Гарри никогда в жизни не избрал бы эту стезю, но после окончания медицинского института его призвали в армию. Было это в 1943 году. Два года он служил санитаром в первом взводе первой роты, как раз когда освобождали Францию. Он видел, как молодые ребята, только что бежавшие в атаку, в следующее мгновение оказывались на земле, в грязи, с раздробленными пулеметной очередью ногами. Прячась в окопах, он видел, как гранаты разрывали их на куски, как их давили танки, как они совершенно внезапно умирали в страшных мучениях. До сих пор его мучили кошмары и он просыпался в холодном поту.

Конечно, это была не лучшая медицинская практика, но она имела важное значение. Для некоторых раненых, попавших в руки доктора Гарри, она значила разницу между жизнью и смертью и возможность вернуться в Америку, прыгая на одной ноге и двух костылях. Доктор Гарри узнал все о ранах, ампутациях и человеческой выносливости, но, вернувшись в 1946-м домой, он стал семейным доктором, выкинув войну из головы. Или почти выкинув.